1.
Дина Грушева умерла двадцать первого июня двухтысячного года. Всё началось, казалось бы, на совершенно пустом месте. Где-то после полудня девушка пожаловалась на боль в груди. Мать посоветовала ей прилечь, но в два часа дня Дина неожиданно начала харкать кровью. Вызвали «скорую», но на пути в больницу девушка умерла.
По словам родителей, Дина никогда в жизни не курила, не баловалась наркотиками, и вскрытие подтвердило их слова. Медэксперт Альберт Николаевич Макаров сказал:
– Ничего не понимаю. Никакого туберкулёза, никакой патологии, ничего. Неожиданный разрыв правого лёгкого, как будто в неё зашили взрывное устройство. В моей практике такого никогда не было.
Альберта Николаевича никак нельзя было назвать дилетантом. Ему было шестьдесят три года, из них тридцать лет он работал медэкспертом. Но с таким случаем он действительно столкнулся впервые.
Альберт Николаевич предложил отвезти тело девушки в областной центр для более детального исследования, но Александр Грушев, отец Дины, не согласился. Он так посмотрел на эксперта, что у того пропало всякое желание разговаривать.
Тело забрали из морга, и двадцать третьего июня Дину Александровну Грушеву похоронили на Похмелецком кладбище.
2.
Грушевы переехали в Похмелецк всего за полгода до этого. Александр Грушев был атомщиком, а между городами Похмелецк и Ноябрьский собирались строить атомную электростанцию. После смерти дочери Ольга Михайловна Грушева села на успокоительные таблетки, а Александр Владимирович с головой ушёл в работу.
Первого июля Александр Владимирович написал заявление в милицию о том, что его дочь не просто умерла, а была отравлена экзотическим ядом.
– Жаль, что я не позволил тогда отвести её в область, – добавил Грушев. – Но, наверное, и сейчас ещё не поздно.
– То есть вы хотите провести эксгумацию? – уточнил старший лейтенант Москвин, принимавший заявление.
– Но я не имею права давать такое разрешение. Я должен получить санкцию прокурора.
– Ну так получайте, – бросил Грушев и вышел.
Заявление об убийстве игнорировать нельзя. И Москвин обратился в прокуратуру за ордером на эксгумацию.
В прокуратуре встревожились. Если судмедэксперт не смог определить, что девушка была отравлена – значит, он допустил халатность, что уже само по себе плохо. Но если он предпочёл ничего не заметить?! Это уже серьёзное должностное преступление.
Прокуратура дала «добро» на эксгумацию и назначила служебную проверку деятельности Макарова.
Десятого июля кладбище было оцеплено нарядом милиции. Тело Дины было извлечено из могилы и отправлено в областной центр для расширенного посмертного исследования.
Однако и в области ничего не обнаружили. И служебная проверка не выявила в действиях Макарова ничего противозаконного. Двенадцатого июля тело девушки вернули на кладбище, и на следующий день Москвин пришёл к Грушевым домой.
– Почему вы решили, что ваша дочь была убита? – спросил он.
Ответ Грушева был более чем странным.
– Диночка явилась ко мне ночью, – сказал Александр Владимирович. – Явилась и сказала, что её убили. Отравили… И добавила, что ей не будет покоя, пока убийцу не найдут, поэтому мы должны написать заявление.
– Но ведь экспертиза ничего не обнаружила, – возразил Москвин, начиная терять терпение. Он хотел добавить, что за ложное заявление Грушеву грозит срок… Но, взглянув в глаза Александра Владимировича, решил промолчать. Из глаз Грушева тянуло холодом смерти. Смотреть в них было хуже, чем в ствол пистолета.
– Ну что ж… значит, современными средствами этот яд определить невозможно, – спокойно подытожил Александр Владимирович.
3.
Той же ночью лейтенант Москвин увидел сон.
