Уже несколько лет очень хотелось сесть и попытаться написать что-нибудь о рыбалке в детстве, поделиться воспоминаниями.
Знакомство с природой нашего края, по рассказам родителей, началось с моего первого выезда в Волго-Ахтубинскую пойму. Тогда мама с папой, по их рассказу, уложив меня в коляску, в возрасте около одного года, первый раз перевезли на речном трамвайчике на левый берег Волги-матушки. Конечно, я этого ничего не помню, но, как мне кажется, любовь к природе и рыбалке началась у меня именно тогда.
Когда мне исполнилось лет шесть, для меня была приобретена удочка и я стал полноправным рыбаком. И папа (Валентин Павлович), и дедушка (Павел Степанович) признавали только один вид рыбной ловли – на поплавочную удочку в стоячей воде (озере, ерике, затоне). Так как раньше поездка на рыбалку на машине была чем-то из области фантастики то соответственно, весь рыболовный люд стремился найти свое рыбное Эльдорадо где-то в пределах пешей достигаемости от пристаней на левобережье Волги. Конечно, все были убеждены, что, чем дальше заберутся вглубь поймы, тем больше шансов на хороший улов. А может, просто хотелось тишины и спокойствия? Ведь как приятно на каком-то тихом озерке в жаркий, солнечный день пристроиться в прохладном теньке под раскатистой ивой, где тебе никто не мешает созерцать природу. И потихоньку извлекать рыбку за рыбкой из воды и опускать ее обратно в воду, но уже в садок.
Главный рыбак у нас в семье был, конечно, дедушка Паша. Он был настоящий казак. Чувствовалось это во всем: и в прямой спине, и широких сильных плечах, одежде. Стригся под полубокс, оставляя волнистый чуб. Всегда носил фуражку или кепку, даже в самый сильный летний зной. Был, что называется, «несгибаемый»: всегда уверенный в своих словах и правоте. В споре мог и ругнуться крепким словцом. А иногда в споре, когда доказательств его правоты не хватало, мог применить и более весомые «аргументы». С Дона в Волгоград, тогда еще Сталинград, они с бабушкой Тосей перебрались еще в тридцатых годах, когда открытые репрессии казаков уже прекратились, но притеснения еще были. Дедушка по прибытии смог устроился работать на железную дорогу, где и проработал до пенсии. Почему-то он не особо охотно рассказывал о работе, когда мы его расспрашивали. Ну работал и работал. Что тут такого? Все работают. Но все знали, что за свою работу в годы Великой Отечественной войны он был награжден орденом Ленина – тогда высшей наградой СССР, а при выходе на пенсию был удостоен звания «Почетный железнодорожник» с вручением положенного к этому званию и знака, который он носил на левой стороне своего парадного кителя.
Дедушка был заядлый рыбак. Несколько раз в неделю он собирал свои нехитрые рыболовные снасти и ехал на рыбалку. Обычно – в пойму. Но иногда пользовался и своим заслуженным званием «Почетного железнодорожника», которое давало ему несколько бесплатных проездок в год по железной дорог на поезде. Далеко он никуда не уезжал. Обычно если и ездил, то на Дон или речку Карповка. Туда, в родные места, где он когда-то провел молодые годы…
Рыболовные снасти у дедушки состояли из двух-трех удочек, которые связанные хранились дома в коридоре под потолком на вбитых в стену больших гвоздях. Достать удочки можно было, только встав на расположенный под ними большой сундук, с обитыми железом углами. Гвозди, на которых лежали удочки, использовались еще и для того, чтобы между ними на капроновом шнуре вялилась соленая рыба. Еще была и металлическая коробочка в которой находились крючки разных размеров и насколько поплавков, вырезанных из плотного пенопласта коробочка хранилась в сундуке. Рядом с ней лежала обычно пара катушек с леской. Это были все его нехитрые рыбацкие пожитки. На них было наложено табу. Никто не имел права без разрешения все это трогать! Правда, эта коробочка сначала хранилась в платяном шкафу на средней полке. Но это до того времени, пока мы с братом, несмотря на «строгие запреты», не добрались до нее. Потом она перекладывалась по полкам все выше и выше, пока, наконец, не оказалась сверху на шкафу. А мы с братом все росли и росли