Свет далёкой звезды. Книга 1 Белое проклятие Карах

 Глава 1. Охотник из рода Ясеня
      Огромный серый пес, бегущий впереди хозяина по узкой лесной тропе, внезапно замер, задержав на весу переднюю левую лапу. Он вытянул вперед свирепую морду, принюхавшись к едва различимому чужому запаху. Увидь сейчас со стороны этого зверя знаток собачьих пород, он был бы поражен: слепой случай разбудил в этой собаке - единственной в своем роде - силу и навыки далеких, давно вымерших предков. Когда-то их создали специально для охоты на крупных хищников.
   Его мощное тело лишь короткое мгновенье оставалось неподвижным. Однако когда Волк - так звали пса - повернулся назад, хозяина на тропе уже не было. Острые глаза, чуткие уши и нос, несравнимый по чувствительности с другими, даже дикими волчьими, не уловили рывка молодого охотника, исчезнувшего в густом ельнике. Казалось, толстый слой  сухой лесной подстилки не позволял никому передвигаться бесшумно. Но ни один, даже самый тихий звук не нарушил сейчас обычного шелеста листвы!
   Мало кто из живущих в этом мире мог распознать в стремительном движении человека отточенную технику искусства Дао. Но и самый бесстрастный мастер древнего искусства изумился бы, увидев сейчас охотника. Парню, столь искусно демонстрирующему навыки боевого искусства, только недавно исполнилось восемнадцать лет. Откуда мог знать простой деревенский парень о древнем учении Дао? Не в лесу же он научился этим плавным, текучим движениям? Не дикие звери были его учителями; тем более не сородичи, которых в мире начитывалось не более шести десятков.
   И все они жили здесь, рядом, в одной деревушке. Родная деревня парня, до которой оставалось не больше версты, затерялась в дремучих лесах, где не было ни одной настоящей дороги. Попасть сюда из большого мира можно было только по звериным тропам; или на лодке - по тихой речушке Русинке...
   Волк тоже бесшумно, хоть и не столь стремительно, прыгнул в ельник. А охотник между тем отметил, что мерный шум леса не разбавлен звуками недалекой уже деревни. Обычно  уже за версту он слышал веселый звон молота по наковальне, а потом и звонкие крики играющих ребятишек.
   Человек и собака заскользили по лесу подобно свету и теням. Так бесшумно и стремительно, как молодой охотник, мог прыгать меж кустом разве что солнечный луч, пробившийся сквозь густую листву. Весь вид охотника напоминал о солнечном посланце - длинные и светлые, цвета спелой ржи, волосы; голубые глаза - ясные, бездонные, словно небо в первый по настоящему весенний день. Этому спокойному, уверенному в себе, судя по выражению лица, парню как никому другому подходило имя, данное при рождении -  Светослав, или Свет, как его обычно называли родичи.
   Свет резко остановился и пригнулся, практически невидимый в густых кустах бузины. Рядом вздыбил шерсть на загривке  Волк. Но рычание, готовое прорваться сквозь страшные зубы, не нарушило безмятежной, казалось бы, тишины леса. То ли потому, что крепкая ладонь опустилась на загривок пса; то ли, потому что Волк был не только громаден и силен, но и удивительно умен для собаки. А шуметь сейчас не следовало. Несколько мгновений оба рассматривали место, самой природой предназначенное для засады.
   Вдоль узкой тропы, по которой охотники обычно возвращались домой, лежал огромный ствол старой ели, поваленный недавней бурей. За ней могли спрятаться, особо не теснясь, пара десятков воинов. Но сейчас только два человека, одетых в легкие кожаные доспехи, удобно устроились на куче лапника. Устроились с арбалетами в руках, направленными на тропу.
   Свет знал, каким страшным оружием в опытных руках может быть арбалет. Сам он предпочитал на охоте лук - изготовленный  собственными руками, и отличавшийся абсолютной точностью и бесшумностью. Любопытство, охватившее было Света, переросло сейчас в тревогу. Слишком вольготно - по-хозяйски - расположились на чужой земле эти люди. Все внимание они направили на тропу; никто не охранял сейчас их со стороны деревни. А значит там...
   Волк отвлек хозяина от тревожной мысли, прижав уши и подняв голому кверху с немым вопросом в глазах. Свет понял этот вопрос. А поняв, захватил в горсть шерсть на загривке и легонько дернул, словно говоря: "Я сам!".
   Наполнив грудь чистым лесным воздухом, он таким же стремительным, как прежде, рывком преодолел отделявшее его от засады расстояние и, казалось, лишь коснулся обоих воинов ребром ладони. Хорошо рассчитанные удары, нанесенные в нужное место, сделали свое дело. Два тела обмякли ровно настолько, что Свет успел не торопясь связать их и сунуть во рты чужаков оторванные с корнем рукава их собственных рубах.
   Воины - оба темноволосые, скуластые - были крепко сложены. Давний шрам, перечеркнувший левую щеку более крупного и более старшего по возрасту воина - одетого побогаче и владевшего кривой саблей, украшенной самоцветами - указывал на участие его по крайней мере в одной битве. А скорее всего не в одной - потому что он, очнувшись, единственным движением тела явно понял, что освободиться без посторонней помощи не получится. Потому и замер опять, глядя на охотника спокойными, совсем не подходящими для бедственного положения, глазами.
   Второй - помоложе - дергался, стараясь избавиться от пут, подольше. Даже попытался зацепиться кляпом за острый скол елового корня.
   - Куда ты торопишься, - недобро усмехнулся Свет, рывком сажая его на лапник, - хочешь поговорить?
   Он сунул к глазам парня (на воина тот пока не тянул) свой нож - длинный, похожий больше на воинский кинжал. Маленький - так назвал его охотник - откинулся всем телом назад, мгновенно лишившись надменного выражения лица и замер, натолкнувшись на подвернувшийся вовремя ствол другой ели затылком.
   - Кто вы? - спросил второго, Большого со шрамом, Свет; тот не шелохнулся, так же безразлично глядя в пространство и охотник понял, - не знает языка.
   Впрочем, Свет подозревал, что его родной язык вообще мало кому знаком в этом мире; зато сам он знал еще один - дуганский - которому его обучил учитель, мастер Ли.
   - Кто вы? - повторил он уже по-дугански, который, если верить учителю, был распространен повсеместно, потому что его предпочитали торговцы.
   Не верить мастеру Ли не было оснований, и молодой охотник сейчас лишний раз убедился в этом. Большой по-прежнему не шевелился, однако уголки его глаз предательски дрогнули.
   - Сейчас я вытащу, - сказал Свет, взявшись за кляп, - крикнешь - умрете оба. Ты понял меня?
   Большой, помедлив, кивнул, так же глядя мимо охотника.
   Свет рывком освободил ему рот и посадил рядом с Маленьким. Незаметно подкравшийся Волк сел напротив, показав громадные клыки.
   - Кто вы, - опять повторил охотник, - и что вы здесь делаете?
   - Позор! - воскликнул тот вдруг, и затянул потом, словно погребальную песнь, - позор воину, связанному рукой ребенка.
   Ребенок, ростом и статью не уступавший причитавшему, усмехнулся:
   - Может, он ответит, - и взялся за кляп Маленького.
   Большой вдруг выгнулся к товарищу всем телом и, обратив к нему взгляд своих темных глаз, быстро бросил прямо в лицо несколько гортанных слов. Этой фразы Свет не понял; так же, как не понял - почему Большой внезапно обмяк, откинулся на спину, и уставился теперь широко распахнутыми глазами в небо. Второй, с испугом и видимым внутренним борением глянув в глаза охотника, не стал ждать, когда кляп освободится для последних в жизни слов. Он гордо выпрямился сидя и, усмехнувшись прямо в лицо врагу, тоже обмяк. Маленький скользнул по стволу и растянулся рядом с товарищем; тоже с открытыми глазами.
   - Мертвы! - понял потрясенный охотник, переводя взгляд с одного тела на другое.
   Это был его дар - вернее один из многих талантов, выявленных, точнее дремавших раньше и пробужденных учителем. Свет безошибочно определял смерть, как бы человек не притворялся. Более того, непонятным другим (да и себе тоже) зрением он видел сам момент смерти - тот порог, переступив который, вернуться было невозможно. И этот порог - страшный и неотвратимый - как понял вдруг Свет, кто-то уже переступил и в родной деревне.
   На несколько мгновений охотник остановился взглядом на Волке, отчего тот даже попятился, поджав хвост; затем пожал широкими плечами, встряхнулся всем телом, и снова растворился в чаще. Пес на этот раз прыгнул вслед ему не так стремительно...
   У крайнего дома деревни - немного отступив от леса - стояло огромное дерево, которое называли Ясеневым дубом. Маленький же род Света, весь состоявший из жителей этой деревушки, называл себя родом Ясеня.
   Остановившись ненадолго на опушке, охотник внимательно осмотрелся. Деревня словно вымерла; ни одно движение, ни один звук не нарушал тишину ясного солнечного дня. И это еще больше раздувало тревожный огонек в душе охотника. Свет закрыл на мгновение глаза, сделал глубокий вдох и начал движение. Поначалу оно было плавным, но медленным; так течет на равнине река - не заметишь течения, пока не бросить в воду щепку. Так же плавно бег ускорился. Он был отработан с учителем бесчисленными упорными тренировками, преследовавшими одну цель - научиться оставаться незамеченным даже на открытом пространстве - если только, конечно, посторонний глаз не успевал зацепиться за самый первый шаг. И тренировки эти не прекратились, даже когда сам учитель стал попадать впросак от внезапного появления рядом талантливого ученика.
   Впрочем, если кто и успел бы сейчас взглядом за стремительной фигурой охотника, он бы скорее всего не поверил  собственным глазам. Потому что набравший огромную, недостижимую обычному человеку скорость, Свет невероятно быстро приближался к неохватному стволу дуба, не сворачивая, и не стараясь затормозить.
   Дуб - настоящий великан в четыре обхвата - ровный, без единого сучка  на восемь саженей, уже готов был снисходительно вздрогнуть от удара тела, несопоставимого с собственным, когда Свет невероятным образом откинул назад верхнюю часть тела, ускорив и без того стремительный бег. Казалось, ногам молодого охотника было все равно, по какой поверхности бежать. Не замедляя шага, охотник промчался по стволу дуба так же легко, как по тропе; ухватился за нижнюю ветвь и через мгновение скрылся в густой кроне.
   С высоты древесного исполина деревня была как на ладони. Свет мог сейчас заглянуть в каждый двор. И заглядывал - отмечая много такого, чего не должно было происходить в разгар летнего дня. Ни одного человека на единственной улице, ни одного звука из закрытых скотных дворов.
   - Ну ладно, - пробормотал он, - коровы и козы на выпасе. А где куры, где петух тетки Баси, который всегда мечется меж домами в поисках соперника. Где, наконец, дети?
   В такой жаркий день берег Русинки, у излучины которого находилась деревня, и который прекрасно был виден с высоты, обычно был полон мальчишек и девчонок - крикливых и звонких. А еще собаки - у каждого парнишки был собственный пес - ими гордились, считали членами семьи. Сейчас же и заросший жесткой дерниной берег, и песчаный пляж были пусты.
   Свет вернулся взглядом к домам. Ему стали попадаться умело замаскированные, но так до конца не скрытые - особенно для взгляда сверху - следы недавней схватки. Стрела, вонзившаяся в покатую крышу одного из домов, видная только сверху; плетень, недавно сорванный с места сильным ударом,  теперь приставленный к столбам, и подвязанный обычной веревкой, но чужим, никогда не виданным раньше узлом.
   Эти, и другие мелочи может не бросились бы в глаза, если бы охотник не искал их специально. А вот и поинтереснее - он вдруг заметил движение в одном из дворов. В тени плетня, невидимый с улицы, но различимый сверху, схоронился человек - воин, подобный тем, что остались у лесной засады. Сколько их было тут? Разглядеть сверху - даже такому опытному следопыту и зверолову, как Свет - было нелегко. Практически невозможно - как не старайся.
   - А выманить смогу, - недобро усмехнулся парень, к которому пришла уверенность, что ждут именно его, - что ж, попробуйте взять.
   Он снял и закрепил в ветвях оружие - лук; колчан, полный стрел, тоже сработанных собственными руками; длинный нож и охотничий топор. Лишь странные звездообразные тонкие диски бритвенной остроты, которые учитель называл молниями Дао, остались с ним, невидимые врагу. Да сам он - живое боевое оружие, готовое к встрече с врагом.
   Бесшумно скользнув по стволу вниз, Свет больше не скрывался; оторвавшись от теплой коры дуба на несколько шагов, он громко крикнул:
   - Эй, есть кто живой?
   Он старался казаться растерянным, даже испуганным. Появившись на виду у скрывавшихся врагов - без оружия, в длинной деревенской рубахе навыпуск, в которой так неудобно вроде бы двигаться даже в обычной деревенской потасовке - он надеялся выманить врагов. Может, даже сразу всех. Хоть и вызывал невольное уважение широким разворотом плеч и тугими узлами эластичных мышц, проглядывающих в низком вырезе рубашки.
   Потому тот, кто первым вышел навстречу охотнику, держал наготове оружие. Опустив почти к самой земле острие богато украшенной сабли, к Свету шел коренастый широкоплечий здоровяк, заросший до самых глаз густой черной бородой. Остановившись в пяти-шести шагах от охотника, чернобородый выкрикнул несколько коротких слов. Из дворов неспешно, так же нацелив оружие, вышли еще двенадцать воинов. Они неторопливо окружили охотника широким полукругом. По краям этой живой дуги расположились по два арбалетчика, нацелившие острые жала болтов прямо в грудь парню. Остальные подобно чернобородому держали наготове кривые сабли. Впрочем, арбалеты были и у них - за плечами, не снаряженные.
   Чернобородый с любопытством оглядел охотника; видно было, что он никуда не спешит. И от этой мысли в груди охотника опять заныло. А главарь незнакомцев вгляделся в лицо Света - слово огладил липким взглядом густые светлые волосы, собранные сейчас сзади в хвост, высокий лоб. Спустился ниже - к переносице, которую только недавно разделила надвое глубокая морщина; остановился взглядом на глазах. Он, наверное, видел в жизни немало голубоглазых блондинов; знал, что за каким-то порогом такие глаза становятся не просто голубыми, а блеклыми. Но вот в этих была глубина летнего неба, которая может выцвести только вместе со всем миром; какой-то огонь, подобный солнечному, который вдруг расцвел, налился такой силой и ненавистью, что чернобородый невольно вздрогнул. А еще в этих глазах напротив недавно поселилась печаль; сквозь нее воин разглядел глубоко скрытую усмешку, означавшую... Он даже махнул невооруженной рукой перед собственным лицом, словно прогоняя наваждение. И ему очевидно, удалось убедить себя, что этот светловолосый парень, что бы о нем ни говорили соплеменники, не выстоит даже против него одного, вооруженного верным клинком, а что уж говорить о тринадцати.
   Мысль о тех двух, мимо которых парень никак не мог пройти незаметно, пока не пришла в его голову, и Свет поспешил:
   - Кто вы, - по-дугански в который раз за сегодняшний день спросил охотник, - что вы здесь делаете?.. И где мой род?..
   Стоявший позади предводителя воин с лицом, которому выбитый в недавней схватке глаз придавал совершенно разбойничий вид, вдруг засмеялся:
   - Род?! Нет больше твоего рода!..
   Чернобородый поднял руку, останавливая его.
   - Зачем? Что вам сделали мои родичи? Что вы хотели найти у нас?! - Свет старался имитировать неподдельное отчаяние - точнее скрыть за ним разрастающийся в груди гнев. Отчаяние имитировать не требовалось - оно уже родилось в душе, и укрепилось после слов одноглазого разбойника. Но сейчас Свет помнил о главной цели безумной вылазки. Он мог, не рискуя особо, перебить этих нелюдей из засады - и даже вот так, не прячась. Но кто ответит ему, зачем они появились здесь, и какой страшному богу понадобились человеческие жертвы. Только так - внешне безоружный и отчаявшийся - он мог получить хоть один ответ на бесчисленное множество вопросов. Получить правдивый вопрос. И он не ошибся.
   - Тебя зовут Святослав? - скорее просто уточнил, чем спросил чернобородый командир отряда; отвечая на немой вопрос охотника, он криво усмехнулся, - все матери любят своих детей. Первая же рассказала о тебе. За это она получила легкую смерть для себя и своего сына... Все они получили смерть... Я не люблю убивать женщин и детей... Но на то была воля великого бога (здесь взоры его подчиненных устремились к небу) и приказ его наместника в этом мире - нашего Повелителя.
   Все головы дружно дернулись книзу. Чернобородый тоже склонился, опустив глаза, но Свет успел прочесть в них неприкрытый страх. А враг продолжил, уже не вглядываясь в охотника:
   - Ваш род должен быть искоренен. Ты - последний!
   Он шагнул к молодому охотнику, поднимая саблю.
   Свет, протянув вперед руку, словно защищаясь от острого лезвия, воскликнул:
   - Последний вопрос, о воин!
   - Говори!
   - Переведи мне, - Свет на мгновение замешкался, а потом бросил в лицо врагу резкие слова, которые он услышал от чужака, нашедшего смерть в лесу.
   Великолепная память не подвела его - эти слова, а особенно точно воспроизведенная интонация - заставила чернобородого отшатнуться.
   - Умри во имя Повелителя Узоха, - выкрикнул он так же страшно, как прежде Большой, и... спохватился. Понимание стало медленно проявляться в его лице. Он даже обернулся, словно решив еще раз пересчитать свой поредевший отряд. Двух бандитов, отправленных в засаду, не было, хотя сигнал, поданный им раньше, означал общий сбор.
   Его рука с саблей взметнулась вверх в замахе, но это было последним осознанным движением опытного воина. Свет плавным, но незамеченным противником рывком ушел в сторону от сабли, шагнув вперед, и уже за спиной чернобородого нанес ему удар кулаком в шею.
   Показывая ему такой удар в первый раз, учитель лукаво сказал: "Дробим камень". Шейные позвонки чернобородого были не каменными, но и они сейчас оказались раздробленными, как если бы к ним с размаху приложился огромный валун. Голова командира бандитов даже не дернулась - столь мгновенным было действие удара. Спустя некоторое время она все же начала заваливаться назад, в то время как сам чернобородый падал вперед, опуская руку с саблей.
   Падение это еще не завершилось, когда сабля, оказавшаяся в руке Света, тонко пропела. Почти не задерживаясь (превосходная сталь!) - лишь изменив звук на более вязкий, чавкающий - она отделила голову стоявшего слева от предводителя бандита от его тела; на противоходе повторила то же самое с его соседом.
   Увлекаемый, казалось, нечеловеческой силой, кривой клинок развернулся, подался чуть назад и устремился в живот одноглазого. Последний, выпучив в страхе и изумлении единственный глаз, начал вытаскивать собственную саблю из ножен, но не успел. Острое лезвие прошло тело насквозь, по пути легко разрезая и плоть, и саму нить жизни, и наткнулась на арбалет за спиной одноглазого. Здесь клинок, рассчитанный - в отличие от меча - на рубящий, а не колющий удар, издал последний резкий стон и переломился у рукояти - настолько силен был этот удар.
   Время - густое, застывшее - снова потекло в обычном ритме. Резко выкрикнул что-то, выхватывая саблю, один из пятерки бандитов, вооруженных сейчас клинками. Эти стояли подальше от уже мертвых сотоварищей. Еще дальше целили небрежно свои арбалеты  четыре бандита. Они первыми и вступили в этот, только что казавшийся таким легким и предсказуемым, бой. Страшное в ближнем бою оружие вскинулось прикладами к плечам, и остроклювые болты вонзились в землю - в том самом месте, где только что недобро оскалился врагам охотник.
   Сам он уже мягко перекатился из низкой стойки в сторону и, не вскакивая на ноги, метнул вперед молнии Дао, до сей поры мирно ждавшие своего часа за пазухой. Пятерка, рванувшаяся было вперед с саблями наголо, в ужасе остановилась. Арбалетчики, как по команде, выпустили свое оружие и дернулись руками у горлу. Арбалеты с тупым стуком упали на утоптанную землю - в то время, как меж пальцев их недавних владельцев быстрыми ручьями потекла густая кровь.
   - Ну что ж, умрите во имя своего поганого Узоха, - проговорил последнее слово, словно выплюнув, Свет; руки его тем временем - внешне очень неторопливо - вынимали сейчас саблю из руки одноглазого, так и не успевшего до конца выдернуть ее из ножен.
   Это имя словно придало и сил, и смелости врагам - и пятеро воинов молча ринулись ему навстречу. Чтобы снова остановиться при виде противника, словно одевшего стальную рубаху.
   Прием, который применил Свет в этом бою, учитель называл Мельницей богов. Еще он уверял, что никому в подлунном мире он не подвластен.  По крайней мере из ныне живущих.  Противник, завороженный сплошным мельканием клинка (или клинков), не успевал отклониться, когда из этой стены, где стремительный плавный рисунок не ломался, вдруг вылетало острое лезвие, чтобы тут же вернуться на свое место, оставив на земле очередного пораженного врага. Свет отрабатывал этот прием с одним учителем, но и против пяти врагов он оказался очень даже эффективным.
   Бандиты были опытными рубаками, однако почти мгновенно четверо из них лежали бездыханными на земле, готовыми рассказать об искусном мечнике своему богу, а пятый - самый малодушный - бросился бежать изо всех сил от страшного соперника, не выпуская, впрочем, из руки саблю.
   До ближайшего дома он добежать не успел, потому что  через невысокий плетень метнулась громадная серая тень. Острые зубы Волка сомкнулись на запястье труса; сабля со звоном упала на подвернувшийся камень, а сам он, сделав по инерции несколько шагов вместе с неподъемной ношей на руке, повалился на землю, закрыв лицо от грозного пса.
   Свет подошел к последнему врагу и, посмотрев презрительно в его глаза, произнес въевшуюся в мозг фразу на чужом языке:
   - Умри во имя Повелителя Узоха!.
   Тело врага обмякло, и молодой охотник остался один, не считая верного пса.
   Он старался не думать о том, что сегодня впервые в жизни убил человека, даже многих - пусть врагов. Только теперь он понял, как прав был учитель, когда говорил, что зла в мире куда больше, чем добра. А ноги сам несли парня туда, где он надеялся найти хоть одного живого сородича. В то же время он с отчаянием понимал, что одноглазый сказал правду...



















Глава 2. Талисман
   Свет нашел сородичей в Большом доме. Дом стоял у самой реки и служил местом, где при необходимости могла собраться вся деревня. Здесь отмечали все праздники, которых, впрочем, было не так много. А уж у самого Света...
   Большой дом не отапливался, не имел за ненадобностью подпола; больше того - из за весенних половодий был поднят над землей на толстенных столбах из мореного дуба, не знавшего гнили. Родичи лежали здесь все, уложенные рядами на полу и широких лавках. Именно уложенные, а не брошенные.
   - Я не воюю с женщинами и людьми, - горько вспомнил охотник слова чернобородого.
   Свет медленно обошел комнату вдоль ряда сородичей; прошел во вторую - меньшую. Здесь, в комнате Совета, стояло большое деревянное кресло, помнящее, как говорили, самого Ясеня. Теперь же в нем обычно сидел  глава рода, обездвиженный уже несколько лет Радогор. Свету он приходился родным дядей, старшим братом отца. А еще - приемным родителем.
   Радогор и сейчас сидел в кресле, пригвожденный к высокой спинке четырьмя болтами. Пятый - с погнутым жалом - лежал у него на коленях. На груди главы тускло мерцал талисман рода - большой медальон неизвестного металла с изображением солнца на лицевой стороне. Что было изображено на другой стороне, не знал никто; кроме самого Радогора, естественно. Это всегда интересовало парня, особенно с недавних пор - когда при виде его Радогор стал непроизвольно подносить руку к шее, на которой всегда висел талисман.
   Сородичи называли его талисманом Ясеня и верили, что медальон обладает магической силой.
   Внезапно Свет понял, точнее ощутил, что Радогора еще не коснулась тень смерти! Что четыре удара, каждый из которых был смертельным, не довели дело до конца. Радогор открыл вдруг глаза; по губам его скользнула тень улыбки.
   - Дядя! - Свет бросился к нему, опускаясь на колени и оказываясь вровень с сидевшим стариком.
   Не закрывая глаз - словно боясь, что не сумеет снова  их открыть, Радогор очень тихо, почти беззвучно; но очень отчетливо - выделяя каждое слово - заговорил:
   - Дождался... Талисман... Возьми...
   Радогор замолчал, видимо собираясь с силами. Он словно понял колебания племянника, потому что заговорил уже без пауз - горячо и на удивление громко:
   - Возьми талисман у живого. В нем сила Рода...
   Свет, повинуясь горящему взгляду старика, осторожно снял с  главы талисман, и уже без колебаний одел его себе на шею. Радогор проводил взглядом святыню. Казалось, он завершил главное дело своей жизни, дождавшись родича.
   Охотник невольно прикоснулся снова к талисману. Он не знал, что его готов был сорвать с шеи старца одноглазый бандит, пустивший пятый болт в грудь Радогора. Грабителя остановил чернобородый, строго бросив:
   - Повелитель велел убить всех. И только!..
   Из тела Радогора медленно истекали последние капли жизни. Через силу улыбнувшись Свету, он стал медленно закрывать глаза. Затем черты его лица ожесточились и он бросил в лицо сородичу последнее слово:
   - Отомсти!
   И умер.
   Потрясенный Свет коснулся лбом колен дяди и медленно поднялся. Он тихо произнес:
   - Я отомщу, - и подняв лицо к высокому потолку, закричал, - я найду тебя, где бы ты не скрывался! Ты слышишь, Узох? Найду, и отомщу!

   Далеко-далеко, в мертвой пустыне, за полмира от речки Русинки - от мертвой деревни и от Света - в своем мрачном замке священнодействовал Повелитель Узох. Подняв бронзовый нож, он готовился принести в жертву своему богу, в которого сам втайне не верил, чернокожего младенца. Невинный ребенок заворожено следил за бликами факелов на сверкающем лезвии ножа.
   Рука Повелителя и мага начала опускаться, когда глухой грохот грома пришел с той стороны, куда больше года назад  Узох отправил Чернобородого с полусотней лучших воинов. Затем ощутимый удар потряс черный монолит замка. Казалось, громадное здание готово сдвинуться с места, грозя похоронить Узоха вместе с тысячей преданных адептов жестокого бога.
   Рука Повелителя невольно вздрогнула.
   По рядам послушников, прежде безмолвным и недвижным, пробежала дрожь. И это было самым страшным - если хоть один сейчас усомнится в силе бога или его благосклонности к Узоху... Если хоть один поднимется с колен...
   Повелитель, смутившийся на мгновение, вдруг понял, что вера в великого бога и в него самого висит на волоске. Окрепшим голосом он закричал, перебивая в пространстве огромного зала и в умах адептов отзвуки грома:
   - Великому богу угодна жертва.
   В жуткой тишине бронзовый нож опустился вниз...

   Между тем Свет, снова выйдя в большую комнату, медленно пошел вдоль скорбных рядов. Он прощался с ними, всматриваясь в каждое лицо, вспоминая с малых лет свою жизнь, бесчисленным множеством незримых нитей связанную с людьми, которые теперь лежали вокруг него.
   Вот лежит жена Радогора - тетя Любаша, заменившая ему мать.
   Мать, Светлена - тоненькая, ясноглазая как будущий сын - недолго прожила в замужестве. Почувствовав вскоре после свадьбы в себе маленький росточек новой жизни, она в радости не сразу заметила, как быстро начали таять ее силы. Чем больше рос под сарафаном живот Светлены, тем чаще она присаживалась передохнуть, стараясь незаметнее погладить, потереть под левой грудью.
   Старая знахарка Ведотья, проходя мимо, не подавала виду, что лик смерти все отчетливее проглядывает в чертах Светлены. А помочь ничем не могла.
   - Лишь бы родить успела, - горестно вздыхала она, понимая, что ни сил, ни знаний ее не хватит, чтобы спасти любимицу рода.
   Словно злой рок простер свою руку над этой молодой женщиной, не свершившей за короткую жизнь ни одного злого поступка.
   Светлена успела. Истаявшая, он лежала счастливая и усталая на широких полатях. Ей поднесли сына. Мальчик молчал, появившись на свет; молчал и сейчас, когда его разглядывали любящие глаза матери и тревожные очи отца, сидевшего по другую сторону ложа.
   Мать погладила голову ребенка, заглянула в его голубые глаза.
   - Светлый-пресветлый, - прошептала она чуть слышно. Лишь Иванко, муж, расслышал эти слова. Тут ее сердце, стукнув в последний раз, остановилось навсегда. Ребенка, не понимавшего еще ничего, пронзила страшная волна его дара. И в первый раз в своей жизни он закричал, выражая в крике - сам того не понимая - и боль утраты, и громкую просьбу не уходить, не оставлять его одного в этом большом мире.
   Подбежавшие тут же бабки, да и отец тоже, смотрели сейчас лишь на него. И только когда ребенок замолчал, все вдруг поняли, что Светлена больше не дышит.
   Теперь уже отец закричал - нет, скорее завыл, как загнанный, оставшийся без надежды спастись волк. И так был страшен этот полукрик-полувой, что бабки не выдержали. Подхватив на руки ребенка, они выскочили из горницы. Отец же, рухнув на колени, гулко стукнулся головой о деревянный край полатей и, не чувствуя боли, надолго замер.
   К сородичам, сбежавшимся к избе охотника Иванки, он вышел через полчаса. Постаревший на добрый десяток лет, он обвел взглядом собравшихся; остановился на старшем брате, Радогоре:
   - Ребенок?..
   - У нас, с Любашей, - ответил тот.
   Иванко понимающе кивнул. Тремя днями раньше Любаша, жена Радогора, родила четвертую уже дочь, и теперь могла позаботиться о племяннике.
   Охотник повернулся к бабкам:
   - Приберите ее... А сына зовут Светославом... Светом... Она назвала, - добавил Иванко.
   Вечером он отправил в далекий путь жену, сам поднеся к погребальному костру факел. Затем, по обычаю рода, он тщательно собрал весь пепел, которого от огромного костра осталось на удивление мало и положил его в крохотную, специально сработанную для этого случая лодочку.
   Охотник опустил лодку в Русинку, и река медленно подхватила ее течением. Притихшие родичи внимательно следили за ней. Достигнув середины реки, лодочка замедлила ход, а потом и вовсе остановилась, словно находилась не на стрежне, а у тихого берега. Вот она закружилась на месте, как в омуте и медленно затонула.
   - Приняла, - выдохнула единой грудью толпа.
   Иванко повернулся к родичам; остановился невидящим взглядом, словно говоря:
   - Разве могла святая Русинка не принять чистую душу?..
   Свет тряхнул головой, отгоняя тягостные воспоминания, идущие из детства, от рассказов доброй тетки Любаши. Теперь она лежала умиротворенная, без видимых ран, в окружении четырех уже взрослых дочерей и малолетних внуков.
   Вот лежат молодые парни - друзья босоногого детства. По страшным ранам на их телах охотник видел, что они не стали безропотными жертвами для чернобородого и его подельников. Лежать бы Свету рядом, если бы...
   Мысль его словно натолкнулась на глухую стену; она резко повернула в другом направлении: "Если бы он был в этот черный для рода день дома, может...". Он снова тряхнул тяжелой от горьких дум головой. Вспомнил слова учителя:
   - Что толку жалеть о сделанном, и тем более о не содеянном, укоряя себя за ошибки. Нужно пойти и исправить их!
   Охотник не мог вернуть к жизни сородичей, но отомстить за них, найти и покарать неведомого Узоха... Этому можно отдать и время и силы, и жизнь.
   Свет не мог знать, что почти три дня воины, окружившие незаметно деревню, наблюдали за ней. Чернобородый хотел быть уверенным, что весь род на месте, что из возможных походов вернулись все охотники. Срок в три дня он установил для себя заранее, и был уверен, что весь род Ясеня, живущий своей, оторванной от остального мира жизнью, поляжет в битве в один день. Выучивший по велению своего Повелителя, и с его дьявольской помощью, язык людей Ясеня, чернобородый вожак все таки допросил первую попавшуюся ему на глаза молодуху. И был неприятно поражен, узнав о молодом охотнике. Понимая, что ни ему самому, ни его людям в дебрях, которые Свет знал лучше собственной избы, охотника ему не поймать, он устроил засаду.
   Чернобородый не стал выяснять; так и не узнал, почему охотника так долго не было дома. Так совпало, что его головорезы только свернули с Большой реки в двух лодках, выгребая против медленного течения Русинки, когда Свет уже вышел ранним утром из деревни. Он шел с Волком к самым истокам Русинки, к границам земель рода. Туда, где ровно шесть лет назад, на глазах Света погиб Иванко - его отец.
   После смерти жены постаревший охотник появлялся в деревне лишь для того, чтобы принести добычу. Он оставлял добытого оленя, или связку свежих невыделанных шкур в доме брата и долго сидел, глядя на сына - единственное, что осталось ему от Светлены. Затем, попарившись и отмывшись до скрипа, и переночевав в своем осиротевшем доме, Иванко снова уходил в лес с Серой - хитрой охотницей. Это была полусобака, полуволчица; и она тоже избегала человеческого общества.
   Так прошло шесть лет.
   Свет, первоначально болезненный, вскоре окреп; он сделал без отца первый шаг, сказал первое слово. Мальчику было хорошо в большой и дружной семье Радогора. Любаша не отличала его от собственных детей, звала сыном. А если и смахивала когда слезу со щеки - только когда была уверена, что Свет не видит этого.
   Но все же мальчик несся изо всех сил, стоило только кому крикнуть: "Иванко пришел". Самым ярким воспоминанием его детства был горький смешанный запах лесных костров, пота, и звериных шкур, который исходил от отца. Свет прижимался что было сил к его широкой груди, зарываясь счастливым лицом в густую посеребренную бороду.
   В один из таких дней Иванко, против обыкновения не ушедший поутру в лес, пришел в избу Радогора. Был он чистым, с постриженной коротко бородой, переодетый в деревенские одежды. Лишь Свет узнал сразу в переменившем обличье человеке отца. Он кинулся к нему. Любаша, медленно вставая из за стола, внезапно осознала, зачем пришел Иванко. Страшась разлуки с родным ей мальчиком, она тихо заплакала. Следом встал и Радогор. Девочки, сидевшие рядом, и ничего пока не понимавшие, тоже заревели - вслед за матерью.
   Охотник, потоптавшись у порога, вдруг неуклюже - низко, до самого порога - поклонился родичам.
   - Спасибо за сына, - глухо прогудел он, выпрямившись - и снова поклонился, еще ниже.
   Свет, разом понявший все, метнулся к своему углу, стараясь захватить в руки все свое нехитрое имущество - одежку, деревянный меч, сработанный недавно отцом, другие игрушки.
   - Куда ж ты его такого малого? - бросилась было к Иванко Любаша.
   Радогор перехватил, придержал ее рукой:
   - Куда? Домой! И не реви! - цыкнул он на жену, - вон ведь изба - рядом.
   Девки за столом заревели еще громче. Свет, виновато оглянувшись на отца, подбежал, обнял Любашу, повиснув на шее.
   Радогор, махнув рукой, вышел вслед за братом из избы. Они молча сидели на лавке, пока Любаша не вывела за руку собранного мальчика. Следом высыпали и ее дочки.
   Иванко действительно жил по соседству. Радогор с женой и детьми проводили взглядами отца с сыном и, пряча друг от друга погрустневшие глаза, вошли в дом.
   С этого дня для Света началась новая жизнь. Без детских игр, поначалу тяжелая; полная неведомых раньше забот. Зато сколько было радости и скрываемой тщательно гордости после разведенного в первый раз самостоятельно костра; после первой добытой собственными руками белки. И эти годы были самыми счастливыми в жизни Света - потому что каждое мгновение рядом был любящий отец.
   Детство кончилось одним мгновеньем, когда рано утром следующего после прощания с домом Радогора дня Свет с отцом и Серой ушел на первую в своей жизни охоту. Иванко щадил ребенка, берег его пока небольшие силы, однако строго следил, чтобы Свет добросовестно выполнял порученную работу. Впрочем, мальчику в радость было трудиться рядом с отцом. Проявившийся рано характер маленького охотника не позволял ему ныть и плакать, хотя новые заботы навалились на его детские плечи тяжелым грузом.
   Начав с небольшой вылазки в лес, Иванко с сыном с каждой охотой уходили все дальше и дальше - туда, где можно было добыть серьезную дичь. Иванко спешил передать сыну весь свой богатый опыт охотника-зверовика. Он словно чувствовал близкую разлуку. Только не мог предсказать, насколько эта разлука станет страшной и безвозвратной.
   К двенадцати годам Свет далеко обогнал сверстников и в росте, и в силе, и в твердости характера. В последнем Свет, пожалуй, превзошел и своих взрослых сородичей.
   В то черное лето Иванко с сыном собрались в дальнюю охоту - на медведя, лесного хозяина.
   Радогор, ставший к тому времени главой рода, внезапно обезножил. Ведотья, лечившая в деревне старых и малых, беспомощно качала головой. Но все же надеялась на какой-то древний родовой рецепт; на особую мазь. Для этого чудодейственного снадобья и нужен был медвежий жир. Но лесной хозяин давно уже не появлялся в окрестностях деревни. Знали, наверное, мишки, что теперь не один, а два знатных охотника встретят их в лесу.
   Иванко знал, где можно было встретить лесного хозяина. Туда - к истокам Русинки - он и отправился вместе с сыном. Серая, последние дни донашивающая тяжелый живот, нагулянный неизвестно где и неизвестно когда, на этот раз лишь проводила до последнего дома деревни. И уже там завыла - горько и прощально - отчего наверно и высыпали на улицу многие родичи.
   Но охотники уже не видели этого. Потрепав по очереди притихшую Серую за ухо, отец с сыном отправились в долгий поход. Ведь до границы земель рода - там, где начинала свой бег Русинка - было не меньше двух быстрых дневных переходов. Охотники не отвлекались на мелкую дичь - они искали задиры коры на деревьях. Причем такие, чтобы и достать до верхних можно было только в прыжке. Потому что для снадобья нужен был жир матерого зверя.
   Следы зверя попались им уже в разгар третьего дня. И привели они охотников к большой ягодной поляне на берегу совсем узкой здесь речки. Медведь, казалось, ждал их для смертной битвы. Он сидел - совсем как человек - и горстями обирал на диво крупную здесь землянику.
   Это был не первый бой Иванко с огромным зверем. Потому он, стиснув рукой плечо сына, оставил его у края поляны и пошел вперед один, освободившись от лишнего припаса и оставляя лишь острую рогатину и длинный прямой нож на поясе.
   Свет уже знал, что стрелять из лука бесполезно, да и небезопасно. Пробить густую шерсть и толстый слой жира стрелой почти невозможно. Раненного же, рассвирепевшего зверя принять на рогатину во сто крат сложнее. Поэтому младший охотник мог только смотреть, как неспешно сближаются противники.
   Подпустив охотника поближе, медведь, коротко рявкнув, вскочил на задние лапы, отчего еще больше стал напоминать огромного коротконогого человека, и пошел на Иванко. Он словно встречал на этой поляне близкого, давно не виданного родича, навстречу которому распахнул свои объятия. Свет в то мгновенье весь покрылся холодным потом, представив, как сжимаются в смертельном объятии эти длинные лапы, оканчивающиеся длинными и острыми когтями. Нет, парень не боялся - он переживал сейчас за отца, который бесстрашно шагнул навстречу зверю.
   Вот он остановился и направил в грудь зверя рогатину. Нижний края крепкого древка, сработанного из остролиста, надежно уперся в землю. Наткнувшись на острия, медведь словно в раздумьях замер. Иванко махнул рукой перед его мордой, дразня зверя, и снова ухватился понадежней за оружие.
   Медведь, свирепея, навалился на рогатину, принимая ее в грудь. Он словно еще сильнее тщился обнять сейчас "родственника", размахивая грозными лапами. Однако опыта Иванко - и в самой охоте, и в мастерстве изготовления орудий для нее - хватало. Никогда еще оружие, сработанное охотником, не подводило его. Вот и теперь рогатина казалось надежно удерживала зверя на безопасном расстоянии. Руки Иванко дрожали от напряжения; тело словно вросло ногами в землю,  позволяя лесному хозяину приблизиться лишь настолько, насколько уходили в его грудь деревянные острия.
   С сухим треском вдруг переломился надежнейший, отобранный Иванко из многих сотен, а может, и тысяч, ствол остролиста. Обломленный в двух локтях от земли, он остался торчать в ней, по прежнему нацеленный в зверя  теперь уже одним, не менее острым сколом. Длинный двурогий конец медведь с ревом выдернул из раны и отбросил в сторону.
   Иванко, как знал его сын, уже бывал однажды в такой переделке. И вышел в прошлый раз из нее победителем. И теперь он тоже не растерялся. Двумя быстрыми шагами преодолев расстояние, отделявшее его от грозно ревущего зверя, охотник резким ударом достал сердце медведя ножом, который, казалось, сам прыгнул ему в руку. Умирающий зверь все таки успел обнять охотника, к чему стремился с самого начала битвы, и увлек его, падая на землю, вчетверо большим весом.
   Спину охотника встретила не трава, уже выбитая поединщиками, а острый скол рогатины. Свет потом часто просыпался в испарине, снова и снова слыша этот страшный звук -  треск разрываемой острым деревом плоти отца.
   Лесной хозяин не успел еще придавить Иванко к земле, а молодой охотник бросился на середину поляны. Ужасные лапы хищника дергались, захватывая, выдергивая траву целыми горстями; боронили землю острыми когтями. Однако сын бесстрашно  шагнул вперед; он ухватился за руку отца - единственное, что виднелось из под громадной туши. Пальцы Иванко с силой стиснули ладонь сына, чтобы через краткое мгновение ослабнув, отпустить ее.
   По телу медведя пробежала судорога, и он, в последний раз дернувшись, замер. В это мгновенье тело Света пронзила сила, пока непонятная ему самому; единственное, что не вызывало сейчас сомнение у отчаявшегося парня - Иванко тоже покинула жизнь. Свет упал было в рыданиях на мохнатую тушу медведя, но тут же вскочил, ухватившись уже в эти жесткие, дурно пахнувшие космы, чтобы сдвинуть добычу с тела отца. И так велика была сила отчаяния молодого охотника, что огромная туша, казалось, сдвинулась немного с места.
   Увы - сдернуть ее совсем не хватило бы сил не только у парня, но и у взрослого охотника - настолько громадный зверь сейчас лежал перед Светом. К тому же он (понял молодой охотник) был связан сейчас - через Иванко и острый кол, пронзивший его - с землей.
   Осознав это, Свет с прежним отчаянием в глазах, но гораздо более решительным выражением лица бросился назад - туда, где лежали и отцовы, и его собственные припасы. Он вернулся с охотничьим топором и принялся с яростной энергией делать то, что было подвластно двенадцатилетнему охотнику - разделывать огромного зверя вместе с шкурой. Отваливая без трепета в сторону дымящиеся куски мяса, без брезгливости отваливая туда же склизкие внутренности, исходящие противным духом, он скоро освободил отца. С залитой медвежьей кровью одеждой, но чистым, разглаженным смертью лицом, он казалось безмолвно прощался с миром - с сыном, с высоким небом, с малой речкой Русинкой, которую здесь можно было перейти в три больших шага.
   Свет просидел рядом с телом отца всю ночь. Яркая луна позволяла отгонять от его лица мух и комаров, которые конечно же не могли причинить вреда мертвому, но больно ранили в сердце живого сына. К утру Свет знал, что он будет делать. Он не мог отнести тело в деревню, до которой было около трех дней ходу налегке; не мог и оставить его здесь на растерзание диким зверям, отправившись за помощью. Поэтому скорбный ритуал, который сопровождал уход сородичей в иной мир, Свет решил провести здесь.
   С первыми лучами солнца молодой охотник начал собирать сухой валежник и сносить его к берегу Русинки. Солнце достигло высшей точки в небе и, казалось, остановилось. Так же остановилось и время для Света, следящего, как набирает силу погребальный огонь. В последний раз он смог продемонстрировать отцу, как быстро и умело может разводить костер.
   К вечеру тихие воды Русинки приняли то, что осталось от Иванко.
   А через три дня Свет стоял перед Радогором, сидящим в старинном кресле и протягивал вперед котомку, набитую звериным жиром. Стоящая рядом Любаша пригласила его в избу, но охотник молча поклонился ей, повернулся и пошел в свой дом. Там он и стал жить один, с Серой и родившимся в этот день крупным, невиданным здесь прежде щенком.
   Свет назвал его Волком.
   
