Медленно пробираясь к воображаемому центру города, я отмечал про себя переполненные жестяными банками урны и облупившуюся, как лак на ногтях, краску с деревянных рам окон. Вопреки механическому движению вокруг и звукам отбойных молотков от повсеместных строек, я ощущал разруху и запущенность. Будто кто-то однажды пустил все на самотёк и, криво усмехаясь, махнул рукой на правление городом. И осталась только инерция. Последнее колебание давно начатого. И я думал, как расскажу об этом. Как оформлю лирическое отступление и буду сравнивать этот город с тем, другим, в котом я родился и с самого начала не собирался оставаться. Серые от пыли столбы вдоль дороги и мелкая рябь асфальта на горизонте, свинцовая тяжесть в ногах от вездесущей жары и гипсовые статуэтки кошек, с укором смотрящие через грязные окна первых этажей жилых домов. Все это было так похоже на моё детство. И, наверное, поэтому я то и дело вспоминал истории, которые произошли со мной далеко в прошлом. И я перемежал грустную с веселой, нелепую и дурацкую с историями, когда остаётся неприятный осадок. Все это время она, улыбчивая и податливая, такая моя и совершенно чужая, шла со мной рядом и слушала. Иногда она вытягивала руку с телефоном и, как жезлом, показывала, что нам нужно повернуть. И мы глупо шутили над этим полицейским жестом. Смеялись, как пьяные и в общем-то были счастливы, как могут быть счастливы только пьяные.
Свернув на очередном перекрёстке, мы прошли сквозь деревянную кишку пешеходного тоннеля, какие устанавливают во время ремонта фасадов и расширения дорог, и незаметно вошли в парковую алею с высокими деревьями и лавочками. В тени навесов припарковались тележки с мороженным и сладкой ватой. Продавцы лениво обтирали руки о полотенца и равнодушно смотрели на немногочисленных прогуливающихся мимо людей. В воздухе наконец повисло то напряжение, от которого темнеет в глазах перед сильным дождём.
И будто все вокруг нас затаилось в ожидании. Мы шли вдоль аллеи, и я во все глаза смотрел перед собой. Там, над кронами деревьев, вдалеке высился огромный острый шпиль колокольни. Подойдя ближе, я увидел, как медленно раскачиваются чугунные колокола. И от того что не было слышно перезвона, казалось, кто-то выключил звук, и все вокруг стало дышать торжеством. Серые тучи с крейсерской медлительностью и уверенностью так же беззвучно заволокли небо. Колокольня рязанского Кремля нависала над широким, заросшим густыми деревьями рвом, упирающимся в плешивый земляной вал. Пышная листва, образуя собой сплошное зеленое полотно, так же беззвучно колыхалась, и это было похоже на то, как если бы волновалось море. Пройдя по мощёному мосту, протянувшемуся надо рвом, мы остановились у самых стен Кремля. Кирпичная кладка, как ржавчина, пожирающая эмаль, рваными кругами выступала из-под пепельной штукатурки. Четыре синих купола, покрытые золотыми звёздами, на коренастых ногах-стенах короткими султанами упирались в хмурое, сочное небо. И я видел в этом простоту красоты. Торжество смертности. Время выстарадало для меня эти покосившиеся стены. Затопило листвой ров и скрыло в ней узкий перешеек реки с сиротским причалом, откуда медленно и устало отходят пароходы. Время выбелило для меня мемориальную доску у стены церкви так, что имён на ней уже не прочесть. Время было единственным художником здесь, и никто не собирался с этим спорить.
Мы пошли вдоль внешней стены, мимо спуска к причалу и старому купеческому дому, где теперь можно купить билет на экскурсионный пароход вдоль неизвестной реки. Обогнули большой дугой весь внешний фасад с беседками и стриженной травой. Молча покурили у полосатого шлагбаума и зашли Кремлю за спину. Идя по галечной дороге и тихо рассказывая о последней поездке к морю, я не заметил, как закончилась Кремлевская стена и вперёд потянулся кирпичный забор жилых домов. Мне трудно было представить, какие люди могут жить тут. Каково это, когда дом твой является частью исторического наследия и демонстрацией повсеместной запущенности одновременно. Во дворе одного из домов стояла проржавевшая до основания машина. Рядом с ней, на низких табуретах вокруг разожженного костра, сидело четверо мужчин и молча по очереди кидали в огонь ветки. Из крана водокачки посреди улицы тянулась тонкая нить воды. Видя все это, я не мог произнести и слова. Моя подруга молча держала меня за руку и печально улыбалась, когда я вопросительно смотрел на неё.
Быстро пойдя по внутреннему двору Кремля и снова оказавшись на мосту, я оглянулся и понял, что все торжество момента прошло. Как наваждение, оно оставило после себя недоумение и грусть. Дождь все никак не начинался, хотя поднявшийся ветер уже принёс прохладу и поднял клубы пыли. Мне нужно было выпить. Это все, о чем я мог тогда думать. Об этом и ещё о том, как сложно будет описать, что я видел.
Вездесущие торговые центры примелькались настолько, что я ничуть не удивился, когда мы, после недолгой прогулки, зашли в один из них. Поднявшись несколько этажей на эскалаторе, а потом столько же на лифте, мы вошли в роскошный двухуровневый бар с летней верандой на крыше. Высокие залы были обставлены зеркалами с золотой обивкой, этническими статуэтками и высокими цветами в горшках. Тяжёлые столы и стулья из тёмного дерева блестели от лака. Каждый зал был по разному сервирован и одинаково пуст. Нас встретили удивлённо и радушно. Провели на такую же пустую веранду и усадили за стол. Улыбчивая официантка принесла воды и меню, объяснила, что курить можно, хотя этого предусмотрено не было и оставила нас наедине. Отсюда, с крыши высокого здания, открывался вид на весь этот чудной город.
Если смотреть на панораму Рязани с высоты семиэтажного дома, то отсюда она похожа на старый бабушкин платок с желтым и синем орнаментом не сером фоне. Концентрические круги новостроек, небрежно разбросанные по каждой улице, нелепо соседствовали с проседающими домами из дерева. Заваленный шифером и жестью купол бывшего задания цирка разворачивал свою неровную спираль из кустов и деревьев, глубоко опустившись в бетонной канаве. Перешейки мостов, нависающие над каналом или пунктиром железнодорожных путей, истончались и становились совсем уж ненадежными в свете закатного солнца. Город тонул в густом тумане из пыли. Пыль смазывала все движение улиц, обволакивала каждый столб вдоль дорог и властно держала за горло самый высокий купол церкви на отшибе горда.
Мы заказали по коктейлю. После долгой ходьбы по жаре и оживленных разговоров вкус холодного вермута с биттером и джином в большом стакане, набитым до краев льдом, показался очень живым и долгим. Я сделал первый глоток с преувеличенной жадностью и закрыл глаза. Прохлада внутри меня будто оживила все органы и встряхнула мозг. Я улыбнулся своей подруге, и она ответила мне красивой и искренней улыбкой. Наши пальцы сплелись на столе. Все напряжение и усталость сменились на тихую радость и спокойствие. Мы молча допивали первый коктейль улыбаясь друг другу тёплыми и доверительными улыбками.