Северные королевства, скрижаль и... глава 6

               
                Глава VI

                «… - И это твоя жена?               
                - Это моя жена.
                - Ну, теперь я вижу, кто у вас в семье настоящий мужик».

                Из м/ф «Шрек навсегда»

                «…-  Ну, если бы здесь было много живых людей,
                тогда эти места не назывались бы дикими!
                -  Э-э, стой, стой, притормози, мохнатый э-э…пенёк!
                Это что значит «дикие»:
                в лачуге живи, листком… подтирайся?!
                -  А зачем подтираться?!»
               
                Из м/ф «Мадагаскар»

Солнце закатилось за расположенный у деревенской околицы холм, закат позолотил высокие верхушки редких деревьев, росших у самого тына, предвещая скорое наступление коротких летних вечерних сумерек, за которыми следовала прохладная и темная августовская ночь.

 
        Знойный изнуряющий своей жарой день походил к концу и селяне, прятавшиеся от солнечного пекла кто где, постепенно выползали, будто сверчки из-за печи, из своих укрытий и направлялись прямиком на деревенский майдан. Майдан этот представлял собой небольшую, почти круглую по форме площадь, расположенную в самом центре поселения, на которой не росло ни травинки, потому что глина тут была утоптана до твердости камня многочисленными ступнями регулярно посещающих означенное место жителей деревни.


На майдане имелся большой, почти квадратный, перекошенный стол из рассохшихся досок, судя по его внешнему виду, установленный тут еще в незапамятные времена первопроходцами-основателями поселения, имен которых не сохранила для нас матушка-история. Стол покоился на двух мощных столбах-ножках, вкопанных в твердую глинистую почву площади и основательно замшелых от времени. Вокруг этого монументального сооружения располагались несколько длинных и таких же древних почерневших скамей. Похоже было, что именно с этих незатейливых предметов человеческого обихода как раз и началось строительство самого населенного пункта, по крайней мере, ничего внешне древнее их вокруг видно не было.


        Скамьи вокруг стола, очевидно, задумывались далекими предками в качестве сидений для селян, заседавших на шумных собраниях, кои должны были, по задумке древних устроителей сего присутственного места, сходиться на площадь для решения ключевых вопросов в жизни всего населения деревни. Однако же на деле таковых собраний, наверное, по причине отсутствия самих по себе важных вопросов в беспросветном деревенском существовании, уже давным-давно никто не проводил и поэтому майдан, сколько помнили жители, в силу своего размера и удобного расположения, использовался исключительно для деревенских посиделок по обмену сплетнями, а также для многочисленных застолий, как по случаю каких-либо празднеств, так и в отсутствие оных.


        Кстати говоря, последнее обстоятельство служило применением столу и скамьям не в пример чаще первого, поскольку сплетни, достойные всестороннего обсуждения, в унылой и однообразной жизни селян, случались крайне редко в виду удаленности и обособленности деревни, а также и сравнительно небольшого её населения. Даже местный солтыс был совершенно случайно выбран лет десять назад на одном из таких вот регулярных застолий, по причине своего опоздания.
Вот и теперь главным аргументом в пользу очередного собрания на майдане стала вовсе не какая-либо интересная новость или, тем более, жизненно важный вопрос, а большой, почти ведерной емкости кувшин, водруженный неведомо кем на самую середину стола и будто вечевой колокол, созывающий жителей на площадь.
        -     Ух ты! Чёй-то? – оживился солтыс Крывуля, поглядев в маленькое мутное, затянутое бычьим пузырем окно. – Не сталося чого: народ подався на майдан! Пойду-ка и я подивлюся!
        -     Знову горилку жрать навострилси, старий шкарбун? – сварливо крикнула из соседней горницы невидимая жена.
        -     Ой, да будя тоби, Марыся! – отмахнулся Крывуля. – Я ж тильки одним глазком! А то якой жеж майдан без селянского головы?


        И не давая опомниться супруге, солтыс шустро рванул по направлению к выходу из хаты. Мгновением позже в гостиную ворвалась вышеупомянутая Марыся, необъятных размеров рябая баба с длинной, свисавшей из-за левого плеча на ядреную грудь косой, одетая в цветастый сарафан до пят, поверх вышитой замысловатым орнаментом белой рубашки. Марыся была преисполнена твердым намерением ни в коем случае никуда не выпускать из дому своего мужика. Оглядевшись вокруг и поняв, что опоздала, она рывком закинула сжатое до того в руках льняное полотенце на правое плечо, воинственно уперла руки в боки и вслух, ни к кому особенно не обращаясь, громко и угрожающе произнесла:
        -     Все-таки втёк, пьянь шелудивая. Ну що ти будешь робити?! Ничого, ти припресси вечор, я тоби влаштую посиденьки майданские, щоб тебе розирвало, алкаш!