   
 



Глава 3. Учитель
   Свет в последний раз окинул взглядом сородичей, прощаясь с ними. Он низко поклонился от порога и вышел, решительно затворив за собой дверь.
   Остаток дня и весь вечер охотник провел в однообразной, занимающей руки, но не мысли, работе. Последний в роду, он должен был позаботиться о мертвых, достойно отправив их в последний путь. Свет решил устроить погребальный костер из Большого дома. Легко поднимая огромные вязанки сухих дров, Свет методически опустошал одну поленницу за другой. Дров было много - у каждого дома хранился, и постоянно пополнялся их запас.
   Оставляя место для доступа воздуха, Свет заложил дровами все пространство между сваями, несущими дом; затем начал укладывать их вдоль стен. В последний раз он мог показать сородичам свое умение охотника-лесовика, искусно раскладывающего костер в любом месте и в любую погоду.
   Заглянув невольно в один из дворов, Свет понял, почему в деревне стояла неестественная тишина. Вся живность, которая могла подать знак охотнику, была варварски перебитая. Он воочию увидел и услышал, как не дождавшиеся в урочный час ласковых рук доярок коровы и козы начали мычать и блеять, и как к ним присоединились остальные - и прежде всего собаки. Все они пошли под ножи и под сабли. Собаки лежали вместе - в одном доме, рядом с которым, скорее всего и приняли неравный бой вместе с хозяевами. Не раздумывая, Свет подхватил тело первого пса, и не остановился, пока все они не заняли свои места рядом с людьми - на широкой веранде Большого дома.
   В следующем доме он нашел захватчиков. Оглядев их с порога, он вышел, захлопнув дверь - продолжать свое скорбное дело.
   Лишь поздним вечером поленница, опоясавшая дом, выросла до крыши. Уложив последнее полено, Свет решил, что не сможет отправить в последний путь сородичей, пока земля рода не очищена от скверны. Понимая, что попасть сюда захватчики могли лишь по Русинке, он окликнул Волка и отправился вниз по течению реки.
   Искусно замаскированные лодки ждали его без всякой охраны в двух верстах от деревни. Отвязав большую из них и отдав ее воле течения, Свет с немалым трудом перегнал меньшую к деревенскому причалу. Если бы не слабое течение Русинки, даже его стальные мускулы не справились бы с парой весел - ведь раньше ее двигали вперед восемь таких пар.
   Затем охотник, не выказывавший усталости весь длинный летний день и вот уже половину короткой ночи, перетаскал в лодку тела разбойников. Последним, накрыв своим телом подельников, лег атаман. К звездному небу устремились и черная борода, и незрячие глаза.
   - Не твоя это земля, не твоя река, не твое и небо со звездами, - почему-то прошептал, хотя никто не мог его слышать в ночной тишине, Свет, отталкивая тяжело груженую лодку от берега.
   Она грузно развернулась и медленно растворилась в темноте.
   Остаток ночи Свет провел в родном доме, твердо решив, что назавтра покинет его - может быть навсегда. Здесь он прожил с отцом шесть счастливых лет; здесь долгими вечерами делился с ним мудростью учитель. Сквозь дрему охотник вспоминал эти годы, свою первую встречу с этим удивительным человеком...
   Свет встретил человека, которого впоследствии назвал своим учителем, ровно через год после смерти отца. Гибель Иванко он пережил тяжело, но - один, хотя и не стал нелюдимым. Он по прежнему много охотился; был добычливым и каждый раз с радостью возвращался домой.
   С первой же своей самостоятельной охоты он принес двух ланей. Неся их на своих еще не окрепших, но уже широких плечах, молодой охотник, выказывая характер, не остановился до самого Большого дома. Там, где столпились мужики с Радогором во главе. Здесь он и сбросил добычу с плеч и так же, как совсем недавно отец, бросил дяде, сидящему на крыльце;
   - Принимай, Радогор.
   И дядька, пряча в усах и бороде любовь и гордость за приемного сына, а где-то в глубине и добрую усмешку, обсуждал с ним охоту; хвалил добычу.
   С тех пор Свет стал главным добытчиком рода - ведь все меньше родичей, привязанных заботами к земле, доставали из запасников луки со стрелами и другой охотничий припас.
   Тем летом, в большой праздник рода, когда на полях и огородах все уже было посеяно и посажено; ухожено и пошло в рост, Свет даже принял участие в соревновании деревенских силачей, впервые поставив себя в круг взрослых. Неведомая сила подняла его с места, когда Кудлат - двадцатилетний детина с широченными плечами и пудовыми кулаками - обходил с молодецким видом круг родичей, с усмешкой поглядывая на поверженных раньше соперников. Уже три праздника Кудлат уходил победителем; теперь же только усмехнулся, увидев малолетнего поединщика.
   Это была необычная пара - огромный, заросший светлыми волосами, мускулами, а кое где и жиром Кудлат и крепкий не по годам, но все равно вдвое меньший своего соперника Свет.
   Старший  поединщик, широко разведя руки и улыбаясь, пошел не охотника, словно желая обнять, прижать к груди родича. Свет ждал соперника, стоя на месте, в середине круга, образованного зрителями. Он не пытался избежать медвежьих объятий Кудлата. Напротив - в последний момент сам шагнул навстречу ему. Однако руки здоровяка не встретили ничего, кроме воздуха. Молодой охотник, стремительно поднырнув под его руки, проскользнул впритирку к обнаженному торсу великана и через мгновенье был за его спиной. Затем, так же резко нырнув вниз, он ухватился за толстые лодыжки Кудлата и дернул их кверху.
   Кудлат, который в это время продолжал обнимать пустоту, наклонившись далеко вперед, грохнулся на землю, не успев отвернуть лица от жесткой дернины. В следующее мгновенье его правая рука потянулась назад, чтобы смахнуть, словно муху, охотника, который уже сидел на его спине. Свет, казалось, только этого и ждал. Он схватил Кудлата за запястье и, продолжая движение руки соперника, завел ее до затылка. Второй рукой Свет сильно прижал его заломленный локоть к спине.
   Огромный парень еще попытался сопротивляться, скинуть охотника со спины, но жесткая, хоть еще и маленькая ладонь прижала локоть к лопатке соперника еще сильнее, и Кудлат взвыл от нестерпимой боли.
   Так закончился этот поединок. Кудлат - скорее удивленный, чем огорченный - ушел, пожимая плечами, а Свет в неполные тринадцать лет был признан сильнейшим в роду.
    А через несколько дней он в сопровождении Серой и переросшего ее за год Волка подошел к Радогору необычайно серьезный и сказал:
   - Скоро не ждите.
   - Далеко ли собрался? - поинтересовался дядя.
   - К отцу... Через три дня будет год...
   - Может, возьмешь кого с собой?
   - Не надо, - отказался охотник, - дорогу помню.
   Через три дня - ровно через год, начиная от последней охоты Иванко - он снова стоял на краю поляны. И снова перед его взором разворачивалась картина битвы, оставившей его сиротой. От тягостных воспоминаний Света оторвал заливистый лай Серой и присоединившегося к ней Волка.
   Они, наскакивая на самый берег Русинки и возвращаясь обратно к хозяину, не зло, но предостерегающе облаивали незнакомца, лежащего за речкой. Руками тот обхватывал нетолстую березку, а затухающий взор, как показалось молодому охотнику, был полон мольбы и отчаяния.
   Преодолев в три шага студеные воды Русинки, Свет склонился над телом. Тот уже не глядел на охотника; лишь сквозь плотно сжатые веки медленно просочились две слезинки. Еще не дотронувшись до незнакомца, Свет понял, что смерть еще не взяла к себе человека, но уже готова сделать это.
   Юному охотнику не удалось развести в стороны руки незнакомца, который словно обрел в березке последнюю надежду - так судорожно вцепился он в тоненький стволик. Пришлось Свету возвращаться на свой берег - бегом, потому что неведомым чувством он отсчитывал последние мгновения жизни этого некрупного человека - за топором.
   Четыре взмаха руки - и вершинка летит в одну сторону, о подрубленный под  корешок ствол остался в руках незнакомца. Так, с оставшимся в руках несчастного колом, Свет подхватил оказавшееся на удивление тяжелым тело за плечи и поволок его на другой берег Русинки.
   Показалось ему, или нет, но где-то на середине неширокого русла сведенной судорогой тело расслабилось настолько, что парень едва не уронил незнакомца в поток.  Однако успел - подхватил его так, что лишь намочил незнакомцу и штаны и голые, без всякой обувки, ноги сильнее, чем предполагал.
   Положив незнакомца под густым тенистым кустом, молодой охотник наконец разглядел его. Он поразился никогда не виданным чертам лица. Прежде всего цвету - желтому, словно тот недавно переболел болотной заразой, переносимой комарами; широкому круглому лицу, напоминавшему полную луну; маленькому приплюснутому носику... Наконец узким, словно всегда прищуренным глазам - острым и пронзительным - которые вдруг распахнулись.
   Незнакомец словно не лежал только что практически бездыханным. Он резко сел, подтянув ноги под себя. Бросив на охотника быстрый оценивающий взгляд, он проговорил несколько незнакомых слов.
   Свет, не понявший ничего, тем не менее ответил:
   - Меня зовут Свет из рода Ясеня. Ты лежал там, - он ткнул рукой за спину, в сторону реки.
   Незнакомец посмотрел на березовый кол в руках, аккуратно отложил его в сторону и сказал с заметным акцентом, тщательно выговаривая слова:
   - Можешь звать меня мастером Ли, Свет из рода Ясеня, - он встал, - это ты принес меня сюда?
   Свет утвердительно кивнул.
   Мастер Ли удивленно огляделся кругом и поклонился Свету невиданным изящным поклоном.
   - Сегодня ты спас меня от смерти более страшной, чем можешь себе представить. Я твой должник.
   Свет, привыкший говорить со взрослыми на равных, тем не менее смутился. Он отвернулся, отыскивая взглядом собак. Обе сидели рядом - позади хозяина - и тоже разглядывали мастера. Щенок, давно обогнавший ростом мать, глядел, склонив на бок клыкастую морду, словно прислушивался к разговору. Мастер Ли так же изумленно и заинтересованно оглядел пса.
   - Твой пес станет могучим бойцом, - он шагнул к Волку и потрепал его за ухом, - никогда не думал, что увижу когда-то настоящего охотника на тигров.
   - На тигров? - изумился не меньше мастера Свет.
   Изумился не только этому известию - ведь о страшных полосатых зверях он слышал только в сказках - но и тому, с каким удовольствием подставил свою шею для ласки Волк чужому человеку. А ведь раньше он не позволял такое никому, кроме хозяина.
   - Ты смелый человек, мастер Ли, - почему-то одобрительно кивнул Свет, - давно никто не подходил к Волку так бесстрашно, как ты.
   Пес, добродушно распахнув широченную, в отличие от узких волчьих, как у матери и других деревенских псов, пасть, даже завилял хвостом.
   - Я люблю собак, - просто ответил мастер, - и они меня любят.
   Вскоре оба сидели у костра, подогревая жареный бок оленя, неосмотрительно подпустившего вчера охотника на выстрел из лука. Свет, глядя в яркое пламя, разгоняющее сумрак, внезапно рассказал мастеру Ли, почему он оказался здесь один, вдали от родной деревни.
   Мастер молча слушал, понимая, что его слова не утешат; что юноша говорит скорее для себя, чем для собеседника. Но ни одна слезинка не стекла из глаз парня; лицо его - и так выглядевшее намного старше, чем можно было ожидать в тринадцатилетнем возрасте - сейчас, в отблесках костра, было словно высечено из камня.
   Почти без слов они устроились на ночь и оба долго не могли уснуть, думая каждый о своем.
   Наутро, уже в пути, мастер Ли спросил:
   - Сможет ли род Ясеня принять меня.
   Свет покачал головой:
   - В деревне приветят путника, - затем добавил, - ненадолго... Тебе придется покинуть земли рода. Таковы заповеди Ясеня.
   Мастер Ли не стал спрашивать, кто такой Ясень. Черты лица через несколько шагов молчания вдруг исказились, и он дрогнувшим голосом сказал:
   - Тогда я умру.
   Свет не понял почему, но сразу поверил, вспомнив его лежащим на берегу Русинки.
   - Я уговорю Радогора, - с жаром воскликнул он, и тут же ответил на молчаливый вопрос мастера, - это глава рода, мой дядя. Я уговорю его!
   - Мой долг перед тобой утроится, - мастер Ли прижал руку к груди.
   Свет тоже поднял руку, словно отказываясь от тяжкого грузу признательности.
   - Хочешь, - продолжил мастер, - я сделаю тебя мастером боя? Самым сильным, быстрым и умелым?
   - Я и так самый сильный в роду, - гордо прервал его Свет; и тут же отвел взгляд, устыдившись.
   Мастер лукаво усмехнулся:
   - Что ж, попробуй повторить.
   Он оглядел стоящие рядом деревья, выбрал одно, толщиной не меньше, чем внушительный кулак Света, и взмахнул рукой. Плавное движение ладони не задержал ствол дерева; лишь преодолев эту преграду, мастер остановил взмах.
   Свет тряхнул головой, понимая, что подобное невозможно. Однако дерево, которое не каждый срубил бы ударом топора, вдруг завалилось набок, обнажая ровный срез - или скол - не смог сразу подобрать охотник название творению голой человеческой ладони.
   Мастер Ли, словно не замечая замешательства Света, снова огляделся; выбрал теперь высокую ровную сосну. Он медленно, словно нехотя, направил свой бег к ней. Неторопливо, с кошачьей грацией, он подбежал к дереву, и так же, как кошка, продолжил свой бег уже по вертикальной поверхности. Казалось, что земля отпустила мастера, не тянет его к себе, как любого другого.
   Добравшись до нижней ветки, на высоте никак не меньше пяти саженей, мастер на мгновение повис на ней, затем бесстрашно отпустил руки; мягко приземлился, сделав кувырок вперед и остановился, теперь улыбнувшись Свету. Подмигнув ошеломленному охотнику, мастер плавно побежал по поляне. Резко ускорив движение, он вдруг... исчез - как раз по центру прогалины. А ведь рядом не было не то что дерева - даже самого маленького кустика! Свет резко дернул головой, пытаясь продолжить движение мастера, и обнаружить его впереди. Тщетно!
   Возникнув вдруг из небытия за спиной охотника, мастер Ли хлопнул несильно юного товарища по плечу. Свет вздрогнул, резко поворачиваясь. Он растерянно улыбался, сразу восприняв увиденное не как чудо или балаганный фокус, но как воплощение реальных, практически безграничных возможностей человека. Полученных не благодаря капризу природы, а годами и годами тяжких тренировок.
   - Ты научился этому? - все таки спросил он.
   - Да, - коротко ответил мастер Ли.
   - Ты научишь меня этому?
   - Да, - повторил мастер, пряча улыбку.
   Он не сказал охотнику, что его собственное обучение длилось долгих сорок лет. И не все они, особенно первые, были приятными...
   Через три дня мастер Ли стоял перед Советом рода, ощущая спиной горячее дыхание юного охотника. Старейшие, переглядываясь, качали головой, выслушав просьбу о вступлении в род.
   - Кто возьмет в мужья эту страхолюдину, - спрашивали они себя, оглядывая непривычное их взглядам лицо мастера.
   Не был он и младенцем, которого, по заветам Ясеня, могла усыновить любая семья рода. Этим и заканчивались возможности вступления в маленький род. Радогор, с вечера выслушавший горячие просьбы племянника, лишь беспомощно пожал плечами. Он ничем не мог помочь племяннику.
   Но юный охотник был не так прост. Он вдруг шагнул из-за спины мастера и повернулся к нему. Положил руку на голову человека гораздо ниже себя, но годящегося ему не то что в отцы, а в деды, и торжественно произнес:
   - Объявляю тебя своим сыном, - и, с вызовом обернувшись на старейших, продолжил, - нарекаю тебя... Иванкой.
   - Тебя бы самого еще усыновить, - выкрикнул вдруг из рядов сородичей, окруживших Совет, Кудлат.
    Видимо в нем до сих пор дремала обида за проигранный поединок - вот она вырвалась; в самый неподходящий момент.
   - Не тебе ли? - очень вовремя выкрикнул кто-то из той же толпы, и все дружно рассмеялись, очевидно тоже вспомнив поединок. Напряжение ощутимо спало.
   Совет, не нарушая заветов Ясеня, в которых ничего не говорилось ни о возрасте усыновляемого, ни тем более, его будущих родителей, принял мастера Ли в род.
   С этого дня для Света началась удивительная, наполненная каждое мгновение, жизнь. Мастер Ли, с внутренней дрожью вспоминавший свои первые, самые трудные годы обучения боевому мастерству, не переставал удивляться неистовой энергии молодого охотника. Свет впитывал знания быстрее, чем пересохшие пески пустыни благодатные капли дождя.
   Собираясь первоначально передать Свету лишь внешние, самые эффектные приемы владения техникой Дао, он сам незаметно втянулся в процесс обучения.
   Один из двенадцати Великих мастеров Дао, Ли смог добраться до вершин искусства, впитав за десятилетия огромные знания, веками копившиеся в Обители. Это было не только искусство побеждать силой и ловкостью, оставаясь самому невредимым. В подвалах древне Обители Дао можно найти свитки по всем областям знаний, ведомым человеку; труды лучших умов прошлого. Неведомыми путями они попадали в библиотеку Обители, равной которой не было в подлунном мире. Многие из них ни разу не были развернуты, пока до них не добрались жадные до нового руки мастера Ли.
   А теперь этот водопад мудрости, спрессованный острым умом мастера в стремительный ручей действительно важных и полезных знаний и навыков, изливался на молодого охотника, впитываясь его разбуженным мозгом.
   С первых же дней им стало тесно в рамках родного языка Света. Тогда, по ходу занятий, он с ошеломительной быстротой выучил дуганский язык. Но и его не стало хватать, когда мастер решился, наконец, рассказать о причинах своего бегства из Обители.
   - Нас стало одиннадцать - Великих мастеров Дао - когда скончался мой старый учитель, - начал он глухим голосом, - войти в наш круг должен был мастер Иджомах, и никто не поднял голоса против него. Он был честен с собой и с нами, когда давал клятву хранить и укреплять традиции Дао. Уже почти двенадцать столетий стоит в горах Обитель, основанная первым мастером Дао. Начиная с его двенадцати учеников ни один Великий мастер не свершил поступка, повлекшего за собой ущерб Обители, не поплатившись за это жизнью. Впрочем, таких раньше не было.
   Нет - мастер Иджомах не помышлял ничего во вред Обители. Напротив -  он вознамерился усилить ее многократно. Я уже говорил о знаменитом поэте народов парсов - Фардосе, - напомнил он Свету, - великой силой обладал он, наделив ею свои стихи. Умирая, он оставил ее своему народу... И теперь эта сила воплощается в одной из Предводительниц кочевого племени парсов.
   Мой бедный язык не в состоянии передать всей красоты его строк, но вот тебе краткий пересказ последней поэмы Фардоса: "... Придет крепкий телом и твердый духом человек и овладеет этой силой во благо других. Что сделает он - свершит ли подвиг, спасаю гордую деву парсов, или принесет ее в жертву, знает только небо...".
   Мастер надолго замолчал; Свет не двигался, боясь спугнуть воспоминания старого бойца.
   - Но, - поднял наконец кверху палец мастер Ли, - "... ничем не проявится сила эта в деве и найти ее - вот главная задача...".
   - И.., - начал было Свет.
   - И мастер Иджомах решил найти эту силу, дабы приумножить мощь Обители.
   - Но ведь никто не знает, в чем заключена эта сила? - прервал его Свет.
   - В чем, или в ком? - горько поправил его учитель, - что ж, Иджомах нашел выход. Он, конечно, не стал разъезжать по городам и весям, свершая подвиги во славу кочевниц. Но решил, что может обрести силу, принося их одну за другой в жертву во имя Обители.
   Полилась большая кровь, ведь ни  одно гордое племя не отдаст свою Повелительницу без боя. И льется до сих пор, если только Иджомах не добился своего.
   - И ни один из двенадцати мастеров не воспротивился этому? - спросил молодой охотник, уже зная ответ.
   - Увы, лишь мне одному показалась чрезмерной цена за обладание силой. Приговоренный кругом Двенадцати к смерти, я бежал. Благодарение небу, - он поднял голову кверху, - что успел добраться до земель твоего рода... Нашего рода, - поправился он, улыбнувшись.
   - Не знаю, какая сила хранит твой род - но она превзошла усилия одиннадцати великих, пытавшихся вернуть меня. Там, где ты подобрал меня, Свет, я бы умер... Или повернул назад - к более ужасной смерти.
   Мастер Ли надолго замолчал.
   - Расскажи мне о Фардосе, учитель, - прервал наконец молчание ученик, - неужели в словах может быть сила?
   В этом Свет убедился сам, выучив под руководством мастера парсийский язык - еще быстрее, чем дуганский. Завороженный, слушал он наставника, переживая вместе с поэтом то яростный гнев, то безмерную печаль, то глубокую любовь, то обжигающую ненависть.
   Учитель огорченно развел руками:
   - Это все стихи Фардоса, которые я знаю. Слышал, что много их, не записанных, передают из племени в племя парсы. А может, сами сочиняют.
   Как не велика была жажда знаний Света, все же больше он тяготел к боевым искусствам. Полностью отдаваясь тренировкам, он не раз удивлял учителя той скоростью, с которой приобщался к  мастерству Дао. Случалось, что и отвергал тот или иной прием, или изменял его, подгоняя под собственное тело и темперамент.
   Так, скептически разбирая нарисованный учителем на куске бересты арбалет, Свет ткнул пальцем в зарядно-пусковое устройство оружия:
   - Сколько времени пройдет, чтобы снарядить, прицелиться и выстрелить?
   - Умелые стрелки за минуту могут сделать десять... даже пятнадцать выстрелов.
   - А сколько это - минута, - спросил озадаченный Свет.
   Учитель к тому времени еще не познакомил его с исчислением времени, принятом в более цивилизованном мире. Тонко чувствуя ритм времени, он медленно отсчитал минуту.
   - Считай снова, - попросил Свет, поправляя колчан со стрелами.
   Затем, ухватившись привычно за изогнутый лук, наложил первую стрелу. Мастер еще не успел закончить счет, когда колчан опустел. Сорок идеально ровных, изготовленных самим охотником  из побегов остролиста стрел, не издавших в полете даже намека на звук, сейчас дрожали в толстой березе - в полусотне шагов от них.
   На дереве казалось мгновенно выросла идеально ровная вертикальная строчка оперенных веток, которые никак не желали успокаиваться. Учителю пришлось согласиться со Светом, что тому лучше оставить на вооружении лук. Однако про себя мастер подумал, что и с арбалетом ученик справился бы не менее впечатляюще.
   Однако по-настоящему изумлен был мастер, когда они перешли к изучению фехтовального искусства. Взявший впервые в жизни в руки настоящий меч, Свет неожиданно провел прием, который, казалось мастеру, не знал ни один человек в подлунном мире, кроме него. Выудив его в древнем свитке, мастер Ли упорно тренировался в исполнении Мельнице богов - так назвал его неведомый автор старинного текста. Он так и не показал его никому, поскольку и сам не смог в совершенстве овладеть этой поистине несокрушимой, и не знающей преград манерой мечного боя. А может, он потому и не хотел никого знакомить с Мельницей, потому что знал, что против нее нет защиты?
    Сейчас, пропустив выпад, пробивший его умелую защиту, мастер в изумлении замер. Ученик бросился к нему, досадуя на себя за сильный удар, но учитель остановил его ладонью:
   - Кто научил тебя этому?
   - Никто, - пожал плечами Свет.
   Мастер Ли напряг память, вспоминая имя легендарного героя из старинного списка.
   - Имя Владимеж ничего тебе не говорит?
   - Нет, - ответил Свет,- а кто это?
   - Древний герой славинов. Воин,  придумавший этот прием и единственный, кто владел им до меня... И до тебя, - учитель снова удивленно покачал головой, - кстати, в народе его называли Ясным Солнышком. Славный герой древности - сильный и красивый; светловолосый и голубоглазый...
   Мастер с подозрением посмотрел на Света и рассказал ему удивительную историю, о которой за давностью лет мало кто помнил:
   - Давно это было - почти семьсот лет прошло с тех пор. Страны и народы жили тогда по прихоти черного мага и колдуна Тораса. Много силы было у этого чародея; но еще больше властолюбия. Говорили, что он заключил договор с самыми ужасными порождениями тьмы, по которому в жертву приносились целые города и селения.
   Ничто не могло остановить его до тех пор, пока   войско не вторглось в пределы государства славинов. У стен столицы этого древнего народа - Зеленграда - встретились две рати. По обычаю того времени перед битвой сошлись их предводители.
   Вид Тораса - черного лицом и одеждой, с одним лишь посохом в руках - бросал в дрожь не только самых отважных воинов Владимежа, но и его собственных подданных. Казалось, сама природа помогала чародею. Небо заложило черными тучами, среди которых сверкали, дожидаясь своего часа в битве, ветвистые молнии.
   И вдруг солнце на мгновенье разорвало тяжелый покров неба и его яркий луч упал в то место, где застыл на коне князь Владимеж. Тучи тут же заделали брешь в своих рядах, но солнечный луч, казалось, не исчез совсем - он словно продолжал жить в доспехах князя. Подняв сверкающий меч, Великий князь славинов поскакал на врага. Его конь, только что с диким храпением не желавший шагнуть вперед даже на полшага, помчался вперед быстро и смело, с отчаянным ржанием.
   Чародей - невозмутимый в своей страшной силе -  поднял навстречу острому клинку посох. Он так и не успел понять, что кто-то более могущественный у него на глазах наделил князя Владимежа своей силой. Меч, словно молния - прямая и светлая, а не корявая и кроваво-красная, как в тучах - рассек и посох, и самого чародея, разделив его на две половинки. Они еще несколько мгновений попирали чужую землю, а затем рухнули назад, в направлении собственного войска.
    И началась великая битва. Войско чародея, из которого словно выпустили дух, дрогнуло. Наемники, чьи руки и души были залиты кровью невинных жертв, понимали, что пощады им не будет. Прежде уверенные в своей непобедимости, они до последнего человека полегли на поле брани...
   - И что было с князем дальше? - прервал Свет молчание, наступившее в их беседе.
   - Летопись подробно рассказывает о жизни князя славинов - о его мудром правлении, и, что интересно, о таинственной отлучки из столицы, которая длилась не меньше двух лет. Владимеж покинул столицу вскоре после той великой битвы. Вернувшись, он объяснил детям и подданным, что искал место, где мог спрятать силу, дарованную ему свыше. На возглас старшего сына о том, что силу эту могли сохранить и приумножить его дети, внуки и правнуки, князь лишь грустно улыбнулся. Может, он предвидел недобрую участь того, кто будет владеть волшебным медальоном, в котором, как говорилось в свитке, и была заключена эта сила?
   Ведь к власти, к обладанию силой стремятся обычно недобрые люди. Противостоять им может человек могучий и телом, и духом, и душой. Может, среди своих официальных наследников он не видел такого?
   - Официальных?! - воскликнул Свет в недоумении.
   Учитель хитро улыбнулся, отчего глаза совсем потерялись на его широком лице.
   - Но ведь где-то князь пропадал два года. Кому-то он оставил медальон. Слушай его описание - оно тоже приводилось в свитке - искусный мастер изобразил на лицевой стороне облик самого героя, князя Владимежа. А на другой стороне было изображен символ божества, поделившегося с ним своей чудесной силой - солнце.
   Молодой охотник ахнул, вспомнив талисман рода, бережно передаваемый главами рода из поколения в поколения. Все считали, что лицевым на нем было как раз изображение солнышка, а что было спрятано на обратной стороне - то было известно только главе. И интересоваться этим знаком, всегда висевшим на шее очередного старшины маленькой деревушки, было не принято.
   - Так значит...
   - Я тоже думаю так! - закончил его мысль учитель, - князь оставил силу твоему роду. Потому и не смог достать меня здесь круг Двенадцати... Пока не смог.
   Мастер Ли помрачнел и опять замолчал.
   - А как же ясень?
   - Много ты тут ясеней видел? - перебил мастер, - вспомни лучше, как называли Владимежа в народе - Ясным Солнышком. Ясным! За прошедшие века он стал Ясенем... А может, и сам назвался так твоим предкам - чтобы та красавица, что стала его избранницей, не возгордилась; да чтобы лишние слухи отсюда не поползли. Ведь...
   Мастер ли не стал заканчивать мысль, только что появившуюся в голове - Свет был прямым потомком великого князя - и только этим, памятью рода, или, если хотите, памятью крови, можно было объяснить уникальные способность юного охотника. Эта память дремала многие поколения, и вот проснулась - в его ученике.
   Мастер Дао зябко передернул плечами - не от гордости за такого ученика, а от недобрых предчувствий. Кровь великих героев, замешанная на силе светлого божества, не просыпается случайно. Мир - внезапно понял Ли - ждут великие потрясения.
   Свою догадку, и свои предчувствия мастер от Света скрыл. По молчаливому соглашению они больше не говорили о Владимеже; не открыли тайны Талисмана и сородичам.
   А эффективность занятий с этого дня резко возросла. Казалось, вместе с памятью крови - если она все таки была - проснулись и силы, дремавшие прежде в охотнике. Не забывая о долге лучшего, а в последнее время и единственного охотника деревни, Свет упорно впитывал в себя уникальный день и обширные знания учителя.
   И настал наконец день, когда мастер Ли, поклонившись ему после очередного тренировочного боя, сказал:
   - Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. А сможешь узнать  больше, если не остановишься.
   Учитель продолжал заниматься со Светом, но стал с тех пор замкнутым и нелюдимым. Он перестал ходить с учеником на охоту; долго сидел, уставившись в одну точку, и поглаживая густую шерсть заматеревшего Волка.
   Однажды ночью он исчез. Свет, вернувшийся ближе к вечеру после долгой охоты, на которую мастер Ли в очередной раз не пошел, бросился в распахнутую настежь дверь и нашел там только налобную шелковую повязку учителя, на которой на языке Дао был искусно выведен единственный иероглиф: "Надежда".
   Схватив прощальный подарок мастера, он  бросился вместе с собакой в лес. Волк шел по следу до того места, где за неширокой Русинкой от старого березового пенька уже вымахало несколько тонких стволиков, уже обогнавших ростом охотника. Перепрыгнув через ручей, Волк сел у этих деревцев и завыл, глядя на хозяина обиженно и виновата.
   Свет понял, что могущественный круг Двенадцати мастеров Дао достал таки его учителя. Мастер Ли ушел, оставив надежду в земле рода Ясеня...



 






















Глава 4. Предводительница парсов
   Первые лучи солнца Свет встретил на берегу Русинки, уже готовый к прощанию с родичами. Он неожиданно вспомнил давний разговор с учителем. Мастер Ли тогда впервые на правах родича участвовал в погребальной церемонии. В последний путь провожали древнего старика, покинувшего род своей смертью.
   Учитель удивленно крутил головой:
   - В каком же виде предстанет он перед Создателем, когда Небо призовет его!?
   - А что, - удивился в свою очередь Свет, - разве вы не предаете огню своих мертвых?
   - Нет! - даже замахал на него мастер Ли, - гляди, - он, задрав такую же, как на Свете рубаху, показал ему пояс, образованный тонким и длинным куском ткани. Размотав один виток вокруг талии, учитель добавил, - когда придет мой последний час... обещай мне, что завернешь мое тело в этот саван и зароешь в лесу так глубоко, чтобы не смогли достать дикие звери.
   Свет с внутренним содроганием дал ему такое обещание. Он вдруг представил себе, в каком виде предстанет перед неведомым Создателем человек, который пролежал после смерти в земле несколько месяцев... или лет.
   - Нет! - сказал он про себя, - огонь чище и... надежнее.
   С этими словами он сунул факел, объятый  пламенем, в кучу бересты - под крыльцо Большого дома, где все пространство было забито сухими дровами. Огонь, облизывая полешки, дополз до смолистой стены дома и вдруг расцвел, взбух гигантским цветком, заставив охотника отступить назад.
   В этот момент вдруг высоко, на одной ноте, завыл Волк. Свет отступал от набиравшего силу огня до тех пор, пока не наткнулся на пса. Он прижал к своему боку огромную голому Волка - единственного оставшегося в живых существа, которого он мог назвать родным.
   Огонь, набрав силу, загудел. В безветрии он поднимался прямо вверх, почти бездымный. И уносил с собой смрад горящих человеческих и собачьих тел, а может и души тех, что сейчас тоже прощались с родичем.
   Свет стоял недвижимый, наблюдая, как стали исчезать строгие формы дома; как обвалилась, не выдержав своего веса, высокая крыша, взметнувшая к небу целую тучу искр и мелкого пепла. И лишь когда сила огня заметно спала, охотник бросился на помощь ему. Он передвигал к центру огромного костра недогоревшие бревна сруба, широкой снеговой лопатой подгребал туда же пепел, тлеющие угли и то, на что он старался не обращать внимания.
   Его лицо покрыл черный слой сажи, который то и дело перечеркивали дорожки не замечаемых Светом слез, мгновенно подсыхающих от жара костра. К полудню на берегу Русинки от рода Ясеня остались лишь Свет да большая куча серого пепла. Он загрузил пепел в большую лодку и оттолкнул ее от берега.
   Вопреки всем законам природы лодка медленно заскользила поперек течения Русинки. На середине реки она остановилась; затем, ускоряясь, начала кружиться на месте. Гигантская воронка, подняв свои края, почти скрыла ее от глаз Света. В последний раз мелькнул острый нос лодки, и воды Русинки погребли прах, погнав высокую волну к ногам Света.
   Охотник, согреваемый прежде огнем и тяжелой работой, внезапно почувствовал озноб. И лишь грудь его словно согревала чья-то теплая ладонь. Свет машинально нащупал талисман, о котором забыл сразу, как только надел его на шею. Он повернул его в руках, и с безграничным удивлением увидел на обратной стороне свое собственное выражение.
   - Нет, - поправил он себя, разглядывая великого предка, - князь Владимеж был постарше и... посуровей.
   Он не знал, что последние события добавили его переносице упрямую складку, а всему лицу ту самую суровость, которая ему прежде не сопутствовала. Теперь его сходство с предком было полным.
   Свет поднял кверху сжатые в кулаки руки; в правом был зажат талисман. Потрясая ими он закричал, изливая небу и боль утраты, и ненависть к врагу:
   - Я найду тебя, Узох! Слышишь, найду!!!
   
   На другом краю планеты, в мрачном замке Узоха в это мгновенье часы пробили полночь. С последним боем в комнату Повелителя невидимые руки втолкнули девочку. Узоха в последнее время не радовали прелести взрослых наложниц. Его теперь возбуждали лишь стоны и крики жертв насилия, и он приохотился к совсем юным девушкам, меняющимся каждую ночь.
   Очередная жертва огляделась вокруг. Ее испуганный взгляд не доставал высоких потолков и стен помещения, погруженного в полумрак; она замерла, наткнувшись взором на  бледное лицо Повелителя. Потрясенная чернокожая девочка, впервые в жизни увидевшая белолицего человека, невольно вскрикнула.
   Довольный ее страхом Узох быстро преодолел разделявшее их расстояние; сильно рванул вниз простое девичье одеяние - длинную, до пят, кафию.
   Полотно, не выдержав, треснуло, разом оголив тоненькую фигурку. Удовлетворенно кивнув, Узох потащил всхлипывающего ребенка к ложу, почти не заметному во тьме. Он бросил ее на жесткое одеяло, когда стены замка вдруг потряс удар. Пламя единственной горящей свечи испуганно заметалось в сгустившейся темноте. Со стен что-то с мягким стуком посыпалось на густой ковер. В углу - у столика - из упавшего на тот же ковер кубка брызнуло, разливаясь и медленно впитываясь, драгоценное вино.
   Узох застыл, силясь понять причины катаклизма. Потрясение закончилось, перейдя в глухой подземный гул.
   Повелитель вернулся было к своей жертве, чтобы вскоре убедиться, что продолжения этой ночью уже не будет. Поняв просыпающимся женским чутьем, что одной опасности она сегодня избежала, девочка несмело улыбнулась. Лучше бы она этого не делала. Впрочем, изменила бы ее покорность что либо в ее участи? Вряд ли.
   Узох, прекрасно видевший в темноте, грозно нахмурился. Знать  даже о временной слабости Повелителя не позволительно было никому! Девочка, которую Узох подтащил за длинные волосы к столику, поняла это слишком поздно. Кувшин, поднятый с ковра, обрушился на ее голову. Коротко вскрикнув, девочка упала на пол. Темное пятно на ковре начало расти, питаемое кровью жертвы.
   Взяв со столика серебряный колокольчик, Узох несильно дрогнул кистью. Он не стал дожидаться прислужников, которые всегда были за дверью. Те, уже вышколенные, знали, что им предстоит делать - редкая жертва покидала покои Повелителя живой.
   В соседнюю комнату, куда прошел Повелитель, доступа не было никому. Кроме каменных, ничем не облицованных стен, в ней было только огромное вогнутое зеркало, подобного которому - знал Узох - в подлунном мире больше не было. Зеркало было обрамлено по кругу рядом странного вида свечей. Узох зажег их поочередно, привычно исторгнув из указательного пальца струю пламени.
   Комнату заполнил приторный чад горящего человеческого жира. Повелитель невольно поморщился -  не столько от этого отвратительного запаха, сколько от воспоминаний тех жуткий мгновений, когда  изготавливал эти колдовские атрибуты из плоти замученных жертв. Самолично - иначе бы свечи не стали подчиняться ему.
   Узох произнес заклятие. Зеркало медленно осветилось. Повелитель заметно оживился - ведь зеркало уже семь дней не отвечало ему. В сущности, зеркало было огромным оком, связывающим Повелителя незримыми нитями с глазом Чернобородого, где бы тот не находился. Узох предполагал, что в  тех таинственных землях, куда он отправил одного из самых доверенных, а главное - самых опытных -адептов, зеркало может не сработать. Тем большим было его нетерпение.
   Набравшее четкость волшебное око не радовало разнообразием картинки: высокое небо, облака, мелькнувшая ветка неизвестного дерева.. Повелитель послал Чернобородому мысленный призыв. Адепт не ответил, и Узох понял - Чернобородый мертв. А вместе с ним и весь его отряд, набранный с великим трудом - нелегко было в центре Черного континента набрать полсотни белых воинов. Таких, что не разбежались бы вдали от власти Повелителя. И он нашел таких. Сбежавшие из родных краев преступники и искатели приключений, они разными путями попали к Узоху, где составили отборный отряд. А кого еще можно было послать в глубь Белого континента - не темнокожих же прислужников, составлявших подавляющее большинство адептов бога, чьим живым воплощением на земле называл себя Повелитель Узох.
   Внезапно в зеркале появился огромный клюв. Полная мертвой плоти лодка, медленно плывущая по Большой реке, привлекла к себе внимание семьи черных воронов. Клюв стремительно вырос в размерах и стекло покрылось четью  мелких трещин. Узох закричал, прикрыв ладонью левый глаз, в который словно попал осколок волшебного стекла. И этот крик донесся до умершего уже мозга Чернобородого. Тело его вдруг вздрогнуло, и даже попыталось приподняться, но лишь скатилось с груды других трупов. Тяжело груженая лодка накренилась и, зачерпнув краем борта волну Большой реки, вдруг начала переворачиваться, роняя свой страшный груз в воду - навстречу жадным пастям обитателей речных глубин.
   Зеркало, покрытое узором трещин, налилось голубым, темнеющим с каждым мгновеньем цветом. Узох бросился к дверям, понимая, что совсем скоро и этого цвета не будет - как только глаз Чернобородого разжует какая-нибудь прожорливая рыба.
   - Любина ко мне, быстро, - бросил он в отворившуюся дверь, и мертвая тишина, которая всегда сопровождала колдовские бдения Узоха, взорвалась топотом ног, а потом и криками прислуги.
   Через несколько минут перед Повелителем стоял, не поднимая от пола глаз, человек, которого можно было бы назвать его любимцем - если бы он вообще мог питать к кому-то чувства, отличные от презрения и превосходства. Узох коротко, но емко вывалил на Любина запас информации, которой тот должен был обладать. Белолицый адепт с лицом ангела и душой прирожденного убийцы молча кивал, запоминая.
   - Убей всех, сколько бы их не осталось, - проскрипел ему прямо в лицо Узозх, - и стариков и детей. И последнее - самое главное; если будет что-то происходить непонятное, нажми на левый глаз - вот так!
   Жесткий палец Повелителя ткнулся в глаз Любина, но тот не шелохнулся, замирая в ужасе. Повидавшему, казалось, все на свете убийце стало не по себе, когда в его мозг ворвались слова колдуна - непонятные и странные. Лицо Повелителя с покрасневшим глазом оскалилось в торжествующей улыбке и Любин почувствовал, как его затягивает в себя зеркало, покрытое странным узором трещин.
   Сила Повелителя росла, и теперь он мог перебросить человека туда, где был лишь намек на его магию. Потому он и спешил, пока глаз Чернобородого не растворился в брюхе какой-нибудь речной твари.

