Прощай тайга. И все, что с тобой было связано

Прощай тайга. И все, что с тобой было связано.

Посвящаю тем, тому поколению. К которому принадлежу.
         

 В одном из моих рассказов: «Волки и Лиза», героиня этого рассказа Лиза. Чувствуя, что ее дни сочтены. Лежа в постели, с потухшим взглядом, некогда голубых лучистых глаз, чуть слышно прошептав, сказала. Склонившейся у ее изголовья, своей подруге. «Знаешь, почему я не захотела разделить его участь, не осталась, не пошла с ним в тайгу. Наступила пауза, после чего, превозмогая себя, свое недомогание, упавшим голосом произнесла. Все это, я сделала из-за него, и для него.

И, чуть помолчав, было видно, ей стоило большого труда говорить, продолжила. Однажды, произойдет, случится то, что ему, наконец-то, надоест скитаться по тайге. Он просто, устанет от нее. От всех этих, блужданий по таежным дебрям, бесконечным ночевкам у костра, лежа на еловом лапнике, корчась в зимнюю стужу. Снова, наступила пауза. После чего, собираясь с силами, продолжила. Поверь, это, я знаю по себе, и своим, давно уже почившим предкам, какой это неимоверный и опасный труд. Которые, вот так же, когда-то, сосланные в тридцатые годы, в эти необжитые, таежные,  суровые, дикие края. И, что бы не погибнуть, выжить.  Корчевали тайгу, занимаясь охотничьим промыслом.

Так вот, однажды, произойдет такое, его потянет к людям. К той, нормальной жизни, от которой, за долгие годы скитаний по тайгам, он отвык. И ему, еще долго придется привыкать, адаптироваться к этой суетной, безжалостной, порой жестокой, во всех проявлениях, цивилизованной жизни. И, вот, тут, я, словно, запасной аэродром, для терпящего катастрофу самолета. И это, были ее последние слова. Она еще попыталась что-то сказать. Ее рука сползла с кровати. Она перестала дышать. Ее сердце, добросовестно отработав последние секунды, остановилось. Скорая помощь, не понадобилась, осталась без работы.

Вот только, как она хотела, заботясь обо мне, до самых последних дней своей жизни. Быть для меня запасным аэродромом. Как это будет ни печально и грустно констатировать, не произошло. Жизнь человека превратна и порой, а в большей степени зачастую, совершенно не предсказуема. И не всегда подвластна, мечтам и желаниям человека. И, иногда,  распоряжается вопреки, чьему-то желанию. Наверно, так получилось и у нее. Да, что там, у нас обоих.

Забегая вперед, скажу, если бы я знал, что ждет меня впереди. С какой грязью, ложью и лизоблюдством, помноженном на страх. Придеться мне столкнуться. Остался бы в той непредсказуемой, непредвзятой, полной опасности. И, все-таки, прекрасной, во всяком случае для меня, жизни. Правильно говорит народная мудрость. Знал бы, где упасть. Подложил бы соломку.
 
И вот, сбылись слова, некогда сказанные моей Лизой. Пришло то время, как когда-то, перед своей кончиной сказала она. Я действительно решил покончить с той, завораживающей, притягивающей, подобно магниту, жизни. Нужно было срочно, что-то делать, менять то, устоявшееся, укоренившееся за многие годы, моей отшельнической жизни. Другое дело, как это сделать, с чего начать. И, если в тайге, можно ориентироваться, наконец, не зная, как выйти из сложившегося, казалось бы, безвыходного положения, отдать себя в руки интуиции. Своему внутреннему чутью, голосу, что уже неоднократно было, и выручало. То здесь, куда я решил направить свои стопы, здесь, все иначе, гораздо непредсказуемей и неопределенней.

А начну я, скажем так, свой рассказ, повествование с того времени, где когда-то, пришлось жить. И то, чем занимался, чему посвятил добрую часть своей жизни. Подобных мне, таких, я бы не сказал изгоев, одиноких отшельников, по тому времени было предостаточно. И они, многие из них: Олег Ваганов, Слава Коваленко, Борис Мельнов, Петр Белоусов, (Земля ему пухом) и, конечно же  Владимир Сорокин, и его семья. Которые живут в настоящее время Екатеринбурге. И, с которыми, я, нет, нет, да и перезваниваюсь. Все они, истоптав не одну сотню километров по таежным дебрям. Решили, как и я, пришло время, изменить направление. Вектор своего жизненного пути.  И первому, так уж случилось, бить, прокладывать, лыжню, теперь уже в новой, неведомой, для нас всех жизни, выпало мне.
 
К тому времени, в нашей глухой, затерявшейся в тайге деревне, в которую, разве что, попасть было можно вертолетом и по реке, в весеннее половодье. Состоявшей всего-то, из каких-то, двадцати дворов. Неожиданно, неизвестно когда, и откуда, появился человек, мужчина. Каким ветром его сюда занесло. Никто об этом не знал, да, наверно, и знать не хотел. Да и  сам он, не считал нужным делиться об этом, кто он и откуда. Пробавлялся тем, что ходил по дворам, делал то, кто что попросит. Кому расколоть  дрова, кому наносить воды с речки, управиться в огороде. Да и мало ли еще чего. За это, с ним сельчане расплачивались, кто чем мог. Некоторые давали ему, какие, никакие деньги, у других, просто столовался. Так и жил.

Ну, а, так как я, решил покончить с тайгой, с таежной жизнью. И вот, однажды, уж так получилось, как-то, встретившись с ним, разговорились. При этом, я почему-то подумал. Уж если он, забрался в такую глушь. Не с луны же он свалился. Наверно, ему надоела городская жизнь, как мне таежная. Вот он и решил попробовать, найти, испытать себя, в другой жизненной среде, в другой ипостаси. И я подумал, уж кто, кто, а он, подскажет, соорентирует меня. Как вести себя, там, в городском, цивилизованном мире, на первых порах.
Договорились о встрече, что я, как только выберу время, зайду к нему. И такое время наступило. Когда я зашел к нему, (жил он в маленьком, заброшенном домике), то, застал его, хлопотавшим возле топившейся печки. На плите печки, стояла большая эмалированная, видавшие виды, кастрюля, наполненная чуть ли недоверху водой. Как потом оказалось, он подогревал воду, что бы затеять бражку. Для этого у него уже все было припасено. В кастрюлю был засыпан сахар, осталось за немногим. Дождаться, когда нагреется вода. И вот, когда вода нагрелась, до, соответствующей температуры. Кастрюля, в срочном порядке была снята с плиты, после чего он засыпал в нее добрую пригоршню гидролизных дрожжей, (такие дрожжи выдавались рабочим, работающим на подсочке живицы, сосновой смолы). И не всегда, как в этом случае, те же рабочие, работающие на подсочке. Использовали их по назначению.

А, пока, когда все было готово, засыпаны все необходимые компоненты, предварительно, вся эта «взрывоопасная» смесь была тщательно размешана. Плотно закрыта крышкой. С накинутой на нее, каким-то тряпьем. И, как говорится, во всяком случае, так сказал один из тогдашних руководителей, Ген. Сек. СССР М.Горбачев, процесс пошел. Правда, этот процесс, как и затеянная бражка, длился не долго. Уже, меньше, чем через четыре часа, пока мы вели с ним беседу. Была снята первая проба, затем вторая. А, уже ближе к вечеру, на дне кастрюли оставалась одна гуща. И она, эта гуща, что бы, не пропадать же добру, была тщательно процежена через марлю, отстоявшись, выпита. Как я уже сказал, не затем пришел, что бы только, навестить этого бедолагу. А, для того, что бы он дал мне наколку, инструктаж, совет, понимайте как хочете, как вести себя, на первых порах, городской, если, все-таки, у меня получится. Как я хотел, цивилизованной жизни. И я, пока шел, весь этот процесс, поспевания, содержимого кастрюли. Все это время, наблюдал за хозяином дома. Разговаривая с ним, слушая его советы. Не мог не отметить одну особенность в его поведении. Дело в том, что все это время, исключая, приемы содержимого кастрюли, (кстати, если бы я сказал, что не попробовал содержимого в  кастрюле продукта, ни кто бы, не поверил). И, опять же, скажи, что, только попробовал, что бы, не обидеть хозяина, не похвалить им приготовленное. То же, вряд ли кто поверит. Поэтому, надо честно признаться, оприходовали оба. Да, наверно, по другому и не могло быть. Правда, и это сущая правда, все это я делал, ради одного, поддержания нужного для меня разговора.

Хозяин же, после очередной кружки, приема на грудь. Начинал расхаживать по комнате, от стенки к стенке. И так, это продолжалось, до того времени, пока кастрюля не опустела. И это, его такое странное поведение, навело меня на мысль, которая, когда хозяин все же под воздействием выпитого, (не от его крепости, а, скорей от его объема в желудке), стал откровенничать, разговорился. Сам же, при этом, по-прежнему, продолжал дефелировать, прохаживаясь по комнате, от стенки к стенке. Я, слушая его, наблюдая за ним. И то, как он ведет себя, продолжая ходить от стенки к стенке. И это, такое наблюдение за ним, не осталось не замеченным хозяином жилища. Так, прохаживаясь, неожиданно,  он резко остановился посреди комнаты. Какое-то время, как мне показалось, внимательно, испытывающе, смотрел на меня. И, очевидно, поняв, что я, не столько слушаю его. Сколько наблюдаю за ним, его такой манерой поведения. И, что бы упредить меня, мое любопытство, что бы я не спросил его первым. Решил, что будет проще, если об этом, расскажет сам. И действительно, первое, что он сказал, обратившись ко мне. Бьюс об заклад, приятель, что ты, не столько слушаешь меня. Сколько наблюдаешь за мной. И, что уже понял, или пытаешься понять, кто я и откуда. Ну, кто он, доподлинно, я пока не знал. А, вот, откуда, судя потому, как он вел себя, расхаживая от стенки к стенке, мог предполагать, догадывался. Так как мне, живя довольно длительное время в сибири, приходилось общаться, иметь дело, (в хорошем смысле слова), с такой категорией людей. Но, только, разве что, на уровне разговоров. А, однажды, и вовсе, уж так получилось, мне пришлось провести с такими людьми, человеками, долгую сибирскую ночь, в таежной избушке. Должен сказать, пренеприятное общество. А всего то.

После того, как закончились на этом участке тайги работы. Стволы вековых сосен, отдав последние свои соки, вынерщились, закончился сбор живицы. Избушка, в которой я заночевал, как бы, стала бесхозной. Но, благодаря ее такого удачного географического расположения. Была срублена на берегу речки. Частенько, в ней останавливались рыбаки, охотники, и вообще, весь  заезжий люд, кто на сбор клюквы, кто по осени бил кедровый орех. А то и вовсе, служила приютом всем, кого в пути, застала непогода.

