Говорят, младенцев приносят аисты, если, конечно, их не находят завернутыми, как голубцы, в листья капусты. Так-то оно так, только вот один аист неожиданно взял больничный. А что, аисты не люди? И у них может подскочить температура или случиться приступ мигрени. Что именно произошло с этим аистом – не известно, может он и вовсе выдумал свою хворь, чтобы лишний денек провести в большом гнезде на сельской водокачке.
Его отсутствие на рабочем месте привело заместителя начальника отдела новорожденных к нервному расстройству. Отчитав других, ничего не понимающих аистов, он уселся за стол, вцепился в свою шевелюру и принялся искать выход. Однако вскоре он пришел к выводу, было бы весьма уместно включить над его головой вывеску «Выхода нет». Полеты всех аистов были расписаны, а один другим заменить не предоставлялось возможным. А время шло, в шестнадцатом роддоме врач-акушер уже шел в родильную палату с необходимым набором инструментов для прокола околоплодного пузыря.
И тогда заместитель решился. Он поднял свою покрывшуюся за последние часы проплешинами голову, схватил телефонную трубку, набрал двухзначный номер и едва ли не закричал в микрофон:
- Экстренный отдел мне! Срочно!
Журавль был скучающим философом. Он стоял среди качающихся камышей, смотрел вдаль и размышлял о смысле жизни. Серой и тусклой, как его болото. Думал, думал и, в конце концов, решил, что его, смысла то есть, просто нет. А о каком смысле может идти речь, когда ты даже в клине летишь всегда замыкающим? Вот если бы, хотя бы разок, ему стать вожаком, вот тогда… журавль печально вздохнул, решив не травить свою птичью душу напрасными мечтами. И вот именно в эту секунду, его, задумчивого и ничего не подозревающего, схватили. Клюв зажали, крылья и тонкие лапы скрутили и потащили куда-то, не сказав ничего, кроме: «Не бойся и не рыпайся, ничего с тобой не случится».
«Ничего себе, не бойся», - подумал журавль, но рассудил, что лучше было послушаться этих невидимых похитителей. Все какое-то разнообразие…
Его несли недолго, минут пять, если не меньше. Журавлю вообще показалось, что они стремительно летели, словно опаздывая куда-то. Потом его отпустили – просто бросили, как неживого, в какую-то комнату и захлопнули за спиной дверь. Кажется, и замок прокрутили, только в этом растянувшийся на белой, скользкой плитке пола журавль уверен не был. Он осторожно поднялся, огляделся и охнул. Перед ним, в пустой белоснежности стоял, пожалуй что, человек, страдающий частичным облысением.
- Быстро летать умеешь? – спросил тот неласково.
- Умею, - ответил журавль, - а что?
- Ничего, раз умеешь, значит подходишь.
Журавль хотел было спросить, для чего именно походит, но незнакомец-похититель так строго взглянул, так предостерегающе прищурился, что он решил помолчать. Хотя бы пока.
- Слушай внимательно и не перебивай, - говорил ему лысеющий человек, - времени у тебя очень мало. Если все сделаешь как надо – будешь вечно летать во главе свое клина.
«Нет, это не человек», - подумал журавль, но обещание интриговало, и он приготовился слушать.
- Тебе дадут сверток, ты должен будешь доставить его на место точно в срок, ни минутой позже. Место – шестнадцатый роддом, второй этаж, окно прямо над приемным отделением. Не перепутай! Положишь сверток на карниз и можешь быть свободен. Главное, не опоздай! Сейчас тебя перекрасят для порядка и лети. Времени тебе до семнадцати ноль ноль.
- Перекрасят?! – возмутился журавль. – А это еще зачем?
- А затем, что не я придумал, что младенцев аисты разносят! А ты у нас серый, а не белый. И клюв у тебя желтый, а не красный. Не копия, конечно, но сойдет. Дальний родственник, все же.
- Так я что, ребенка понесу! – наконец-то дошло до журавля. – А я думал…
- Вредно много думать, - отрезал непонятный незнакомец, и тут журавля снова куда-то потащили.
«Куда-то» оказалось соседней комнатой, где на него вылили половину ведра белой краски, подвели перья тушью ничуть не хуже, чем моднице веки в салоне красоты, чем-то очень напоминающим губную помаду измазали клюв настолько жирно, что им даже шевелить стало трудно. В конце концов, перед журавлем положили сверток – обыкновенный кулек, в который не поместился бы даже самый маленький младенец. Журавль подозрительно покосился на свой груз, но уточнить ему не дали, подтолкнули к выходу, не забыв добавить: «Время!»
А время действительно поджимало. Журавль расправил свои теперь уже белые крылья и полетел. Так быстро, как только мог нести свое отягощенное слоем краски тело и невесомый кулек. И уже под облаками, внезапно, ощутил свою значимость. Из миллионов журавлей и цапель, топчущихся в мировых болтах, почему-то на роль аиста выбрали именно его, скучного, одинокого, как казалось, абсолютно бесполезного. И не просто выбрали, а вручили или, может быть правильнее, вклювили ему жизнь. Маленькую такую, беззащитную. Доверились… Значит, он что-то, да значит.