   Любин вдруг ощутил вокруг себя холодную воду и мгновеньем позже с громким всплеском всплыл в Большой реке, откашливаясь и отплевываясь. Едва обсохнув, он зашагал через лес в направлении деревни рода Ясеня, срезая угол, образованный течением Русинки и Большой реки, в которую она впадала.
   Потому его и не встретил Свет, который, закончив свое скорбное дело, погрузил в лодку охотничий припас и Волка и оттолкнулся веслом от родной земли, чтобы, возможно, никогда больше не ступить на нее.
   Он проплыл по Большой реке несколько дней, замечая на берегу все больше следов человеческой деятельности и останавливаясь только для пополнения припасов. Учитель говорил ему, что в подлунном мире зла куда больше, чем добра. В этом Свет убедился при первой встрече с чужими.
    Сумерки уже накрывали собой реку и лес, тесно подступивший к ней, когда кто-то невидимый в чаще грубо окликнул его. Свет не успел ответить, услышав вдруг нежное шипение летящей стрелы. Острие вонзилось в то место, где только что сидел охотник, и с прикрепленной к стреле горящей пакли в лодку плеснуло пламенем. Свет, а вслед за ним и Волк, с шумом отправились к противоположному берегу Большой, чтобы переждав, по широкой дуге вернуться туда, где шумели, что-то выкрикивая и смеясь, неведомые враги.
   На лесной поляне, у края которой затаились охотник со свои псом, кипела жизнь. Освещенные большим костром, пили, ели, смеялись; а порой и ругались с дюжину крепких, совершенно разбойничьего вида людей. Среди них чужаком выглядел низенький, весь круглый человечек в богатых одеждах. Нужно было очень недолго всматриваться в это лицо, в его порочные плутоватые глазки, заплывшие жиром, как и все остальное в теле, чтобы понять, что ватага грабителей и насильников - самое место для него.
   В дальнем от Света конце поляны паслись стреноженные кони; стояла большая крытая повозка и шевелилась какая-то смутная темная масса.
   Сидевший у костра огромный человек поднялся, подхватил пылающую ветку и направился к повозке. В дрожащем от ветра свете факела отразились человеческие фигуры, жмущиеся к колесам; связанные или скованные незримыми на расстоянии путами. Великан нагнулся к одной из них; звякнули о стальные оковы ключи и жертва, издали очень маленькая, оказалась на широком плече. Раздался пронзительный девичий крик, подхваченный проклятьями остальных узников. Тут же к ним присоединились громкие вопли боли, сменившиеся стонами, поскольку огромный башмак с размаха ткнулся в ребра одного из вопящих.
   Сидевшие у костра разбойники громко захохотали, перекрыв проклятья. Насильник приблизился к костру и принялся рассматривать и ощупывать хрупкую девчушку на весу, словно в руках у него была кукла. Лишь толстячок сверкнул порочными глазками и пробормотал вполголоса по-дугански, сколько он вычтет из доли добычи великана.
   Тот, не обращая ни на вопли, ни на хохот подельников, а тем более на злобный шепот толстяка никакого внимания, удовлетворенно кивнул своим мыслям, и направился во тьму, пройдя всего в двух шагах от затаившихся охотников - Света и Волка. Он не заметил, как две серые тени скользнули вслед за ним.
   В эти мгновенья Свет видел перед собой яркую, хоть и неприятную картину суда над подобным насильником в родной деревне. Он, еще маленький, стоял в кругу родичей, в центре которого переминался с ноги на ногу молодой парень, не смевший поднять на людей глаза. Не воспринимавший реальности, набравшийся дополна пьяной браги, парень шел поутру по лесной тропе и встретил - на ее и свою беду - односельчанку, совсем молоденькую девушку. Зажав широкой ладонью рот жертвы, он потащил ее в кусты.
   Теперь он стоял, не смея поднять глаз, ожидая суда Совета, который не всегда был жестоким, но почти всегда - справедливым. Суд был скор - и тут же последовало наказание. Поваленный наземь насильник, удерживаемый крепкими руками сельчан, не сопротивлялся, и лишь тонко закричал, когда его естества коснулся холодный острый нож коновала. Последний, испуганно оглянувшись на родичей, пожал плечами, и полоснул по живой плоти. Он сделал свое дело быстро - ведь до этого он уже лишил ненужной мужественности великое множество бычков и поросят.
   Свет, с усилием отогнав тягостные воспоминания, беззвучно обрушился на остановившегося насильника. До сидящих вокруг костра донесся лишь хриплый стон, который они встретили новым взрывом хохота и непристойностей.
   Однако этот взрыв тут же превратился в изумленный, а потом и испуганный общий вопль, когда от ближайшего костра, до которого было никак не меньше пяти саженей, вылетело безвольное тело гиганта, раскинувшего в полете руки и ноги так широко, словно пытался объять всю поляну. Гигант так и рухнул огромным крестом в костер, взметнув кверху яркий сноп искр, и едва не затушив его. Впрочем, пламя тут же нашло благодатную пищу, и с довольным "урчанием" начало поглощать сухую одежду здоровяка. А тот не реагировал, задрав к небу лицо с невидящими глазами, повернутое под таким неестественным углом, что сразу стало понятным - этот человек уже ни на что не будет реагировать.
   Два бандита бросились вытаскивать тело за ноги из костра и сбивать огонь с горящей одежды, а остальные вскочили навстречу стройному широкоплечему парню с приметными ясными глазами и двумя глубокими морщинами на переносице. Парень вышел из леса, держа за руку девочку. В руках у него не было оружия, но он смело остановился напротив разбойников, уже тянувших руки к разномастным клинкам.
   - Бросьте оружие, - сказал Свет, протянув вперед с выставленной вперед ладонью, словно та могла защитить от острой стали, - и вы останетесь живы.
   - Ах, ты.., - взмахнул клинком один из бандитов. И тут же осел, еще не ощущая боли, но с ужасом глядя, как сабля медленно, словно нехотя, падает вниз вместе с кистью его  руки, начисто срезанной неведомым лезвием. Оружие с тупым стуком опустилось на землю, и тут же рядом упал его владелец, заливая все вокруг кровью.
   Свет не спеша подошел, подобрав одну из своих молний - подарок учителя. Он положил ее рядом с другими, в потайной карман, машинально оттерев, хотя ничто не могло пристать к острейшему диску, покрытому непонятными знаками. Затем он занялся раненым, благо среди наук, которыми он овладел благодаря мудрому мастеру, лекарское дело было не на последнем месте.
   - Следующий получит в голову, - бросил он толпе сгрудившихся бандитов, склонившись над телом и отрывая рукав рубашки потерявшего сознания разбойника - будущий жгут.
   Еще один из бандитов - видя, что незнакомец занят рукой их подельника - попытался было незаметно прыгнуть ему на спину. Однако он тут же рухнул, дернув руками в направлении расколотого надвое лба. Больше никто из потрясенных противников не мешал Свету, вернувшему на место и эту молнию, показывать свое врачебное искусство. Тем более, что из лесной тьмы вдруг выпрыгнул, и уселся напротив них огромный серый пес, который словно нарочно зевнул, показав всем огромные клыки.
   Наконец Свет закончил, подошел к тлевшему до сих пор трупу здоровяка и достал из уцелевшего от огня кармана штанов связку ключей.
   - Все? - спросил он маленького круглого бандита, оказавшегося к нему ближе других.
   Тот судорожно мотнул головой и вытащил из кармана еще одну связку, одним движением выделив самый большой ключ.
   - Этот от общей цепи, - угодливо сказал он, кланяясь.
   Свет взял ключи и, не обращая больше внимания на согнувшегося в глубоком поклоне коротышку, направился к пленникам. Отомкнув общую цепь, он протянул обе связки глядевшему на него исподлобья мужчине с заросшей курчавой бородой черного цвета. Убедившись, что тот правильно понял его жест, Свет снова вернулся к коротышке.
   - Куда вы их вели? - спросил он, стараясь сдерживать свой гнев.
   - В Шадзару, на рынок, почему-то удивился толстяк, - а одну - в Обитель Дао.
   Он не заметил, как едва дрогнули ресницы охотника; в глазах Света вспыхнули недобрым огнем искры зарождающегося гнева.
   - Присоединяйся к нам, величайший из воинов, - воскликнул толстяк, - четверть, нет - половина выручки будет твоей.
   Свет, чувствуя за спиной тяжелое дыхание освободившихся узников, отрезал: "Нет!".
   - Но ты отпустишь нас? Мы не сделали ведь тебе ничего плохого, - коротышка суетливо полез за пазуху, выудил толстый кошель и протянув к охотнику руку, высыпал на нее горсть монет.
   Свет покачал головой:
   - Да, вы не сделали мне ничего плохого, - он усмехнулся - вспомнил только теперь о лодке, которая догорала сейчас ниже по течению Большой, - но отпустить вас не могу. Может они вас отпустят?
   Охотник показал в темноту, где сгрудились, недобро посверкивая глазами, бывшие узники. Затем он шагнул в сторону, вверяя судьбу насильников освобожденным им людям. Те молча двинулись на коротышку; на других грабителей, покорно ждущих своей участи у костра.
   И тут же - к великому удивлению Света - на бывших хозяев были сноровисто  надеты их собственные оковы. Мужчина, которому охотник оставил ключи, захлопнул последний замок и, злорадно усмехаясь, бросил обе связки в костер.
   Все вдруг вздрогнули, когда с того места, где недавно лежали пленники, раздался пронзительный женский крик:
   - Ты что делаешь шакал и сын шакала!? Вы что, не думаете освобождать свою Предводительницу?
   Последовавших затем сочных, полных немыслимых поворотов и сравнений ругательств Свет не слышал ни разу в своей жизни. Он густо покраснел и шагнул в сторону, когда мимо него пронеслась толпа, несколько мгновений спустя сгрудившаяся у повозки. Последняя тряслась, словно в ней метался раненый зверь.
   Бестолково крича; пытаясь взломать дверцу, свернуть засов с надежным замком, все как будто одновременно вспомнили о ключах и ринулись мимо Света обратно к костру. Тот, немного оглушенный непривычным шумом и мельканием тел, подошел к повозке и, примерившись, обрушил на замок свой кулак. Добротно сработанный искусным мастером замок выдержал; хрустнул засов, который, визжа гвоздями, выскочил из гнезда.
   Дверца, оглушительно треснув о стенку повозки, распахнулась, и мимо юного охотника - даже не глянув на него - прошла черноглазая стройная красавица с пышной копной темных волос, волной спадающих на спину.
   Свет вдруг произнес вполголоса слова поэта:
   - Та черноокая красавица,
     Оставившая без ума мужей без счета...
   - Фардос? - изумленно произнес один из тех, кто окружил свою Предводительницу.
   Свет словно очнулся.
   - Ты тоже слышал о Фардосе? - он только сейчас осознал, что говорит с незнакомцем по-парсийски - на языке, чьи многообразие и сочность показала только что запертая в повозке двуногая хищница.
   Незнакомец картинно потряс поднятыми к небу руками:
   - Слышал ли я о Фардосе?! Слышал ли я о Фардосе?!!
   Тут его перебил тот самый мужчина, который бросил в костер связки ключей:
   - Ха! Наш Бензир его праправнук, - и добавил, смеясь, - правда, в это верит он один... Но он действительно помнит все стихи Фардоса. А может, и больше.
   Бородач снова засмеялся. Затем он, подойдя ближе к Свету, церемонно поклонился:
   - Скажи свое имя, могучий воин, чтобы мы, наши дети и внуки могли возносить его в своих молитвах к небу!
   Охотник, уже начавший привыкать к цветистости речи новых знакомых, ответил кратко, как привык:
   - Меня зовут Свет.
   - Нажудин, - мужчина коснулся ладонью груди, - воистину благословенно Небо, проложившее твой путь мимо наших страданий.
   Вообще-то путь охотника проложила Большая река, а потом горящая стрела, угодившая в лодку, но он не стал отказываться, когда Нажудин шагнул в сторону и сделал широкий жест в сторону костра, вокруг которого уже устраивались, весело шумя, его товарищи. Свету наперебой стали объяснять, что бывших пленников не кормили уже вторые сутки, и что вся та снедь, которую ему протягивали сразу несколько рук, у них же когда-то и была отобрана.
   За поздним ужином охотник узнал, что спасенные им люди - часть небольшого кочевого племени парсов, захваченная бандитами врасплох.
   - Они охотились за ней, - понизив голос, Нажудин показал большой костью в сторону Предводительницы, сидевшей по ту сторону костра с гордым и неприступным видом.
   - Зачем? - Свет наперед знал ответ, и спросил, желая лишь разговорить собеседника.
   - Это проклятие великого племени парсов, - Нажудин погрустнел, - нечестивые мастера Дао! Не видать им ни силы Фардоса как... как...
   Он оглянулся в поисках лучшего сравнения и вдруг испуганно замолчал, наткнувшись на прямой взгляд Предводительницы. Царственная красавица вдруг улыбнулась, прекратившись в обыкновенную, хоть и очень красивую девушку. Она перевела взгляд на Бензира:
   - Прочти нам легенду о силе Фардоса.
   Как не силен был шум вокруг костра, ее слова услышали все. Разговоры мгновенно прервались и Бензир, с трудом глотая не разжеванный кусок, встал. Откашлявшись, он начал декламировать строки, не раз слышанные охотником  из уст учителя.
   Бензир оказался не только лучшим знатоком творчествам великого поэта, но и прекрасным чтецом. Однако, как ни был очарован Свет волшебством слов, он сразу отметил, что смысл услышанного не совсем соответствует тому, что намертво было запечатлено в его голове. И как только Бензир умолк, охотник воскликнул:
   - Но я слышал совсем другое...
   - Да, - словно получив молчаливое согласие Предводительницы, кивнул Бензир, - все свитки говорят, что удивительную силу нашего поэта получит тот, кто принесет в жертву главу рода парсов. Истинные строки божественного Фардоса, кроме самих парсов слышали немногие.
   Он нараспев повторил главные строки поэмы:
   - Тому, кто подвиги свершит,
      Ее спасая;
      За кем пойдет она,
      Готовая на жертву!
   Свет криво усмехнулся:
   - Значит, Иджомах не получит силы, даже если изведет всех Предводительниц парсов?
   Сразу несколько парсов вскочили с ножами в руках, и тут же медленно опустились на место, лишь только Предводительница подняла руку.
   - Пока есть великий род парсов, у него всегда будут Предводительницы, - сурово ответила Халида - так звали гордую красавицу, - однако и ты слушал о мастере Иджомахе?
   - У меня к нему долг крови, - молодой охотник уже давно понял, что учителя давно нет в живых, и кто повинен в его смерти.
   Халида сделала паузу, словно ожидая, что Свет расскажет, какой урон причинил мастер Дао охотнику. Не дождавшись, она заметила:
   - Что ж, так может сказать каждый парс.
   - Мне бы лишь добраться до него, - Свет понимал, что тайно проникнуть в Обитель вряд ли удастся даже ему. Вдруг искра надежды промелькнула в его голове.
   - В Обители Дао уже знают о новой жертве? - он сидя поклонился в сторону Халиды.
   - Наверное, нет, - ответил ему Нажудин.
   - Но они всегда готовы заплатить за Предводительницу парсов? - повернулся к нему Свет.
   - Конечно, - пожал плечами тот, не понимая пока, к чему клонит охотник.
   - И если мы привезем жертву.., - Свет снова поклонился в сторону красавицы, уже стоя на ногах.
   Ножи снова сверкнули в отблесках костра, и громкие крики возмущения прервали его. Парсы подступили к нему - невозмутимо скрестившему руки на груди. Они размахивали ножами у его лица и выкрикивали то ли угрозы, то ли оскорбления; а может, и то и другое вместе - в общем гаме разобрать было нельзя. Да Свет и не пытался.
   Он не отводил вопрошающего взгляда от  лица Халиды, которая решала тут все.
   - Тише вы! - одним возгласом утихомирила она толпу; сейчас Халида снова было грозной Повелительницей, - говори.
   - Мне бы лишь добиться поединка с Иджомахом...
   - И ты сможешь победить его?
   - Смогу! - голос Света не дрогнул.
   Двое стояли, разделенные костром, и долго глядели друг другу в глаза. Тишину вокруг нарушал лишь треск горевших сучьев.
   - Хорошо, я согласна, - кинула наконец Халида.
   Теперь шумная толпа бросилась к ней, чтобы мгновенье спустя умолкнуть, ибо Предводительница снова подняла руку.
   - Решено, - сказала она коротко, и ушла в полумрак, к повозке.
   Парсы, разом погрустневшие, снова стали устраиваться у костра. Вскоре, подогретые кружками терпкого вина, они снова зашумели; затем затянули веселую песню. Свет, изумленный такой метаморфозой, подумал, что только у такого народа - гордого и бесшабашного, неистового в бою и отходчивого - мог родиться великий поэт.
   Вскоре парсы - действительно отходчивые - накормили пленников и начали устраиваться на ночлег, вверив ночной покой обретенному герою - Свету. Последний решил, что с такой задачей вполне справится один Волк, и тоже уснул, немного утомленный последними событиями.












Глава 5. Поединок
   Любин, посланник Повелителя Узоха, истощил все свое воображение, придумывая все новые и новые проклятия тому, что сотворил дебри, окружавшие земли рода Ясеня. Выбрав кратчайший путь к деревне, он наивно надеялся на звериные тропы, какие-то просеки и прогалины; может даже на лесные дороги. Звериные тропы попадались, но вели они обычно совсем не туда, куда надо было Любину. Лишь к исходу шестых суток весь исцарапанный, разбитый кружением по непроходимым буреломам и ветровалам, истощавший, он вышел к Русинке.
   К охоте злодей приучен не был; питался какими-то ягодами, от которых постоянно мучился животом. Так что его путь к деревне мог бы легко проследить не самый опытный следопыт - по запаху. Измученный, плохо соображавший от голода, он направился вниз по реке, и на этот раз не ошибся. К вечеру он добрался до опустевшей деревне и рухнул, не входя в нее.
   Жаркое солнце делало свое дело - смрад от гниющего теперь порубленного и исколотого стрелами скота накрывал тяжелым удушливым одеялом все окрестности. Лишь наутро, пересилив себя; может быть немного попривыкнув к невыносимому запаху, а скорее подгоняемый голодным желудком, он направился к ближайшему дому.  Там он спугнул стаю огромных воронов и безошибочно нашел погреб.
   Отъевшись за все дни блужданий по лесу, Любин обошел, стараясь дышать покороче, все дома и, конечно же, не нашел никого живого. Впрочем, мертвых тоже не было - кроме скотины. Он опять вышел на берег Русинки, где свежий ветерок как-то отгонял смрад. Встав по центру огромного пятна пожарища, он нажал на левый глаз и привычно вздрогнул, услышав в мозгу голос незримого Повелителя.
   - Не нашел никого, - словно извиняясь, произнес он вслух.
   - Набери немного земли под ногами, - приказал Узох.
   Тот, нашарив в кармане грязный платок, встал на колени. Наклонившись, он набрал в свернутый узелок несколько горстей земли вперемежку с пеплом.
   - Ощупай его, - последовал новый приказ.
   Любин, начав с ближайшей стороны, невольно отдернул руку - так горяча была ткань с той стороны, куда несла свои воды река.
   - Греет там, куда ушли оставшиеся в живых. Иди и убей всех, одного за другим - до тех пор, пока земля не станет холодной.
   Голос Узоха замолк, и Любин, убедившись, что он снова один на берегу Русинки, пошел, пересиливая себя, набирать в найденные мешки припасы для дальнего путешествия - он больше не хотел голодать. Вскоре он, выбрав небольшую лодочку у причала, шагнувшего далеко к речку, плыл вниз по течению, помогая ему веслами. Наутро Любин был уже на Большой реке, в шести днях пути от человека, на которого указывала горячая земля.

   Парсы, просыпаясь один за другим, с удивлением и восторгом смотрели на центр поляны, где Свет завершал утреннюю разминку. Он уже сделал стремительную пробежку по редколесью наперегонки с Волком, далеко обогнав четвероногого друга; растяжки и силовые упражнения, и теперь примеривался к сваленному в кучу оружию, отобранному накануне у бандитов.
   Выбрав две сабли - подлиннее остальных, и меньше других изогнутые - охотник начал поединок с незримым соперником. Зрители - как бы мало они не были искушены в искусстве фехтования - скоро поняли, что на поляне творится подлинное чудо. Ни один из них - пожелай он вступить в схватку - не продержался бы против охотника и нескольких мгновений. А бросившись все вместе - результат был бы  не менее фатальным; для парсов, конечно.
   Однако многие сумели сообразить, что Свет сейчас выбрал себе пусть незримого, но не менее опытного соперника. Его яростные выпады чередовались уходами в глухую оборону, где никак нельзя было понять - сколько же невидимых врагов окружают его сейчас. Иногда охотнику приходилось так тяжко, что он избегал ран от незримых клинков, лишь бросаясь на землю и стремительно перекатываясь по ней из плотного окружения врагов. При этом ни острые сучки и шишки, усеявшие поляну, словно никак не ощущались его разгоряченным, обнаженным по пояс телом.
   Но вот врагов стало столько, что и бросок в сторону не мог помочь молодому поединщику. И тогда он на краткое мгновение замер, набирая воздух, и исчез за стеной сверкающего металла. Такого не могло быть - две сабли не могли ткать сплошной узор железной ткани долгие мгновения, когда многие зрители даже забыли, что иногда нужно дышать!  Вдруг из стены, не нарушая ее целостности, вылетело тонкое лезвие сабли, и кто-то будто действительно вскрикнул рядом со Светом; следующий выпад - такой же стремительный и беспощадный - едва не достал до ближайшего зрителя, и толпа парсов испуганно отпрянула. Невидимые противники сейчас гибли один за другим.
   - Шесть, - выдохнула толпа, и Свет остановился, опустив сабли к земле.
   Его тело не лоснилось от пота, а дыхание, в отличие от зрителей, совершенно не сбилось. Толпа шумно перевела дух.
   А охотник воткнул оба клинка в податливую почну и подмигнул зрителям. Те замерли, понимая, что чудеса еще не кончились. Свет вспомнил, как сам был поражен в первую встречу с мастером Ли и усмехнулся. Охотник огляделся; высмотрел пару подходящих деревьев. Это были две сосны - близнецы, выросшие вместе в двух саженях друг от друга. Толстые гладкие стволы заканчивались кронами высоко - так что снизу трудно было определить, на сколько рядов деревенской избы хватило бы единственного древесного хлыста.
   Преодолев мягким, но стремительным бегом расстояние, отделявшее его от ближайшего дерева, Свет на глазах не верящих себе парсов начал подниматься вверх, отталкиваясь попеременно ногами от стволов. Так отскакивал бы от стен детский упругий мячик, запущенный сильной рукой в одну из стен. Но мяч бы опускался вниз, а охотник быстро поднимался к кронам! Исчезнув в одной из них, он заставил зрителей застыть с открытыми ртами.
   Кто-то вдруг хлопнул несильно по плечу Нажудина.
   - Что там такого интересного наверху?
   Парс было отмахнулся, а потом стремительно развернулся на месте, потому что за его спиной стоял улыбающийся Свет. Он не зря выбрал такие толстые деревья. Стремительно скользнув по невидимой стороне сосны, на которую никто не смотрел, он, используя кустарник, незначительные складки местности, а больше свое мастерство маскировки, обогнул поляну и незамеченным подобрался к парсам.
   Нажудин вдруг оглушительно захохотал, по достоинству оценив удивительные способности молодого охотника. Остальные присоединились к нему, обступив Света и дружески похлопывая его по могучим плечам.
   Их веселье прервала Предводительница, властным голосом отдав команду готовиться к выступлению. К ней, уже выбравшей для себя могучего коня, направился Нажудин. Свет, смывавший на берегу грязь и пот, с интересом и легкой улыбкой следил, как между ними происходит бурная разборка. Халида, согласившись в конце концов с доводами пожилого парса, с ворчанием опять полезла в душную повозку - для пущего правдоподобия своего плененного положения.
   Наскоро позавтракав, кавалькада всадников, сопровождаемая одной длинной цепью пленников, и наглухо закрытой повозкой, направилась по едва заметной дорожке от реки, в сторону затерянной в горах Обители Дао. Лишь Волк мог позволить себе нырять в густые заросли, начавшиеся скоро, но и он старался держаться дороги, не отставая от лошади, которую выделили Свету
   Охотника же, спешащего навстречу врагам, занимал сейчас лишь один вопрос. Перед самым отъездом - прежде чем занять свое место в передвижной темнице - к нему подошла Халида. Встав напротив охотника и смотря вверх, прямо в его ясные глаза, она сказала:
   - Обещай мне, Свет, если исполнятся все наши планы.., - она помялась, словно отыскивая лучшее продолжение, - ты выполнишь одно мое желание.
   - Ну-у-у.., - протянул Свет, - если это не помешает мне. На мне ведь еще один долг крови.
   - Не помешает, - внезапно лукаво улыбнулась Повелительница.
   - Тогда, - торжественно заявил Свет, - когда (не если, а когда!) исполнится наш план, я выполню любое твое желание. И даже не одно...
   Стоявшие рядом парсу оглушительно захохотали, очевидно о чем-то догадываясь. Свет, наконец оставив бесплотные попытки догадаться, чему так лукаво улыбается Халида, лишь увидев его. Он тронул поводья высокого черного коня, ускоряя шаг. Охотник словно чувствовал погоню, которая медленно, но неуклонно приближалась, сокращая расстояние все то время, пока кавалькаду задерживали пешие невольники.
   Однако через два дня парсы, сделавшие очередной привал раньше обычного, увели пленников в попавшийся на пути городок. Возглавлявший их Нажудин, вернувшись, подошел к охотнику и пробормотал:
   - Эти шакалы отправили в рудники столько людей, что... Пусть теперь на своих плечах попробуют плети надсмотрщиков.
   Он вывалил перед охотником небольшую кучку золотых монет. Тот с безразличием поворошил золото. Свет много слышал от учителя о силе и могуществе денег, но пока не ощутил его. Внезапно его внимание привлекла одна монета. Он оглядел профиль неведомого владыки, отчеканенный на одной стороне золотого кружочка, и зажал монету в кулак.
   - Это я возьму себе, в память о людях, именующих себя парсами.
   Он сам не заметил, как речь его рядом с этими людьми стала длинней и цветистей...
   Движение отряда ускорилось, увеличивая разрыв с преследователем. Свет старался ехать рядом с Бензиром, благо, расширившаяся дорога позволяла это. Последний, выудив из памяти очередное творение Фардоса, нараспев декламировал его.
   Наслаждаясь одним из них, молодой охотник внезапно понял, что в поэме говорится не только о подвигах древних героев, но и о нем самом, о событиях последних дней. Он в изумлении оглянулся, найдя взглядом  Нажудина; тот ухмыльнулся ему в ответ. Только теперь Свет понял, что имел в виду бородатый парс, когда сказал, что Бензир знает гораздо больше стихов, чем написал когда-то великий Фардос...

   Любин едва не пропустил того мгновения, когда горячее пятно его необычного поводыря резко сместилось вправо, указывая на место, где Свет покинул Большую реку. Впрочем, нежную кожу на груди убийцы, где он спрятал узелок с землей погибшего рода, обожгло так сильно, что он машинально налег на одно весло, поворачивая лодку к берегу. Громко ругаясь на весь белый свет, он пристал к берегу, где еще отчетливо были видны следы лагеря. Он шел двое суток, приближаясь к своим будущим жертвам, на что указывал теплеющий все сильнее узелок. Потом материя платка стала остывать, и Любин сократил время на сон настолько, что днем уже не замечал ничего, кроме следов лошадиных копыт. Еще его изрядно озадачили и напугали следы неведомого зверя, схожие с волчьими, но много крупнее.
   Впрочем, тревога скоро ушла. Он встретил одинокого всадника. Разговорить его, заставить спешиться, а затем оказаться позади доверчивого путника было совсем нетрудно для опытного убийцы. Тонкое длинное жало стилета вошло в спину незнакомца - справа, снизу вверх; пронзив последовательно почку, печень и немного не дойдя до сердца. Оставив труп на обочине дороги, Любин вскочил на коня, развернув его в сторону, куда вели следы каравана, и погнал его вперед. Узелок снова начал разогреваться...

   Поздним вечером парсы разбили лагерь у стен древней обители Дао, ворота которой с закатом солнца наглухо закрывались. В небольшом с виду замке ночью оставались только двенадцать мастеров. Свет, оценивающе оглядевший отвесные стены, примерился к испещренной временем кладке. Однако он помнил рассказы мастера Ли о том, что Обитель защищает не только камень и железо ворот. Есть в защите и незримая сила, которую вопреки воле двенадцати вряд ли кто смог преодолеть.
   Уверенный, что завтра ему все же удастся попасть внутрь, он решил пораньше лечь спать. Бросив последний взгляд на повозку, из которой Халида сегодня вечером не выходила, поскольку исправленная дверца не открывалась, он закрыл глаза, согреваемый с одной стороны густой шерстью Волка.
   Наутро полный решимости охотник собрался войти в распахнутые ворота Обители вместе с Нажудином, но получил неожиданный отказ.
   - Ты воин, Свет! Твое дело впереди - готовься к бою. А я когда-то был купцом. Пойду торговаться. За нашу Повелительницу я выжму из Обители не меньше половины ее запасов золота.
   Свет поразился:
   - Какое золото?! Как ты можешь сейчас думать об этом?
  - Мы же пришли торговаться, - хитро прищурился Нажудин; черты лица парса тут же ожесточились, - если Халида сегодня умрет, мы погибнем рядом с ней. Все... кроме них.
   Он показал на Бензира со спасенной Светом от рук насильника девочкой и продолжил:
   - Они расскажут племени о нашей смерти и отвезут выкуп, - он осадил жестом вскочившего на ноги поэта и опять улыбнулся, поворачиваясь к охотнику, - но ты ведь не допустишь нашей смерти?
   Свет решительно потряс головой:
   - Нет! Или... я умру рядом с вами.
   Нажудин снова улыбнулся ему, повернулся и исчез в Обители с двумя соплеменниками. Ждать их пришлось недолго. То ли Нажуддин действительно  умел хорошо торговаться, то ли мастера Дао не жалели золота ради очередной жертвы, но вышли парсы из ворот, покачиваясь под тяжестью мешков с золотом.
   Надежно закрепив их на лошадях, парс в нерешительности остановился. Он понимал, что поэт ни за что не согласится остаться здесь. Да и как он сможет рассказать племени правду, не увидев все собственными глазами? Только теперь до Нажудина дошло, что Предводительница обрекла Бензира на не менее великий, и более горький подвиг - остаться в живых, когда рядом умирают соплеменники. Но и оставить золото под охраной одной лишь маленькой девочки он не мог.
   Свет правильно понял его замешательство; он посадил юную парсиянку на коня и велел Волку охранять эту пару до его возвращения. Он был настолько уверен в благополучном завершении миссии, что верный пес не почувствовал в его голосе ни капли тревоги. Волк распахнул в зевке громадную пасть и сел рядом с конем, который испуганно косился на него.
   Наконец Предводительница, окруженная молчаливой толпой, в которой постарался затеряться Свет, вступила в древнюю Обитель Дао. Пересекая створ ворот, молодой охотник почувствовал, как потеплел, согревая его грудь, талисман рода. Казалось две незримые силы соприкоснулись в это мгновение - и отступили, равные по своим возможностям, или не враждебные по сути.
   Мастера Дао встретили их на площади, вымощенной огромными плитами горного камня. Площадь занимала весь центр Обители. На простой каменной скамье, отшлифованной до блеска задами неисчислимых поколений мастеров, сидели сейчас двенадцать человек.
   - Значит, - обреченно подумал охотник, в глубине души надеявшийся встретить тут мастера Ли, - учителя нет в живых, и его место занял новый мастер.
   Он обвел взглядом   неподвижно сидящих адептов Дао и отметил для себя двоих, сидевших в центре полукруга. Один - седобородый старец - печально смотрел на вышедшую вперед Предводительницу; казалось в его сухом от старости теле живут лишь эти глаза. Второй - крепкий смуглокожий мужчина средних лет, сквозь простую одежду которого угадывались тугие узлы мышц - подался всем телом вперед, пожирая взглядом будущую жертву.
   На площади установилась тишина; в ее центре, ничуть не смущаясь мужских взглядов, которые буквально раздевали ее,  с гордо поднятой головой стояла Халида. Две враждебные силы - с одной стороны двенадцать невозмутимых мастеров Дао, а с другой - наполнившиеся гневом парсы, замерли, словно ожидали какого-то сигнала. Свет не торопился, отдавая инициативу мастерам, а скорее, в глубине души надеясь, что постигшие учение Дао все таки не окажутся  убийцами невинных девушек; что под фразой "принести в жертву" кроется что-то совсем не гибельное для красавицы-парсиянки.
   Наконец смуглокожий мастер встал, собираясь направиться к Халиде. В его хищном взгляде, в каждом нетерпеливом движении охотник читал - нет, его надежды напрасны. Мастера действительно запачкали кровью великое учение. И нет им прощения! Толпа парсов всколыхнулась, и в тот же миг, раздвигая своих новых товарищей широкими плечами, вперед вышел Свет.
   Он держал в руках обнаженную саблю. Легкими шагами обогнув Предводительницу, он встал перед ней. Затем, обведя еще раз взглядом мастеров, вонзил в едва заметную щель между громадными плитами клинок и бросил вызов прямо в лицо   смуглокожему, застывшему перед ним с недоуменной и снисходительной улыбкой. Причем последнего в этой ухмылке было неизмеримо больше.
   - Найдется ли среди вас воин, который, прежде чем убить беззащитную девушку, сразится со мной?
   Сабля, от которого Свет оторвал с последним словом ладонь, задрожала. Она гневно зазвенела, словно не это движение, а слова охотника заставили благородную сталь заполниться презрением к людям, предпочитающим убийство женщин честному поединку. Здоровяк напротив хищно усмехнулся и повернулся к седобородому:
   - Стоит ли тратить время на него? Или пусть великий Дао сам накажет дерзкого!?
   Тот неопределенно пожал плечами, как бы разрешая смуглокожему самому задать вопрос основателю Обители.
   - Назови свое имя, дерзкий, перед тем, как умереть.
   - Родичи звали меня Светом.
   Седобородый мастер едва уловимо вздрогнул.
   - Ну что ж, - смуглокожий, казалось, развел руками. Однако опытные взгляды мастеров  проводили полет молнии Дао, которая должна было прервать и речь незнакомца, открывшего было рот, и его жизнь. И тут же вскочили, когда стальная молния, никогда и нигде не знавшая преград, вдруг отскочила от широкой груди охотника и жалобно звякнула, разлетаясь на множество осколков. Лишь старец остался на своем месте, продолжая пристально рассматривать охотника.
   Свет, усмехнувшись, медленно вытянул из потайного кармана свою молнию. Заодно он погладил, мысленно прося прощение у талисмана, который подставил под сокрушительный удар. Сила Владимежа оказалась по крайней мере не меньшей.
   - Готов ли ты тоже принять дар великого Дао?
   Смуглокожий, может быть в первый раз в жизни испугавшись, даже побледнел. Рядом вдруг, неожиданно и для него и для Света, неосмотрительно вглядевшегося пристальней в лицо мастера, оказался седобородый, едва достающий макушкой до плеча здоровяка. Охотник уже вспомнил, как звали старейшину Обители. Это был мастер Дамир, об искусстве которого с восхищением говорил учитель. Сам охотник, как бы ни был велик в постижении учения Дао Дамир, восхищаться этим человеком не мог. Ни тогда - в первый раз услышавший о нем; ни теперь - увидевший живую легенду собственными глазами. Как можно было восхищаться человеком, поощрявшим, или по меньшей мере не противившимся убийству невинных девушек?!
   Мастер Дамир между тем обратился к нему:
   - Я не знаю, какой силой обладаешь ты, Свет, но обещаю тебе, что все вы, - он обвел рукой толпу парсов, - уйдете отсюда живыми и невредимыми, если победишь одного из нас в честном поединке.
   Старый мастер с особым нажимом произнес слово: "Честный!".
   - А она? - Свет показал рукой на Халиду.
   - Клянусь тебе, - седобородый даже немного поклонился, стукнув ладонью по собственной груди, - если сегодня ты победишь, Обитель не примет больше ни одной жертвы.
   - Я верю тебе, мастер, - Свет тоже поклонился, но голос его был лишен всяких эмоций.
   Он одним резким движением выдернул из камней саблю и протянул ее Предводительнице. Затем он снял с себя парсийский костюм, который одел только сегодня утром; рубаху, которая еще помнила запах родной земли. На мгновенье запнувшись, медленно стянул с себя талисман, и тоже протянул девушке. Теперь он мог противопоставить не выбранному пока противнику только собственные мышцы, умение да холодную ярость, которая тоже являлась грозным оружием. Для умевших пользоваться ей. Свет умел.
   Он повернулся к противникам, слыша за спиной восхищенный шепот парсов, которые - даже пожелай того - не смогли бы отыскать одного, даже самого малейшего изъяна в его могучей фигуре. Охотник едва сдержался, чтобы не поиграть мускулами - ведь позади стояла самая красивая девушка, какую он видел в своей жизни, а ему не исполнилось даже восемнадцати...
   Вместо этого он сурово уставился на мастеров - сначала ну ту десятку, что сейчас опять усаживалась на каменную скамью - а потом на  двух, что, в свою очередь, рассматривали его. Он не желал сейчас лишь одного соперника -  мастера Дамира. Не потому, что воспылал к нему вдруг симпатией; нет - единственно в память об учителе, который старого мастера искренне уважал. К тому же Дамир сейчас предложил то самое решение, которого сам Свет и добивался.
   Поединщик между тем отыскался сам. Смуглолицый, не советуясь ни с седобородым, ни с остальными мастерами, стянул с себя просторную рубаху. Свет услышал испуганный вскрик Халиды. Ободряюще улыбнувшись ей, Свет повернулся к поединщику. Он восхитился бы вслух исполинскими мышцами соперника, если бы не понял уже, с кем ему придется сразиться. Узлы тугих мускулов покрывали обнаженный торс мастера. Они перекатывались подобно сытым удавам даже в тех местах, где природа, казалось, не предусматривала этого. Живой панцирь, казалось, мог противостоять не только кулакам, но и острой стали. А может, действительно мог - у каждого мастера, как и у учителя, были свои секреты.
   Халида и Дамир отступили в свои лагеря, освобождая место для битвы. Седобородый мастер, тоже усаживаясь на место, махнул рукой:
   - Начинайте, Иджомах.
   Свет застыл. Он подозревал это, но сейчас уверился - сама судьба определила ему этого противника. Злейший враг, который, впрочем, не подозревал об этом!
   Иджомах полуобернулся к старшему товарищу; казалось, он ответит сейчас ему. Вместо ответа он мягко присел на правую ногу и резко рванулся вперед и вверх, выпрямляя левую и превращая ее в острое копье, нацеленное в грудь охотника. Для любого другого противника все тут же и кончилось бы. Подобно острию копья пальцы пробили бы грудную клетку насквозь - так что смуглокожему пришлось бы потрудиться, высвобождая ногу из уже мертвой плоти. И Свет, до сих пор изумленный, не смог отклониться от этого выпада.
    Однако тренированные мышцы и вбитые за годы занятий рефлексы отреагировали сами. Навстречу каменной ноге мастера Иджомаха взбух мощный панцирь, твердостью, быть может, превосходивший этот самый камень. Поэтому страшный удар мастера не нанес охотнику никакого вреда - лишь отбросил его далеко, практически к ногам парсов. Свет упал на спину, как привык на бесчисленных тренировках. И камень, которым была устлана площадь, был не самым твердым покрытием, на который ему приходилось падать.
   Однако он остался лежать, глядя сквозь неплотно сомкнутые ресницы, как приближается, чуть прихрамывая,  враг. Тот неспешно подошел и остановился меж широко раскинутых ног охотника, злорадно глядя на парсов. Своеобразные ножницы вдруг стремительно сомкнулись, сминая плоть и бросая Иджомаха наземь. Мастер сгруппировался, подставляя навстречу камню ладони. Однако его руки не достигли опоры, поскольку Свет уже стоял и держал Иджомаха за лодыжку, выворачивая ее и заставляя мастера  приземлиться на не готовое к удару плечо. Он протащил соперника  по щербатому камню и бросил его, готовый к продолжению схватки. Охотник был спокоен - он уже знал, что сильнее мастера.
   Иджомах вскочил, мазнув рукой по содранному в кровь плечу. Он глянул на ладонь и вытер ее о губы, отчего его оскал стал страшным и многообещающим.
   - Ха! - воскликнул Свет почти весело, - мастер Ли говорил, что Иджомах великий воин. Наверное он ошибался.
   - Ха! - передразнил Иджомах, - мастер Ли часто ошибался. И в последний раз - когда встал против меня. Вот этой рукой я вырвал сердце у него на этом самом месте.
   Он топнул ногой по камню, и протянул Свету окровавленную руку, которая будто еще хранила на себе печать смерти мастера Ли.
   Улыбка сползла с губ охотника; его глаза вспыхнули недобрым огнем. Иджомах, не ведая того, только что подписал себе смертный приговор.
   Свет бросился на врага; не менее стремительно кинулся навстречу ему мастер, желая наверное задавить массой более стройного соперника. Однако железные объятия не нашли врага; мастер Иджомах никогда не видел: даже помыслить не мог, что соперник может двигаться так. Отталкиваясь ногами от камня, охотник изначально задал своему телу ломаную траекторию. Вряд ли в подлунном мире кто-то еще мог повторить это. Готовый обнять его Иджомах лишь своим отточенным чутьем почуял движение сбоку от себя, затем сзади, и уже не смог отклониться от локтя, который впечатался в левую сторону грудной клетки, заставляя врага безуспешно разевать рот в поисках живительного глотка воздуха.
   Взбешенный мастер Дао стремительно развернулся к стоящему невозмутимо охотнику. Размахнувшись, он нанес сопернику немудреный удар правой рукой с замаха, какой можно увидеть в любой кабацкой драке. Удар, способный свалить с ног взрослого быка, встретила не менее мощная рука. Тогда Иджомах ударил левой. И тоже встретил препятствие. На несколько долгих мгновений враги замерли друг против друга. Неизвестно, прочитал ли Иджомах приговор в глазах Света?
   Молодой охотник резко  свел ладони. Казалось, он хотел расплющить между ними голову мастера, ударив его по ушам. Иджомах закричал, обхватив голову руками. Потому что понял, что никогда не услышит в своей жизни ни одного звука. А еще - что этой жизни осталось совсем чуть-чуть - столько, сколько отмерил ему Свет. Великий Дао наказал дерзкого, и этим дерзким был...
   Свет нанес последний  удар в незащищенную грудь противника - несильный для взглядов остальных, но милосердный для Иджомаха. Узнавший об этом ударе мастер Ли безуспешно пытался когда-то овладеть им. А Свет - овладел. Направленная ладонью незримая волна энергии следовала в точку, определенную охотником, и там высвобождала ее, разрывая все вокруг в клочья. И для этой энергии было все равно, что рвать вокруг себя - плоть, камень или сталь! Сейчас это был маленький комок мышц - жестокое сердце Иджомаха. Оно взорвалось внутри грудной клетки, заставив мастера подавиться на полувздохе. Так -   с открытыми глазами - он и упал на том самом месте, по которому недавно топал ногой. Возмездие нашло черную душу поклонника человеческих жертв.
   Свет молча повернулся и вышел в открытые ворота Обители. Парсы последовали за ним безмолвной толпой. Подойдя к лагерю, Свет молча сел и притянул к груди огромную голову Волка. Он отдал последний долг учителю, но не чувствовал торжества.
   Мягкая ладонь опустилась на его обнаженное плечо. Свет вскочил, оказавшись лицом к лицу с Халидой. Предводительница, не говоря ни слова, сняла с груди талисман и надела его на шею охотника. Свет почувствовал знакомое тепло в груди - прямо напротив того места, где привычное место занял кругляш с изображением предка. Но... к этому теплу примешивалось другое чувство, незнакомое прежде, но бесконечно родное. И оно словно подарило ему крылья, потому что они  готов был сейчас взлететь над толпой, над горами и выплеснуть в подлунный мир все те чувства, с которыми он пришел в Обитель, и победил одного из ее мастеров; воспеть красоту стоящей напротив девушки и... Он наткнулся на ошалелый взор Бензира.
   Поэт выступил вперед и протянул вперед руку, словно собрался приступить к декламации:
   - Сбылось предсказание предка. Великий воин освободил племена парсов от проклятой силы. Да поможет тебе небо распорядиться этой силой так же, как и сегодня - свершая только добрые дела!
   До молодого охотника только теперь дошло, что исполнились все условия предсказания Фардоса. Он дважды спас Халиду, свершив недостижимые для других подвиги. И гордая Правительница принесла себя в жертву, доверившись ему.
   - Что ж, возможно это и к лучшему, - он резко повернулся к подошедшему опять беззвучно мастеру Дамиру.
   Свет восхитился искусством старого мастера, но не улыбнулся - простить мастера Дао, попустительствовавшего кровавым жертвам, он может быть мог умом, но не сердцем. Старец, впервые за многие годы покинувший стены Обители, низко поклонился парсам, словно прося прощения за те неисчислимые беды, что принесли адепты Дао этому гордому народу.
   - Мне очень жаль, - глухим голосом начал он, - но мы были вынуждены искать силу Фардоса, чтобы быть готовыми к битве с могуществом Узоха...
   - Узоха!? - вскричал Свет, хватая старца за руку, - что ты знаешь о нем?
   - Поговорим об этом там, - Дамир мягко повел рукой, неведомо как освободившейся от железного захвата пальцев охотника в сторону Обители, и перевел взгляд на Волка, - я думал, что все тигроловы вымерли.
   - Тигроловы?
   - Или охотники на тигров - так называли дальних предков твоего пса.
   - Да, - кивнул Свет, - мастер Ли что-то говорил об этом.
   - Мастер Ли, - Дамир не удивился, поскольку явно слышал каждое слово поединщиков, - больше других корпел над свитками в хранилище знаний Обители. Ему ли не знать об этом. Пойдем, я покажу тебе.
   Старый мастер не оборачиваясь пошел в Обитель, уверенный, что охотник последует за ним. Свет на несколько мгновений замешкался. Он чувствовал, что сила, которая недавно поселились в нем, хочет проверить, правильно ли она выбрало свое новое воплощение. Подняв голову к небу, охотник выпустил часть ее, посылая мысленный вызов врагу:
   - Ты ждешь меня, Узох?
   Лишь старый Дамир изо всех, что находился сейчас в пределах Обители уловил возмущение в эфире, но, поскольку вызов был адресован не ему, только пожал плечами. Он предчувствовал, что сейчас, здесь, история подлунного мира чуть-чуть повернула. В лучшую ли сторону?
   Догоняя его, Свет опять вошел в Обитель...












Глава 6. Награда
   В голове Узоха, надежно защищенной магическим панцирем от вторжения извне, неожиданно прозвучали яростные слова:
   - Ты ждешь меня, Узох?!
   Он невольно вздрогнул, лихорадочно перебирая в памяти имена тех, кто мог навязать волю его собственной. Нет - на Черном континенте не осталось никого, кто обладал бы хоть намеком на такую силу. Узох проследил путь, проделанный мыслью -вызовом от неведомого противника - до мрачного дворца Повелителя. Путь начинался совсем рядом с тем местом, где замерла точка, указывающая на местонахождение верного слуги. Сделав неимоверное магическое усилие, Узох ворвался в мозг Любина, прогоняя кусочек скабрезного сна.
   - Спишь?! - загремел его голос в голове проснувшегося в холодном поту убийцы, - до него уже рукой подать! Догнать! Достать!! Убить сегодня же!! Убить!!!
   Разум чародея вернулся в свое тело, чтобы заставить его содрогнуться от радости. Он наконец-то нашел способ расправиться с ненавистными народами, населявшими Белый континент.
   - Ничего, - думал он, скоро вас не будет. Не будет народов - не будет и героев, которых они рождают. Кто тогда остановит Великого Узоха!?
   Мрачный полусумрак огромного замка разорвал злорадный смех Повелителя...

