Аннотация: Действие происходит во второй половине XIX века. Героиня, пережившая трагедию в детстве, но не подавленная этим, пребывает в радостном ожидании новизны наступающего совершеннолетия. Её воспитателями были книги, сформировавшие в девушке канонические представления о добре, справедливости, а также о месте и роли человека. Грядёт неизбежное столкновение книжной теории с человеческой практикой взрослой жизни.
Проснувшись, ранним, августовским утром, в своем имении Ольшанских, Лиза, вскочив с постели, в приподнятом настроении, подбежала к зеркалу и, расчесывая густую прядь золотистых волос, стала думать о том, что совсем скоро, через один только месяц, она станет совершеннолетней, и окунется в новую, таинственную взрослую жизнь, к которой, как ей казалось, она была неплохо подготовлена Клеменсом, Руссо, Платоном, книгами которых, была забита отдельная комната.
Несмотря на нынешнее беззаботное существование Лизы, в самом начале её жизни произошли трагические события, но по малолетству лет своих это прошло для неё практически незаметно. Ещё не родившись, Лиза потеряла отца в Крымской войне. Когда ей было семь лет мать Лизы заболев чахоткой умерла, угаснув за три дня. Но напоследок, придя на некоторое время в себя, она составила завещание, указав опекуном дочери свою младшую сестру Марию Федоровну и до совершеннолетия Лизы вверила той всё своё имущество. Это было «счастливым подарком» для испытывающей в то время нужду сестрицы. Мария Федоровна, несмотря на неплохое первоначальное состояние, разделенное отцом между сестрами, быстро его промотала и была практически на иждивении у старшей сестры, которая не только сумела сохранить отцовский капитал, но и приумножить, выйдя удачно замуж за уже пожилого, но во всех отношениях достойного человека. Мария Федоровна же, обладая природной красотой так и не вышла замуж, хотя предложений было много. Да и теперь, при капиталах, кавалеров хватало, но все эти люди были личностями сомнительными. Детей у Марии Федоровны не было.
В имении, помимо самой Марии Федоровны и её племянницы Лизы, проживало ещё двое господ. Бывший сосед Марии Федоровны Павел Евграфович, разорившийся дворянин лет пятидесяти. Человек ни к чему не способный и безвредный. Проживал он в имении Марии Федоровны на правах приживалы. И вся его «служба» в доме сводилась к восторганию и почитанию своей благодетельницы. Лет двадцать назад, он и его младший брат были предоставлены сами себе. Павел Евграфович сразу же решил заняться предпринимательством. Довольно прибыльным, но весьма рискованным. В конечном счете он прогорел. Отчасти из-за тщеславия, больше от глупости. Брат, неоднократно предлагал Павлу всё уладить, если тот выйдет из безнадёжного дела. Но Павел Евграфович ни то, что не внял советам младшего брата, он сжульничав заложил и его капитал. По «делу» вышел большой скандал, о котором стало известно даже в столице. Уже обоим братьям грозил суд и возможно каторга. Брат, не желая позора застрелился. И поверенный Павла Евграфовича предложил на суде всё свалить на покойника, что, недолго колеблясь, Павел Евграфович и сделал. Суд ему поверил. И не смотря на потерю всего движимого и недвижимого, Павел Евграфович на каторгу не попал. В обществе в основном приняли его сторону. К большинству относилась и Мария Федоровна, взявшая несчастного под своё крыло. Сам Павел Евграфович страшно переживал за своё малодушие. И каждую ночь, перед сном, подолгу молился у родительской иконы, вымаливая прощение. И сильно боялся, что кто-нибудь узнает правду.
Второй постоялец, был дальний родственник Марии Федоровны. Бывший недоучившийся студент, бывший отставленный учитель, Константин Львович. Ему было, с усами, лет двадцать семь. Влезший в карточный долг, он прибыл полгода назад под опеку своей родственницы. Мария Федоровна приняла беглеца, но погашать за Константина Львовича долг не торопилась. Род занятий его, никому не был известен. Помимо того, что он помогал Лизе по предметам, ходили слухи, что он что-то пишет. Не то пьесу, не то диссертацию. А некоторые утверждали, что он занят каким-то манифестом, что вызывало обеспокоенность у местного начальства.
По заведенному в доме распорядку, после завтрака, все сидели за столом большой комнаты и распивали чай. Лишь Лиза никогда не оставалась за чаем, а убегала в сад для своих девичьих игр.
- Вспоминая вчерашнюю беседу с вами, Мария Федоровна, - прервал безмолвное цоканье чашек о блюдца Павел Евграфович, - о роли человека в мире, я всё больше склонюсь к мнению, что человеку, изначально дается некий талант, являющийся фундаментом, на основе которого создается личность человека. Однако ж некоторые, проживая большой отрезок своего времени, так и не осознают того, что они выбрали не то направление своей жизнедеятельности. Вместо театра, строят казарму. И вот они, не подозревая, продолжают заниматься не любим делом. Да, они востребованы, успешны, возможно увлечены, но счастливы ли они?
- Позвольте, я прекрасно помню, о чём мы говорили вчера. Вы хотите сказать, что я не на своем месте? - Удивилась Мария Федоровна.
- Нет, нет. Я в общем смысле. Так сказать, в общечеловеческом масштабе. Что до вас, глубокоуважаемая Мария Федоровна, то мне кажется, вы прирожденный психолог, вы инженер человеческих душ, вы доктор. У вас такая располагающая манера общения, что любой ребенок с радостью проглотит самую горькую пилюлю.
- Ах, Павлуша, пейте чай. - Вздыхая произнесла Мария Федоровна.
Павел Евграфович залился слегка краской и стал мучительно вспоминать вчерашнее, ища, где он дал маху. Вновь установилась словесная тишина, а к биению чашек добавился звон настенных часов.
- Благодарю. - Выходя из-за стола, произнес Константин Львович и, достав папироску, направился к окну. Приоткрыв окно, он попытался было зажечь спичку, как его одернула Мария Федоровна:
- Константин Львович, не уж-то вы хотите мне дом подпалить? - Сменив мягкий голос на терпкий, она добавила. - Вы же знаете, я не выношу табаку в доме.
Константин Львович извинительно поклонился в ответ и спрятал папироску в портсигар.
- Сквозит что-то. – Как бы между прочим, простонала Мария Федоровна.