        И повернувшись, снова скрылась в проеме соседней комнаты.


        Когда солтыс приблизился к столу на майдане, там уже восседали на скамьях завсегдатаи местных вечевых фестивалей: иссохшая и согбенная под тяжестью прожитых лет, но вполне еще живая и бодрая бабка Павлина, немой попрошайка-оборванец, по прозвищу Говорун и двое широченных в плечах братьев-здоровяков Хлыст и Задира. Кто-то из намечающихся участников «майданных прений» уже принес с собой внушительной вместительности деревянный ковш, бабка Павлина разжилась на чьем-то огороде (сама она хозяйства не держала, согласно её собственному признанию, по высоким, идейным соображениям) луком, морковью и еще кое-какой зеленью, так что почти все уже было готово к началу заседания и значит, Крывуля поспел как раз вовремя, как и подобает начальству.


        Он, ковыляя, подошел к скамье и неуклюже, кряхтя, устроился на жестком неудобном сидении.


        О причинах хромоты солтыса в деревне имелись две версии. По официальным данным он, еще молодым парнем, во время зимней охоты напоролся с отцом на бродячего медведя-шатуна и, якобы, самоотверженный сын, спасая своего родителя, смело вступил в отчаянную схватку с диким зверем, который ему ногу и покалечил, сделав Крывулю навсегда колченогим. По альтернативной версии, упорно распространяемой злыми языками, будущий солтыс был застукан тем же отцом за совместным с друзьями распитием заготовленной на свадьбу старшей сестры самогонки и, спасаясь от праведного отцовского гнева, попытался укрыться в соседском погребе. Однако лестница там оказалась слишком крутой, а помещение через чур темным. Пьяный юноша так неудачно сверзился вниз, что получил перелом ноги со смещением, отчего на всю оставшуюся жизнь сделался калекой.


        Сам солтыс, по понятным причинам, однозначно высказывался в пользу первой версии событий напрочь с негодованием отвергая вторую. Однако вид его и образ жизни, то удовольствие, с каким предавался он ночным бдениям на майданных фестивалях упорно убеждали окружающих, что ставить окончательную точку в данном вопросе, опираясь исключительно на свидетельство самого сельского старосты, было пока что рано.
        -     Ну, Задирака, розливай! Чаго тягнути-то? – решительно потребовал Крывуля, вожделенно переводя с кувшина на пустой ковш и обратно.
        -     А як в прошлий раз не буде? – осторожно поинтересовался детина, нерешительно оглядывая остальных присутствующих участников собрания, после чего ернически посмотрел на солтыса.
        -     Ти, про що це, братику? – не понял тот, сверля собеседника пристальным взглядом своих презрительно сощуренных глаз. – Глузувати надумав над селянським головою? У мене, можа быты, семейна драма, можа казаты, всполна втрата взаимопонимання в будинку, а ти?!


        На окружающих это заявление произвело несколько иной эффект, чем ожидал произносивший свою тираду Крывуля. Присутствующие на фестивале стали прыскать смехом и обсуждать случившийся на последнем саммите конфуз: прямо в разгар пленарного заседания, когда разгоряченные участники совсем было собрались перейти от обсуждения скупых последних деревенских новостей к вокальным упражнениям, на майдане появилась Марыся, супруга солтыса. Появилась она не с пустыми руками, а с ухватом, в виду чего пребывание в присутственном месте Крывули сделалось не только недопустимым, но и отнюдь небезопасным.


        Унизительная сцена его поспешного бегства с майдана под отчаянную брань супруги и хохот остальных участников сборища безусловно нанесла бы непоправимую рану ранимой и чувственной душе солтыса, если бы эта самая душа давно не очерствела от регулярных случаев подобного рода за всю его долгую, полную житейских перипетий семейную жизнь. И все бы ничего, но в этот раз, когда Крывуля готов был почувствовать себя в безопасности, поскольку ему удалось оторваться от своей второй половины на приличное расстояние, а до спасительной двери в хату оставалось всего какая-то пара шагов, нечистая сила угораздила его, со всего маха, наткнуться на прислоненные им же поутру к стене возле входа грабли. Удар был звонким, Крывуля увидел перед глазами огромный и яркий сноп искр, после чего сознание ненадолго оставило его, а когда вернулось вновь, над ним, замахнувшись ухватом, возвышалась Марыся, так что всё, что успел солыс, это перевернуться на живот и встать на четвереньки, а в следующее мгновение тяжелый ухват уже опустился ему на спину и рукоять инструмента с хрустом переломилась пополам, под яростные возгласы жены:
        -     А ну марш у хатину, пьяний пидзаборна! Я тоби помайданю, алкаш проклятий!