Подбросив в топившуюся печь сырых дров. Улегся на кровать, (она, кровать, эта роскош, осталась еще с тех времен, когда в ней жили сборщики живицы).
Уже стал было засыпать. Как вдруг, внезапно, без стука, (действительно, кто будет стучаться, какой стук, может быть в тайге, в таежной избушке), ввалились, уже, будучи изрядно подвыпившие трое мужиков, (как потом оказалось, это были, сосланные в эти места поселенцы). Один из них, достал из кармана коробок спичек. Чиркнув спичкой, зажог огрызок, стоявшей на столе свечи. После, взял эту свечу, держа  в руке, прошелся по избушке. А, увидев меня, лежащего на кровати. При этом, мне стало, как-то не по себе. И, как мне показалось. На меня смотрела, в прошлом, цивилизованная рожа. Сейчас, при слабом отблеске, отбрасываемым свечой. это было, что-то звероподобное. (Кстати, сюда, в эти необжитые края, в эту северную таежную дикость. Ссылались не только отъявленные отбросы общества. Но, вполне цивилизованные, я бы сказал, умнейшие, образованные люди. Попавшие в эти края, скажем так, за неправильное поведение, там, на большой земле: за взятки, убийства, и так, по мелочам. Было бы, с моей стороны глупо, притвориться спящим. Какое-то время, мы смотрели друг на друга. После он, так ничего и не сказав мне, вернулся к столу. Поставил свечу на стол.
И тут, я услышал, довольно громкий звук. На стол было поставлено, что-то тяжелое. Этим тяжелым, как потом оказалось, была четверть, банка с брагой. И вся эта троица, совершенно не обращая, ни какого внимания, на лежащего на кровати меня. Начали распивать, принесенное с собой пойло. Ладно бы, если бы, они просто пили. Так нет же, они еще, устроили между собой шумные разборки. Из их обрывочного пьяного разговора. Который сплош, состоял из угроз и мата. Я понял одно, (здесь нужно пояснить, что сосланные на поселение люди, не только работали, занимались заготовкой древесины. Но, еще, как это ни странно прозвучит, «делали» деньги. И, надо сказать, неплохие деньги. Не знаю, как там у них, в их поселке было с телевидением, радио, функционировало. Это, я к тому, что вся эта сосланная братия. Слушая репортажи о футбольных, хоккейных матчах. Делали ставки на одну из играющих команд. И, что, кто-то, из участников этих ставок, поставил не на ту команду. Которая проиграла, и, не заплатил. И вот теперь, уединившись в таежной избушке, распивая брагу, решали, как быть с тем. Кто не заплатил. Слушая их разговор, который не сулил ничего хорошего, тому, о ком шла речь, кто не заплатил. Все это время я продолжал лежать. Слушая угрозы, как быть с тем, кто не заплатил. Мне трудно было разглядеть их разъяренные лица, благо, все закончилось словесной перепалкой.

И, если что, неизвестно, чем бы все это закончилось. Дело в том, что мое ружье, правда разряженное, стояла навиду, у дверей. Тогда как, патронташ, словно предчувствуя, что может произойти что-то такое, непредвиденное. Лежал у меня под головой. Сверху его была положена шапка. И все это, как бы, служило мне подушкой. И, вслучае чего, если бы дело дошло до чего нибудь более серьезного. Если бы они объединились, захотели завладеть моим ружьем, в этом случае, силы, были неравные.

Трое, против одного. Но, как я уже сказал, все обошлось. Больше того, их такое присутствие в избушке. Даже, хотя я и не спал всю ночь. В некотором случае, было с пользой для меня. Дело в том, что они, все время, поддерживали тепло в избушке, подбрасывая в печку дрова. И, какие бы они не были пьяные, ближе к утру, (видать закончилась выпивка), продолжая легонько переругиваться, ушли. Оставив, настежь раскрытую дверь в избушке. Как я уже сказал, это были высланные на поселение люди. Проживающие, в одном из таежных поселков, коих, по тем временам, было разбросано по тайге, как муравьиных куч.

И вот теперь, после всего этого, наблюдая за ним, за его такой манерой поведения, прохаживания от стенки к стенке. Все это наводило меня на одну мысль. О которой вкратце, он не преминул рассказал. Дело в том, что ему пришлось отбыть, некоторое время, как это говорят, не в столь отдаленных местах. Если уж говорить предметно, отсидел порядка пяти лет строгого, в камере одиночке. (Тогда, по тем,  временам, человек, осужденный ни за что, за судебную ошибку. Отбывал свой срок, от звонка, до звонка. Это сейчас, за убийство одного, или нескольких лиц, можно откупиться. Или, получить минимальное наказание. Впоследствии выйти по Удо. А то и вообще,  получить условно. И все это, зависит от твоего кармана и связей). Что же касается человека, к которому я пришел за консультацией, как мне быть. Если я, все же решусь, завязать, с той жизнью, в которой я сейчас пребываю, нет не завязать. Завязывают с пьянкой, и то, не надолго. А у меня, в моем случае, все гораздо серьезней и, если уж что, завязывать до конца дней своих. Как говорится, на всю, оставшуюся жизнь.

Что же касается его, как это обычно, зачастую происходит, в нашей суетной жизни, вышла судебная ошибочка. Оказывается, в его деле, как это бывает зачастую, до конца не разобрались, осудили ни за что. И, уже после, спустя годы, случайно, нашли настоящего «хулигана», за которого, он отсидел пяток лет. И, «вскоре»!!!,  его, как незаконно осужденного, после пяти лет отсидки, освободили. За это время, его отсутствия, как это обычно бывает, его семья, в данном случае жена, и тоже, не разобравшись, что он не виновен, отказалась от него, вышла замуж. И он, выйдя на свободу, остался не у дел. Ну, что тут скажешь. Подумаешь, в который уже раз, судьи ошиблись. Человек отсидел ни за что. И вот, он здесь, затаивший обиду, на мир, на людей, но, не озлобленный.

Слушая его, его рассказ, я невольно, ловил себя на мысли. А, ведь, и я, если так разобраться был на перепутье, что-то ждет меня, куда, как он сказал, кривая выведет. И, выведет ли вообще. Во всяком случае, если что. Нам обоим придется адаптироваться, в этой суетной, непонятной, временной, для всех в ней живущих, жизни. И, неизвестно, кому из нас повезет, будет легче. И я, снова, подумал о том, как он все время, вел себя, прохаживаясь по комнате. И что это надолго засело у него в покоробленной, обиженной, несправедливостью,  деформированной душе. От того времени, от одиночной камеры, где, мне нельзя налево, мне нельзя направо. И теперь, когда я, хоть чуточку, частично узнал, кто он и откуда прибыл к нам, в эту глуш. И от которого я хотел узнать, что бы он, как человек, прибывший со «свободы», с мира сего. Подсказал, надоумил меня. Как там, на большой земле, как мне адаптироваться в той, новой для меня жизни. Которая, еще, только, только, грядет мне. И вот теперь, когда я узнал, добрую часть правды о нем. И то, почему он здесь оказался. Грешным делом подумал, впору, ему помогай, как ему быть. Теперь уже, в этой, новой для него, порой жестокой жизни. И с которой, по истечении долгого для меня времени, я решил покончить. И это, что касается нас обоих, нашего положения, отдаленно, чем-то, напоминает шахматную партию. В которой, должна произойти рокировка. Забегая вперед скажу, в этот год, осуществить свой отъезд, оставить охоту, с этим, решил чуточку повременить.
 
И, уж так получилось, остался еще на один промысловый сезон. И совсем не потому, о чем поведал. Рассказал мне этот бедолага, нет. Просто, мне стало страшно. Я понял, внутренне осознал, что, если я, оставлю промысел. То это, уже навсегда. И, что, начать все сначала, как это ни прискорбно, грустно, будет сказать, уже неполучиться. Уже, только потому, что человек, в данном случае я. Должен нести ответственность за того, или, как еще говорят, кого мы приручили. В моем же случае, а я на это надеюсь. Если все сложится, как бы я хотел, нести ответственность, за того,  кто будет со мной рядом. Что же касается этого человека, и того, что я услышал от него. У меня, просто язык не поворачивается назвать его зэком. Забегая вперед, скажу. После, когда закончился охотничий сезон, когда я вернулся из тайги. Первое, что я сделал, направился в дом, где он проживал. Еще не доходя до дома, до ограды, понял, почувствовал, что, что-то произошло. И действительно, подойдя к калитке, увидел наметенные сугробы снега. К дому, где он доселе проживал, не было даже, маломальской, прочищенной тропинки. Я спросил, поинтересовался у сельчан, где этот человек. На это, сколько бы я, у кого не спрашивал, так никто толком, какого-то вразумительного ответа, не дал. Одни говорили, что улетел на почтовом вертолете. Другие, что уплыл с кем-то на мотолодке. Ну а, вскоре, как это обычно бывает, о нем, вообще забыли. Он так же внезапно исчез, как и появился.

Здесь, опять же, как это обычно, происходит, как правило. Пишущий человек, что бы как-то закончить то, о чем он пишет, рассказ или повесть, не столь важно. И, когда он доходит до того момента. Когда, приходит время, когда, персонаж рассказа, исчерпал себя, пришло время, нужно закончить, всю эту писанину. Нужную разве что тебе. Что бы, иногда, глядя, читая, перечитывая истлевшие от времени строки. Вспоминать то, незабываемое для тебя, и все же, как бы там ни было, счастливое время.

Так вот, когда приходит время, как я уже сказал, закончить всю эту писанину, когда герой исчерпал себя. И, пишущий человек, не зная, как это сделать, как закончить рассказ. Одни, ненаходят ничего лучшего, как убрать своего героя, персонаж. Утопить его, скажем, в реке, озере, или, и такое бывает, в собственной блевотине, от вчера перепитого. Или, при переходе через улицу, он случайно, попадает под машину. А, если он слабонервный, или, вообще, психически не здоровый, нет ничего проще, как, выбросить его, из окна второго этажа. Нет, лучше пятого, так надежней. Со второго, может выжить. Да, мало ли еще способов, куда определить, ставшего ненужным героя. У меня же, в моем случае, рассказе. Мне не пришлось прибегать, ни к одному, из только что перечисленных моментов, способов. Мой персонаж,  исчез, как в воду канул. Без чьей либо помощи, во всяком случае, без моей.
И теперь, будучи в тайге, на промысле. Лежа на нарах, после дня скитаний по тайге, в натопленой избушке. Долгими зимними вечерами, слушая, как рядом, там, за стенкой избушки, в сумраке ночи, под дикое, заунывное завывание разгулявшейся в ночь, снежной бури. Слушая стон и плач. Как, касаясь, сталкиваясь, друг с  другом, своими могучими кронами под напорами ветра, жалуются, на свою участь, вековые сосны и кедры. Слушая все это, человеку становится дико и грустно. Он, как никогда, понимает свою беззащитность, уязвленность, перед необузданной силой природы.

Не знаю почему, но я не столько думал о себе, о том, о своей дальнейшей жизни, как у меня все сложится. Сколько о нем, возможно, даже, хоть как-то, хоть чем-то, хотел помочь ему. И все это, совсем не потому, что я такой правильный и благородный, нет конечно. Даже наоборот. Кто знает, может думая так я брал аванс, подстраховывался, наконец, задобрял духов, нет, духов уж точно, нет. Так как я, человек православный, верующий. И, никогда не верил в приметы, в перебежавшую мне через дорогу черную кошку. И, если, уж так получалось, здоровался, подавал руку для приветствия, через порог. И, все же, кто знает, возможно, и мне, понадобиться, чья-то помощь. Как я уже сказал, продолжения, разговор с человеком, прибывшим с большой земли, не получился. А тот, который мы с ним провели в разговорах, опустошая содержимое кастрюли. Из которого я узнал кто он. Мне  не принес, каких либо существенных, для меня дивидентов. И потом, оставляя промысел, тайгу. Я испытывал, какой-то страх, для меня неизведанным, что ждет меня впереди. В этом, цивилизованном, для меня мире. В котором, все, нужно начинать сначала. И я решил, не торопить события. А, поскольку, оставалось уже немного времени, сборов на промысел. Этого было достаточно. Остался еще на один охотничий сезон.
 
