С этого дня положение еще более обострилось. Беранже, подстрекаемый мегерой, стал часто ужинать в башне. Кроме того, циничная грубость любовницы начала отражаться на манерах и словах барона. Беранже от природы был суров, недоверчив и своеволен; со времени же возвращения Мариам эти дурные качества его развились с особенной силой. Суровость его превратилась в жестокость, а упрямство в тиранию. Мрачная недоверчивость его распространилась на всех окружающих, а расчетливость его перешла в скупость. Беранже всегда боялись; теперь же стали его ненавидеть и распускать про него самые зловещие слухи. Передавали шопотом, что он продал душу дьяволу в обмен на тайну делать золото, что он занимается черной магией и приносит демону человеческие жертвы. Исчезновение двух детей и служанки Анжелы как бы еще более подтвердило эти предположения и сделало барона ненавистным для всех.
В то время я не знал всех этих разговоров и исчезновение служанки приписывал несчастному случаю. Теперь, увы! я знаю, что все это правда, что много преступлений лежит на душе Беранже. Господа, я спрашиваю себя, не играла ли здесь роль странная, роковая судьба? Барон родился в 1440 году; в том же году, в тот же самый день, был казнен маршал Ретц, монсиньор Жиль де Лаваль, проклятой памяти колдун и убийца детей и женщин. Когда душа этого проклятого попала в ад, не упросила ли она тени отпустить в колыбель новорожденного, не защищенного еще Св. Крещением, и не вселился ли один из демонов Жиля в Беранже, чтобы заменить им себе казненного? Ужасная тайна, которую даже страшно исследовать!
Итак, душа барона окончательно омрачилась, а один случай, который я хочу отметить здесь, так как он произвел на меня ужасное впечатление, разбил даже те внешние узы, которые еще связывали его с религией.
В эту эпоху цыганка, ободренная своей властью над бароном, сделала несколько попыток избавиться от Анжелы, без согласия Беранже, конечно, но несомненно в расчете на безнаказанность, если бы открылось ее сообщничество. Так, один бродяга, которого нигде не нашли, чуть не убил ударом ножа благородную даму в то время, когда она гуляла вне стен замка. В другой раз ее лошадь понеслась, испуганная каким–то негодяем, неожиданно выскочившим изо рва. Наконец, Анжела чуть–чуть не была отравлена.
В тот день, когда совершилось это отвратительное покушение, я видел, как Мариам, перед ужином, вошла в столовую, под предлогом взять вещь, позабытую бароном. За ужином Анжела, по обыкновению, выпила свой кубок, а затем, простившись с мужем, удалилась в свои комнаты.
Не прошло и часа, как ко мне прибежала служанка и объявила, что благородная дама чувствует себя очень нехорошо и просит меня немедленно же прийти к ней.
Когда я пришел, Анжела страшно страдала спазмами в желудке, сопровождавшимися сильной рвотой. Будучи по необходимости немного врачом, я тотчас же узнал все симптомы отравления. Я поспешно сбегал за своим ящиком с лекарствами и дал ей противоядие, которое, к счастью, быстро подействовало. Боли успокоились, выступил обильный пот и бедная женщина заснула крепким и спокойным сном. Она запретила говорить об этом случае барону, так как его присутствие с некоторого времени стало ей положительно ненавистно.
На следующее утро, когда я пришел навестить Анжелу, она была еще бледна и слаба, но всякая опасность уже миновала.
– Я решила сегодня сказать Беранже об этом покушении, – сказала она мне. – Я не могу поверить, чтобы он желал моей смерти. Но, в таком случае, он должен удалить эту женщину, которая настолько дерзка, что покушается на убийство. Не может же он терпеть, чтобы мать его детей отравляли, как крысу, за ее же собственным ужином?
– Хорошо, дочь моя! – сказал я. – Я буду с вами, чтобы подтвердить ваши слова.
За обедом барон даже не спросил о причине страшной бледности и очевидной слабости Анжелы. Перед концом обеда благородная дама заметила с иронической улыбкой:
– Я никогда не требовала, Беранже, чтобы ты обращал внимание на мою физиономию, но сегодня я должна попросить тебя сделать это. Может быть, ты увидишь что–нибудь интересное.
Барон поднял голову. Его нерешительный взгляд доказал мне, что он заметил расстроенный вид жены, но только воздержался от вопроса.
– Прости меня, – продолжала Анжела, – что я обращаю твое внимание на такую ничтожную вещь, как мое здоровье. Я знаю, что ты ненавидишь все, что могло бы внушить мне мысль, что ты интересуешься мною. Однако несмотря на все это, я должна сказать тебе, что я не уверена в своей безопасности даже за собственным столом. Мариам, дошедшая в своей дерзости до преступления, отравила меня, и ты можешь видеть по моему лицу, как я страдала ночью. Я не прощу у тебя ни любви, ни участия, но я имею право на твою защиту, а нашим детям нужна мать. Поэтому, чтобы оградить мою жизнь от постоянной опасности, ты должен удалить эту противную женщину.
Барон встал.
– Это ложь! – сурово сказал он. – Мариам дерзка – я это знаю, но никогда она не решится на такую вещь, и даже не захочет ничего подобного, так как, в сущности, она очень добрая женщина.
