Виктория была натура чувствительная. Во время любовных утех она никак не могла остановиться и вопила на весь дом, чем вводила в смущение мать и тетку Светлова, ночевавших в другом крыле. Обе они всю ночь не сомкнули глаз лежа в своих постелях и вздрагивая при каждом новом вскрике Виктории. На следующий день супруги вышли завтракать лишь к двенадцати часам дня. У обоих были опухшие лица и синие круги под глазами. Позавтракав в тишине они решили прогуляться. Виктория надела красивое синее платье и шляпу с перьями. Антон Антонович облачился в тёмно-синий сюртук. Солнце светило ласково и не жарко, лицо обдувал легкий ветерок, радостно пели птицы, цветы источали такие ароматы, что кружилась голова. Идти они собрались далеко и Антон Антонович захватил с собой корзинку с едой и вином. Среди благоухающей природы, в зеленых лугах, супруги странно смотрелись в петербургских нарядах. Виктория собирала цветы, Антон Антонович задумчиво разглядывал причудливые облака. Гуляли они долго и прошли несколько верст. Возле тихого лесного озера решили отдохнуть. Светлов разложил на траве белое покрывало расшитое по краям красными лебедями. Он достал из корзинки вино, два бокала, нарезанный вишневый пирог и томик Пушкина. Виктория сбросила туфли и устроилась на покрывале, стараясь не помять платье. Они стали неспеша пить вино и говорить о разных пустяках. Затем Антон Антонович перевел разговор на серьезные темы волновавшие его в последнее время. В этой глуши Светлову не с кем было пофилософствовать и изголодавшись по умным разговорам он набросился со своими мыслями на ни в чем не повинную жену. Виктория отнеслась к разговору спокойно и даже иронично. Она была женщина уравновешенная и, к тому же, вооруженная неиссякаемым оптимизмом.
- Все-то ты, Антон, мучаешься неразрешимыми вопросами. А чего мучиться, если они все равно неразрешимы?...
- А мне вот не смешно. Да, я мучаюсь бессмысленностью этой проклятой жизни! Не знаю куда себя деть, где применить свои силы, чтобы это было не напрасно...
- Просто, у тебя слишком много свободного времени, поэтому некуда себя деть. Тебе просто скучно. Вот я, например, постоянно в разъездах. Новые города, примерки, репетиции, спектакли. После спектаклей банкеты, встречи с интересными людьми, легкий флирт с поклонниками... К ночи добираешься до кровати без сил и тут же засыпаешь. У меня все дни заполнены событиями, поэтому времени на отвлеченные теории и ипохондрию просто нет.
- Вот вот, времени нет, мыслей нет, главное - ни о чем не думать! Это просто стало каким-то девизом нашего времени! Утром на службу, вечером со службы домой, набить брюхо, прочитать свежий нумер ведомостей, надавать детям подзатыльников, и завалиться спать, ни о чем не думая, чтобы утром опять бежать на службу... Это ли не преступление перед жизнью, перед творчеством, перед душой наконец! Если человек не тупое животное, которое хочет только жрать и совокупляться, то он не может не думать, не может не мучиться этими вопросами.
- Ты мучаешься, а бессмыслица жизни не уходит.
- Да, но я, хотя бы пытаюсь ее преодолеть, работаю над этим каждый день, как рабочий в каменоломне. Моя работа не легче, чем у простого рабочего! Я поэт, я даю людям радость от соприкосновения с искусством, заставляю задуматься, раскрыть в себе новые чувства и мысли!
- А ты не забыл, что есть еще и любовь?...
- Да, любовь - это, возможно, единственное что может спасти человека от бессмысленности бытия. Любовь сильнее искусства, даже самого гениального! Но и любовь, чаще всего, приносит несчастье. Вернее, то, что происходит вокруг любви...
- Тебя послушать, так кажется, что весь мир несчастен!
- Что делать, я поэт, я вижу жизнь такой какая она есть, но и в ней пытаюсь найти высокую мечту. А вообще-то, для меня жизнь - глубоко трагична. Это череда бед, мучений и разочарований, которая заканчивается смертью, и если бы в ней не было проблесков любви и искусства, то это был бы полный мрак...
Супруги некоторое время посидели молча, думая о своем. Но Виктория не любила погружаться в грустные мысли. К тому же, ей обычно удавалось и Антона Антоновича ненадолго вывести из мрачного состояния. Удалось ей это и на сей раз. Прежде всего, Виктория запихала ему в рот большой кусок вишневого пирога, так как знала, что сладкое поднимает настроение. Затем, налила полный бокал вина и заставила запить пирог. Дождавшись когда Антон Антонович прожует, она спросила с лукавой улыбкой.
- Но, ведь, что-то же тебе нравится в этой жизни?
- Пожалуй, кое-что нравится. Мой стиль жизни, так сказать, созерцательно- действенный. Я люблю природу. Затем, конечно, искусство, ведь, оно дарит просветление в нашей темной жизни. Люблю вино, которое просветляет не меньше искусства, правда, на более короткое время. Ну и, конечно, люблю женщин, куда же от них денешься... Тем более, что в потенциале, женщина может осчастливить мужчину на всю жизнь. Да, еще люблю Петербург, но эта любовь мучительная...
