КИНОПОВЕСТЬ "ВСЕ ОНИ СОЛДАТЫ..."
31.
ТОТ ЖЕ САМЫЙ ДЕНЬ НАЧАЛА АПРЕЛЯ 1861 ГОДА. ПЕТЕРБУРГ. ТРАКТИР.
Входим в трактир.
Здесь ещё не очень людно.
Замечаем, что в помещении не только простолюдины, но и студенты, мелкие чиновники. Пьющих водку и орущих песни пока не видно. Мы наблюдаем только людей, пришедших в трактир именно поесть.
Негромкий гул голосов...
Звон посуды...
Слуги с подносами...
А вот через трактирный зал с портфелем в руке идёт человек.
Узнаём в нём того интеллигента, который назвал себя при встрече с Графом на конспиративной квартире Профессором.
Герой, не торопясь, проходит через зал на «чистую половину» трактира.
Тут за одним из столов со здоровым молодым аппетитом поглощают блюдо из мяса с овощами два студента. Они, явно, из разряда хорошо обеспеченных и серьёзных молодых людей. Рядом с каждым -- небольшая стопочка книг. Ребята едят и тихонько с серьёзным выражением лиц о чём-то беседуют.
На «чистой половине» больше пока никого нет.
Профессора это, явно, радует. Он облегчённо вздыхает и садится за стол подальше от молодёжи.
К нему моментально подбегает половой.
Наклонившись к гостю, тихо спрашивает:
-- Сначала откушаете, или сразу … провести Вас в … помещение?
-- Принеси чаю с баранками и вели, пусть посмотрят, нет ли «хвоста»… Не должно быть, проверял, но… Если нет, попью чаю и пройду…
Посмотрел слуге в глаза и спроси с интонацией заговорщика:
-- Они уже пришли?
-- Да-с. Все четверо-с…
-- Хорошо. Ступай.
Половой уходит.
… А мы оказываемся в одном из внутренних помещений трактира.
Это небольшая каморка.
В ней три двери, все плотно прикрыты...
А вот окон нет.
Посреди комнатки довольно большой стол с подсвечником в пять свечей и простенькой скатертью.
На столе две пепельницы, коробка папирос, спички… Но главные тут, разумеется, самовар, чашки, очень большой, не меньше чем на десять чашек вместимостью, чайник для заварки, сахарница, несколько тарелок, чайных ложечек, салфетки и большое блюдо с горкой пирожков…
У дальней стены разместился огромный, обращающий на себя внимание именно тем, что уж слишком велик для каморки, посудный шкаф, несомненно, -- творение местного умельца.
Вокруг стола сидят четверо. Это мужчины в возрасте приблизительно от двадцати восьми до тридцати трёх лет. Все они одеты, как мелкие бедные чиновники низших классов, но отличаются от последних чистотой и добротностью одежды, аккуратными волосами и руками, а также интеллигентным и умным выражением лиц уверенных в себе людей.
Мужчины сидят в расслабленных позах, отдыхают и с большим удовольствием едят пирожки, запивая их чаем. Видно, что голодны и устали, а сейчас используют возможность отдохнуть, расслабиться и поесть. Они не разговаривают. И нам понятно, что всё необходимое уже сказано, а поскольку не болтуны, то и не видят необходимости в разговоре из вежливости, хотя и хорошо относятся друг к другу.
Одна из дверей открывается.
Без стука входит Профессор.
Головы сидящих за столом поворачиваются.
Увидев, кто вошёл, все с выражением уважения и почтения на лицах поднимаются и радостно, открыто улыбаются.
Профессор отвечает всем такой же широкой и искренней улыбкой, пожимает протянутые руки:
-- Рад тебя видеть, Ворон.
-- Доброго утра, Профессор!
-- Здравствуй, Гриб, дружище!
-- Со свиданьицем!
-- О! Гвоздь! Доброго утра!
-- И я рад увидеться!
-- Геракл! Приятно свидеться!
-- Со свиданьицем, Профессор!
Усевшись к столу, вновь пришедший потирает руки и с улыбкой спрашивает:
-- Угостите?
-- Всенепременно. Угощайтесь! -- отвечает Ворон.
Он с явным выражением удовольствия на лице наливает чаю из большого чайника для заварки и подаёт гостю чашку. Пододвигает вазочку с мёдом.
Геракл же кладёт на небольшую тарелку три пирожка и, поставив еду перед Профессором, поясняет:
-- С капустой, картофелем и ливером. С капустой -- самые удачные. Впрочем, это, как на чей вкус. Отведайте.