Стояла третья декада октября. Время заброски охотников, в тайгу, на долгие месяцы осенне-зимнего промысла. Я, с Петром Белоусовым, (земля ему пухом), на мотолодке, ранним утром, оставили поселок. Наш путь лежал, вверх по реке, где Петро должен был высадить меня, в одной из избушек, которая расположена на берегу реки Пелым. Сам же, продолжить путь, плыть дальше, до своего участка. До некоторого времени, все шло нормально. Периодически мы менялись, сменяя друг друга за мотором. Я сидел за мотором, правил лодкой. Петро же, сидел на носу лодки. Где находились, сидевшие на шакше мои собаки: Вулкан и Снайпер. Его, расположились, лежали, на мешках затаренными продуктами Петра. Проплывая мимо одного из береговых песков, спугнули глухаря. Который, нехотя, тяжело поднявшись, низко, по над берегом. Полетел впереди нас. Я, что бы Петру, сидевшему на готове с ружьем, было наверняка произвести выстрел. Добавил газу, догнал летевшего глухаря, сравнялся с ним. После, как прогремел выстрел. Глухарь, как ни в чем не бывало, как летел, так и продолжал лететь. Словно, по нему и не стреляли. Зато мне, пришлось выслушать от Петра, кучу откровенных матов. На какие, он только был способен. А, уж это он мог, был горяч, это, у него не отнимешь. Правда, тут же отходил, как будь-то, ничего и не было.
Оказывается, я, делая как лучше, добавив газу, сравнявшись с летевшим глухарем. Одним словом, все, как по В. Черномырдину, хотели как лучше, получилось, как всегда. Тогда как, по мнению Петра, нужно было, даже, немного поотстать. Что бы, выстрел, был произведен, в угон, летевшего глухаря. Ну да, ничего не поделаешь, уж так получилось. Кстати, о Петре, от которого, я только что выслушал, как уже сказал кучу матов. На самом деле, это, вполне нормальный мужик. Правда, иногда, бывает горяч и не сдержан. А так, как я уже сказал, вполне нормальный человек, в меру отходчивый. И, еще неизвестно, что бы, сказал я. Сделай такое Петр. Если бы, лодкой правил он, а я, как только что он, сидел с ружьем, к тому же, промазал. И, теперь уже, по прохождению долгих лет, когда его уже нет в живых. Каждый раз, вспоминая его. И, еще, долго буду вспоминать, хранить его, его образ, в своей памяти. В жизни, наверное, у каждого человека, во всяком случае у меня, существует такая категория людей. Которая откладывается в памяти, запоминается, на долгие годы. И таким человеком, для меня, был Петр Белоусов.

Доплыв до избушки, в которой я был должен заночевать, что бы рано утром, теперь уже пешком, двинуться на свой участок. А это, порядка тридцати километров, по бездорожью, по таежным дебрям. Выпив по кружке чая. Пожелав друг другу удачного промысла, расстались. Я остался один, со своими двумя собаками. Петр продолжил свой путь, до своего участка. Благо, все необходимое, а это, в основном продукты. Было мной завезено заранее. Ну, а, так как мои кобели шли по зверю. Мы с Петром договорились, что, как только я добуду лося. То, каким нибудь способом, образом (сам ли, выйду из тайги. Или же,  через рабочих подсочки, которые находятся рядом с моим участком, и периодически выходят в деревню), сообщу ему об этом. А, уже после, так сказать крадучись, ближе к новому году, мясо, вывезем на буране, оприходуем для себя. Здесь, и я это должен сказать. Промысловик, у которого нет разрешения, лицензии, на отстрел того же лося. Во всяком случае, я таких не знаю. Что бы он, и его собаки, «сидя», питаясь все это время на сухарях и крупах не использовал, подвернувшийся случай, не добыл лося. Правда, это, не каждому фартит, не всегда удается.

Светового времени еще хватало. И я, прикинув, решил, будет лучше для меня. Если я пересеку клюквенное болото. И дойду до избушки, срубленной охотником любителем. Который почти каждую осень, приезжает из Латвии к своему родственнику, поохотиться. И на этот случай, срубил для себя, небольшую избушку. В эту осень, по каким-то причинам, он не приехал. И его избушка пустовала. В ней-то я и решил заночевать, все ближе будет идти до моего участка. И, хотя утрами и вечерами подмораживало. Но какого-то намека на снег еще не было. Стояли теплые солнечные дни.Благополучно переночевав, в этой избушке, рано утром, вышел, направился в сторону своего участка. Пройдя какое-то расстояние, услышал недалеко, впереди себя дружный лай своих собак. Лай, сильно, отличался, был не похож, как, если бы, кобели облаивали белку, или соболя. Не иначе, как поставили лося, подумал я. Или, все дело в том, что, когда мы находились на сборе клюквы. То, на этом болоте, нередко приходилось наблюдать медведицу, с  двумя медвежатами. Которая выходило на болото пожировать на преспевающей ягоде. И вот теперь, услышав лай своих кобелей. Дело все в том, что слушая лай, своих собак. Который был отдаленно, в чем-то, был схож, с лаем. Как, если бы, собаки, облаивали чужого человека, или лося, а то и медведя. Разница, в этих, скажем так облаиваниях, не очень разнится. Отличается, разве что тем, что в облаивании медведя, явственно слышатся нотки злости, напора. Тогда как на лося, тем паче, человека, собака издает, редкое, с небольшими промежутками, глуховатое облаивание. Во всяком случае, это присуще проверено временем,  моим кобелям, старого Вулкана и молодого Снайпера. И, все же, почему-то, решил, что кобели, облаивают именно медведя. При этом, грешным делом подумал. Ну, наконец-то, сбылась мечта «покойника». И  это, то, о чем, я так подумал, во всяком случае, на свой счет не относил. Тогда как, как развивались события, покойник, все же мог быть. И этим покойником, если бы, опять же, не счастливый случай. Мог бы быть, мой, молодой кобель, Снайпер.


Лось, а их было два, рогач и лосиха, (хотя, гон, любовные похождения, потихоньку сходили на нет). Тогда как, судя по всему, как вела себя эта пара. У них, продолжался. И вот их то, судя потому, как сердито, со злобинкой в голосе, облаивали, усердствовали, мои собаки. Особенно, сильно напирал, молодой кобель Снайпер. Как я уже сказал, того, кого, я принял сперва за медведя. Оказались два лося, лось и лосиха. И, если лосиха стояла спокойно, то рогач, всячески старался защищаться, бросаясь на собак, выбрасывая копыта. В сторону, наседавших на него спереди собак. Чем и вызывал, такую озлобленность собак. Особенно, был горяч, усердствовал мой молодой кобель. Да так, того и гляди, схватит за морду, и то же, вконец озверевшего рогача. И этот момент настал, кобель увлекшись, потеряв всякую осторожность, настолько близко приблизился к морде лося. И тот, улучшив момент, с такой стремительностью, с такой силой, неожиданно, выбросил вперед копыто. После чего, кобель, издав жалобный протяжный вой, отлетел далеко вперед, в сторону. И стал жалобно скулеть, ползая по земле. И, если, его что и спасло, от неминуемой гибели. Так это то, что посредником, в этот момент, скажем так. Выступила, защитила, поваленная временем, лежавшая на земле наполовину сгнившая лесина. В которую и пришелся удар копытом лося. И которая, смягчив удар, спасла жизнь моему кобелю. Все это время, я стоял, скрытый молодью подлеска. Наблюдая, как развиваются события. Дело в том, что отстрелять, одного из стоявших недалеко от меня лосей, в данном случае рогача, ничего не стоило. Но это, пока не входило в мои планы. Все дело в том, что, во-первых, было тепло. И, что, по такой погоде, мясо не сохранится, испортится, «загорит». И, даже, будь морозная погода, с минусовой температурой. Всеравно, в этом случае, были бы проблемы. Слишком далеко, находилось мясо от моего участка, от самой ближней моей избушки. Как я уже сказал, все это время стоял, наблюдая, как развиваются события. Но, когда, после того, как мой кобель получил такой силы удар, граничащий со смертельным исходом. Или, и это в лучшем случае, надолго будет выведен из строя А то и вовсе, останется калекой.
 
Больше раздумывать, искать оправдание, смягчающие обстоятельства, за такое поведение, поступок, в отношение моей собаки, лосю. Неимело никакого смысла. После выстрела, лось, сделав шаг вперед, покачнувшись, завалился на бок.  До этого, ползающий скулевший кобель. После моего выстрела, как завалился лось. Он, превозмогая боль, буквально, ползком приблизился к бездыханной туше лося. Забравшись ему на  спину, стал с ожесточением, на какое ему позволяла боль, стал рвать шерсть, на лосиной шкуре, набивая свою  пасть волосом лося. Лосиха же, сразу, после выстрела, бросилась бежать. За нею увязался мой старый кобель. И, вскоре, спустя время, послышался его лай. По которому нетрудно было понять, что  ему удалось, остановить, поставить, лосиху. Но мне, было уже не до нее. Уняв, успокоив своего кобеля, который, все еще, продолжал издеваться, наказывать, теперь уже мертвого, своего обидчика. Мне же, ничего не оставалось, как приступить к разделке туши лося. Надеясь, лелея слабую надежду на то, что вдруг, как это бывает, выпадет снег, ударят морозы. И, если мясо не испоганят, не растащат другие звери, та же росомаха, о мышах и говорить не приходится. То, можно еще на что-то надеятся. Во всяком случае, если что, пойдет на корм собакам.