   Свет едва прятал восхищение, оглядывая огромный подвал Обители. Впервые в это хранилище знаний попал человек, который не был мастером Дао. Копившиеся веками фолианты и свитки казалось ждали, когда их коснется дрожащая от нетерпения рука исследователя. Многие из них так ни разу и не раскрылись, попав сюда. Охотник понял, что мастера готовы были похоронить навеки знания, лишь бы они не оказались в руках врага.
   Нигде не было пыли. Особая атмосфера подземелья, или магия Дао помогала сохранять веками сокровища человеческой мысли, собранные здесь.
   Дамир достал толстый фолиант; открыл его, показав Свету рисунок. Искусной рукой мастера на нем был изображен громадный полосатый хищник, из которого фонтаном била энергия убийства. Его  окружали меньшие по размерам, но не по свирепой радости битвы псы, один в один сходные с Волком. Свет пригляделся.
   - Волк лучше, - чуть ревниво решил он, не в силах отвести взгляд от рисунка, где битва четвероногих хищников была в самом разгаре. Никто - разве только сам художник, в мыслях - не мог сказать, кто победит.
   Действительно, облагороженный волчьей кровью Серой, его пес выглядел не так устрашающе, как эти мощные тигроловы, но был  стремительнее; и уж точно - умнее.
   - А это, - прервал его размышления мастер Дамир, - донесение нашего тайного послушника из глубин Черного континента. Тайного (пояснил он вскинувшему недоуменно глаза охотнику) - потому что в последние годы быть адептом великого Дао в тех краях означает верную смерть... А может, и что похуже.
   Он пригласил охотника к столу, на котором был закреплен вращающийся деревянные шар, покрытый цветными знаками.
   - Это наша планета, если тебе знакомо это слово, - мастер легко толкнул шар, заставив его вращаться.
   Свет молча кивнул.
   - Это наша земля, Белый континент; мы называем его Гудваной. А здесь, - Дамир ткнул палец в противоположный край земли, представленный огромным пятном неправильной формы, - Карахана - Черный континент.
   Там живут чернокожие люди, но они такие же как мы, в их жилах тоже течет алая кровь. Но Карахана не знает зимы; их бесчисленные предки поколениями копили загар, который с нас смывают осенние дожди и зимние снегопады. Но и среди черных людей есть последователи Дао. Послушай, что пишет один из них.
   Дамир развернул свиток, до того ждавший их на столе.
   - В племени, затерянном в песках Черного континента, в обычной семье родился белый ребенок. Суеверные родители были в ужасе. Они готовы были предать собственное дитя смерти, лишь бы духи, которым поклонялось это племя, не обратили свои безжалостные взоры на них. На них и на их детей, которых в тех селениях рождается неимоверное количество. Но на это дитя были планы у колдуна племени. Родители не задумываясь отдали ему ребенка. Тот назвал дитя Узохом, что означает могущественный; вырастил его и воспитал так же, как когда-то воспитывали его. Он радовался любознательности быстро подрастающего ребенка и его стремлению к истокам черной магии.
   Жизнь человека в тех краях стоит совсем немного. Мальчик рос; со временем присоединился к военному отряду племени, стал самым свирепым воином в нем. Но главной добычей он считал пленных колдунов, которых собственными руками пытал - долго и сладострастно. И, конечно, выведывал секреты их злого искусства. А учитель только радовался, видя, как растет мастерство ученика.
   Глупец! Отказавшись однажды поделиться с Узохом каким-то древним заклятием, он сам оказался в руках ученика. Ученик, вырвав тайну заклятия, убил старого колдуна и бежал из племени - опыта скрыть, или извратить правду о свершенном преступлении у него было еще мало. Сразиться же с целым племенем ему было не под силу. Да и считал он себя тогда человеком, а в племени жили его отец и мать, братья и сестры.
   Лучше бы соплеменники поймали его тогда и убили. Потому что он вернулся через пару лет, во главе большого отряда. Себя он называл Повелителем. С тех пор о родном племени колдуна больше никто не слышал.
   А Узох построил в центре Черного континента, в безводной пустыне, по которой пройти могут только знающие люди, огромный замок черного цвета. Один вид его вызывает ужас и отвращение. Он собрал в замке все тайны Черного континента, окропив каждый камень здания жертвенной кровью, - голос Дамира зазвенел от сдерживаемой ярости, - теперь его руки тянутся сюда, в Гудвану.
   Ладонь старого мастера закрыла на карте мира Белый континент.
   - Я вижу, что ты никогда не простишь нам страдания несчастных парсиян, но знай - именно для того, чтобы остановить Узоха, мы пытались вырвать силу Фардоса.. Да - подло! Да - бесчестно! Но если Узоха не остановить, петь песни Фардоса будет некому.
   Сам Фардос выбрал тебя, Свет, и я предлагаю тебе остаться в Обители - стать двенадцатым среди мастеров Дао - ты это право сегодня заслужил. Вместе мы остановим Узоха!
   Свет медленно поднялся из за стола и покачал головой:
   - Я готов принять любую помощь. Но ждать здесь Узоха? Он не придет. Будет посылать своих убийц; болезни, мор. Но сам будет сидеть, подобно пауку, в своем гнезде - здесь! - ладонь Света накрыла Черный континент, - и здесь я его найду!
   - Так я и думал, - едва слышно прошептал седобородый мастер; затем голос его окреп, - у тебя есть какой-нибудь план?
   Свет пожал плечами.
   - Тогда тебе будет полезно поговорить со старой Зохрой. Эта женщина живет дальше - в горах - в двух днях пути от Обители. Она видит в каждом его прошлое, и может прочитать его будущее. Древние говорили, что будущее предопределено. Может, она подскажет тебе, как найти верный путь к смерти Узоха.
   Свет молча выслушал, как попасть в обиталище старой ведуньи, так же молча поклонился Дамиру, и направился к выходу из подземелья. Остановившись в ярком после подвального полумрака свете заходящего солнца, он вдруг почувствовал на плече легкое прикосновение ладони Дамира, который передвигался неслышно даже для охотника.
   - Могу ли я сделать для тебя лично, Свет?
   - Почему ушел от меня мастер Ли? - спросил, помедлив, охотник.
   - Думаю, он решил, что завершил главное дело своей жизни, - старик ткнул пальцем в грудь Света, - потому и не стал противиться нашему зову. И проиграл Иджомаху - просто потому, что не желал победы.
   - А убивать - было обязательно, - горько спросил охотник.
   Дамир виновато пожал плечами:
   - Я же сказал; вернее не я, а древние - все в подлунном мире предопределено.
   Свет посмотрел на мальчика-послушника, который как раз проходил мимо, наклоняясь в бок от непомерной тяжести наполненного чем-то кувшина. Он вспомнил рассказы учителя о его детстве в Обители, и вдруг, неожиданно даже для себя, подозвал к себе малыша. Несмышленый послушник, с восторгом глядя на героя, о подвигах которого знала уже вся округа, подошел к ним, низко склонившись.
   - Лучше выполни его самое заветное желание, мастер, - Свет присел перед мальчиком и спросил, - что ты хочешь больше всего на свете?
   - Стать мастером - таким как ты, - воскликнул мальчуган.
   - Будешь, - пообещал Свет, а что хочешь именно сейчас?
   - Малыш, нахмурив в раздумьи брови, неожиданно громко заревел:
   - Домой хочу, к ма-а-ме...
   Охотник поднялся и заглянул в глаза старцу. Тот кивнул согласно:
   - Хорошо, его отвезут домой. Больше того - его родители получат достаточно золота, чтобы им не пришлось больше продавать собственных детей.
   Свет обернулся неверящим взглядом на мальчика.
   - Да, - кивнул Дамир, - мир становится злее даже без Узоха.
   Охотник потрепал малыша по стриженой голове и потяжелевшим вдруг шагом направился в лагерь парсов.
   Посреди небольшой площадки, занятой племенем, раскинулся высокий шатер, который раздобыл неведомо где Нажудин. Многословный, как всегда, парс подвел охотника к нему:
   - Пусть величайший из героев парсов примет небольшой знак нашей признательности.
   Нажудин распахнул занавес, приглашая его внутрь. Огромный шатер был пуст, не считая толстых ковров, устилавших пол, и богато вышитой скатерти, уставленной яствами, большую часть которых Свет видел впервые в жизни.   Девочка - единственный ребенок  в стане парсов - внесла посеребренный таз и кувшин с узким высоким горлышком, сделав приглашающий знак рукой. Свет, во второй раз за сегодняшний день, обнажился по пояс и смыл пот и грязь сегодняшней схватки. В широкий таз вместе с водой, казалось стекали сами воспоминания об Иджомахе и о тех многих жертвах, которые он успел принести, пока его не остановила карающая рука охотника.
   Оставшись вновь один, он присел к заставленному полными чашами дастурхану. Единственная свеча разгоняла полутьму. Она же позволяла видеть, с каким наслаждением и порой удивлением пробовал Свет неведомые кушанья. Но любоваться его здоровым аппетитом здесь было некому - до тех пор, пока не откинулся едва слышно занавес и в шатер не вступила Предводительница. Охотник едва не подавился, услышав каким чарующим, чуть хриплым она задала первый вопрос:
   - Ты еще помнишь свое обещание?
   Свет молча шагнул к ней, понимая, что его смутные ожидания, связанные с этим вопросом, сейчас принимают самые волнующие очертания. Прекрасная парсиянка вдруг дернула шнур, который хитро опутывал богатую кафию, и предстала перед ним совершенно обнаженной. Охотник, которого, как и всех его сверстников, часто посещали волшебные грезы страсти, впервые видел красоту обнаженного женского тела на расстоянии  вытянутой руки. Его руки!
   Жар бросился ему в лицо при виде того, как Халида сладко повела руками, начиная путь от пышных бедер, оглаживая нежный живот и подпирая и без того высокие груди. Свет густо покраснел, когда эти руки потянулись к его поясу, освобождая от остатков одежды.
   Парсиянка, словно давая ему время прийти в себя, скользнула за спину охотника, прижимаясь к нему всем телом. Свет с дрожью ощутил на себе нежные выпуклости и шелковистые волосы, с нетерпеливым ужасом ожидая, когда Халида, начавшая, не разжимая объятий, перемещаться вперед, упрется во внезапно вздыбившееся перед ней препятствие. Коснувшись его наконец и вздрогнув всем телом, она чуть слышно простонала, отчего охотник тоже задрожал в нетерпении.
   Девушка вдруг обхватила парня за шею и ловко оседлала вырвавшегося из табунов страсти скакуна, какого она не видела в своей богатой событиями жизни. Свет, придерживая тонкую талию одной рукой, сделал другой короткое движение, посылая волну теплого воздуха к одинокой свече. Пламя, отблески которого в последний раз заставили причудливые тени  метнуться по углам, погасло.
   Слившаяся воедино пара медленно опустилась на ковер. Мягким, но настойчивым жестом Халида опрокинула молодого охотника на спину. Она понимала женским чутьем, что тот еще не знает дороги, ведущей в волшебную страну страсти.
   Вскоре, однако, выяснилось, что Свет, как и в любом другом деле, оказался способным учеником. Выплывая из очередного сладострастного забытья, парсиянка вдруг ощутила спиной мягкий ворс ковра; в следующий раз ее разгоряченные плечи вновь приятно освежал прохладные ночной воздух. Погружаясь все глубже и глубже в волны страсти, успевая в короткие мгновения просветления лишь удивиться неиссякаемой силе охотника, Халида наконец унеслась мыслями и телом в удивительную страну любви Ургиляй, куда, как верит каждая парсиянка, женщина может попасть лишь один раз в своей жизни. Ах, какой у нее был проводник!..
   Только к утру Свет забылся коротким живительным сном. Предводительница не спала, вглядываясь в разжижающейся тьме его лицо. Она понимала, что волшебная ночь прошла, и завтра Свет уйдет, чтобы завершить свое дело, важней которого, как он считал, не было ничего. Тут Халида с ним бы не согласилась. Но разве спросит ее, слабую женщину, герой, перед которым только что открылась дорога к подвигам?..
   Свет вышел из опустевшего шатра, удивляясь дружелюбному спокойствию, с каким его встретили парсы. Впервые за многие годы он обошелся без утренней разминки.
   - Впрочем, - усмехнулся он, - ночная выжала из него сил и энергии как бы не больше, чем многочасовой мечный бой с сильным противником.
   Он заметил вдруг такую же хитрую усмешку на губах Нажудина. Пожелай он - и пожилой парс рассказал бы ему, что Предводительнице принадлежит любой мужчина, на которого она положит глаз вечером, да и в любое другое время суток. Но как только она выберет одного, единственного - с кем решит связать всю оставшуюся жизнь - настанет время новой Предводительницы, а эта станет обычной женщиной древнего племени.
 А еще Халида могла сказать ему, что ради него она готова была пожертвовать своим высоким положением... Пока же она без тени смущения подошла к парню и озадачила прямым вопросом, нисколько не пытаясь скрыть его от остальных:
   - Была ли у тебя раньше такая женщина, Свет?
   Охотник, решивший было, что после этой ночи ничто не сможет его смутить, начал краснеть. А Халида с ликующей улыбкой на чувственных губах добила его:
   - А много ли их было у тебя?! - прекрасно зная ответ.
   Она повернулась, снова превращаясь в гордую неприступную Предводительницу и удалилась, разбавив своей насмешкой горечь расставания. Парсы вокруг только расхохотались.
   Свет наотрез отказался откладывать свой отъезд, словно что-то  гнало его вперед. Нажудин подвел к нему уже снаряженного коня. Подавая расшитый особым образом камзол, он попросил охотника надевать эти нарядные одежды - особенно когда  окажется среди парсов. Если бы Нажудин смог отказаться сейчас от всей цветистости речи, он попросту сообщил бы охотнику, что тот стал почетным членом каждого племени парсов, его признанным героем.
   Последним со Светом простился мастер Дамир. Неожиданно смутившись, он передал охотнику свиток, покрытый незнакомыми знаками. Он не стал говорить охотнику, что когда-то очень давно молодой Дамир встал перед выбором - принять предложение одиннадцати мастеров Дао, чей аскетизм давно вошел в легенды и стать их двенадцатым собратом, или вернуться в родной город, где его ждала веселая хохотушка Зохра. Лишившись жениха, она поселилась рядом с Обителью, и стала незаменимой в округе травницей. За все эти года двое молодых, потом пожилых, а ныне очень старых человека не видели друг друга ни разу. Это был выбор Дамира. И сейчас он не был уверен, что этот выбор был правильным.
   Дамир протянул другой рукой перстень простого серого металла - с иероглифом на печатке. Свет узнал имя Дао. Мастер покачал головой, отвечая на невысказанный вопрос:
   - Этот перстень не принадлежал Иджомаху. Каждому новому мастеру Дао дает новый перстень, сработанный из волшебного металла. Металл этот носит  имя бога, подарившего его людям. Бога настолько древнего, что от него осталось только имя - Титан.  Увы, это не перстень мастера Ли. Только теперь я понял, кого он звал, чтобы проститься, уходя из жизни. Тогда я подумал, что вступая на последнюю тропу, ведущую в конечную темноту, он в последний раз хотел насладиться теплом нашего солнца, прошептав: "Свет!". Теперь я знаю, что он звал тебя... И это не единственная, и не самая главная моя ошибка.
   Охотник примерил дар бога, о котором он услышал впервые, к безымянному пальцу левой руки. Кольцо, явно более узкое, чем полагалось, неожиданно легко скользнуло через сустав, занимая, казалось, давно привычное место. Свет удивленно вздернул брови. Он удивился бы куда сильнее, прочти сейчас мысли Дамира. Старый мастер, отдавший многие годы  тренировкам тела и духа, что бы приобщиться к братству Дао, понял, что в это мгновение сам Дао признал Света мастером своего учения...
   Тропа, по которой бодро стучали копыта скакуна, вскоре сменилась нетронутыми травами высокогорных лугов. Представшая перед охотником и его четвероногим другом великолепная картина разнотравного раздолья заставила сжаться его сердце, пораженное суровой красотой этих диких мест, рожденной близким солнцем и свежим горным воздухом.
   Даже Волк словно вспомнил свое щенячье детство и весело прыгал, безуспешно пытаясь догнать шустрых сурков, которые маленькими часовыми застывали у своих норок, и молниеносно исчезали в них, как только с веселым лаем к ним приближался такой добродушный сейчас на вид пес.
   Вскоре травы стали редкими, жесткими; их место заняли сначала высокие стебли, усыпанные мелкими, подобными крошечным колокольчикам цветками. Затем исчезли и они. Только камни теперь безмолвно следили за всадником и его псом; их все чаще замещали снежные куртины. Здесь начиналась тайная тропа в долину, где жила травница.
   Охотник переночевал меж корней огромного, неведомо как выросшего в камнях можжевелового дерева, нижние сухие сучья которого пошли на крошечный костер. Где-то рядом всю ночь бродил какой-то хищный зверь, спугивая иногда сон охотника недовольным урчанием. Может Свет занял его место? Если и так - это обстоятельство никак не помешало Свету прекрасно выспаться,  иногда вспоминая во сне самые волнующие моменты прошлой ночи.
   Точно в указанном месте охотник повернул коня в незаметное со стороны ущелье - настолько узкое, что можно было иногда коснуться руками сразу двух противоположных каменных стен. Тут всегда царил полумрак, и всегда было холодно. Но дорога была на удивление ровной и натоптанной, словно поток путников здесь  не иссякал.
   Холод сменился живительным теплом в одно мгновенье - как только Свет преодолел очередной крутой поворот. Перед путниками внизу лежала маленькая долина, представлявшая собой отсюда - где ее можно было окинуть взглядом всю разом - цветущий сад с маленьким домиком посреди. Какой-то местный катаклизм, а может чьи-то могучие чары остановили в этом месте лето, и оно никогда и никуда не уходило отсюда  - понял Свет.
   Вот у избушки показалась женщина, к которой, очевидно, охотник и направлялся. Ведя в поводу коня, он спустился вниз по извилистой дорожке и направился прямо к дому, где его ждала... тетка Любаша; а еще запах ее знаменитых пирожков. Понимая, что таких совпадений в жизни не бывает, он словно махнул перед глазами рукой, призывая этим жестом одну из тех сил, которые вроде как должны были дремать в нем.  Чудесная картинка уступила место другой - не менее удивительной.
   Теперь перед Светом стояла маленькая старушка со смеющимся лицом, мало чем напоминавшая дородную Любашу. Но запах пирожков не исчез; да и Волк с шумом сглотнул - он тоже учуял знакомый запах. Старушка оперлась руками на стол из тесаных досок, стоящий тут же, под открытым небом, и веселым голосом почти пропела:
   - Здравствуй Свет. Вовремя ты - как раз подоспел к пирогам.
   - Я не один, - усмехнулся он кланяясь и косясь на пса.
   - И Волка накормим, - усмехнулась старушка.
   Свет понял, что слухи о ясновидении Зохры не были преувеличенными; по крайней мере в том, что касалось прошлого путников.
   - Садись, - Зохра сдернула с широкого блюда, полного горячих пирогов, расшитое неведомыми зверями полотенце, - все вопросы потом.
  Умывшись при помощи нехитрого, никогда невиданного устройства, которое Зохра назвало рукомойником, Свет уселся за стол. Откусив от первого пирога внушительный кусок, охотник закрыл глаза и представил себя дома, в избе тетки Любаши и дядьки Радогора, в кругу его большой семьи, и отчаянно захотел вдруг, чтобы все это случилось наяву. Чтобы не было битв и сражений, погребальных костров и даже...Халиды. Если бы пошлое можно было вернуть, он готов был пойти и на такую жертву.
   - Увы, - прошелестел рядом чужой голос, - прошлое можно увидеть, но не вернуть.
   Зохра вернулась за стол. Теперь ее глаза не смеялись. Но за тем, как молодой охотник утоляет богатырский аппетит пирогами и холодным козьим молоком, она наблюдала с искренним удовольствием.
   - Вкусно, - признался Свет,  и неожиданно спросил, - а не страшно здесь одной, тетушка?
   - Здесь мало кто бывает, - ответила ему Зохра, улыбнувшись, - к тому же у меня есть защитник.
   Она показала пальцем на пушистого серого кота, который грелся рядом на солнышке. Тот, словно поняв, что речь пошла о нем, вскочил, выгнув спину, и направился к хозяйке.
   - Мой Пушок, - ласково сказала старушка, - кот, каких больше не осталось в подлунном мире. Кстати, как и твой Волк.
   Она теперь показывала на огромного пса, который, к искреннему изумлению Света, шарахнулся он маленького мышелова как от настоящего тигра. Свет слишком хорошо знал своего пса, чтобы подумать, что наевшийся Волк таким образом выказывает свою признательность. Он пригляделся к коту, запрыгнувшему на колени Зохре. Тот, словно специально, мазнул перед собой воздух лапой, которую украшали кривые острые когти. Но не сами они были примечательны - какая-то густая маслянистая жидкость, которой были смазаны когти, внушала почтительную опаску.
   Старушка проследила взгляд охотника.
   - Это яд, равного которому нет, - понятной гордостью заявила она, - в это трудно поверить, но среди его далеких предков есть и кошки, и ядовитые змеи. Что было тому причиной - каприз природы или злая шутка чародея - не скажет уже никто, потому что Пушок - последний в своем роду.
   Она отослала Пушка обратно на нагретое солнцем крыльцо и перешла к вопросам, за ответами на которые пришел к ней Свет.
   - Мастер Дамир написал мне, какую непомерную ношу взвалил ты на свои плечи. Но я не смогла увидеть  того, что ждет тебя впереди. Твое прошлое я читаю в глазах - детство, отрочество, заполненное трудом взрослого мужчины; наконец, трагедию твоего рода. Ну и еще кое-что, происшедшее совсем недавно, - лукаво улыбнулась она, - однако что-то, или кто-то мешает мне заглянуть в твое будущее. Такой могучей силы, скрывающей грядущее, я еще не встречала.
   Свет медленно поднялся с лавки. Он совсем не жалел, что потратил несколько дней - знакомство с удивительной старушкой очень впечатлило его. А уж ее пирожки...
   - Однако, - зазвенел голос Зохры, - я могу сказать, что ждет впереди твоего пса.
   Мелкими шажками она подскочила к Волку, схватила его за мохнатые щеки и уставилась в широко раскрывшиеся ей навстречу глаза пса. Свет ощутил начало таинства, когда внутри шевельнулись дремавшие силы, наверное почуявшие магическое шевеление эфира.
   - Вижу, - хрипло начала провидица, - вижу тебя готовым отправиться в дальний поход, рядом с воином. Не могу увидеть его лица, закрытое завесой силы. Вижу только сверкающие доспехи, украшенные изображением солнца - меч, щит, шлем и кольчугу...
   Зохра вздрогнула, отрываясь от будущего и переводя взгляд на охотника:
   - Знакомый щит - я видела его на воротах Зеленграда.
   - Щит Владимежа!
   - Владимежа, - эхом повторила травница, - твоего предка.
   Зохра окончательно вышла из транса и вонзила горящие стрелы своих глаз в наследника великого героя древности.
   - Ищи доспехи своего предка, Свет, - прохрипела она, - без них тебе не победить врага. В них он оставил свою силу.
   - А разве?.. - начал охотник, бросаясь к старушке, которая явно отдала ворожбе все свои невеликие физические силы.
   - Нет, - покачала головой старушка, усаживаясь с его помощью на широкую скамью, - в талисмане только душа, которую он оставил своему новому роду; может быть часть его силы, как и в каждом другом доспехе. Лишь собранные воедино, они могут противостоять самому отвратительному и ужасному колдовству.
   Зохра, удивительно быстро набравшись сил, встала напротив охотника.
   - На склоне своих лет, чувствуя приближение смерти, Владимеж вызвал к себе старшего сына. Он взял с наследника клятву, что тот выполнит все заветы отца. Великий князь сказал, что покидает на время Зеленград, отправляясь туда, где оставил свою душу - еще не будучи Великим князем; до знакомства с матерью своих детей. Он оставил сыну доспехи, дарованные ему Небом, взяв с собой лишь меч. Князь не вернулся в Зеленград, и вскоре в главном храме города и государства водрузили гроб Владимежа, который на самом деле -  искусно обработанная глыба розового мрамора. Где покоится на самом деле Великий князь, неведомо никому...
   Свет переночевал у доброй старушки и с первыми лучами солнца простился с ней. Он снова направился вверх по ущелью, чтобы вырваться на простор горных лугов и направить коня туда, где начиналась дорога в Зеленград, древнюю столицу государства славинов.

































Глава 7. Би Рослан
      Поздним вечером Любин наконец добрался до Обители. Искусно накинув на себя тень безмерной усталости, он подошел к костру, вокруг которого сидели, вяло переговариваясь, парсы.
   - Мир вам! - обратился к ним Любин, - позвольте погреться у вашего костра.
   - Садись, путник! - парсы до сих пор пребывали в приподнятом настроении, согретые и доброй вестью об исчезновении проклятья племени, и кружками терпкого вина, - голоден ли ты?
   Любин помялся. Вообще-то он недавно перекусил, но опыт долгих странствий подсказывал - когда люди встречают так радушно, отказываться от гостеприимных предложений нельзя. Поэтому он кивнул.
   Разговор велся по-дугански, поскольку в языке парсов Любин не понимал ни слова. Он набросился на угощение, словно действительно голодал несколько суток. Притвориться для него не составило труда - он только вспомнил блуждание по лесу в поисках деревушки рода Ясеня.
   Парсы, весело переговаривающиеся и подмигивающие ему, вдруг замолчали. Лишь один голос окреп и зазвучал, отталкиваясь всей мощью от древних стен Обители и заполняя все вокруг. Любин понял, что невысокий чтец, обративший одухотворенное лицо к небу, декламирует сейчас что-то необычное. Поэтому он, поежившись, нажал на левый глаз, особо не скрываясь. Да и что в этом жесте такого особенного - ну попала человеку соринка в глаз. Тем более, что всеобщим вниманием сейчас завладел чтец.
   Каждый раз Любин с невольным содроганием ждал момента, когда его голову заполнит холодный разум Повелителя. Вот и сейчас он внутренне затрепетал, когда в черепе стало вдвое тесней. Но Повелитель не стал, как обычно, поносить своего верного раба, до сир пор не исполнившего поручения, последними словами. Он внимательно вслушался в речь декламатора; больше того - с его колдовской помощью и сам Любин стал понимать тщедушного парсийца.
   С не меньшим, чем остальные, вниманием Узох (а вместе с ним и Любин) выслушал новую поэму Бензира, которую, быть может, когда-то назовут пророческим творением великого Фардоса. А может, великий предок маленького парса действительно говорил сейчас со своим народом его устами? Сидевший с ангельским личиком убийца поначалу воспринимал поэму как сказку, навеянную грозным очарованием стен древней Обители. Но когда Бензир, описывая богатый выкуп за Предводительницу, махнул на двух лошадей, со спин которых действительно свисали хурджины с тяжелым - как оказалось, золотым - грузом, Любин встрепенулся. Он даже начал прикидывать, как этим золотом завладеть.
   А вот Узох сразу понял, что поэт описывает недавние события, увиденные им воочию. Его черное сердце замерло в предвкушении, когда Бензир описывал момент передачи  Предводительницей герою талисмана с силой Фардоса. Сам Повелитель сейчас понял, что маленький поэт с громким голосом не все разглядел в этом таинстве; что кроме Фардоса при передаче присутствовал еще кто-то - не менее могучий.
   В голове Любина вдруг прозвучал громовой возглас, перечеркнувший все его планы насчет золота:
   - Это он! - в коротком слове Узох непонятным образом обозвал всех - и молодого охотника, и парсийского поэта Фардоса, и того, кто уже давно стоит в ряду светлых сил - в первом ряду, между прочим!
   Это для Любина было совсем непонятно и он осторожно спросил:
   - Кто он?
   - Свет! - коротко ответил Узох, справедливо решив, что пугать верного прислужника силой, стоящей за спиной охотника ни к чему, - человек, которого мы ищем. И которого ты должен был догнать и убить!
   Впрочем, теперь Повелитель был даже рад, что его адепт был не столь проворен, как хотелось бы Узоху. Теперь тайны сразу двух великих героев древности могли раскрыться перед Повелителем. Узох, не переставая следить за витиеватой повестью Бензира, успел прочесть и замыслы Любина.
   - Не вздумай связываться с парсами! Их золото от нас не уйдет! Когда Свет умрет, главное, что ты должен сделать - сохранить его талисман. Понятно? Талисман!
   Любин опять испуганно вздрогнул, и тут же облегченно вздохнул, когда понял, что его снова окружают только парсы. Лишь одна мысль отравляла теперь его существование - слова Узоха о том, что золото будет "нашим".
   Парсы, посидев еще в раздумьях у тлеющего костра, стали готовиться к ночлегу. Нажудин нашел взглядом незнакомца и увидел его уже спящим на голых камнях. Покачав головой, парс не стал будить уставшего путника, и лишь накрыл его теплым одеялом. Притворщик, равного котором подлунный мир рождает очень редко, даже в мыслях не поблагодарил Нажудина. Он терпеливо дожидался, когда стан затихнет.
   Наутро племя не досчиталось одного из своих лучших скакунов. Еще совсем недавно азартные парсы кинулись бы вдогонку. Но теперь - когда в четырех хурджинах весело позвякивали золотые монеты, и когда все они были объединены одной целью - донести до остальных парсов радостную весть - Нажудин махнул рукой:  пусть еще одному человеку будет хорошо. Знал бы он, куда направил их коня Любин!
   В тот же день парсы снялись с места, и направились кружным путем в родные степи - ведь тайный, короткий путь от Обители к обитаемым землям мастер Дамир показал только Свету. Они везли племенам богатый выкуп и главное - добрую весть.
   Любину, между тем не нужна была карта. Его вел лучший проводник, какого только можно было пожелать - тепло родной земли Света. Он часто сверялся с этим своеобразным поводырем - особенно там, где травы сменили голые камни, не оставлявшие на себе следов копыт. На следующий день он остановился у огромного корявого можжевельника, где узелок, ставший совсем горячим, обжег ладонь сразу в двух местах. Немного покружив, он все таки обнаружил вход в узкое ущелье, скорее расщелину - и тут же вызвал Повелителя.
   Узох, по-видимому, был очень занят, потому что выслушав короткий доклад адепта, он коротко приказал, за тысячи верст махнув рукой в сторону ущелья: "Проверь!".
   Любин повернул направо. Как и Свет, он остановился в изумлении, когда его взору открылась долина травницы, стиснутая громадой гор, защищавших ее от злых ветров. Еще больше он удивился, когда навстречу ему из аккуратного домика с котом на руках вышла единственная женщина, которую он когда-то любил. Его мать.
   - Глупец, - загремел в голове голос Повелителя, избавившегося, наконец от неотложных дел, - какая мать!? Она же читает твои мысли! Эта женщина похожа на твою мать, как я на осла!
   Повелитель внезапно умолк, и Любин понял почему - потому что Узох действительно был похож лицом на это трудолюбивое животное. Он постарался всеми силами похоронить эту мысль где-то подальше от головы - там, где Повелитель не сможет отыскать ее. Очевидно, это ему удалось не до конца, потому что сердце угрожающе заныло. Потому Любин и не заметил, что подошедшая старушка всмотрелась в его остановившиеся глаза. Он отшатнулась, когда увидела в этих очах бесконечную очередь убитых, замученных людей, а за ними - что-то совсем уже страшное... Так что руки Зохры быстрее разума сообразили, что надо делать - они с силой выпустили в благообразное лицо напротив живой смертоносный снаряд - Пушка. Они целили в горевший нечеловеческой злобой глаз Любина - тот, из которого на нее плеснуло черной магией.
   И Пушок не промахнулся! В то время, как задние лапы, точнее когти на них, полосовали подбородок и шею убийцы, передние вцепились точно в глаза. Успевшему прикрыть веки Любино не могло помочь ничего - он умер мгновенно, не успев издать ни звука. А в своем далеком замке громко закричал, переполошив практически всех прислужников, Повелитель Узох. Из под ладоней, закрывших лицо, текли вперемежку кровь и слезы. Все таки при рождении далеких предков кота не обошлось без магии - яд достал колдуна через полмира.
   Магическая сущность Узоха преодолела действие яда. А может, на расстоянии он был не столь смертоносен? Во всяком случае, когда Узох отнял от лица ладони, на месте его левого глаза зияла чернотой пустая глазница. Рана уже заросла шрамом.  Узох окривел. Как ни пытался он вернуть себе зрение, отращивая новый глаз, древняя магия не позволила сделать это. А время между тем было потеряно.
   За полмира от замка Повелителя Зохра с удивительной для хрупкого тела силой потащила труп убийцы в яму за пределами обрабатываемого огорода. Там, в прямоугольном провале, в который как раз поместилось тело Любина, издавна из каменных стен сочилась густая темная жидкость, которой Зохра заправляла светильник. Волшебница не колеблясь пожертвовала своими запасами горючего масла. Она свалила труп в яму, погрузив его полностью в горючую жидкость, и подожгла ее.
   Сквозь взметнувшееся пламя Зохра с удивлением и страхом увидела, как мертвец попытался сесть в неглубокой яме, но тут его глаза от нестерпимого жара лопнули, едва не обдав своим страшным содержимым отшатнувшуюся старушку, и всякое шевеление прекратилось. Когда каменное ложе выгорело дотла, на каменном основании не осталось даже горстки пепла - и этому Зохра очень обрадовалась. Она все таки завалила яму землей, а потом уложила слой дерна - что бы ничто не напоминала ей о страшном госте, и его еще более страшном Повелителе. А земляное масло?
   - Новую яму недолго выдолбить в мягком камне, - успокоила она себя.
   Повелитель между тем, "налюбовавшись" на свое новое обличье, в котором он еще больше походил на осла - теперь окривевшего на левый глаз - тщетно пытался дозваться до мозга своего раба. Его тайный план, преследующий своей целью порабощение, или даже искоренение народов Гудваны, откладывался на неопределенный срок. Теперь он не мог мгновенно отправить туда, куда была нацелена мрачная стрела его замыслов, людей, нужных для проведения ритуала.
    В эту ночь  кровь лилась на жертвеннике замка особенно обильно, а на следующий день хорошо оснащенная группа всадников - количеством тридцать человек - начала дальний путь от центра Черного континента к берегу океана, и дальше - к Гудване. Среди белых наемников своим необычным видом (для Белого континента) выделялся высокий чернокожий человек. Редкие путники никак не могли разглядеть его лица с горящими неестественным огнем глазами. Погруженный в свои сказочные видения путник оживлялся только тогда, когда на стоянках предводитель отряда отмерял в подставленную кружку тягучие капли наркотического снадобья.
   Предводитель, имени которого никто не знал, ибо Шайтаном - так звали его все - вряд ли назвали при рождении. Этот человек с жестоким лицом и еще более жестоким сердцем, однажды попробовал лишить чернокожего  обычной вечерней дозы снадобья. Однако его злобную радость на лице быстро сменила гримаса боли - гораздо ужаснее той, что мучила несчастного пленника. В его голове раздался голос Повелителя:
   - Повеселился? Хватит! - тело Шайтана опять свела судорога нестерпимой боли; лицо посерело, в то время как руки лихорадочно распутывали поясной платок - именно там хранилось волшебное зелье.
   Больше подобных экспериментов он не предпринимал, однако ежедневно - доставая заветную бутылочку - зябко вздрагивал, вспоминая и голос Узоха в голове, и боль, которую несло появление Повелителя.