-- Спасибо, Геракл! С капустой -- мои любимые. А я там, в зале, в ожидании пока проверят, нет ли хвоста, пытался чаем с баранками развлечься… Нет, в одиночестве не доставило удовольствия!
Все искренне улыбаются в ответ на это признание.
Мы некоторое время наблюдаем, как люди у стола с удовольствием пьют чай и едят пирожки и перешучиваются.
Профессору явно понравился вкус чая, он удовлетворенно протянул:
-- О-о-о! И аромат! А цвет!
Ворон с самодовольным выражением лица наблюдает эту реакцию, похлёбывая чаёк из собственной чашки.
А Гриб шутит:
-- Ради такого удовольствия пришлось нам пострадать. Пока Ворон позволил приступить к чаепитию, он изрядно нас помучил.
В ответ на вопросительный взгляд Профессора пояснил:
-- Да мы тут настоящий колдовской процесс наблюдали. Сначала Ворон насыпал в чайник заварки и несколько минут грел его вместе с содержимым на самоваре, после чего налил, наконец, туда кипятку, но только на одну треть и опять поставил его на самовар преть, и лишь по прошествии не менее пяти минут долил, наконец, кипятку снова, но опять же не до верху, и, конечно, нам не дал, а вновь водрузил чайник на самовар…
Гвоздь, смеясь, перебил товарища:
-- Но страдали мы ведь не напрасно, вкус и аромат чая говорят сами за себя…
Но Гриб, не обратив внимания на справедливое замечание, продолжает ябедничать:
-- И ведь не даёт кипятку добавлять! Требует наливать только из заварочника…
Геракл, с удовольствием запивая чаем пирожок, тоже принял участие в жалобах на Ворона:
-- Полового совсем измучил, пока чайник для заварки выбрал! И старый должен быть, и чистый, и с какой-то чайной плёнкой внутри, мол, в старом чайнике чай всегда вкуснее, а та плёнка тоже улучшает его вкус…
Профессор, который в это время слушал, наслаждаясь вкусом пирожков и чая подытожил:
-- А ведь это следует запомнить. Ворон, дружище! Запиши свои рекомендации для моей кухарки, а я буду требовать их неукоснительного исполнения. Жить нужно со вкусом!
Все смеются:
-- Приятным вкусом того, что едим и пьём!
Ворон:
-- Непременно напишу. И запомните : так приготовленный чай следует выпить на протяжении ближайшего получаса. Позднее такого удовольствия уже не получите.
Гвоздь:
-- Получается, Профессор, появились Вы вовремя. И ожиданием не мучились, и получаса покудова не прошло…
Все негромко добродушно смеются.
Профессор, напившись-насытившись, отодвигает тарелку с чашкой, с удовольствием закуривает и спрашивает:
-- Ворон, а правило о том, что после чаепития чай следует выливать, что его нельзя оставлять на потом остаётся тоже в силе?
Ворон шутливо-важно, тоном знатока, подняв вверх указательный палец:
-- Разумеется, Профессор. Ведь свежий чай подобен бальзаму, а оставленный на ночь сродни укусу змеи.
Геракл со смехом:
-- Ну, Ворон, куда до тебя восточным мудрецам!
Профессор:
-- Запомним. Всегда с вами что-нибудь любопытное узнаёшь. Ну, да к делу, господа. Какие у вас для меня новости?
Тот же, самый младший из мужчин, двадцативосьмилетний жгучий брюнет по кличке Ворон, отложив пирожок, промокнув рот салфеткой, начинает обстоятельно докладывать:
-- Деревня гудит. Надежды на «полную волю» обмануты. Нет ни одной губернии, где бы крестьяне не выражали глухого недовольства. Но они всё равно продолжают уповать на доброго царя, не верят, что те законы исходят от него, тем более в то, что на два года остаются в прежнем подчинении помещику, что будут вынуждены ещё исполнять барщину и платить оброк. Особенно сильнО на сегодняшний день народное недовольство в Казанской и Пензенской губерниях, а так же в центрально-чернозёмных, в Поволжье и Малороссии. Как мы и предполагали. Там, где всегда особенно остро стоял аграрный вопрос…
Профессор перебивает:
-- Письменный отчёт готов?
-- До Вашего прихода успели только обменяться мнениями и всё обсудить. Ожидая вас, отдыхали. Напишем после Вашего ухода и передадим с мальцом, что вам ежедневно выпечку носит. С трактирщиком, как всегда, договорено. В пироге с грибами.
