Язычество живет в крови,
его не выжжет даже атом....
Из поэмы: Современная баллада.
Современное христианство по традиции считает своей святой обязанностью нападать на язычество, приписывая последнему обвинения в абсолютной бездуховности и кровавости.
Не будем вдаваться в филологические изыски относительно значения этого слова. Нам вполне достаточно считать язычеством древние верования наших предков. Именно в таком аспекте мы и будем рассматривать это понятие.
Поскольку через язычество прошли все мало-мальски древние народы, это явление объективно, и имеет вполне реальные причины.
Можно как угодно унижать мифологию наших предков со столпа гордыни (как будто современные охаиватели язычества лично создали христианство, а не являются его потребителями, как в свое время потребителями язычества были наши предки), но против правды не попрешь. Мы все вышли из язычества.
Вопрос, относиться ли с уважением к верованиям наших предков для разумного человека не стоит. Но уважать, не значит следовать.
Времена изменились. Нравственность, как социальное явление, истоки которого уходят еще в социальное устройство наших предков-гоминид, развивается вместе с развитием человечества. Это тоже объективный процесс, и человек, научившись делать то, чего не было в природе, неизбежно должен был осознать себя в стихии природы.
Изумительно этот аспект выражен в мифе о яблоках Гесперид древних греков. Именно язычники уловили переход от человека стихии к человеку духа. (ЯКОВ ГОЛОСОВКЕР - СКАЗАНИЯ О ТИТАНАХ. МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ)
Невозможно удержаться, чтобы не привести этот отрывок:
"Была воля Геракла могуча, как сама жизнь земли. Словно тысячи жизней влились в нее со всеми лучами мира, сжались в ней, сплавились, чтобы могла эта воля бесконечно себя излучать, чтобы могла она выполнять и невыполнимое, осиливать и непосильное - даже небо поднять.
Еще не встречал смертный Геракл соперника, равного себе по силе. И, увидев Небодержателя, захотел испытать себя. Осилить то, что осилил Атлант: поднять небо.
Взял Геракл в обе руки руку Атланта - оторвал ладонь титана от края неба, оторвал другую ладонь и подставил свое плечо под небесный свод.
Налег телом Геракл на Атланта. Сдвинул титана с места и сказал:
- Иди!
Медленно вытащил Атлант подошву ноги из почвы земли. Медленно вытянул другую ногу - и шагнул. Тысячелетия не шагал Атлант по земле. Обернулся титан к герою, сказал:
- Ты - Сила, Геракл.
И посмотрел, как тот держит небо: на одном плече держит.
Такой силы Атлант не встречал. Без молний, без грома, один? И ведь он - не Гора-Человек. Как ему, титану Атланту, высказать то, что смущало и томило его титанову душу?
- Смертен ты, но сильнее Ананки-Неотвратимости. Смертей ты - но сильнее бессмертного. И все же ты, Сила, умрешь. Не постигну я этой правды иной - не земной, не небесной. Почему же ты не бессмертен?
- Да, я - Сила, - ответил Геракл. - И служу моей силе. Она говорит мне: "Ты должен" - и Геракл поднимает небо. Разве ты, титан, не такой же? Укажи мне, где живет Бессмертие, и Геракл дойдет до Бессмертия, и оно уступит Гераклу. Принеси мне три золотых яблока из сада Гесперид. Сегодня Небодержатель - Геракл: не ты.
И Геракл крепче уперся ногами в вал меж глубоких впадин, выдавленных стопами Горы-Человека. Тяжко было небо с богами для плеча полубога-героя, но Геракл держал небо.
Вздохнул Гора-Человек:
- Я играл моей силой, как вольный титан. Ты - слуга своей силы и вожатый. Я - игра. Ты - подвиг и труд. Здесь, у предела жизни новой, прикованный к небу, я познал то, чего не знают на Чудо-горе - страшно впасть в руки своей мощи. Я иду!
Невероятна глубина сказанного. Каждое слово таит в себе великую мысль.
Но даже созидая в себе вершины духа, мы остаемся частью природы, и Гея - всегда наша мать.
Истина заключается в том, что мы - дети природы, и языческое тело наше никогда не перестанет быть таковым, как бы ни истязали его фанатики духовной аскезы.
Не надругательство над своим телом, как мазохистский вариант язычества должно быть в основе духовного подвижничества, а следование свету.
Противоположности сходятся через крайности, а фанатизм одинаков всегда.
Истинная духовность заключается не в уничижении материального, а в одухотворении его.
Это настолько очевидно, что часто просто теряется в водопаде слов об особенной духовности христианства.
Мы не свалились с неба две тысячи лет назад, и наша нравственность не родилась в одночасье.
Язычество по-прежнему внутри нас, и наша задача не примитив изгнания его и ненависть, а труд облагораживания своей души и чувство признания к нашим далеким предкам, вставшим на путь созидания в себе человека задолго до нас, потомков, таких кичливых и неблагодарных по отношению к жившим прежде, мыслящим и чувствующим с такой же внутренней силой, как и мы.