   Свет почти без приключений проехал ущелье, так и не узнав, какую ужасную смерть принял неведомый преследователь. Лишь однажды в нем проснулся охотничий азарт, и тонкая стрела нашла невиданного прежде зверя, который при ближайшем рассмотрении оказался лисой - но не рыжей, к каким привык охотник в родных лесах, а практически черной. Только самые кончики ости были серебристыми. А когда подул легкий ветерок, по шерсти словно пробежала волна живого серебра.
   Охотник, которого теперь скорее следовало называть воином, привычными движениями содрал богатый мех - совершенно не поврежденный, поскольку зверь был поражен в глаз. Голую тушку он оставил на камне. Такое мясо даже Волк стал бы есть только после очень долгого голодания. Свет провел еще одну ночь в ущелье, а ранним утром, свернув  в еще одну незаметную для постороннего глаза расщелину, в которую едва протиснулся конь, оказался над высокой равниной, заросшей никем не кошенными травами.
   Молодой охотник поскакал было вперед, радуясь открывшемуся простору, где можно было насладиться скачкой, но тут же осадил лошадь. Он оглянулся назад, запоминая место, откуда начиналась единственная дорога к дому, которую он знал. Расщелину, густо заросшую кустарником, невозможно было разглядеть даже вблизи, но рядом устремила свою вершину к небу высокая одиночная скала. Она стояла стражем почти рядом с расщелиной. Уже медленней - размеренной рысью - он поскакал к видневшейся вдали дороге.
   Достигнув едва заметной колеи, Свет повернул налево, следуя указаниям  Зохры. Из рассказов доброй тетушки (слышали бы эти слова Любин с Узохом!) он знал, что  находится сейчас на окраине государства Хурасан, чей властелин управлял землями и людьми твердой, скорее даже жесткой рукой. Впрочем, Свету не было до него никакого дела, поскольку его путь пролегал далеко от столицы Хурасана.
   Ближе к полудню наш герой достиг небольшого постоялого двора, который, по сути, был небольшой деревушкой, обнесенной общим забором. Заправлял здесь всем толстый здоровяк с выпиравшим вперед животом и приклеенной к лицу профессиональной приветливой улыбкой. Он встретил Света у крыльца самого большого здания. Длинная коновязь и большая конюшня рядом с ним указывали на его предназначение. Это был постоялый двор.
   - Здоровья тебе, хозяин, и всему твоему роду, - первым приветствовал старшего по возрасту охотник.
   Приветствовал на дуганском языке, который трактирщик не мог не знать. И не ошибся.
   - Здоровья и тебе, путник, - ответил хозяин, переводя взгляд со Света на Волка и обратно.
   - Принимают ли здесь на постой?
   - Мы рады поделиться с приезжим крышей над головой и едой... конечно, если у него есть чем заплатить.
   Здоровяк захохотал; охотник присоединился к его смеху. Он вспомнил о золотой монете, которую берег, как память о парсах, но вытащил все таки шкурку лисы. Молча протянув ее хозяину, Свет заметил, как алчно блеснули его глаза. Он, конечно, не знал, что чернобурки очень высоко ценились в этих краях - ведь водились они теперь очень далеко - по ту сторону высокого горного хребта, делившего Белый континент надвое. В этих же краях подобные животные давно не водились.
   - Ну что ж, проходи, чужестранец, - хозяин подвинулся, открывая проход в прохладу дому; отсутствие акцента в дуганском охотника не смогло обмануть его.
   Он широко махнул рукой, приглашая платежеспособного гостя; другая так и не выпустила ценный мех. Видно было, что мыслями здоровяк сейчас далеко - может там, где он хотел спрятать шкурку?
   - Спасибо, - ответил ему Свет, - я, пожалуй, пройдусь немного. Надеюсь, за моим конем присмотрят?
   - Конечно, - хозяин исчез в дверях, а оттуда тут же выскочил черноволосый мальчишка в рубахе навыпуск и босиком, который бросился к скакуну.
   Вполне профессионально он погладил высокого коня по морде и повел его к конюшне. Свет огляделся. Не сознавая того, он уже приобрел привычку бывалого воина - знать все о месте, где, быть может, придется принять бой.  А может - и бежать отсюда во все ноги. Несмотря на недавние подвиги, юный охотник не возгордился, ибо помнил слова учителя о том, что гордыня - первый шаг к поражению.
   На небольшой площадке перед гостиным домом о чем-то громко вопил, вздымая руки к небу, высокий жилистый человек в добротных дорожных одеждах. Его с равнодушием слушали два парня, одетых поплоше. Они чем-то неуловимо напоминали первого. Четвертым в этой компании чуть в стороне стоял старик, весь облик которого можно было выразить одним словом - аккуратный.
   Небольшая подстриженная бородка, небогатый опрятный наряд, маленькая шапочка с искусно накрученной на ней толстым слоем шелковой материи - подобной той, что носил на талии мастер Ли, а главное - умные печальные глаза.
   - Он многое повидал, - решил Свет, подходя именно к нему и спрашивая, - мир тебе, добрый человек; о чем сокрушается этот, несомненно очень почтенный торговец?
   Вид последнего недвусмысленно указывал на род его занятий. Старец воззрился на охотника с некоторым удивлением.
   - Понятно, - весело подумал Свет, - не ожидал такой почтительности от юнца, разгуливающего по свету с луком за плечами, - может ты не будешь удивляться, когда узнаешь, рядом с кем я прожил последний месяц?
   Незнакомец тоже поклонился:
   - Меня зовут Би Рослан, - не стал чинится он, первым представляясь молодому охотнику.
   - Свет, - коротко представился охотник.
   - Мир и тебе, Свет! Почтенный Алмазар сегодня лишился своей охраны. Нет, - поправился он почти весело, - самому ему ничего не грозит. Он лишился охраны своего товара. Четверо бездельников покинули нас сегодня, заявив, что купец слишком мало платит им.
   - Слишком мало?! - подскочил к ним Алмазар, сразу переходя на понятный Свету дуганский, - да они съели и выпили больше, чем я заработаю, продав весь свой товар. Да еще по золотому в счет оплаты получили - как раз вчера. И покинули, когда должна была начаться настоящая работа.
   - А далеко ли вы путь держите, почтеннейший? - задавая этот вопрос, Свет прикидывал, не присоединиться ли ему к каравану - хотя бы на время.
   Проигрывая при этом в скорости и времени, он несомненно выигрывал в безопасности. Да и ненужных вопросов и подозрений от  патрулей, которые шныряли по всему Хурасану, тоже можно было избежать.
   Алмазар уже отскочил, продолжая угрожать кулаками ни в чем не повинному небу.
   За него ответил старик:
   - Мы держим путь в Шахрихан.
   - А будет ли ваш путь пролегать мимо города, именуемого Зеленградом.
   - Мы будем проезжать мимо некогда славного Зеленграда.
   Свет не стал заострять сейчас внимания на этот достаточно нелестный эпитет, которым наградил Би Рослан столицу его предка.
   - Тогда, может быть, почтенный Алмазар возьмет меня охранять его товары?
   Торговец сразу замолчал, принявшись рассматривать внушительную фигуру охотника.
   - Нас двое, - показал Свет на Волка. Пес, неторопливо приблизившийся к хозяину, вызывал невольное уважение своим свирепым видом.
   - Что ты умеешь? - теперь уже заинтересованно спросил Алмазар.
   Свет пожал плечами. Он поискал взглядом, на чем можно показать свое умение. Вдруг он вскинул руку вверх, показывая на коршуна, который высоко в небе нарезал круг за кругом, выглядывая мелкую живность на постоялом дворе. Все взгляды метнулись вслед за этим жестом, поэтому никто не увидел, как охотник плавным движением вытянул из колчана стрелу, одновременно изготавливая лук к выстрелу. Бесшумная оперенная смерть улетела навстречу птице, и та вдруг дернулась под взглядами людей, словно наткнулась в полете на невидимую стену.
   Коршун, кувыркаясь, полетел вниз, упав на самом краю площадки. Собравшиеся дружно переводили глаза с птицы на охотника, только теперь заметив, что тот держит в руках лук. Все бросились к коршуну, не замечая, как Волк серой тенью скользнул за ближайший дом.
   Алмазар, не веря своим глазам, молча переворачивал тяжелую тушку птицы палкой с одного бока на другой - словно хотел, чтобы все увидели, что у коршуна навылет пробиты оба глаза. Торговец повернулся к Свету, который как раз принимал из широкой пасти четвероногого друга стрелу. Запасом стрел охотник дорожил, поскольку за время недолгих скитаний он ни  разу не заметил зарослей остролиста, из которых получались лучшие в подлунном мире древки.
   - Я согласен вверить твоей защите свой товар, - подошел он к необычному стрелку, втайне надеясь, что Свет обойдется не дороже, чем предыдущие четверо.
   Он поначалу не мог поверить, что Свет готов согласен сопровождать караван лишь за еду для себя и собаки с лошадью. Они ударили по рукам. На сунувшегося было к Свету с подсказкой Би Рослана торговец грозно сверкнул очами, и тот поспешил спрятаться за широкую спину охотника. Почтенный старец сам находился в караване лишь из милости Алмазара.
   Охотник ушел было в гостиный двор, когда из конюшни раздался пронзительный крик животного, несомненно истязаемого чьей-то рукой. Он вопросительно посмотрел на аккуратного старца, и тот улыбнулся.
   - Увы, - сказал он, - это единственный соотечественник, который последовал за мной в изгнание.
   Он поманил за собой Света в прохладный полумрак конюшни, где возился давешний парнишка, и Свет разглядел в полутьме рядом со своим скакуном низенькое длинноухое существо - мелкую пародию на лошадь. Непонятно было - как этот переросший заяц может нести на себе даже такого небольшого человека, как Би Рослан. В этот момент осел - так назвал своего "иноходца" старик - снова открыл рот, и Свет поспешил на улицу, невольно потирая уши руками.
   - Это Дружок, мой ослик, - Би Рослан, степенно вышедший  вслед за охотником, понял, что тот никогда не видел раньше этих трудолюбивых животных, - а там (теперь он махнул в противоположный угол конюшни) стоят мулы - нечто среднее между моим "скакуном" и твоим.
   Свет лишь покачал головой, разглядев это, как он посчитал, издевательство над природой.
   День закончился без происшествий, и Свет, переночевав в маленькой комнатке, к утру был готов выступить в путь. Мулы, сноровисто загруженные двумя грузчиками, оказавшимися дальними родственниками Алмазара, взявшим их из нищей деревушки в услужение практически на тех же условиях, что вчера Света, тронулись в путь. Под ярким светом солнца они оказались вполне грациозными животными, чуть уступавшими статью скакуну охотника. Их было пятеро; четверо несли неведомый, не интересный охотнику товар. На пятого взгромоздился купец. Двое родственников шагали пешком, без труда успевая за неторопливой поступью мулов. Волк, проявляя инициативу, появлялся то впереди кавалькады, то позади ее, выполняя свою новую работу.
   Первые дни пути - от одного постоялого двора до другого - оказались для молодого охотника, внимательно озиравшему окрестности, не скучными благодаря аккуратному старичку. Би Рослан оказался ученым историком, прославившим летописями свою родину - могущественный Рагистан.
   - Увы, нынешний правитель Рагистана, приумноживший его могущество, столь же решительно разрушил благочестивые прежде нравы рагистанцев. Имя нашего правителя столь же звучно, сколь неблагозвучно, - старик сам первым рассмеялся  своему каламбуру, - его зовут Нусрат.
   Свет не поддержал смеха, поскольку считал, что не имя красит человека, а его дела. Би Рослан продолжил:
   - Всем хорош был Нусрат, если бы не его страсть к кровавым зрелищам. Веришь ли, в стране почти не осталось преступников. Это конечно благо - но какой ценой!
   - Какой? - переспросил Свет.
   - Каждый шестой день весь город собирается на ристалище - огромной арене, окруженной бесчисленными рядами скамей. На арену, забранную решеткой, выпускают осужденного преступника с мечом в руке, с другой стороны - хищного зверя.
   - Какого? - заинтересовался охотник.
   - Тигра, например, - ответил старец.
   Свет вспомнил старинную гравюру в подземелье Обители; страшного полосатого зверя на ней.
   - И что потом?
   - Как что, - изумился Би Рослан, - что бы ты сделал с таким тигром?
   - Убил бы его, - пожал плечами Свет.
   Историк надолго замолчал, изредка бросая взгляды на мощные мускулы охотника и его юное лицо, в котором лишь две вертикальные морщины на переносице придавали Свету более возмужалый вид. Наконец он продолжил.
   - Обычно убивает зверь. Преступников  не стало хватать, но арена в дни ристалищ не пустует. Я имел неосторожность назвать шахиншаха в своем скромном труде кровожадной гиеной. Другой бы давно принял мучительную смерть на арене. Но Би Рослана, - старик гордо выпрямился на своем осле, едва не доставая ногами до земли, - знает весь подлунный мир. Многие ученые мужи в разных странах называют меня своим учеником. Шахиншах Нусрат прислал мне чистую подорожную, что означает - впиши в него своей рукой любой город, за пределами Рагистана.
   - И какой же город вписал ты в него, почтеннейший Би Рослан?
   Историк вытянул из подорожной сумки свиток, и подал его охотнику. Тот развернул лист, скрепленный государственной печатью Рагистана. В главной своей части - там, где необходимо было поставить пункт назначения путешествующего ученого - подорожная была пуста.
   - Во многих городах живут мои ученики, - повторил Би Рослан, - я еще не решил, где остановлюсь.
   - А есть ли у тебя ученики в Зеленграде?
   - Да, - кивнул ученый муж, - там живет один из них, Би Насими.
   Тут и он, наконец, задал свой вопрос:
   - Не будет ли нескромным с моей стороны, юный друг, спросить - какая причина сорвала тебя из родных мест? И куда ты направляешь своего коня?
   Свет надолго задумался, а потом все таки ответил - всю, или почти всю правду. О Халиде, например, он обмолвился лишь несколькими словами. Был бы здесь Бензир - сухие слова охотника обрели бы красочную полноту, заиграли новыми цветами, словно старые, никогда не надоедающий сказки.
   Но даже столь скупой на подробности рассказ заставил смотреть Би Рослана на охотника с удивлением, а потом с искренним восхищением. Он не стал переспрашивать охотника, надеясь, что очередной трактат, в котором он уже сочинил первую страницу, обретет со временем все последующие; только вот времени для расспросов осталось очень мало. Ведь до столицы славинов уже не так далеко. Хотя...
   Так, в неспешных разговорах, путники достигли большого леса, который, как купец не подгонял мулов, они за один переход пересечь не успели. Алмазар на глазах наливался бледностью и тревогой. Что-то он знал об этой чаще; что-то, заставляющее его крутить головой по сторонам так резко, что непонятно было, как у него до сих пор не закружилась голова.
   Ночевать пришлось в лесу - у жаркого костра. Работники засветло натаскали сухих сучьев, а Свет, направившийся с одним из них в чащу, вернулся, когда костер едва тлел, разгоняя темноту вокруг себя не больше, чем на две сажени. Он вернулся, волоча за собой связанное тело, уверенный, что больше никто их до утра не потревожит. Потому что еще шесть разбойников остались впереди - там, где караван должен был проследовать поутру. Они были живы, но спали пока неестественным сном, прервать который мог разве что один из мастеров Дао.
   - А зачем их тащить сюда, - резонно подумал Свет, - все равно завтра будем проезжать мимо.
   Был еще один разбойник, покинувший замаскированный лагерь раньше, чем его отыскал охотник.
   - Этот, - решил Свет, - тоже никуда не денется. Самонадеянность и любопытство людские не знают границ.
   Посчитав свои обязанности на сегодня выполненными, охотник завалился спать, доверив ночную вахту Волку.
   Ранним утром его попутчики проснулись, не заметив поначалу, что на одного ночевавшего в лагере стало больше. Алмазар, первый заметивший связанного разбойника, подскочил к нему и перевернул на спину, являя всем сонное лицо проснувшегося грабителя.
   - Это же Седой разбойник, - вскричал он, отступая.
   Видно было, что он до судорог в теле испугался даже такого - связанного - грабителя.
   - За его голову дают сто золотых. Это стоит больше, чем весь мой товар.
   Он повернулся к Свету; в его глазах сверкнула  алчная искра. Сверкнула и погасла, когда Свет присел над грабителем и спросил:
   - А за остальное?
   - Что остальное? - не понял Алмазар.
   - За голову - сотню, а за остальное - руки, там, ноги; требуха, - Свет не выдержал, и засмеялся первым, - там еще шестеро лежат, нас дожидаются.
   - Еще шесть десятков золотых, - прошептал купец и, уже громче, в страхе, - как же мы довезем их до города?
   - А кто нам помешает? - пожал охотник плечами, - может он?
   Поднятый незаметно для остальных камень полетел в крону раскидистого дуба, под которым ночевали путники, и вниз полетел еще один - восьмой - и последний разбойник из банды Седого разбойника, которая только что перестала существовать. Разбойник, разлегшийся у корней дерева с наливающейся шишкой во лбу, был невысоким, но чудовищно широкоплечим - практически квадратным. Этот бандит, к которому как нельзя лучше подошли слова, сказанные накануне Светом, улегся рядом со своим атаманом, через всю голову которого действительно пролегла полоса седых волос. Свет не стал интересоваться - от рождения она у разбойника, или приобретенная от криков жертв насилия, на которое горазды все разбойники. Он лишь улыбнулся, поворачиваясь к купцу.
   - Что ж, почтенный Алмазар, поздравляю тебя.
   - Ийе! - удивился тот, - а меня с чем поздравлять?
   - Хотя бы с тем, что я сейчас состою у тебя на службе, и этот трофей, - палец охотника ткнулся в седую гриву, отчего разбойник дернулся, - твой.
   Купец обрадовано схватился  за руку Света и принялся ее трясти, приговаривая:
   - Завтра... Завтра же мы обменяем их на золотые монеты, и половина из них будет твоя.
   Тут он запнулся, видимо посчитав, что излишне щедр; заглянул опять в глаза охотника, и не стал ничего менять в своих планах на завтрашний день.
   Так получилось, что к вечеру следующего дня путники, сделав небольшой крюк в сторону - до ближайшего городка - выехали из него, звеня в карманах целым состоянием. Причем если Алмазар свою половину  сразу же припрятал, юный охотник разделил свою долю на четыре части, одну из которых и ссыпал  в свой тощий кошель. Три другие держали в руках Би Рослан и два батрака, не верящие своему счастью. На взгляд купца Свет поступил совершенно неразумно, но... он вспомнил взгляд охотника, поежился, и радужные мечтания о том, как он отберет золото у своих неразумных родственников, растаяли как туман.
   А Свет и Би Рослан улыбались, видя, как впервые на их глазах всегда поникшие, хоть и крепкие плечи батраков расправились, и на их губах заиграли несмелые пока улыбки. Шутка ли - столько золота, сколько они запрятали поглубже в свои одежды, никогда не было в их нищей деревушке - даже продай их жители все свое имущество вместе с домами. В их повеселевших глазах ясно читалось, как они уже тратят - скупо, как и любой крестьянин - свалившееся богатство.
   Так, в оживившейся атмосфере караван достиг границы Хурасана с государством славинов. Но если по эту сторону границы никого не было, за тонким бревном, означавшим пограничный переход, маячили фигуры стражников. И хотя эту хлипкую преграду можно было объехать с обеих сторон, торговец спешился и с почтительным видом отправился к офицеру - командиру стражников. Он вернулся совсем скоро - и в его лице не было теперь ни капли почтительности; только злость и обреченность.
   - Этот шакал, - начал он вполголоса, опасливо косясь на стражников, - требует платы за проезд, хотя у уже заплатил все подати. Я предложил ему целый золотой! Но ему мало.
   Свет, до последнего державшийся позади, выехал теперь вперед. Он спешился, и подошел к бревну, небрежно отесанному и покрытому красной краской, которая, как известно, везде означает: "Стой! Внимание!".
   - Мы можем проехать только здесь? - спросил он, обращаясь к ближайшему стражнику.
   Тот ощерился в издевательской улыбке и кивнул. Свет медленно потянул из ножен саблю, помнившую камни Обители. Тут же зазвенели, покидая ножны, клинки стражников. Лишь их командир не достал оружия, предусмотрительно отступая на пару шагов назад.
   Охотник, не обращая никакого внимания на них, так же неторопливо вытянул саблю до конца. Мысленно попросив прощения у благородной стали, он взмахнул клинком и... тот превратился в сплошную сверкающую полосу, невообразимым образом перемещавшуюся в руках Света от толстого конца бревна к тонкому. И только когда охотник остановился, одним движением вонзив саблю обратно в ножны, граница между двумя государствами перестала существовать. Все бревно - точнее  плоские блины, подобные тем, на которые родичи Света ставили горячие горшки из печи - рухнули разом на землю. Стражник, собравший их потом для костра, сбился потом со счета. Может потому, что с грехом пополам умел считать до сотни?
   А Свет вернулся к лошади, одним  прыжком оказался в седле, и медленно проехал мимо стражи. Караван тронулся за ним. Стражники так и не отпустили занесенные для ударов сабли. Сейчас они словно отдавали салют обнаженным оружием. Молодой охотник въехал на земли, где некогда правил его знаменитый предок.









Глава 8. Новые родичи
   Свет стоял, ощущая плечом горячее дыхание коня, и разглядывал щит, закрепленный на створке древних ворот. Они действительно дышали древностью и лишь магия щита - как понял охотник - не давала им рассыпаться в труху.
   Наконец он достиг Зеленграда - своей первой цели в большом мире. Рядом, так же молча, восседал на Дружке Би Рослан. Он решил присоединиться к молодому охотнику - с его согласия - понимая, что больше нигде в мире он не увидит столько знаменательных событий. Он, старый ученый, всю жизнь изучал историю; теперь же судьба пригласила посмотреть на то, как творится эта капризная богиня наук, а может - и самому поучаствовать в этом процессе. Он присоединился к юному охотнику, к которому прикипел всем сердцем. Ни разу он не назвал его словом, хоть отдаленно напоминавшим смыслом "сын", но наверное, уже считал его таковым. Если, конечно,  быть таким смелым. Ведь во многих отношениях именно Свет относился к нему, как к беспомощному ребенку. Единственно, в чем превосходил охотника Би Рослан - это в знании своей любимой науки. Но и эта пропасть, прежде разделявшая их, становилась с каждым днем все уже - Свет с удивительной быстротой и пытливостью впитывал в себя знания. А многое и сам раньше знал; такое, о чем Би Рослан и не слыхивал. Взять хотя бы удивительную историю племени парсов, и злую волю мастеров Обители Дао.
   Теперь же он с интересом смотрел, как Свет пересилил себя, сдержав руку, готовую сорвать с полотнища ворот щит предка. Вместо этого он постучал по старому дереву. Стук был глухим; вряд ли его расслышали стражники по ту сторону ворот. Но тут в дело вступил Дружок. Он затрубил так мощно, что конь Света шарахнулся в сторону, а створка ворот медленно, со скрипом, поползла в сторону. Перед путниками выросли два стражника.
   Один из них - старший и годами и опытом - оглядел поочередно путников. Он очевидно разглядел что-то в глазах охотника; а может был слишком опытен, чтобы связываться с этим вооруженным здоровяком. Его взгляд прикипел к ослу; точнее к двум переметным сумам, который вез на своей спине Дружок. Это не считая Би Рослана, конечно. Так что Свет сильно заблуждался, когда оценил его стати в первый раз.
   Точно так же заблуждался стражник, ласкающий глазами эти объемистые и неподъемные (Свет не раз убеждался в этом) сумки. Ему бы заглянуть внутрь, увидеть там толстые книги - единственное богатство Би Рослана. А он кивнул Свету:
   - Ты можешь проходить. Со своим конем, псом, и всем, что унесешь на своих плечах.
А ты, уважаемый.., - повернулся он к Би Рослану.
   - Почтенный.., - тронул его плечо Свет с легкой улыбкой на губах.
   - Чего тебе еще? - резко повернулся к нему недовольный стражник, - сказано ведь - проходи!
   - Я правильно понял, - еще лучезарней улыбнулся ему Свет, - что могу пройти со все, что смогу унести на своих плечах?
   - Ну да, - стражник сбросил с плеча руку недалекого, как он посчитал, парня.
   Он опять повернулся к старику, надеясь хорошо поживиться здесь. Вообще-то вход в город не облагался платой даже с купцов - заезжай и торгуй. А уж с простых путников тем более. Но стражники уже полгода не видели жалованья, и потому решили, что этот отрезок городской твердыни по праву отдан им в кормление.
   Охотник, не говоря больше ни слова, подошел к достойной паре, с беспокойством взиравшей на стражников, и подсел под осла. Миг - и Дружок вместе с седоком водрузил свой объемистый живот на плечо охотника. Обхватив его рукой, Свет без видимого напряжения в лице, даже с легкой улыбкой, прошествовал мимо разинувших рот стражников. Еще он отметил, как чуть нагрелся под рубахой талисман, очевидно приветствуя собрата - щит Владимежа.
    Уже за воротами, в городе, он осторожно опустил на ноги осла вместе с пораженным Би Росланом, и только тут шумно перевел дух. Даже для его тренированного организма эта нагрузка была чрезмерной. Дружок опять заревел - теперь уже победно, делясь со столицей славинов тем непривычным чувством, когда не ты несешь кого-то, а несут тебя.
   Путники направились в город, оставив позади изумленных стражей. Разинув широко рты, почтенные мужи не заметили, как в город неторопливо втянулся немалых размеров торговый караван, с которого-то они точно поимели бы неплохую мзду.
   Свет с Би Росланом тем временем тоже были немало озадачены. Проезжая по землям государства славинов, он видели разруху, брошенные земли - все то, что рождает неумелые руки правителя. Этим государством, похоже, не управляли совсем. Но то за городом. В самой же столице разруха приобрела совсем уродливые черты. Широкая, мощеная камнем дорога - ровная, как стрела - вела от центральных ворот к холму, на котором возвышался кром - дворец нынешнего князя славинов.
   Некогда чистая и торжественно пустынная - не каждого путника пускали на нее -  теперь она превратилась в огромный базар. Здесь продавали, и покупали все. Был бы спрос. Но больше всего  (после шнырявших повсюду карманников) здесь было нищих. Выставляя напоказ настоящие и мнимые язвы, они тянули к прохожим руки за подаянием, которого - замечал Свет - почти никто не подавал.
   Оглушенный шумом толпы охотник молча ехал вперед, раздвигая толпу грудью коня. Би Рослан, больше привыкший к городской толчее, бросил повод, придерживая сумки с драгоценным грузом - по ним уже пробежались чьи-то ловкие пальцы. Последним шагал Волк, создававший некоторое разрежение и вокруг себя, и вокруг всадников впереди. Мало кто осмелился бы наступить на лапу этому псу - поэтому на всякий случай все и теснились, пропуская маленькую кавалькаду.
   Внезапно конь уперся в плотную стену из людских спин. Высоко сидевшему охотнику было видно, что впереди - на небольшом пятачке, свободном от людей - сидит за столиком человек с хитро блуждающей на губах улыбкой. Он ловко передвигал по столику маленькие стаканчики, между которыми метался, исчезая на короткое время, красный шарик.  Хитрец кричал высоким зазывным голосом:
   - Ставлю десять к одному! Десять грошей тому, кто поставит один и угадает, под каким стаканчиком прячется шар.
   Свет оглядел толпу. Два человека, явно не праздные зеваки, бросились ему в глаза. Один из них, справа от охотника, внимательными холодными глазами оглядывал окружающих, словно отыскивая среди них кого-то несущего угрозу. Другой - на голову выше остальных, грузный, и на взгляд невероятно сильный - не отводил от первого маленьких неумных глаз. Он всем своим видом выражал готовность порвать на куски любого, на кого укажет главарь. А в том, что это одна банда, Свет уже не сомневался.
   Между тем из первого ряда зрителей вперед выступил один решившийся рискнуть грошиком, который он и впечатал в столик так, что стаканчики подпрыгнули, а шарик едва не скатился на землю. Стаканчики замелькали перед глазами любопытных, и лишь опытный глаз Света успел заметить, как красная искра - шарик - метнулась от одного из них, чтобы спрятаться меж пальцами водившего. Сопровождаемый злорадным смехом толпы, неудачник затерялся в ней, а его место занял следующий, который к удивлению охотника выиграл посредством умело подложенного под нужный стаканчик шарика. Выигравший "счастливчик" с десятком грошиков в руке тоже постарался затеряться - поближе к главарю, с которым обменялся понятным только им двоим жестом.
   К столику ринулись сразу двое. Свет улыбнулся, поняв, что предыдущая сценка разыграна как раз для таких простаков. Его улыбка вдруг изменилась - стала хищной, так что случайно оглянувшийся зевака в страхе отшатнулся. А Свет уже шел вперед, раздвигая могучим плечом толпу. Конь - вместе с Дружком - остался под охраной Волка. Би Рослан, убедившись, что негласный приказ охотника распространяется и на его четвероногого длинноухого друга, поспешил заполнить телом ту брешь, что создала мощь охотника.
   От столика как раз отходил очередной огорченный игрок, когда рядом с коробкой, заполненной почти доверху медными монетами, впечатался в столешницу золотой кругляш.
   - Но господин, - воскликнул хитролицый игрок, поднимая глаза к охотнику, - у меня нет десяти золотых!
   Он перевел взгляд на золотой, затем на главаря - за спину Света. Очевидно  получил какой-то приказ, потому что кивнул и дотронулся пальцем до коробки.
   - Это все, что у меня есть, - сказал он, подвигая коробку к золотой монете, - если ты согласен принять такую ставку.
   - Согласен, - кивнул Свет, которому в общем-то было все равно, сколько монет наберется в ней.
   Игрок снова посмотрел на атамана; получил еще раз согласие на игру и завертел стаканчиками, заставляя красный шарик метаться между ними. Вот эта искорка исчезла, занимая привычное место между указательным и средним пальцами левой руки, а стаканчики замерли. Игрок ткнул в них пальцем:
   - Выбирай!
   Охотник задумался, вернее сделал вид, что задумался, поскольку прекрасно знал, где сейчас находится шарик - в другой руке мошенника. Резким, никем не отмеченным движением он ухватился за эту руку, сжимая ее так, что шарик, зажатый между двумя пальцами, сломал оба. Парень, дернувшийся было встать напротив Света, закричал неестественно тонким голосом. Он так и не рискнул подняться, заглянув в глаза склонившегося охотника. А шарик не удерживаемый ничем - после того, как охотник отпустил руку - с негромким стуком упал на столик и покатился в наступившей тишине. Так что не было даже необходимости поднимать все три стаканчика, чтобы убедить зевак в том, что они долгое время предавались любимому занятию - давали себя обобрать. Эта истина заставила толпу всколыхнуться и угрожающе зашуметь. Но этот ропот легко перекрыл веселый возглас Света:
   - Угадал!? - он словно удивился, и повернулся к зрителям, задавая этот же вопрос им; толпа одобрительно заворчала.
   Тогда охотник смахнул золотой в пустую сумку; следом посыпалась медная мелочь из коробки. Он двинулся, улыбаясь, к Би Рослану, неодобрительно качавшему головой:
   - О небо! Он же еще мальчишка! - только сейчас рагистанец по-настоящему осознал, что его могучему другу действительно нет еще и восемнадцати лет.
   Друзья, обогнув сомкнувшуюся над несчастным мошенником толпу, отправились дальше, ведя верховых животных на поводу. Скоро они остановили горожанина, который, подобно многим, бродил здесь без всякого занятия. Получив у словоохотливого бездельника необходимые пояснения, они свернули в узкий переулок, чтобы вдоль воняющего нечистотами канала добраться до обиталища ученика Би Рослана.
   Они как раз достигли мостика через этот канал, в котором практически не двигалась темная вода. Ее было едва видно под слоем мусора и нечистот. Их остановил резкий оклик. Сзади, догоняя медленно продвигающуюся благодаря ослу процессию, спешили трое - остроглазый атаман базарной банды, толстый здоровяк и немного отстававший от них мнимый счастливчик.
    Свет передал поводья коня ученому историку и остановился напротив них. Волк, увидев его успокаивающий жест, сел поодаль.
   - Отдашь наши деньги и золотой, и можешь идти, мальчик. Мы только надерем тебе уши, - заявил атаман, поигрывая ножом.
    "Мальчик" улыбнулся:
   - А если не отдам?
   - Тогда мы возьмем сами - и возьмем все, - остроглазый кивнул на лошадь и осла с хурджинами и шагнул в сторону, освобождая дорогу здоровяку. Тот пошел вперед, протягивая к охотнику руки с открытыми ладонями, словно примериваясь к шее строптивца. Выше охотника на голову, и такой же широкий, как Свет, в плечах, в талии он был раза в три толще - так что вряд ли какой человек в подлунном мире мог обхватить его двумя руками. И Свет в том числе. Поначалу - когда он шагнул в опасные объятия и свел свои руки за спиной великана. Но вот они (руки) стали смыкаться, несмотря на тщетные потуги здоровяка напружинить живот. Великан так увлекся этим занятием, что когда ладони охотника все таки сцепились в крепкий замок, ему мало что было противопоставить противнику. Потому что дыхания не хватало; в голове стучали не молоточки, а целые кувалды; и в собственных руках, которыми он готов был тоже прижать охотника к себе, совсем не осталось силы.
   Единственное, на что он мог рассчитывать - на громадный вес, выдержать который нормальному человеку было просто невозможно. А Свет и не стал проверять свои возможности - пока. Он разомкнул железные объятья и ухватил здоровяка за ворот рубахи, наматывая ее на кулак так стремительно, что соперник едва успел протолкнуть в себя единственный глоток воздуха. Другая ладонь Света так же неумолима наматывала штаны в районе паха - до тех пор, пока из уст здоровяка не вырвался тот самый глоток - в виде сиплого писка, такого же беспомощного, как у рыночного шулера.
   Охотник посчитал, что соперник достаточно надежно зафиксирован, и взял вес - громадная туша взметнулась вверх и застыла.  Может, охотник дал время зрителям полюбоваться на эту картину; по крайней мере бросок, достойный героев древности, он совершил не сразу. А когда здоровяк наконец полетел в вонючий канал, зрителей было уже меньше - "счастливчик" испарился в темном переулке.
   Великан упал в воду, подняв целый фонтан брызг. Еще выше полетели, достигнув высоких берегов, жутко пахнущие комки. Здоровяк не стал залеживаться в такой водичке. Он тяжело поднялся и пошел, качаясь, по колено в мутной жидкости, которую даже называть водой не хотелось. Он пошел вдаль, не так опасаясь повторного падения, сколько понимая - в этом месте он никак не сможет взобраться на берег по склизким стенкам канала.
   Казалось, вид великана с безвольно поникшими плечами занимает все внимание охотника. Однако в тот момент, когда нож атамана, подкравшегося сзади, готов был вонзиться в спину противника, Свет плавно перехватил его руку и сдавил ее с такой силой, что острый клинок сам выпал в подставленную ладонь. Молодой охотник на время отпустил одноглазого, тут же схватившегося за раздавленную ладошку, и поднес его собственный нож к глазам - сейчас совсем не насмешливым. Глаза атамана  были пустыми и в то же время обещающими немыслимые страдания обидчику.   
   Однако в них плеснулся ужас, когда Свет, холодно усмехнувшись, принялся отламывать пальцами от ножа - от крепкого стального лезвия - кусок за куском. Они полетели туда же - в канал - и часть из них достигли спины великана, который отреагировал лишь тем, что втянул испуганно голову в плечи и ускорил шаг. Вслед за ними полетела рукоять, не достигшая здоровяка, а затем так же легко стали ломаться, неприятно лопаясь, пальцы атамана. Покончив с последним, десятым, пальцем, Свет резко отвернулся от остроглазого, который наконец потерял сознание.
   Всадники продолжили путь в молчании. Наконец Свет повернулся к историку:
   - Ты считаешь, что я слишком жестоко обошелся с ним?
   - Да! - не отвел взгляда Би Рослан.
   - Нет, - покачал головой охотник, вспомнив пустой взгляд прирожденного садиста, - этот человек - убийца, поверь мне. Он будет убивать, пока может... Теперь уже не сможет, - уточнил он.
   -  Лучше бы ты убил его! - вырвалось у старика.
   - Вот с этим я согласен, кивнул Свет, делая движение руками, словно собираясь повернуть назад коня.
   - Я имел в виду, что ему теперь только милостыню просить, - Би Рослан ткнул пятками в бока Дружка, преграждая высокому коню дорогу.
   - Что ж, - согласился с ним младший товарищ, - нищих тут много; одним будет больше. По крайней мере, хоть один будет настоящим, - он имел в виду, что множество увечных, выставлявших напоказ окружающим свои страшные раны, могли смыть их в первом же ручье, - к тому же куда почетней быть попрошайкой, чем убийцей.
   Би Рослан вдруг звонко рассмеялся, представив Света за этим почетным занятием. Напряжение, державшее обоих, отпустило, и вскоре историк стучался в калитку, ведущую к домику ученика.
   Препровожденный в большую светлую комнату, в которой мебели было - лишь низенький столик да стопка одеял в нише, учитель засыпал ученика вопросами, не замечая того, что сразу бросилось в глаза Свету. Младший, но гораздо более наблюдательный товарищ сразу заметил - Би Насими отвечает учителю любезно, но в некоторой растерянности.
   Охотник низко поклонился вошедшей в комнату женщине, оказавшейся хозяйкой дома. Салима, жена Би Насими, по обычаю своей родины прикрывала нижнюю часть лица белым платком. На гостей поверх него смотрели усталые глаза.
   Свет достал из-за пазухи чистый платок и расстелил его на столике. Все удивленно следили за его манипуляциями. А охотник высыпал на платок содержимое сумки со словами:
   - Не будет ли нескромно с моей стороны попросить хозяйку этого дома устроить в честь нашей встречи небольшой праздник?
   Побледневший хозяин пошевелил пальцами горку мелочи. Среди медяков тускло блеснул золотой. Би Насими, заворожено уставившийся на деньги, вытянул тяжелую монету из кучи.
   - С такими деньгами опасно ходить на базар, - протянул он монету Свету.
   Тот сжал ладонь хозяина в кулак, оставляя монету внутри.
   - Расскажи своему ученику, как легко нам досталось это золото, - повернулся он к Би Рослану.
   Потом потоптался  и вышел из дома в небольшой дворик - чистый, но тоже лишенный утвари.
   - Не много стоит правитель, - подумал охотник, - в государстве которого бедствуют ученые люди...
   После ужина, закончившегося поздней ночью, гости беседовали с хозяином. Маленькие пиалы чая служили теперь не средством для утоления жажды, а непременным атрибутом общения, принятым на родине двух ученых. И хотя Би Насими давно покинул родную землю, обычаи рода не забывал. Отхлебнув маленький глоток остывшего напитка, он сказал:
   - Если бы меня попросили назвать Великого князя славинов одним словом, я бы сказал про него - трус. Он так боится заговоров и убийц, что почти не появляется из замка, не замечая, как страдает его народ и разваливается государство.
   - А что, у него нет мудрых советников? - поинтересовался Би Рослан.
   - Советников? - переспросил ученик, - мудрые люди есть везде. Однако князь Ольгин не слушает их. До его ушей достигают лишь слова тех, кто выкрикнет: "Слово Великому князю!".
   - "Слово Великому князю!" - повторил теперь Свет, - и что это означает.
   - Это означает, что выкрикнувший эти слова раскрыл очередной заговор.
   - И тогда...
   - И тогда в пыточные подвалы тащат людей - виновных, а чаще ни в чем не повинных. Только в руках палачей почему-то все становятся преступниками.
   - И много таких... доносчиков - со словом князю, - помрачнел Свет.
   - Поначалу было много - ведь по новому закону им отходила половина имущества "преступников". А потом... А потом доносчиков стали находить в канале, с перерезанным горлом. У каждого осужденного ведь были братья, дети, другие родичи. Сейчас желающих разбогатеть не осталось.
   Разговор перешел на другие, не такие мрачные темы; историки стали вспоминать дела минувших дней, а Свет отправился спать.
   Наутро он, не вняв словам встревоженного Би Рослана, отправился в замок Великого князя, где, быть может, его ждали доспехи предка. Вскоре он, пешком дойдя до дворца, решительно застучал по кованым воротам. Никто ему не открыл. И тогда прозвучали заветные слова: "Слово Великому князю!". Ворота тут же заскрипели, отворяясь ровно настолько, чтобы охотник смог протиснуться внутрь.
   Во дворе - огромном и пустынном, если не считать стрелков, направивших оружие на него с галереи, опоясавшие стены замка изнутри - его встретил невысокий человек в строгих темных одеждах. Он, не говоря ни слова, провел Света до другого - одетого немного пышнее, но такого же неразговорчивого. Такая эстафета закончилась на пятом сановнике, оказавшимся главным советником князя Ольгина. Еще раз прозвучал пароль, и вельможа, тоже не став интересоваться предметом доноса, повел охотника под конвоем сразу четырех воинов при саблях и копьях в святая святых замка - тронный зал.
   Охотник так же молча дошел до больших, украшенных золотым орнаментом двустворчатых дверей и остановился, словно ожидая, что его громко представят правителю - подобно послу соседнего государства. Но, получив увесистый тычок древком копья от стражника, вошел в открытую дверь. Впрочем, на стражника он не обиделся - тот исполнял свою работу как мог.
   В противоположной части зала на троне, представлявшем собой деревянное резной кресло с очень высокой спинкой, сидел Великий князь славинов. В верхней части этой спинки - прямо над головой сидящего человека - сияло искусно подсвеченное золотое солнце. Человек - Великий князь  Ольгин - оказался немолодым, когда-то красивым мужчиной с землистым, бледным от редкого появления на солнце лицом. Свет искал в нем черты Владимежа, и не находил их.
   Князь вдруг встал с трона, что уже было невиданным для охранников, которые зашевелились за спиной охотника, и пошел к дверям - навстречу остановившемуся гостю. Свет не знал, что за его спиной, где вместе со стражниками оставался советник, на стене висел портрет,  освещаемый солнцем так редко, что лицо Владимежа на нем видел в последние годы лишь князь. А теперь в дверь вошел человек, словно сошедший с этого портрета!
   Князь, подойдя к охотнику вплотную, отрывисто бросил  людям, замершим за его спиной:
   - Оставьте нас одних.
   Стражники замешкались, гремя оружием.
   - Вон! - закричал неожиданно высоким голосом Ольгин.
   Позади Света тут же хлопнула створка дверей.
   Черты искаженного гневом лица князя разгладились, и он улыбнулся, взяв недоумевающего охотника под локоть. Он отвел Света к центру зала, и развернул его к стене, указывая на портрет. Случайно, или нет, но именно в этот момент солнечный луч пополз по творению древнего художника. Владимеж словно открыл глаза и посмотрел на своих потомков, один их которых оказался его точной копией. Казалось, глаза молодого охотника так же азартно сверкнули и он устремился вперед, к предку, но... Но рука Ольгина по прежнему удерживала Света за локоть, а под еще один солнечный луч, на которые был богат сегодняшний день, другая рука вынула из под богатого кафтана медальон. Это была еще одна копия - копия талисмана рода Ясеня, и Свет, вздохнув, достал свой.
   Князь обнял охотника со словами:
   - Ну здравствуй родич! Какие бы неведомые дела ни привели тебя в город нашего предка, я очень рад тебя видеть. Добро пожаловать в мой дом!
   Свет чувствовал неприкрытую фальшь в этом голосе; понимал, что князь начал сейчас свою, не понятную пока игру, но отстраняться не стал.
   - В конце концов, - решил он, - в эту игру можно играть и вдвоем. На родственные чувства я не претендую - мне бы лишь узнать, где сейчас доспехи Владимежа.
   Он невольно вздохнул, понимая, что обнимающий его сейчас человек никогда не станет для него настоящим родичем.
   Ольгин провел его в дверь, спрятавшуюся за троном. В этой богато обставленной комнате было все, что необходимо занятому тяжким государственным трудом человеку для отдыха. Мягкое ложе; стол, полный яств и напитков. В углу даже стоял неведомый музыкальный инструмент, ждущий мастера. Ибо сам Ольгин - понял Свет - вряд ли музицировал, отдыхая от насущных дел. Но сейчас никто не мешал родичам.
   Ольгин плеснул в два высоких бокала вина из кувшина, и протянул один Свету.
   - Прости, Великий князь, - отстранил кубок охотник, - я дал клятву не пробовать ни капли вина, пока не исполню долга крови.
   - Что ж, уважаю твою клятву, - сам князь осушил объемистый бокал в несколько глотков, - ну а теперь скажи мне, родич, как тебя зовут, откуда ты пришел, и какое дело привело тебя в Зеленград?
   - Я бы скорее назвал его Дерьмоградом, - поморщился про себя охотник; вслух же достаточно вежливо ответил, - зовут меня Светом... Светославом. Я из рода Ясеня - из тех самых мест, где наш предок прожил свои последние годы. Последний из рода.
   Охотник помрачнел, дотронувшись до талисмана. Он рассказал Ольгину о гибели рода, о Повелителе Узохе, о предсказании Зохры.
   Князь слушал не перебивая, лишь отхлебывая из кубка. Он тоже мрачнел с каждым словом охотника. Наконец он отставил кубок и вскочил на ноги.
   - Я слышал об этом чародее, - воскликнул он, - но не думал, что его люди доберутся до нас.
   - Если Узох узнает о доспехах, его руки дотянутся до Зеленграда.
   - Доспехи Владимежа! - опять вскричал князь, - увы, предок оставил нам лишь щит. Ты должен был видеть его - на воротах Зеленграда.
   Свет кивнул.
   - Владимеж сам укрепил его там, - продолжил Ольгин, - сказав, что снимет щит лишь тот из его потомков, кто защитит родную землю от смертельного врага. Ты представляешь, - князь горько улыбнулся, - я попытался однажды снять щит втайне от всех. Увы (он широко развел руки) - то ли мои предки растеряли кровь Владимежа, то ли я сам...
   Он вдруг переменил тему.
   - Говоришь, твое имя Свет? Просто Свет? - он словно пробовал имя охотника на вкус, - не гоже потомку князя Владимежа иметь только имя. Откуда, говоришь, ты прибыл?
   Родная деревушка Света не имела названия. Род дал имя только речке - Русинка.
   - Замечательно! - обрадовался почти искренне князь, - будешь Русиным, сыном моего дальнего родича. Князь Светослав Русин, звучит?
   - Я не князь, - мягко отказался Свет.
   - Для дела будет лучше, если все признают в тебе князя, - бросил ему в лицо Ольгин.
   - Какого дела? - не понял охотник.
   - Как какого? - удивился в свою очередь князь, - а доспехи! Или ты думаешь, что один будешь сражаться с врагом? Я, увы, не воин. Но уж помочь найти доспехи в силах? Или тебе не нужен такой союзник?
   Великий князь Ольгин протянул ему свою ладонь, и Свет, не колеблясь, крепко пожал ее.
   Князь приоткрыл дверь и хлопнул в ладоши. Прошло совсем немного времени и юный охотник, обряженный в  одежды, приличествующие новому титулу, действительно стал походить на князя. От прежнего наряда остался лишь талисман, да молнии Дао, завернутые в чистую тряпицу, тоже подаренную когда-то учителем. Она единственная могла удержать в свертке таинственное оружие.
   Князя Русина представили Великой княгине Ладе - женщине еще более бледной и унылой, чем ее муж. Впрочем, последний сейчас представлял собой весьма энергичного правителя. Он сыпал направо и налево распоряжениями, и изумленная челядь носилась по дворцу, едва успевая выполнять их. А Света, как не отказывался он, оставили ночевать во дворце.
   Лишь на следующий день охотник, преображенный до неузнаваемости, попал в домик Би Насими, сопровождаемый соглядатаями. От охраны он решительно отказался, но князя понимал - тот не желал лишаться по глупости нежданного союзника. Выслушавший его рассказ Би Насими недоверчиво покачал головой:
   - Я бы не стал доверять князю Ольгину. Если он столь милостиво отнесся к тебе, значит плата твоя будет великой. И не надейся, что она тебе понравится.
   - А я и не надеюсь, - сурово ответил Свет, - я добиваюсь своей цели, и каждому, кто поможет мне, буду рад. А кто будет мешать...
   Его глаза потемнели, а скулы стали каменными. Би Насими отшатнулся от него в страхе, а его старый учитель лишь покачал головой, словно говоря:
   - А ты не верил, что я рассказывал про этого юношу!
   Князь Русин - только под этим именем его знали в замке Великого князя - оставил друзей (включая Волка) в тихом домике и отправился к Ольгину, чтобы по дороге убедиться, что в родиче действительно проснулся созидательный дух предков. Поперек широкой главной улицы двигались две сплошные шеренги стражников, сметавшие все живое по окрестным переулкам. Замешкавшихся - в основном тех самых "инвалидов", понадеявшихся на жалость к своим истинным и мнимым увечьям - тут же куда-то утаскивали. А за стражниками шумной толпой мела, скребла, чистила и мыла улицу целая армия уборщиков, которых улицы Зеленграда не видели уже годы.
   Великий князь Ольгин встретил охотника во дворе замка; деятельный и трезвый, он отдавал приказы работникам, наводившим порядок здесь.  Впервые за долгие годы были открыты настежь ворота. В них въезжали и выезжали возы со строительными материалами и мусором. Большая часть материалов исчезала внутри высокой каменной башни, стоящей в углу дворцового ансамбля. Видно было, что башня древнее остальных строений. Может, с нее и начинал Владимеж строить свое государство?.
   Очень скоро Свету представилась возможность пощупать руками эти древние камни.
   - Здоровы ли твои друзья, князь Русин? - ласково встретил его Ольгин.
   - Здоровы, и желают того же Великому князю и княгине Ладе, - чуть поклонился ему охотник; он показал на башню, - ты ждешь новых гостей?
   - Нет, - помрачнел князь, - просто... ты уверен, что остановишь Узоха?
   - Да, - твердо ответил ему Свет.
   - А я - нет! И если воины чародея подступят к Зеленграду, здесь - Ольгин ткнул пальцем в сторону стройки, - меня не достанет никто.
   В лице охотника не отразилось ни одной мысли, однако князь Ольгин поежился, очевидно ощутив флюиды недоуменной брезгливости, которую сейчас испытывал к нему молодой охотник.
   - Вместо того, чтобы готовить к обороне страну, ты строишь логово для себя, - слова все таки вырвались наружу, - Узох достанет везде!
   - Увидишь, - загадочно ответил ему Великий князь.
   С этого дня Ольгин не отпускал от себя юного родича ни на шаг. Он утверждал, что охотник действует на него благотворно, подвигая на новые дела во благо государства славинов. И перемены действительно были. Вот только поиски доспехов пока ни к чему не привели. Гонцы и разведчики, разосланные во все концы страны, и за ее пределы, возвращались ни с чем.
   Прошел почти месяц, когда наступила развязка - самым неожиданным для Света образом. Они с князем Ольгином были во дворе замка, когда к государю подбежал слуга - растрепанный и испуганный.
   - Беда, князь, - воскликнул он, - княгиня Лада...
   Князь оттолкнул прислужника и бросился вперед, увлекая за собой Света. Они бежали в ту самую башню, внутри которой вдоль стены вилась лестница с железными ступенями. Свет успевал отмечать на бегу - если внутри этого узкого прохода поставить по воину на каждой ступень - сколько они продержатся? Долго - но лишь до того момента, когда усталость или раны уложат их на железо. А наверху их ждала дверь - тоже железная, чудовищной толщины, которую охотник  отметил, вбегая внутрь. Там их с Великим князем... точнее его одного никто не ждал. Сам  Ольгин остался за дверью, которая захлопнулась с таким глухим безнадежным стуком, что Свет сразу понял - пытаться выбить это металлическое полотно бесполезным. К тому же дверь открывалась внутрь. Он все же бросился к ней - не пытаясь проверить плечом надежность и железной створки, и камня за ней - а лишь вслушиваясь в звуки, практически пропавшие вместе с надеждой.
   - Ну нет, - рассердился он на себя, - надежда умрет только вместе со мной, а я пока умирать не собираюсь!
   Сверху донесся какой-то шорох, и раздался голос Ольгина, искаженный эхом, царившем в этом большом каменном мешке.
   - Ну что, Свет, князь Русин - хорошо я придумал?
   В ответ тоже прозвучал вопрос - на удивление спокойный.
   - И что же ты придумал?
   - Я понял, - захохотал наверху в отверстие не больше голову охотника родич, - как не допустить Узоха сюда, за доспехами.
   - И как же? - Свет даже не сердился на этого недоумка, понимая, что в том говорит не разум, а страх.
   - Надо просто сделать так, чтобы Узох не узнал о них. А кто может принести ему весть? Только ты! А пока  ты сидишь тут - на княжеском довольствии - пусть этот колдун развлекается у себя, на Черном континенте... А ты развлекайся здесь, размышляя о доспехах нашего предка. Кстати, гонцы не зря носились по окрестным странам. Можешь утешиться вестью о том, что кольчуга Владимежа находится у кого-то из франских баронов... Впрочем, ты можешь выйти отсюда, родич.
   - И когда, - поинтересовался охотник, наперед знавший ответ.
   - Когда проклятый Узох умрет, - раздался затихающий смех правителя славинов.
   - Не когда, а если, - прошептал окончательно успокоившийся Свет.
   Сверху, в отверстие пополз на веревке узел. Охотник не стал пытаться выдернуть веревку, понимая, что этот момент давно просчитан. Он отвязал узел, полный еды, и отправился вдоль стен узилища, обследуя эту каменную рукотворную пещеру. В замысле Ольгина он уже видел изъян - первый и самый главный. Охотнику оставили жизнь, а значит, возможность бороться за свободу.
   В темном углу камеры Свет обнаружил струю прохладной воды, стекающую из отверстия у потолка; в эту дыру он не сумел бы просунуть даже кулак. Вода стекала в третье, и последнее здесь отверстие. Как понял Свет, в это отверстие должны были изливаться вместе с влагой все отходы его организма.
   Наверху опять кто-то зашуршал, и чей-то незнакомый голос возвестил:
   - Великий князь в милости своей велел сделать так, что бы ты ни в чем не нуждался.  Скажи что тебе принести в следующий раз?
   Свет хотел пошутить: "Ключ от дверей", - но благоразумно промолчал. Невидимый стражник лишь исполнял волю своего господина, и вступать в пререкания с ним он не собирался. Тем более, что у охотника была задача поважнее - обследовать темницу. Он был уверен, что из любого застенка можно найти выход - нужно лишь иметь терпение, здоровье, да здравый разум.
   Но сначала он развязал внушительный узел, который ждал его под отверстием в потолке.
   - Да, - почти весело подумал Свет, разглядывая богатое угощение, в котором нашлось место даже для бутылки дорогого вина, - князь не поскупился. Так и спиться недолго. Так и быть, не буду его сильно наказывать, когда выберусь отсюда.
   Увы - сказать было легче, чем сделать. Охотник исследовал каждую пядь кладки; знал наизусть каждую заклепку на железной двери. Ничто не подсказало ему, куда надо приложить силу и смекалку. Пятно в потолке потемнело - наступил вечер. Сверху подали поздний ужин; этот страж обошелся без слов. А ночью - в глубоком сне - к Свету пришел предок. Владимеж смотрел спокойно, без всякой укоризны - словно был уверен, что далекий потомок найдет выход. Исчезая в предутренней мгле, он ткнул пальцем в грудь охотника - прямо в талисман - и растаял, так и не сказав ни слова.
   Свет в его появлении увидел знак; больше того - подсказку, и связана она была именно с наследием рода. Он недолго крутил снятый с шеи талисман в руках; лишь только его палец провел по шершавому ребру кругляша из неизвестного металла, как перед  глазами встали картина боя с Иджомахом.
   - Талисман выдержал удар молнии Дао, - пробормотал он, - выдержит ли сталь натиск талисмана?
   Он вскочил с широкого ложа и прямо в исподнем подбежал к двери, чье широкое полотно было почти зеркально отшлифовано. Свету этого глянца было не жаль - он уже вчера насмотрелся на свое изображение, ощупывая двенадцать громадных заклепок, поддерживающих с противоположной стороны петли. Поэтому он без раздумий провел длинную черту от одного угла двери к другому. За талисманом следовал слабый скрежет и глубокая царапина, свидетельствовавшая о победе дара предка над железом.
   Охотник осмотрел талисман - на его ребре, только что оставившем заметный след на металле, не было ни малейшей отметины. На мгновенье мелькнула мысль - не кощунство ли это - использовать талисман рода вместо обычного точильного камня. Но в памяти тут же всплыло лицо Владимежа, явно благословившего его ночью на этот тяжкий труд. И тогда молодой охотник, не дожидаясь завтрака, примерился к первой клепке. Две царапины перечертили самую верхнюю шляпку крепежа, и в этом перекрестии начал вращаться из стороны в сторону необычный инструмент. Мелкие опилки посыпались на каменный пол.
   К приходу стражника с завтраком Свет успел стереть в металлический порошок две заклепки. Еще десять ждали его, бросая тусклую, едва различимую тень на полотно двери. Талисман занял  свое место на груди, а охотник отправился одеваться - несмотря ни на какие волнения, порядок должен быть во всем. Завтрак - такой же изысканный и сытный, как вечерняя трапеза - исчез в молодом организме ужасающе быстро; еще быстрее Свет совершил утреннюю приборку, заключающуюся в омовении холодной водой и заправке одеял на мягком ложе.
   И опять потянулась нудная монотонная работа, когда об окончании очередного этапа можно было судить по изменению напряжения в руке - талисман начинал грызть  металл уже самой двери. Потом был перерыв на обед; обязательная тренировка в ограниченном пространстве темницы. Две очередные маленькие победы над неподатливым металлом и еще один перерыв - теперь уже на ужин. Света посетило было сомнение - не выпадет ли полотно, когда дело дойдет до последней заклепки?
   - Нет, - успокоил он себя, - чудовищный вес не даст двери даже шелохнуться. Чтобы сдвинуть эти заклепки с места, к которым они скоро прикипели бы намертво, нужен очень твердый клин, и не менее мощная кувалда.
    И такие инструменты у Света были!.. Он перевел дух, отнимая руку с талисманом от последней, двенадцатой воронки, образовавшейся на месте клепки и глубоко вдохнул воздух, в последний раз оглядывая темницу. Ничто его здесь не держало, и указательный палец, бесчисленными многолетними тренировками превращенный в не знающий преград таран, обрушился прямо в среднюю заклепку. Последняя вылетела с приличной скоростью и, очевидно, попала стражнику, охранявшему неприступную дверь в болезненное место. Потому что остальные удары и звон прыгающих по камням заклепок почти вершковой длины сопровождали громкие стоны.
   Потом пришел черед последнего стержня и дверь сразу перекосило - она повисла лишь на засове. Пальцы охотника нырнули туда, где только что неподъемный вес двери держали на весу эти стержни. Рывок потряс ее так, что засов согнуло, а в образовавшуюся щель стало видно лицо стражника - сначала недоуменное и встревоженное, а потом скривившееся в неподдельном ужасе, когда воин увидел, как дверь, которую вносили сюда с великим трудом восемь человек, буквально влетела в темницу.  Вместо нее в проеме оказался охотник.
   Еще один бросок; милосердный удар - и страж улегся на камни, чтобы проснуться только утром; выспавшимся и с единственной болью - в затекших от неудобного ложа членах. И в предвкушении неминуемого наказания. Но тут уже молодой охотник ничем помочь не мог - мелькнувшую было мысль навестить Великого князя Свет решительно отмел. И так много времени потерял, ожидая помощи от родича.
   Солнце еще не взошло над стенами Зеленграда, когда охотник, незаметно преодолевший охрану замка, постучался в калитку домика на улице Медной, которую еще раньше перепрыгнул в противоположном направлении Волк, первым встретивший хозяина после долгой разлуки.
   Свет мягко, но решительно пресек все расспросы Би Рослана и хозяина дома, задав первому единственный вопрос - не хочет ли старый историк сейчас же покинуть Зеленград, что бы присоединиться к охотнику в его странствиях. Заглянув в решительные глаза Света, Би Рослан согласно кивнул, совсем недолго посомневавшись - не станет ли он обузой своему юному другу.
   Спустя полчаса конь Света и дружок уже стояли у калитки оседланными, ожидая седоков. Би Рослан простился с учеником, которому на время странствий оставил свои драгоценные книги. Свет, которому прощаться в Зеленграде было не с кем, вдруг достал из сумки золото, доставшееся ему при разделе награды за пойманных разбойников, и сунул его в руки опешившего Би Насими. Он поклонился ученому и  запрыгнул на коня.
   Всадники выехали на центральную улицу, которая за малое время опять начала принимать прежний неухоженный вид. Но не отсутствие Света перед глазами властителя славинов было причиной потухшего энтузиазма Великого князя. Он, как понял Свет, снова заперся в своих покоях, как только обманом заманил его в ловушку. В душе Ольгина, а значит, и во всем княжестве, правил теперь не сам князь, а его страх.
   Все те же стражники молча проводили всадников в открытые на этот раз настежь ворота. Свет, отъехавший на десяток шагов, вдруг натянул уздечку, круто поворачивая коня. Он подъехал к той створке, которую века украшал щит Владимежа, и без всяких усилий сорвал его с толстого бруса. Талисман на груди заметно потеплел, приветствуя собрата. Охотник  пришпорил коня, догоняя Би Рослана, пропустившее такое знаменательное событие. Когда историк повернулся на частый топот копыт, он увидел, как древние ворота, бесчисленные годы защищавшие столицу славинов, медленно осыпаются трухой у ног опешивших стражников.
   - Этот щит защищал Зеленград от врагов семьсот лет, - напомнил Свету ученый.
   Тот без малейшего сомнения в собственной правоте ответил:
   - Ничто не защитит народ, который не может защитить себя сам!