        Так на четвереньках и пришлось ему уползать прочь с глаз честного народа.


        Именно этот злосчастный случай теперь и обсуждался остальными, а тут, как назло, к компании присоединился еще один любитель местных общественных собраний, длинный, тощий и нескладный, выпивоха и острослов Калей.
        -     Здоровеньки будьте, народ! – крикнул Калей сходу, без предисловий, подсаживаясь к столу на скамью, напротив солтыса и насмешливо оглядывая его. – Як спина, шановний солтис? Радикулит не мучить?


        При упоминании о спине бабка и оба братца прыснули смехом.
        -     Угомонитесь ви вже, виразка вас розбери! – взмолился Крывуля. – Ну скильки вже можна-то? Налий, он, краще!


        Калей раскрыл было рот, чтобы возразить что-то сельскому голове, и в этот момент в высокие, крытые двускатной узкой крышей ворота деревенского тына, располагавшиеся в торце главной (и единственной) улицы, как раз напротив майдана, въехали четверо всадников. То есть сначала все наблюдавшие эту сцену зрители решили, что всадников трое, но потом оказалось, что за спиной у едущего позади путника, судя по виду явно благородного происхождения, на задней луке седла расположился маленький сухонький, лопоухий и лупоглазый старичок.


        Последующие события неопровержимо доказали, что как раз с этим, последним наездником аборигены имели уже некоторое знакомство.
        -     Ой, батюшки, знову цього паразита чорти принесли! – состроив скорбную мину воскликнула бабка Павлина.
        -     И дружкив з собою привив, щоб у ёго поулазило! – досадливо прошипел Калей.


        Всадники проследовали вдоль деревенской улицы и осадили своих коней на майдане, прямо возле скамьи, на которой восседал солтыс Крывуля, недоверчиво наблюдавший за действиями незваных гостей.


        Двое первых наездников оказались невиданной никем из присутствующих доселе красоты молодыми женщинами, третьим, по виду благородным наездником, был средних лет коренастый мужчина, а четвертым тот самый надоедливый старец-низушек, от которого только третьего дня удалось наконец-то избавиться обитателям села. Помниться, по этому случаю, как раз, и состоялся предыдущий фестиваль, окончившийся для солтыса досадным конфузом.
        -     Здравствуйте, добрые кметы! – звонким приятным голосом обратилась одна из наездниц, белокурая амазонка, к сидящим на скамьях возле стола селянам, одаривая их обворожительной ослепительно белой улыбкой. – Подскажите, где нам можно найти вашего солтыса?
        -     Як жеж, сударыня, - откликнулась бабка Павлина, потому что вся мужская часть собрания, глядела на блондинку раскрыв рты от изумления. – Ось вин, сидить прямо супроти вас, бач, вона, пачку свою раззявил. Мабуть вашою лепотою загляделси.
        -     Как же вас величать, досточтимый солтыс? – все с той же кокетливой улыбкой, вводящей окружающих в состояние полной фрустрации, игриво осведомилась прекрасная путешественница у застывшего в изумлении деревенского старосты.


        Солтыс промычал что-то невразумительное, по-прежнему не сводя глаз с вопрошавшей его особы, поэтому отвечать за сельского голову пришлось опять бабке Павлине:
        -     Дик ить Крывулею яго величають, дивонька, - доверительно сообщила она и в свою очередь поинтересовалась, опасливо косясь на болтающийся на боку прекрасной амазонки клинок в дорогих, инкрустированных серебряной проволокой ножнах. - А ви яким це витром нашу глушину, панове?
        -     Да вот, - вступил в разговор пришелец-мужчина, судя по осанке и манерам – ни дать, ни взять – человек дворянского сословия, - ищем места для ужина и ночлега, а тут, как раз и ваша деревня на пути очутилась. Вот мы и заехали на огонек, так сказать.
        -     А у вас, я гляжу, люди добрые, уже и стол готов гостям на радость! – неожиданно вклинился в беседу высунувшийся из-за спины своего рыцаря старец-низушек.
        -     Знову ти, чортова болячка! – замахала руками Павлина, будто бы отгоняя от себя нечистую силу. – Изыди, поганка! Харч-то е, та не про твою честь!
        -     Ты, бабка, того, не фулюгань, значить, в дышло тебе туды и сюды! – одернул строптивую старуху низушек. – Я не о себе радею, а для благородных господ стараюсь! В услужение я, значить, нанялся! Ага... Теперича я должностное лицо, при исполнении,о как! Понимать надобно!..
        -     Глотка у тоби посадова, так ненаситна утроба, що казенна мытня, прищ ти смердный! – поддержал свою землячку, вышедший наконец из ступора солтыс.    – И кто тоби такого наймё? З тоби ж одни витраты!
        -     Много вы тут про меня знаете, каков я есть!? – сварливо возмутился приезжий низушек. – Всякой х*рни про меня насобирали, аж уши вянут!
        -     Тю! Ось це-то якраз и не дывуе, - с усмешкой заметил стоявший до этого молча Задира. Он все еще собирался разливать содержимое кувшина по кружкам, но, по-видимому, делать это в присутствии незваных гостей в его планы не входило. – З такими-то лопухами як у тоби.