- Так что же ты, глупый, грустишь? Сейчас тебя окружает все что ты любишь! За исключением Петербурга. Ну и бог с ним, все равно любовь к нему - мучительна для тебя. Мы находимся в живописном уголке природы, ты пьешь вино. рядом лежит томик Пушкина и я сейчас почитаю тебе вслух, как ты любишь. И наконец, перед тобой сидит женщина, в которую ты, между прочим, был когда-то безумно влюблен...
С этими словами, Виктория на мгновение подтянула подол платья вверх, обнажив точеные ножки выше колен. Антон Антонович поперхнулся вином и закашлялся. Виктория радостно рассмеялась, довольная произведенным эффектом. Антон Антонович тоже смеялся, глядя в веселые, светлые глаза жены. После того как допили вино, Виктория стала читать стихи, по памяти выбирая любимое из Тютчева, Фета, Соловьева, Пушкина. У нее был красивый, глубокий, "театральный" голос. Антон Антонович очень любил его слушать, иногда даже не вдумываясь в смысл стихов. От голоса Виктории, у него по голове бежали мурашки, и было состояние умиротворенности и покоя. Такие же ощущения бывали и тогда, когда она пела. Сейчас, любимые стихи и прекрасный голос жены, растрогали Светлова до слез. Виктория тоже прослезилась, видимо от осознания того, какая она талантливая. Солнечные лучи проникая сквозь листву деревьев, светлыми пятнами лежали на траве. Щебетали птицы, было ощущение тихой радости и гармонии. Супруги молча смотрели друг на друга и блаженно улыбались.
Вечером они сидели на крыльце усадьбы слушая затихающее пение птиц, глядя на остывающий закат и на далекие, таинственно светящиеся поля.
На следующий день Виктория предложила повторить прогулку, чтобы Светлов опять не заскучал. Однако, из этого ничего не вышло. Не успели супруги отойти от дома на пол-версты, как натолкнулись на группу мужиков работавших в поле. Те, разумеется, были пьяны. Вслед Антону Антоновичу и Виктории полетели похабные шуточки с матерком, свистки, и общее звериное завывание. Светлов хотел было по привычке пойти и как следует отдубасить пьяную сволочь, но Виктория уговорила его этого не делать. Все же, он не удержался от того, чтобы преподать грубиянам наглядный урок. Подойдя к компании, Антон Антонович взял из груды земледельческой утвари какую-то железную палку, напоминающую пожарный багор. Не особенно напрягаясь, он скрутил из железяки замысловатую загогулину и бросил ее на землю. После этого он показал всем присутствующим огромный, крепко сжатый кулак, а затем приложил указательный палец к губам, видимо призывая хулиганов вести себя потише. Сопровождаемый звенящей тишиной Антон Антонович степенно удалился. Видимо, эти мужики были не местные, так как все в округе знали о невероятной силе Светлова и не стали бы себя так по-хамски с ним вести... Старожилы помнили об участи постигшей помещика Мамочку, а так же о том, как однажды Антон Антонович разогнал весь деревенский люд по кустам, гоняясь за несчастными с огромным веслом. Так же, при случае вспоминали, как дед Светлова пытался разнять дерущихся, и дело чуть было не закончилось смертоубийством. Уж если дед устроил этакое побоище, чего хорошего было ждать от богатыря-внука...
Супруги прошлись вдоль поля еще немного, но настроение было уже испорчено, поэтому решили вернуться домой. Антона Антоновича давно уже раздражал так называемый "народ", и сейчас его негодование рвалось наружу.
- Нет, ты только посмотри, дорогая Виктория, что творится вокруг! Вся столичная интеллигенция как с цепи сорвалась, клясться народу в любви и замаливать перед ним "вековую вину"! Ни одно литературное собрание теперь не обходится без темы "народ и интеллигенция"! Причем, все они говорят о какой-то абстрактной народной массе, и никто из них не видел конкретную рожу отдельного индивидуума, вроде тех, что мы сейчас встретили! А ведь это и есть тот самый народ, на разрыв с которым сетует интеллигенция! А теперь представь себе, моя милая, что на моем месте сегодня оказался бы столичный эстет в пенсне, да еще под ручку с декадентской дамой в мужском костюме... Да эти пьяные рожи на нем живого места не оставили бы, хотя бы за то, что ходит в пенсне. Об участи дамы - даже подумать страшно... Вот тогда бы они узнали истинное лицо народа, и моментально перестали бы перед ним каяться!
Антон Антонович возбужденно размахивал руками и шел все быстрее, а Виктория, подобрав полы платья семенила следом, еле за ним поспевая.
- Нынешние "революционеры", подбивающие народ на восстание, не подозревают с какой темной, страшной, неконтролируемой многомиллионной массой они заигрывают! А проклятые интеллигенты устраивают благотворительные литературные вечера, собирая деньги для подпольных революционных ячеек, тем самым все больше толкая Россию к пропасти!