Павел Евграфович тут же соскочил со стула и, несмотря на свою подагру, подбежал к окну. Заставив Константина Львовича посторонится, Павел Евграфович плотно прикрыл окошко, после чего, взявшись обеими руками за шёлковую занавеску попытался заслонить окно, но не завершив действие до конца, восторженно произнес:
- Ах! Лизанька.
Вернувшись за стол, Павел Евграфович, унимая ладонью боль в правом колене, ласково заголосил:
- Лизонька, Лизонька, что за милое дитя. Чувственная, отзывчивая. Ах, как она добра. А всё воспитание. - После чего, неуклюже и скрепя коленями, поклонился Марии Федоровны.
- Воспитание? - Разглядывая свой подсигар, усмехнулся Константин Львович.
- Именно воспитание. - Твердо ответил Павел Евграфович, готовый бросится на «извечного соперника».
- Даже именно.
- Вас что-то смущает? - Спросил брезгливо Павел Евграфович.
- Смущает ваше словесное шатание. Как вы там говорили: «в общечеловеческом масштабе… изначально, дается некий талант». Теперь же, вы утверждаете о силе воспитания. Где вы были искренне, не берусь судить, но вторая ваша часть ближе к истине. Доброта не дана от рождения. Человек, изначально пустой кувшин, который со временем наполняется знаниями. А ведь кувшин можно наполнить не только добром.
- Уверяю, в ней нет изъянов. - Бросил Павел Евграфович и посмотрел на Марию Федоровну, ожидая от неё поддержки. Константин Львович продолжал:
- Дайте время. Время ведь не только лечит, но и калечит. И душистый хлеб со временем черствеет. И её душа огрубеет. Обтешется жизнью, наскучит ей быть для всех добренькой и станет сварлива и жалобна.
- Нет, нет. Я в неё верю! Потому что люблю это дитя. Ведь любовь - это и есть вера.
- Если бы любовь была верой их бы одним словом называли.
- Хорошо, а по-вашему, по-вашему, что значит - вера?
- Я бы тоже хотел знать, что это? Могу лишь описать человека, утверждающего, что он верует. Этот тип людей по натуре труслив. Они видят в боге утешителя, не рассчитывая на собственные силы…
- Это потому, что вы человек практичный. Для вас деликатность - заискивание, добродетель - слабость. Мне даже думается, что вы предпочтёте разбойника монаху, так как у первого понятная для вас цель имеется. Вас интересует только телесное, а как насчёт души?
- Ещё одно непонятное слово.
- Душа - это собственное Я человека. Его самосознание и осознание.
- Выходит младенец бездуховное существо?
В разговор вмешалась Мария Федоровна:
- Константин Львович всегда всех по себе мерит. Он у нас бо-ольшой циник.
Константин Львович, был доволен. В особенности слово циник порадовало его. По своей натуре, человек он был заурядный. И догадываясь об этом, он всячески пытался отстраниться от общей массы. Ни ярким красноречием, ни острым юмором, как ему казалось, он не обладал. Поэтому, для того, чтобы выделиться, он пошёл по пути фраппирования публики, своим всё отрицанием и попранием любых жизненных канонов.
Невольно улыбнувшись, Константин Львович направился к дальнему окну, где занавеска не была задернута. В след ему Мария Федоровна прокричала:
- Павел Евграфовича прав, она мила. – А откинувшись в кресле, тихо добавила. – Но, не в воспитании дело.
Павел Евграфович, слегка подпрыгнул обращаясь к Марии Федоровне
- Всё верно, верно. Не только воспитание, но и рождение. Ежели человек рожден с чистым сердцем, то никакая грязь не пристанет, - при слове грязь он посмотрел на Константина Львовича, - рожденный с добродетельной душой, добрым…
Мария Федоровна прервала восторг оратора:
- Родиться можно глупым. - После чего, она, переминаясь в кресле, посмотрела на Константина Львовича и прокричала в его сторону. - Вот от этого слабоумия она и добра, точно юродивая. Ей бы в монастырь.
Константин Львович, всматриваясь в окно, хмыкнул. А Павел Евграфович удивлённый таким поворотом, чуть задыхаясь, попытался раскрыть лучшие качества Лизы:
- По моему… моему глубокому мнению…
Мария Федоровна срезала:
- Да не глотайте вы воздух, точно рыба. Пейте чай, Павел Евграфович. На душице настоянный, как раз для ваших лёгких.
Не желая более ни с кем продолжать разговор Мария Федоровна вяло приподнялась, при этом давая помочь себе расторопному Павлу Евграфовичу и делая вид, что ей не хорошо, вышла из комнаты.
Павел Евграфович и Константин Львович взглянули друг на друга, но тут же, словно ошпарившись отвернулись. Павел Евграфович принялся за шестую по счету чашку чая, а Константин Львович открыл ставни и наконец закурил папиросу.
Во дворе недалеко от спален Марии Федоровны старый конюх Кузьма занимаясь лошадью, выслушивал очередные сплетни дворовой девки Дуняши:
- У Степаниды, ребёночек беленький, гладенький. А до того потешный. Правда, нос у него словно пуговка. Интересно, какой у мальчонки нос будет, когда подрастет?
- Научится говорить вырастит. – Кряхтя и расчёсывая загривок лошади, ответил старик.
*
По вторникам и пятницам, Мария Федоровна, если не устраивала у себя приемов, то ездила по соседям либо в уездный город, где придавалась всяким удовольствиям. Вот и сегодня она собралась в город к знакомке. В комнату, где она приготовлялась робко постучали.
- Входи, Павлу-ша.
В комнату переминаясь с ноги на ногу вошёл Павел Евграфович. Он достал потёртый платок такой же, как и вся его одежа, натянутая на рыхлое тело и протёр влажные губы. Павел Евграфович обладал какой-то странной бережливостью к вещам. Все вещи он донашивал основательно чуть ли не до дыр предпочитая ходить в старой уже вышедшей из моды одежде хотя у него имелись, и брюки по моде, и накрахмаленные рубашки, и новый пиджак. Причем это был уже второй новый пиджак, висящий в его шкафу. Первый, так и ненадеванный, съела моль.
- Коляску подали? - Крутясь возле зеркала, спросила Мария Федоровна.
- Ожидают. Только без цыгана поедем.
- Как?