        Сидящие за столом тут же с готовностью рассмеялись, одобряя эту скабрезную шутку, низушек обиженно замолчал, а приезжий благородный господин, сдерживая невольную улыбку у себя на лице примирительно сказал:
        -     Ладно, будет вам, добрые кметы! Ничего плохого этот старец вам не сделает, даю слово. Он и вправду нанялся ко мне в услужение. – И обратился уже непосредственно к Крывуле. – Досточтимый солтыс, найдется ли в этой деревне место для ночлега усталых путников? Моя благодарность могла бы быть весьма щедрой.


        Выражение лица Крывули сразу же изменилось, глазки торопливо забегали, полные губы расплылись в приветливой слащавой улыбке.
        -     Ну, ви тута без мяне покуда не починайте, я зараз обернуся, - попросил он оставшихся за столом селян, а сам обернулся к приезжим гостям, снова просиял и широким жестом, с поклоном протянув руку, указывая дорогу, пригласил. – Прошу, гости дорогия, ко мне у хату, там для вас все знайдеться, навить не сумнивайтеся!


        Дождавшись, когда путники спешаться и двинуться в указанном им направлении, ведя лошадей под уздцы, солтыс заковылял следом, расписывая преимущества постоя именно в его доме.
        -     Горница у мяне свитля, будинок просторний, усим мисця вистачить, - негромко причитал он позади гостей, даже не интересуясь тем, слушают ли они его. - Чого вам по селу мотатися кут шукати?


        Они все вместе дошли до его хаты, а у крыльца солтыс торопливо обогнал процессию, жестом попросил их подождать и, произнеся напыщенным тоном: «Один момент, господа!», резко распахнул дверь и скрылся внутри дома.

 
        Через минуту где-то внутри послышались приглушенные стенами голоса. Эти голоса становились все громче, с каждой секундой все отчетливее обозначая разразившийся в хате скандал. Что-то с шумом грохнуло, заставив путников настороженно переглянуться, а потом голоса вдруг оборвались, как показалось, на полуслове и на крыльцо вместо Крывули вышла дородная рябая, необъятных размеров, баба с внушительной грудью, толстой косой, перекинутой на плечо, одетая в яркий цветастый сарафан поверх просторной белой рубашки с красивым, вышитым вручную, орнаментом по кайме вороника, выреза и рукавов. Она остановилась, уперев руки в боки, в упор разглядывая пришельцев. Под пристальным хозяйским взором стоявшие чуть впереди две молодые женщины инстинктивно отступили на полшага назад и спрятались за спину сопровождавшего их мужчины. Старца-низушка вообще нигде не было видно.


        Баба постояла некоторое время, переводя свой тяжелый взгляд с путников на их лошадей и обратно, а потом низким и властным голосом обратилась к гостям:
        -     Ну проходьте, чого в дверях стояти? Милости просим! - и видя, как нерешительно переминаются путники с ноги на ногу, бросая неловкие взгляды на свой транспорт, добавила. - Коней он там привяжите, коновязь бачите? Ось там, та.


        Последние слова она адресовала мужчине, который вопросительно указал на невысокий столб с характерными выемками для уздечки, вкопанный поодаль от крыльца.


        Баба же, тем временем, скрылась в хате и оттуда опять послышался её уверенный, командирский окрик:
        -     Крывуля! Ти що, знову пити зибрався? А ну иди коней погодуй! Живо!


        Тут же на ступени выскочил солтыс и с готовностью кинулся исполнять распоряжение, как теперь было понятно, хозяйки дома. Пробегая мимо гостей к овину за хатой, видимо, за овсом и сеном, он кинул на ходу:
        -     Та ви не робейте, заходьте в будинок!