Он, как всегда, возвращается с работы. Внезапно его окликает приятный женский голос:
– Товарищ старший лейтенант!
Москвин оборачивается и видит высокую рыжеволосую девушку лет девятнадцати или двадцати. Она стоит в пол-оборота к нему, и её лицо скрыто длинными волосами, поэтому он не может её узнать. Но, тем не менее, что-то в ней кажется тревожно знакомым.
– Вы часто заваливаете дела, товарищ старший лейтенант? – спрашивает девушка и поворачивается к Москвину лицом. И он узнаёт Дину Грушеву. Узнаёт, потому что накануне видел её фотографию.
Москвин хочет что-то ответить, но слова застревают у него в горле.
– Ты мне нравишься, ментяра! – продолжает Дина с улыбкой. – ОЧЕНЬ нравишься. Скоро ты ко мне придёшь.
– Как? – спрашивает Москвин.
Дина смеётся:
– Ты знаешь, ментяра. Ты всё ОТЛИЧНО знаешь!
Москвин на мгновение ПОНИМАЕТ, ЧТО ОНА ИМЕЕТ В ВИДУ. Но в этот момент до него доносится странный звон…
…и Москвин просыпается.
4.
Весь день он не мог думать ни о чём, кроме своего сна. Всё валилось из рук. К счастью, в этот день похмелецкий уголовный розыск отмечал день рождения своего начальника.
Банкет затянулся до полуночи. Москвин, обычно непьющий, выпил слишком много, и к концу вечера уже с трудом стоял на ногах. Ему предложили остаться переночевать в кабинете, но Москвин пошёл домой.
По пути он почти протрезвел и вспомнил свой сон. Этот сон казался Москвину всё менее глупым. И ему становилось ещё страшнее.
– Товарищ старший лейтенант, вы часто заваливаете дела?
Он обернулся… точно так же, как в своём сне. И увидел Дину Грушеву.
– Ну что, ментяра, решился?
– На что? – Москвин старался говорить спокойно, но его голос дрожал.
– Прийти ко мне.
Её изумрудные, почти кошачьи глаза гипнотизировали. Страх уходил, как вода в песок. Растворялся. Всё становилось неважным.
Не очень понимая, что он делает, старший лейтенант Москвин достал из кобуры служебный пистолет, приставил ствол к глазу и нажал на курок.
Все решили, что он напился в буквальном смысле до чёртиков и потому застрелился. Похмельчане ещё некоторое время обсуждали смерть Дины Грушевой, но вскоре разговоры стали затихать. Через полгода родители Дины уехали из города, и к следующему лету вся эта история благополучно забылась.
Однако она имела продолжение.
5.
21 июля 2001 года
Андрей Кобрин ехал на своём мотоцикле, предвкушая заслуженные выходные. Целую неделю он надрывался на текстильной фабрике, обслуживая трепальную машину… а сегодня пятница, и можно целых два дня не думать о работе.
Андрей остановил мотоцикл у ларька. Постовых поблизости не наблюдалось, и Андрей решил выпить банку пива. А что такого? Он выпьёт пива и зажуёт целой упаковкой «Даблминта», так что ни одна собака не унюхает.
Да в конце концов, разве он не имеет права расслабиться хоть немного?! Работать на трепалке только со стороны легко: врубай машину, загружай сырьё да следи, чтобы в неё не попало ничего постороннего, включая твои руки… А на деле? Ого! Хуже всего становилось к концу смены. Голова гудела, в глазах стоял туман, и не свалиться в трепалку становилось всё труднее.
Андрей уже почти прикончил банку «Степана Разина», когда услышал:
– Молодой человек, не подвезёте?
Андрей обернулся и увидел девушку. Высокая, рыжая, зеленоглазая. Почему-то, несмотря на жару, в наглухо застёгнутом платье с закрытым воротом. И странно бледная. Хотя… чего тут странного? У рыжих часто бывает бледная кожа.
