- Странное чувство. Что это?
- Наверное, это когда дуло пистолета направлено на твою макушку, и ты слышишь щелчок затвора.
- Да нет же, ты заблуждаешься, скорее всего это чувство страха. Ведь ты знаешь, что сейчас пуля вылетит в твою голову, она коснется твоего мозга и ты умрёшь.
- По-твоему это не странное чувство?
- Думаю, нет. Скорее, это когда ты признался кому-то в любви и тебя не поняли, отказали, намекнули именно так, что ты поймёшь. У вас ничего не получится, а позже, эта прекрасная девушка идет со своей подругой и говорит ей: "Мы всегда боимся обидеть чужие чувства. Наши чувства не боится обидеть никто... - а в конце она добавляет, - Да-да, на такую любовь способны только девушки." И ты просто идёшь в ошеломлении и думаешь: "Разве я так не могу? Я же объяснялся ей, как сильное её люблю, а она вот так со мной." И, в конце, чем я хуже того парня? Я же тоже человек - почему он, а не я?
- Не ной, хорошо? Почему он, да почему я. Наверное, ты ничего не понимаешь в этом, ты жалок, ты даже не шутишь. Вот чего ты не шутишь?
- Но...я...
- Знаешь, мне кажется, что любовь, это тоже не подходит. Я думаю любовь, это не тот вариант. Сейчас мы будем идти и доказывать друг другу свою точку зрения и это будет длиться час или два. Всё, стоп, хватит, об этом. Давай пожалуйста другой пример.
Мы шли по улице. Время уже подходило к одиннадцати вечера, нужно было бежать домой, но вдруг мне почему-то стало страшно. Я слышал шум ветра и шелест листочков. Ветки качались, а от фонарного столба отражались тела разных существ. Становилось страшнее. Сзади проехала машина и я резко повернулся. Во время поворота где-то слева я услышал гогот пьяной женщины. От этого еще сильнее бросало в панику. Я не давал страху проявиться, в то время как мой друг шёл спокойно. Шли мы минут пять, в тишине, без разговоров, никто из нас не делал резких движений, не набирали темп. Рука самостоятельно потянулась в карман. Вытащив часы, я посмотрел на циферблат. Пялился я на него, наверное, ещё минут пять и увидел, что время без пяти двенадцать. Не поверив своим глазам, я нажал на боковую кнопку и чудо-машинка выдала: "двадцать три сорок пять." Я понял - это мой конец. Опоздание. Дома я жил один и чувствовал вину лишь перед собой, или, можно сказать, что перед своим режимом. Извиниться перед режимом было невозможно, если только поставить его перед собой как факт и сделать более жёстким.
Я пришел домой, снял свою кожаную куртку. Увидел, что ткань была в пыли и начал отряхивать. Я чувствовал, как бью то ли бегемота, то ли носорога по брюху.