и, наконец, смогли по полкам, поддерживая друг друга, добираться до того самого верха шкафа, где и лежала заветная коробочка. В тот раз мы благополучно успели спрыгнуть на пол, но рухнули две полки, коробочка упала и раскрылась, а все крючки разлетелись по комнате. Вечером наши отцы при помощи мелких гвоздиков и палочек восстановили сломанные полки, еще раз заставили нас с магнитом проползти по всему полу в поисках возможных потерявшихся крючков. Надо отдать должное их предвидению, несколько затерявшихся штук мы все же тогда нашли. Понятно, родные больше боялись за нас, что мы можем разбиться во время таких полетов. Поэтому было принято радикальное решение: перебазировать все эти чудесные снасти, которые так притягивали детей, в другой сундук, который стоял в комнате. Под замок. А вот где был спрятан ключ от этого навесного замка, знали только бабушка и дедушка. Но у бабушки ничего нельзя было узнать, так как она только вздыхала и, махнув рукой, посылала к дедушке. А дедушка был то на рыбалке, то еще куда-то ушел…
А в сундук, ох!, как хотелось попасть. Там находилось множество таких вещей, которые даже подержать в руках было для нас за счастье! Ну большого отделения сундука это не касалось: там лежали вещи бабушки и дедушки, пересыпанные от моли нафталином. Среди них были спрятаны два альбома с фотографиями. Один на тот момент был «современным». А вот в другом хранились старые фотографии наших близких родственников и предков – донских казаков. Там находились и фотографии целых семей, и отдельных казаков с винтовками и саблями, которые они держали в руках. Бабушка нам неохотно начинала рассказывать, кто из них есть кто, потом хмурилась и, смахнув слезу, как-то испуганно прятала альбом поглубже под вещи и старалась перевести разговор на другое. В семье тогда об этом рассказывать было запрещено.
Нас же тогда больше интересовало содержимое малого отделения. Чего там только не было! Лежали там и колода карт, и в тряпичном мешочке перекатывались бочоночки лото, в которое зимними вечерами, собравшись большой семьей, играли на копеечки. И еще множество мелких и интересных вещичек, которые мы могли часами перебирать и рассматривать. Но, конечно, главное для нас – юных рыбаков – были крючки и поплавки.
В улове у дедушки присутствовали почти все виды рыбы, которые водились в пойме. Попадалась плотва и красноперки, верхоплавки и окуни, щучки и забанчики. Очень ценились сазанчики, караси и линьки, так как они могли довольно долго обходиться без воды и был шанс довезти их до дома живыми. Мы примерно знали, когда дедушка должен был приехать домой с рыбалки, и наши игры во дворе перемещались к той арке дома, через которую он обычно входил во двор. Вот, наконец, он показывался с удочками на плече и корзинкой за спиной, мы со всех ног неслись к нему на встречу:
- Дедушка! Что сегодня поймал?
Обычно следовал ответ:
- На уху и жареху хватит.
Потом обращался ко мне, и, так как мы жили в другой квартире, говорил:
- А ты быстренько беги за миской. Вам тоже отсыплю.
- Дедушка, а сазанчики есть?
- Есть, есть. Пойдемте, посмотрите.
Дома из лыковой кошелки извлекался из плетенного капронового шнура садок с рыбой, пересыпанной зеленой травой. Ею мы всегда пересыпали улов, чтобы сохранить рыбу на жаре, пока добирались до дома. Надо сказать, что в таких условиях очень редко какая-нибудь мелкая рыбка пропадала.
Дома мы с замиранием сердца смотрели, как начинала наполняться раковина рыбка за рыбкой. Вдруг среди этого серебра появлялся шевелящийся бронзово-золотистый сазанчик. Он был еще живой и начинал прыгать. Мы неслись с ним в ванную комнату и, набрав в ванну холодной воды, выпускали туда трепещущую рыбу. Она, почувствовав родную стихию, начинала плавать в воде. Обычно к первой добавлялись еще несколько таких же рыб. И мы с замиранием сердца могли часами смотреть как, лениво шевеля плавниками, они движутся в воде. Добровольно это наблюдение завершиться не могло. Заканчивалось только тогда, когда за мной приходили мама или папа. Тут уж делать было нечего. Приходилось расставаться с этим «большим аквариумом» и идти домой.
