Глава 8. Путеводная звезда

При упоминании слова «деревня» у меня возникают ассоциации: с её  сегодняшним днём, неопределённым будущим и, конечно же, с трагическим, великим прошлым. Мне представляется, что в повествовании о судьбе российской деревни необходимо  показать связь времён, то есть обстановку в конкретном районе, селе, деревне в настоящее время.
– Возьми наш район и населённые пункты бывшего колхоза имени Ленина, – советует мне Кротов. – Среди них та самая Медянка, из крестьян которой происходил Иван Белобородов, ближайший соратник Емельяна Пугачёва. В этом селе с особой силой  бушевали послереволюционные крестьянские страсти. В 1918 году там было подавлено вооружённое восстание, в 1930 году – шла особо жёсткая коллективизация, в 70 – 80-е годы колхозники собирали рекордные урожаи хлебов, славились на весь Пермский край высокими результатами ведения животноводства и числом орденоносцев. Председатель колхоза был постоянным членом бюро райкома партии, кавалером самых высоких правительственных наград и делегатом съезда КПСС. Хотя, выбирая место действий прошлого и настоящего, можешь ткнуть пальцем наугад, куда угодно – картина везде будет одинаковой. Приоритет Медянки в том, что там сегодня имеется хоть какое-то хозяйство.  Не передовое в крае, но лучшее в районе. Будет о чём сказать…
На том  и решили.
Договорившись о встрече с руководителем хозяйства, я приехал в Медянку на рассвете. Выпавший накануне снег запорошил дороги. Я не заметил, проскочил отворот к правлению и, чтобы не плутать, остановил машину около сельского Дома культуры. Там два мужика мучились с двуручными лопатами – раздвигами, пытаясь расчистить небольшую площадь. Не смотря на то, что снега за ночь намело немного, работа у них не получалась. Толкать раздвиги не хватало сил.
Я подошёл к ближнему мужику и спросил, как проехать к колхозной конторе? Тот, что находился подальше, обрадовано принял моё появление за предлог отдохнуть. Бросив на землю лопату, попытался вместиться в неё, свернулся калачиком, поджал колени к подбородку и затих.
Мужик, к которому я обратился, хоть и раскачивался на широко расставленных ногах, но был в меньшем подпитии, нежели отдыхающий в лопате напарник. Окинув меня мучительным взглядом, что-то посоображав, покумекав, он радостно воскликнул:
«Так вот же контора. Там и бугор – Накаряков». Покачавшись, не переступая ногами ещё какое-то время, решил оправдаться передо мной:
«Ты нас не ругай. Дали аванс за труды, ну, за уборку. Напарник немного того… Слабак! Но ты не беспокойся, я его не брошу. Сей момент отвезу на лопате в фойе. Там тепло, пусть культурно отдыхает»…
Мне не жалко, пусть отдыхает, – подумал я. Ничего нового в подобной встрече нет. Медянка, видимо, живёт обычной для сегодняшней деревни жизнью. В ней представлены все типичные социальные категории обитателей: пенсионеры, гнездящиеся в маломерных корзинах прожиточного минимума;  «староверы», то есть те, кто был воспитан при социализме и до сих пор желает возврата в деревню ранее существовавших порядков; в противовес им – чётко выраженный класс тех, кто горой стоит за рыночную вольницу, и, конечно же, вечный сельский люмпен пролетариат, живущий особо утончёнными ощущениями одного дня, а то и часа. Его представители и повстречались мне у местного Дома Культуры.
С Сергеем Михайловичем, руководителем местного хозяйства, мы беседуем в кабинете, обставленном недорогой, новой, со вкусом сработанной мебелью. В нём, точно так же, как и во всём просторном двухэтажном здании, бросаются в глаза чистота и порядок. Только немного прохладно.
Словно угадав мои мысли, собеседник опережает вопрос:
– Здание обогреваем дровами. Так выгоднее. В морозные дни тепла не хватает, но это ничего по сравнению с тем, в каких условиях приходилось работать раньше.
Были времена, когда в этом промороженном кабинете, я мог продержаться не более полутора часов. От холода сводило руки, ноги и, даже губы. Не выдерживая пытки, я выбегал на улицу, грелся в машине минут двадцать и снова возвращался в кабинет к хозяйственным делам. Они шли неважно, все заработанные деньги уходили на оплату накопившихся долгов.
Хотя я знал на протяжении длительного времени большинство работников бывшего колхоза, с Сергеем Михайловичем мы встретились впервые. Я поинтересовался, откуда он и «какого будет рода»?
Здешний я. Из соседнего села Михино. Вы должны были знать моего отца – передового комбайнёра Накарякова. В детстве я постоянно помогал ему. Мне нравилось управлять комбайном. Намолоты зерна были отменными. Ведь у нас лучшие в районе чернозёмы. Наверно тогда и определилась моя дальнейшая жизненная судьба.