Вскоре супруги подошли к дому. Виктория ушла переодеться к обеду, а Антон Антонович бродил по саду, пинал кочки и что-то раздраженно бормотал. К столу он вышел с охапкой газет и на протяжении всего обеда тыкал пальцем в статьи, пытаясь научить изумленных домочадцев как правильно обустроить Россию. В конце концов он всем надоел и Виктория ядовито посоветовала мужу баллотироваться в государственную думу, где его энергии и чаяниям найдется достойное применение. Антон Антонович обиделся и ушел в дом, хлопнув дверью так, что чуть не вылетели все стекла. Вечером, за ужином Виктория рассказывала о последних спектаклях с ее участием и о знаменитых артистах, игравших с ней на одной сцене. Антон Антонович в разговор не вступал. Он прислушивался к каким-то странным внутренним ощущениям и пытался их себе объяснить. Сославшись на усталость он поднялся на чердак с полукруглым окном, где проводил много времени когда был маленьким. Встав у окна Антон Антонович стал смотреть на темнеющие поля, на извилистую речку вдали, на зыбкое очертание горизонта. Небо стало того неуловимого цвета какой бывает когда день уже закончился а вечер еще не наступил. Красное солнце медленно опускалось за зубчатый лес на вершине холма. Все голоса природы постепенно затихали. Вдруг Антон Антонович услышал странный звук, который доносился из-за горизонта, летел над влажными полями, и вонзался ему прямо в сердце. Он понял что мучило его весь вечер. Этот звук был из раннего детства. Антон Антонович вспомнил себя двух лет от роду. Запахи, цвета, ощущения, перенеслись на чердак сквозь десятилетия. Маленький Антон засыпал в этом доме в своей кроватке. Вдруг он услышал странный зов доносящийся с далеких полей. Светлов и сейчас не мог бы объяснить что это было. В этом звуке было столько смертельной тоски, печали, и в тоже время чего-то манящего, зовущего в эти поля, что Антон впервые в жизни испытал страшное ощущение одиночества в этом огромном мире. С этого дня где-то в уголках веселых глаз Антона поселилась печаль, незаметная для людей окружавших его. Антон Антонович смотрел в окно и вспоминал картины из детства, вызваные забытым, долетевшим с туманных полей странным зовом. Во взрослой жизни чувства тоски и одиночества приобрели более серьезные формы, но в детстве это переживалось не менее сильно. Человек растет и вместе с ним растут его страхи и проблемы, но сила переживаний остается той же что была в детстве. Это не дает оторваться от корней, сохраняет некий внутренний стержень, ощущение бытия. С этим выводом Антон Антонович улегся спать тут же на чердаке, на старом диване. Утром, не найдя Светлова ни в одной из комнат, Виктория ненароком заглянула на чердак, где и обнаружила дражайшего супруга, мирно спящего на старом диване среди соломы и древней одежды. Она стала допытываться что символизирует сей странный демарш и против чего Антон Антонович протестует на этот раз. Светлов наотрез отказался что-либо объяснять.
Снова потянулись скучные однообразные дни. Теперь, это еще осложнялось натянутыми отношениями с Викторией. Со дня их свадьбы прошло семь лет и от былой пламенной любви не осталось и следа. Вдруг оказалось что у них нет общих интересов, общих тем для разговоров. Викторию отталкивало мрачное отношение Светлова к жизни и тяжелые философские его рассуждения, которые наводили на нее тоску. Антона Антоновича раздражало слишком легкое и поверхностное отношение Виктории к жизни. Ему казалось, что кроме банкетов и красивых нарядов ее больше ничего не интересует. Раньше Виктория слушала его с открытым ртом и считала гениальным все что он скажет или напишет. Антону Антоновичу достаточно было прикоснуться к ее плечу или волосам и она испытывала необъяснимую приятную дрожь во всем теле. Теперь, от огня былой страсти остались лишь угли, вспыхивавшие редко, да и то, только после долгой разлуки... Промучившись друг с другом в имении две недели супруги поняли, что дальше так продолжаться не может. Между ними состоялся тяжелый разговор, после которого было решено, что Виктория поживет у родителей, пока Светлов не найдет ей новую квартиру в Петербурге. Речь зашла и о разводе, но с этим пока решили подождать.