        И скрылся в недрах сарая, а гости, послушно один за другим прошли внутрь жилья. На дворе уже заметно смеркалось, поэтому пройдя в ярко освещенную горницу, новоявленные постояльцы слегка зажмурились, привыкая к яркому пламени нескольких лучин, расположенных по углам дома, а также в красном уголке напротив входа, где на специальной приступочке, выстланном нарядным ярко вышитым рушником, стояло несколько глиняных фигурок. Посреди просторной комнаты возвышался вполне добротный стол со скамьями по обе стороны. На столе уже появились три тарелки с приборами, несколько блюд со снедью и глиняный сосуд литров на пять, запечатанный пробой из рогожи. Располагавшаяся позади стола большая печь с полатями, составляла почти половину противоположной входной двери стены. Рядом с печью располагался дверной проем в соседнюю комнату, прикрытый цветастой занавеской из плотной материи. В печи горел огонь и сквозь створку крышки виден был большой горшок, а возле печного зева, прислоненный к ослепительно белой стенке, стоял ухват со светлым, видимо совсем недавно выструганным черенком.


        От созерцания внутреннего домашнего убранства новоявленных постояльцев отвлекла хозяйка. Она вынырнула откуда-то из сеней, позади гостей и увидев их столпившимися в проходе, громко и уверенно порекомендовала:
        -     Та що ж ви тут у проходи товчётеся? Проходьте, сидайте, зараз и баньку истопим. – и крикнула куда-то в сторону противоположной стены. - Даринка, де тебе чорти носять? Пиди лазню натопи!


        Занавеска в проеме напротив откинулась и оттуда выпорхнула молодая девушка, лет шестнадцати, или, может, немного постарше. На лицо девушка являлась почти точной уменьшенной копией мамы: такая же рябая, такого же роста, только была она худенькой и стройной, но то, как известно, до поры, до времени. Увидев гостей, она смущенно потупила глаза, потом исподлобья зыркнула на устраивающегося на скамье у стола мужчину, густо покраснела и опрометью бросилась в сени, уже оттуда ответив матери:
        -     Я зараз, мамо!


        Только её и видели.


                * * * * *

Баня оказалась как нельзя кстати. Виктор сидел на скамье, посреди горницы, задумчиво пережевывая откусанный от ароматного каравайного ломтя кусок хлеба.


        Часть лучин уже прогорела, в комнате воцарился приятный полумрак, и гость попросил Марысю не зажигать больше слишком много лучин, чтобы сохранить эту комфортную атмосферу. «Як скажете, - сварливо буркнула она себе под нос и добавила чуть слышно. - Ти бач, комфортну атмосферу ёму…»


        Хозяйская дочка Дарина поддала такого хорошего пару, что под конец он едва смог выбраться из парилки, слегка переоценив свои силы. Теперь, когда температура немного упала пошли мыться девчонки, а он, отдуваясь, красный словно рак, неспешной ленивой походкой добрался до горницы с накрытым столом и обессиленно плюхнулся на скамью под внимательным и насмешливым взглядом вездесущей Дарины. Девушка при виде этой сцены прыснула смешком, но тут её строго окликнула из-за стены мамаша и она с явным неудовольствием удалилась в соседнюю комнату за занавеской.


Виктор не знал, сколько просидел так, наслаждаясь покоем и ощущением чистоты собственного тела. Все свои походные шмотки он отдал хозяйке, наказав постирать их и просушить до завтрашнего полудня, за отдельную плату, само собой. Сговорились на фартинге, но потом, расщедрившись, Виктор добавил еще один прибыградский пенни сверху, чем привел Марысю в неописуемый восторг и удостоился с её стороны окончательного уважения и расположения, чего нельзя было сказать о его спутницах, к которым хозяйка отнеслась с мало скрываемым подозрением, граничащим с неприязнью. Теперь рыцарь-путешественник восседал в холщовых штанах, едва доходивших ему ниже колен, но зато вдвое шире его в поясе и брючинах, богато расшитой льняной косоворотке с чужого плеча, такой же короткой и широкой, как и штаны, едва прикрывавшей гостю пуп и деревянных сабо на босу ногу. Он был один -  старого прощелыги-низушка, Ааронгерна Голлондуэя, вообще след простыл. После того, как гостей проводили в хату солтыса, тот как будто сквозь землю провалился, хотя каким-то краем сознания Виктор подозревал, что прожорливый старец, который к тому же был весьма недурен выпить, остался на майдане с другими участниками намечавшегося там сельского схода.