 



Глава 9. Франский барон
      Ширко - капитан "Зари", маленького парусника - с большим облегчением проводил взглядом последнего пассажира, сходившего по узкому трапу его корабля. Он сам не мог понять, почему эти люди наводили страх на его команду. Говорил за всех один - высокий здоровяк с жестокими глазами. Ширко, спросивший при первой встрече, как его зовут, удивленно смотрел, как тот долго молчит, словно вспоминая свое имя; потом хрипло буркнул:
   - Зови меня Шайтаном.
   Капитан, в это мгновенье заглянувший в его глаза, подумал, что такое имя здоровяку в самый раз. Впрочем, никаких хлопот в плавании ни Шайтан, ни его команда не доставляли. Единственное, что потребовал он у капитана и остальных моряков - даже не подходить к дверям каюты, в котором весь переход между континентами  провел, не выходя на свежий воздух, таинственный незнакомец, укутанный с головы до ног кусками темной материи.
   Соседнюю каюту охраняли еще строже. Здесь уже четыре стражника околачивались постоянно у дверей оберегая единственный предмет, запертый в ней. Это было что-то продолговатое и не очень тяжелое, завернутое в такую же материю. Предмет внес в каюту сам Шайтан. Вот и теперь он нес его, а следом брел, едва передвигая ноги, укутанный в тряпки незнакомец. Он вдруг споткнулся, и один из стражников поддержал его, едва не сдернув с головы бедняги куфию. На капитана в образовавшуюся щели глянул чернокожий человек. Глянул сначала как-то отстраненно, явно находясь под воздействием снадобий. Потом ему в лицо брызнула свежестью высоко подскочившая дочка морской волны и глаза оживились. Теперь незнакомец смотрел на Ширко с такой безнадежным ужасом, что капитан невольно прикрыл глаза. Прикрыл не затем, чтобы еще раз подсчитать, какой немыслимый барыш принес ему и команде этот рейс. Он почему-то подумал, что вместе с командой Шайтана на берег Гудваны выгрузилось что-то страшное. И принес его на "Заре" капитан Ширко.

   Когда стены Зеленграда скрылись за поворотом, Би Рослан спросил охотника:
   - И куда же мы направляемся, мой юный друг?
   Свет, давно привыкший к подобному обращению, в свою очередь спросил:
   - Знаешь ли ты, почтенный Би Рослан, франский язык?
   - Знаю...
   - А долог ли путь до земель франов?
   - Дружок дойдет до них дней за тридцать - не меньше.
   - Что ж, времени хватит, чтобы научиться понимать язык франов, - улыбнулся Свет, и добавил, отвечая наконец на вопрос историка, - где-то у франских баронов кольчуга Владимежа.
   Би Рослан собрался с мыслями, извлекая из памяти позабытые слова и начал первый урок. Так, негромко перебрасываясь фразами, они продвигались в сторону франской границы, вплетая в разговор все больше франских слов.
   Уже начались приграничные земли, когда историк, тоже оставивший большую часть денег ученику, ворчливо обратился к Свету, покидая очередной постоялый двор:
   - Я разменял сегодня последний золотой. Надеюсь, у тебя осталась хоть одна монета?
   Свет давно постиг умом могущество золотых кружочков, однако по прежнему относился к ним равнодушно. Он пожал плечами:
   - У меня есть один золотой. Но я его не отдам - это память о народе парсов, и еще...
   Его лицо слабо залилось краской при воспоминании о Халиде, и он все таки нащупал в сумке монету. Она лежала в том же кармашке, что и молнии, а теперь сверкнула на солнце, когда Свет протянул ее Би Рослану.
   - Ийе!  - удивился тот, - это же золотой рагистанский дирхам! Как он попал к тебе?
   - Дирхам? - в свою очередь удивился Свет; он впервые в жизни услышал это слово.
   - Ну да, - кивнул историк, протягивая монету обратно, - конечно дирхам. Причем новенький, последней чеканки - вот на нем сам шахиншах Нусрат в своей волшебной короне.
   - Почему волшебной? - поинтересовался охотник совершенно спокойно, - в чем оно проявляется?
   - Это корона шахиншахов - из века в век,  - ответил напевно Би Рослан, - говорят, что ее не берет сталь. Она не раз спасала голову предков нынешнего правителя Рагистана.
   - Вот как, - заинтересовался вдруг Свет; он поднес монету к глазам и воскликнул, увидев знакомые очертания, получившиеся потому, что часть короны оказалась прикрыта пальцем, - это же шлем Владимежа!
   - Какой шлем? - подъехал поближе Би Рослан.
   - Гляди, - Свет показал знакомые витки спирали, подобные куполу главного храма Зеленграда; мысленно отбросил драгоценную мишуру, прикрывавшую острое навершие.
   Охотник одновременно описывал шлем, который видел в недавнем сне на предке. Сомнений не было - это был он, доспех предка. Свет искоса поглядел на историка, понимая, что следующей точкой в их путешествии будет родной город Би Рослана.
   Свет уже спокойным голосом рассказал историку о вещем сне, и тот, еще раз взяв в руки монету, согласился:
   - Действительно - похож на купол храма Владимежа.
   Главный храм Зеленграда имел другое название, но Свету сейчас было не до тонкостей. Юный охотник знал, где искать заветный доспех. И вся охрана шахиншаха не сможет помешать ему вернуть наследие предка.
   - Что ж, можно считать, что шлем уже наш, - хитро подмигнул он Би Рослану, намекая на то, что тот прекрасно знает столицу Рагистана.
   Би Рослан только покачал головой, вспомнив, какой охраной всегда окружает себя рагистанский тиран.
   - Увы, Свет, за шлемом тебе придется отправиться одному - меня там слишком хорошо знают. В столице у меня остались друзья, которые дадут тебе приют. Но не жди от них помощи в деле против шахиншаха. Ведь ты рискуешь только своей судьбой, а они - жизнями и своей, и своих близких.
   Путники проехали небольшую деревушку, которая словно вымерла при их появлении. Видимо здешний люд не привык доверять вооруженным людям. Затем они пересекли речушку - настолько мелкую, что даже Дружок не замочил колен.
   Въезжая в высокий густой лес, начавшийся почти от самого берега, Свеит радостно вдохнул полную грудь свежего лесного воздуха, так похожего на родной, русинский. Ни он, ни Би Рослан, тоже наслаждавшийся ароматами здешней растительности, не подозревали, что с каждым шагом они углубляются во владения франского барона.
   Охотник остановил коня ближе к полудню - на небольшой поляне, заросшей шелковистой травой.
   - Надеюсь, почтенный Би Рослан не откажется от куска жареного оленьего окорока?
   Историк, остановивший осла посреди поляны, живо огляделся в поисках тех неведомых личностей, что поднесут сейчас проголодавшимся путникам угощение. Он даже сглотнул, представив блюдо с дымящимся мясом. Свет рассмеялся - настолько мечтательным было выражение лица старшего друга. Впрочем охотник был из тех людей, кто вполне способен мечту превратить в быль.
   - Попробуй развести костер, - бросил он с улыбкой и исчез в чаще вместе с Волком.
   Би Рослан усердно натаскал сухих веток, которых оказалось в лесу великое множество, и присел у сложенного шалашиком костра, раздувая пламя и немилосердно чихая и кашляя от  дыма, окутавшего его почти полностью. Огонь никак не хотел вздыматься кверху, накрывая сизым дымом фигуру негодующего старца все сильнее.
   Он вдруг вздрогнул от звука упавшей рядом туши - это Свет вернулся, принеся на плече немалых размеров оленя, встретившего на свою беду охотника. Ни слова ни говоря, Свет отодвинул Би Рослана от огня, передвинул несколько веточек так, что пламя загудело и ринулось вверх, отправляя к небу горячие клочья. Сучки весело затрещали. А костер словно вобрал в себя сизую дымку, освобождая от этого невесомого плена Би Рослана. И совсем скоро над поляной поплыл восхитительный запах жареного мяса.
   Последний кусок подрумянившегося окорока еще не исчез во ртах проголодавшихся путников, когда на поляну выскочил поджарый длинноногий пес, которого природа и долгие труды заводчиков превратили в идеального бегуна. В охотника на дичь. Но не на такого, что выросла тотчас перед ним. С грозным ворчанием Волк преградил дорогу чужому псу. Тот коротко визгнул и затормозил передними лапами, едва не кувыркнувшись через голову. Би Рослан мог бы сейчас рассказать, что за породу вывели для охоты в этих лесах и полях франские бароны. Предки вот этого, выметнувшегося на коне вслед за четвероногим другом. Конь барона - а это мог быть только властитель здешних мест  (вон как важно выглядит) - тяжело дышал, поводя боками.
   Свет покачал головой, представив себе, как олень, или другая дичь во все ноги мчится от собаки и этого верзилы, заставляя сердце замирать от усталости и ужаса: "Нет! Это не для него!". Он вспомнил свою сегодняшнюю охоту. Олень скорее всего даже не почувствовал, как его покинула жизнь после единственного выстрела  подкравшегося неслышно охотника.
   Между тем надменное, грубо слепленное лицо всадника, осадившего коня твердой рукой, исказила гримаса гнева. В его жилах забурлила кровь аристократа, заставшего на собственной земле каких-то проходимцев, поедающих его же оленя! Барон Рагон - владелец окрестных лесов и полей - не мог поверить собственным глазам: эти презренные оборванцы поедали окорок как ни в чем не бывало!
   - Сорок плетей каждому, - взревел он, едва не наступив на собственную собаку, на которую тотчас перенес свой гнев, - Джой, скотина такая, взять их!
   Пес бросил затравленный взгляд на разбушевавшегося хозяина и молча ринулся на соперника, превосходившего его не меньше, чем в два раза. Свет успел огорченно вздохнуть: "Пес-то в чем виноват?". В следующее мгновенье громадные челюсти Волка сомкнулись на загривке Джоя и все услышали противный треск позвонков, когда длинноногую собаку тряхнули в воздухе, словно неразумного щенка. Волк распахнул пасть, и Джой упал почти на самом краю поляны кучкой неопрятной мертвой плоти. Он даже не сучил ногами - острые клыки тигролова перемололи хребет так быстро и безжалостно, что голова Джоя не успела подать телу ни одной самой простой команды.
   На барона было страшно смотреть. Казалось, сейчас его выпученные глаза лопнут от ярости, забрызгав все вокруг, а уши... (замечательные уши - Свет никогда не видел таких огромных, с мочками до плеч) взмахнут подобно крыльям и барон Рагон налетит на врагов, чтобы порвать их в клочья. Ну или исхлестать до полусмерти плеткой, которая вдруг оказалась в его руке.
   Он шагнул вперед, поднимая плетку для удара - перед ним стоял почему-то только один соперник, Би Рослан. Рука барона, уже начавшаяся опускаться, оказалась вдруг в железном захвате, а его дородное тело вопреки желанию повернулось. Он оказался прямо напротив второго противника - юного и спокойного; никак не реагирующего на гнев Рагона. Только в глазах его - голубых и бездонных - начал зарождаться гнев; не менее яростный, чем у барона. И последний вдруг задрожал - как это делал каждый простолюдин, посмевший обратить на себя внимание господина.
   - Сколько плетей, ты сказал? - вопрос хлестнул барона, словно пощечина.
   - За Джоя, - прохрипел все же владетель окрестных земель, - я запорю тебя до смерти.
   Он даже попытался занести увесистый кулак для удара, но опоздал. Палец охотника, нацеленный словно копье в шею барона, мог, наверное, раздробить и горло, и позвонки за ним; однако остановился он как раз в таком положении, что Рагон в ужасе почувствовал - он не может шевельнуть ни одним членом. Только волосы, которыми он безуспешно прикрывал свои безобразные уши, не подчинились незнакомцу - они встали дыбом, когда барон понял, зачем юный силач спрашивал его о плети.
   Свет отступил назад, опуская тело барона на траву; широкий поясной ремень выдержал, когда охотник приподнял тело так, что пояс глубоко врезался в то место, где у владетеля когда-то была талия. А молодой охотник встряхнул барона, словно нашкодившего несмышленыша; и еще раз, и еще - до тех пор, пока ремень не лопнул, и барон не оказался опять на траве - уже без штанов, которые рука Света ловко сдернула с жилистого зада, накачанного мускулами настолько, что как-то неудобно было называть это место мягким.
   Свет глянул на Би Рослана, словно приглашая того принять участие в экзекуции, но историк еще не открыл глаза, которые в отчаянии зажмурил, ожидая первого удара. И удар последовал! Только не по голове старого ученого, а по голой заднице барона - хлесткий и обидный. Оказалось, что внутренние органы - по крайней мере те, что отвечали за слезы - тоже работали. Из уголков глаз Рагона потекли ручейки соленой жидкости - впервые за многие годы, а точнее - в самый первый раз. Потому что в первый раз в жизни его унижали и оскорбляли. Неимоверное усилие воли позволило ему лишь заскрежетать зубами - он вслед за охотником считал удары, которых совершенно не замечал - до тех пор, пока Свет не сказал: "Сорок", - и не ткнул его пальцем в район поясницы.
   Вместе с подвижностью вернулась вся боль сорока ударов, а обида и унижение куда-то улетучились, загнанные в самый уголок недоброй души барона яростью. Би Рослан уже давно открыл глаза; он тотчас отметил, как налились кровью; стали почти малиновыми огромные уши Рагона. Что это было - фамильная черта, или небо отметила лишь этот образчик человеческой расы?
   Узнать это ученый историк мог у самого барона, или его приближенных. Вот только особой охотой разгадывать эту загадку Би Рослан не горел. Он лишь поглядел на своего Дружка; осла уже разглядывал и Свет, переводивший глаза с животного на барона и обратно. Он заметил интерес историка, и подмигнул ему:
   - Дружок-то покрасивей будет.
   И Би Рослан, сам того не ожидая от себя, громко расхохотался. А Свет подвел к лежащему барону его коня, рывком забросил тело на седло, не озаботившись привести его одежду в порядок, и хлопнул животное по крупу. Конь взвился, едва не сбросив Рагона, и помчался с поляны, заржав уже за поворотом тропы.
   - Пожалуй, нам пора собираться.
   Историк, еще всхлипывая от истерики, кивнул. Он не хуже Света представлял себе, какая суматоха поднимется скоро в замке барона. Только теперь он обратил внимание, что держит в руке большой мосол с остатками остывшего мяса. Бросив кость Волку, он пошел к Дружку, вытирая руки большим платком. Уже сидя на верном четвероногом ушастике, Би Рослан неодобрительно покачал головой, обращаясь к Свету:
   - Теперь добыть кольчугу Владимежа мирно вряд ли удастся. Никто не кичится честью больше, чем франские бароны. Нужно было попытаться договориться с н6им.
   - После того, как его проклятая собака чуть не загрызла Волка?
   Историк бросил взгляд на огромного пса, навострившего уши при звуках своего имени. Толстую кость пес успешно разгрыз, добравшись до теплого мозга, и теперь бежал с самым невинным видом. Би Рослан никак не мог решить - сердиться ему на юного друга, или еще раз рассмеяться, словно он услышал самую смешную шутку за последнее время. След проследил его взгляд на "невинную жертву", и присоединился к его смеху.
   - Я не думаю, - сказал он отсмеявшись, - что все бароны такие, как этот надутый индюк. Будем надеяться, что тот владетель, у которого сейчас кольчуга, окажется благоразумней.
   Охотник не подозревал, что первая встреча на земле франских баронов свела его с человеком, в чьей семье уже не одно поколение хранится доспех его предка.
   Путники остановились, когда уже начало темнеть. У подножия огромного дерева из под земли бил маленький ключ. Отменного вкуса вода стала тем напитком, которым они запили остатки окорока. Деликатес от франского барона не забыл прихватить с собой Би Рослан. Не разводя костра они устроились на ночь, доверив свой покой Волку.
   Уже засыпая, Би Рослан пробормотал:
   - Я думал, что земли франов многолюдней...
   Свет не стал отрывать его от первых, самых сладких сновидений сообщением о том, что на пути от поляны до раскидистого дерева, под которым они сейчас ночевали, маленькая кавалькада миновала две деревушки и один мрачного вида замок. Увлекшийся разговорами историк так и не заметил их.
   Би Рослану показалось, что он только что лег, сомкнув глаза, а безжалостная рука молодого охотника уже трясла его плечо. Рагистанец дернулся, садясь на одеяле, и тут же замер, потому что Свет прижимал к губам палец, призывая к молчанию. Старик поерзал на одеяле, усаживаясь поудобнее. Солнце стояло достаточно высоко. Конь с Дружком мирно паслись; лишь Волка не было видно.
   Би Рослан только теперь расслышал какой-то неясный шум, который приближался, разбиваясь на отдельные звуки - яростную брань, лязг стали о сталь; наконец громкий вопль - кого-то достал клинок. Увлекаемый рукой Света к раскидистому кусту, он совсем скоро пригнул книзу мешавшую ветку и увидел на проходившей совсем рядом дороге картину неравного боя.
   На коне вертелся, словно чертик, старик. Он размахивал саблей, явно тяжелой для него. Судя по наряду, это был франский дворянин. А его противники - все шестеро - напялили на себя лохмотья. Но судя по сытым лоснящимся физиономиям и крепким фигурам, нищебродов они из себя только изображали. Да и палками, вернее кольями, махали довольно уверенно. Конечно, простолюдины не могли сравниться в воинской сноровке с дворянином, вся жизнь которого протекала с оружием в руках, но их молодость и количество должны были сделать свое дело; причем довольно скоро.
   Старик, очевидно, тоже понял это, потому что с отчаянным криком бросил коня в атаку. Вопль тут же стал торжествующим и громким настолько, что перекрыл предсмертные хрипы пораженного в грудь молодца. Меч вышел из человеческой плоти с заметным усилием; победный клич прервался, сменившись теперь болезненным стоном - один из здоровяков огрел дворянина по вооруженной мечом руке, и он остался против пятерки злодеев без оружия. А позади коня огромную оглоблю уже поднимал другой парень - еще здоровее первого.
   Би Рослан не заметил, как в руках Света оказался лук. Ожидая фатального удара, он переводил взгляд с сильных, заросших черным волосом рук бандита на не прикрытую ничем седую голову всадника. С его губ был готов сорваться предупреждающий крик, когда широкую ладонь, сжимающую оглоблю, пронзила стрела, пробившая и запястье, и древесину, и отсекшая фалангу среднего пальца верзилы. Разбойник  враз поскучнел взглядом и заорал.  Он бросил свое оружие в сторону - не подумав. Лучше бы он этого не делал - стрела-то по прежнему соединяла оглоблю с ладонью. Крик сменился воплем настолько громким, что бой остановился. Все повернулись к бандиту, зажавшего разорванную ладонь другой рукой и охотнику, вышедшему к ним с саблей наголо.
   - Шестеро на одного - не много ли будет? - Свет не ждал ответа от этих разбойников; точнее людей, прикинувшихся разбойниками.
   Бандиты сунулись было к нему, но быстро отпрыгнули назад, на сколько смогли - потому что их деревянное оружие неведомо как укоротилось до размеров ножки от детского табурета. Причем у всех сразу. А потом на арену боя неторопливо вышел Волк. Ему даже не пришлось скалиться. Огрызки оглобель тут же полетели на дорогу, а сами разбойники исчезли быстрее, чем последняя палка успокоилась в колее. Впрочем затихающие вдали крики показали, что Волк догнал кого-то из них, и что теперь лохмотья бедолаги не подошли бы даже огородному чучелу.
   Бандит, первым получивший ранение, отстал от других. Он настолько увлекся своей рваной раной, что бросился наутек, лишь получив еще одну - теперь острым клинком. Длинная рана перекрестила природную линию пониже спины. С этим ударом Свет  ловким движением забросил клинок в ножны.
   Старый фран сидел на коне изумленный, позабыв об ушибленной руке. Наконец глубокое удивление сменила улыбка, сразу сбросившая с лица десяток лет, и он достаточно легко спрыгнул с коня. Первым делом он подобрал меч, а потом поклонился спасителю; он протянул навстречу охотнику руки, воскликнув:
   - Барон Гарден рад приветствовать на своей земле столь искусного воина.
   - Меня зовут Свет, - поклонился тот в ответ.
   - С каким титулом мне подобает обращаться к своему спасителю, ибо, - он сделал протестующий жест пытавшемуся покачать головой охотнику, - я ни за что не поверю, что воин, столь блестяще владеющий оружием, родился в семье простолюдинов?
   Свет в душе одновременно улыбнулся и помрачнел, вспомнив родителей; неожиданно даже для себя он ответил:
   - Славины зовут меня князем Русиным; Светославом Русиным. А это, - он показал на историка, - почтеннейший Би Рослан, ученый, равному которому в познаньях нет никого в Рагистане и окрестных государствах. Историк, прославивший свой народ бесчисленными научными трудами...
   Би Рослан с каждым словом становился важнее и выше; он расцвел, оглаживая бородку величественным, как ему казалось, жестом - до тех пор, пока не поймал смеющийся взгляд юного охотника. Свет, несмотря на молодость, частенько подтрунивал над старшим товарищем. К барону историк подошел таким, каким был на самом деле - скромным, но знающим себе цену человеком.
   Он поклонился хозяину этих мест и задал свой вопрос:
   - Я не думал, что в лесах франов водится столько разбойников.
   - А, - небрежно махнул рукой Гарден, - никакие это не разбойники. Думаю, это люди Рагона, моего соседа.
   - Это у вас такие забавы? - включился в разговор Свет.
   - Нет, - помрачнел старик, - просто я - последний из баронов Гарденов. У меня нет наследников. Но об этом потом. Эй, бездельники!
   Он повернулся к кустам по другую сторону дороги, и оттуда действительно вышли два человека, нерешительно мявшие в руках полотняные шапки. Небогатая одежда показывала, что это слуги барона Гардена. Последний, очевидно еще раньше оценивший храбрость своих прислужников, даже не стал их распекать. Сразу отправил их с распоряжениями в замок.
   - Вы оба - бегите в замок! Чтобы к нашему приезду все были готовы встретить гостей.
   Слуги снова исчезли в кустах, очевидно зная короткую дорогу домой. Просека, по которой двинулись в объезд всадники, скоро превратилась в хорошо накатанную дорогу, по которой бодро застучали копыта двух лошадей и осла. По дороге путники не молчали, но важных вопросов не затрагивали.
   Вскоре перед глазами вырос высокий замок, сложенный из громадных обтесанных плит горного камня. Видно было, что когда-то он знал лучшие времена. Над главной башней, впустившей всадников, безвольно повис флаг. Словно по заказу, слабое движение воздуха развернуло полотнище, показав на светло-зеленом фоне фигуру лесного хозяина, вставшего на дыбы. Гарден,  показавший новым товарищам символ своего рода, грустно вздохнул:
   - В моих лесах остался один медведь - я сам.
   Би Рослан, ожидавший после распоряжений барона кипучую деятельность челяди, несколько смутил вид небольшой толпы любопытствующей дворни. Впрочем, все уже было готово к приему гостей. Охотника и ученого историка отвели в светлые комнаты с высокими потолками - каждого в свою; там они могли отдохнуть, сменить дорожные одежды. Свет - ополоснувшийся, чистый - с изумлением обнаружил в своей дорожной сумке княжеский костюм - его заботливо прихватил старший товарищ. В нем он когда-то бежал из плена князя Ольгина.
   Спустя час барон Гарден одобрительным кивком встретил гостей в огромном пиршественном зале, где длинный деревянный стол был накрыт лишь в той его части, где имелся невысокий помост для хозяина и хозяйки. Было видно, что этот стол давно не использовался по назначению - барон питался в ином, не столь торжественном месте. Стены залы были увешаны оружием и трофеями предков. Их очевидно собирали на полях сражений и турниров многие поколения Гарденов - настолько древними выглядели некоторые доспехи. Увы - кольчуги Владимежа среди них не было.
   Ужин, несмотря на извинения Гардена, был превосходным - вкусным и обильным. Особенно много лилось вина из подвалов замка. Только Свет наотрез отказался даже пригубить драгоценный напиток, сославшись на обет.
   И лишь когда последний прибор был убран слугами, оставившими на потемневшей дубовой столешнице свечи в старинных подсвечниках, да пару бокалов с кувшином еще не опробованного вина, барон, несмотря на выпитое, с грустью сказал, что в даже не помнит, когда он чествовал в этом зале гостей.
   А ведь раньше, - обвел он рукой длинный стол, - не хватало места для нашей большой семьи. Тогда были живы мой дед, отец, дядья.... Потом родились мои сыновья, а внуков я так и не дождался. Два сына - мои гордость и надежда - погибли в бою под знаменами Великого герцога франов Гельма. Теперь род Гарденов прервется, а земли достанутся другому барону. Скорее всего Рагону. Вернее,  одному из его братьев. Старший унаследовал своему отцу, а трое других могут не ждать его смерти - барон Рагон еще крепок телом и духом. Слишком крепок. Скорее всего он и подослал своих людей под видом разбойников.
   Какие же дела привели вас в наши земли, - спохватился он, - если только вы можете доверить свои секреты старому барону?
   Свет кивнул Би Рослану, разрешая тому изложить удивительную историю их исканий. Барон внимательно слушал. Он лишь изредка жестами выражал свое отношение к наиболее примечательной части рассказа, да оглушительно захохотал, когда историк заканчивал его.
   - Большие уши? И собаку звали Джоем? Да это же мой сосед - барон Рагон. Однако, - он внезапно нахмурился, - такого врага я не пожелал бы никому. Можете не верить, но такого поединщика, как он, франская земля давно не рождала. А самое главное - у него есть фамильная реликвия - кольчуга с изображением солнца вместо нагрудника. И она действительно непробиваема сталью -  проверено и в боях, и на турнирах.
   - Такое солнце? - охотник вытащил на свет свечи талисман.
   Гарден подслеповато прищурился и кивнул.
   - Что ж, - Свет поднялся из за стола, - завтра мы посетим барона Гардена.
   - И восстановите против себя всех франских баронов. Нет, - Гарден покачал головой, - доброе дело надо делать честными руками. Прадед Рагона завоевал этот трофей на турнире; только так можно отобрать его у правнука!
   В разговор вступил Би Рослан:
   - И кто же допустит на турнир баронов постороннего? К тому же Свет не может ждать так долго.
   - Ежегодный турнир состоится через две недели, - положил руку на плечо поднявшегося было охотника старый барон, - и на него действительно не допустят чужаков. Даже князя Русина не допустят. А вот наследника рода Гарденов...
   Старик победно усмехнулся, словно видел уже вытянувшиеся от изумления физиономии баронов - особенно соседскую.
  Теперь пришел черед удивляться Свету:
  - Разве франские бароны могут передавать титул первому встречному?
   - Первому встречному - нет, - опять усмехнулся барон, - но любому родственнику, победителю турнира, может.
   - Так то родственнику.., - протянул Би Рослан.
   - Неужели, - повернулся к нему Гарден, - знаменитый ученый, известный далеко за пределами Рагистана, не сможет отыскать хоть какой-то степени родства у двух человек, волею судьбы оставшихся последними каждый в своем роду?
   - Ну. у. у.., - опять протянул историк, - пытаясь отыскать подобный случай в своей забитой историческими хрониками голове, - вообще-то некоторые ученые предполагают, что весь людской род произошел от первого мужчины и первой женщины, так что можно сказать, что все люди - родичи.
   Вот, - обрадовался Гарден, - главное - мы будем честными перед собой, давая клятву, что являемся родичами. Согласен ли ты, Свет, к своему титулу князя славинов и родовым землям присоединить звание и наследство барона франов?
   Свет не сразу понял, о каких землях ведет речь старый барон; потом вспомнил, что остался единственным в роду Ясеня, который действительно владел обширными угодьями по оба берега Русинки; он все таки покачал головой.
   - Мы можем договариваться тут о чем угодно. Однако что скажут остальные бароны и, главное, Великий герцог?
   - Для всех остальных ты будешь сыном моего младшего брата Рамира, ушедшего больше тридцати лет назад в чужие края искать воинской славы.
   - А вдруг у него действительно есть где-то дети. По времени и внуки могли появиться.
   - Нет, - грустно покачал головой Гарден, - сердце подсказывает мне, что я остался в подлунном мире совсем один. Нет ( вскричал он), был один - до сегодняшнего дня.
   Он прижал к груди обретенного родича, пряча выступившие слезы.
   Так впервые за многие годы на турнире должны были сойтись все тридцать два поединщика - по числу франских родов.
   Две недели шла подготовка к турниру. Барон хотел представить обретенного родича свету герцогского двора во всем блеске. Впрочем он скоро убедился, что учить Света обращению оружием - только зря переводить время. Объяснить основные приемы; рассказать об уловках - честных и не очень; наконец подобрать экипировку - вот все, что потребовалось охотнику, чтобы почувствовать себя готовым к любым испытаниям. Главное - чтобы Рагон не сошелся в поединке  с кем другим раньше, чем со Светом; чтобы доспех предка не достался другому барону. Ждать еще год до следующего турнира охотник не мог.
   - Условия поединка просты, - рассказывал Гарден, - два всадника скачут навстречу с противоположных краев турнирного поля. Главное оружие - копье. Кого сбили - проиграл. Если упали оба - бой продолжается на мечах - условия те же. Слабейший падает, или просит пощады, или... умирает. Впрочем, я даже не помню, когда так печально закончился турнир. Последние пять лет - я правда сам не видел - победитель обходился единственным ударом. И это был...
   - Барон Рагон, - закончил за него Свет, -могу пообещать, что никого убивать не стану.
   Гарден лишь пожал плечами, услышав это самонадеянное, на его взгляд, заявление.
   Убедившись, что копьем, как и другим оружием, Свет управляется безупречно, старый барон все внимание сосредоточил на изучение условностей и сложного этикета, царившего при дворе Великого герцога - особенно, когда съезжались бароны.
   - В эти дни, - продолжал знакомить товарищей барон, - съезжаются практически весь цвет дворянства наших земель. Ведь это еще и хорошая школа для многочисленных братьев и племянников, и смотрины невест. Многие молодые дворяне остаются у герцога - в его войске всегда нужны умелые воины.
   - Что ж, - недобро усмехнулся Свет, - скоро придет тот, кто проверит их воинские навыки...
   Наконец наступил день, когда немногочисленная кавалькада была готова отправиться в путь. Небольшая заминка произошла из-за Би Рослана - барон Гарден наотрез отказался включить в свою свиту всадника на осле - какой бы ученостью он не отличался. Всадник, конечно. Пришлось историку взгромоздиться на смирного коня. Гарден еще раз осмотрел бравого поединщика. Юный охотник был наряжен в княжеский костюм; щит предка висел у высокой луки седла. Остальную воинскую амуницию подобрали в запасниках замка, в том числе древний меч, чья переливающаяся на солнце сталь привела в восхищение Би Рослана.
   - Харлуг, - произнес он с благоговением, - настоящий харлуг. Обычно из него делают сабли. А тут меч - наверное его первый владелец был великим воином.
   Свет харлужскую сталь тоже оценил, но предпочел бы, чтобы в его руках сейчас был меч Владимежа. Спустя полчаса небольшая кавалькада, включавшая в себя самого Гардена, Света с Би Росланом и шестерых слуг, одному из которых выпала честь послужить для охотника оруженосцем, покинула замок. У стремени коня Света, как всегда бежал Волк.
   Путь до замка герцога Гельма занял всего два дня неспешной скачки - все земли франов едва ли превышали размерами родовые владения Света. А вот замок был великолепен; особенно в плане своего главного предназначения - обороны. Высокие стены, в отличие от искрошившихся камней замка Гардена, гладкие и побеленные. Еще более высокий кром внутри. Двор перед ним был заполнен дворянами, которые перед началом турнира спешили представиться властителю.
   Сам Гельм встречал прибывших вассалов на высоком крыльце дворца. Рядом, в удобном кресле, сидела великая герцогиня. Гарден, первым вступивший во двор крепости, зашептал что-то глашатаю, и тот, набрав полную грудь воздуха, закричал, перекрывая общий шум:
   - Барон Гарден... Князь Светослав Русин, наследник барона Гардена.
   Шум, царивший до того в обширном дворе, моментально стих; вновь прибывших рассматривали с откровенным любопытством. Многие - с радушным, с каким они встретили старого барона. Большинство - с равнодушным. А некоторые - заметил Свет - с нескрываемой злобой. Видно они уже примерили на своих отпрысках баронскую корону Гардена. Но решал тут все герцог. Он и встретил старого друга, с которым когда-то начинал воинский путь, с распростертыми объятиями. Впрочем, его руки тотчас вернулись туда, где они находились прежде - у правой щеки, неимоверно распухшей.
   Впрочем старого товарища он встретил с искренней улыбкой.
   - Давно не видел тебя, барон, - все таки обнял герцог Гардена, - пожалуй, года четыре.
   - Пять, Великий герцог. Не увидел бы и теперь, если бы небо не вернуло в родные края сына моего брата. Погляди - вылитый Рамир.
   Он подтолкнул в скину Света, и старый герцог напряг память. И, хотя едва вспомнил сейчас имя Рамира, кивнул. Для окружающих это было достаточно - молодой охотник стал для владетельных франов своим. Тем более, что это был наследник рода. А Свет тем временем сделал еще один шаг к Гельму. Это было уже против этикета; позволить себе такое мог близкий родич, или разве что врачеватель, в услугах которого он явно нуждался.
   - В своих странствиях я видел великого целителя, излечивающего болезни прикосновением руки. Позволь мне, Великий герцог, посмотреть зуб, который мучает тебя.
   Зуб действительно не давал спать герцогу уже которую ночь. Поэтому он, не говоря ни слова, широко раскрыл рот. А новоявленный врачеватель, знания которого благодаря урокам мастера Ли были обширными, а практика совсем ничтожной, сначала поднял руку ко лбу герцога. Молниеносный тычок пальцем в точку, известную немногим, не увидел никто, как и сам Гельм. Но он вдруг застыл, не в силах шевельнуть членами. Охотник только теперь занялся больным зубом. Последний уже вряд ли мог служить герцогу - настолько он сгнил.
   - Хорошо, что зараза не пошла внутрь, в мягкую плоть, - подумал Свет, цепляя зуб двумя пальцами.
    О том, что герцог мог возмутиться, что какой-то новоявленный барон лезет ему в рот грязными пальцами, он даже не подумал. Просто дернул зуб, вытаскивая его на свет вместе с гнилыми корнями. Еще несколько мгновений ушло на то, чтобы убедиться - ни один корешок не остался в ране. Следующим ударом пальца герцогу вернулась подвижность. Только теперь он попытался глянуть вниз - на ладонь Света, на которой лежал, зловеще растопырив корни, коренной зуб. Наверное, картина для герцога была не самой приглядной; однако главное было другое - он провел языком по месту, где боль изводила его уже несколько суток, и воскликнул:
   - Не болит! Совсем не болит!
   - Надо пополоскать пару дней настоем разрыв-травы, - Свет бережно переложил зуб в ладонь герцога Гельма.
   А счастливый герцог повернулся к супруге. Только теперь охотник всмотрелся в это лицо, кого-то ему напомнившее. Лицо это, несмотря на полуденную жару, было наглухо обрамлено тяжелым темным платком. И смотрела она на Света не самым приветливым образом. Впрочем, жесткие, никогда не разглаживающиеся складки в уголках тонких губ показывали - характер у герцогини был не из легких.
   Гарден увлек за собой Света, уступая место другому барону, и, уже подходя к воротам, сказал:
   - Герцогиня Ругана родная сестра твоего знакомца - барона Рагона.
   И словно подслушав его негромкую фразу, совсем рядом глашатай оглушительно закричал:
   - Барон Рагон!
   Два недруга столкнулись в воротах. Барон - он же ближний родич Великого герцога - не глядя попытался отшвырнуть в сторону недоумка, преградившего ему путь.
   Не тут-то было! Взмах его руки наткнулся на железную ладонь охотника, сжавшуюся на толстом запястье, словно тиски. Взгляд Рагона, сразу ставший бешенным, уперся в лицо наглеца. По мере того, как в его глазах проступало понимание, огромные уши наливались кровью. Они будто первыми вознамерились бросить вызов Свету.
   - А мы не гордые, - весело подумал Свет, - мы вполне себе учтивые.
   Легко оттолкнув Рагона в сторону, он с легким поклоном пропустил вперед себя более старшего - барона Гардена. Как и полагалось по франскому этикету. И еще раз столкнулась ладонь Света с мощной фигурой барона Рагона. Придерживая его, словно не давая помешать своему "дяде" выйти из ворот, он огладил изображение солнца на кольчуге недруга. Талисман на груди подтвердил то, что Свет и сам видел сейчас - на Рагоне был волшебный доспех предка. Его рука поднялась в третий раз - непроизвольно, желая сорвать кольчугу с недостойного владельца, а лицо в этот миг стало настолько... неопределенным и предвкушающим, что Рагон уже сам отшатнулся, и даже спрятался за спины стоявших рядом братьев от этого безумца. Видно решил, что предвкушение Света, мелькнувшее в глазах, имеет отношение к их первой встрече.
   Желание в груди охотника погасло так же быстро, как и вспыхнуло - Свет вспомнил, что обещал Гардену не делать ничего противного обычаям франских баронов. Поэтому он догнал старшего товарища, и отправился с ним в маленький лагерь, который уже разбили прислужники. Их встретил Би Рослан, изнывающий от неизвестности - на первое представление поединщика Великому герцогу его не взяли - все по тем же правилам двора.
   Вечером Великий герцог Гельм давал званый ужин в честь доблестных поединщиков - участников турнира. В отличие от  замка Гардена здесь был накрыт не один, а тридцать два стола - по числу владетельных баронов В этом году все они были заняты. Тридцать третий - самый богатый - располагался на небольшом возвышении у дальней стены зала; под гербом герцога. Кроме владетельной четы за этим столом сидели наследник с супругой и двумя малыми детьми и, скромная светловолосая девушка, которая никак не походила на черноволосых и чернобровых франских женщин; хотя бы на ту же Рагону, хмурившую густые брови очень уж старательно. Видимо, кто-то, или что-то успели испортить ей настроение. И Свет вдруг подумал, что каким-то краем причастен к этому. А еще он подумал, что одна из девчонок его родной деревни, десятилетняя Веснянка, которая вместе с родичами покоилась теперь в Русинке, могла вырасти, и стать похожей на эту девушку.
   Шум постепенно заполнил зал; но кубки пока не звенели - Великий герцог не сказал своего слова. Вот слуга наклонился к нему, и герцог что-то  прошептал ему на ухо. Прислужник, одетый побогаче иных баронов, поднял огромный кубок со стола владетеля, и торжественной поступью понес его вдоль столов. А из за спины герцога все тот же глашатай на весь зал возвестил:
   - Именной кубок Великого герцога Гельма князю Русину.
   Негромкие шаги слуги заглушил ропот - бароны перешептывались, пытаясь понять, что за неведомый князь появился на франском пиру. Подобной чести удостаивались до начала турнира немногие; в последние годы - никто. Свет медленно встал, и заглянул в кубок, принимая его двумя руками. Кубок был полон темного вина, и было его там, судя по весу, никак не меньше полведра.
   - Благодарю, Великий герцог, - поклонился он вместе с кубком, - но это вино я выпью в твою честь, и в честь дам (он нашел глазами скромную незнакомку), присутствующих на этом пиру, только после того, как исполню долг крови.
   Бароны недовольно заворчали, а один, очевидно успевший приложиться к кубку еще до пира, заплетающимся голосом спросил:
   - Обет? И как зовут ту красотку, во имя которой ты отказываешься пить из кубка, поднесенного самим герцогом?
   - Как зовут?! - охотник снова повернулся к столу Великого герцога; перед глазами замелькали лица женщин, девушек, которых он нашел лежащими в Большом доме; вспомнил тетю Любашу, сестер, ту самую девчушку, которую по-взрослому звали, - Весна.
   В зале вдруг установилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в огромном камине, где можно было зажарить целого быка. А затем раздался такой хохот, что охотнику показалось - сейчас упадет потолок. Но потолок устоял, а незнакомка вдруг вскочила, густо покраснела и убежала в боковую дверь.
   Свет удивленно посмотрел на Гардена, который единственный, не считая Би Рослана, чье присутствие на пиру этикетом не возбранялось, сейчас не смеялся.
   - Это единственная дочь покойных барона Гина и его жены - знатной славинки. Ей попечительствует Великий герцог. Не знаю, откуда ты узнал ее имя, князь, но не дело так смеяться над бедной сиротой.
   - Так ее тоже зовут Весной? - удивился Свет, не веря в такое совпадение.
   - А ты не знал? - в свою очередь изумился Гарден, - да, ее зовут Весна. Гельм уже четыре  раза пытался выдать ее замуж. И женихи были - как на подбор. Увы - над этой сироткой словно сам рок распростер свою ладонь. Двое из них умерли, а другие вдруг воспылали страстью к странствиям... Потому все и смеются, что приняли тебя за пятого.
   Тут чуткие уши Света услышали, как за соседним столом один из братьев Рагонов с похотливым хохотом сказал:
   - Да, хороша вишенка, да уже четверо сломали зубы, попробовав разгрызть ее. Причем двое потеряли зуб вместе с жизнью.
   Ему ответил старший - владетельный барон:
   - Чтобы распробовать вишню, совсем не обязательно разгрызать косточку - можно обсосать мякоть и выплюнуть.
    Вокруг его стола установилась, быстро распространяясь по залу, тишина - бароны явно не знали: смеяться им, или поносить барона вместе с братьями. Впрочем, последнее было чревато - четверка Рагонов не только была ближней родней Великому князю, но и характер имела весьма драчливый.
   Но Свету было наплевать на все обстоятельства - честь девушки была выше и опасностей и самой жизни. Поэтому он и сказал, не оборачиваясь; достаточно громко, чтобы услышали все:
   - Легко обидеть того, кто не может задать обидчику хорошую порку!
   - Чего?! - взревел Рагон, вскакивая из за стола.
   Братья едва удерживали его.
   - Имеющий уши да услышит! - сам того не желая, охотник вызвал новый взрыв хохота в зале.
    И только увидев налившиеся кровью слоновьи уши барона, понял, что совсем не к месту вспомнил сейчас любимую присказку Би Рослана. А может, к месту. Потому что братья с грохотом отставили тяжелые стулья и направились к дверям, унося за собой гнетущую атмосферу. Тут же вскочила со своего места Великая герцогиня. Она исчезла в той же двери, что раньше Весна, и Свет невольно пожелал девушке не попасть сейчас под горячую руку владетельницы.
   Он тут же перевел взгляд на Гельма и несказанно удивился - Великий герцог смотрел на него с одобрением. Казалось - он сейчас тоже заржет вслед за подданными. Но нет - он лишь незаметно отсалютовал Свету кубком, оказавшимся у него в руке благодаря все тому же пышно наряженному слуге, и отпил добрый глоток вина. Пир начался...
   Свет с товарищами одними из первых покинули пиршественную залу. Практически сразу после того, как ушел поддерживаемый слугой Гельм. Он шел по длинному коридору замка, когда увидел - одна из дверей чуть приоткрылась. Проходя мимо, он задержал шаг и уловил тонкий запах свежести, который больше подошел бы весеннему лугу - настолько он был напоен ароматом первых цветов.
   Охотник толкнул дверь. В полутьме стояла Весна. В ее глазах Свет уловил тревогу.
   - Берегись князь, герцогиня с Рагонами что-то замышляют против тебя!
   - Спасибо за предупреждения, милая девушка, - Свет коротко поклонился, а когда поднял руку, дверь опять была закрыта. Только теперь в ней был зажат клочок ткани. Охотник осторожно вытянул платок и спрятал его на груди - рядом с талисманом. Быстрыми шагами он догнал Гардена и Би Рослана, и подхватил последнего под локоть - старый ученый успел оценить герцогское вино.
   Огромный палаточный лагерь затих  быстро - ведь назавтра были назначены первые турнирные бои. Ночь прошла на удивление спокойно. Свет, несмотря на предупреждение, прекрасно выспался -  их сон охранял Волк. Лишь один раз - далеко за полночь - он было проснулся, когда рядом послышалась какая-то возня. Потом коротко рявкнул пес, раздался приглушенный крик, и шаги, прежде почти успешно маскируемые, быстро удалились.
   Окончательно его разбудил пронзительный рев трубы. Свет сел на сложенном вчетверо одеяле, и вопросительно посмотрел на Гардена.
   - Первый сигнал! - объяснил тот, - со вторым, через час, все поединщики предстанут перед Великим герцогом для жеребьевки. С третьим начнется первый поединок.
   Охотник упруго поднялся на ноги и, как был - обнаженный по пояс - вышел навстречу свежести раннего утра, чтобы умыться у близкого ручья.
   Когда его старшие товарищи показались из шатра, он уже сидел неподалеку, и точил старый харлужий меч Гарденов.
   - Думаю, тебе сегодня больше понадобится копье, - старый барон кивнул на длинное оружие, древко которого Свет недавно изготовил собственными руками.
   - Чует мое сердце, - ответил Свет, - дойдет дело и до него...
   Свет с товарищами быстро позавтракали и, не дожидаясь второй трубы, направились к турнирному полю. Огромная площадка была пока пуста. Лишь поединщики по одному подъезжали к высокой трибуне, где их приветствовал Великий герцог. Гельм был хмур. Может болела голова после вчерашнего, а может от того, что Великая герцогиня не почтила этот праздник воинского духа своим присутствием - сказалась больной.
   - А скорее всего, - подумал Свет, - и то и другое. Однако, хмурится он по необходимости. Глаза-то веселые. А если вон тот прислужник с баклажкой подлечит герцога, праздник точно удастся.
   Тридцать два всадника выстроились шеренгой у трибуны. Перед ними тотчас появился старый дворянин, неизменный распорядитель турниров последние несколько лет. Вслед за ним бароны принесли клятву чести, обещая драться, не нарушая правил. Седой дворянин негромко - но так, чтобы слышали и притихшие зрители - начал называть пары соперников.
   - Барон Шатт и князь Русин, наследник рода Гарденов, - наконец провозгласил он.
   Свет выехал вперед, с любопытством оглядывая первого соперника. Это был невысокий дворянин; уже в летах, но крепкий, закаленный в боях. Через левую щеку тянулся старый шрам, ничуть не портивший мужественного лица. Он открыто улыбнулся охотнику, оглядев фигуру соперника. Свет - в отличие от остальных - был лишен доспехов. Только большой щит  с изображением солнца был приторочен к седлу.
   - Где-то я уже видел этот щит, - пробормотал соперник, еще раз сомнением оглядывая фигуру Света.
   Охотник понял его сомнения - здесь не очень-то любили выходить на бой, не нацепив на себя пару пудов железа. Свет, в общем-то был не против - но... если это будет доспех предка. Молчавший до сих пор Великий герцог оттер губы, поощрительно улыбнувшись слуге, и задал таки вопрос, который не успел сорваться с уст  барона Шатта:
   - Разве в замке барона Гардена не нашлось доспеха для тебя, князь?
   - В замке Гарденов всего в достатке, Великий герцог. Просто я приехал сюда не получать удары, а наносить их, - чуть поклонился Свет; толпа одобрительно зашумела, - впрочем, голову можно и прикрыть - день обещает быть жарким.
   С этими словами охотник вытянул из за пазухи платок, сложил его широкой полосой и обвязал им лоб так, что у правого виска оказался кончик с вензелем, который по видимому был хорошо знаком герцогу. Потому что Гельм звонко расхохотался, и опять подозвал слугу. А зоркий взгляд охотника разглядел, что в полуоткрытом окне донжона появился знакомый тонкий силуэт. Свет выхвалил харлужий меч и отсалютовал им, пустив яркий солнечный луч к этому окну. Все, в том числе и герцог, приняли этот жест как приветствие властителю, и лишь шевельнувшаяся в окне тень показала охотнику - его поняли.
   Начался первый бой. Продлился он до первого удара; гордый победитель под  одобрительные крики толпы поскакал к  своим родичам, ожидая там, когда слуги побежденного принесут доспехи.
   Второй паре пришлось сходиться трижды, прежде чем один из поединщиков не упал. Его унесли под улюлюканье собравшихся зрителей, к  которым он, оправившись от удара, и присоединился.
   В третьей паре на турнирное поле выехал Свет. Легким галопом он направил коня навстречу противнику. Зрители воспринимали стремительно летящего барона Шатта как огромный, нацеленный в соперника, снаряд. Охотник видел каждое его движение; каждый жест. Вот острое лезвие копья нацелилось в незащищенную грудь Света, грозя пронзить ее насквозь. Однако за миг до этого меч, направляемый рукой охотника, плашмя ударил по древку, отводя острие в сторону. Другая рука, продолжая заранее начатое плавное движение, направило тупой конец копья точно в центр сверкающего щита соперника. Удара хватило как раз для того, чтобы барон Шатт, державший в одной руке щит, а в другой копье, а потому отпустивший узду, вылетел из седла. Он  приземлился на утоптанную бесчисленными копытами площадку так, словно продолжал сидеть на коне - с оружием, направленным вперед. Шатт будто намерен был продолжать бой.
    Толпа разразилась хохотом. Из под глухого шлема барона раздавались непонятные звуки. Лишь когда подбежавшие слуги стянули с него доспех, оказалось, что он смеется громче остальных. Удар Света принял на себя щит, а сам барон понес урон лишь в том месте, которое сейчас потирал, покидая поле.
   Следующий бой Свет решил посмотреть. Против молодого поединщика, впервые вышедшего на турнирное поле, выступил барон Рагон. Тактика его была проста - быстрота, сила, натиск. Два копья ударили в щиты одновременно. Но если толстый щит в руке Рагона лишь чуть дрогнул, его соперник - совсем еще юноша - не выдержал удара огромного копья и вылетел из седла, оставшись на земле недвижимым. Потерявшего сознание дворянина унесли на руках.
   Охотник повернулся и ушел, чтобы вернуться только к своей следующей схватке. Еще два противника оказались поверженными схожим образом. Соискателей осталось четверо. Казалось сама судьба повела дело так, что Свет должен был встретиться с Рагоном в решающем бою. Барон свой предпоследний бой провел в привычной манере. Теперь он остался посмотреть, кто станет его противником. Кто знает - может он тоже молил сейчас небо, желая поразить обидчика на глазах высшего франского общества.
   А пока другой соперник - огромного роста барон на столь же громадном коне - проехал вдоль трибун зрителей, бросая в толпу слова, вызывавшие взрывы смеха. Но молодой охотник слушал сейчас не его обидные слова, а Би Рослана, который не пропустил ни  одного боя, и объяснил Свету, что здоровяк проделывал такой трюк перед каждым поединком. Охотник лишь загадочно улыбнулся, услышав последнюю тираду противника, пообещавшего наколоть князя Русина на копье как бабочку, и провезти его вдоль трибун на потеху зрителям.
   Наконец кони взяли разбег, стремительно сближаясь. Между ними оставалось уже меньше двух десятков саженей, когда Свет, меч которого оставался в ножнах, приподнялся в стременах и бросил копье - не вперед, целя в соперника, как все ожидали, а высоко вверх.
   Толпа, взревевшая было в ожидании сшибки, внезапно замерла, и лишь откуда-то сверху послышался слабый вскрик при виде того, как ощерившийся в жуткой гримасе барон нацелил острие в незащищенную грудь охотника. Зрители охнули, и даже Великий герцог, оторвавшийся от своей баклажки, вскочил с места, уверенный, что гигант действительно наколол князя Русина на копье. Вон и острие уже торчит позади спины Света.
   Никто - даже соперник - не заметил, как охотник отклонился в сторону ровно настолько, что острие прошло между его боком и рукой, уже готовой ухватиться за толстое древко. Содрогнулись от удара все - и оба коня, и огромный барон. Лишь Свет, поймав момент, когда конь противника опять рванулся вперед, дернул рукой вверх, поднимая зажатое подмышкой древко чужого копья.
   Барон, державший копье обоими руками, отчаянно сжал коленями конские бока. Не выдержала подпруга, которую дернула в одну сторону лошадь, а в противоположную молодой охотник. Свирепый барон оказался в воздухе, зажимая между ногами седло. Он вдруг задергал ногами, выпуская его. А руки отпустить не решился. Свет так и поскакал вдоль трибун, только теперь вспомнивших, что именно это обещал сделать здоровяк - со своим противником. Трибуны разразились невиданным еще сегодня громом смеха и аплодисментов - и  в этот момент свободная рука Света приняла в ладонь собственное копье, проделавшее путь по высокой дуге. Конь охотника вез возросший многократно груз неровной, прыгающей рысью, отчего бравый барон болтался на своем копье словно тряпичная кукла.
   Лишь когда Свет проскакал почти до края поля, барон все таки сорвался, едва успев откатиться в сторону от копыт. Свет промчался мимо, не оглядываясь, направляясь к небольшой группе своих соратников. Зрители не выдержали и высыпали на поле, свершив небывалое раньше. Они окружили незадачливого поединщика, ошалело переводящего лицо с одного человека на другого. Смех словно волной переместился сюда и обрушился на барона. Прошло немало времени, прежде чем турнирное поле снова опустело, готовое к последней - решающей - схватке.
   Свет сидел на коне, неведомым образом чувствуя, что настал момент, когда враг должен преподнести неприятный сюрприз - тот, о котором предупреждала Весна. На противоположном краю поля показался большеухий барон, сопровождаемый громкими криками: "Рагон! Рагон!", - с того места, где стояли три его брата и обширная свита.
   Охотник вдруг заметил, как распахнулись три окна на верхнем этаже замка - немного ниже того места, где он недавно видел Весну. Не упуская из виду подозрительные окна, он пришпорил коня. Свет увидел торжествующую улыбку на лице стремительно приближающегося Рагона, когда из каждого окна вылетело по три стрелы. Видимо это были лучшие стрелки барона, потому что все они летели точно в цель. Три из них отлетели от непробиваемого щита Владимежа, еще три охотник отразил от своего тела мечом. Увы - защитить коня от оставшихся трех он просто не успевал.
   Конь пронзительно заржал, очевидно смертельно пораженный. Его ноги не успевали перебирать вслед за несущимся вперед телом. Свет словно сам чувствовал, как наливаются тяжестью ноги и останавливается до того бешено бьющееся сердце. Однако предаваться отчаянию было некогда. Стоило ему лишь коснуться ногой земли, и все - барона объявят победителем. Не смертельно, конечно - придется добывать доспехи предка своим способом - подсказанным учением Дао. Но ведь за поединком следили взглядами и чувствами зрители - Великий герцог, Гарден с Би Росланом. Наконец - Весна!  И охотник принял единственное правильное решение. Уже готовый соскочить с практически умершего коня, он послал в грудь торжествующего противника копье. Послал вместе с проклятием, и извинениями перед доспехом предка. Ведь впервые после боя с Иджомахом Свет вложил в бросок всю свою силу. И она пробила толстый щит барона, клюнула в  волшебную сталь кольчуги Владимежа, по которой и растеклась, снося наземь Рагона. Там он и замер, чуть ли не раньше Света коснувшись земли - с обрывком уздечки в руке. Его лошадь, громко заржав от боли в порванных сталью щеках, унеслась с поля, широкой дугой обходя бросившихся наперерез прислужников.
   На поле тут же выскочили три брата Рагона, оградив лежащего барона от Света, уже стоявшего рядом с обнаженным мечом. Рагон зашевелился и тяжело сел, оглядывая все вокруг мутными глазами. Его взгляд остановился на охотнике, вид которого словно придал ему силы. Он вскочил на ноги, вытягивая из ножен свой меч. Обойдя братьев, он остановился напротив Света и вонзил клинок в землю.
   Рядом с охотником тут же оказался Гарден:
   - Он вызывает тебя, князь, на смертный бой. Если только ты не принесешь ему извинения, и не признаешь себя побежденным.
   - Разве с этим человеком можно биться в честном поединке? - повернулся к нему охотник, показывая на лежащего рядом мертвого коня, - подлую змею можно удушить и голыми руками.
   Рядом с мечом Рагона вонзились в поле еще три меча. Три его брата тоже вызывали на поединок врага. Свет знал - это против всех правил. Но лишь усмехнулся, поглядев на  висевшее высоко над горизонтом солнце и повернувшись к Гельму.
   - Великий герцог, - чуть поклонился он, - твои подданные успели проголодаться.
   Рагон усмехнулся, очевидно подумав, что противник ищет предлог к отмене, или хотя бы отсрочке боя; а Свет продолжил:
   - Поэтому я, пожалуй, убью всех четверых сразу.
   По трибунам прокатился шум, а герцог отложил в сторону свою баклажку:
   - Это лучшие рубаки среди моих дворян, князь Русин!
   - Ну что ж, - пожал плечами Свет, - если они тебе так дороги, я не буду убивать их. Но клянусь - после боя они станут намного красивее.
   Все братья были отмечены фамильной "гордостью", и сейчас она побагровела, стремительно наливаясь кровью. Остатки ее заполнили их лица - так что охотника, протянувшего к ним свой меч, встретили смертельные враги, заполненные яростью. А ярость, как учил мастер Ли, плохой помощник в бою.
   Однако Рагоны действительно были знатными рубаками. Да и привыкли, очевидно, сражаться вместе. Вот они стремительными тенями бросились к Свету, окружая его, и обрушивая сразу четыре меча в то место, где он только что стоял. Однако охотник был уже вне круга. Его меч сверкнул молнией, пуская зайчиков по рядам зрителей. Шлем одного из братьев обиженно звякнул, и отлетел далеко в сторону. А меч, не останавливаясь, совершил сложные движения, чуть не приглаживая череп бойца острым харлугом. Младший из Рагонов дико закричал, теряя свои приметные уши и зажимая ладонями те места, где они только что красовались.
   Его крик еще не затих, а Свет уже стоял за спиной второго брата, и повторял хирургическую операцию. Третий брат встретил противника лицом к лицу, но это недолго помогало ему сохранять прежний вид. Меч, а следом и шлем улетели так же далеко, как предыдущие, и на землю упали еще два кусочка человеческой плоти.
   Охотник повернулся к старшему брату - барону - который крепко держал в руках огромный меч.
   - Лучше я умру! - крикнул он в лицо врагу.
   Барон бросился на Света, нанося сокрушительный удар двумя руками. Попади он по плоти, и на землю упали бы две половинки охотника. А так - Рагон едва не выпустил оружие из рук, проваливаясь вперед. А когда он повернулся к Свету, его меч обреченно опустился к земле. Потому что Рагон понял - ни  он, и никто другой не сможет противостоять той стене стали, которая сейчас выросла напротив него. Зазвеневшую на поле тишину нарушал лишь свист воздуха, рассекаемого харлугом.
   Толпа, ставшая наконец единым организмом, восхищенно простонала, когда из этой стены вылетел клинок, сбивший с головы Рагона шлем. Еще два раза к небу унесся пораженный стон, и барон действительно стал красивее.
   Только теперь Свет появился перед изумленными зрителями и Рагоном. Ему он и сказал:
   - Брось меч, или я сделаю тебя еще красивее.
   Неизвестно, что представил себе старший барон, но он просто раскрыл ладонь, и клинок, обиженно звякнув, оказался на земле.
   Он долго смотрел в глаза Свету, словно пытаясь навсегда впитать в себя образ врага. Ясные голубые очи выдержали этот недобрый взгляд. Лишь одно сейчас беспокоило невозмутимого охотника - он думал, что скорее всего зря оставляет в живых смертельного врага. Но схватка уже закончилась, а рубить клинком поникшую голову, уподобляясь палачу, Свет... в общем, на глазах Весны этого он делать не стал.
   Барон наконец повернулся, и пошел, сгорбившись от невидимой ноши, к своим людям, где уже оказывали помощь его братьям.
   - Стой, - прозвучал сзади негромкий голос.
   Барон сгорбился еще сильнее и остановился.
   - Кольчуга, - прозвучал приказ.
   Рагон - так же не глядя на Света - начал стаскивать с себя доспех, стараясь не задеть его острыми внутренними крючьями раны на голове. Тихо звякнув, кольчуга сложилась на песке, обращая к солнцу его меньшего собрата.
   Барон не услышал, как подошел охотник, и лишь по мелодичному звучанию колец кольчуги понял, что самый почетный из трофеев рода Рагонов наконец сменил хозяина. Громко скрипнув зубами, он зашагал дальше, не видя, как счастливый Свет гладит рукой нагрудник, убеждаясь, что светлый металл действительно не получил никаких повреждений от страшного удара. Он еще раз попросил прощение за этот самый удар.
   Свет шагнул в противоположную от братьев сторону, не глядя, как немногочисленные слуги Гардена бросились подбирать мечи. Это был первый шаг охотника к следующей части наследства предка.




















