Ты просишь, чтобы я рассказал тебе о своей жизни. Нет в ней ничего примечательного, она как у Ваньки-встаньки, знаешь такую игрушку? Как бы меня ни «валили», я всё равно вставал на ноги, назло своим врагам. Отца своего я не помню, мне не было и двух лет, как он умер от тифа во время гражданской войны в городе Златоусте. Осталось нас у мамы трое, самому старшему было двенадцать годков. А время-то было – врагу не пожелаешь. Как она вырастила нас, и чего ей это стоило, уже не узнаешь, она уже давно встретилась с тем, кому верна была всю свою долгую и трудную жизнь. Царство ей небесное. Всё нам пришлось испытать: и голод, и холод. Радости только было мало. Работать пришлось с «малых лет», правда больше забот лежало на моих старших братьях Фёдоре и Александре. На Руси всегда младшему достаётся «лучший кусок».
Время шло, старший брат, женившись, отделился, среднего взяли на «действительную», но наступило уже новое время, время колхозов и нам, «бесштанным», стало легче. Александр, отслужив действительную, женился, а я решил, что буду семьёй обзаводиться также после службы в армии. Но жизнь внесла свои коррективы: девку, с которой я встречался, решили выдать замуж в соседнюю деревню. Тогда ещё родители решали судьбы своих детей. Будущий муж её жил с отцом позажиточнее, чем я, безотцовщина. Но у моей «милашки» никакого желания не было выходить замуж за нелюбимого. В то время уже было такое, когда дети шли против воли родителей. Так поступили и мы. Однажды вечером я привёл свою Веру в свой дом и объявил маме и брату, что я женился. Брат только усмехнулся, а мама разразилась обычным своим ругательством: «ох, Ванька ж ты, Ванька, разъязви тебя в душу, что ж ты раньше-то ни слова не сказал». На том всё и кончилось. Пошли потом просить прощенья у её родителей, а родителям куда деваться, дочь-то одна, благословили, но всё-таки зять я у них был нелюбимый.
Перед войной годы были урожайные, хлеба мы получали помногу, девать было некуда. Привозили и ссыпали прямо во дворе. Часть мы продали, купили кое-какие вещи, сыграли мне свадьбу, а потом Александр и говорит мне: «Иван, давай тот хлеб, что в амбар засыпали, не будем трогать, время-то неспокойное, да и урожаи хорошие не всегда бывают. А хлеб есть-пить не просит». На том и порешили. Как в воду глядел брат. На войну с японцами он не попал, не успел доехать, Жуков поспешил с ними расправиться, а с финнами угодил в самый раз. Пришлось ему хлебнуть киселя по самую завязку. Был дважды ранен, а под самый конец войны получили мы «похоронку». Мама не стала его «отпевать», не поверила, что убит, и оказалась права: через три месяца после извещения Александр заявился домой живым и здоровым. Первое, о чём он спросил: «Где сын?». А сын, которому было всего-то два с половиной года, боязливо выглядывал из-за печья, куда забрался, после того как его болячки бабушка вымазала купоросом, но не испугался и не заплакал, когда его незнакомый дядька взял на руки и подкинул под самый потолок.
И жизнь в нашем семействе снова потекла своим чередом. Заканчивался год 1940. На семейном совете решили: если следующий год будет таким же урожайным, будем решать вопрос с отделением семьи Александра, мамин домишко был тесноват для двух семей. Но как гром среди ясного неба, пришла беда: война, о которой велись разговоры, началась. Половина мужиков нашей деревеньки в июле месяце были призваны в армию. Призвали и нас с Александром. Оставили мы своих жен в «интересном» положении, и повезли нас в сторону Ленинграда, как оказалось, воевать с финнами и немцами.
Формировалась наша часть в Ижевске, и в самом начале сентября мы уже были на переднем крае. О войне сейчас много написано: и правды, и вранья. Война дело сложное, а наша русская «безалаберность» преобладает всегда и во всем, в том числе и на войне. Но я не об этом хочу сказать, а о том, какой страх сковывает солдат, когда под грохот рвущихся бомб к окопам приближаются вражеские танки, а за ними идут и палят из автоматов наглые самодовольные сверхчеловеки. А ты должен его, страх, преодолеть и отвечать на огонь огнем. И начинает тебя переполнять ненависть и злость к врагу, тут и о смерти забываешь, одно в мыслях: остановить и заставить повернуть назад.
На войне страшно. Но страх плохой советчик. Выжить на войне он не помогает, наоборот. Я сумел подавить свой страх, потому может и уцелел в первых самых ужасных боях, когда небом безраздельно владели и немцы, и финны. С самолетами винтовками не навоюешь, а вой немецких бомбардировщиков до сих пор у меня в ушах стоит.
К 20 сентября в одном из боев мой брат Александр был ранен в руку и ногу, и командир отправил его с сопровождающим в медсанбат. Я предлагал тоже свои услуги, объяснив начальству, что я его брат и приложу все свои силы для доставки раненого. Но мои слова не возымели действия, и сопровождающим был назначен Михаил из соседней деревни… После войны Михаил рассказывал, как они попали в плен. Вгорячах Александр шел сам, а затем рана дала о себе знать, и он «обездвижился», Михаил же не смог, как он выразился, его «тащить». Так они и оказались у финнов в плену. Когда на второй день пленили остатки нашего полка и пригнали нас в населенный пункт, знакомые ребята сказали мне, что Александра только что увезли куда-то. Больше нам с ним свидеться не пришлось. Позже я слышал от пленных, что брат работал на лесозаготовках у финнов, у него открылись раны, и где-то в одном из лагерей на финской территории (наш располагался под Петрозаводском) он и кончил свои дни. Пленных-то в лагере содержали хуже собак, в голоде и холоде…