Разделывая тушу лося, чувствовал ли я вину, угрызения совести. То, как я поступил, где-то, даже, не имея на то особых причин,  жизни зверя. И потом, что ни говори, это же не заяц. Скажу, и да, и нет. Взависимости, как на это смотреть, под каким углом. По крайней мере, единственным для меня оправданием. Было то, что, не сделай я этого, кто знает, что бы было с моим кобелем. Если бы не вставшая, не преградившая, удар копытом лесина. Покончив с разделкой, еще надеясь, что, в ближайшее время наступят морозы. И мясо сохранится. Нарубив рябиновых веток, убрав с них все лишнее, разложил их по всей лосиной туше. После чего, накрыл сверху шкурой лося. И теперь уже, все это, шкуру, накрыл, закидал кедровым лапником. Все это, разложенные рябиновые ветки по туше лося, с положенной на них лосиной шкурой. Все это, я сделал лишь для того, что, в случае, если наступят морозы. Что бы мясо, не смерзлось с лосиной шкурой. Тогда как, кедровый лапник, служил,  своего рода маскировкой. Здесь, и я вынужден признаться. Наблюдая, как ползал, мучился мой кобель. После того, как получил удар, копытом лося. Однажды, такое, в отношение своего кобеля, как это будет не грустно сказать. Было и с моей стороны. Случилось это, когда, после моего выстрела, с лесины спругнул, легко раненый соболь. Которого, не дав ему скрыться в коряжнике, поймал кобель. Соболь, этот маленький пушистый комок, умевший постоять за себя. Изловчившись, так укусил кобеля за мочку носа. Что у того, как из лейки вода, при поливе огорода, брызнула кровь. Это было уж слишком. Кобель схватив соболя, стал трепать его, его шкуру. Да так, что на мое нельзя, только с еще большим ожесточением, жевал, перебирал в зубах, шкуру, уже задавленного, мертвого, соболя. И тут, я не сдержался. Нанес кобелю такой удар, с такой силой своей ногой. С такой силой, бьют, разве что, одиннадцатиметровые, футболисты. Кобель, неожидавший, такого оскорбления с моей стороны. Как только что, получивший удар копытом лося. Отлетел в сторону, дико скуля, ползая по снегу. И это, такой свой поступок, ни чем не оправданный. Я вспоимнаю, когда пересматриваю, перебираю, альбом, дохожу, до тех фотографий. Где запечатлен, мой молодой кобель, Снайпер. Становится до боли грустно. Что же касается соболя. Как он ведет себя. К которому, я отношусь, с большим уважением. Защищая, отстаивая, свое право на жизнь. Вступая с собаками, в неравную схватку, к тому же, будучи раненым. И, если, этот пушистый, килограммовый живой комок, одетый в дорогую шубку. Дать ему размеры, того же медведя, силу и ловкость тигра. Еще неизвестно, кто бы был, главенствовал, в таежных дебрях. Подождав, когда мой старый кобель, так и не дождавшись меня, что я приду на его призывной лай. Оставил лосиху, вернулся. Отделив от туши, добрый кусок мяса. И, так как, потерял уже достаточно много времени. Решил, пусть это будет несколько дальше, пойду по зимнику. И, как я ни старался, ни спешил. На базу «химиков», как еще их зовут деревенские, пришел затемно. Как я уже сказал, часть продуктов, которые я не успел разнести по избушкам. А это, сахар, крупы, макароны, и так, кое-что по мелочам. Все это, хранилось у меня здесь, на базе. И первое, что я увидел, зайдя в барак. Так это, лежащего на нарах, в дупель пьяного «химика». Но это, еще, куда ни шло. И, хоть, будучи уставшим, сразу, стал осматривать, производить инвентаризацию своих продуктов. Когда же, я дошел, до мешочка, где у меня лежал сахар.

 
Мне стало как-то не по себе.  Я посмотрел на лежащего, на нарах никакого «химика». И только тут понял. Мне сразу все, стало ясно. Почему лежал в дупель пьяный «химик». И куда, на какое снадобье, ушла добрая часть моего сахара. А это, порядка пяти килограмм. И, из всего, что у меня осталось, скажем так, на десерт, после того, как меня ограбили. Так это, несколько банок сгущенки. И, порядка, четырех килограммов сахара, который я успел, отнести в избушку. И это при том, что человек, охотник. Только за вечер, после дня скитаний по тайге. Иногда, выпивает по два чайника чаю. А, учитывая, сколько таких вечеров будет. На протяжении нескольких месяцев промысла. И сколько понадобится сахара.

Утром, когда химик немного оклемался, пришел в себя. И вот, что он мне рассказал. Как правило, все рабочие, после того, как закончится сезон сбора живицы, в управлении, получают расчет. Здесь нужно сказать,  тот, кто трудился исправно, с учетом, всех вычетов, получал неплохие деньги. И вот тут, после, как получен расчет. Для некоторых, как это говорится, кончились светлые ночи, начались, темные дни. И эти темные дни, случились, для моего крестника. Почему крестника.  Да, только потому, что он сделал, с моими запасами сахара.

Первое, что я хотел предпринять, так это, отправить его на больничный. Как, тут же, передумал, так как, оплачивать его больничный, придеться, опять же, самому. Да и потом, что мне это даст. По сути своей, уже наказанного жизнью человека.

Дело в том, что сюда, на это производство, сбор живицы. Поступают люди из спецприемников, некоторые из мест лишения свободы. Многим из которых, после окончания отсидки, некуда приткнуться. Как говорится, у них нет ни кола, ни двора. Браться за старое, что бы потом, снова угодить за решетки, себе дороже И вот они, как я уже сказал, некоторые, после освобождения. Отправляются, в поисках лучшей жизни, мимолетного счастья, в тайгу, на этот самый сбор живицы. Коим и был, как я уже сказал, мой «крестник». Он, получив в конторе расчет, успел доехать. По тому времени до Свердловска, (это сейчас, до Екатеринбурга, а тогда, до Свердловска). И, на радостях, (говоря так, на радостях, с моей стороны звучит издевательски). Какая может быть радость у человека, которому, не к кому приткнуться. И он, солидно напившись, попал в руки органов «опеки», то бишь милиции, сейчас, полиции. Где, после того, как его распросили, кто он, и откуда. Облегчив его карманы, в которых еще оставались, непотраченные банкноты. При этом, поступили благородно, оставили ему, лишь ту сумму. На которую он смог приобрести билет, что бы, смог добраться до управления. В котором, он только что, получил расчет. Где и заключил договор на следущий сезон, сбора живицы. А, так как, ему некуда было податься. И вот он, снова, здесь.

Здесь я сделаю некоторое уточнение. Дело в том, что, после того, как он авансировался продуктами, которые ему опять же, завезла организация. Сахарок у него был, разве что,  «далеко» лежал, Тогда как мой, вот он, рядом, развяжи мешок и…. Что и сделал ставший моим крестником этот человек. И все же, как бы там ни было, как он поступил с моим сахаром. Все же, решил его не наказывать, ограничившись устным внушением. Правда, выставил ему одно условие. Он мне поможет, часть оставшихся продуктов, разнести по избушкам. Чему он был, несказанно рад. И потом, подумал я, что ни говори. В любое время могу придти к нему, истопить баню, помыться. На том и порешили.

Я не буду останавливаться, рассказывать, как проходил весь процесс промысла. Остановлюсь, разве что, на отдельных, особо значимых, его местах, моментах. Одно из которых, вообще, для меня, было впоследствии, с неприятным для меня исходом. Наверно, что бы избежать этого, надо было поступить не по совести, не как того требует закон. А, как подсказывали, на тот момент, обстоятельства.

Осень в этот год, выдалась на редкость теплой. Переодически  выпадавший снег, через день, два стаивал. И, только, ко второй декаде ноябряя. Установилась относительно морозная погода. С отстрелом лося, я не спешил. Ходил «собирал» белок. На соболя, в здешних местах, особо расчитывать не приходилось. Он давно уже, подобно выдре, стал штучным зверьком. И, если и выживал здешний охотник, разве что, за счет дикоросов: сбор и сушка грибов, битье кедрового ореха, при наличии урожая. Этого изнурительного труда, работы на износ, да весной рыбалка. Что же касается пушного промысла, то здесь, особо не разгонишься. Все дело в том, что соболь, в отличии, скажем от эвенкии. Перешел в разряд, как я уже сказал, штучного.

И все это произошло, уменьшение его количества, плотности. Не от перепромысла, не от давления, пресса ружья и капкана, нет. Хотя, и это имеет не маловажное значение. И на это, уменьшение пушного зверя, сильно влияет, вырубка леса, на больших площадях, особенно кедровников. И это, как ничто другое, лишает зверей привычных мест обитания. Не учитываются интерсы, охотничьего промысла. Человек не понимает, что лучше, каждый год, с гектара брать энное количество пушнины, тех же дикоросов. Или, в одночасье вырубить этот гектар. Потом, сотню лет ждать его естественного возобновления. Как известно, и это, подтверждает статистика, вырубки, отстают от лесопосадок. Да и потом, там где в зимнее время была вырублена тайга, окруженная болотами. Летом, учитывая, большую заболоченность, посадка, для возобновления древостоя, невозможна. Да и кому, это надо. Продолжая, как я уже сказал собирать белок. В ожидании, более основательных морозов. Два раза, видел, пересекал, уже остывшие следы медведя. Один след ушел в сторону, еще не затянутой льдом реки Пелым. Возможно, он переплыл, еще не покрытую льдом реку. И был добыт, промышлявшими на той стороне реки охотниками: Олегом Вагановым или Славиком Коваленко. Этого, или нет, но они, действительно, в этот сезон, добыли медведя.

Другой след, который попал мне, какое-то время, долго тянулся по берегу узкой таежной речки, с мансийским названием Полынья. Немного протропив, пройдя по уже остывшему следу зверя. И то, как он часто останавливался, а это, хорошо было видно по его следу,  втягивая, фильтруя, морозный воздух.

Все дело в том, почему медведи, в эту осень, припозднились, не залегли во время в берлогу. Этим летом, был слабый урожай кедровой шишки. А та, немногая, которая еще оставалась, на кедрах, была снесена кедровкой. Ягоды, а это клюква, брусника, то же, по этому году, оставляли желать лучшего. И, естественно, медведи, не набрали достаточно жировых запасов, что бы благополучно перезимовать. Вот и шастали по тайге, собирая, где что попадет. Что касается лосей, то его, какой бы не был проворный медведь. Его, еще нужно убить. Как я уже сказал, встреченные медвежьи следы были старые. И на них, мои собаки ни как не реагировали. И потом, кто знает, как бы повели себя собаки, будь следы свежие. Кстати, мой молодой кобель, Снайпер, уже встречался с этим зверем.

Это было в эвенкие, в ночное время. Тогда, уж так получилось, я был без оружия. Благо все обошлось. Мороз, как это всегда бывает, ударил неожиданно. Не такой уж, сильный как это обычно бывает в начале декабря. И все же.

Из своей базовой избушки, я вышел, когда, еще, только, только, забрезжил рассвет. Решил, что пойду к старой гари, затянутой, молодым березняком и осинником. Там, где обычно, по этому времени держатся лоси, скусывая вершинки, обгрызывая кору осинника.И, что бы сэкономить время и сократить расстояние, пошел по руслу, довольно узкой  таежной речки. К этому времени уже успевшей покрыться тонкой пленкой льда. Которая вполне, выдерживала тяжесть идущего по ней человека. Мои собаки, до этого, бежавшие впереди меня. Вскоре, скрылись, в прибрежных тальниках. Пройдя совсем немного по руслу реки. Неожиданно, у себя за спиной, услышал, пронзительный визг. Разом остановившись, повернул голову, в сторону услышанного визга. Увидел, как из-за поворота, польду, прямо на меня, бегут два зверя. В одном из них, преследовавшем, узнал своего рыжего кобеля Вулкана. Первым же, как потом оказалось, была выдра. Поскольку, я вышел, что бы добыть лося. Мое одноствольное ружье, двадцать восьмого калибра, было заряжено пулевым патроном. Выдра, настолько была напугана, гнавшейся за ней собакой. Что, обратила на меня внимание, буквально. Когда, резко затормозив, остановилсь. Приподняв голову, посмотрела на меня. Таким образом, оказавшись между мной, и моим подоспевшим кобелем. Напуганная, такой неожиданностью, разом, перевернулась на спину, выбросив перед собой, свои лапы, с заостренными когтями, скаля зубы. Стала защищаться от наседавшего на нее кобеля. Пытавшегося изловчиться, схватить ее за горло. Что ему ни как не удавалось. Выдра, этот зверь, неуступающий по своим размерам небольшой собаке. Тоже, как говорится, не лыком шита. Всячески защищалась, пытаясь схватить кобеля за морду. И, были моменты, что вот, вот, это произойдет.