В тот же день Виктория собралась в дорогу. На этот раз Антон Антонович проводил ее до станции и посадил на поезд. Она восприняла разрыв на удивление спокойно, и прощаясь на платформе даже не всплакнула. Антон Антонович вернулся в имение в совершенном смятении. Разрыв он воспринял как повод к ипохондрии, в которую незамедлительно погрузился, проанализировав прошлое и настоящее. Он вспоминал прекрасную юную девушку в розовом платье, которая сидела на крыльце своего дома и задумчиво смотрела на розовый закат. Все его счастье было там, в золотистом водопаде волос, в этих тонких руках с длинными пальцами, в задумчивом лице с по-детски пухлыми губами. Иногда, этот образ снился Антону Антоновичу с такой отчетливостью, что просыпаясь в слезах он еще долго тосковал по тому, что было безвозвратно потеряно. Светлов не мог жить с Викторией, но и без нее он тоже не мог. Это приводило его в отчаяние. Виктория была единственной женщиной на свете, которая знала и понимала Светлова почти до конца, до дна души. Антон Антонович знал, что вряд-ли еще когда-нибудь встретит девушку, которая будет его так понимать, и перед которой он сможет раскрыться до глубины души. А еще, желательно, чтобы она была очень красивая... Шансы встретить такую девушку были почти равны нулю. Никогда еще Антон Антонович не чувствовал себя так беспомощно, неуверенно, и одиноко. Подведя такой неутешительный итог Светлов достал из сарая лопату и принялся копать канаву чтобы справиться с обрушившейся на него ипохондрией. Он копал канаву три дня, с раннего утра до позднего вечера, иногда делая перерыв на обед. Работа выходила просто на заглядение. Получился целый оборонительный ров, и если бы Светлову пришло в голову наполнить его водой ему не грозило бы ни одно народное восстание. Вскоре Антону Антоновичу стало ясно что копание канавы не выведет его из затянувшейся тоски. К тому же окрестности имения стали походить на раскопки древних цивилизаций. Добрые соседи стали шарахаться от Светлова и объезжать его усадьбу за версту. Антон Антонович стал подумывать не взяться ли ему за топор, но в конце концов отверг и этот сомнительный путь к выздоровлению. Он решил воспользоваться проверенным методом борьбы с душевными ранами который выручал его неоднократно. Метод был на удивление прост. Нужно было бросить имение к чертовой матери и уехать из этой тоскливой глуши в Петербург. Но перед этим, необходимо было заехать в Москву и прихватить оттуда старого друга, актера Бориса Белова. Уж с ним-то Антон Антонович быстро излечится от всяких ипохондрий. Как и все актеры Белов обладал невероятной энергией, не пропускал ни одной юбки, и кутил в соответствии с актерскими традициями. Раньше, Борис часто бывал в Петербурге и они со Светловым весело проводили время. Иногда, веселье заканчивалось в полицейском участке, но благодаря своей известности друзья быстро оттуда выходили и тут же принимались за старое... Антон Антонович решил взять Белова с собой в Петербург, вспомнить бесшабашную юность, навестить старых подруг и места боевой славы. Эта идея так увлекла Светлова, что он забросил лопату в сарай и стал немедля собираться в дорогу. Сборы он провел быстро и четко, вследствии чего в имении было забыто много нужных вещей, а чемодан стал наполовину легче. Прознав об отъезде барина, местные мужики пришли пожелать ему доброй дороги, и под этим предлогом получить на водку. Антон Антонович щедро наградил серебряной монетой каждого, кто сумел перебраться через загородительный ров. Он приказал вывезти коляску, посадил кучером управляющего, и помчался на станцию к ночному поезду. На прощание, Светлов оглянулся на свой дом, но его уже не было видно. Красное закатное солнце освещало лишь земляные холмы, выросшие благодаря его стараниям. Антон Антонович прослезился и всю дорогу до станции пребывал в печальном расположении духа.
Светлов вовремя успел на поезд и до Москвы добрался без приключений. Сойдя с поезда и ощущая приятную легкость чемодана, он нанял извозчика и покатил на квартиру Белова, разглядывая знакомые улицы и дома. Борис жил на Воробьевых горах и из его окон открывался прекрасный вид на Москву. Антон Антонович позвонил в квартиру друга, но прислуга сообщила, что барин еще спит и его не велено будить, ни под каким видом. Антон Антонович стал настаивать, чтобы барину доложили о его приходе. Огорченная девушка робко пошла в спальню Бориса. Через мгновение она выскочила обратно. Следом вылетела персидская туфля, разбив в коридоре что-то хрупкое. Туфля являлась пепельницей и была выполнена из дерева. Барышня спряталась в своей комнате. Некоторое время было тихо, затем раздался драматический стон и страшные ругательства на итальянском языке. После этого послышались вопли:
- Челловеек! Шампааннсскавваа в номеррааа!
