Он:
Особенности хода моих мыслей, порой, обескураживают, даже меня самого. От чего-то было непонятно, почему я так часто оказываюсь силён только в своей голове. Когда я высказываю свое мнение по поводу происшедшего, те с кем я разговариваю, часто, довольно раздраженно, спрашивали, почему я никогда не договариваю. Они, видимо, считали, что я намеренно скрываю свои мысли и чувства, или ото всех отгораживаюсь каким-то вторым, третьим, а то и четвёртым «я». Я же всегда проводил параллель своих мыслеобразов с естественным правом на свободу…однако, под тяжестью своих «я», мои истинные чувства, выражаются лишь на печати, скорее всего, потому что там, я могу легко вырвать слова из контекста, и только человек, по настоящему узнающий эту мою сторону может говорить: «я тебя понимаю…».
Она:
Ему надоело каждому доказывать, что у него добрая и глубокая душа, он как никто другой понимал, пустоту человеческих обещаний, вот он и строил из себя злюку и верхогляда. Претворяясь настолько серьёзным и не восприимчивым к нежности, что становилось страшно, он, словно нарочно нацепляя на себя маску, демонстрирует буйный, а то и грубоватый нрав.
Мне надоело обжигаться об доверие к людям, они все только обещают, а потому, так бессердечно уходят… Поэтому ему не раз приходилось «терпеть» меня. Правда, он тоже обещал, но каково было моё удивление, когда я поняла, что спустя столько времени он всё ещё со мной…
Он:
Ты прочтешь это письмо, обязательно, я уверен, и тогда, хотя бы минутку, но подумаешь обо мне. Я не перестану говорить, что ни разу тебя не видев, ни разу не прикоснувшись, не разу… и не зная о тебе практически ничего, я бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему, даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я сам тебе совсем не важен.
Она:
Я прочла, хочу увидеть, хочу прикоснуться, хочу услышать его голос, я словно, как там говорилось в одной книге: «...я влюбилась — так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.»
Они:
И между нами произошло самое быстрое признание.
— У тебя есть кто-нибудь? — спросил он незамедлительно.
— Я должна оставаться одна, — ответила она так же коротко.
— Прекрасно. Я тебе нужен?
Она почти слышала, как двери ее тюрьмы захлопываются.
— Да.
Свобода ушла навсегда, теперь ее судьба в чужих руках, и никогда ей не увидеть воли.
В голове её замелькали безумные мысли о том, как хорошо бы сейчас улететь далеко-далеко. Но она знала, что скрыться невозможно. Он в любом случае найдёт, слишком этот человек упёрт, в своих убеждениях, если он сказал, что «его», то уже никогда не отпустит. Впрочем, она и сама, наверное, всё же не хотела бы покидать его «объятия», пускай и говорит обратное.