Все это время, понимая, что ей некуда деться, отступать  некуда. Если, о чем я сейчас и подумал, так это не о лицензии, на добычу которой, у меня не было. А о том, что, с минуту на минуту, должен подвалить, мой, молодой кобель. Этот, не будет рассуждать, смотреть, на соотношение сил. Он сразу, бросится на нее. И, где гарантия, что его, по крайней мере, одна из его лап, не попадет выдре в зубы. Которыми, она может, если не перекусить лапу собаке. То, уж, поранить ее, может сильно. И надолго вывести собаку из строя.

Быстренько перезарядил ружье, сменив пулевой патрон на дробовой. До лежащей на спине выдры, расстояние было, на длину, вытянутого ствола ружья. Все дело в том, что сейчас, нужно было сделать так, произвести выстрел, что бы не зацепить, крутившегося вокруг нее кобеля. Да и потом, с такого расстояния, вогнать в нее весь заряд, было, тоже не серьезно. Изловчившись, с некоторым риском, зацепить своего кобеля, который на секунду отвлекся. Поймав, переведя мушку ружья, на мочку носа. Нажал на спуск. После выстрела, из мочки носа, в разные стороны брызнула кровь, снег окрасился в красный цвет. Выдра, в мгновение ока, вскочила, встав на ноги.

Этого мне хватило, я быстро наступил ногой ей на шею. Переведя всю тяжесть, весь свой вес, в одну точку, на правую ногу. И, пытаясь стоять на одной ноге, сохраняя равновесии, опираясь на ствол ружья. Стал всей своей массой, давить на шею выдре. Глядя на извивающееся тело выдры, осознавая, какую боль испытывает в данный момент это животное.  И, что бы покончить с этим, еще сильнее надавил, теперь уже двумя ногами, на шею выдры.

Единственным моим оправданием в это время, было то. Что бы, одному выжить, другому, нужно умереть. И, действительно, что бы было, подоспей, чуть раньше, когда еще была живая выдра, мой молодой кобель. И он появился, когда я поднял, бездыханное тело выдры. Светового времени еще хватало. И я решил, что обдеру выдру здесь же. Что и сделал. А, коль скоро, у меня не было на ее добычу лицензии, разрешения. Все же, сделал небольшую, непоправимую, для себя ошибку. Сняв шкурку, тушку выдры, бросил в прибрежные тальники. Тогда как, как развивались в дальнейшем события, по выходу меня с промысла. Этого, делать было ненадо. Было бы лучше, как бы там ни было, принести ее в избушку. И снять с нее шкурку там. И, если я этого не сделал. Только потому, что решил сдать шкуру выдры государтсву. И это, как в последствии я понял, как развивались события, было моей ошибкой. Забегая вперед, скажу, после некоторых дрязг, разбирательства. Одним словом, мне за сданную шкурку, не оплатили.

Больше того, получил от своих охотников, втык. Они сказали, было бы лучше, если бы я, «опрокинул» шкурку выдры, на черном рынке. И теперь уже, за полученные неприятности, которые пришлось испытать мне. Пришлось, запоздало, согласиться с мнением охотников. Ну да, как говорится, знал бы, где упасть, подстелил бы соломку. Покончив с выдрой, решил, пойти в сторону своей избушки. Попутно, отстрелять, если таковых найдут собаки, одну, две белки. Решил, что завтра, рано утром, выйду снова. Если все сложится удачно, спромысловать лося.

На другое утро, едва забрезживший рассвет, застал меня в пути. И, так как, моя задача на сегодняшний день, была, исключительно найти и добыть лося. Одного кобеля, старого. Что бы он не отвлекался на белок. Взял на поводок. Решил, что спущу его, как только попадет свежий лосиный след. Все это время, пока позволял снежный покров. Ходил без лыж. Вот и в этот раз, не стал надевать лыжи. Осенний день короток. И вот так, с маху, что бы найти лося, что бы его поставили собаки. Все это, не так просто. Помимо этого, нужно отстрелять его, как можно ближе, к базовой избушке. Что бы потом, впрягшись в нарты, с одним из своих  кобелей. Начать вывозку разделанной туши лося.

Погода в этот день, выдалась тихая теплая. Как раз такая, какая нужна, для скрадывания, подхода к лосю. До намеченной гари, где держатся лоси, идти не пришлось. Свежий лосиный след, попал, на половине пройденного мной пути. Спустив с поводка кобеля, обе собаки тут же, отправились по лосиному следу. И, уже буквально, через какое-то время, я услышал их лай. По доносившемуся лаю, который исходил из одного места, не трудно было определить, что лось поставлен. Осталось за немногим, аккуратно, тихо, подойти к нему, на верный выстрел. По следу лося, потому, как он уходил. преследуемый моими собаками.

Некоторое время, даже пытался идти на махах, обычно, как правило, мах, этот вид бега, зверь использует при крайней опасности. Неужели, подумал я. Что лось, до этого, был уже, кем-то нагонян. И теперь, вел себя крайне осторожно. До места, где собаки поставили лося, было еще далеко. И я шел, пренебрегая всякой осторожностью. И, только, когда до лося, до того места. Где его держали собаки, оставалось немного. повел себя осторожней.  Лось, которого, пока я еще не видел. Остановился в крепи, среди буреломника, где было большое количество поваленных, некогда разразившейся в этих краях бури. И, как бы я не осторожничал, скрадывая  лося. И все же, перелезая через одну, поваленную лесину. Допустил оплошность, зацепив ее ногой. Этого было достаточно, с той стороны, где стоял лось раздался треск. Лось был стронут, стал уходить. До этого отчетливо доносившийся лай собак, сразу прекратился. И теперь, нужно было какое-то время подождать. Когда собаки, вновь остановят его.

И, действительно, через какое-то время. Я снова услышал лай своих собак. И, как бы не вел я себя осторожно, не спешил. Как снова, стоило мне приблизиться на достаточно близкое расстояние, к зверю. Я уже видел, стоявшего в редколесье лося. Первое, на что я обратил внимание, так это на то. Как мне показалось, он совершенно не реагировал, на наседавших, лающих, на него собак. Он как бы понимал. Если что, неприятность, нужно ждать, не от собак. А от кого-то другого, более страшного и опасного, нежели собаки. Мой молодой кобель, хоть и вел себя агрессивно. Но, теперь уже, наученный горьким опытом. Вслучае чего, был готов в любую секунду, отпрянуть.

Когда же, я сделал несколько шагов в сторону, выбирая, более подходящее место, что бы произвести выстрел. Лось, имея слабое зрение, в то же время, обладая сильным чутьем и обонянием. Не знаю, какое из этих чувств, в данное время помогло, сработало у него. Только, и я это хорошо видел, он запрядал ушами, этими огромными своими локаторами. В тот момент, когда я уже был готов произвести прицельный выстрел. Мгновение, и он бросился бежать. Было слышно, как под его копытами трещали, ломаясь, спрятанные под снегом сучья. Зверь снова, не подставился, ушел.

Интересно, подумал я. Кто, что, могло так насторожить, напугать лося. Что он стал таким осторожным, стал так вести себя. И таких существ, представляющих для него опасность, было трое: человек, в данном случае я, волки, и медведь. Что касается волков, не знаю, жили ли они постоянно на моем участке. Только, я почти каждый промысловый сезон, встречал их следы. Один раз, когда мое направление совпало с ихним. Решил пройти, протропить их след, оставленный в глубоком снегу, ввиде траншеи. Волков было трое. И, сколько бы я ни шел, не тропил их след, ничего предосудительного, за ними не усмотрел. Следы привели меня на реку. Где по этому времени, держались лоси.

Дальше, я не пошел. Продолжая стоять, в ожидании лая, когда собаки снова остановят лося. И попробовать, вот уже в третий раз, подойти на выстрел к зверю. Была на исходе третья декада ноября. К этому времени день уже, достаточно поубавился, стал короче. И, хотя солнце медленно продолжало свой путь, по небосклону. Одаривая землю, своими, ставшими скупыми, холодными лучами. День, медленно угасал клонился, уходил в вечер. И, еще немного, как наступят сумерки, переходящие в ночь. Я стоял на перепутье, мне приходилось выбирать. Даже, если собаки и поставят лося, то времени на его скрадывание. У меня останется слишком мало.

И я решил, что будет лучше, если я, дойду до места. Проверю, что сталось с мясом, отстрелянного мной лося. Когда я, еще только, только, заходил на свой участок. И где, чуть не расстался с жизнью мой молодой кобель. От удара копытом лося. До избушки, латыша охотника, в которой я уже ночевал. При заходе на свой участок, было гораздо ближе, той, самой ближайшей своей. Так, стоя, выбирая, для себя наилучший вариант. Услышал, чуть пробивающийся, сквозь стенку тайги, еле слышный, лай своих собак. Судя по доносившемуся лаю. В том, что лось был поставлен, сомнений не было. Вот только, на то, что бы снова попытаться подойти, скрасть лося. У меня уже не было время.
 
И, как я уже сказал, будет лучше, что сталось с мясом, отстрелянного мной лося. Кто знает, возможно, за это время, у мяса, прикормился какой нибудь зверь, таже росомаха. В том, что мясо, за это время испортилось, загорело. Сомнений не вызывало. Уже, только, потому, что довольно длительное время. Держалась относительно теплая погода. И, если куда еще оно может сгодиться, разве что, пойти на корм собакам. И то, при его тщательной выварке. Да еще, на приманку, поедь, для установки капканов.

Постояв, еще какое-то время, вслушиваясь в отдаленный лай собак. Как мог, быстро пошел в сторону ручья, туда, где у меня лежала туша лося. Туда, где были прошлогодние вырубки леса. И, даже, еще, была не разобрана, не убрана, сохранилась узкоколейка. По которой вывозили лес, вырубленный заключенными, одной из близлежащих колоний.

Так, продолжая идти, обливаясь потом, кидая в рот пригоршни снега. Периодически останавливаясь, что бы перевести дух, вслушиваясь в лай собак. Наконец, дошел до вырубов. Замедлил шаг. Стал внимательно вглядываться в стволы деревьев. На одном из которых, топором оставил затеску. При этом, настолько увлекся, что не обратил никакого внимания, на впереди, поднявшихся с пола, недовольно каркаяющих, трех иссиня черных воронов. Они, рассевшись на вершины елей, продолжая недовольно каркать, издавая звонкие металлические звуки. Совершенно не обращая никакого внимания, на мое приближение. И это, было непростительной для меня ошибкой. Которая, могла обернуться для меня, даже, страшно подумать. Поведи себя я по другому, и кто знает…. Вот уж поистине, могло получиться так. Что этот день, мог оказаться, быть последним днем, моей охоты, моей жизни.