Антон Антонович тяжело вздохнул и решил сам идти на штурм спальни. Прикрываясь чемоданом, как щитом, он ворвался в комнату. О чемодан тут же разбился брошенный в него стакан. Светлов поставил чемодан на пол и огляделся. Шторы были плотно закрыты и в комнате стоял полумрак. Антон Антонович с трудом различал предметы. На мебели толстым слоем лежала пыль. На платяном шкафу, на слое пыли было выведено безграмотное ругательство, явно написанное простолюдином. На столе была навалена груда грязной посуды. Пустые бутылки и окурки валялись по всей комнате. Было очевидно, что хозяин пьянствует не меньше недели и не пускает прислугу убираться. Надпись на шкафу, видимо, являлась сугубо личным мнением прислуги о происходящем в спальне... Антона Антоновича насторожило отсутствие в комнате признаков женского прибывания, ведь Борис был женат. Посередине спальни стояла огромная кровать, на которой возлежал сам виновник беспорядка. Обладатель приза "лучший актер императорских театров" за прошлый театральный сезон, пытался заглянуть в бутылку, с трудом приподнявшись на локте. Его волосы и бакенбарды торчали в разные стороны и в них белели куски штукатурки. Антон Антонович поднял голову и увидел на потолке несколько темных следов, видимо от выстрелов шампанским... Белов стал взирать на вошедшего с нескрываемой надеждой. Антон Антонович даже не понял, узнал его Борис или нет. Тем не менее он не стал обманывать ожиданий друга и вынул из чемодана две бутылки вина. Белов посмотрел на бутылки, затем на их владельца, радостно завопив свалился с кровати, и уже сидя на полу салютовал Светлову пустым стаканом. Теперь было ясно, что Борис узнал своего боевого друга и соратника по кутежам. Антон Антонович отдернул шторы и поднял Белова на ноги. Друзья обнялись и расцеловались. Немедленно выпили за встречу. После того как Светлов помог Борису одеться, умыться и расчесать бакенбарды, они перешли в столовую, где в ожидании обеда стали выпивать и беседовать. Антон Антонович говорил спокойно, не меняя интонации. Белов восторженно кричал, размахивал руками и принимал театральные позы.
- С чего это ты, братец, пустился во все тяжкие? - вопрошал Антон Антонович - И почему ты один? Где Ирина?
- Эх, да понимаешь брат, какое дело. Я две недели как из Италии. Приехал в Москву, а здесь никого нет! Все разъехались по имениям, по дачам, да по заграницам. Скука смертная и тоска зеленая! Город огромный, а людей нет. Чувствуешь себя букашкой. Да, совсем забыл, ты ведь ничего не знаешь! Ириша моя, бросила меня... Подожди, а разве ты не получал телеграмму: "Всё тчк П....ц тчк"?...
- Да, получил, но согласись, сведения содержавшиеся в ней, довольно скудны. Такой текст мог бы подойти к целому ряду разнообразных событий... Я конечно встревожился, но не предполагал, что все так серьезно...
- Прости, это я оплошал! Посылал телеграмму будучи мертвецки пьян, и в голову больше ничего толкового не пришло... Да еще и на почте, к несчастью, оказались мои поклонницы, и вместо того чтобы выгнать меня к чертовой матери - согласились это безобразие тебе отослать...
Тут Борис всхлипнул и пустил из правого глаза крупную слезу.
- Ириша моя, бросила меня. Уехала с каким-то фабрикантом по фамилии Задолбайский... Задубайский... не помню. Говорят, увез ее в Египет, к пирамидам. Ну не болван ли есть? У нее, ведь, такая белая, мраморная кожа. Она же там вся сгорит на солнце!...
Борис снова всхлипнул и пустил слезу из левого глаза.
- Офелия, о нимфа, помяни, мои грехи в своей святой молитве! - заламывая руки продекламировал он драматическим голосом - Вот потому я и пустился во все тяжкие. Прости господи пригрешения наши!
Борис перекрестился и хотел поцеловать нательный крест, но на шее болталась лишь золотая цепочка...
- Ай-яй, да как же это! Видно, где-то обронил... - совсем расстроился Борис.
Под его левым глазом Антон Антонович заметил синяк, заретушированный актерским гримом. Белов заверил, что это он неосторожно открыл шампанское и пробка угодила в глаз...
- Ну, а ты-то, Антон, как поживаешь? Как там несравненная Виктория? Не собирается еще бросить ваш дождливый, мрачный Петербург и переехать в Москву, в наш театр?
- Уж не знаю, может и собирается... С Викторией мы третьего дня разошлись. Впрочем, мы уже давно были как чужие... Теперь она уехала к родителям, пока я не найду ей новую квартиру. Может еще и разведемся. Там видно будет...
- Ай-яй, - запричитал Борис - да что ж это такое делается! Выходит, ты тоже один остался? Побросали нас наши бабы, на произвол судьбы!
- Выходит так. Поэтому я к тебе и приехал. Ты один, я тоже один, так что давай-ка, брат, собирайся, да поедем со мной в Петербург! Нечего тебе тут, в одиночестве пьянствовать... Не по-товарищески это. Поедем, вспомним молодые годы, развеемся, так сказать... Поживешь у меня, места теперь хватит... А вдвоем - оно и веселей!
- И то верно, брат! Чего мне, в самом деле тут сидеть, тоску на себя нагонять. Непременно поедем! Завтра же. Вечером. Ночным поездом...
- Э нет, брат, меня не проведешь! Я твою натуру хорошо знаю. Тебя нужно сразу в оборот брать, иначе - пиши пропало! До завтра тебя еще неизвестно куда черти занести могут. Ищи потом по всей Москве с фонарями... Едем сегодня! Представь себе: вечером - огни Москвы, утром - фонари Петербурга...