– Вам куда? – спросил он.
– До кладбища не подкинете?
Это было странно. Андрею было совсем не по пути, к тому же что девушке делать вечером на кладбище?
– Даже не знаю, – сказал он с сомнением. – Мне ж совсем в другую сторону ехать… И вообще, я только что с работы.
Девушка улыбнулась:
– Ну слушай, это ж пять минут! Подбрось, а? Сделай доброе дело!
Перед взглядом этих по-кошачьи зелёных глаз мог устоять только импотент или гомосексуалист. Андрей не был ни тем, ни другим, и поэтому сказал:
– Валяй, залезай. Кстати, меня зовут Андрей.
Взгляд девушки сразу стал острым и холодным.
– Я с кем попало не знакомлюсь! – сказала она голосом королевы, которую попытались соблазнить за три российских рубля. – И мне ещё никто не говорил «валяй-залезай»!
– Ну и хрен на тебя.
Андрей повернулся к мотоциклу, надел шлем и нажал стартер. Обернувшись, он увидел, что девушка уже ушла. Ну и пожалуйста. Он, кстати, ничего такого не мел в виду. Всего лишь хотел узнать, как её зовут. Да, на секунду он представил, как она будет выглядеть без своего закрытого платья. Но об этом думает каждый здоровый мужик – если, конечно, он не импотент. Или не «голубой».
Андрей прибавил газу и поехал домой.
6.
24 июня
Оля Шушина проснулась от звонка будильника, подумав о том, как ей не хочется идти на работу в пекарню… Накануне Оля допоздна гуляла на дискотеке, и сегодня её настроение никак нельзя было назвать рабочим. Больше всего ей хотелось выйти замуж за преуспевающего бизнесмена или бандита, чтобы можно было не работать.
Со слипающимися глазами Оля пошла в ванную, почти на ощупь нашарила сигареты, закурила и принялась причёсываться. Сразу же после школы она стала курить открыто, решив, что уже достаточно взрослая для этого. И вот уже четыре года дымила как паровоз.
Сигарета и расчёска, как всегда, помогли Оле проснуться окончательно. Оля наконец открыла глаза…
И остолбенела. Из зеркала на неё смотрела незнакомая девушка с расчёской в руке. Она была непохожа на Олю, как день непохож на ночь.
У Оли волосы чёрные, как вороново крыло, настолько густые, что с трудом поддаются расчёске, и очень длинные, до пояса. А у девушки в зеркале волосы рыжие, едва доходящие до груди.
Олю никак нельзя назвать толстушкой и даже «пухленькой», но она и не худенькая. А зеркальная девушка была болезненно худой.
И черты лица различались. У Оли чёрные, под стать волосам, глаза, чуть вздёрнутый очаровательный носик и пухлые губы, прямо-таки созданные для жизнерадостных улыбок и поцелуев. А у её «отражения» глаза зелёные, прямой тонкий нос и такие же тонкие губы. Неприятные губы – бледные почти до синевы и, как показалось Оле, в пятнах крови.
Оля помахала рукой, и девушка повторила её движение. Оля отложила расчёску, и «отражение» сделало то же самое.
В дверь ванной постучалась мать.
– Оля! Ты не опоздаешь?
– Пока, подружка, – бросила Оля своему «отражению». И вышла.
Весь день она не вспоминала об этом. Однако вечером вновь увидела своё новое «отражение». «Интересно, что это такое? – думала девушка. – Я сошла с ума?»
На следующий день у неё был выходной, и Оля пошла гулять по городу без всякой цели. Внезапно она услышала мужской голос:
– Дина! Подожди, Дина!
Оля обернулась. Кроме неё и какого-то мужчины, на улице никого не было. Мужчина догнал Олю, взглянул ей в лицо, смущённо кашлянул и сказал:
– Простите, обознался.
И поспешно ушёл.