От собственных размышлений Виктора отвлекли вошедшие в горницу компаньонки. Они тоже были распаренные, с малиновыми физиономиями и прямо-таки излучали свежесть. Им хозяйка выделила пару длиннополых исподних льняных рубах, без вышивок и прочих излишеств с простыми круглыми вырезами и короткими рукавами, видимо принадлежавших дочери. Девушки были выше Дарины и даже у Энджи эта рубаха едва доходила до колен, а для Бетти вышло совсем смелое «мини», к тому же она, словно нарочно, еще изящно подпоясалась в талии бог весть где найденной полоской ткани и получилось уж и вовсе пикантно для средневековой деревушки, хотя все равно выглядели они обе безупречно – ни что не было в состоянии испортить их внешности.


        «Все-таки они в чем-то по-прежнему оставались неисправимыми американками», - подумал Виктор, провожая взглядом устраивавшихся напротив него за столом компаньонок. Девушки примостились поближе к печке. Дрова в топке давно уже прогорели, но там по-прежнему слабо тлели угли и поэтому из темного, прикрытого заслонкой зева, тянуло сухим и нежным приятным теплом.
-     Ну, что, - предложил Виктор, задорно подмигнул подругам и, потирая ладони, потянулся к глиняному сосуду, намереваясь его откупорить. – Приступим к трапезе, пожалуй?


Только он прикоснулся к глиняному горлышку, как, словно учуяв что-то, в светлицу ввалились в обнимку солтыс Крывуля и Ааронгерн Голлондуэй. Они оба были уже изрядно навеселе, что подтвердило подозрения Виктора относительно своего оруженосца.
-     Ти глянь, так ми з тобою якраз вчасно! – заплетающимся языком восхитился Крывуля, обильно насыщая окружающее пространство запахом крепкого перегара, после чего доверительно сообщил своему товарищу, нарочито отвернувшись от стола и неопределенно указывая себе через плечо большим пальцем левой руки, при этом изъясняясь таким громким шепотом, что его расслышали абсолютно все присутствующие. - О, дивись, яка гарна дивчина, я ии ще на майдани примитив!
-     Забей! – таким же громким пьяным шепотом откликнулся рыцарский оруженосец и тут же посоветовал. – Ты приезжай к нам в Минтанлоу, вот там красотки так красотки. Одна Нэсси чего стоит…


Солтыс жестом остановил своего собеседника, состроил важную мину и вслух с усилием произнес:
-     Зараз не про це, - после чего освободился от объятий Ааронгерна Голлондуэя и плюхнулся на скамью рядом с Виктором, едва не опрокинув стол.        Низушек, стараясь двигаться осторожно, тоже присел к столу рядом с Бетти. Оценив обстановку, Крывуля, стараясь говорить разборчиво, обратился к Виктору.
- Ну що, сер лицар, випьемо за ваше здоровья, та за нашу ридну окрайнну землю?


При этом он протянул свою глиняную стопку гостю, из чего тот заключил, что разливать, вопреки обыкновению, несмотря на наличие за столом хозяина, придется, все же ему. Виктор не возражал. Он ловким движением откупорил сосуд и разлил его содержимое, оказавшееся ароматным первачом, по глиняным стопкам.
-     Ну, будем оздорови! – провозгласил Крывуля и первым, запрокинув голову так, что хрустнули позвонки на шее выпил свою порцию.
Остальные последовали его примеру, но не успел Виктор поднести ко рту закуску, как из-за занавески пулей выскочила рябая Марыся и с ходу накинулась на своего мужа:
        -     А ти що це присусидився? Отже вже пиди набрався, трохи не розплескав, а ну иди спати!
-     Цить баба, поговори мени ще! – гаркнул на неё, солтыс.


        Марыся уже набрала в грудь воздуха, чтобы дать ему достойную отповедь, но тут благородный гость, не желая развития скандала, заступился за Крывулю.
        -     Вы уж простите нас, уважаемая Марыся, - попросил он и приветливо ей улыбнулся. – Я хотел поговорить с вашим мужем о предстоящем мне путешествии и окрестных землях. Разрешите ему побыть с нами, прошу вас.


        Хозяйка смутилась от такого почтительного тона со стороны благородного гостя. Виктор заподозрил даже, что возможно с ней доселе так никто в жизни еще и не разговаривал. Она сразу же обмякла, смутилась и махнув рукой на солтыса, негромко проговорила изменившимся голосом, ставшим вдруг каким-то мягким и приятным:
        -     Ой, ну що ви, звичайно. Що ж не розумию? Тильки вин ще той базикало, наговорить всякого, ви вже не вирте всьому...