Борис мечтательно задумался, вспоминая что-то романтическое.
- Да, пожалуй ты прав, надо ехать непременно сегодня! Но сначала я покатаю тебя по Москве. Покажу места, где ты никогда не бывал. Я сам уже неделю света божьего не вижу! Засел тут, как медведь в берлоге. Настька, прислуга, наверное сердится на меня...
После обеда друзья взяли извозчика и поехали в Новодевичий монастырь, навестить могилы Соловьевых, которым Антон Антонович приходился дальним родственником. Потом заехали в издательство "Весы", с которым Светлов тоже сотрудничал. Там никого из знакомых не оказалось. Выпив чай, предложенный сотрудником издательства, друзья отправились дальше. Борис показывал Антону Антоновичу улицы и переулки о которых тот и понятия не имел. Светлов уже порядком утомился, но Белов все никак не унимался и подгонял извозчика. На этот раз Москва показалась Антону Антоновичу огромной и холодной. В предыдущие его приезды такого ощущения не было. Наконец, Борис угомонился и они поехали домой, чтобы поужинать перед отъездом в Петербург.
После ужина Борис стал собираться в дорогу. В отличии от Светлова, который уезжая из Петербурга набил чемодан чем ни попадя, он действовал четко и быстро. Сказывалась сноровка, приобретенная в частых гастрольных поездках. В небольшой дорожный чемодан Борис уложил только самое необходимое: три бутылки вина, на случай если ресторан в поезде будет закрыт, кое-какую одежду, включая красное домино и черную маску, театральную афишу спектакля со своим участием и бархатную подушку-думку с монограммой в углу. Думка была набита лечебными травами и служила верным средством против головной боли. Белов не расставался с этой подушкой ни в одной поездке и не раз, с похмелья, отдыхал на ней, вдумчиво тараща глаза в потолок. Посидев перед дорогой друзья отправились на вокзал.
Они взяли билеты в двухместное купе первого класса. Москва провожала их яркими огнями. Антон Антонович видел в этом символ победы света над сгущающейся исторической тьмой. Как только сели в поезд Борис побежал разведать, открыт ли ресторан. Вернувшись, он сообщил, что ресторан, разумеется, закрыт, но Антону совершенно не о чем беспокоиться...
- Хорошо, что я заранее запасся провизией - сказал Борис, увлеченно копаясь в чемодане - Интересно, что бы ты без меня делал?
На свет появилась афиша, которую он бережно разложил на столике, пузатая бутылка вина и два идеально чистых стакана с личной монограммой Бориса. Только когда стаканы наполнились, Белов перестал суетиться и откинулся на диван с довольным видом.
- Ну, теперь мы спокойно можем ждать открытия ресторана. Что может быть лучше хорошего разговора, сопровождаемого стуком колес и звоном бокалов! - Борис улыбнулся и подмигнул Светлову подбитым глазом.
Друзья чокнулись стаканами и выпили. Антон Антонович стал смотреть в окно, на все ту же, скудную, прилегающую к железной дороге природу. Он расстроился, снова вспомнив о своей неудовлетворенности жизнью, на фоне ее неизменности...
- Ты чего это, брат, загрустил? - удивился Белов - Был такой бодрый и вдруг скис. Это все потому, что в Петербурге живешь... Настроение меняется как у барышень из романов Достоевского. Ну-ка, давай еще выпьем!
- Да просто подумал, на кой черт я занимаюсь литературой, ведь это бессмысленное занятие.
- Да ты что, Антон? Бессмысленное занятие - в носу ковырять, а ты талантливый поэт, которого все знают и любят! Ладно я, актер, меня сегодня любят, а завтра забудут, и то я не сильно переживаю по этому поводу...
- Вот именно, "сегодня любят, а завтра забудут"! Аполлона Григорьева уже забыли, Апухтина забыли, Тютчева начинают забывать! И это сейчас, когда в России такой взлет поэзии, и литературы вообще! В моде модернисты. Чем более скандальны и эпатажны стихи, тем они популярнее. Магия слова уже никого не интересует! А что будет через сто лет? О Пушкине будут иметь отдаленное представление, гордясь Русским гением, но не прочитав ни строчки из написанного им. Обо мне и подавно, никто не вспомнит! Да я и не об этом говорю, а о том, что даже своим творчеством я не могу оправдать бессмысленность той жизни, которую веду. Что, вообще, может придать хоть какой-то смысл моей жизни?
- Может, любовь? - предположил Борис.
- Да, любовь может изменить всю жизнь, но с любовью-то у меня сейчас как раз полный... как ты там в телеграмме написал?...
- Я говорю о любви к жизни, к миру, ко всему живому, а не к конкретному человеку.
- Не умею я любить весь мир! Любить всех, это значит не любить никого по-настоящему! Чтобы полюбить жизнь - нужно полюбить одного человека... Нужно любить конкретного человека, чтобы сделать счастливым хотя бы его. Невозможно осчастливить сразу всех! Так же, как невозможно накормить всех голодных, но можно накормить одного или нескольких человек.