Наконец, на одном из стволов кедра, увидел свой тес. Оттолкнувшись взглядом от теса. Впереди, там, где  уменя лежало мясо. Укрытое шкурой лося, сверху закиданное лапами ели. Как там, где у меня лежала туша лося. Что-то бурое зашевелилось, приподнялось, развернулось в мою сторону. Какое-то время, не двигаясь, молча, уставилось, смотрело в мою сторону. Этого хватило. И, только тут я понял, почему, еще не видя и не слыша меня. Недовольно каркая, взлетела с земли троица воронов. Как потом оказалось, медведь и я, одновременно, шли к мясу лося, с разных сторон. И первым, достиг своей цели зверь. Он и спугнул, потревожил, кормившихся на мясе лося воронов. А, почуяв приближающегося к нему человека, поднялся, во весь свой рост. И,  пока еще ничего не предпринимая, смотрел в мою сторону. Расстояние до медведя. Как потом я измерил шагами, было порядка, от силы двадцать метров. Какое-то время, мы оба, не дергаясь, ничего не предпринимая, уставившись, глядели друг на друга. Когда, наконец-то, я понял с кем имею дело. И, в случае чего, какая мне грозит опасность. Единственное, что успел сделать, так это, достать из патронташа, еще один пулевой птрон. Этого такого моего движения, которое не осталось не замеченным зверем, хватило.  До этого, стоявший на груде мяса, без движения, медведь. Словно застоявшийся конь, получивший удар плетью. Сорвался с места, и, как брошенный детской рукой мячик. Прыгая, отскакивая от земли, большими прыжками, помчался в мою сторону. Я, видя все это, бегущего, приближающего ко мне зверя. По-прежнему продолжал стоять, как вкопанный. Я, даже, как это положено, в таких экстремальных случаях. Не приложил приклад ружья к плечу. И это, с моей стороны, отнюдь, не было бравадой,   не уважением к зверю.

И вот теперь, по истечению долгого времени, лет. Не могу дать себе, своим действиям, возвращаясь в то время, хоть какой-то правильный на тот момент, ответ. Чем я руководствовался, почему, что меня толкнуло, поступить именно так, как я поступил. Тем временем, медведь, добежав до сваленной, еще не успевшей высохнуть, пожелтеть хвои, молоденькой кедрушки. Которая была вывернута с корнем тросом трелевочника. При вытаскивании ее на чистое место, на вырубку.  Издав, вот уж поистине, громкий, шипящий звук, как это делают коты. Стоя друг перед другом, выгнув спины, во время своих свадеб. При этом издавая, отпугивающие, угрожающие, шипящие звуки, к х х х. Так и медведь, издав, чем-то отдаленно, напоминающий. Как я уже сказал, только громкий. Похожий на кошачий кххх. Как тут же, развернулся. И уже медленней, побежал в сторону мяса лося. Добежав, одним прыжком, как только мог, оказался на груде мяса. Развернулся в мою сторону. И, очевидно, убедившись, что я по-прежнему стою, как истукан, (я действительно в данный момент подходил под это определение). Дело в том, что я стоял на вырубах, как возвышающийся пень, среди других пней, оставленных, после вырубки леса. А вырубали эту деляну, заключенные. И, конечно же, не соблюдая никакие нормативы технологию, по вырубке леса. Оставляя, очень высокие пни.

Среди этих-то пней, в данный момент и стоял я, в ожидании развязки. Здесь, я должен сказать. Заяц и медведь, в своем поведении, почуяв опасность, ведут себя. В некоторой степени одинаково. И, если заяц, во всех случаях убегает от опасности. То медведь, наоборот, что бы защититься, то же бежит, только, на сближение с этой опасностью. Тому, кто ему угрожает. И еще, даже, самая трусливая, лежащая на обочине дороги собака. Будет лежать, необращая никакого внимания, на идущего мимо человека. Стоит ему побежать, как собака бросится за ним. Таким образаом, убегающий человек, спровоцировал, показал ей, что он ее боится.

В моем же случае, если я правильно понял. Зверь совсем не хотел убивать меня. Всего лишь, судя потому, как он вел себя. Делая броски, выпады в мою сторону, нашугать меня. Что бы я ушел, оставил его в покое. В то же время, меню, которое предложил мне медведь, был для меня небольшим. И, в обоих случаях, не сулил мне ничего хорошего. В первом случая, продолжая вот так стоять. Медведю в конечном счете, это бы надоело. И он, теперь уже точно, мог броситься на меня. И попытаться расправиться со смной, убить. Опять же, как в случае, с только что описанной собакой. Медведь, видя, что я ухожу, отступаю, значит испугался его. И этого было достаточно, отступая, я провоцировал его на нападение. Да и потом, где я в данное время находился, абсолютно, на чистом месте, какое географическое положение занимал, среди этих пней. Одно это, уже нервировало зверя. Но, и это, пожалуй было самым главным, что не отпускало меня. Вот так смаху, принять хоть какое-то решение. Было то, что вот, наконец-то, мне предоставилась еще одна, и последняя возможность. Учитывая то, что я решил покончить с охотой, с промыслом. Наконец-то, добыть медведя. За которым, на протяжении всей своей охотничьей жизни, я шел, казалось бы вот, вот. Начиная от Курильских островов, заканчивая уральскими хребтами, где я родился и вырос, своей Родиной. И вот, случай, последняя возможность.

Медведь, как я уже сказал, поняв. Что я ничего не предпринимаю, остаюсь стоять, как стоял. Во второй раз сорвался с места. И бросился бежать, в мою сторону. И, как и в первый раз, добежав до поваленной кедрушки, которая преградила ему путь. Широко раскрыв пасть. Издав, громко выдохнув кошачье кххх. Развернулся, и, теперь уже, еще, гораздо медленней, нежели, как в первый раз. Направился, в сторону мяса. Не знаю, что меня поддолкнуло, какой внутренний голос подсказал мне. Но, только, как зверь добежав до кедрушки, шугнув меня своим громким кххх. Развернулся направился обратно. Я, как мог, быстро, бросился бежать, за ним, вдогонку. Медведь, достигнув мяса, забравшись на тушу лося, развернулся в мою сторону. И, не увидев меня, на том месте, где я стоял. Стал поворачивать голову, то в одну, то в другую сторону. Было видно, как он с шумом втягивал, фильтровал своими ноздрями, морозный воздух. И, так как я стоял, загороженный лапами кедрушки. Обнаружить меня, вот так сразу, он немог. Расстояние между мной и медведем, было каких-то десяток метров. В руках, на вооружении у меня, было одноствольное ружье двадцать восьмого калибра. И, даже, главным, было не то, какого калибра у меня было ружье, с какой останавливающей силой. Главным было другое, и я это хорошо знал и понимал. Пуля турбинка, которой было заряжено ружье. Была  отлита в домашних условиях. Имела существенный недостаток, была со смещенным центром тяжести. При выстреле, пусть небольшое, и все же, давала отклонение, чуть вправо, и ниже. И, сделай я выстрел с тридцати метров. Где гарантия, что пуля, легла бы в то место, куда я целился. Выбрав в ветвях дерева просвет, когда зверь. Повернув голову, в сторону все еще пытаясь разглядеть, увидеть меня. При этом, подставив под выстрел грудь. Этого было достаточно. С такого расстояния, пуле некуда было деться, как попасть в цель, произвел выстрел в грудь зверя.

После выстрела, медведь слетел с кучи, закрутился, издавая глухие хриплые звуки. И тут, как ни в чем не бывало. Вскочил на ноги, бросился бежать, вглубь ручья. При этом, и я хорошо это видел, с легкостью, перепрыгнул, через валежину. Через какое-то время, скрылся в густо росшей,  молодой поросли молодняка деревьев. Постояв какое-то время, придя в себя. Подошел к туше лося. Ветки которыми, было укрыто мясо лося. Были разбросаны в разные стороны. Шкура, лежала в каких-то двух метрах метрах, от груды мяса. Было видно, что зверь, только, только подошел. И раскидав ветки, сбросив шкуру, не успел еще приняться за трапезу. Зато спугнутое им воронье, попировало вдоволь, и не один день. Расклевывая, доволствуясь, выкинутыми нутренностями лося. Возможно, пируя, ссорясь, воронье, как это обычно бывает при дележе, драке, за лучший кусок. При этом издавая громкое недовольное, карканье. Весь это шум, и далеко разносившийся запах разлагающего мяса. Это-то и привлекло, не нажировавшегося, голодного медведя. Первое, что я подумал, как прытко бросился бежать зверь, неужели промазал. Но то, как слетел с груды мяса, выдохнув громкий, шипящий звук медведь. Да и расстояние, с которого был произведен выстрел, было минимльным. Все это говорило об одном, по определению, промазать не мог. Сделав несколько шагов, по следам медведя. С левой стороны следов, по ходу медведя, хорошо просматривались оставленные на снегу редкие пятна крови. Это еще раз подтверждало, что зверь ранен. Другое дело, насколько серьезно. Что ни говори, а пуля, двадцать восьмого калибра, это не пуля двенадцатого калибра. Обладающая  большой останавливающей силой.
 
Солнце, своим нижним краем, уже зацепилось, за острые вершины елей. Было удивительно тихо. И сквозь эту тишину, из глубины тайги. По прежнему, слышался, далекий лай моих собак. Безусловно, они слышали звук моего выстрела. Но настолько были увлечены, остановленым ими лосем. Что не посчитали нужным, не пошли на мой выстрел. И это, такой их поступок. Я не ставил им ввину. Как я уже сказал, бледно оранжевй диск солнца, вот, вот должен скрыться, за вершинам макушек деревьев. И тайга погрузится в сумрак. Время, было в обрез. Нужно было срочно что-то решать. То, что зверь ранен, сомнений не было. И, если рана серьезна, зацепила жизненно важный орган. То, уйти далеко он не мог. И я решил сделать круг, обрезать его след. И, как мог быстро, сохраняя осторожность. Доподлинно, точно, не зная, в какую именно сторону, ушел зверь. И, что может получиться так, что он залег, где-то недалеко. Поджидая своего обидчика. Сделав круг, выходного следа не было. И теперь уже, сохраняя осторожность стал тропить след медведя. Чем дальше я углублялся, шел по следу медведя, тем чаще, и в большем количестве, просматривались, оставленные сгустки кровяных пятен, на снегу. Так, идя по следу. Впереди увидел, что-то похожее на просвет, открытое место. На сколько это позволяло, проследил взглядом след медведя. Дальше, следов видно не было. Они обрывались, не доходя до этой прогалины. И, как это зачастую бывает, легко раненый зверь, может затаиться так, что его обнаружишь в последний момент, когда  бывает слишком поздно, И чревато самыми не предсказуемыми последствиями. И действительно хотя медведь, лежал на чистом, хорошо просматриваем месте. Первое, на что я обратил внимание, так это, на укатанный снег. И только потом, на лежащего там зверя. По укатанному примятому снегу. Было видно, что какое-то время, он еще цеплялся за жизнь. Но, тщетно. Смерть настигла его, когда он пытался переползти, через поваленную временем лесину. Я смотрел на вытянутое тело медведя. И, все-таки, до конца не веря, что он мертв. Подобно киллеру, сделал контрольный выстрел, в шею, сразу за затылком. Было  видно, как безвольно, после выстрела, от попадания, удара пули, дернулась его голова. Зверь, уже до этого, контрольного выстрела, был мертв. Разглядывая, теперь уже поверженного, мертвого медведя. Представляя, как он, прежде чем умереть, бедный, какое-то время мучился, ползал. Честно скажу, мне стало жалко его. Чувство было такое, как будь-то, наконец-то, (забегая вперед, применительно к нашему времени). Я пристрелил своего, живущего через стенку соседа. Вот такая была у меня жалость, к поверженному мертвому зверю. И, даже, после того, как я сделал контрольный выстрел. Который, я уверен, мои собаки могли слышать, не пришли. Настолько были увлечены лосем. В ожидании своего хозяина. Что, не вняли, не обратили никагого внимания, на повторный мой выстрел. Их лай, по-прежнему, был слабо слышен, сквозь, эту мертвую, пугающую тишину. Зимний день короток. Еще немного и тайга погрузится в сумрак, перешедший в темноту, наступившей ночи. Нужно было что-то делать. Я решил, что если и могу еще, что-то сделать. Разве что, выкинуть нутренности у зверя. Остальное, сниму шкуру, на другой день. Переночевав в избушке латыша.