Много лет работал инженером, но, не скрою, хотелось порулить хозяйством. Вот и рулю. В начальный период перестройки руководители менялись часто, колхоз «таял» на глазах. К тому времени, когда я его возглавил, более половины имевшегося ранее  скота извели, пашню – запустили. Люди забыли, когда последний раз получали нормальную зарплату. Налоговых долгов накопилось столько, что хозяйство подлежало банкротству и ликвидации.
До того, как стал руководителем, считал, если доверят, быстро наведу порядок. Восстановлю производство и экономику. Оказалось, не тут-то было. В сельскохозяйственном производстве не всё зависит от местных руководителей. Каждое хозяйство является частичкой огромного многоступенчатого государственного механизма, и судьба его всецело зависит от того, в которую сторону чиновники вращают жернова этого механизма. Помогают селянам перемалывать трудности, или же перемалывают их самих.
Я встал у колхозного руля, когда государственная машина работала в разрушительном режиме. Воспитанный советской властью, я был убеждён, что всё, что происходит на селе – явление случайное и временное. Долго оно продолжаться не будет. Вернутся существовавшие раньше порядки. Государство вновь будет обеспечивать село дешёвыми кредитами и техникой, займётся социальными деревенскими проблемами.
Думал я так ровно до тех пор, пока у власти находился Б.Ельцин. Назначение В. Путина президентом страны воспринял положительно. Молодой, энергичный, властный. Однако эти же положительные человеческие черты президента убедили меня в том, что в России, на селе, возврата к старому уже никогда не будет. Нечего надеяться на манну небесную. Нужно основательно браться за дело и втискиваться в тот курс, который проводит правительство.
Чтобы избавиться от налоговых долгов, мне понадобилось два года. В то время государство пошло на небольшие уступки селу, разрешило проводить реструктуризацию, то есть погашение долгов по согласованному графику без дальнейшего начисления пени и штрафов, которые превышали основной долг в несколько раз. Пришлось сократить, или убрать полностью многие расходы.  Тогда-то даже контору зимой не отапливали, деньги экономили. Никому не начисляли зарплату. Всё, до копейки, что хозяйство зарабатывало на протяжение двух лет перечисляли государству.  Естественно, мы понесли большие потери. Самое главное - потеряли многие кадры. И, всё же выстояли, выдержали, рассчитались с долгами. Получили «пропуск» на работу в новом капиталистическом укладе российской сельскохозяйственной экономики.
Далеко не все, даже соседние с нами хозяйства, смогли тогда выдержать открытое давление власти и выжить. Большинство их обанкротилось…
Встал вопрос: чем заниматься? Какую продукцию можем производить прибыльно поредевшим коллективом и небольшим количеством сохранившейся техники? Мясо и овощи уже потоком шли из-за границы. Для выращивания товарного зерна не было ни машин, ни средств, ни кадров. Поэтому основным занятием стало производство молока. В нём мы и преуспели. Хотя, если задуматься, мы начинали работать и работаем сейчас на той основе, которая досталась в наследство от колхозных времён. То есть, как «варились в собственном соку, так и варимся до сих пор». С наступлением рыночных отношений никакой научно – технический прогресс нас не затронул. Всё, что можно, мы сами, по своему разумению подстраиваем, подлаживаем, подгоняем под «новизну». Решаем те проблемы, которые сельские специалисты знали всегда, но раньше решить не могли. Например, в былые времена весь зернофураж колхозы сдавали в государственные закрома. Скотину кормили пустой соломой, да некачественным силосом. Плохие надои власти объясняли низкой ответственностью колхозников за порученное партией дело.
Сейчас мы не содержим коров, как в советское время, а кормим их. Отсюда и результат. Коров имеем в два раза меньше, чем в бывшем колхозе, а производим молока – в два раза больше. За счёт этого и выживаем в условиях рыночной конкуренции.
– Ваше хозяйство сродни фермерскому, оно единственное, затерялось  на десятках тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий. Не задумывались над тем, как повысить его жизненную устойчивость за счёт освоения производства других продуктов? –  задаю вопрос Накарякову.  – А, может быть, вам стоит отойти от реализации сырого молока и организовать его переработку? Когда-то я слышал рассказы местных старожилов о том, что в Медянке варили известный на всю страну сыр. Якобы сам Уинстон Черчилль ел его и нахваливал… Это же готовый, мощнейший бренд для местной молочной продукции.
– Много раз думал над тем, о чём говорите. Понимаю, застой в наших делах равнозначен погибели. Однако выхода из ситуации сырьевого молочного «монопроизводства» пока не нахожу. Все мои благие мысли упираются в безденежье. Несмотря на то, что мы работаем успешно, доступа к кредитам нет. В тех условиях, в которых находится наше хозяйство и сотни других, подобных в крае, мы выстраиваем производство, исходя из того, чем располагаем, точнее – чем не располагаем.
Думал я и о собственной переработке молока. Прибросил, посчитал, оказалось, при наших объёмах переработка не оправдает себя. К тому же она будет конкурировать с крупными комбинатами. Это не реально.
Ну, а что касается былых времён, то, действительно, когда-то в Медянке работал знаменитый на всю страну сырзавод. Производил он отменный «Костромской» сыр. С этим сыром связана такая история.