- Кузьма, пропащая душа, запил, да не расковал Цыгана. А лошади отдых полагался. Так что без чернявого поедим.
- Вот, я же говорила гнать этого пропойца надо. Зачем я только всех вас слушаю. Всё, довольно, не хочу больше ничего слышать. Ступайте, Павел Евграфович. Здесь душно для двоих. Оставьте меня.
Павел Евграфович вышел, а Мария Федоровна подошла к окну, дабы распахнуть ставни. Но прикоснувшись к ставням услышала знакомые голоса поэтому поостереглась с действиями. То были голоса Кузьмы и Дуняши, стоявших возле стены дома в паре метров от окна.
- Да говорю тебе Кузьма сама слыхала, как лысый господин из города нашей говорил, что вскорости всё Лизке достанется. Во как! Мы-то думали она сирота несчастная, а она - богачка.
- Э-э. Хлебнет ещё жиденького.
Мария Федоровна со звоном распахнула ставни. Дуняша, пригнувшись, бросилась наутек через сад. Кузьма же лишь повернулся к хозяйке, да низко поклонился. Забыв при этом снять головной убор.
- А ну, поди сюда! - Приказным тоном крикнула Мария Федоровна.
Кузьма, заломив шапку робко подошёл к окну. И тут же был схвачен за челку. Мария Федоровна чуть ли не выпала из окна, когда стала трясти голову Кузьмы, приговаривая:
- Я тебя отучу. Я тебя проучу. Шельмец. Пьянствуешь. Коня загубил.
Кузьма несмел отвечать, а только жалостно стонал, как будто его не за волосы трясут, а кожу с головы снимают. Мария Федоровна всё-таки добившись своего, вырвав у старика немного волосинок. Отпустив несчастного, подытожив:
- Пошёл вон со двора. Чтобы к моему приезду духу твоего здесь не было, паршивец.
Кузьма словно нашкодивший ребёнок, хныкая, побрёл прочь.
*
В беседке не далеко от пруда, Константин Павлович читал книгу. К нему в уединенную обитель, как бы невзначай, вошла Лиза.
- Константин Львович, я вам не помешаю?
- Нет. - Опустив книгу, отрезал Константин Львович.
- Что это у вас в руках? Похоже на Евангелие.
- Ха-ха-ха. Ну нет, знаете ли. Я уже вырос из того возраста, когда читают сказки. Это Гельмгольц. Вот - Иоанн и Матфей, за такими как Гельмгольц будущее!
- Почему?
- Что почему?
- Почему вы всё время пытаетесь показать себя только с плохой стороны? Вы же совершенно другой.
- Если б вы на самом деле знали какой я, вы бы бежали от меня прочь.
- Не правда. Вот вы опять играете. Вы очень добрый человек. Просто этого не осознаете. И вы, и тётя, и…
- Ха-ха-ха. Тётя?
- Да. А, что? Нет, конечно, она не обладает определенными добродетелями, но это же не повод её не любить.
- Помилуйте, Лизонька. Любят за что-то, а не за то чего не имеют. За что-то можно ухватиться. Что-то можно купить или продать. А что можно сделать с тем, чего нет? Любить пустоту?
Лиза задумчиво вышла из беседки и пройдясь вокруг неё снова вошла и спросила:
- А Павел Евграфович? Вы же не станете отрицать, что он добрейший человек.
- Подхалим и приживалец.
- Зачем вы так?
- Разве я лгу?
- Он просто несчастный человек.
- Он дурак и пьяница. Дворовый шут. И ради чего? Ради куска хлеба.
- Мы все живем благодаря тёте.
- Я по крайней мере имею достоинство соответствующее своему положению. - Константин Львович посмотрел вдаль и тихо, словно про себя произнес. - А вообще, я скоро покину этот острог.
- Почему? - Волнительно спросила Лиза.
- А разве не ясно. Через месяц вы вступите во владение, а я ни за что не приму от вас денег.
- Не примете? - Невольно спросила Лиза.
- С вашей тётей у меня контракт. Сделка. Увы, я подписал с «дьяволом» договор. Если б не одно обстоятельство. Стал бы я тут гнить. Честь - вот, что удерживает меня здесь. В отношениях с тётушкой у меня все чётко и ясно. Она нужна мне, я ей. А вам я зачем?
Лиза смутилась и на белом личике выступил румянец. Пожав плечами, она сказала.
- Просто так.
- Т. е. из жалости? Нет уж, увольте. Я слишком себя уважаю, чтобы унизится таким отношением.
- Нет, не из жалости. Мы так мало с вами общаемся. На уроках вы не велите говорить ни о чем другом кроме как о предметах. А в иное время я вас практически не вижу. Вы всё время в своей комнате. И большая удача застать вас на свежем воздухе. Конечно, вы работаете. Но ведь нужно давать себе отдых. Мы бы могли с вами просто общаться. И возможно даже подружится.
- Дружба за деньги, милая Лизонька, называется иначе. Вам об этом не стоит знать. Кстати о дружбе, - Константин Львович указал подбородком на стоящего неподалеку побитого Кузьму, - кажется он ждёт пока вы останетесь одна, дабы признаться вам в любви и дружбе и за одно попросить о чем-нибудь.
В последней фразе Константин Львович расплылся в улыбке и откланявшись направился к пруду. Лиза долго смотрела на уходящую фигуру, пока та совсем не исчезла из вида. Опустив голову, Лиза задумалась. Её прядью волос не заправленных в косу, нежно подхватывал ветерок в унисон листьям ивы.
Очнувшись и вспомнив о Кузьме Лиза резко повернулась в его сторону. Старый конюх стоял там же. Лиза подошла к скамейке и села на неё. Снова взглянула на Кузьму. Часовой был на месте.
Наскучившись ожиданием Лиза вышла из беседки и направилась в сторону барского дома. Кузьма шёл параллельно, изредка издавая какие-то щемящие звуки.
Лизе порядком надоело непонятное поведение Кузьмы. Она решила сама подойти к старику. Кузьма же, заметив в его сторону движение, снял шапку и оглядел перед собой землю. Не дойдя до Кузьмы трех шагов, Лиза вдруг замерла, так как Кузьма, воткнув колени в землю, поклонился до самой земли, при этом проявив парадоксальную гибкость для своих лет. После чего громко зарыдал, говоря что-то несвязанное. Лиза совершенно растерялась, перед рыдающим, пусть уже старым, но все ещё крепким мужчиной.