-- Проверьте, чтоб мальчонку не задержали и не обыскали по дороге.
-- Разумеется, его «проводят», как обычно.
Профессор:
-- А наша молодёжь, посланная в деревню…, что скажете об этом, Геракл?
Погасив свою папиросу, в разговор вступает следующий из сидящих за столом.
Это самый старший из них, маленький юркий блондин с острым колючим умным взглядом глубоко посаженных небольших серых глаз:
-- Сделано всё, что дОлжно. Народ верит и в подложные документы, и в украденную волю, и в то, что, подписав Уставные Грамоты, закабалит себя на веки и… И во все придуманные Вами, Профессор глупости. А так же крестьяне ждут, что через два года Царь явится сам и станет собственноручно всем, кто «не поддался», раздавать волю и землю… Хорошо поработали ребятушки!
Лысоватый коренастый шатен по кличке Гриб уточняет:
-- Ждут «слушного часа», который наступит к 19 февраля 1863 года, ко времени окончания введения в действие «Положений 19 февраля 1861 года». Вот тут-то, мол, старые «Положения» будут заменены другими, справедливыми. Но это уже народные выдумки. Мы к этому не причастны.
Все добродушно смеются.
Гриб, выпустив кольцо дыма, заканчивает свою мысль:
-- Я уже, честно говоря, запутался, где наши придумки, а где народные сказки. До смешного наивен народ. Вы оказались абсолютно правы и в том своём утверждении, что крестьяне легко поверят, что солдаты не станут стрелять, сделают, на худой конец, пару холостых залпов -- не более… У меня в голове не укладывалось, что такое приживётся! А, надо же, поверили, прижилось!
Обрюзгший, бритый на лысо, полный сутулый тридцатидвухлетний мужчина, по кличке Гвоздь, откинувшись на спинку стула, отогнав от лица дым собственной папиросы, подытожил спокойным докторальным тоном:
-- Нами и Вами, Профессор, ошибок допущено не было. Ни одной. Большие, настоящие, бунты начнутся уже сегодня–завтра. Всё идёт по плану. Я только что из Пензенской губернии. Там, вероятно, уже началось. В деревне Студенки. Не мог остаться, чтобы удостовериться, спешил на нашу встречу.
Профессор:
-- Спасибо, Гвоздь. Спасибо, господа. Порадовали. Обострение противостояния крестьянина и помещика в деревне, уверен, окажет своё воздействие и на развитие прогрессивного движения по всей России вообще. Активнее станет передовая молодёжь в кружках, шире будет распространяться наша литература.
Гвоздь, мечтательно прикрыв глаза, читает с пафосом, очень торжественно, дирижируя самому себе рукой, с зажатой в ней дымящейся папиросой, однако это выглядит не смешно, а как-то трогательно и наивно:
-- Пора открыть глаза уснувшему народу,
Пора лучу ума блеснуть в глухую ночь,
Событий счастливых естественному ходу
Пора энергией и силою помочь!
Все зааплодировали:
-- Браво! Браво, Гвоздь!
Тот искренне смущён:
-- Не мне «браво»! Добролюбову! Его стихи. Вспомнились к случаю…
Профессор:
-- Браво за отличное чтение! Вот подумал, кстати… Не следует ли еще раз напечатать и снова нести в деревню прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон»… Что скажешь, Гриб? Это по твоей части…
Человек, названный Грибом, соглашается:
-- А что… Там прекрасные призывы к организованному восстанию, замечательно разоблачается грабительский характер царской «воли»…
Профессор:
-- Да-да, Гриб, только крестьянская революция может свалить самодержавие и принести народу политические права и экономическое освобождение!
В разговор вступает Ворон:
-- Именно! Крестьянская революция, а не бунт! Наша молодёжь, находящаяся сегодня в деревне, должна повернуть народ от бунтов именно к революции.
Геракл останавливает их непомерные восторженные планы.
Подняв ладонь, он говорит:
-- Революция -- в идеале! Надо смотреть на вещи трезво, господа. У молодых людей, находящихся сегодня в деревне, нет ещё необходимой подготовки и убеждённости, чтобы поднять и вынести на своих плечах крестьянскую революцию.
Профессор, вздохнув, выныривает из мечтаний:
-- Вы, как всегда, точны, Геракл. Революция -- в идеале. Для начала, пока, достаточно и бунтов. Мы должны увидеть, на что настроен народ, насколько он решителен, как далеко согласен пойти. Пик бунтов, думаю, придётся на 1863 год Вот тогда-то мы и должны будем попытаться повернуть эти бунты на организованную революционную стезю.