- Вот и Ириша моя, бросила меня, вместо того чтобы сделать счастливым - Борис всхлипнул и наполнил стаканы.
Друзья выпили и стали смотреть в окно, за которым уже давно стемнело.
- Что, вообще, этим женщинам нужно? - вопрошал Светлов подняв брови домиком - Почему они все время играют в эти свои женские игры, в которых не хочется принимать участия? Причем, играют все! Даже самые благородные и искренние! Из-за этого абсолютно невозможно понять, чего они, дьяволицы, от тебя хотят на самом деле! Вернее, понять-то можно, только тебе это совершенно не нужно! Я вижу их ходы, вижу то, как они расставляют свои ловушки, да я даже с удовольствием попадусь в эти ловушки, если я в этот момент влюблен в ту, которая ставит капканы... Но зачем эти игры, почему она не может просто и искренне сказать "люблю"? Зачем мне учавствовать в этих картонных драмах и разгадывать эти психологические ребусы? Поэтому, лично я, если уж влюбляюсь, то принимаю женщину такой, какая она есть, не пытаясь вникать в ее игры. А с теми в кого не влюблен, я уже давно не играю в их бессмысленные игры, просто уклоняюсь от общения с такими дамами. К несчастью, таких "охотниц" теперь становится все больше и больше... - Светлов грустно посмотрел на Бориса - Ну, а ты, что скажешь, дражайший знаток девичьих сердец? Есть какие-то мысли на этот счет?
- На этот счет может быть только одна мысль: С бабами - сам черт ногу сломит!...
- Исчерпывающий вывод... - усмехнулся Антон Антонович - Мне вот что кажется. Они играют тогда, когда не любят по-настоящему. Например, когда просто влюбленность, или флирт, или когда вообще не умеют любить, а лишь играют в любовь. Только когда вспыхивает настоящий, большой огонь любви, тогда уже не до игр... Тогда просто горишь в этом священном пламени, в тебе сгорает все ненужное и остается душа, полная любви. Так что, от бессмысленности жизни может спасти только истинная любовь! А вообще, знаешь брат, надоело жить одному, ей-богу! Такое холодное одиночество, что просто невыносимо! Оттого и пьешь, и шляешься черт знает где! Найти бы девушку, добрую, красивую, простую. Вот, как моя Виктория... Прижаться к ней, зарыться лицом в ее длинных, пахнущих цветами волосах, и...
Антон Антонович всхлипнул. Борис уже давно шмыгал носом, и глаза у него были на мокром месте. Оба не сговариваясь выпили.
- Но и бросаться на первую встречную - тоже нельзя! Верно, Борис? Будь она хоть писаная раскрасавица! Станет только хуже. Главное, чтобы нашлась родственная душа! Без этого - никакая красота не греет... Согревает, ведь, только душа душу.
Наступило тягостное молчание. Опустела уже вторая бутылка, но настроение путешественников было подавленное. Оба по очереди тяжело вздыхали. Каждый думал о своем. Наконец, Борис не выдержал.
- Слушай, брат, пойдем-ка проветримся, а то мы тут друг друга уморим! Вот что значит с петербуржцем пообщаться... Не люблю я эту достоевщину! Пойдем, там наверное уже ресторан открыт, только нас дожидаются!
Борис достал последнюю бутылку и завернул ее в афишу. На вопросительный взгляд Светлова он пояснил:
- Это на тот случай, если в ресторане вино кончится...
Антон Антонович покачал головой но ничего не сказал.
Народу в ресторане было немного. На окнах багровели плюшевые занавески. На каждом столике стоял цветок в горшке. Друзья заняли столик в центре. Борис спрятал бутылку под стол. Светлов заказал себе пива и раков, а Белову - нарзан и овощной салат. Борис смотрел на нарзан с отвращением.
- Не могу я пить эту гадость! - сказал он поморщившись, и незаметно вылил чуждый душе напиток в цветочный горшок.
Затем, он стал сосредоточенно копаться под столом, одновременно пытаясь сунуть вниз пустой стакан. Пока Борис ковырялся под столом, Антон Антонович успел выпить бокал пива и заказал второй. Наконец, действия Бориса увенчались успехом и на столе появился стакан, наполненный темно-красной жидкостью. Довольный собой, он подмигнул Светлову, залпом осушил стакан и откинулся на кресло. Антон Антонович смотрел на друга со снисходительной улыбкой, как смотрят на шаловливых детей. Между тем, Борису не сиделось на месте, и он стал вертеться в поисках очаровательных попутчиц. Его внимание привлекли две хорошенькие блондинки, сидевшие позади Бориса, и он чуть не свернул себе шею, пытаясь их получше разглядеть. Барышни сидели у самого входа, но их разговор и громкий смех был слышен всему ресторану.
- Моя сестра, Матильда, - верещала одна блондинка - упала в кусты с осиным гнездом, и ей разнесло мордашку так, что она стала похожа на свинку! Ха-ха-ха! Так наш боров, Феликс, теперь на нее заглядывается! Ха-ха-ха! Видно, понравилась она ему! Их-хи-хи!...