- Матушка, заступница, не дайте пропасть. Ведь я и батюшке и деду вашему верой и правдой. У меня ни кола, ни двора. Я всегда, что прикажут.
- Да что случилось? - Властно произнесла Лиза, удивив этим не только Кузьму, но и саму себя. В это мгновение, она ощутила какое-то новое чувство, ещё не понятое, но почему-то пугающее её.
Лизин тон на Кузьму повлиял в нужном направлении. Так как поднявшись, но сгибаясь в коленях, дабы глаза хозяйки могли смотреть не него сверху, более внятно и уже не хныча, продолжил:
- Гонят, гонят верного слугу. А я что? Я ведь болен был. А Федька злыдень Цыгана-то и не расковал. Куда же мне сейчас? У меня же ничего за душой. А для бродяжничества осень лишь для греха одного. Не погубите. Заступитесь перед тётушкой.
*
Выходя из своей комнаты, Мария Федоровна столкнулась с Лизой.
- О господи, Лиза, напугала. - От неожиданности, Мария Федоровна даже перекрестилась. - Ты чего это?
- Поговорить мне надобно с вами, тётушка.
- Да я тороплюсь, не видишь, что ли? Ну да ладно, чего там стряслось?
Они обе вошли в комнату.
- Тётя, я насчет Кузьмы.
- Чего это ты удумала заступаться? Нет. Поделом ему драному. Другим наука.
- Так не виноват он. Это я Цыгана испортила. В город на нём ездила. Кузьма говорил не трогать его, да я не послушалась.
- В город? К кому? К Панову?
- Какому Панову? Я ни знаю никакого Панова.
Мария Федоровна явно занервничала и стала ходить по комнате:
- Ничего не понимаю. Но зачем ты там была? Да ведь ты и города не знаешь. - Мария Федоровна остановилась, продолжив разговор похожий на допрос. - Как же ты решилась поехать, одна?
- Я не одна, я с Кузьмой ездила.
- С Кузьмой. - Недовольно фыркнула Мария Федоровна. - А зачем?
- За платком.
- Каким ещё платком? Что у тебя платков мало? Полна чаша. - Мария Федоровна снова нервно заходила по комнате, бурча. - Из-за одного платка лошадь гонять. Здесь, на подобное, только… - Мария Федоровна остановилась, с видом, будто её только что осенило и, прищурив левый глаз, вымолвила:
- Что-то ты темнишь, Лизавета.
- Правда, спросите у Кузьмы. Помните, две недели назад, у нас Забельские с Сашенькой были. Она мне свой платок показывала. Говорила, что в городе такой только один остался. Я ещё купить вас просила.
У Лизы, веки наполнились слезой. Мария Федоровна, не отводя с неё взгляда, повернула голову. Тут она припомнила, что действительно был такой разговор. После чего, немного успокоившись, Мария Федоровна мягко произнесла:
- Ну хорошо, хорошо. Ступай. Да Кузьме скажи, чтоб не волновался. И в мыслях у меня не было его гнать. Что ж я, совсем душегубка какая-то. Ха. Хорошего же обо мне работники мнения. Старика в зиму выгнать. Ха. И ты, Лизонька, тоже хороша, поверила. Кому, этому пропойцу?
После чего, Мария Федоровна совсем успокоившись, подошла к зеркалу, чтобы запудрить взволнованное лицо, но увидев отражение Лизы, спросила:
- Ты что-то ещё хотела, доченька?
- Да, я… - Лиза замешкалась, но собравшись, стала просить Марию Федоровну, прекратить загулы.
- Тётя, вы не должны. Это неправильно. Не следует вам так поступать.
- Да как ты смеешь так разговаривать со мной. - Не дав закончить Лизе, вскрикнула Мария Федоровна. - Вы посмотрите, у неё уже и голос появился.
Мария Федоровна снова стала отмеривать метры в комнате. На втором кругу, остановившись возле Лизы, брызнула своими карими глазами ей в лицо. Лиза покорно опустила голову.
- Упрекать, меня! - Не унималась Мария Федоровна - Что? Неразумно трачу твои деньги? Так? Отвечай.
- Нет, нет, тётя, Боже мой, я не о том. Конечно не о том. Я за вас беспокоюсь. Посмотрите на свою жизнь, вы же губите себя. Своим чрезмерным веселием.
- Молчать! - Крикнула Мария Федоровна, и сжав кулаки, повторила, хотя и жалким, сорванным голосом. - Молчать.
Мария Федоровна резко, подошла к столу и встав спиной к Лизе, для усиления последнего слова, ударила по столу кулаком. Установилась тишина. Лишь слабый всхлип раздавался у дверей комнаты.
- Тётя простите. Простите, я не должна была.
Повернувшись к Лизе, уже совсем другая Мария Федоровна, с улыбкой и распростертыми руками, подошла к Лизе и нежно обняла её. Лиза разревелась.
- Ну что ты, будет.
Женщины примирились.
*
На следующий день, за чаем, все были в сборе. Даже Лиза, изменив своим привычкам, сидела за столом. Чему несказанно был рад Павел Евграфович. Его сияющая физиономия походила на счастливого деревенского мальчика, которого только что подстригли. Мальчика, для которого новая чёлка была единственным новшеством и событием в его скудной и убогой жизни.
- Константин Львович. - обратилась к нему Лиза, - скажите, вы бывали за границей.
- Два года назад, около трех месяцев, я прожил в Гейдельберге. Тогда же посетил Люцерн и Берн.
- Прошу вас, расскажите какую-нибудь историю. Полагаю, что в подобных поездках всегда случается что-то необычное или забавное.
