Каждый шаг дается с боем, но надо идти. Уже неделю мина скисает в уксус, и вот, наконец, день восхождения на плаху. И рад бы сбежать, да гирей на руке висит сынишка. Точнее не висит – тянет вперед, как вол. Полгода мозолились уши просьбами отвести в цирк, пока у жены терпение было. А как кончилось – получите, распишитесь. Сама-то дома отсиживается, голова, мол, болит. И что за дивный, скажу я вам, у женщин орган – голова: спасает недугом в самые подходящие моменты.
И вот плетусь, как на расстрел, погода портится под настроение. Из-за угла показывается фасад в афишах, а над входом с двух сторон дыбятся на шар кони. Даже сердце ёкает от жалости к лошадкам, даром что из фанеры вырезаны. А ведь через какие-нибудь полчаса начнется издевательство форменное: на велосипедах покатят медвежата, котики запрыгают с табуретки на табуретку, на задних лапка побегут песики.
Это ж каким, скажите мне, нужно быть извергом, чтоб над братьями так издеваться? Пусть меньшими, но нашими. Плетьми выбивается тяга к свободе, а вместо нее с сахаром загоняется покорность. Поступаешь неправильно – тычок в загривок, слушаешься – кусок сладости в зубы. И так из года в год. А будешь характер выказывать – на улицу выкинут, выживай как знаешь. Причем дрессировщику, мерзавцу разэтакому, черт знает, что в голову взбредет. Кто его вообще уполномочивал определять, как жить, скажем, мартышкам? Откуда ему знать, что для них правильно, что – нет?
А народ на негуманность прет, в гардеробе вешалок не хватает. Зал битком, едва отыскиваем наши места. Галдеж несколько раз прерывается аплодисментами. Вместе со светом гаснет и он, в лучах прожекторов на арене показывается конферансье. В предчувствие муки прикусываю губу – бесполезно, боль не стихает. К счастью, первым номером гимнасты. За ними куролесят клоуны. Публика заливается смехом, я – слезами.
При появлении на арене слоника закрываю глаза, веки сжимаются до боли. Страшно представить, что заставляют вытворять животину, но народ неистовствует. Сквозь гам изредка доносятся указания дрессировщика.
– Налево! – громыхает команда. – Сидеть!
Вот я и думаю: сидеть мне две недели в духоте конторы допоздна. Надо сдавать баланс, а он, подлюка разэтакая, опять не сходится. По арматуре в который раз просадка на полмиллиона. То ли закупщики перестарались, то ли кладовщики недоработали. Теперь сиди, перепроверяй. Квартал на излете, а тут такой цирк. Не управлюсь в срок – три месяца только на окладе жить буду, а на него даже умереть неприлично. Зато если успею, премию на пятнадцать процентов повысят. Тут уж и на перчатки к зиме хватит, и на шарф. Только бы уложится, а то ведь возраст берет свое. Начальник на совещании так и сказал: «Кто выдохся, результата не дает – на выход, выживай как знаешь. На ваше место молодежь в очередь стоит». Так что расслабляться некогда, с завтрашнего дня от зари до заката в бумагах.
Аплодисменты громом возвещают окончание представления. Публика в восторге, сынишка задыхается счастьем. В общем, кошмар! Животных мучают, а им потеха. С детства к покорности приучают. Зря стараются. Мы, родители, своим примером покажем, как надо, мы негордые.