Оля нахмурилась. Дина – редкое имя. Может, она похожа на кого-то по имени Дина?.. И вдруг, без всякой причины, Оля подумала о Дине Грушевой, умершей год назад. Её смерть и то, что за ней последовало, некоторое время обсуждал весь городок. Такая тёмная история вышла… Тело Дины даже выкапывали из могилы, возили зачем-то в область…
Внезапно Оле захотелось увидеть фотографию Дины. Узнать, какой она была.
Двадцать шестого Оля не пошла на работу, сказавшись больной. Дождавшись, когда мать с отцом уйдут, она вышла из дома и пошла на кладбище, благо оно было всего в трёх кварталах.
«Колесников Степан», – читала она надписи на памятниках. – «Юдин Пётр… Москвин Николай…» И вот, наконец: Грушева Дина Александровна.
Оля подняла глаза от надписи к фотографии… И обомлела. С дешёвого железного памятника на неё смотрела та самая девушка, которая отражалась в зеркале вместо неё. А на стекле, закрывающем фотографию, Оля увидела своё собственное отражение. Оля легко коснулась фотографии пальцем и подумала: «Мы с ней совсем не похожи…»
Некоторое время она сидела у могилы на корточках, курила сигарету, думая о своём. Пепел она стряхивала в ямку, которую выкопала носком туфли. Наконец девушка встала, затоптала окурок и пошла домой.
У ворот кладбища Оля обернулась и прошептала:
– Ну что, Дина, теперь будем жить вместе.
7.
28 июня.
Озеро Чистое в пятидесяти километрах от Похмелецка знаменито почти на всю Россию. На турбазах, расположенных по его берегам, отдыхают люди из Москвы, Петербурга и других городов. Среди них попадаются и знаменитости.
В то лето на озере отдыхал Иван Жарков – знаменитый писатель, автор романов ужасов.
Двадцать восьмого июня он пошёл бродить по лесу. Хоть здесь он мог побыть не «знаменитостью», а просто человеком.
– Извините, вы не Иван Жарков? – внезапно окликнули его сзади.
– Нет, я его двойник, – грубовато ответил Жарков и обернулся.
Он увидел высокую рыжую девушку в зелёном платье с наглухо закрытым воротом. Девушка была худая и болезненно бледная. Её худоба напомнила Жаркову его тётку, умершую от рака. В последние месяцы она так же исхудала. А вот бледность девушки походила… на трупную. В своё время Жарков поработал санитаром в морге. И эту восковую бледность узнал с первого взгляда.
Но он тут же послал подальше эту глупую мысль. В конце концов, могло быть виновато освещение – деревья здесь стояли плотной стеной, и листва не очень хорошо пропускала солнечный свет.
– Я просто хотела казать, что если вы Жарков, то скоро вам будет о чём написать. – Девушка улыбнулась, и её улыбка заледенила писателя до костей. – А если вы не он, то извините.
– Чёрт бы вас, читателей, побрал! – взорвался Жарков. – Что у вас за манера? Как видите писателя, так непременно надо идею подсунуть! Неужели нельзя просто так поговорить?!
– Можно и просто так. Меня зовут Дина. А вас я знаю.
– Я уже сказал вам, что я…
– Да, да, вы двойник. Не надо. Я вас насквозь вижу.
– Ещё раз повторяю, – сказал Жарков. – Настоящий Жарков сейчас отдыхает в Греции. А я за него тут отдуваюсь, он мне за это платит.
– Не надо, – повторила Дина. – Я вас насквозь вижу.
И, прежде чем Жарков успел ответить, странная девушка уже ушла – он даже не заметил, как. Только на ветке орешника остался бинт, пропитанный засохшей кровью.
Писатель усмехнулся и пошёл обратно к турбазе. Его сердце бешено колотилось, но в голове бушевала свежая идея. Ивана Жаркова теперь волновало только одно: добраться до своего коттеджа, сесть за стол и включить свой «ноутбук».
