В комнату вошла Авдотья Семёновна. В руках она держала керосиновую лампу, от которой шёл слабый, мерцающий свет.
Сквозь смеженные веки наблюдала за ней, ожидая подвоха.
У меня уже не осталось сомнений, что в чай было что-то подлито.
Снотворное, или отрава?
Её внимательный взгляд прошёлся по мне. Я даже ощутила под одеялом щекотку возле пальцев ног.
– Сладких снов, княжна. Простите, но это ради вашей безопасности.
От сердца сразу отлегло. Зла мне не желают.
Поставив лампу на жардиньерку, Авдотья Семёновна вынула из корсета ключ и вставила его снаружи в замочную скважину.
Пора прекращать изображать из себя «спящую красавицу».
– Не стоит закрывать на ключ, никуда не сбегу.
– Вы не спите. Даже мой отвар из трав не помог…
– Зачем вам понадобилось усыплять меня? – спросила я, поднимаясь.
– Ну, раз вы не спите, прошу составить мне компанию. Всё объясню.
Она вышла, а я последовала за ней.
Мы зашли в комнату, в которой на почётном месте стоял… граммофон. Достаточно поставить пластинку, накрутить ручку, развернуть рупор, и можно танцевать фокстрот, отплясывать польку, или кружиться под вальс Штрауса.
А можно остаться с музыкой наедине.
– К сожалению, не могу сейчас завести граммофон.
Боюсь, это вспугнёт того, кого я жду. А так бы хотелось под музыку потанцевать. Надеюсь, вы составите мне компанию, когда всё закончится.
«Женщина, не танцую.
Женщина, я не танцую.
Хватит улыбаться.
Нормально с ориентацией»…
– пришла на ум песенка, ставшая популярной в моём времени.
Только очень сомневалась, что передо мною женщина.
– Может, настало время признаться, кто вы на самом деле. Хотя постойте. Давайте угадаю сама.
Вы – не Авдотья Семёновна. Вы её брат.
– Как догадались? Думал, что весьма убедителен в роли сестры.
Даже пожертвовал усами, а для гусара… позвольте представиться – корнет Иван Семёнович Изъединов, к вашим услугам.
– И зачем весь этот маскарад, корнет? Мой очаровательный корнет. Последнее не относится к вам.
– Дело в том, что после смерти родителей, мы остались с сестрой вдвоём. Люди мы не богатые. Имение, пожалованное нашему предку – Шагарово, перешло его племяннице, а от неё к зятю – Оресту Алексеевичу Карпову. Потом сдано фабриканту Ауэрбаху, который устроил в этих местах фарфоровый завод. Дело не пошло, и Шагарово пришло в упадок.
Сестра вышла замуж за дальнего родственника – господина Рудакова, а вскоре овдовела.
В наследство ей достался этот дом, который из-за ненадобности решила продать, а перед продажей взглянуть на него, чтобы не продешевить. И в первую же ночь произошло нечто, что заставило нас пересмотреть планы.
Сестра пошла к себе почивать, а я остался здесь. Сидел в кресле, читал, когда раздался крик, потом ещё и ещё. Кричала моя сестра. Её крики заглушал свист.
Сразу бросился туда, откуда раздавались звуки.
Дверь оказалась заперта. Мне с трудом удалось выбить её.
Ворвавшись в комнату, увидел сестру, лежащую на полу.
Когда склонился над ней, она прошептала:
– Пёстрая лента,- договорила я за него.
– О! Вы знакомы с творчеством сэра Артура Конан–Дойля?
Нет, это была не змея.
Её отстегал кнутом призрак монахини.
– Неужели? – я с сомнением встретила его слова.
– Клянусь честью. Сестра произнесла именно эти слова. Она не склонна ко лжи, и… её спина была вся покрыта рубцами.
Могу добавить, что покойный супруг любезной сестрицы скоропостижно скончался по приезду из Москвы.
Когда его обмывали, на его теле были такие же отметины.
– Если предположить, что ваш шурин, будучи в Москве, заехал сюда, то взаимосвязь отметин его и вашей сестры – очевидна.
А что прислуга, она что-нибудь знает о том, что творится в доме?
– Ничего. Так, по крайней мере, утверждают. Однако не соглашаются остаться здесь ночевать. И я видел в их глазах страх.
Тогда решил сам разгадать сию тайну.
Оставив сестру в Петербурге под присмотром врачей и сиделки, приехал сюда под её именем. Тем более, что мы с ней настолько похожи, что нас можно спутать.
Взглянув на статного молодца в женских тряпках, провела параллель между ним и его сестрой, и подумала, «что есть ещё женщины в русских селениях».
– Скажите, сколь долго Марыся живёт здесь?
Ответить он не успел.
Дверь противно заскрипела и захлопнулась. А потом послышался звук поворота ключа в замке.
Переодетый в женский наряд корнет бросился к дверям, но запутался в юбке. Опоздал бы в любом случае. Нас закрыли в комнате. Мы оказались в ловушке.
– У вас ведь есть ключ. Возможно, подойдёт.
– Тут все двери открываются и закрываются одним ключом. Только, – добавил он, сокрушая мою надежду, – я оставил его в ваших дверях. Обойдёмся без него.
Недооценила я корнета, считая его ветреником и дамским угодником. Он проявил смекалку, сняв дверь с петель.
Силён!
Мы выбежали в коридор. Впереди мелькнули два силуэта.
У одного – светлые длинные волосы. Марыся?! Другой, почти сливался со стеной.
– Кто находится ещё в доме?
Корнет не ответил.
Опять двери встали на нашем пути. Их закрыли перед нами, на этот раз бесшумно.
К нашему несчастью, под дверью не было щели. Снять её, просунув в промежуток пальцы, не представлялось возможности.
– Выбить не получится сразу. Можно попытаться, но уйдёт слишком много времени, – сказал мой спутник.
– Есть другой выход?
– Через оранжерею, – вспомнил он.
Нам пришлось сделать круг. Прошли через оранжерею с полузасохшими цветами (видимо никто не утруждал себя поливкой). И этот выход оказался заперт.
Что помешало нам разбить стеклянную дверь?
Зрелище, которое предстало перед нашими глазами.
Мырыся в халате цвета марсала.
Конечно, она не знала, что это самый модный цвет 2015 года.
Благородный и одновременно обольстительный бордовый оттенок с коричневым подтоном, получивший своё название в честь сицилийского десертного вина.
Марыся скинула халат, под которым даже рубашки не оказалось.
Я мельком глянула на её полностью обнажённое тело и отвела глаза. Нет, не из скромности. Что я голых женщин не видела?
Меня заинтересовал её спутник, точнее – спутница. Ибо это была монахиня. Ряса, куколь – капюшон, скрывающий под своим покровом лицо. Лицо, которое открыто только вечности.
В руках она держала что-то вроде плётки.