Как только я начал ходить в школу и в мою жизнь прочно вошло понятие «летние каникулы», рыболовная жизнь для меня радикально изменилась. Она стала стабильна и по расписанию. Это выражалось в том, что родители и я вынуждены были подстраиваться под недельный распорядок дедушки. А он у него было такой: вторник, четверг – поливные дни на даче. Это не обсуждалось, так как все посадки на огороде необходимо было поливать в летнюю жару, а кроме дедушки, все остальные члены семьи работали, и среди рабочей недели этим заниматься было просто некому. А вот в понедельник, среду и пятницу – рыбалка. Субботу и воскресенье дедушка проводил дома, так как на даче и так, по его мнению, было много народу, а рыбу ловить, когда половина Волгограда выезжала отдохнуть в пойму… Какая уж там может быть в это время рыбалка среди этой толпы отдыхающих!
Вот эти три дня рыбалки в неделю мне и разрешалось сопровождать дедушку. У этих поездок были некоторые обязательные правила: во-первых – переправиться через Волгу необходимо только на первом теплоходике, отходящем около 5 часов утра. На следующих рейсах, которые были через час-полтора после первого, «было уже слишком поздно» - «пропустим утреннюю зорьку». Так однажды и случилось: опоздав на первый рейс, мы вернулись домой. Можно представить, что в тот раз творилось у меня в душе! Ведь еще с вечера всем мальчишкам хвастаешься, куда ты поедешь завтра утром!
Во-вторых: с теплоходика на пристани с нами вместе выходили от десяти до тридцати рыболовов. Вот тут и начинался марш-бросок. В Волго-Ахтубинской пойме озер очень много. Ерики, затоны, большие озера и небольшие озерки начинаются почти от самых пристаней и расположены везде. Но к тем самым, «лучшим» озерам, необходимо было идти почему-то очень быстрым шагом (почти бегом) в течение минимум 45 минут. Иногда и более часа. Как ребенку, мне интересно было смотреть на эту картину: быстро-быстро с теплоходика выбегает толпа мужиков с удочками и, разбившись на несколько групп, начинают быстрое движение в разные стороны.
- Дедушка! Куда пошли эти?
- На озеро Куропатка.
- А те?
- В Грязный затон.
И так далее…
Через 15-20 минут движения в нашей группе остается 4-5 человек, включая нас. Но
темп ходьбы не снижается. Еще через 15-20 минут мы с дедушкой остаемся уже в гордом одиночестве. Не подумайте, что мы обогнали наших преследователей. Просто все разошлись по тем водоемам, которые они наметили для себя еще дома. И никого не интересовали те, на которые мы шли и где собирались ловить рыбу. Я, устав от быстрой ходьбы, начинаю попискивать, прося сбавить темп, но получаю в ответ категорический отказ. Причина – клев на зорьке, на который, «если опоздаем, останемся без рыбы». Жаловаться на судьбу и причитать далее было нельзя, так как в следующий раз дед мог просто не взять меня с собой. А остаться без рыбалки для меня было немыслимо. Приходилось, тяжело вздыхая, идти дальше.
А как интересно идти по просыпающемуся лесу! Вокруг весь мир как будто замер перед пробуждением. Вот замечаю на травинке стрекозу, которая, кажется, как и все вокруг, тоже в росе. Она замерла и не шевелится. Будто тоже спит. Замираю на месте и я. Как такой случай можно упустить?! Боясь моргать, тихонечко протягиваю руку с раскрытыми пальцами к крылу стрекозы. Вот еще немного и … стрекоза, внезапно проснувшись, взлетает. Пролетев немного она снова садится на сухую веточку куста и опять замирает. Что ж. Несколько шагов по мокрой от росы траве и снова протягиваю руку, пытаясь поймать это насекомое. Но «вредная» стрекоза в последний миг снова «проснулась» и шустренько так опять отлетает. Ну и лети себе! Нашла дурака бегать за тобой по мокрой траве!
А дедушка за это время отошел уже далеко. Приходится бежать, догоняя.
Вот, наконец, догнал его. Вдруг почти из-под ног вспорхнула сойка, недалеко отлетев, села где-то на нижние ветки дерева и застрекотала. Вот бы рассмотреть ее получше!
- Деда! Можно сбегаю посмотрю? Я быстро!
- Ну беги. Только недолго. А я потихоньку пойду.