Глава 10. Корона рагистанских шахиншахов
   Огромная чаша ристалища гудела, дожидаясь выхода шахиншаха. Без него не начинался первый акт драмы, которая должна была разыграться на небольшой круглой арене, окруженной высокой - в шесть человеческих ростов - решеткой. Ристалище - созданная природой на окраине столицы Рагистана котловина - раньше была представлена в виде трех крутых высоких склонов, окружающих маленькую и круглую, как блюдо, поляну. Четвертый склон, рукотворный, появился тогда, когда шахиншах Нусрат выбрал это место для воплощения своей страсти.
   В обычные дни внутри искусственной горы можно было услышать рев диких зверей и мучительные стоны невольников. Сейчас же эти звуки заглушал мерный гул толпы, густо усеявшей склоны, облагороженные скамьями. Сегодня здесь собрался почти весь Шахрихан
   Прямо напротив ложи шахиншаха, за высокой решеткой, сидел Свет. Тоже ожидая выхода монарха, он вернулся мыслями на месяц назад - к тому дню, когда  стал победителем турнира франских баронов.
   Вечером, на праздничном пиру, Великий герцог преподнес Свету королевский подарок. Он конечно знал, что его супруга причастна к покушению на охотника. Поэтому  встал с кубком в руке, дождался, когда в зале стихнет шум и обратился к юному охотнику:
   - Князь Русин. Ты сегодня остался без коня. Негоже победителю турнира возвращаться домой на какой-нибудь кляче. Я дарю тебе скакуна из моих конюшен - выбирай любого.
   Вдоль установленных рядами столов прокатился гул одобрения и зависти - Великий герцог владел лучшими скакунами в землях франов. Свет сдержанно поблагодарил герцога - он до сих пор считал, что лучше собственных ног ничего нет. К тому же сейчас его больше занимала судьба Весны. Он понимал, что мстительная герцогиня Ругана не оставит теперь в покое сироту. Охотник собрался было обратиться к Гельму с просьбой приглядеть за девушкой, но вовремя вспомнил, что барон Гарден обещал сделать это сам. Бароны, часть из которых собралась было уехать вечером, остались, чтобы утром полюбоваться на табуны Великого герцога.
   Огромный табун заполнил практически все турнирное поле. Он волновался, согнанный сюда с летних лугов. Разбежаться лошадям не давали не столько табунщики, сколько их собственный вожак. В глаза сначала бросалась необычная масть скакуна. Весь черный, конь потрясал на скаку длинной белой гривой и таким же белоснежным хвостом. И только потом становилось понятным, почему он стал вожаком - он победил во многих турнирах, не уступавших по кипевшим на них страстям баронским. Мощное телосложение вожака скрадывалось строгой пропорцией линий и  изяществом бега. Свет невольно залюбовался скакуном. Великий герцог пояснил:
   - Это Орлик, мой лучший скакун. Отличный производитель. Увы - под седлом он не ходит, потому что не родился еще тот человек, который смог бы объездить этого коня. Уж на что у меня опытные объездчики - и они отступились.
   Собеседники подошли к табуну. Орлик, словно чувствуя необычность момента, вдруг оказался рядом с ними. На полном скаку конь приблизился  к небольшой группе людей, возглавляемых герцогом и Светом. К ним уже в панике бежали табунщики, понимающие какие кары падут на всех без исключения, если хоть один волос упадет с головы Великого герцога. Но конь остановился практически вплотную перед сиятельными особами - в двух саженях, не больше. И потянулся оттуда к Свету, к его груди, на которой был спрятан талисман. Он словно  желал припасть к источнику свежей воды, но не решался сделать последний шаг. И тогда Свет сам шагнул вперед. Он подошел к коню вплотную, так что скакун все таки ткнулся теплой мордой в его грудь. Орлик медленно задрожал, трепеща перед силой, которую не дано было уловить простому смертному. А Свет неожиданно для всех зашел сбоку и плавным движением оказался на спине Орлика. Скакун застыл - почти так же, как люди вокруг. Но если герцог, бароны и табунщики застыли телом, то коня у  словно замерла душа - если она, конечно, есть у животных.
   - У этого точно есть, - подумал Свет, несильно хлопая по скакуна шее.
   Этот негромкий звук вернул к жизни и людей, и Орлика. Бароны зашумели, а конь попытался всхрапнуть, и даже взбрыкнуть; подкинуть зад и сбросить всадника на землю. Раньше ему это удавалось. А сейчас  невидимая сила, исходившая и от талисмана, и от самого охотника заставила Орлика послушно побежать по кругу, демонстрируя безупречную иноходь.
   Герцог  вздохнул. Он повернулся к свите, изобразив огорченную физиономию. Но глаза его были довольными - чем-то ему этот князь понравился. Может тем, что тот устроил взбучку семейке Рагонов, родством с которыми Великий герцог давно тяготился. Орлик остановился, повинуясь лишь легкому движению ноги нового хозяина ровно в том месте, откуда начал свой бег. Именно хозяина; заговори сейчас конь - он назвал бы молодого охотника именно так.
   Герцог, по прежнему изображая на лице великую скорбь, велел принести сбрую, достойную такого коня, и подмигнул Свету  как-то особенно хитро. Как именно охотник понял, когда уже прощался с Великим герцогом.
   - Приведите Орлицу, - велел вдруг тот.
   Свет едва не начал протирать глаза при виде необычной картинки, что предстала вдруг перед ними. Двое конюхов вели еще одного коня. Точнее кобылу - полную противоположность вожака. Это что касается масти. Ослепительно белая, она отгоняла мух длинным черным хвостом, и потрясала гривой того же цвета. А сложением  была еще грациозней Орлика. В ней, может быть, не было такой мощи, но в том, что она была выносливой и сильной, сомневаться не приходилось. А еще - она была не такой дикой - вполне объезженной и послушной. Стоя рядом, эти кони представляли две ипостаси прекрасного в природе - лед и пламень; день и ночь.
   - Ты забираешь лучшее, что у меня есть, -  Великий герцог сокрушенно вздохнул  и улыбнулся еще хитрее.
   Он смотрел за спину Свету, и тот стремительно повернулся. Рядом стояла уже собранная для похода Весна. Поймав взгляд охотника, он мило покраснела и потупила собственный. Однако губы ее были упрямо сжаты - девушка было решительно настроена покинуть опекуна.
   Свет перевел изумленный взгляд на Гардена.
   - Ну, - протянул не менее хитро улыбавшийся барон, - я такой же родич Весне, как и Гельм. Почему бы ей не погостить теперь у меня?
   Вот так получилось, что в древнем замке Гарденов охотник, отправляясь за шлемом, оставил всех, кто стал близким для него во всем  подлунном мире. Уже простившись с друзьями, с Весной, светившейся от счастья, он присел рядом с Волком. Охотник обнял его за страшную голову и надолго замер, шепча ему что-то на ухо. Затем Свет поднялся и схватив его за жесткий загривок, подтолкнул  к девушке.
   Волк подбежал к Весне и сел у ее ног, показывая своим грозным видом - тому, кто посмеет даже косо посмотреть на нее, не поздоровится.
   Наконец Свет выехал из замка и поскакал на крепком гнедом коне в направлении родной земли Би Рослана. Орлик тоже остался у Гардена, потому что Свет не мог знать, какими путями, и как ему придется возвращаться. Охотник выбрал довольно необычный способ, чтобы поскорее добраться до цели. Пустынные окраинные земли славинов он проскакал, минуя города и крупные поселки. Так же и в Хурасане он смог легко избежать редкие отряды стражников. Единственно - кто мог помешать ему - это шайки разбойников, которых и в славинских землях, и в Хурасане хватало. Но на добро этого одинокого всадника почему-то никто не позарился - на свое счастье.
   Иное дело Рагистан. Это государство славилось жестокими порядками и многочисленной стражей. Дороги кишели конными патрулями. Свет не хотел ехать вперед, устилая землю трупами государевых людей -  а большинство стражников честно выполняли свой долг - так как они понимали его, и как их направляли законы Рагистана. Потому там, где не помогали сила и выучка, могло сойти обычное нахальство. Точнее, необычное. Еще в замке старого барона он спросил Би Рослана:
   - Есть ли в Рагистане человек, которого народ боится столь же сильно, как своего властителя?
   - Есть,  -  историк побледнел даже здесь, вдали от родины, - это начальник тайной стражи Журивой. Шахиншах только показывает пальцем: "Этот человек мне не нравится!". А хватает его, пытает и убивает именно господин Журивой. Не счесть числа жертв этого зверя в образе человека. Говорят каждый несчастный, попавший в подвалы тайной стражи, проходит через его руки. Но это, конечно, неправда. Небо дало одинаковые дни и ночи каждому, а через эти подвалы прошли тысячи...
   Завидев первый пограничный патруль рагистанцев, Свет направил коня прямо к нему. Остановившись в десятке саженей от группы вооруженных всадников, он определил старшего в ней и махнул рукой, властно призывая его к себе. Жест этот был подмечен у Великого герцога Гельма и сейчас он сработал. Командир всадников помедлил, но все таки подъехал, бросив несколько слов подчиненным.
   - Я везу сведения, что великому шахиншаху грозит опасность, - сказал Свет, убедившись, что командир говорит на дуганском языке.
   - Говори!
   - Я скажу об этом только Журивою.
   Бравый кавалерист отшатнулся вместе с конем, едва не свалившись с последнего. Только последний безумец мог светлым днем в присутствии свидетелей назвать грозное имя столь непочтительно. А может незнакомец имел на это право? Не важно, что он не свяжет и двух слов по рагистански. Главное - он держится достаточно уверенно для того, чтобы требовать особого к себе отношения.
   Стороны немного поторговались. Командир хотел отправить  с человеком и вестью, которую он нес всесильному начальнику тайной стражи, половину своего отряда; Свет соглашался только на двоих. В результате уже через полчаса охотник скакал в направлении столицы Рагистана в сопровождении четырех всадников. И скачка эта была не в пример быстрее, чем по землям славинов и Хурасана. Потому что в руках  старшего этой четверки на небольшом древке трепыхался на ветру треххвостый бунчук - знак весьма важного сообщения. И если до границы Рагистана Свет добирался целых три недели, то до стен Шахрихана - практически то же расстояние по карте - кони домчали всадников за четверо суток. Короткий сон в постоялом дворе, свежие лошади (вот почему Орлик остался в замке) и опять безумная скачка.
    Стражники вымотались уже к третьему дню. А Свет только поторапливал их, такой же свежий и невозмутимый. Они беспрепятственно промчались в ворота Шахрихана, которые распахнулись настежь, как только стражники рядом с ними увидели бунчук, и помчались - не к дворцу повелителя, а к мрачному зданию тайной стражи, которое горожане старались обходить стороной. Также вихрем они проскакали мимо нее, провожаемые взглядами стражников, всегда готовых выполнить приказ таинственного Журивоя. Промчались, потому что старший успел таки заметить, что лошадей по-прежнему пять, а всадников осталось только четыре. Незнакомец с ясными голубыми глазами исчез, растворившись в хитросплетении городских улочек вместе со своими припасами.
   Кони остановились только за пределами города - там, где стражники противоположных ворот не могли рассмотреть, как старший снял с древка бунчук и спрятал в большой подорожной сумке. Назад эта четверка ехала неторопливо, восстанавливая силы в каждом дворе, что попадался им на пути. А командир, выслушав сообщение старшего через десять дней, лишь кивнул головой, соглашаясь, что его помощник поступил совершенно правильно. Ни сам командир, ни его помощник не были так глупы и наивны, чтобы поинтересоваться у тайной стражи, добрался ли голубоглазый незнакомец до грозного Журивоя.
    Так что появление Света в городе рагистанских владык никто не зафиксировал. Он легко затерялся в Шахрихане, одетый так же, как большинство его жителей. Спустя два дня толпы шахриханцев потекли к ристалищу. Охотник уже разведал все вокруг; главное - пути отхода. Он понимал, что возможность добраться до шлема у него будет лишь одна. Можно, конечно, попытаться пробраться во дворец - скорее всего попытка была бы удачной. Недаром же в учении Дао искусству оставаться невидимым уделялось так много внимания. Но там, во дворце - Свет был уверен - на каждом шагу стоят стражники. Что же, всех их убивать? Да и шум получится изрядный. А охотнику  нужно было только одно - шлем Владимежа.
   Наконец заревели трубы - длинные, расширяющиеся к концам. Свет не видел сейчас лиц трубачей, только самые кончики их инструментов. Но был уверен - их щеки надулись и побагровели, а глаза готовы были выскочить из глазниц; настолько громкими и нестерпимыми уху были эти звуки. А рагистанцы ничего - даже начали улыбаться в предвкушении зрелищ. И первым было - явление  народу владыки.
   Зрители взревели, заглушая звуки труб - на своем балконе, выдвинутом за пределы высокой решетки, показался Нусрат. Ложа была устроена столь искусно, что даже собственные стражники, которыми был густо усеян этот сектор ристалища, не могли достать шахиншаха стрелами. Свет, конечно, мог его поразить с противоположной стороны стрелой; или даже молнией Дао. Но лук со стрелами и другим вооружением был надежно спрятан в развалинах бедняцкого квартала,  терять же сейчас молнию, в уверенности, что труп шахиншаха, а вместе с ним и корону унесут в неизвестном направлении, было бессмысленно. А корона - вот она, совсем недалеко. Острые глаза охотника разглядели сквозь бесчисленные каменья и луковку зеленградского храма, и острое навершие, увенчанное совсем уж нереально большим алмазом.
   Кроме самого шахиншаха в ложе находилась женщина, чье лицо скрывала густая вуаль - его жена; мальчик - наследник короны и еще один высокий худой мужчина, внешне почтительно стоящий за тронами. Свет не стал обращаться к сидящим рядом рагистанцам, чтобы узнать, кто этот человек. И так было понятно, что чести быть рядом с шахиншахом  мог удостоиться только начальник тайной стражи. Позади него, у самых дверей ложи смутно угадывались еще два грузных силуэта - охрана владыки.    Шахиншах повернулся к стоящему за спиной, сказал ему что-то очень коротко. Скорее всего что-нибудь вроде: "Можно начинать".
   Потому что тот высунулся вперед, явив зрителям худое хищное лицо. Он перегнулся через высокие перила, ограждавшие стенку ложа от арены, и что-то выкрикнул вниз - туда, где тотчас умолкли трубы. На мгновенье сверкнули его жестокие глаза и изогнутый, словно у орла, нос.
   Тут же заскрипела железная дверь - там, где большой рукотворный холм скрывал хозяйство ристалища.
   Четверо вооруженных стражника выволокли две связанные жертвы. Из поставили на ноги перед ложей - почти совсем рядом с тем местом, где сидел Свет - и сноровисто распутали тугие узлы веревок. Затем воткнули перед поединщиками почему-то только один меч, и поспешно удалились. Жертвы принялись растирать онемевшие члены. Охотник поначалу рассмотрел необычное оружие. Это был короткий меч, явно из не очень качественной стали, да еще изготовленный в невиданной раньше Светом форме. Начинаясь от гарды узким лезвием, он расширялся к окончанию так широко, что при желании им можно было заслониться от стрелы - кто это умел, конечно. Затем лезвие резко сходилось в острие.
   Только потом Свет перевел взгляд на жертвы, и едва не вскочил с места. Перед ним - на расстоянии двух саженей - стояли знакомые разбойники. Седая полоса на гриве спутанных волос первого и квадратная фигура второго не оставляло сомнений - на арене стояли Седой разбойник и его помощник. Неведомыми для охотника путями два разбойника попали в Шахрихан. Они должны были принять на его глазах мучительную смерть, ибо еще раз скрипнули огромные ворота и в них скользнули две гибкие и смертельно опасные кошки. Тигр и тигрица - полосатые людоеды - оказались еще громаднее, чем представлял себе охотник, разглядывая древнюю гравюру в подвале обители Дао.
   Потянувшись, огромные кошки в несколько прыжков оказались прямо напротив ложа шахиншаха, давая ему возможность получше рассмотреть гибкие фигуры. Под шкурами перекатывались стальные мускулы, а особенно впечатляли громадные клыки, которые хищники явили зрителям, распахнув пасти и облизнувшись.
   Как тут же узнал  Свет из разговоров соседей-рагистанцев, эти звери были любимцами Нусрата; дело свое знали, и загрызли уже не одного несчастного, вдоволь наигравшись с жертвами на потеху владыке и остальным зрителям. Кошки наконец повернулись и увидели разбойников. Седой разбойник, только теперь очнувшись от механического растирания рук, шагнул вперед и выхватил из песка арены меч. А его товарищ застыл на месте, очевидно смирившись с судьбой.
   Один из хищников помчался к разбойнику громадными мягкими прыжками. В три прыжка тигр преодолел половину арены; четвертый прыжок - самый мощный - должен был накрыть седого крестника Света всесокрушающей плотью. Однако его смяла, прервала невидимая преграда. Огромный зверь, не долетев до намеченного места, упал плашмя и, обхватив, словно человек, усатую морду лапами, начал кататься, подняв по арене вихри песка. Постепенно его движения замедлились, и тигр, в последний раз мяукнув, как обычный домашний крысолов, замер, проведя страшными когтями глубокие борозды в песке.
   Лишь очень зоркие глаза могли разглядеть почти невидимую трещину в черепе тигра - там, где остановилась молния Дао. Она произвела в нем сокрушительные разрушения, прервав связи мозга с остальным телом, а значит, и саму жизнь. Пораженные зрители не заметили, как Свет вскочил со своего места и, раздвинув широкими плечами двух вооруженных стражников, буквально взлетел на решетку. Основной задачей этих воинов было сталкивать древками жертвы, когда те пытались скрыться от хищников на решетки. Разве могли они помыслить, что кто-то по собственной воле проделает этот путь в обратном направлении?
   Но разве мог помыслить охотник, что люди, плененные им, примут мучительную смерть в когтях хищников - на глазах обезумевших от запаха крови шахриханцев?
   Потому он и спрыгнул мягко на песок арены; и встал перед Седым охотником,  протянув назад руку за мечом: "Дай!"
   - Свет?! - удивился разбойник, называя имя, которое запомнил навсегда.
   - Сегодня вы не умрете, - обернулся к нему молодой охотник, все так же протягивая ладонь за оружием.
   И Седой разбойник без колебаний вложил в эту ладонь рукоять меча. Свет махнул крест накрест, проверяя баланс оружия. Меч, несмотря на необычность формы, слушал руку беспрекословно. Точнее - это рука так быстро привыкла к мечу. Рука, в которой любой предмет становился смертельным оружием.
    К ним медленным шагом направилась тигрица. Остановившись у мертвого царственного друга, он потрогала его тело лапой и так же жалобно мяукнула. Потом  взгляд ее сузившихся глаз остановился на фигуре охотника. Неведомым; не подвластным людям чувством она поняла, что перед ней стоит виновник ее бед. Впрочем, чутье зверя этим и ограничилось. Будь иначе, тигрица забилась бы сейчас в дальний от охотника угол арены, а еще лучше - билась бы могучим телом в железные ворота, требуя пустить ее внутрь, подальше от страшного двуногого противника.
   Вместо этого она, как прежде тигр, прыгнула - раз, и второй, и третий. Четвертый должен был свести в схватке двух смертельных врагов, но тигрица лишь полоснула когтями воздух - охотник сместился в сторону ровно настолько, чтобы страшное живое оружие не смогло достать его. Но тигрица не остановилась - ведь впереди стоял еще один человек - Седой разбойник; за ним еще один.
   Разбойники побледнели - Свет прекрасно видел это - но не сделали даже малейшей попытки увернуться от зверя. Может, они были уверены в словах Света, обещавших им сегодня жизнь? А Свет действительно не бросал слов на ветер. Следующий прыжок тигрицы, который должен был прервать жизненный путь Седого разбойника, сам был прерван - самым безжалостным образом. Ноги охотника упирались в песок: вся фигура была напряжена до предела, а руки держали хищницу за хвост - длинный и пушистый. Тигрица рухнула на землю, исторгнув из глотки дикий мяукающий вопль - боль у основания хвоста была нестерпимой. Свет, ощутив лицом дуновение пролетевшей мимо в прыжке тигрице, успел намотать кончик хвоста на ладони. Меч он успел сунуть все в тот же песок, и теперь одним движением освободил руки, чтобы тут же запрыгнуть на спину хищнице.
   Трибуны взревели - многие теперь не были уверены, что тигрица победит. Хищница в гневе обернулась - точнее попыталась сделать это. Еще раньше она хлестнула и себя, и "всадника" роскошным хвостом. Увы - на месте пушистого продолжения тела сейчас  наливался кровью недлинный огрызок, напоминавший крысиный отросток. Само же полосатое одеяние валялось сейчас на песке, откинутое руками Света к морде ее погибшего друга.
   Хищница подняла морду к трибунам, словно с болью и яростью вопрошала у зрителей - какой особо изощренной смерти заслуживает этот безумец, лишивший ее хвоста, и оседлавший сейчас тигрицу с голыми руками вместо оружия? Симпатии беснующейся толпы вновь метнулись на ее сторону. Хищница была готова крутнуться по песку, размазывая и срывая с собственной спины нахала. Но Свет уже вскинул над затылком, так удачно подставленным тигрицей, кулак. Оружие, способное дробить камни, оказалось столь же беспощадным для костей.
   Охотник ударил все же не по черепу - по позвонку, с которого начинался могучий хребет зверя. И этот, и соседние позвонки разлетелись на куски, размазывая внутри тела спинной мозг. У этого хищника наоборот - голова еще тщилась подать громадному тело команду, но плоть уже не слушалась никаких команд. Еще раз взметнулся кулак, и мучения тигрицы прервались.
   Толпа бесновалась. Крики рагистанцев спугнули с окрестных деревьев тучу ворон, которым арена принадлежала после боев. Иное дело шахиншах. Он явно был недоволен, что взявшийся неведомо откуда чужак посмел лишить жизни его любимцев. Свет успевал следить и за ним, и за многочисленными стражниками, окружившими арену, и натянувшими сейчас луки. Они ждали приказа. И приказ последовал - совсем не тот, которого ждали и Свет, готовый отпрыгнуть в сторону, и лучники.
   Нусрат опять подозвал своего грозного слугу.  Переведя взгляд с дерзкого охотника, он отдал Журивою очередную команду. Опять тот же крик вниз, распорядителю, и очередное скрипенье железных ворот.  Земля дрогнула. На арену, щуря подслеповатые глазки на солнце, оказался огромный серый зверь, чью морду "украшал" длинный страшный рог.
   Этот зверь не стал демонстрировать стати царственному хозяину - видимо еще не освоился на ристалище. И действительно, привезенный за немыслимые деньги из глубин Черного континента носорог сегодня впервые был выпущен на арену. Нусрат желал, чтобы даже память о дерзком поединке была втоптана в песок ристалища. И огромное животное вполне могло сделать это. Охотник ощущал, как дрожит основание арены в такт каждому шагу ног зверя, напоминавших столбы. А разбойников на пути носорога уже не было. Видимо, они посчитали, что копья стражников не так страшны по сравнению с  острым рогом четвероногого чудовища, и сейчас сидели на самой верхушке решетки. Часть лучников тут же перевела свое оружие на них, но тоже медлила, ожидая команды.
   А команды не было. Было только жгучее желание шахиншаха увидеть смерть незнакомца. Вот носорог остановился. Повернувшись на месте, он увидел Света. Гора мяса и костей; жил и крови, закованная в непробиваемую броню шкуры, собранной в складки, начала движение. Сначала медленное, оно перешло в скачущую рысь, от которой охотник легко ускользнул. А носорог так быстро поворачивать не умел. Он конечно начал поворачивать голову вслед за ускользнувшим противником, уже стоящим посреди арены, и поигрывающим мечом. И туловище тоже приготовил к повороту - даже начал это движение. Но тут на его пути оказалась решетка - не такая надежная, как показалась и стражникам, и зрителям, в ужасе вскочившим со своих мест. Первые ряды уже ломились наверх, когда чудовищный бок носорога все таки задел решетку. Железная преграда выдержала, но охотник успел отметить, как этот удар буквально снес с верха ограды разбойников - прямо на головы удиравших без оглядки рагистанцев. Единственное, что оставалось сейчас перед решеткой - копья стражников, бежавших в панике вместе с толпой. Охотник успел заметить, что оба разбойника, увлекаемый толпой, бегут по рядам  вверх. А потом его внимание переключилось на носорога. А тот отвлекся - на тела хищников. Принюхавшись шумно, так что услышали наверное и верхние ряды зрителей - на тех трибунах, что избегли потрясений - он вдруг взъярился. Очевидно запах крови ему не очень нравился. Носорог устроил страшный танец на арене, превращая  переломанные и истертые в кашу кости и внутренности с мышцами тигров в мешанину.
   Этот танец был очень недолгим; ярости чудовища он явно не утолил. Теперь на арене был только один объект, на который он мог выплеснуть свою ярость. А Свет уже имел свой план. И согласно этого плана он сейчас стоял спиной к ложе шахиншаха, следя за каждым движением носорога. Вот его расслабленное тело напряглось - чудовище начало разбег, опуская страшный рог к земле. Казалось, еще мгновение, и охотник будет нанизан на этот рог, словно кусок мяса, приготовленный для запекания в жаре костра - на очищенную ветку. Однако трибуны еще не исторгли стон восхищения и ужаса, а молодой охотник уже легко вспрыгнул на этот рог, пробежал и по нему, и по лбу, и по заплывшему толстым слоем жира загривку, и - совсем немного - по хребту. Он бежал так, словно под ногами была ровная арена ристалища; так же легко он повернулся, и наклонился вперед, вонзая меч между двумя складками шкуры на холке чудовища. Неизвестно, почувствовал ли четвероногий гигант боль, но ход он явно прибавил. И направлен этот бег сейчас был на толстые столбы, поддерживающие над ареной ложу шахиншаха. Теперь Нусрат с ближним окружением вскочил в панике на ноги. Но отскочить назад он не успел; все внимание и его, и многочисленных зрителей было приковано к храбрецу.
   А Свет опять отступил - уже спиной вперед - по хребту носорога. Короткий разбег, и охотник взвился вверх. Пятка его правой ноги в эти мгновения стала тверже стали, из которой был изготовлен короткий меч. Она и вколотила острое лезвие в толщу плоти носорога, пробивая и шкуру, и толстый слой жира и то жизненное русло, что двигало огромным носорогом все годы его жизни - сначала на равнинах родной Караханы, потом в тесной клетке в трюме корабля, а затем уже здесь, на ристалище. Широкое лезвие пронзило позвоночник между третьим и четвертым позвонком, и носорог так и не добежал до столбов. Его передние ноги подкосились, но прежде вверх в последнем, уже неосознанном усилии, взметнулся к верху страшный рог.
   На его кончике уже находилась другая нога охотника - тоже подобная стальной пружине - и также сработавшая, когда рог дернулся вверх. Полусогнутая нога распрямилась в верхней точке этого движения, и понесла Света столь мощно и высоко, что он без труда перелетел через решетку, смахнув уже за ней на пол побледневшего Журивоя. Десятки стрелков, находившихся на ристалище с единственной целью - обеспечить безопасность рагистанского властителя - с этой задачей не справились. Они лишь проводили взглядами короткий полет.
   Сам шахиншах  тоже не успел проследить этот полет человеческого тела. Свет не остановился - побежал дальше, к охранникам - и уже там окончательно лишил Нусрата охраны. Два огромных стражника - лучшие, самые доверенные телохранители шахиншаха, закованные в броню - сейчас тянули шеи в тщетной попытке понять, что же столь необычное подняло небывалый шум на трибунах. Реакция отборных бойцов была отменной. Тонко запели, вылетая из ножен, острые сабли. Но и только. Огромные рогатые шлемы, призванные наводить страх на окружающих, вдруг оказались в руках охотника. В каждое ладони было по рогу - от каждого шлема - и эти ладони свелись с такой силой, что головы внутри толстых железных шлемов бултыхнулись, словно  желтки в куриных яйцах, и глаза стражников закатились. Если бы не железо, у Нусрата стало  бы на двух стражников меньше.
   Оба шкафоподобных железных монстра человеческого рода с грохотом повалились на деревянный пол, открывая взгляду Света засов, которому мог позавидовать его собрат в темнице Великого князя Ольгина. Убедившись, что подмоге шахиншаху с этой стороны не дождаться, Свет вернулся к Нусрату. Его супруга была в глубоком обмороке; а может, искусно  имитировала его. Сам шахиншах, который в отличие от отца и деда имел только одну жену, предаваясь единственной страсти - кровавым зрелищам - даже не глянул на нее. Он дрожащими руками пытался вынуть из ножен кривую саблю, главной особенностью которой было несчислимые драгоценные камни, усеявшую рукоять. Да, такая сабля смотрелась на фигуре шахиншаха просто великолепно, но грозить сейчас она могла разве только самому Нусрату.
   Свет легко вывернул рукоять из слабой руки рагистанского владыки, и чуть нажал на нее. С неприятным звуком сталь переломилась, а в руке охотника осталась рукоять, цена которой была - половина Шахрихана. Поколебавшись совсем немного, Свет сунул ее за пазуху, и содрал главное, для чего проделал долгий путь из замка Гардена - корону рагистанских шахиншахов. Драгоценная мишура тут же отправилась вслед за рукоятью, и перед Светом в первозданной красоте предстал шлем предка.
   Он даже примерил его; что-то мешало. Заглянув внутрь, охотник обнаружил широкую бархатную полосу, закрепленную к подкладке, помнящей тепло князя Владимежа. Увы - череп рагистанского владыки тоже не дорос до статей древнего героя. Содрать эту полосу было делом одного мгновения; вот она уже красуется на лбу Нусрата, заменив корону. А шлем занял свое законное место - по праву наследования.
Повязка бордового бархата сравнилась цветом с лицом Нусрата. Побледневший было от страха повелитель понял, что немедленная смерть ему не грозит, и стал наливаться яростью. Да еще в поддержку ему позади охотника выросла высокая, не уступающая ростом Свету, фигура начальника тайной стражи. Охотник, прежде чем повернуться к нему, ткнул пальцем в повязку, а значит, и в лоб повелителя. Нусрат тут же оказался в собственном кресле, откуда, полуобернувшись, мог следить за поединком двух противников.
   Не было размахиваний саблями и голыми руками; не было захватов и удушающих приемов. Свет и Журивой лишь заглянули друг другу в глаза, и время остановилось. Потому что перед охотником стоял колдун, благодаря своей силе и ставшей вторым лицом государства.
   - А мог бы стать и первым, - скользнула мысль, и Свет не успел понять - чья это была мысль, его собственная, или противника.
   Однако и Свет не был обычным человеком. Пусть он не тренировался, как его теперешний соперник, в колдовских обрядах; не высасывал из несчастных жертв крохи силы, как делал это Журивой. Но за его плечами стояли сплоченные ряды предков во главе с Владимежем; парсийские красавицы, замученные Иджомахом в поисках силы Фардоса. И старцы, мастера Дао, привстали со своих каменных скамей, готовые помочь двенадцатому мастеру. Устрашенный колдун дрогнул, меняясь в лице. Если раньше он хотел подчинить себе волю охотника, то сейчас его единственным желанием было бежать подальше от  этих голубых глаз. Но в глубине мозга родилась и жила мысль:
   - Лишь бы остаться в живых! Пусть он уйдет. Потом посмотрим, как он справится с сотней... даже с полусотней отборных воинов.
   - Посмотрим, - прервал этот внутренний диалог суровый голос, и мозг колдуна взорвался яркой вспышкой, отправляя его в долгое забытье.
   Колдун упал на пол, а Нусрат в своем кресле подпрыгнул от ужаса. Видимо он возлагал на Журивоя особые надежды. Рядом в креслице сидел его сын. Он единственный смотрел на происходящее скорее с веселым интересом. Даже рот открыл, ожидая очередное чудо от пришлого героя.
   Свет сравнил его личико с одутловатой физиономией шахиншаха; перевел взгляд на спящего неестественным сном колдуна.
   - Скорее его можно назвать отцом ребенка, - подумал он, не подозревая, насколько близок к истине.
   Ребенок вдруг рассмеялся, и это вероятно вселило определенные надежды в сердце шахиншаха.
   - Не убивай, - сполз он на колени, - возьми все, только не убивай!
   Он обвел руками вокруг, словно в это "все" включил и жену, и сына. А может, и включил. Но  Свету не было дела до его терзаний. Может, его уже ждала за дверьми стража? Поэтому безжалостная рука поднялась еще раз, и отвесила звучный щелчок по лбу рагистанского самодержца - чуть выше бархатной повязки. Глаза Нусрата закатились, и он занял место рядом со своим главным советником.
   Охотник направился к двери, провожаемый восторженным взглядом наследника престола. Дверь распахнулись настежь; в длинном коридоре его никто не ждал. Подмигнув напоследок ребенку, Свет переступил через недвижные тела стражников и исчез в полутьме коридора.