8.
15 августа.
Утром смотрителя городского кладбища нашли убитым.
Это был тихий старичок, год от года спивающийся всё сильнее. Впрочем, свою работу он выполнял хорошо.
Старика нашли недалеко от могилы Дины Грушевой. Убийца перерезал ему горло и вырезал сердце и печень. Всё это очень напоминало ритуальное жертвоприношение друидов.
Милиционерам было известно, что кое-кто из похмелецкой молодёжи входит в сатанинскую секту. До этого в милицию обращались разные люди с просьбой арестовать всех сатанистов, но никто эти просьбы всерьёз не принимал. До тех пор, пока не произошло убийство.
Капитан Кобылин, которому поручили это дело, был твёрдо убеждён, что сатанисты тут ни при чём. Его пятнадцатилетняя дочь тоже входила в эту секту. Насколько было известно капитану, весь их «сатанизм» заключался в поклонении жутким идолам (выглядевшим как помесь паука с медузой и немецкой овчаркой) и слушании тяжёлой музыки. Однако он должен был реагировать на любой сигнал – хотя бы для того, чтобы создать в глазах начальства видимость работы.
Из пятнадцати сатанистов арестовали двоих – братьев Анатолия и Николая Терёхиных. Они не помнили, где провели ночь на пятнадцатое августа. По их словам, они напились, отмечая «день Вакиньяна», чёрного лесного божества из индейской мифологии.
«Всё может быть, – рассуждал Кобылин. – Если человек по такому поводу нажрался – мало ли что ему в голову придёт? Тем более, у одного из них погоняло Друид… Один Варвар, другой Друид… два брата-акробата, чёрт бы их побрал».
Однако всё это могло быть не более чем совпадением. Свои странные прозвища Николай и Анатолий получили пять лет назад, задолго до того, как связались с сатанистами.
Вечером того же дня в милицию позвонила женщина, живущая неподалёку от кладбища. Она сообщила, что на одной из могил горит костёр.
– А ты говоришь – не сатанисты, – сказал капитан Бояринцев, дежуривший с Кобылиным в тот вечер. – Кому ещё на кладбище костёр жечь?
– Ни хрена подобного, – возразил Кобылин. – Мы у них сегодня такой шухер навели! Думаю, они затихаряться на время. Не совсем же у них мозги отморожены!
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Бояринцев. – От этих придурков всего можно ожидать. Наслушаются музыки своей долбаной и бесятся с жиру… Ладно, поехали.
Через пятнадцать минут они были на месте. Уже стемнело, и костёр на кладбище был виден издалека.
– Где это, как думаешь? – спросил Бояринцев.
– Где-то в середине. Там Кольки Москвина могила, вроде бы…
– Ага. И Дины Грушевой.
Произнеся эти слова, Бояринцев вздрогнул. С чего это, скажите на милость, он вспомнил о Дине Грушевой, которую даже никогда не видел? Кто это такая, вообще?
– Ладно, пошли, – сказал Кобылин и вытащил пистолет.
Пройдя метров тридцать, оперы легли на землю и продолжили путь по-пластунски.
Костёр горел на могиле Дины Грушевой. Не рядом с могилой, а на самой могиле. Вокруг сидели человек пятнадцать – парни и девушки от семнадцати до двадцати лет. Среди них особенно выделялся мужчина лет сорока, похожий на учителя… или на писателя. Милиционеры подползли ближе.
– Опять за старое, – вдруг прошептал Бояринцев.
– Чего?
– Вон, парня видишь? Лицом к нам сидит? Это Андрюха Кобрин, я его когда-то в спецшколу отправлял. Потом он вроде за ум взялся. А теперь…
– А девчонку вон видишь? Оля Шушина, соседка моя. Она-то что тут потеряла?