Ага. Недолго. Эта пернатая, не давая себя рассмотреть, снова перелетает. Потом еще… Да, ну ее! Так и деда совсем не догоню. Он уже и так пропал из зоны видимости за поворотом. Снова бегу догонять.
Минут через 30 от начала этого марш-броска для меня делается огромная поблажка – пятиминутный привал. Но, к сожалению, большого облегчения это не приносит: приходится отдыхать стоя по стойке «смирно» или присаживаться на корточки. Ведь ранним летним утром все вокруг обильно усыпано росой.
Через несколько минут отдыха ходьба возобновляется, но жаловаться уже не хочется. Скорей бы дойти до места.
Надо сказать, что дедушка очень отрицательно относился к разным нововведениям. Рюкзаки он просто игнорировал. Пользовался только кошелкой из лыка. В этой корзинке прекрасно сохранялась на жаре еда. Вода в бутылке почти до вечера оставалась прохладной, а улов не пропадал на обратной дороге домой. При ходьбе он вставлял удочки в ручки корзины, вскидывал их на плечо, а ноша ложилась на спину. Так он мог идти бесконечно долго. Ходок он был отличный.
Вот и озеро. Как песня воспринимаются слова деда:
- Все. Ловим здесь.
Обычно останавливаемся на таком месте, где глубина в пределах заброса была бы не менее 2 метров.
И на этом большом озере, длина которого скрывается за поворотом видимости, с множеством удобных подходов к воде, мы находимся вдвоем. Спрашивается: куда спешили?
Но в это время размышления прекращаются, а усталость исчезает. Руки работают скорее автоматически, чем осознанно: «Быстрее, быстрее… Первым закину – у первого клюнет, у первого клюнет - первый поймаю…». Думаю, в голове у дедушки были те же мысли. Хотя этого негласного конкурса никто никогда не объявлял, но все молчаливо всегда в нем участвовали. Удочки быстро состыковывались, разматывалась леска, поплавком вымерялась глубина так, чтобы крючок с насадкой лежал на дне, а грузило зависало над дном, заставляя поплавок стоять. Вот насадка насаживается на крючок, снасть забрасывается, удочка устанавливается на рогатинку, воткнутую в дно озера на максимальном удалении от берега с учетом того, чтобы ноги во время этой процедуры втыкания желательно оставались бы на сухим берегу. Это подставка под удочку для того, чтобы тонкий ее кончик не лежал в воде. И сердце сжимается, дыхание практически останавливается, а весь мир вокруг замирает. Остается только поплавок, покачивающийся на поверхности озера в ожидании поклевки.
Ох, уж эти минуты ожидания…
От поплавка невозможно оторвать взор. «Ну, вот сейчас, вот-вот и будет поклевка…». И, самое интересное, рыбка как будто дает себя уговорить. Поплавок сначала пару-тройку раз чуть колыхнется, потом медленно, но, неотвратимо-уверенно утопая, идет в сторону. Подсечка! И первая плотвичка извлекается из воды и, кувыркаясь, бьется на леске, сверкая алмазным блеском капелек воды в лучах восходящего солнца. Вот она уже трепещется в руке, а другая рука тянется за лежащим в рюкзаке, но не опущенным заранее в воду садку. Садок заранее в воду ни в коем случае нельзя опускать! Примета у рыбаков такая: опустишь пустой – останешься без рыбы!
Ну вроде все в порядке: садок в воде, первая рыбка в садке, насадка поправлена и удочка снова заброшена. Пора распутывать вторую. Всегда на рыбалку брали по две удочки. Можно было насадить разные насадки, пробуя, что сегодня рыбе больше нравится. Или постараться определить на какой глубине она с большим удовольствием клюет.
Удочки – это отдельная история, заслуживающая внимания. Тогда они были бамбуковые, и обычно двухколенные. Раз в сезон в зоомагазин, который находился в центре Волгограда, привозили большую вязанку цельных бамбуковых удилищ. Они были длиной от 4 до 6 метров. Конечно, все стремились попасть в числе первых на этот праздник рыбаков и выбрать удилище наиболее длинное, тонкое, легкое, сухое и прямое. Если это удавалось, то с большой гордостью и чувством достойных добытчиков мы неторопливо шли от магазина до дома. К сожалению, это всего два квартала. А пока шли, каждые двое из трех встречных мужчин с завистью задавали один и тот же вопрос: «Где купили?» Хотя можно было бы и не спрашивать, так как зоомагазин был единственным на несколько районов города. Получив ответ, они ускоряли шаг в сторону магазина, в котором шла бойкая продажа, продолжавшаяся в течение двух-трех дней. Кто не успел – жди следующего года. Надо отдать должное бамбуковым удочкам: они были довольно прочные и долговечные. Дедушка менял удочки лет через пять-семь, да и то только те, которые уж очень сильно растрескались.
