Шиманский В.И.
Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты" (Скопировано с сайта "Свободная газета +": http://www.svob-gazeta.ru/)
Глава 56. Бабушка "Цацурка"
Раньше основная пешеходная дорога из Суражевки в город проходила по насыпи разворотного треугольника мимо нашего дома в гору. В воскресные дни этой дорогой люди толпами шли на базар и, возвращаясь обратно, некоторые знакомые иногда заходили к нам испить водички, или просто передохнуть.
Чаще многих бывала у нас младшая сестра маминой мамы бабушка Устиния. Мы её называли бабушкой «Цацуркой» потому, что у неё была странная фамилия — Цацура. Она жила в Суражевке в добротном большом доме. Мужа бабушки Устиньи звали Кириллом. Мама говорила, что до революции Цацура жили очень богато. Я часто с мамой бывал у них в гостях, но иногда бегал и один. Дом у них был с верандой и парадным входом. Высокие ворота запирались на засов, называемый «завалом». При доме был большой двор, по периметру которого стояли сараи, амбар, баня и конюшня.
Дед Кирилл держал лошадей, на которых по веснам за плату пахал односельчанам огороды. До революции Цацура умело вёли своё хозяйство, всегда стремились к богатству и благополучию. Дедушка Кирилл во время коллективизации вступать в колхоз наотрез отказался, долгие годы, оставаясь единственным крестьянином – единоличником на всю округу.
Непосильные налоги разорили и уничтожили некогда крепкое крестьянское хозяйство. Дед Кирилл не любил Советскую власть, но людям никогда об этом не говорил. Я хорошо знал всех детей бабушки Устиньи — Варвару, Дмитрия, Ивана, Марию, Нину, Петра и Владимира. Все они были двоюродными сестрами и братьями моей мамы.
Старшая дочь бабушки Устиньи Варвара была замужем за Петром Гребенцовым – любителем выпить и погулять. Пётр сам крутил на стороне, но был очень ревнив и за ревности дома мог натворить немало дел.
Однажды Пётр заехал в Черниговку и загулял. Мой дедушка, Степан Иванович, зная о ревнивом характере Петра, разыграл его: «Пётр, пока ты тут будешь бузить, к твоей молодке повадится «кот», после которого ты всю жизнь будешь нянчить чужих котят».
Гребенцов моча выслушал Степана Ивановича, запряг лошадей и, не смотря на ночь и уговоры, уехал в Суражевку к жене.
Жили Гребенцовы недалеко от дома бабуши Устиньи. Из детей тёти Варвары я помню только Николая, к которому иногда приходил играть. Николай был старше меня, но ненамного. С младшим сыном бабушки Устиньи Володей я был дружен. Он был немного старше меня, поэтому был моей защитой от суражевских драчунов и хулиганов.
У Цацура был большой сад и огород, в саду росла черёмуха, малина, яблони – дички и боярка. Больше всего мне нравилась боярка. Семья Цацура жила своей обособленной жизнью. Чужая жизнь, это окна, задёрнутые шторами — сколько не старайся, из-за штор ничего не увидишь!
Глава 57. Предвоенная Суражевка
До Великой Отечественной войны в Суражевке был большой базар и много магазинов. Помню, как на том базаре мне покупали «мороженное». Деревянная бочка стояла на телеге. Продавал мороженое усатый мужчина в белом халате. У него был блестящий, металлический стаканчик, у которого при помощи ручки выдвигалось дно. Когда дно стаканчика было внутри, на него мужчина укладывал круглое печенье, потом деревянной лопаткой ровно с краями, напихивал мороженное, сверху его прижимал другим печеньем, выдавливал содержимое со стаканчика и получался бутерброд из мороженного и печенья. Вафельные стаканчики появились гораздо позднее.
Хорошо помню большую машину, крытую белой жестью. На этой машине был нарисован огромный красный краб. Она развозила по магазинам живую рыбу и крабов, которыми в то время были заставлены все прилавки и витрины магазинов.
Глава 58. О дяде Антоне Колесникове
Дядя Антон со своей семьёй жили в Суражевке около железнодорожных мостов через реку Зея. Я помню, когда был совсем маленьким, один раз ходил с мамой к ним в гости. Самого дома я не запомнил, но громадное мельничное колесо, мимо которого мы проходили, на всю жизнь врезалось в мою память. Стояла сильная жара, поэтому я постоянно просил у мамы пить.
Дом дяди Антона часто топило, поэтому жить там стало невозможно. Вскоре Колесниковым дали временное жильё в бараке, который стоял на пригорке при въезде в Суражевку. Когда-то на этом месте располагалось старое суражевское кладбище. В то время кое-где ещё оставались каменные надгробия и стояли кресты. Люди, копая подполье, часто натыкались на гробы. Я боялся заходить к Колесниковым.
Мне казалось, что из подполья вылезут мертвецы и утащат меня за собой. Все люди страшатся смерти, и я не был исключением. Под любым предлогом я старался выскочить скорее из дома на улицу, где был, как мне казалось, в полной безопасности.
Недалеко от этого барака стояла и сейчас стоит та водокачка, на которой работал папин брат дядя Александр и муж маминой сестры тёти Вали дядя Никифор. Бывая у дяди Антона, я часто забегал на работу к дяде Александре, а попутно и к тёте Вале.
Она с дядей Никифором и двумя сыновьями, Колькой и Серёжкой, жила в двухэтажном деревянном доме на первом этаже рядом с водокачкой. Квартира у них была на два хозяина, в одной комнате жила семья тёти Вали, в другой Глушаковы.