Геракл, не успокоившись на сказанном, продолжает:
-- А сегодня, в тех местах, где бунты начнутся, следует сразу же выводить наших людей из деревень. Бунт начался -- уходи. Исчезни. Таков должен быть приказ.
Профессор:
-- Да-да. Следует смотреть правде в глаза. Молодёжь, конечно, донесла до деревни необходимые мысли и настроения, но она не только нужной подготовки не имеет, а и в её среде есть люди, пришедшие в наши ряды не … вполне … добровольно, а по меньшему или большему принуждению с нашей стороны. И, если они попадутся, последствия могут быть непредсказуемы…
Ворон добавляет:
-- Наоборот! Очень даже предсказуемы. А поэтому мы должны верных сохранить для 1863 года, а от балласта избавиться! И при этом ни в коем случае не насторожить власти!
Профессор предлагает:
-- Представителей балласта не только следует с благодарностью отпустить и никогда более не прибегать к их услугам, но и предупредить, что если из их уст вырвется … хоть одно лишнее слово…
Ворон:
-- А я бы настаивал на уст-ра-не-ни-и всех представителей балласта… Но, учитывая, что это невозможно, стану требовать устранения только самых трусливых и ненадёжных.
Геракл и Гвоздь, перебивая друг друга:
-- Ворон полностью прав. Именно так и следует поступить!
-- Полностью! Полностью разделяю эту мысль Ворона.
Профессор:
-- Вынужден с этим согласиться и я. А что скажите Вы, Гриб?
-- Не нахожу повода для возражений. А что там по польскому восстанию? У нас есть надежда на поддержку и с этой стороны?
Профессор:
-- Ничего конкретного сегодня не скажу, господа, но, полагаю, что такая поддержка всё же последует. Однако, боюсь, с некоторым опозданием.
Геракл, гася в пепельнице свою папиросу, задумчиво произносит:
-- Кровавыми и страшными для народа станут эти годы...
Профессор:
-- Согласен. Но кровь эта необходима. Она смоет веру в Царя. Она смоет верность и преданность. Чем больше мы сумеем пролить крови, тем лучше для нашего общего дела.
Он помолчал, отхлебнул чаю и, обведя присутствующих требовательным взглядом, продолжил:
-- Сейчас же главное, чтобы сегодня, в самом начале, всё это выглядело чистейшей воды народными бунтами. О нашем участии, руководстве, никто и догадываться не должен. Даже, если окажется, что план наш проваливается, пусть лучше провалится, чем будет выявлено наше участие на этом промежутке борьбы, когда мы ещё пока малочисленны, недостаточно сильны и организованы. Мы должны сохранить каждого из нас. Любой ценой.
Геракл подводит итог:
-- Согласен. И молодёжь начинаем выводить из деревень сразу с началом бунтов. Это на сегодня самое важное.
Профессор, молча, кивает и извлекает из портфеля бутылку дорогого вина, ставит её на стол и, обратившись к собравшимся, произносит:
-- Очень давно не собирались, каждый из нас наедине с самим собой оплакал нашего друга и соратника Тараса Григорьевича Шевченко. Теперь мы вместе. Поэтому давайте сегодня все вместе и помянем великого борца за свободу и отличного поэта.
Геракл вскрывает бутылку, разливает вино в чашки, из которых недавно друзья пили чай.
Собравшиеся за столом, поднимаются, берут каждый свою чашку и выпивают стоя и молча, не чокаясь.
Гвоздь, допив вино, произносит скорбно:
-- Рано ушёл. Не увидел тех бунтов, к которым призывал.
Ворон твёрдо и гордо:
-- Мы увидим. И мы их возглавим.
Все усаживаются на свои места с мрачными лицами.
Геракл задумчиво:
-- Знаете, друзья, тогда не принял, не понял, я этого стихотворения Шевченко на смерть императрицы Александры Фёдоровны, думал, нельзя, мол, так о женщине, да ещё только умершей, хоть она и жена врага… А потом, узнав о преждевременной кончине поэта, воспринял этот его гневный опус уже с торжеством. Помните?
Хотя лежачего не бьют,
Лежать, однако, не дают
Негодному … Тебя ж, о, сука!
И мы, и наши внуки,
И люди миром проклянут!
Не проклянут, а только плюнут
На тех раскормленных щенят,
Что ты щенила…
… А люди тихо
Без всякого лихого лиха
Царя на плаху поведут.
Профессор:
-- Да будет так!
Разливает вино. Все вновь выпивают стоя и не чокаясь.