– А мужика того не знаешь? Вроде не местный…
– Разумеется, не местный! – прошипел Кобылин. – Это писатель, Жарков, ужасы пишет! Моя Катька этой хернёй зачитывается…
– Чего делать-то? – спросил Бояринцев.
– Сиди здесь, – приказал Кобылин. – Я пошёл.
Руки «кружковцев», как мысленно окрестил их Кобылин, были порезаны довольно глубоко, и на могилу капала кровь. Но у Ивана Жаркова руки были лишь слегка оцарапаны. «Кружковцы», не мигая, смотрели на могилу и что-то монотонно напевали.
«Молитву, что ли, творят? – удивился Кобылин и подполз ещё ближе – насколько это было возможно. – Знал бы – прихватил диктофон…»
– Дина, возьми нашу кровь, – напевали «кружковцы», покачиваясь в такт своим словам. – Восстань, Дина, настал срок… Королева Тьмы, верные слуги готовы к твоему пришествию… Дина, возьми нашу кровь… Дина, прими нашу жертву!
Проще всего было вскочить, выхватить пистолет и крикнуть: «Стой, стреляю!» Однако Кобылин этого не сделал. «Кружковцев» было много, а этот писатель, похоже, помыкал остальными, как хотел.
Но пока Кобылин рассуждал, выскочить сейчас самому или вызвать подкрепление, Бояринцев выскочил из-за могилы Москвина и крикнул:
– Всем стоять, руки на голову! Милиция!
И тут произошло нечто, не поддающееся никакому объяснению. Впоследствии милиционеры старались об этом не вспоминать.
Костёр вдруг погас, словно на него вылили ведро холодной воды. Бояринцев с Кобылиным некоторое время стояли, привыкая к внезапно наступившей темноте. Потом Кобылин посветил карманным фонариком, но не увидел ни «кружковцев», ни следов от костра.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он.
– Ни черта, – ответил Бояринцев. – Пошли-ка отсюда. Может, тут вообще ничего не было.
– Как это – не было?! – возмутился Кобылин. – Ты их видел?
– Ну.
– И я тоже видел. А куда они теперь делись?!
– Ладно, не пыли, сейчас в дежурке спросим. Мы же по звонку выехали, а они все звонки регистрируют.
Дежурный уставился на них, как на беглецов из психушки:
– Вы чо, мужики? Не было никакого звонка!
– Фу-ты, блин… Чертовщина какая-то! – вздохнул Бояринцев. – Получается, что действительно ни хрена не было!
Кобылин посмотрел на него и спросил:
– Слушай, Саня, но ведь они же были?!
9.
19 августа, утро.
В десять утра на площади Октября, перед зданием мэрии неожиданно появились пикеты. Пожилые люди несли самодельные плакаты: «ДИНАМ ГРУШЕВЫМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН!», «ДИНЫ ГРУШЕВЫ, ВОН ИЗ ПОХМЕЛЕЦКА!»
А напротив стояли юноши и девушки с совершенно другими лозунгами: «ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ ДИНА!», «ГРУША – НАШЕ ДЕРЕВО!» и даже «ГОРОД ДЛЯ ВСЕХ ОДИН! В ПОХМЕЛЕЦКЕ ВОЗДУХ – ОБЩИЙ!»
Пришлось вызвать наряд милиции для разгона пикетчиков. Один из милиционеров обратил внимание, что, несмотря на жару, молодые люди были одеты в рубашки и блузки с длинными рукавами…
10.
19 августа, вечер.
Междугородний автобус остановился в Похмелецке, чтобы через десять минут ехать дальше, в областной центр.
Водитель обратил внимание на высокую рыжеволосую девушку в зелёном платье. Она вошла и скромно, ни на кого не глядя, села у окна. Водитель невольно залюбовался ею, подумав: «Мисс Похмелецк отправляется покорять мир…»
– Если бы я раздавал призы на конкурсе красоты, я бы присудил ей приз «Мисс Вселенная», – пробормотал он, закрывая дверь.