После покупки удочки разрезались на две равные части, а при помощи двух плотно входящих друг в друга патрубков делалось стыковочное соединение. Разрезанные на две части удочки были длинноваты и не очень удобны для перевозки, но на три части делить удилище, по мнению рыбаков, было плохо, так как считалось, что чем больше соединений, тем более ненадежной в процессе заброса становилась удочка. Кстати, спустя годы я в этом убедился и сам. В конце 70-х приобрел пару новеньких лакированных трехколенных бамбуковых удочек, изготовленных в заводских условиях. При забросе они имели весьма гадкое свойство разделяться в креплении в самый неподходящий момент. Представьте себе: осень, прохладно, вода тоже не радует теплом. В это время от удочки отделяется колено вместе с леской и падает в воду в нескольких метрах от берега. Хорошо, если удается поймать ее другой удочкой. А ведь несколько раз приходилось и принимать вынужденную прохладную ванну…
Удилище снабжалось обычно леской диаметром 0,17-0,2 мм. Самой лучшей считалась производства Клинского завода. Леска других заводов-производителей нашей родины СССР была менее надежная и слабее на разрыв – не держала напряжения на узлах. А об импортных таких изделиях мы даже и не подозревали. Наматывалась же леска на мотовильце, изготовленном из двух согнутых тонких сталистых проволочек, находящихся на последнем колене удочки и примотанных к древку нитью.
Как рыбалка радовала душу ребенка! Каждая поездка была как праздник, даже если это и было три раза в неделю все лето. Как приятно было вечером, гуляя во дворе, рассказывать ребятам о своих приключениях, о пойманной рыбе, об удивительных случаях, которые случались каждый раз.
Все это закончилось, когда дедушки не стало.
В связи с большой загруженностью на работе, папа не мог часто уделять время для рыбалки со мной.
Но одна рыбалка с ним мне запомнилась на всю жизнь. Тогда я понял, насколько мужественен мой отец и как он любит своих детей.
Как-то летом мы собрались на рыбалку. Но не просто, а с бреднем. Откуда он взялся – не помню. По-моему, его прислал нам кто-то из родственников с Дона. Даже не помню, когда он появился. Как-то залез в мешок, лежащий в кладовке, а там какая-то сеть из капронового шнура с какими-то балберами-поплавками сверху и грузами снизу.
Помню, спросил отца:
- Папа, а что это?
- Бредень, сынок.
- А как им ловить?
- Бродить.
- А это как?!
- Ну, понимаешь, к бредню с двух сторон привязываются клячи. Его заносят вводу: один конец тянут почти по берегу, другой – по глубине. Рыба и раки собираются в мотню и на следующем выброде все это вытаскивается из воды. Понятно?
Ага. Понятно. Вот бы еще раз повторил. Да с пояснениями и разъяснениями. Но как я могу признаться, что вообще ничего не понял? Ведь рыбак, однако…
Но папе и объяснять то ничего не надо. И так все понятно. Папа деловито замечает:
- Ладно уж. Как-нибудь на недельке смотаемся, половим.
Он-то хорошо сказал: «Как-нибудь на недельке». Вот я и сидел, высчитывал дни на этой недельке. Но она закончилась, а у папы с работой ничего не получилось. Все время возникали какие-то проблемы. Занят был, в общем.
А я здесь причем?! Ведь у меня каникулы. И обещал ведь! Спасает то, что рыбачу с дедушкой через день, а в промежутках с пацанами на Волге. Но ведь было обещано!
В какой-то день ставлю папу перед фактом: обещал? Обещал! Через неделю? Да ведь полтора месяца прошло! Помню, отец как будто проснулся. У нас тогда в квартиру только провели домашний телефон. Это было из области фантастики. Ну, из будки позвонить – это еще ладно. Но из квартиры?! Только вот звонить-то особенно было не кому. В доме телефон был у нас одних из первых. У пацанов их нет. Куда звонить? Только 01, 02 или 03? Слава Богу, пока не надо. Только папа иногда звонит по работе. И в этот раз он подходит к телефону и набирает номер. Куда, интересно, звонит?