- Извольте. По пути в Берн, я остановился переночевать в небольшой гостинице городка Мэрхен. Из постояльцев я был один. Поэтому за ужином компанию мне составил сам хозяин заведения. Надо сказать, что, когда ещё было светло, я заметил у него, на заднем дворе, большое количество деревьев-саженцев. И вот, на мой вопрос о них, он рассказал, что каждую весну высаживает деревья в их городке. А недавно, решил даже разбить целый парк. Я сказал ему, что у него большое сердце. На что он ответил: «Сердце у меня обыкновенное. Это мой крест. Всё это, я делаю по четырём причинам. Ведь у креста же четыре конца. Во-первых, когда-то, я поклялся, что если разбогатею, то часть своих средств, стану жертвовать на благотворительность. Получив наследство, я оказался верен своему слову. Отсюда, вылилась и вторая моя причина, я подумал, почему бы не сделать в городке воздух чище, а улицы краше. И чтобы люди могли прогуливаться в прекрасном парке. В-третьих, я словно ребенок, мечтаю о славе. О том, что обо мне кто-нибудь, когда-нибудь напишет». После чего хозяин прищурился и молча, принялся поглаживать свою куцую бородку. Конечно, я заметил трактирщику, мол, как насчет четвертой причины. Трактирщик, опустошив свою посуду, заговорил: «Вот тут-то, мы и добрались до главного. Вот скажи мне, добрый путник и христианин, что мы произносим, когда осеняем себя крестом. Во имя Отца, Сына, и Святого духа. Так? Так! А четвертый-то, кто? Из писания нам известно о триединстве Бога. Подтверждая, это, на примере воды. Лед - Отец, жидкость - Сын, пар - Святой дух. Но ведь есть же ещё одна сила - огонь». Тогда я, спросил, хозяина гостиницы, какой же его огонь, догадываясь, о ком он говорит? Трактирщик, удивившись мне, спокойно ответил: «Удовольствие. Банальное удовольствие. Мне доставляет огромное удовлетворение делать всё это. И чем больше я влезаю во всё это, тем больше я получаю удовольствие». Я трактирщику, но почему вы решили, что ваше удовольствие, от Него, т. е. от огня? «А как же?» - ответил трактирщик - «Первые три причины - это мой выбор. По большому счету мне всё равно, чем будут дышать люди. От данного, когда-то, самому себе, слова я могу отказаться. Да и мечта, должна оставаться мечтой. Это же не цель, к которой нужно стремится. А вот удовольствие, тут уж нет, тут уж от меня не зависит. Разве можно отказаться от хорошо прожаренного куска мяса, после прогулки. Или запретить себе выпить, со старыми приятелями, вина. Да и от ласки молодой жены, в брачную ночь, полагаю, никто не откажется. Этот Четвертый, всегда выбирает самое сладкое».
Точкой, в рассказе Константина Львовича, стал хруст сушки в руке Лизы. Глаза присутствующих в столовой, невольно устремились на звук, Лизу. Она, склонившись над чашкой, тупила на ней взгляд.
- Но позвольте, - возбужденно начал Павел Евграфович, - выходит, что пользу, которую бесспорно делает хозяин гостиницы, совершает этот, как бы это сказать, с хвостом? Но скажите на милость, зачем же хвостатому творить добро?
- Если бы, как вы говорите, хвостатый, был примитивен и прост, он бы не смог так долго противостоять всевышнему. Творя добро, руками трактирщика, хвостатый, подбирается к его сердцу. Чем больше человек получает удовольствия, совершая добро, тем сильнее его сердце иссыхает.
- Но, я…
- Что до меня, - вмешалась Мария Федоровна, коснувшись руки Павла Евграфовича, - то после пребывания в Люцерне у меня сложилось прескверное впечатление и о городе, и тамошних жителях. Сколько было восторженных разговоров об этом месте, а в результате: грязь, промозглость, да клопы.
Павел Евграфович, чмокнул и укоризненно покачал головой.
- В гостиницы, - продолжала Мария Федоровна, - пускают, кого не попади. И всё там кажется каким-то скукоженным. Куда глаз свой не ткнешь, всюду в горную стену упираешься. От того-то, у них и люди все закрытые, словно наш Кузьма зимой, в своем армяке. Скупы на слова, скупы на поступки. Сидишь в их скалах, будто в мешке каменном. Да так, знаете ли, давит, что порою всей грудью захочешь вдохнуть, и не сможешь.
- Толи дело у нас. - Бойко взялся Павел Евграфович. - Ширь, здоровье. Ах, благодать.
- Здоровье наше от природы. - Заметил Константин Львович. - Их, от умения. Мы, получив богатство в кредит, попусту растрачиваем. Земли у нас много, а крестьянам работать негде. Вместо того чтобы развивать орудия труда, мы просто берем новый кредит у природы, захватывая новые земли, при этом варварски вырубая там лес. В Европе же, оседлав науку, человек сам творит благодать.
- Однако пшеничку, все эти немцы, у нас приобретают. - Съязвил Павел Евграфович.
- Ещё вчера они имели тот же урожай, с одного гектара, что и мы. Сегодня, уже в три раза больше. А завтра, завтра они начнут торговать зерном.
- Ха-ха. Однако Константин Львович, вы хватили.
- Как странно. - Задумчиво произнесла Лиза. И встав из-за стола, сделала шаг в сторону стены. После чего замерла.
- Лиза? - Удивленно произнесла Мария Федоровна.
Но Лиза, как будто не слыша её, повернулась к Константину Львовичу, и не глядя на него, продолжила:
- Как странно вы говорите, Константин Львович. Вы словно не нас с Европой сравниваете, а противопоставляете Божественное с человеческим, отдавая предпочтение последнему. И мера вашего сравнения, лишь размер желудка. Но ведь не хлебом единым жив человек.
- Лизавета! - На этот раз твердо обратилась Мария Федоровна.
Лиза, совершенно не обращая на тётю внимания, точно находясь в бреду, взглянула на невозмутимого Константина Львовича, дополнив к ранее сказанному.
- А ведь у нас, помимо жевательных органов, есть ещё и сердце. Неужели в Европе об этом забыли? Не удивительно, что все религии возникли на Востоке.
- На Востоке и солнце рождается, однако ж, и оно на Запад стремится. - Также невозмутимо, как и он сам, произнес Константин Львович.
- Довольно о политике. Лиза, что за манеры? Немедленно сядь за стол! - Решительно прервав «дуэль» между молодыми, Мария Федоровна.
- Благодарю за чай, тётя. Позвольте мне, удалится в сад. - Продолжая смотреть на Константина Львовича, сказала Лиза. И не дождавшись ответа, вышла вон.
Мария Федоровна, недовольно стала поглядывать на оставшихся едоков за столом. Ещё не зная на ком бы отыграться. Павел Евграфович, уткнулся в чашку. Константин Львович, держа осанку, каждый раз, отпивая глоток чая, ставил чашку на блюдце.
- Павел Евграфович, не забыли ли вы о моей просьбе?