Семья тёти Вали Кравченко ютилась в угловой маленькой комнатке, где ни то, чтобы играть, развернуться было негде, поэтому нам часто приходилось играть в комнате Глушаковых, у которых была четырёхлетняя дочь Валя. Эта симпатичная девочка очень нравилась мне.
Глава 61. Новогодняя ёлка 1941-го года
Со времён Петра Первого Новый год на Руси считается самым любимым и желанным праздником не только для детей, но и для взрослых. На этот праздник люди дарят друг другу подарки, желают добра и питают большие надежды на будущее. Новый Год «сорок первого» года отмечали у нас, как обычно.
Родители ставили нам ёлку, украшая её игрушками, конфетами, яблоками и печеньем. Вокруг елки мы водили хороводы, пели песни и рассказывали стихи. Праздник для детей взрослые устроили в нашем доме, а сами собирались у дяди Вани Бунько. В те довоенные времена люди отмечали праздники в складчину.
Я хорошо знал многих папиных друзей по работе и их жён. О дяде Мише Слепухине и дяде Васе Макарове я упоминал, когда они помогали папе ремонтировать дом, а про их жён ни обмолвился и словом.
Жену дяди Миши Слепухина звали тётей Нюрой, а жену дяди Васи Макарова тётей Клавой. Эти женщины были лучшими мамиными подругами. Кроме них у моих родителей были ещё друзья: дядя Митя Первутинский с женой тётей Нюрой, дядя Гриша Говоров с женой тётей Аришей, дядя Ваня Котенко с женой тётей Шурой и другие.
Глава 62. Война
Я не помню, как объявили войну. В наш дом она пришла с уходом на фронт маминого брата дяди Антона, мужа маминой сестры тёти Вали дяди Никифора, дедушкиного брата Конаха, дядя Гриши Говорова, с которым родители у соседей Бунько, встречали Новый Год, а также многих других наших соседей и папиных друзей.
Перед самой войной мамин брат - дядя Антон Колесников в посёлке Ударном купили сруб недостроенного дома, в котором, до его ухода на фронт, только успели наслать пол, сделать крышу и поставить большую русскую печь.
Дядю Антона призвали защищать Отечество, не смотря на то, что в то время ему исполнилось пятьдесят лет, а у тёти Мани на руках оставалось пятеро маленьких детей, и она ждала шестого ребёнка.
После ухода на фронт дяди Антона, сруб недостроенного дома сиротой остался стоять среди огорода на улице «Вторая Партизанская», а тётя Маня с ребятишками ютилась в бараке на старом кладбище.
Хорошо мне запомнился уход в армию маминого брата дяди Фёди. Перед погрузкой в эшелон он успел забежать к нам домой, чтобы проститься с мамой. На дяде Феде была необычная обувь, какой я никогда ни у кого не видел. С виду это были сапоги, у которых отстёгивались голенища. Не знаю, как называлась та обувь, но это были ботинки с голенищами, зашнурованными с одного из боков. Дядя Федя очень торопился и на прощание сказал маме: «Не горюй, сестрёнка! Через три месяца встречайте нас домой с победой!»
Большинство советских людей были уверены в том, что война закончится быстро, поэтому говорили: «Мы Германию шапками закидаем».
Глава 63. Папа достраивает дом дяди Антона
Папа работал на железной дороге, поэтому оставался, на «броне». По выходным дням и вечерами, после ухода на фронт дяди Антона, папа на велосипеде уезжал в посёлок Ударный достраивать дом Колесниковых. Иногда он с собою брал меня.
Мы проезжали под бетонным мостом, где проходила Малая Амурская детская железная дорога, которая по проекту должна была протянуться на пятнадцать километров, соединив город Свободный с пионерским лагерем «Бардагон». В связи с началом войны, её дальнейшее строительство пришлось приостановить в то время, когда до конечной станции оставалось всего три километра.
Пройдя с велосипедом пешком по Малой Амурской железной дороге метров сто, мы сворачивали влево и ехали по улице «Вокзальная» (ныне ул. Комарова) до переезда, железнодорожной ветки, идущей к заводу ЦАРЗ.
Около школы №53 (ныне школа №6) сворачивали вправо на улицу Микояновскую (ныне ул. Октябрьская). Затем мимо памятника красногвардейцам, погибшим от рук японских захватчиков, по закоулкам выезжали на большую площадь, где давно когда-то был большой базар и много магазинов. Недалеко от этой площади в глубине огорода без окон и дверей сиротливо стоял сруб дома Колесниковых.
Папа поставил на окна косяки и рамы, застеклил их, навесил двери, законопатил стены, сделал завалинку и к зиме дом для вселения был готов.
Сеней, или каких-либо сараев, рядом с домом не было. Вход в дом осуществлялся прямо с улицы. В жилище, кроме деревянной кровати, нескольких шатких табуреток, стола и скамеек ничего не было, зато красовалась точно такая, какая была у дедушки Степана в деревне, большая русская печь. У печи был большой полог, на котором сушили одежду и спали дети.
Старшего сына дяди Антона звали Пётром, ему перед войной исполнилось тринадцать лет. На всех детей была одна пара обуви и телогрейка. Если один ребёнок шел в школу, или бежал «до ветра», остальные сидели на печке, а по нужде ходили в ведро. Весной, когда солнце начинало пригревать, ребятишки, как воробьи, высыпали из дома на завалинку, усаживались удобнее, подставляя свои бока тёплым солнечным лучам.
(Продолжение следует)