Журавль внезапно ускорился, как гоночная машина, сорвавшаяся со стартовой черты. Ему казалось, что он не успевает, что время вдруг обросло плотью и летит прямо перед ним. Не простой плотью – оно приняло облик вожака их клина, молодого, надменного, высоко задирающего длинный клюв. Этот чопорный красавец всегда оскорблял журавля, находя особое удовольствие в унизительном напоминании о месте того в клине. И теперь он летел впереди. Журавль покрепче сжал в клюве кулек и чаще забил крыльями. Он должен был показать времени, что что-то может, что-то умеет, что сильнее, а главное, быстрее его. «Еще посмотрим, кто поведет за собой клин этой осенью», - подумал журавль, вспомнив обещание плешивого дядьки, и с этой мыслью оставил образ молодого вожака за хвостом.
Он успокоился, когда нащупал когтями металл карниза у нужного окна. Осторожно положил свою ношу, как и велели, и уже собрался улетать, пока его не заметили, но вдруг увидел, как легонько дрогнул, ослабев, узел кулька. Журавль замер, не смея шелохнуться – из-под ткани осторожно выплыло что-то светлое, голубоватое, бесформенное, но прекрасное. Он никогда не видел снега, но почему-то подумал, что именно так, должно быть, выглядят снежинки. Только от чуда не веяло холодом, напротив, оно было теплым и, кажется, нежным. Это «нечто» кляксой распласталось на стекле, просочилось сквозь него и, оказавшись в помещении, полетело к одной из утомленных родовыми муками женщин. «Они не видят», - понял журавль, не дыша наблюдавший за действом. Волшебство подлетело к койке, опустилось на живот женщины и впиталось в него. Выглядело это совсем не страшно, а, наоборот, журавль понял, что произошло что-то поистине чудесное, то, ради чего он так стремительно летел сюда, в этот шестнадцатый роддом.
Он взглянул на часы, висевшие на стене в родовом отделении. Стрелки показывали без двух минут семнадцать ноль ноль. Дверь в палату отворилась, вошли два человека в зеленых хирургических костюмах и направились к женщине. Она вдруг вздохнула нелегко и посмотрела за окно. И увидела… Журавля охватила паника, когда он представил, кого именно увидела измотанная роженица. Какого-то мутанта, или как там правильнее – гибрида, уставившегося на нее сквозь стекло. Но женщина не испугалась, лишь удивилась на секунду, а потом улыбнулась. Журавль был готов вечно смотреть на эту благодарную, пробившуюся сквозь боль и бессилие, улыбку, но надо было улетать. Пока свидетелями присутствия недоаиста не стал кто-нибудь еще.
Лысеющий дядька был в восторге. Он едва ли не хлопал в ладоши, бегая по своему белоснежному кабинету, а журавль, глядя на эту буйную радость, зачем-то отметил, что в проплешинах его недавнего похитителя появилась мягкая поросль молодых волосков. «Странно это, - подумалось ему тогда, - разве на залысинах волосы вырастают? Впрочем, этот тип же – не человек». Тип несколько раз повторил, видимо от счастливой растерянности, что журавлю отведено обещанное почетное место во главе клина. И журавль обрадовался, прекрасно понимая, что не подведет своих собратьев и уж точно никогда не станет унижать того, кто летит замыкающим.
Больше его никто не держал, и журавль мог спокойно отправляться в свое болото, однако он не поспешил. Вместо этого он отправился уже знакомой дорогой к роддому, терзаемый какой-то жуткой необходимостью узнать, чем же все таки закончилась история родов женщины, у которой в животе поселилось чудо.
Он искал ее, перелетая от окна к окну. Но журавль – не воробышек, с его габаритами остаться незамеченным почти невозможно. Почти везде он натыкался на изумленно-перепуганный крик молодых матерей, кто-то даже тапком в него запустил, видимо, чтобы прогнать наверняка. Только надежда не угасала, и, слава богу. Потому что журавль, все же нашел.
Женщина, к счастью, была в тот момент в палате одна. Она сидела на кровати, держа у груди какое-то поленце, завернутое в пеленку. «Зачем?» - подумал журавль и сел на карниз, будучи абсолютно уверенным, что здесь в него никто ничего не запустит. Женщина услышала и обернулась, увидела незваного гостя. Удивилась (а как же иначе), но визжать не стала. «И хорошо, - обрадовался журавль, осмотрев свое оперение, уже лишившееся слоя краски, - я хоть и серый, но не крыса же, чтобы меня бояться».
Женщина улыбнулась и кивнула, поправила грудь и немного отстранила поленце от себя, затем поднялась, подошла к окну. Журавль с любопытством заглянул под пеленку. Там, слегка еще вытянув после кормежки губки, спало человеческое дитя. Маленькое, морщинистое, красное… и самое замечательное, что журавль когда- либо видел. «Это я принес ему жизнь», - понял он в тот миг. А женщина негромко сказала:
- Знаешь, наверное, так думают все матери, но я-то знаю. Он будет не таким, как все люди. Он будет необыкновенным. Потому что всех детей приносят аисты, если, конечно, их не находят в капусте, а его мне подарил журавль.
«Который обогнал время», - мысленно добавил журавль.