- Нет, нет, Мария Федоровна, я немедленно отправлюсь к нему. Не извольте беспокоиться. - Засуетился Павел Евграфович, и стал подниматься из-за стола, допивая остатки чая. - Могу вас, уверить, в пятницу он будет у вас.
Не убрав с себя салфетку, Павел Евграфович, направился к выходу.
- Вот и славно. К субботе, Марфа, обещала постараться с ужином. - Произнесла Мария Федоровна и встав из-за стола заставила подняться Константина Львовича, а направилась в соседнюю комнату, задержавшись у выхода произнесла. - А то, пожалуй, одними «мэрхен» сыт не будешь.
*
В кабинет, где проходили занятия по предметам, вошла Лиза. Она застала Константина Львовича стоящим у открытого окна с потухшей папиросой. Не обращаясь к ней, Константин Львович, кротко, в не привычной для себя манере сказал: - Вот говорят, в раю на нас будет нисходить благодать, и мы будем пребывать в бесконечной радости. Но как жаль, что там невозможно будет погрустить у окна, глядя на осенний дождь.
Лиза тихо подошла к Константину Львовичу. Разглядывая его профиль, ярко освещенным солнцем, она поддержала его лирическую ноту:
- Знаете, в одном романе интересный вопрос прочла: «Что важнее добро или, правда?» А в голове свой вопрос возник: Что выше, между мужчиной и женщиной, любовь или дружба?
- Любовь подпитывается близостью двух людей. Дружба в этом смысле бескорыстна.
Пробудившись, Константин Львович, выбросив в окно окурок, повернулся к Лизе:
- Читать нужно научные статьи и книги, всё остальное пустое. Так, хорошо, на чём мы вчера остановились?
Лиза попыталась продолжить разговор:
- Мне кажется книги словно люди. У каждой своя история. Одна живет 200 страниц, другая 800. Прочтешь, положишь её в деревянный шкаф, и она там пылится и желтеет словно скелет. А однажды, подойдешь к шкафу, и возьмешь ранее прочитанную книгу, тем самым, подтвердив библейское воскрешение. По-вашему, право на изложение своих мыслей имеют только учёные? Ведь писатели тоже творцы. Более того, то, что они создают, вдобавок называется искусством.
- И в чём же это искусство выражается?
- Я дилетант в этом вопросе, но полагаю, что искусство писателя состоит в том, чтобы всё им выдуманное, он, перенес на бумагу, не солгав при этом ни в одном слове.
*
Вечером пятницы, у Марии Федоровны, на ужине, присутствовали почти все соседи. Приехал из города и поверенный Панов, являвшийся душеприказчиком Лизиной матери. Сама Лиза, по малолетству, в таких мероприятиях ещё не могла принимать участия. Поэтому, по обыкновению, читала у себя в комнате.
Вечер был в разгаре. Тон задавал генерал, Христофор Карлович:
- Раньше как было, приключится что-либо с одной повозкой и Бог с ней, остальные дойдут, будь покоен. А сейчас, что? Попадет поезд в какую-нибудь коллизию, и целого полка нет. Помните, не так давно, две катастрофы в один год. И это при скудности дорог. А дальше так пойдет. Нет господа, прогресс человеку ещё ранен. Я даже больше сажу, прогресс человеку вреден.
В этот момент, генерал заметил, в углу, улыбающуюся фигуру Константина Львовича.
- Вы, быть может, не согласны со мной, молодой человек? Ну, ну, извольте. - Предложил высказаться, Константину Львовичу, генерал.
Покашливая и скрывая за кулак усмешку, Константин Львович принялся за дело:
- В общем, вы правы. Бездумный и неконтролируемый прогресс опасен для человечества, но в частном, простите, я удивлен, вы, военный человек, а сторонитесь прогресса. Когда как именно Крымская война наглядно продемонстрировала превосходство Европейских стран над отсталой Россией. И дело даже не в пушках, как раз здесь и таится опасность человечеству, дело в развитости общества.
- Какого такого общества? - Возбудился генерал.
- Общества. Нас с вами. Ещё Геродот, в своих творениях, исторически доказал преимущество Греческих демократий над полчищами Персов, гонимых, ни подвигом, ни свершением, а лишь одним только страхом.
- Это кого вы называете Персом? Каким ещё страхом? - Не унимался генерал.
Несмотря на свой чин, он, не то чтобы не участвовал в баталиях прошлой войны, он вообще, никогда не был на войне. Именно поэтому, генерал относился нетерпимо к людям, указывающим на ошибки, особенно той, несчастной Крымской войны. Тем более, когда о войне рассуждал штатский.
В разговор, неожиданно, вмешался Павел Евграфович. Он выдвинулся в центр зала, чувствуя, что «военные», в споре с Константином Львовичем, будут за него, преободрился:
- А я вас понимаю, Христофор Карлович. О, как я вас понимаю. Вся беда современного человечества в его уме. И в его слепой вере в прогресс. Человек, попавший на бричке в метель, начинает петлять вокруг, не находя дороги. А залезая в непроходимое болото, бьет вставшую будто вкопанную, лошадь. Но стоит человеку отпустить поводья, как через несколько минут, лошадь, сама выходит из болота. И находит нужную дорогу в пургу. Человек же, в здравом уме, на это не способен. Да, именно в здравом уме. Ему, как это ни парадоксально, мешает этот самый ум. Ведь только находясь в опьянении, человек, без труда находит свой дом. Он, отключая вином разум, вновь приобретает природные способности.
Первым не выдержал лысый господин по фамилии Панов.
- Павел Евграфович, надеюсь, вы также быстро поедите, в своих умозаключениях, как медленно запрягаете лошадей.
- Хи-хи-хи - Разлетелось тихо по залу.
Но Павела Евграфовича уже было не остановить:
- Человек, своим умом, блокирует заложенные природой животные навыки, которые, бесспорно, необходимы ему в жизни. Приобретя ум, человек пошёл другим путем. По пути развития приспособлений, для своих нужд. Он стал употреблять свой разум на создание животных способностей, которые, повторюсь, уже заложены были ему природой. Вместо внутреннего ориентира, он создает компас. Или вдруг начинает слушать ученого доктора о том, что человек, в день должен выпивать два литра воды. Но позвольте, когда организм испытывает нехватку влаги, разве человек не испытывает при этом жажды? И так далее, и тому подобное. Вопрос зачем? Зачем создавать то, что уже существует изначально? Не стал ли человек заложником собственного ума? Или что, человек пытается состязаться с природой? Но в своем соперничестве с природой человек выглядит глупо. И это понятно даже коню, стоящему в болоте, и знающему, что впереди яма, и что нужно взять левее.