Как известно, премьер – министр Великобритании, Уинстон Черчилль славился чрезмерным чревоугодием. Во время Ялтинской конференции 1945 года Черчиллю столь полюбилась высокогорная форель, ежедневно поставляемая на его кухню в Воронцовский дворец, что он подарил свои золотые часы ответственному за это дело сотруднику НКВД.
Только одним эпизодом, связанным с пристрастием Черчилля к хорошей кухне легенда тех дней не заканчивается. Когда Сталин, на правах хозяина, давал обед, Черчилль обратился к нему с вопросом: – Где в России варят замечательный сыр, такой, что находится на обеденном столе?
Как пишут краеведы: «Сталин  распорядился выяснить, где произвели сыр? На головках сыра имелся номер, по нему помощники вождя узнали: продукция изготовлена в Медянке. Сталин послал сыроделам благодарственную телеграмму, позднее они получили государственные награды».
Сырзавод располагался в примитивной деревянной постройке. Сейчас там пустырь, даже гнилушки не сохранились… 
  – Сложности в вашей работе заключаются не только в отсутствии средств на развитие производства. Наверно, и с кадрами не меньше проблем? – спрашиваю Сергея Михайловича.
– Конечно, кадров не хватает. Как выхожу из положения? Привлекаем людей всем, чем можем. Правда, возможности наши не велики…
– В Медянке проживает около тысячи человек. Вокруг неё расположены крупные деревни, в которых ранее были бригады колхоза. В вашем хозяйстве работает менее 200 человек, чем занято остальное население? Ведёт личные подсобные или фермерские хозяйства? Чем кормится?
– Да какие там фермерские хозяйства? Их у нас со времён революции не было, нет и, наверняка, уже никогда не будет. Не надо морочить головы доверчивых людей мифическими фермерскими хозяйствами.
Что касается личных подсобных хозяйств, то картошку, кое-какие овощи люди сажают. А вот животноводство, извели полностью. Ещё лет пять – шесть назад жители Медянки держали свыше 400 коров, если не больше. На сегодня в их дворах осталось не то 10, не то – 12 коров. К весне останется пять – шесть.  Тогда жители села, основанного более 350 лет назад, и всегда имевшие пристрастие к личным подворьям, пойдут смотреть на коров, как на диковинку, на нашу ферму.
– Ситуация, конечно, драматическая. А в чём её причины? Людям не дают, мешают держать скотину?
– Да нет. Мешали и не давали держать живность на личных дворах в советские времена. Сейчас никто не мешает, точно так же, как никто и не помогает. В жизнь на селе никто не вмешивается, она идёт своей колеёй. Жаль только, идёт в одном направлении -  на угасание.
Пожилые люди теперь получают хоть и небольшие пенсии, но регулярно. При желании они могут позволить себе купить пакет молока. Трудоспособное население Медянки тоже не держит, и не будет заниматься подворьем. Дело в том, что многие местные жители уже не крестьяне - рабочий класс. Пролетариат. Устроились работать вахтовым методом у нефтяников, газовиков, строителей, получают приличную зарплату и появляются на селе только затем, чтобы отдохнуть, расслабиться. Хотя и отдых у нас специфический, спартанский. Вода – в дефиците, газификации нет, удобства во дворе.  Поэтому бывшие крестьяне и их потомки мечтают не о коровах и свиньях, а о том, как быстрее купить квартиры в городе и навсегда покончить с деревенской жизнью…
– И какой же вам видится перспектива?
– Самым больным местом в хозяйстве стала ветхость производственных помещений. Я давно стучусь во все двери. Прошу оформить банковский кредит. Не получается. Но и альтернативы строительству у нас не существует. Построим животноводческий корпус, будем жить дальше. Не построим, не станет хозяйства. Двести человек окажутся безработными, а сам я буду вынужден признать, что жизнь не удалась. Более десяти лет потратил впустую. Конечно, опускать руки и ждать конца света не собираюсь. Буду биться за выживание хозяйства до последней возможности. Такая наша перспектива.

***
Прошло полтора года после посещения Медянки. Содержание разговора с Накаряковым всё это время хранилось в моём блокноте. Хотел посмотреть, как будут развиваться дальнейшие события. И вот, я снова побывал в Медянке, встретился с Сергеем Михайловичем. То, что увидел и услышал от него, похоже на действия героя в некогда популярном фильме «Коммунист». Помните, добросовестный и честный рядовой член партии, участник одной из первых советских строек, в одиночку, не щадя жизни, борется с противниками, валит вековые деревья, чтобы растопить паровозную топку и двигаться вперёд…
Накаряков собрал все средства в хозяйстве, сделал заём и отважился начать строительство крупного молочного комплекса с японской производственной технологией на удалённой от села площадке. Где взять основную сумму необходимых средств и как решить миллион возникших в связи со строительством вопросов, он пока не знает. Но не сдаётся, твёрдо верит в свою путеводную звезду и счастливое свершение задуманного проекта…