Когда я уже заканчивал, с этим, выкинул нутренности, разогнулся. При этом почувствовал, пристальный чей-то взгляд, что на меня, кто-то смотрит. И этим кто-то, был мой светло рыжего окраса, старый кобель, Вулкан. Или, как его еще, я ласково называл Вуля. Увидев меня за работой. Он не подошел ко мне, улегся чуть в сторонке, наблюдая за мной. Глядя на кобеля, грешным делом подумал. Что бы, чем бы могло закончиться, если бы мои собаки, оставили лося. И подошли к туше лося, одновременно с медведем. Как бы развивались события. Чем бы все это закончилось. Скорей всего, собаки бы атаковали зверя, во всяком случае, молодой кобель. Но, мог быть и другой вариант. Они, теперь уже, атакованные разъяренным медведем, (если он рассматривал меня, как врага, и старался, кидаясь, отпугнуть меня). То в собаках, скорей всего, увидел бы конкурентов, претендующих на его ужин, И могло получиться так. Что медведь бросившийся на собак. Погнавшись за ними, где гарантия, что они, не подбежали, не бросились ко мне в ноги. И тогда, еще не известно, чем бы, все это могло закончиться. И я снова посмотрел на лежащего, чуть в сторонке, на снегу, своего старого кобеля. Он еще не был знаком с медведем. В отличии от моего, дерзского, бесшабашного, молодого кобеля. Который, имел счастье, встречался с этим зверем. И, надо отдать ему должное, не спасовал. Правда, в ту ночь, когда все это произошло, я был без оружия. Благо, все обошлось, разошлись с миром. Тогда как сейчас. И я снова, посмотрел, на лежащее бездыханное тело медведя.
 
Уже стало совсем темно. Надо было спешить, дойти до избушки, заготовить дров, на ночь. Отрезав кусок медвежьего мяса, что бы по прибытию в избушку. Сварить его, себе и собакам. Наломав веток елки, закидал ими тушу медведя. По любому, туша, как бы не была длинна ночь, не замерзнет. А утром, другого дня, приду, сниму шкуру. И сделаю все, что с этим связано. Сделаю лабаз, подниму на него мясо. И, так и не дождавшись кобеля, который, в отличие от старого. Продолжал заниматься с лосем. Отправился в избушку охотника латыша, в которой уже ночевал, когда заходил на свой участок. И где, чуть не погиб мой кобель, от удара лосиного копыта. Я уже засыпал, когда снаружи избушки, послышалось слабое повизгивание, кто-то царапал дверь. Это, вернулся мой молодой кобель. Устав ждать меня, оставил лося. Утром, когда я пошел к медведю. Увидел след, своего кобеля. Он не пошел, к месту отстрела медведя. Выйдя на мой след, который и привел его в избушку. Когда мы подошли к лежащему медведю. Молодой кобель Снайпер, со злобным рычанием, набросился, стал рвать шкуру, мертвого зверя. Набивая пасть волосом от шкуры медведя. Мне стоило большого труда, что бы успокоить, оттащить его от медвежьей туши. Покончив с разделкой, сняв шкуру. Нарубил прожилин, выбрал близко росшие друг от друга три лесины, низ которых, до того места, где будет лежать мясо, ошкурил. Это я сделал на тот случай, если мясо обнаружит росомаха. Ошкуренные, гладкие, без сучков стволы деревьев. Если она, попытается добраться до мясо. Ошкуренная лесина, хоть сколько то, затруднит ей это сделать. Росомаха,  этот таежный вор. Она, не столько съест, сколько растащит мясо, пометив его своей мочей. И такое у меня, в моей промысловой практике, уже было. Правда тогда, за разбой, ей пришлось расстаться, заплатить своей шкурой.

Снегу, как такового, который бы мог посадить моих собак, все еще не было. И я ходил, понемногу собирал белок. А, так как, к этому времени уже был добыт медведь. То, в добыче лося, надобность отпала. Да и потом, учитывая, что все, отстрел медведя, как и лося, был сделан мной без лицензии. К тому же, все это сделать, вывезти мясо. Нужно произвести, подальше, от чужих глаз. Продолжал, промышлять белок.

Изредка, наведывался, посещал, проверял лабаз, где у меня хранилось медвежье мясо. И, как бы, хорошо не было укрыто мясо, закидано ветками. Вороны, эти таежные разбойники, вооруженные мощными клювами. Умудрялись, находили лазейки, раскидывали ветки, добирались до мяса. И, все бы ничего, но они  вытаскивали ленты нутряного жира, спрятанного, в грудной клетке медведя. И вот однажды, в очередной свой приход с проверкой. Еще не доходя, до того места, где у меня было залабазено мясо медведя. И, почитай целая лосиная туша. Я увидел волчьи следы, их было трое. Следы были двух, трехдневной давности, и шли они в сторону, где у меня лежало мясо. Действительно, подойдя к мясу, где лежала лосиная туша. Кругом, все было вытоптано следами волков. Они не сразу подошли к мясу. Какое-то время кружили. Постепенно, сужая круг. И, только убедившись, что ни что им негрозит, подошли к мясу. Где и это хорошо было видно, грызли, своими мощными зубами, мерзлое мясо лося. После, насытившись,  набив свои желудки, чуть отойдя в сторону, устроили лежку. После,  отдохнув, ступая след в след, ушли, вдоль по ручью. Из капканов, которые можно было попробовать поставить, на тот случай, если волки прикормятся. Был один, кованый, ручной работы, капкан. Который вполне мог удержать попавшего в него волка. С некоторым риском, я все же решил, поставил его возле мяса.  Дело в том, что когда пойду проверять капкан. Первыми к мясу, могут подойти мои собаки. И, где гарантия, в том, что в него не попадет одна из моих собак. Где-то, на пятый день, я все же решил пойти проверить капкан. В этот раз, на собак надел ошейники. И не доходя до того места. Где у меня был поставлен капкан. Подозвал к себе собак, привязав каждую из них к стволу дерева. Сам же пошел к месту установки капкана. И, какого было мое удивление. Волки действительно приходили. Вот только до этого, как  им придти, в капкан попал ворон. Очевидно, будучи еще живым, (в капкане не съеденной осталась только его одна лапа) он так орал. Что волки, смело подошли к мясу. А увидев, сидевшего живого ворона в капкане. Прежде чем закусить лосиным мясом. Как единственного свидетеля, съели ворона. Насторожив капкан, я вернулся к собакам. Больше, сколько бы у меня ни стоял капкан. Волки, так и не пришли. Кто знает, возможно, что-то их насторожило. Может, где-то, задавили лося. Возможно, вообще покинули эти края.

В конце декабря, перед новым годом, на праздник, охотники выходят с промысла. Что бы сдать пушнину, передохнуть, помыться в настоящей бане. Вдоволь попить водки, обговорить, кто и как промышлял. Да и вообще, узнать деревенские новости, и не только деревенские. И уже после, снова в тайгу, на промысел, до конца февраля, начала марта. И, хотя, добыть лося у меня не получилось. Этот пробел, вакуум, был восполнен добытым медведем. Мясо которого, как говорится, без шума и пыли, мы с Петром, как и уговаривались, вывезли на буране. Ну, а, что касается добытой мной, подвернувшейся выдры. Шкуру которой, я все же решил сдать. Ввиду того, что у меня не было на нее лицензии.

Начались трения, с местным районным охотоведом. Который пытался выхлопотать у прокурора района. Что бы тот (та), открыла, завела на меня уголовное дело. Якобы, за добычу, лицензионного вида. Кончилось тем, мной была ниписана объяснительная. На имя, теперь уже покойного, начальника управления охотничьего хозяйства, при Свердловском Облисполкоме А. Киселева. Как и при каких обстоятельствах, была добыта выдра. И, как результат, в наказание, мне за нее не оплатили. И я, в назидание на будующее, от своих же охотников, получил стное внушение.  Выразившийся в том, было бы лучше для меня. Если бы из этой шкуры, я сшил себе шапку. Или, «опрокинул» ее, на черном рынке. Мне ничего не оставалось, как принять к сведению, и согласиться с охотниками. И учесть на будущее. После всего, что произошло, пришлось согласиться с ними и учесть. Которое, внушение, связи с тем, что я решил оставить промысел, уже, не должно бы быть. Но, забегая вперед. Уже, будучи, живя здесь.
Я учел мнение и наказ охотников. А, так как, мой приезд, сюда, где сейчас живу. Выпал на лихие девяностые, приходилось выживать. И не только мне, но и всему российскому народу. И теперь, совет, некогда сказанный мне охотниками, еще живя там. Как никогда, пригодился, и его, я учел и использовал теперь уже, живя здесь.  Все, что пришлось, тех зверей, которых добывал, здесь. Сейчас, когда я, окончательно, оставил промысел, охоту. Уже можно признаться, сказать. Все шкурки, с добытых мной зверй, неважно, лицензионный вид, или нет. Из некоторых, шил шапки. Другие, как это говорится, опрокидывал, на черном рынке. В то время, должен  вам сказать, по другому, просто было нельзя.

 Почти, для каждого, имея ввиду охотника-промысловика. Наступает в жизни такой момент. Перед ним, встает дилемма, выбор, как поступить: или, или, куда податься. И на это, у каждого есть свои причины. Одни, повздорив с начальством, того же промхоза. Другие, как это говорится, поняв, что здесь ловить нечего. Участок исчерпал себя, зверя не осталось. А некоторые и вовсе, бросают свои насиженные места, семьи. Дождавшись, когда весной вскроются реки. Посадив в лодку своих собак, уложив свои нехитрые пожитки. Дернув стартер мотора. Отправляются, куда глаза глядят, искать, лучшей для себя доли. Что же касается меня. Все же, решившего, наконец-то, покончить, с этой жизнью, бродяги тайги.