Закончив монолог, Павел Евграфович, приятно задыхаясь огляделся, высматривая, как ему казалось, поверженного Константина Львовича. Но, к разочарованию Павла Евграфовича, его соперник, стоял к нему полубоком словно он не слушал только что высказанное, а был всё цело занят графиней Забельской, шепча ей что-то смешное.
Павел Евграфович громко процитировал:
- Как знать, быть может после моих речей, вы станете учителями для других.
Константин Львович, обернулся к Павлу Евграфовичу и что-то сказал графите, та хихикнув укрыла лицо за веером. Павел Евграфович подошел к паре и по-актёрски, комично спросил:
- Вас что-то рассмешило, Константин Львович?
- Ни в коем случае. Я лишь осмелюсь заметить, - уже обращаясь ко всем гостям, Константин Львович с улыбкой произнес, - что в качестве авторитетов, в споре о прогрессе, Павел Евграфович использовал пьяницу и лошадь.
По залу прокатилось громкое: «Ха-ха-ха». Павел Евграфович, предпочёл затеряться.
Тема прогресса, заявленная в начале вечера, увлекла присутствующих. Константин Львович, как это обычно с ним бывало на подобных мероприятиях, прохаживаясь меж гостей, с пренебрежением подслушивал их разговоры.
Граф Забельский Христофору Карловичу:
- Разум не дееспособен без органов. К примеру, в осень, смотрю на лист, он жухлый, блеклый. Закрываю глаза, и разум его видит здоровым, насыщенным. Открываю глаза, и понимаю, что обманулся. Лист наяву мрачен и беден.
Павел Евграфович Панову:
- Человек нашего времени не умнее человека прошлого. То, что я знаю больше, чем мой предшественник, лож. Я лишь знаю иное, чем он. Не более. А значит, то, что мы умнее их тоже лож. Да, мы многое узнали, но многое забыли.
- Забыли, значит не нужно!
Христофор Карлович графу Забельскому:
- Сомнения у меня, насчет теории Дарвина с его обезьянами. Всё ж, он на острове лишь с одними только ящерицами общался.
Павел Евграфович Панову:
- Жизнь по закону, а не по совести - есть признание поражения.
- В чём же?
- В том, что мы не достигли человечности.
- Вы уж определитесь любезный Павел Евграфович, то вы за лошадь, то за человека.
Панов, весь вечер вившийся возле Марии Федоровны, чем, к слову, дико раздражал Павла Евграфовича, стал просить её показать крест, с драгоценными каменьями, подаренный, ещё её батюшке, самим Императором. И по возможности, все-таки сговорится о цене продажи.
- Такие подарки не продаются. - Как бы набивая цену, кривлялся Павел Евграфович.
Мария Федоровна всё же не могла устоять, чтобы не продемонстрировать данный фолиант. Она приказала Дуняше, принести шкатулку с драгоценностью.
Гости с интересом окружили столешницу со шкатулкой. Когда шкатулка была открыта, все вдруг ахнули и зашептались. Креста, на месте, не было. Мария Федоровна, запрокинув голову и прислонив тыльную часть правой руки ко лбу, застонала и подождав пока к ней подбежит Павел Евграфович, обмякла в его поддержке.
- Закрыть все двери. - Громко скомандовал генерал. - Никого не выпускать.
Мария Федоровна, оправившись, стала носиться из комнаты в комнату и громко лепетать:
- Позор. Боже, какой позор. Вор в моём доме.
Гости неустанно следовали за ней. Ворвавшись в комнату перепуганной Лизы, она истошно крикнула.
- Лиза, нас обокрали.
Лиза, бросилась к тёте и испуганно прижалась к ней. Мария Федоровна, с силой обхватила её, будто это единственная драгоценность, которую она никогда не даст украсть. Как вдруг, Мария Федоровна, отпихнув Лизу, подняла правую руку, с выдвинутым указательным пальцем, указывающий на книжный шкаф Лизы, и растерянно произнесла:
- Что это?
В шкафу Лизы, между книгами что-то блестело.
- Позвольте, господа. - Сказал Христофор Карлович, протискиваясь между гостей.
Уже через мгновенье, генерал был у шкафа. Просунув руку между книг, он вытащил, тот самый, исчезнувший крест и с важностью продемонстрировал находку всем присутствующим в комнате, подняв его над головой. Толпа заохала. Панов, хлопнув в ладони, перекрестился.
- Браво! - Воскликнул молодой мужской голос.
И, несмотря на то, что это слово было всем отчетливо слышно, никто из гостей не придал значения, казалось бы, столь не уместному, выкрику.
Генерал, подошёл к бледной, как снег, Лизе, и как можно мягче сказал ей:
- Голубушка, ты должна объяснится.
В комнату влетел Павел Евграфович.
- Господа, здесь произошла ошибка. Это случайное недоразумение. Лиза. Господа. Это ошибка.
Лиза, молча, отрицательно мотала головой, не отводя глаз от драгоценности.
- Это возмутительно. - Вдруг выстрелил граф Забельский, ощетинив свои рыжие бакенбарды. Больше волнуясь за то, что он присутствует при скандале и что его присутствие может каким-то образом навредить ему. - Красть у благодетеля, дающей тебе кусок хлеба. Это просто немыслимо.
Лиза, с широко раскрытыми глазами стала смотреть в лица, окружавших её людей, при этом шевеля дрожащими губами:
- Нет. Это не я. Нет.
Встретившись, с совершенно холодными, серыми глазами Константина Львовича, Лиза прочла в них, как ей показалось, одно - «воровка». Лицо Лизы вспыхнуло. Она попыталась погасить пожар, прикрыв лицо холодеющими ладонями. Затем, громко произнеся, - Боже, как стыдно, - пустилась прочь, под презрительные взгляды гостей.
В комнате послышался усталый голос Марии Федоровны:
- Господа, прошу, не вините мою племянницу.
Её слова подхватил Павел Евграфович, обхаживая гостей, и кудахча.