– Беранже! Ты говоришь против собственного убеждения. Неужели ты до такой степени потерял всякое чувство чести и справедливости, что защищаешь отравительницу! – вскричала Анжела, смертельно побледнев. – Ты лучше всех знаешь, что Мариам, а не кто другой, покушалась на мою жизнь. Но если я до такой степени тебе в тягость, что ты не хочешь защитить меня, то позволь мне уехать отсюда. Я поселюсь с детьми в каком–нибудь другом твоем замке, и буду, по крайней мере, жить в покое. Детей ты любишь не больше, чем меня, а потому даже не заметишь нашего отсутствия.
Барон заметно покраснел.
– Полно болтать пустяки, Анжела! Ты отлично знаешь, что с моего согласия никогда никуда не уйдешь. Тебя отравила, не Мариам, а Христофор, мой виночерпий. Он хотел избавиться от меня, строгого господина, чтобы служить только тебе, которую все любят. Но я сам буду судить это дело.
– Признавайся, неблагодарный, осыпанный моими благодеяниями! – крикнул он виночерпию, который смертельно побледнел и был страшно поражен.
Несчастный упал на колени и клялся, что он невиновен. Но все было тщетно. Барон слушал его, скрестив руки и отвернув голову, и только повторял:
– Ты лжешь!
Затем Беранже приказал увести его и передать начальнику гарнизона, чтобы тот завтра же повесил беднягу.
При этом приказе у Анжелы вырвался крик отчаяния.
– Беранже! Из любви к Спасителю, не убивай этого невинного человека. Я беру назад свое обвинение.
Барон, не отвечая ни слова, повернулся к ней спиной и вышел из комнаты. Мы провели ужасную ночь. Отчаяние отнимало рассудок у Анжелы, меня же давило сознание моего бессилия. Слух об этом приговоре быстро распространился. Вечером толпа крестьян и все живущие в замке собрались на дворе. Они долго обсуждали возможность помилования.
Мрачные, в страшном отчаянии, пришли мы в столовую. Барона еще там не было. Жена виночерпия, с дочерью и двумя маленькими сыновьями, бросилась к ногам Анжелы и умоляла ее заступиться перед бароном за Христофора.
– Что же я могу сделать? – повторяла Анжела, заливаясь слезами. – Вы сами знаете, что я не имею никакой власти!
Но бедные люди цеплялись за ее платье и повторяли с настойчивостью отчаяния:
– Вы можете, благородная дама!.. Хоть попытайтесь только!.. Бог поможет вам!
При виде этой сцены слезы брызнули из моих глаз.
– Дочь моя! – сказал я. – Надо, по крайней мере, попытаться. Прикажите собраться здесь всем людям, которые стоят на дворе. Может быть, на глазах стольких свидетелей мессир Беранже и не откажет вам в вашей просьбе.
Анжела подняла голову. Выражение великодушия осветило ее прелестное личико.
– Хорошо! – сказала она. – Пусть они войдут в столовую.
Когда все собрались, она сказала:
– Как только барон войдет, я брошусь к его ногам. Вы сделайте то же.
Я приказал принести мне распятие и всей душой погрузился в молитву. Первая пришла Мариам и, схватившись за бока, громко расхохоталась.
– Напрасно изволите беспокоиться, благородная дама, – насмехалась она. – Мессир Беранже обещал мне, – Мариам сделала ударение, – повесить Христофора, чтобы наказать вас за то, что вы обвиняете меня в воображаемых преступлениях. Сейчас вы увидите, что значит моя просьба!
Анжела отвернулась с презрением. Цыганка же гордо вышла из комнаты. Несколько минут спустя пришел барон и остановился на пороге, красный от гнева.
– Что за обедню собираются служить здесь? Зачем толпится здесь народ, точно на нижнем дворе? – сурово крикнул он.
– Беранже! Эти люди пришли умолять тебя простить твоего старого и верного слугу, – сказала Анжела, с достоинством подходя к мужу. – Это я приказала собраться здесь этим бедным людям. Вот жена, дочь и два сына старого Христофора. Я тоже присоединяюсь к их просьбе, чтобы смягчить твое сердце.
Взяв за руку маленького Амори, она опустилась на колени и обхватила ноги мужа.
– Во имя наших детей, умоляю тебя: прости Христофора.
Беранже заткнул себе уши. Потом крикнул, вне себя от гнева:
– Почему он еще не повешен, раз я приказал это?.. Кто хочет составить ему компанию, пусть является надоедать мне подобными глупостями!
Все присутствующие тоже бросились на колени и со страхом смотрели на барона. Тогда я подошел к нему с крестом в руках.
– Сын мой! – сурово сказал я. – Если ты останешься неумолим и совершишь это отвратительное преступление, Бог тоже будет беспощаден к тебе. Стыдись! У твоих ног твоя жена, твои дети и твои верные слуги, а ты точно каменный.
Барон был вне себя. Побледнев от ярости, он поднял Анжелу и крепко держал ее за руку, чтобы она не могла повторить этой сцены. Затем он обернулся к жене виночерпия, причем его взгляд случайно упал на ее дочь, красивую шестнадцатилетнюю девушку. Барон встречал ее и раньше. Теперь же сверкающий взгляд его точно прирос к ней.
– Я не могу, – сказал он, – простить покушения на мою жизнь. Вам самим должно бы быть стыдно, что вы просите за этого злодея. Встаньте все и уходите отсюда!