Был июль. И было утро. Я собирал, свои нехитрые пожитки. Укладывал покомпактней, своричивал медвежью шкуру. Для этого, я специально попросил не знаю, как его даже назвать. Местного портного, что ли, что бы он сшил мне рюкзаку, попросторней. В который, я мог бы уложить медвежью шкуру. Правда, то, что произошло, рюкзак, мне не понадобился. Из другой клади, был чемодан, в котором, в основном лежало мое тряпье. Вот, пожалй и все, вся моя кладь. Которую я взял с собой. Отправляясь, для меня неведомое. Завтра, если все сложиться, как бы я хотел. Если меня, возьмет на борт почтовый вертолет. А, не взять он меня не может. Так как я, на этот случай, экипажу, состоявшему из одного командира вертолета Ми-2. Заблаговременно приготовил, вяленых язей. Осталось за немногим, дождаться завтрашнего дня. После того, как все это я приготовил, упаковал. Оглядел стены, потолок, пол, русскую печь, которая согревала меня на протяжении нескольких лет, в зимние стужи. И вот, пришло, наступило время, все это, оставить. Собаки, были определены, были отданы, в хорошие руки.

Одного, молодого кобеля, Снайпера, взял мой лучший друг, Петр Белоусов. Другого, старого, Вулкана, Славик Коваленко. И вот теперь, глядя на все это. На сердце, как-то, сразу, стало грустно и тоскливо. И, что бы как-то унять это, неожиданно свалившееся на меня чувство тоски и грусти. И, что бы как-то заглушить это чувство. Уже было совсем, собрался выйти во двор, посидеть на лавочке. Как тут, со стороны реки, услышал шум мотора, приближающейся лодки. Насколько быстро шла лодка. Можно было подумать, что тот, кто управлял лодкой, сильно спешил. И тут, буквально, через минуту, без стука, (стучат в городах, сосед, на соседа), в дом ввалился Петр Белоусов. Потому, как он был возбужден, не трудно было догадаться. Что, случилось, что-то такое. Требующего немедленного разрешения. Не здороваясь, он сказал: айда быстро в лодку. С собакой, Снайпером, что-то случилось. Этого было достаточно.

Сев в лодку, поплыли к Петру домой. И то, что я увидел, зрелище было ужасное. Скажу честно, такого, еще не приходилось видеть. Кобель катался, ползал по земле. Он, даже, не откликнулся на свое имя, не узнал меня. Его рвало, такое состояние, было, что греха таить, однажды, у меня. После того, как выйдя из тайги, с промысла. Мы, всей своей охотничьей дружиной, отмечали день рождения, великого кормчего, китайца, Мао Цзе Дуна. У него, временами, горлом шла кровь. Она шла, не буду говорить, произносить это слово, отовсюду, откуда, только, это было возможным. Единственное, на этот момент, что могли мы предпринять. Так это, попытались влить ему в рот коровьего молока. Тщетно, это не помогало. Он по прежнему, катался по земле, издавая скулящие стонующие звуки. Мы, глядя на него, не могли понять, найти причину. Отчего, почему, что случилось, что произошло. Что довело собаку до такого состояния. И тут, приглядевшись, я обратил внимание на то, что его желудок, возвращал наружу не перевариваемую пищу. Обратил внимание, на одну, скажем так деталь. Приглядевшись внимательней. В этой, возвращенной пище. Я увидел, небольшой кусочек целофана. И это, увиденное, навело меня на крамольную мысль. Дело в том, что конура, находилась рядом с пряслом, (изгородью). Миска в которую накладывалась еда, то же была рядом с изгородью. И тому, кто хотел бы подсыпать в еду, скажем так отраву. Не было особого труда, это сделать. Всего-то, перегнуться через забор, и подсыпать отраву. Живя в Туве, в Саянах. Мне пришлось услышать рассказ, одного местного охотника. Он, будучи в тайге, находясь около своей избушки. Дозировал, рассыпал яд (стрихнин), для травли волков. При этом, корытце, с собачьим кормом, находилось рядом. И, так получилось, при фасовке яда. Порывом ветра, яд попал в корытце с собачьей едой. На что он, не обратил никакого внимания. И, как результат, этого было достаточно, собаки поев, получили отравление, сдохли. К чему я рассказал все это, привел этот пример. Да к тому, что его собаки, отравившись, погибая, испытывали, вели себя так же, как вел, теперь уже не мой, кобель, Снайпер.  Пусть это будет моим домыслом, ошибкой. Но то, что я скажу.

Дело в том, что Петро Белоусов, заполучив такого зверового кобеля, автоматически, стал для кого-то, из охотников, конурентом. И, что бы, не быть таковым. Собаке в корм, была подсыпана отрава. Этой отравой, могли послужить такие яды, как, вторацетат бария, цианистый калий, и стрихнин. При особом желании, потому времени, а в наше, сегодняшнее, вообще без проблем. Достать такой препарат, не составляло особого труда. Я, что бы не вдаваться в подробности, тем более, что на сто процентов в этом, не был уверен, умолчу. Мы, что бы не видеть. Как мучится, бьется в предсмертной агонии кобель. Зашли в дом к Петру. Валя же, жена Петра, осталась во дворе. Когда же, через какое-то время, она зашла. Не надо было спрашивать. По ней, по выражению ее лица, было ясно, мучения кобеля, наконец-то, закончились. Нам ничего не оставалось, как, взять лопаты и ружье отнести кобеля, на край деревни, в стенку тайги, захоронить. И почтить его память, выстрелом из ружья. Что же касается другого моего кобеля. И, как память, то что было, что связывало меня с Петром Белоусовым. Взнак нашей дружбы, подарил ему, шкуру, добытого мной зверя. Что же касается второго, моего кобеля Вулкана. Его, взял Славик Коваленко. Который, как и почти все, чуть позже, тоже покинул деревню. Уехал в забайкайле, где, еще какое-то время, продолжал охотиться. И где, как он говорит, Вулкан не уберегся, попал под удар медвежьей лапы. Не знаю, будет ли мне, для меня, хоть каким-то опрвданием. Только, не сложись, столь трагически, на тот момент обстоятельства. В которые попал я и мои собаки. Не было бы стольких, вынужденных смертей: Лося, медведя, и выдры.

Что касается меня.  Уж так получилось, письма, которых, за все время, сколько  я жил в этих сибирских краях, почти не получал. И вот, на тебе, на удивление не только мне, но и всем жителям деревни. Они, стали приходить ко мне, в мой адрес, как это говорится «пачками». И все они, были от женщин. Пожелавшим связать, продолжить свою жизнь, идти в водной упряжке со мной. И каких женщин. С детьми, и без таковых. Двадцати летних, и таких, про которых говорят: «Еще не вечер». Состоятельных, и не очень. Горничных и директрис. Некоторые вообще, хотели перебраться ко мне, в эту глушь.
 
И все это, благодаря, моему другу, не лишенному чувства юмора. Вообще-то, слово юмор, в данном случае, не совсем подходит. Он, зная меня, что я решил, наконец-то, изменить свой образ жизни. И, что у меня, связи с этим, образовались некоторые проблемы. Решил, в тайне от меня, помочь мне. И, будучи в отпуске, в Дзержинске. Ничего лучшего не придумал. Как расклеил на автобусных остановках, в общественных местах, объявления. В которых указал, что, такой-то и такой-то, охотник. Ищет себе спутницу жизни. И указал мои координаты, адрес, место моего жительства. Этого, как я уже сказал, было достаточно. Письма полетели, как осенью, листья с деревьев. Одно из писем, меня поразило своим откровением. И я, как сейчас помню, то, те слова, которые были в нем написаны. Приведу, почти дословно. «Мне уже под пятьдесят. Два высших образования. За свою бурную жизнь, нагулялась. У меня есть все, но нет человека, который бы скрасил, мою, надвигающуюся старость». На это письмо, я не ответил, хотя, мимолетный соблазн, признаюсь, был. И тут, мне на память пришли слова, из рассказа моего любимого писателя Д. Лондона, «Великая загадка». И их, привожу дословно:- Едем, Дейв, едем! У меня денег хватит на двоих. Путь открыт.- Она окинула взглядом убогую хижину.- У меня хватит на двоих. Мир - у наших ног, все радости ждут нас. Едем! Едем»! И вот, теперь, уже мне, из всей этой гущи, женских тел. Нужно было остановиться, выбрать одну. И этой одной, была, в то время, работающая в гостинице, горничной, Костина Татьяна Васильевна. С двумя, уже довольно взрослыми детьми. И, совсем, как в той песне. «И вот теперь, ты замужем уже»

Надо было определяться. Ведь мне уж было пятьдесят. И вот, я здесь. Скажу честно, если, я, угодил, попал в десятку с женой. С которой сейчас живу. И, про которую сейчас скажу, на «радость» одним, и на зависть другим. Так вот, такой женщины, как она, не найдется во всей Башкирии, в Миякинском районе, уж точно.

В то же время, как это не прискорбно будет сказать. Угадав с супругой. Не угадал с местом, проще сказать, с людьми, проживающими здесь, народом.
 
Доходило до того, что, глядя на всю эту грязь, открытую, ни чем не прикрытую ложь, зависть, страх, лизоблюдство, и вообще, отношение людей, друг к другу. Все это, для меня было дикостью. И, что греха таить. Было время, доходило до того. Бросить все, вернуться снова к тому, от чего ушел. Особенно, это сильно проявлялось, находило на меня, когда подходила осень. Когда по ту сторону уральского хребта, в сибирских селах. Охотный люд, собирался на промысел. И это, эти сборы, был праздник для всех. А ты тут, борешься, пытаешься доказать что не ты сосна. А они, дряхлые, застарелые дубы. И, что, пора им это уже понять. Вот только, они, какие они есть,  грустно сказать, этого, ни когда не поймут. Лизоблюдство и страх, порой, доходящий, до животного, бежит впереди их. Совсем как. Если ты, зацепишь меня, получишь цепную реакцию. Все и вся, посыплется, как поставленное на ребро домино. А это, им надо.
 
И, если, я не совершил этого, не вернулся туда, откуда пришел. Только потому, даже, если бы она, согласилась уйти со мной. Сделай я это. Это бы было, по меньшей мере, с моей стороны, эгоистично, и кощунственно. Поставить ее, снова, под коромысло, носить в зимнюю стужу, ведрами, воду с реки, топить печь дровами. Что она уже познала, с детских лет, живя в деревне. И вот, снова. И этого, пусть в ущерб себе, допустить не мог. Совсем, как у А. С. Пушкина: «Ты не рожден для дикой доли. Ты для себя лишь хочешь воли». Действительно, сделай я так, вернувшись снова, туда, откуда пришел. И с чем решил расстаться. Да, поступи я так, делал преимущества себе, не считаясь с ней, каково ей будет. Но и оставить ее, здесь одну, на съедение этой ржавчине. В этом Миякинском болоте, где все делается и держится: на лжи, страхе и лизоблюдстве. Тоже, не мог. И, как бы там нибыло, пришлось смириться с обстоятельствами. Остаться здесь самому, наверно, теперь уже, навсегда. Что бы продолжить, бороться с укоренившейся системой, с этим беспределом, который царит в районе. Где не главенствует поговорка, потеряла всякий смысл: «Человек человеку друг». Где ложь, стоит на первом месте, где царит чинопочитание. Где автора этих строк, принуждают объявлять голодовку. Больше того, обратиться к американскому Президенту, что бы тот, дал вид на жительство им, в США. И все это, насколько  у меня получилось, описал в своем рассказе: «Молчат только статуи».