- Конечно, конечно. Господа, не стоит. Крест нашёлся. Нашёлся. Это недоразумение. Вот увидите, всё выяснится. Это, какая-то досадная случайность.
Но его никто не слушал. Все смотрели то на сверкающий крест, то на убитую горем Марию Федоровну. Та, в свою очередь, перебирая ногами, подошла к генералу, взяла у него крест и, прижав его к своей груди, прослезилась.
- Это я во всем виновата. Не доглядела. Уж слишком давала ей много воли. Боже, какой позор. Ах, как жить-то теперь. Какой позор.
Павел Евграфович бросился к ней, для успокоения. При этом, зло поглядел на Константина Львовича.
*
Когда гости разъехались, в доме стало совсем тихо. Константин Львович, идя по коридору, неожиданно столкнулся с, явно поджидающим его, и для того притаившимся за шкафом, Павлом Евграфовичем. Преграждая путь Константину Львовичу, он, вытягиваясь, дабы немного сравнятся с высокорослым соперником, натужно произнес:
- Константин Львович.
- Павел Евграфович. - Как бы принимая вызов, ответил бывший учитель.
- Вы должны во всем сознаться.
- Сознаться? Интересно. В чем же?
- О-о, я давно за вами наблюдаю. Вы злой человек. Вы разрушитель. Да, именно поэтому, вы возненавидели Лизу. Эту чистую, добрую девушку. Тогда, да, тогда с нашего спора о ней, вы задумали страшное. Вот уже на протяжении нескольких дней, вы постоянно пытаетесь сделать ей подножку. Всячески очернить её, чтобы доказать свою точку зрения. И когда вам это не удалось вы совершили подлое, вы, вы…
- Аккуратней с последним словом, сударь.
- Я знаю цену словам. И не думайте, что я буду молчать. Вы меня не заставите молчать.
Так как кровавой развязки не предвиделось, Константину Львовичу стало скучно. Зевая, он собрался было покинуть, не интересного ему человека. Но ему показалось, что в данном разговоре не поставлена точка. Его точка. И он, резко развернувшись к Павлу Евграфовичу, произнес:
- А знаете, вы правы. Можно сказать, и так - это сделал я. А, следовательно, выиграл наше пари.
- Никакого пари не было. Вы лжёте. Вы, бесчестный человек. - Вскипел Павел Евграфович.
- Кто бы говорил о чести, - надменно, произнес Константин Львович и сделав шаг к Павлу Евграфовичу, подался на левое его ухо. Отчетливо произнося каждую букву, добавил, - Каин Евграфович.
Павел Евграфович вздрогнул и сделал шаг назад. Упершись в стену, он поднял руки, как бы прикрываясь от удара, и застонал. Константин Львович, с видом победителя, покинул поле боя.
*
Уже за полночь, в комнату к Константину Львовичу решительно вошла Лиза, с опухшим, но по-прежнему милым личиком. Константин Львович, не вставая со стула, достал папиросу и закурил. Лиза, «ломая» пальцы рук, начала возбужденно.
- Вы должны мне верить. Слышите. Я…
- Мне всё равно. - Втягиваясь в папиросу, холодно произнес Константин Львович.
- Всё равно? - Удивилась Лиза, и совершенно растерянная плюхнулась в кресло. - Как? Я думала…
- Что вы думали? Что я добрый? - Ответил Константин Львович, с каждой последующей фразой повышая голос. - Да нет добрых людей. Когда вы, наконец, это поймете. - Совсем перейдя на крик.
- По-вашему, все люди злые? - Вдруг осмелев, громко сказала Лиза.
- Если у палки есть один конец, то должен существовать и другой. А если одна крайность отсутствует, то и второй не может быть. Всё. Точка. Раз я говорю, что нет добрых людей, значит, не может существовать и злых. Нет. Понимаете, нет. Есть только расчётливые. Добро и зло это лишь инструмент, подобно воде и огню в кузнеце, где мастер, используя их, кует свой хлеб насущный.
- Как же вы можете жить с подобными убеждениями?
- Как всё. Как вы.
- Не правда.
- Кстати о правде. Вы же солгали, что ездили с Кузьмой в город. Солгали, и ничего, живете.
- Но лишь для того, чтобы уберечь несчастного от ещё больших страданий.
- Да, но что вы испытывали, когда держали себя пред стоящим на коленях Кузьмой?
- Я вас не понимаю.
Константин Львович встал, подошёл к сидящей Лизе, и словно колдун навис над ней. Испуская изо рта табачный дым, он, стал говорить не своим голосом:
- Что испытали, когда жалкий старик, стоя на коленях, просил у вас милости. У вас, такой же зависимой от тёти человека. Что? Молчите! Так я вам скажу - удовольствие. Вы упивались властью, над, таким же, как вы человеком. Ведь вы же не подняли просителя. Не встали рядом с ним на колени. Вы с наслаждением выслушивали его мольбы, выделяя слюну и глотая её с остатками добродетели. И это сейчас. А когда вы обзаведетесь капиталом, богатства развратят вас окончательно. Как развратили вашу тётушку. И вы, такая честная, правильная, вырвите жало у своей тёти, змеи в женском обличии, и сами превратитесь в дракона.
- Не желаю вас слушать. - Крикнула Лиза. Закрыв руками уши, и как бы выползая из-под Константина Львовича, Лиза, бросилась бежать.
Константин Львович, ещё несколько секунд стоял вопросительным знаком, склонившись над уже пустым креслом. Затем, попятившись назад и нащупав свой стул, грохнулся в него. Оглядев пустую комнату, его охватила тоска. Его руки охватила судорога. Подняв их, Константин Львович стал разглядывать кисти так, как разглядывает свои окровавленные ладони убийца.
*
К сидящему в стайке Кузьме, вбежала Лиза. Она кинулась к нему, усевшись на пол, и обхватив его испачканные колени стала рыдать.
- Зачем они так со мной? За что? Не желаю я никакого наследства. Пусть всё остается тёте. Ни хочу быть взрослой. Не хочу жить. Только одно. Только, чтобы всё было как прежде. Чтобы матушка была рядом. Зачем она ушла? Почему не взяла с собой?
Кузьма, ничего не понимая, молчал. Он лишь тихо всхлипывал за компанию, испытывая неудобство за свои грязные колени.
До совершеннолетия Лизы оставалось чуть меньше месяца.