        И с этими словами Марыся удалилась обратно в пространство за занавеской, а Виктор, наконец-то, с аппетитом закусил, прожевал, налил снова, и когда они опять выпили, а по его телу начало растекаться приятное внутреннее тепло, гость приступил к расспросам.
        -     Скажи, любезный, - вкрадчиво начал путник, тщательно выговаривая слова, будто опасаясь, что собеседник может его не понять, - а что, далеко ли отсюда будет до границы?
        -     Так пес яго знае, де та межа, щоб яе хвороба взяла, - не задумываясь ответил Крывуля и поймав на себе изумленные взгляды собеседников, сбивчиво пояснил. - Тут воно ж як? Ось верст из пьять дали по шляху буде мистечко Гадесбурн, хоча мисцеви звуть яе не инакше як Крутояр. Там ниби як ще наша влада, королевська, а дали вже бусурмани колом. Ось так.
        -     Какие еще басурмане? – удивилась Бетти. – Это кто ж такие?
        -     Так, всяки, - пожал плечами Крывуля. - И ельфи, и краснолюды, а гирше всих ось ци, – он неожиданно для всех ткнул пальцем в сидевшего напротив него низушка. - До них у руки краще зовсим не потрапляти!
        -     Ничего не поняла, - вставила Энджи, взяла в глиняной плошке подле себя толстый короткий соленый огурец и с хрустом принялась его поедать.
        -     Да, говорок-то у них как в Запорожской Сечи, - пробормотал Виктор, тоже с трудом переводя речь еще сильнее захмелевшего сельского головы и добавил громче, опять обращаясь к солтысу. – То есть низушки все бандиты что ли?
        -     За всих не скажу, - справедливо отметил Кывуля. - Так их биля кордону мало зовсим. Тут им краснолюды та ельфи розгулятися не дають. Ось дали на пивдень, ось там скоя'таэли и ци низушки пристрасть як лютують. Туды вам краще взагали не потикатися, якщо життя дорога.


        Чем больше рассказывал пьяный солтыс, тем больше тревожных недоверчивых взглядов ловил на себе притихший и даже как-то съежившийся Ааронгерн Голлондуэй. Он вроде бы даже стал меньше ростом, а глаза его смотрели на рыцаря так жалостливо, что казалось, еще мгновение и старичок разрыдается в голос. Однако вместо этого оруженосец помотал головой, встал и возмущенно заговорил, при этом жестикуляцией разительно напоминая В.И. Ленина где-нибудь на митинге рабочих в лихие революционные годы. По крайней мере именно таким вождь запомнился в свое время Виктору.
        -     Что ж это такое делается, граждане дорогия! – вещал Ааронгерн Голлондуэй притихшим собеседникам. – Прямо во всех бедах у нас тут виноват исключительно далекий и бедный маленький народец! Какая-то х*рня приключилась? Конечно, низушки виноваты, ага! Сел ж*пой на гвоздь? Они, шалопаи, бандиты окаянные, подос**ли! А как же? Обмочилси с перепою чуток? Проделки лупоглазых тварей, чьи ж еще?! Доколе! Доколе, я вас спрашиваю, енто всем нам, низушкам терпеть такой поклеп, товарисчи дорогия! Енто ж полный беспредел! Нам и без вас скоя’таэлей хватает по горло! А тут вы еще, окраинцы, со своим хреноблудием. У самих еси ума с камарью сраку, так чем же мы-то вам виноваты?
        -     Все, хорош митинговать! – перебил его Виктор. – Нечего хозяина помоями поливать! Вон, у него, видать наболело, не зря ж он так на вас ополчился? Давай, мировую выпьем. И полно тебе ругаться, говорил же я – не люблю этого!


        Они снова выпили, закусили и посидели некоторое время молча, пережевывая пищу. Крывуля при этом непрерывно пялился поочередно то на Энджи, то на Бетти. Девушки, замечая на себе эти похотливые взгляды, подливая масла в огонь, кокетливо улыбались солтысу, а Виктор, наблюдая все это, молча вздыхал и укоризненно качал головой. Он боялся не столько ответной реакции и возможных поползновений со стороны пьяного сельского головы, сколько последствий этих поползновений в виде разъяренной Марыси.
        -     А от не пидняти нам чарку за ваших красунь, пан лицар? – предложил Крывуля, соловыми глазами обшаривая стол в поисках своей стопки. Найдя, он протянул её Виктору, при этом чуть не сверзившись со скамейки. Гость послушно разлил самогон по стопкам, хозяин хаты с усилием поднялся и невнятно выкрикнул. - За вашу красу, ненаглядни!