А позвонил он своему начальнику и начал объяснять, что давно пообещал сыну провести с ним денек. Я готов был со стыда провалиться. Да как я мог отца так подставить? Из-за какой-то рыбалки папа вынужден был просить отгул!
Но, похоже, папа и сам хотел немного отдохнуть от работы. Спустя несколько минут он радостно сообщил, что завтра едем на рыбалку.
Сейчас я, конечно, понимаю, что у папы было большое желание показать десятилетнему мальчишке, как можно бреднем ловить. А мне тогда эта рыбалка казалась чем-то особенным, захватывающим, сказочно интересным и … ужасно добычливым.
От нашего дома к берегу Волги, если идти напрямую, надо было спуститься по крутому и довольно длинному склону. Была обходная пологая асфальтированная дорога с тротуаром. Была и большая гранитная лестница, спускающаяся к самой воде. Но самая короткая дорога – напрямик по склону. Там пролегали кротчайшие тропинки, натоптанные вечно спешащими гражданами, которые всегда старались хоть немного сократить свой путь. Мы тоже спешили к отправляющемуся теплоходику и побежали напрямую. Я бежал первым, за мной спускался папа. Примерно на середине склона я со всего разбега зацепился за что-то ногой и кубарем покатился вниз. Как летел – не помню. Очнулся уже на поперечном асфальтированном тротуаре. Отец бросился со всех ног за мной - меня спасать. Но в самом конце тоже зацепился за кусты и со всего маху плашмя упал на дорогу.
Когда мы встали, то выглядели неважно. Я видел, что отцу очень больно, но он только спросил:
- Как себя чувствуешь? Ну что, пойдем домой или поедем на рыбалку?
Мои глаза наполнились слезами. Что могло быть страшнее для ребенка, чем не поехать на рыбалку, а вернуться домой?
Отец не стал дожидаться ответа. Придерживая левой рукой правую и немного кривясь от боли, он сказал:
- Ладно, поехали. Как-нибудь разберемся.
И мы поехали. Поехали на Грязный затон. Это череда трех озер, соединенных между собой протоками. А называется Грязным за то, что вода в нем всегда мутная. Почему? Кто его знает. Может, из-за глинистых берегов. А может, и из-за обилия рыбы, которая там водилась.
От пристани мы шли довольно долго. Пришли на второе озеро, где до этого я часто бывал с дедушкой. Но обошли его с другой стороны. Не с той, где глубина начиналась почти от берега, а с другой, где берег был более пологим. И до глубины «по горлышко» нужно было отойти от берега метров на двадцать.
Вырубили клячи. Теперь я узнал, что клячи - это всего лишь палки длиной метра полтора, которые привязывались с двух сторон к бредню. С одной клячей нужно было уходить на глубину, к с другой идти вдоль берега, стараясь как можно ближе обойти прибрежную осоку и траву, выгоняя из них рыбу.
Мотней же оказался конусообразный выступ в середине сети. Он волочился по дну метрах в пяти сзади за бреднем с кирпичом в самом его конце для огрузки. В него должно было собираться все, что охватывалось сетью: раки и рыба. Но как раз с этим у нас в тот раз и не заладилось.
Полдня лазили с бреднем по озеру, но поймали всего несколько плотвичек. Потом, чтобы не остаться совсем без рыбы, сели ловить удочками. Наловили довольно быстро десятка три плотвичек. Если бы не связались с бреднем, то улов был бы очень даже приличным. Добросовестно доловили остаток дня, и на последнем теплоходе вернулись домой.
Дома папа почувствовал себя совсем плохо. Еще за Волгой, я видел, что ему не хорошо. Но он как-то не жаловался. А вот теперь переоделся и пошел в поликлинику. Там сделали рентген и определили у него перелом руки. Вернулся домой он уже в гипсе.
Как же это надо было любить ребенка, чтобы только ради его хорошего настроения и чтобы доставить ему удовольствие целый день не просто рыбачить с удочкой, а еще таскаться с бреднем со сломанной рукой!
Больше с бреднем мы не ездили.