- Это еще что! - подхватила другая барышня - Вот наш уездный писарь обозлился на местного помещика Скупидонова и облил его с головы до ног чернилами! Пошел бедный помещик домой, весь черный как антихрист! Жена как увидела его в окно, так и хлопнулась в обморок! Видно, подумала, что муж превратился в черта, за все свои пригрешения!
- Ха-ха-ха! - надрывалась одна.
- Их-хи-хи! - вторила ей другая.
Антон Антонович посмотрел на Бориса, тяжело вздохнул и покачал головой.
За соседним столиком сидели четыре богато одетых господина. Они оживленно спорили. Больше всех горячился господин с бородкой, очень похожий на Чехова.
- А я вам предрекаю, господа, что Россия никогда не будет правовым государством! Половина людей в России - очень энергичные, но не знающие куда свою энергию девать! Без идеи, без конкретной цели, без царя в голове! Суются куда попало, только хаос создают! Другая половина - лень матушка и сонное болото! Этих вообще ничего не интересует! Лежат себе на печи, бока отлеживают. Вот и получается в России, то бунт и кровь, как в девятьсот пятом, то зеленая тоска да всякая похабщина! Вот вам, а не правовое государство!... - кричал "Чехов", показывая собеседникам кукиш и нервно позвякивая золотой цепочкой часов.
- Теперь еще эти мерзавцы, декаденты, голову поднимают! - говорил другой - Вы читали, господа, что написал драматург Жорж Растендакер? Пропечатал это, заметьте, в уважаемом журнале, и собирается ставить свою бредовую пьеску в Александринском театре! Что вытворяют, подлецы! Открытая хула на государя, его жену и дочерей с наследником!... Это уму непостижимо! За такое, этого писаку надобно повесить, на первом же фонаре! Куда смотрит цензура, и охранное отделение, в конце концов? Совсем распоясались, мерзавцы! Этого нельзя так оставлять! Я собираюсь поднять вопрос в государственной думе!
Антон Антонович отнесся к предложению "повесить Растендакера" - очень спокойно, и где-то даже сочувственно... Он всегда считал Жоржа бездарным выскочкой и терпеть не мог его бредовую писанину.
Между тем, смешливые барышни поужинали и собрались уходить. Белов заерзал и сделал попытку следовать за ними. Антон Антонович отрицательно помотал головой, зная по опыту, что добром это не кончится. Борис угрюмо полез под стол за остатками вина. Допив вино он заявил, что ему нужно немедленно отлучиться, по неотложным делам естественного свойства... Проще говоря - в уборную. Против этого Светлов не возражал, но на всякий случай погрозил другу кулаком. Разумеется, угроза не помогла... Выследив девушек, Борис стал ломиться в их купе. Отражая натиск, барышни прищемили ему дверью палец, облили водой из стакана и заперлись изнутри. На вопли Бориса вышли пассажиры соседних купе и попытались утихомирить скандалиста. Белов, хорошо поставленным драматическим голосом, посылал их в места о которых неудобно упоминать в приличном обществе... Кто-то вызвал начальника поезда. Борис не унимался и верещал на весь вагон. Дело чуть было не дошло до рукоприкладства. К счастью, Светлов, заподозрив неладное, вовремя прибыл на место происшествия. Он уволок дебошира в их купе и запер его там на ключ, любезно предоставленный начальником поезда. Оставшись в коридоре, Светлов стал смотреть в окно. Он вдруг почувствовал огромную усталость, накопившуюся за последние годы. Антону Антоновичу было лишь тридцать лет, но сейчас он чувствовал себя так, будто прожил долгую трудную жизнь. Жизненные силы куда-то подевались. Ему хотелось уснуть, и проснуться уже обновленным, молодым и бодрым. Раньше, Светлов очень любил тишину. Он мог часами сидеть один в пустой квартире и прислушиваться к отдаленным звукам жизни. Он погружался в свой необычный мир и предавался мечтам. Если кто-нибудь заставал его в такие моменты, Антон Антонович даже не понимал, чего от него хотят... Тишина была для него как чистый холст для художника. Из тишины можно было создать какие угодно ритмы и звуки, а к шуму города нужно было подстраиваться. Со временем Светлов сделался известным поэтом и тишины, необходимой для творчества, стало сильно не хватать. Одолевали поклонницы, новые литературные знакомые, беспрерывно звонил телефон, ежедневно приносили письма и телеграмы из разных городов России. Антон Антонович вынужден был купить небольшую, уютную квартиру на Крестовском острове, о которой никто не знал. Там, скрывшись ото всех, он мог спокойно наблюдать с балкона, как закатное солнце медленно опускается в Финский залив. Сейчас, правда, одиночество тяготило Антона Антоновича, однако шумные компании его тоже не устраивали. Поэтому он и взял с собой Бориса... С ним никогда не соскучишься, и к тому же, он быстро отвадит непрошенных гостей от квартиры Светлова.