        Все выпили, девушки немного оживились, шепотом комментируя тост Крывули, а когда снова посмотрели на солтыса, он уже сладко спал, причмокивая губами, положив голову на согнутые в локтях, лежащие на столе руки.
        -     Хозяюшка! – негромко позвал Виктор.
        -     Чого вам? – с готовностью осведомилась Марыся, высунув голову из-за занавески. Похоже было, что все то время она на всякий случай дежурила по ту сторону зыбкой преграды, готовая появиться оттуда при первой надобности. Гость взглядом указал ей на хозяина и она, все поняв без слов, со вздохом подошла к столу, привычно отработанным движением ловко закинула мужа на свое могучее плечо и понесла к себе за перегородку. Уже отодвинув рукой занавеску она полуобернулась и наставительно сообщила, обращаясь непосредственно к Виктору:
        -     Ми з чоловиком розташувалися в комирчини. Супутницям вашим я у Даринки постелила, а вам у наший спальни. Як зморить можете лягати.


        А потом как ни в чем не бывало, спокойно прошла в проем, держа солтыса на плече, будто охапку белья, и аккуратно задернула за собой занавеску.
        -     Да, вот это женщина… - пробормотал Виктор и подмигнул своим компаньонкам. – Такая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, однако!
        -     А муж у ней трепло! – вставил невпопад Ааронгерн Голлондуэй.


        Виктор сразу вспомнил все, о чем говорил до этого Крывуля, подозрения опять вернулись к нему, и он в упор глядя на низушка, спросил:
        -     Ты чего нам голову морочил, а?
        -     О чем это вы, господин? – невинно осведомился оруженосец.
        -     Ты нам всю дорогу пел, что в округе кроме этой деревни жилья на сто верст нету! – объяснила вместо рыцаря Бетти. – А оказывается в пяти верстах отсюда Гадесбурн!
        -     И там, наверное, можно было проводника из эльфов найти! – добавил Виктор, продолжая сверлить своего слугу пристальным взглядом.
        -     Ой, а чем это я вам не проводник, коли мы ко мне в родное село и идем?! – немедленно обиделся Ааронгерн Голлондуэй. – Поверили россказням какого-то алкаша? А мне, своему верному оруженосцу…
        -     Ладно, верный оруженосец, - перебил его рыцарь тоном, не терпящим возражений. – Вот что: выпей еще стопку и ступай на сеновал. Чтобы завтра поутру кони были чистыми и сытыми. Ну и латы мои почисти заодно. Да, найдешь кузнеца, дашь ему… - Виктор пошарил на боку и выложил на стол пару медяков, посмотрел на них и один, побольше, отдал низушку, а второй вернул обратно, - вот это и пусть подкует лошадей. Выступаем завтра не позже полудня! Надеюсь, в этом Гадесбурне удастся купить мула…


        Слуга выпил налитую ему стопку, задумчиво посидел, шевеля ушами, а потом поднялся и обреченно поплелся в сени. Со стороны казалось, что он до последнего надеялся, что его окликнут и разрешат продолжить банкет, но этого так и не произошло.


        Когда низушек, наконец, удалился, Виктор налил самогона себе и своим спутницам и сказал:
        -     Ну, давайте и мы на посошок, да баиньки. А то я чувствую, что скоро как солтыс, прямо за столом усну. Разморило после баньки.


        Они выпили, закусили, Виктор уже стал подниматься из-за стола, как Энджи вдруг перехватила его руку и неожиданно выдала:
        -     Черта с два я буду спать отдельно!
        -     Бунт на корабле? – насмешливо спросил Виктор, особо, впрочем, не возражая. Он вдруг тоже остро ощутил после бани и выпивки, что категорически не желает спать один, но кое-чего рыцарь все-таки не учел.
        -     А я что по-вашему тут одна останусь что ли? – заявила Бетти и обхватила подругу за талию. - Я вас одних не отпущу!


        У обеих компаньонок в глазах заиграли те самые огненные чертики, видя которые Виктор терял над собой контроль и понимал в такие минуты, что вот ради таких моментов готов терпеть и прощать им все на свете.
        -     Ну что же, - озабоченно вздохнул он, стараясь не выдавать своих мыслей, в которых кроме вожделения и похоти мало для чего сейчас оставалось места. – Тогда придется нам с вами ночевать на сеновале.
        -     А как же старикан? – удивилась Бетти.
        -     Не волнуйся, - успокоил её Виктор, протягивая брюнетке правую руку (за левую его продолжала держать Энджи) и вытягивая девушку из-за стола. – Даю сто к одному, что этот прощелыга вернулся на сельскую площадь и бухает там с остальными пьяницами. Браги им там до утра хватит. Видела их кувшин?


        Бетти ничего не ответила, а только загадочно хихикнула, подтолкнула подругу, и они, стараясь не шуметь, стали вместе выбираться к выходу из горницы.