Глава 11. Меч предка
   Высокий стройный человек в сверкающем шлеме шел; почти бежал по пустыне и никто не сказал бы, что  ему смертельно хотелось спать.
   Трое суток беспрерывного бодрствования под палящими лучами солнца днем и холодными осенними ветрами ночью стало тяжелым испытанием даже для могучего организма Света. Широким кругом двигались, придерживаясь его скорости, три десятка стражников. Они были измотаны не меньше молодого охотника, но то обстоятельство, что двое суток они передвигались вслед за героем последнего ристалища на лошадях, позволяя себе подремать, сейчас уравновешивало силы. Остановись охотник: упади он на песок - упали бы и стражники. Но прежде они связали бы нечестивца, за которым охотились сейчас все вооруженные силы Рагистана.
   Покинув ристалище, Свет до полуночи скрывался а заранее подобранном убежище, где было собрано его нехитрое имущество. По городу шли облавы, и рано или поздно обидчик шахиншаха и грозного Журивоя был бы обнаружен. Уже через полчаса - только придя в сознание благодаря усилиям придворных лекарей, оба грозных мужа уже забыли, что еще недавно они молили небо лишь об одном - остаться в живых. Теперь это была пара разъяренных хищников, в которой доминировал - как считал он сам - шахиншах Нусрат.
   Он брызгал слюной на начальника тайной стражи и орал, потрясая кулаками, изредка прикладывая влажную тряпку ко лбу, где уже налилась синевой огромная шишка:
   - Найти! Найти немедленно, и бросить к моим ногам! Или, - голос шахиншаха стал опасно вкрадчивым, - ты, Журивой, сам окажешься на арене.
   Он топнул ногой, отчего старая корона рагистанских повелителей, срочно отысканная в хранилище, наехала на шишку и заставила Нусрата громко зашипеть от  боли. Голос шахиншаха сорвался на неприличный визг, и колдун, склонивший перед ним голову, мрачно подумал:
   - Сейчас кончить этого индюка, или подождать до...
   Свою мысль он не успел сформулировать до конца, потому что в комнату вбежал другой начальник, распоряжавшийся дозорной стражей. Он отрапортовал:
   - Мой повелитель! Весь город будет обыскан. У ворот усиленные патрули. Нечестивцу не избежать карающей руки шахиншаха.
   Нусрат сузил глаза, словно примериваясь - кого из помощников первым отправить на арену.
   - Хорошо, - неожиданно кивнул он, - назначить за голову  дерзкого награду золотом в ее весе; и за любую весть о нем тоже не скупитесь!
   Поздно ночью Свет дождался, когда стихнут бурлящие улицы Шахрихана и спустился с высокой городской стены наружу. Стены эти, сложенные из больших камней, были для него легким препятствием. Уже скоро он шел по дороге, едва не наткнувшись на пастуха, не успевшего к закрытию ворот, и теперь коротавшего ночь без костра. Его маленькое стадо тоже устроилось под раскидистым деревом; оно вместе с хозяином проводило внушительную фигуру охотника в ночь.
   Пастух не знал, чем закончилось вчерашнее ристалище; он забыл бы про незнакомца, мелькнувшего мимо его стоянки неслышной тенью, если бы не глашатаи, которые на каждом углу предлагали столь высокую награду за любые сведения об обидчике шахиншаха, что пастух не медля направился в дом тайной стражи. К собственному удивлению он уже скоро стоял на городской стене, лаская ладонью в кармане тяжелый кошель с золотом, и показывал самому Журивою, в каком направлении ушел ночной путник. Еще больше он был изумлен, когда его отпустили целым и невредимым.
   На высокой стене не было обнаружено никаких следов, но чувством, непонятным простым смертным, колдун понял, что именно в этом месте покинул город  обидчик. Гуртовщик еще не дошел до ближайшей таверны, где собирался отметить свалившееся на голову богатство, а из городских ворот в направлении, указанном им, уже выезжали двенадцать полусотен конных стражников. Они разъезжались веером, и хоть одна из полусотен должна была наткнуться на нечестивца.
   Свет между тем быстрым шагом удалялся в сторону далеких пограничных гор, намеренно выбрав путь, пролегающий через безлюдные места. Все разнообразие этих мест составляли чахлые кусты и редкие колодцы.
   Фора в целую ночь и утро, которые охотник неутомимо прошел, позволила вееру отрядов распахнуться очень широко. Так что когда капитан Фарад, командир полусотни, увидел далеко впереди удаляющуюся фигурку беглеца, ни справа, ни слева уже не было соседей, у которых можно было просить подмоги. Впрочем, капитан подмоги не жаждал - все немыслимо щедрое вознаграждение за голову беглеца он уже считал своим.
   На его стороне были пять десятков опытных стражников; на стороне добычи - сплетни, что распространили по городу зрители вчерашнего ристалища. Сам Фарад был на службе - патрулировал подступы к городу, и к эти слухам отнесся очень скептически. Однако стать полусотником рагистанской стражи мог только умный и осторожный человек. Поэтому Фарад не послал своих воинов сломя голову за беглецом.
   - Куда он денется? - обвел он взглядом пустую, как стол бедняка, окрестность, - часом раньше, часом позже...
   Он послал вперед первый десяток воинов. Расстояние между ними и охотником быстро сокращалось, и беглец остановился, поворачиваясь к погоне. Вот он стянул с могучего плеча лук и натянул тетиву. Стрелы полетели одна за другой ошеломляюще быстро, и так же быстро и верно падали с коней воины. Капитан неистово закричал:
   - Назад! Все назад!
   Он вдруг понял, что случится, если к беглецу попадет хоть один конь. К счастью Фарада, и к великой досаде Света кони были достаточно хорошо приучены к строю. Оставшиеся невредимыми двое стражников практически на месте остановили коней, и погнали назад. За ними, отстав на несколько корпусов, поскакали остальные. Первый бой остался за охотником.
   К удивлению капитана, ни один из поверженных стражников не лишился жизни. Удивительно меткие выстрелы лишили их только возможности передвигаться самостоятельно. Так что десяток был потерян полностью. Вместе с ранеными уехали в столицу двое мрачных воинов - никто не мог предсказать, как отреагирует шахиншах, а до него сам Журивой на дурные вести. Десятник, которому повезло остаться невредимым, был особенно мрачен - ведь именно ему предстояло держать ответ перед начальником тайной стражи.
   А до капитана Фарада, проникшегося к охотнику неподдельным уважением, только что дошло - выстрелы Света были предупреждением. Он только не мог знать, что молодой охотник предупреждает  один раз.
   Капитан изменил тактику. Два десятка перешли на галоп, и обогнув по дуге охотника, поехали шагом впереди него. Кольцо окружения сомкнулось. И только теперь Свет понял, какую ошибку совершил, сунувшись в эту безлюдную пустыню. Скрыться от всадников здесь было невозможно. И тогда он поднял лук во второй раз. Десятник, командовавший авангардом, не мог представить, что обычный лук может поражать на таком расстоянии. Он тоже не был на вчерашнем ристалище, иначе не подпустил бы охотника так близко. За что и поплатился - упал первым, пораженный точно в глаз.
   Снова замелькали стрелы, и снова пустыню прорезал тревожный голос стражника - это второй десятник уводил поредевшие десятки вперед - туда, где стрелы не могли их достать. Капитан, в несколько мгновений лишившийся еще одиннадцати стражников -  уже навсегда - лишь скрипнул зубами. Теперь цена за голову обидчика шахиншаха не казалась ему чрезмерной. Он велел навьючить тела погибших товарищей на их же лошадей - слава небу, что ни один конь не достался нечестивцу - и отправил еще одного десятника с донесением в Шахрихан.
   Так, широким поредевшим кругом, всадники провожали охотника в его дальнем пути к горам.  А они  никак не хотели приближаться. Да и ночь была на удивление светлая и безоблачная. Охотник шел и шел - всю ночь, потом целый день, к исходу которого начали останавливаться лошади. Когда первая из них пала, не выдержав сурового перехода, Фарад подал длинную гортанную команду. Еще двое стражников остались с лошадьми, чтобы попытаться догнать погоню, когда кони отдохнут. Теперь только капитан ехал на своем коне. Вот когда он возрадовался, что отдал за этого благородного скакуна почти годовое жалование.
   Свет заметил этот маневр, но поделать ничего не мог. Он с усилием заставил себя ускорить шаг, когда увидел впереди древний полуразвалившийся колодец. За ним уже недалеко высились темные горы. Но до них без передышки Свет не дошел бы. Какую-то слабую надежду давал только этот колодец.
   Фарад тоже заметил камни, возвышающиеся над равниной. Его скакун оглянулся с укоризненным видом, когда капитан попытался пришпорить животное. Увы - силы скакуна тоже были не беспредельны. Но он успел - обогнал охотника. Капитан тяжело спрыгнул с коня, отправляя его дальше от колодца, позволяя передохнуть, поискать жесткую траву. Сам капитан залег за колодцем, доставая из за спины арбалет. Это оружие тоже было необычным для рагистанского стражника - тугим, мощным. Оно было привезено из далеких краем; соблазненный его хищной красотой, Фарад не пожалел денег. И вот сейчас час оружия настал.
   Мимо колодца тяжело протопали стражники. Они не стали оглядываться на командира - то ли в тяжелой усталости даже не заметили его, то ли поняли знаки, которые тот отчаянно подавал. По расстоянию, на которое указывали спины его воинов, Фарад понял: "Пора!".
   Его тело на время покинула усталость; он упруго вскочил, оказавшись в пяти шагах от охотника.
   - Тебе не может везти всегда, - вскричал он, нажимая на курок.
   - Почему? - ответил ему Свет со слабой улыбкой.
   Охотник показал изумленному капитану острый болт, который он поймал в волоске от своей груди. Капитан не мог знать, сколько синяков получил Свет когда-то от затупленных стрел учителя, пытаясь освоить этот трюк. И не напрасно - сейчас он позволил охотнику шагнуть вперед и обрушить удар все еще тяжелого кулака на голову противника. Капитан мешком свалился на землю.
   Удар отнял у охотника большую часть оставшихся сил. Потому он тоже медленно опустился рядом с древней кладкой, наблюдая, как останавливаются стражники, еще не сообразившие, что произошло. От камня ощутимо тянуло прохладой, и Свет приложился к нему лбом, закрывая глаза. Однако веки не успели сомкнуться, потому что на кладке он увидел почти стершееся изображение солнца - точную копию его медальона. Точнее это было зеркальное отображение талисмана, и Свет не удержался - вытянул из за пазухи реликвию рода и приложил ее к камню. Два изображения слились воедино, и охотник почувствовал, как в смертельно уставшее тело вливается сила. Она позволила ему подняться на ноги, заглянуть в бездонную черноту колодца и шагнуть в него. Потому что охотник понял - знак солнца был приглашением - тому, кто владеет талисманом.
   Свет еще успел заметить, как стражники все же бросились к колодцу и своему капитану; его макушка скрылась за камнем и охотник, упираясь в стены спиной и ногами, полез вниз. Внезапно его правая рука провалилась, не нащупав стены, и он немыслимым усилием вбросил тело в  дыру, ведущую в неизвестность.
   Подбежавшие к колодцу стражники осторожно заглянули вниз, но увидели только тьму да блеснувшую глубоко внизу раннюю звезду. Решив, что уж отсюда-то беглец не скроется, десятник приказал двум стражникам заняться командиром, а остальным - готовить ночной лагерь. Длинная веревка, к которому прикрепили оказавшееся неведомо как у одного из стражников ведро, никакого препятствия внизу не нашла. Вода в колодце оказалась ледяной и на удивление вкусной. А главное - она привела в чувство капитана Фарада с первой же горсти, плеснутой в лицо.
   - Где он? - спросил капитан, даже не успев подняться.
   - Там, - десятник ткнул в колодец.
   Капитан - так же, как раньше его воины - надолго замер над каменным парапетом. Потом он повернулся, и, подозвав к себе стражников, ткнул первого в грудь: "Лезь!". Увы, храбрость стражников расплескалась за эти дни по всей пустыне. Воин испуганно качнул головой, и отступил за спины товарищей. Между тем темнота стремительно надвигалась, и капитан, несколько мгновений подумав, вытянул у другого воина арбалет. Затем он поочередно ткнул в грудь сразу пятерым подчиненным, и изобразил жест, который в рагистанской страже означал: "Делай, как я!".
   Он взвел тугую пружину, одобрительно кивнув, когда названные стражники так же четко приготовили арбалеты к бою. Только не было врага, в которого можно было направить острые болты. Но капитану подошел мирный колодец, в котором скрылся охотник. Шесть оперенных смертей полетели вниз, донеся до ушей стражников лишь негромкий всплеск воды. Во второй, и в третий раз спустили тугие рога арбалетов стражники, и капитан кивнул: "На сегодня хватит!".
   Следующий стражник уже дрожал только от вечернего воздуха. Он разделся, обвязался крепкой веревкой, и полез внутрь. До товарищей донесся его испуганный вопль, но оказалось, что это пятки достали до ледяной воды. Он провалился в обжигающую холодом жидкость по грудь, едва не наколов голые ноги на торчавшие из дна болты. Нырять, конечно, не стал, но обшарил дно очень тщательно - там не то что человек, мышь не спряталась  бы.
   - Никого нет, - закричал он вверх, чувствуя, как начинают отказывать немеющие ноги.
  В сером квадрате наверху едва различались головы. Одна из них - капитанская - закричала в ответ:
   - Ищи!.
   Стражник в отчаянии нырнул в воду с головой, пытаясь нащупать врага теперь руками. Увы - результат был прежним; то есть отрицательным.
   - Да нет здесь никого, - отчаянно заорал он, радуясь, что надежно привязан к веревке.
   Сам он удержаться на ней сейчас бы не смог. Ноги уже совсем потеряли чувствительность; ледяной холод  проник внутрь тела.  Вожжи поползли вверх - к теплу разведенного костра. Рядом с колодцем уже высилась большая куча веток - все, что смогли набрать в окрестностях стражники.
   Теперь сам Фарад разделся. Он так же обвязался вожжами, и приказал: "Опускайте помедленней". В руке у него был факел, и во время спуска Фарад оглядывал каждый камень кладки. Самые подозрительные места он ощупывал рукой, пытаясь вдавить не понравившийся камень в глубь кладки. Увы - стены до самой воды не поддались ему. А в воде факел был бесполезен. Потому он зашипел, затушенный капитаном, а сам командир повторил все манипуляции подчиненного - сначала ногами, а потом и руками. Наконец и он почувствовал, что еще немного, и ледяные иглы поразят сердце, и ему не нужны будут ни беглец, ни золото, что за него обещали.
   - Тяните, - крикнул он верх.
   А там, прежде чем броситься к теплу костра, обвел взглядом сгрудившихся всадников и удивленно произнес: "Никого!"
   Ощутив, как с теплом костра к нему подступает сонливая усталость, Фарад успел распорядиться о дежурстве на ночь, и провалился в тьму. За ним засыпали стражники. Лишь старый десятник принял команду. Не то чтобы он  превосходил закалкой молодых воинов - просто чутье опытного воина заставило его дремать на лошади больше остальных - пока конь не упал от усталости. Так, в гордом одиночестве он и провел ночь, не скрывая взгляда от уреза каменного колодца. Ближе к утру и он чуть не задремал, но подступающее забытье отогнали лошади; отдохнувшие, и догнавшие наконец хозяев.
   Поутру капитан после скудного завтрака еще раз слазил в колодец и убедился - никого в нем нет. Потом он построил свой поредевший отряд и обратился к стражникам с речью.
   - Я очень люблю свой Шахрихан, но меня там никто не ждет... кроме самого шахиншаха и Журивоя.
   При  звуках этого имени стражники содрогнулись; капитан продолжил:
   - Хорошие воины нужны везде. Я иду туда.
   Он показал на совсем близкие скалы и подозвал своего скакуна. Скоро верный конь вез его к недалекой уже границе Рагистана. Не оборачиваясь, он слышал, как топот копыт за спиной становился все гуще, потому что к отряду присоединялись все новые вольные воины - отныне именно так будут называть себя бывшие стражники шахиншаха. Когда он наконец обернулся, у колодца не осталось никого - так же, как никто не последовал в сторону далекого Шахрихана.
   Капитан грустно улыбнулся. Ему, конечно, было приятно, что товарищи последовали за ним, но вопрос: "Куда?", - не заставил его задуматься.
   -  Главное, - приосанился он, - подальше от голубоглазого незнакомца...
   А Свет все время, пока стражники искали его в холодном колодце, спал беспробудным сном. Его охранял лучший страж, какого только можно было пожелать.
   Оказавшись в узком извилистом тоннеле, тоже обложенном камнем, он убедился, что позади опять выросла несокрушимая стена. Охотник пополз вперед, ощущая, как в голову, и все остальные члены опять возвращается тяжесть. Наконец он оказался в небольшой пещере, освещенной неведомым образом. Но не это поразило молодого охотника, а то, что он увидел в углу пещеры. Прислонившись к каменной стене и едва не задевая головой низкий в этом месте потолок,  сидел Великий князь Владимеж.
   Казалось, что не прошло семи веков, как он замуровал себя в этом убежище. Даже щеки - поразился Свет - были розовыми. Тяжелой от усталости голове почудилось - князь сейчас откроет глаза и поприветствует потомка. Но охотник не дождался чуда; он медленно повалился у ног предка и заснул. А Владимеж, на коленях которого лежал его знаменитый меч так и не открыл глаза. Пока...

   Весь день слуги Повелителя Узоха недоумевали, видя, как на его изуродованном лице блуждает улыбка. Единственный глаз горел огнем торжества. Только к вечеру немногие адепты стали свидетелями колдовского действа, призванного повернуть историю мира.
   В центре огромной площади перед дворцом Узоха, стоял он сам и белокожая девушка, дрожащая всем телом. Эта пара была окружена  кругами, расходящимися все шире. Это были живые окружности - они состояли из тысячи самых надежных адептов. В руке Повелителя был длинный жезл, покрытый древними рунами. Девушка рядом вдруг застыла - древняя кровь дуганских королей, которая струилась в подлунном мире только в ее жилах - дала понять несчастной, что событие, которое станет для нее последним в жизни, начинается. Чуть позже вздрогнул и Узох - до него тоже донеслась весть, посланная сюда с противоположного края мира. Он унесся туда мыслями, зримо представив другую картину, потому что скользнул в сознание человека, называющего себя Шайтаном.
   В самом центре Белого континента так же вздрогнул Шайтан, уступая свой мозг чужому сознанию. Теперь Узох был един в двух телах, и это чудо отразилась в кругах адептов, заставив их покрыться рябью неверия. А зря - Узох знал, что делал. В своих руках прислужник Повелителя тоже держал два предмета - такой же жезл, и нож. Его копию Узох только что вытянул из-за пояса, отпустив руку дуганской принцессы. Единицы из живущих в подлунном мире смогли бы отметить различия в этих парах. Сам Повелитель, кстати, не смог. Потому что он не был исследователем; гением, создающим новое. Он лишь тащил в свои жадные руки то, что придумали другие. Вот и этот обряд, который должен был связать в единое целое сердца двух континентов, придумал какой-то ученый дурачок. Его имя давно забылось, и только сейчас Узох мог проверить, насколько был прав безымянный гений.
   И жезлы, и ножи были изготовлены из небесного металла, прилетевшего в незапамятные времена из неведомых глубин космоса. Гений утверждал, что именно тогда в подлунном мире появился первый человек. Узоху последнее было не интересно - во всей теории его занимала лишь практическая составляющая.
   Эти магические вещи обладали силой, подвластной лишь богам, и Узох не умел ею управлять. Однако он знал, как при помощи кровавых обрядов направить ее в ту сторону, куда нужно Повелителю. Сейчас он ждал момента, когда солнце коснется края пустыни, одновременно показав другой край там, где за полутьмой следили Шайтан и три десятка его воинов, окруживших своего предводителя и чернокожего принца, олицетворявшего сейчас Карахану.
   А находились они в центре полуразрушенного храма, когда-то сиявшего своей главой над столицей Дугании. Великое государство погибло более пяти веков назад, сокрушенное пятой великого чародея. Но ее народ не умер, став народом-торговцем. Века скитались дуганцы, давшие миру общий язык, по дорогам Гудваны, не решаясь приблизиться к своей бывшей столице.
   Сейчас ее готовился осквернить Шайтан, расположившийся на пятачке, свободном от пыли. Кругом целые пласты такой пыли ждали очистительного шторма. Но здесь - в точке, где толщу камня пронзала незримая ось Белого континента, никогда не было ветров. И в эту точку сейчас Шайтан нацелил магический жезл.
   На иероглифах блеснул первый луч солнца, ворвавшийся внутрь древнего храма через полуразрушенную крышу, и в тот же момент жезл вонзился в сердце Гудваны. Но это еще не было трагедией. Уста Шайтана шептали заклинания, которые нараспев читал за полмира Узох...
   Наконец солнце скрылось за горизонтом полностью, погрузив центр Караханы в тьму. А над Белым континентом оно победно вырвалось на свободу, чтобы безучастно наблюдать, как Шайтан поднял высоко над головой нож и лезвие вонзилось в грудь чернокожей жертвы. Кровь хлынула на жезл; последнему хватило бы и капли.
   В исполнении Повелителя жертвоприношение было не столь эффектным - в полутьме струя крови, брызнувшей из раны на груди принцессы, казалось черной. Но как только первые капли коснулись магического металла и заструились по иероглифам, картина разительно поменялась. Тонкий металлический столбик, вонзенный в самое сердце Черного континента, осветил всю округу, раскаляясь все сильней и сильней. Узох стремительно отступил, бросая жертву наземь.
   В страхе отступили ряды адептов - в них тоже дохнуло нестерпимым жаром. Но странно - уже в десятке саженей страшный жар не ощущался, словно сама земля впитывала его без остатка. В ослепительном свете едва можно было разглядеть лежащую на земле жертву. К удивлению Узоха, ее не испепелило в первые же мгновения катаклизма. Теперь, после смерти, она была недоступна воле Повелителя...
   А в центре древнего храма Дугании Шайтан и его люди в страхе прижались к стенам, наблюдая обратную картину. Таинственный жезл, и чернокожий вождь рядом уже покрылись инеем, и мороз  свирепел, добираясь  до живых людей. Увы - тех самых десяти саженей здесь не было, и пособникам Повелителя было суждено было превратиться в ледяные статуи.
   Колдовской мост начал свою работу, качая жизненную энергию Белого континента в глубины Караханы. Материк для немногих посвященных ощутимо содрогнулся в долгой предсмертной конвульсии.

   Совсем рядом с развалинами древнего храма на свободном от обломков огромного безлюдного города пятачке взметнулся вверх черный каменный обелиск. Это было надгробие над могилой колдуна. От него исходили волны зла столь ощутимо, что даже Шайтан, ожидавший здесь условного сигнала Повелителя, не решился подойти к нему. Так что знаки, глубоко вырезанные в черном камне, никто не читал уже несколько веков.
   Под обелиском, глубоко в земле, в искусственной пещере - на черном же постаменте - стоял гроб. Именно оттуда исходили волны, которые аккумулировал обелиск. Могучий чародей, покоившийся в нем, добровольно заточил себя в нем. Заточил, когда понял - в подлунном мире не осталось ничего и никого, не подвластного ему. Неугомонный разрушитель стран и городов; столь же неугомонный шутник и весельчак, он обрел покой в месте, где совершил самое великое злодеяние своей жизни. Там, где сокрушил Дуганию и ее прекрасную столицу. Больше четырехсот лет лежало это нетленное тело, сохраняя в груди искорку жизни. Колдун словно ждал, когда в подлунном мире появится сила, достаточно могучая, чтобы сразиться с ним.
   Чародей вдруг вздрогнул в открытом гробу; его глаза открылись, уставившись в одну точку в высоком своде пещеры. Не найдя там ничего нового, они медленно закрылись - в источнике силы, который вдруг проснулся совсем рядом, для него, так же как на каменном потолке, не было ничего нового. Эту силу он уже встречал; бороться с ней было бесполезно. Ибо сила эта была естественной, и привнесена из другого мира. Лучшее, что мог противопоставить ей чародей - обойти ее. Или спрятаться - как сейчас, закрыв глаза и погружаясь опять в долгий сон. Впереди ждал долгий сон в предвкушении веселящих душу битв с достойными соперниками - в этом он был уверен. Не знал лишь одного: когда это произойдет - через год, или, быть может, через тысячу...
   
   В Зеленграде в то мгновение, когда первые капли крови упали на жезлы, прошел час после восхода солнца.
   Великий князь Ольгин, не обременявший себя заботами о делах государства, еще спал, согреваемый теплым боком княгини. Он не подозревал, что пошел отсчет времени, несущего в недалеком будущем неисчислимые беды его народу. Лишь в тронном зале произошло событие, которое все списали на случайность - со стены упал портрет князя Владимежа...

   Волк, лежащий у ног Весны, внезапно поднял голову и глухо зарычал. Девушка огляделась - в комнате, залитой светом утреннего солнца, никого не было. Весна вздохнула, вновь вернувшись мыслями к любимому человеку; ее рука легла на широкий лоб, успокаивая пса.
   Никто в это мгновение не смотрел на доспехи Владимежа, оставленные Светом в замке Гардена. Они шевельнулись, словно пытались кого-то предупредить о надвигающейся опасности. Однако единственный человек, который мог ощутить толчок энергии, исторгнутый наследием Владимежа, сейчас был далеко...

   Столица Рагистана, уже два часа назад разбуженная солнцем, затаилась в испуганном молчании, ибо дерзкий злоумышленник до сих пор не был пойман. Чем это могло грозить жителям города, не мог предсказать никто. Учитывая характер шахиншаха, можно было утверждать - ничем хорошим.
   Нусрат сидел в кресле, с закрытыми глазами слушая начальника тайной стражи. Шишка с его лба уже сошла, оставив после себя желто-синее  пятно и непроходящую головную боль.
   - Один из отрядов следует за похитителем, - почтительно склонился перед владыкой Журивой, - скоро или он сам, или его труп будет лежать у ног шахиншаха.
   - Кто напал на след?
   - Капитан Фарад, светлейший, - начальник стражи склонился еще ниже; он помялся, но все же сказал, - сегодня утром вернулся один десяток Фарада. Восемь стражников ранено безумцем.
   Его голова вдруг дернулась к дверям, чьи плотно затворенные створки не пропускали ни малейшего звука. Тайный колдун в отличие от своего повелителя мог слушать не только ушами. Сейчас его сердце замерло в дурном предчувствии. Журивой подошел к двери и резко распахнул ее. Придворная стража ввела в зал гонца, побледневшего при виде человека, которого боялись больше, чем самого шахиншаха.
   Старшина стражи втолкнул дрожащего гонца внутрь. Тот влетел в зал и распростерся перед Нусратом.
   - Встань, - визгливым, и одновременно хриплым голосом вскричал шахиншах, - кто ты?
   Стражник выпрямился, оставаясь на коленях.
   - Я десятник из полусотни капитана Фарада, - ответил тот, предусмотрительно "забыв" назвать собственное имя.
   - Поймали, - обрадовался Нусрат, - где он?!
   - Нет, великий шахиншах! - стражник опять упал на пол, - я привез трупы. Нечестивец убил еще одиннадцать твоих стражников!
   - Журивой, - визг шахиншаха поднялся до совсем уже неприличной высоты, - Сотню! Нет, две сотни  лучших всадников отправь следом. Если они не привезут корону - все пойдут на ристалище! И ты первый!
   - Слушаюсь, мой повелитель, - Журивой поклонился, тщетно пытаясь согнать бледность с лица.
   Он подошел к двери, волоча за собой стражника, почти потерявшего сознание от страха. Он вдруг замер, занеся ногу над порогом. Окружающий все эфир вздрогнул; неведомые изменения происходили в нем, но силы колдуна не хватало, чтобы понять их сути.
   - Что-то ты не очень спешишь, почтенный Журивой, - заставил его еще раз вздрогнуть неслышно подкравшийся владыка.
   Колдун решительно шагнул вперед, понадеявшись на то, что вздох неведомой силы никак не затронет его...

   Мастер Дамир в этот ранний час по обыкновению сидел в библиотеке, пытаясь разобрать клинопись древнего забытого языка. Его рука вдруг остановилась на знаке, который никак не поддавался расшифровке.
   Волна чужой силы казалось потрясла Обитель, хотя ни одна пылинка не упала с книжных полок. Старый мастер понял, что сегодня уже не вернется к любимому занятию. Он в который раз вспомнил мастера Света, а потом - с тревогой - Зохру, которая жила одна в горной долине...

   Старая Зохра, как всегда бодрая, только вернулась с утренней дойки. Она впервые в жизни пролила молоко мимо кувшина, процеживая его сквозь редкую ткань в узкое горлышко. Земля под ногами явственно простонала - как раз в тот момент, когда кувшин все таки наполнился, и часть утреннего удоя потекла по его стенам на стол. Лишь вид взъерошенного, забившегося в угол Пушка вернул осмысленность ее взгляду.
   - Видно, придется все таки воспользоваться приглашением Дамира, - пробормотала она, отправляясь за тряпкой...

   Ширко, капитан парусника, так и не вышел больше в море. Рейс, которым прибыл на берег Белого континента Шайтан со своим отрядом и чернокожим невольником, стал последним для "Зари". Корабль был готов к выходу; предложения от купцов сыпались одно за другим, но капитан "Зари" отказывался от выгодных рейсов. По одному, затем целыми группами, стала разбредаться команда корабля.
    А капитан целыми днями сидел в таверне, где у него появилось постоянное место. Глядя в окошко, где единственной картинкой был Великий океан, разбивающий волны о прибрежные  скалы, он тоскливо ждал, когда нагрянет беда - та, которую он привез на родную землю. В этот предрассветный час он уже сидел на привычном месте и цедил темное вино. Половина щедрой платы Шайтана еще хранилась в потайном углу маленького домика, так что ждать недобрых вестей он мог еще долго. Увы - сердце не подсказало моряку, что именно в этот момент маятник беды и начал отсчитывать мгновения; что черная язва холода поползла от центра материка к его родному городку...

   Свет внезапно сел, словно разбуженный землей, взывавшей о помощи. Почти без удивления он уставился в лицо Владимежа, с которого на охотника смотрели такие же ясные, как у него, глаза. Эти очи не выцвели, не потеряли живого блеска за столетия ожидания. Уста, молчавшие семьсот лет, разомкнулись.
   - Он хочет убить нашу землю. Останови его!
   Свет молча кивнул, понимая, о ком идет речь. Еще он прочел в глазах напротив невысказанную просьбу. Герой древности словно не смел сейчас думать о личном. Камень и сырая земля не захотели принять его прах - точнее, он сам противился этому. Его давно остановившееся сердце хотело покоиться там, где он провел самые счастливые годы своей жизни.
   - Возьми, - по-прежнему могучие руки протянули потомку меч.
   Охотник опустил ладонь на рукоять, ощутив удивительное тепло сухой руки Великого князя.
   - Я остановлю Узоха, - поклялся он, - и... отвезу тебя к Русинке.
   - Спасибо, - услышал в своей голове Свет, вынимая из ладони Владимежа заветный меч.
   Он с грустью наблюдал, как  древний герой осыпается мелким прахом у его ног. Свет собрал останки, стараясь подобрать каждую частичку. Клятва была произнесена, и теперь охотник был готов  свершись невозможное, чтобы соединить эту горстку с водами родной реки. Праха оказалось на удивление мало, и он весь поместился в платочке Весны. Спрятав узелок на груди, рядом с талисманом, молодой охотник с грустью подумал, что у великого князя не хватило времени расспросить Света; а может, и самому прочесть в его голове мысли о нынешнем правителе государства славинов.
   Свет перевел взгляд на меч, жалея, что в маленькой пещере не сможет размахнуться по настоящему, а значит - оценить до конца дар предка. Ему нечего было делать в этой пещере, так и не ставшей могилой. Тем же путем, которым он добрался сюда, охотник выбрался наружу - к лучам пока еще ласкового солнца. Наверху его встретили лишь остывшие конские яблоки, догоревший костер и большая куча пустынного топлива, не успевшая попасть в костер.
   Свет поднял меч высоко над головой и рассек им воздух, ощущая, как перетекает в него сила оружия, и как сам клинок оживает, вбирая в себя солнечные лучи. Его взгляд остановился на куче хвороста. Он вдруг представил, что на этом месте лежат не чахлые стволики, а поверженный, но еще живой повелитель.
   - Получай, - меч обрушился на хворост плашмя; охотник пожалел острое лезвие, хотя знал, что ничто в подлунном мире не способно затупить этот металл...

   Узох стоял, склонившись над большим бассейном с безвольно повисшим телом очередной жертвы. Незримый мост, по которому жизненная сила Белого континента перетекала  Карахану, исправно работал, но требовал столь же непрерывной подпитки. Такое дело Повелитель не мог доверить никому. Да и сам процесс жертвоприношения еще не опротивел ему; больше того - он искренне считал, что вместе с жизнью из тела извергается божественная энергия; и что она достается тому, кто эту энергию освободил. То есть Узоху.
   В бассейне метались, словно чуя кровь, мелкие рыбешки необычного вида. Повелитель давно слышал об этом ужасе Затерянного озера Караханы, чьи берега надежно охраняли непроходимые топи болот. Почти непроходимые - отряд адептов Повелителя, потеряв больше половины людей, добрался таки до озера. И первый же адепт, сунувший руку в мутные воды, тут же подтвердил жуткую славу параний - так местные жители называли этих водных хищниц.
   Адепт вдруг заорал, выдергивая из воды руку - вернее то, что от нее осталось. Плоти на костях кисти не было; впрочем, и сами косточки, ничем не поддерживаемые, тоже посыпались вниз. А следом и бедолага, потерявший сознание. Вода в этом месте забурлила, и люди в ужасе отшатнулись. Они, впрочем понимали, что вернуться придется - без параний Повелитель их не ждал.
   Вот эти хищницы и метались сейчас в бассейне. Повелитель нагнулся, готовясь опустить жертву в воду. Здесь вода была прозрачной, и процесс исчезновения плоти в хищных пастях параний заворожил Узоха с первого раза. Вдруг страшный удар обрушился на оттопыренный зад Повелителя. Он полетел в воду вместе со своим страшным грузом и тут же заорал, раздираемый на части. Вода тут же покраснела и забурлила от атак мелких бестий.
   Тут бы и конец черным замыслам Повелителя - лишь плотный халат не позволял пока добраться до его черного сердца. Но вслед ему прыгали, отвлекая на себя, и таща своего Повелителя  из воды, адепты. Они теряли конечности; тонули, не в силах всплыть за последним глотком воздуха, но все таки вытолкнули из бассейна Узоха.
   Вид Повелителя, тут же освобожденного от одежды, был ужасен.  Но руки и ноги шевелились, на глазах зарастая плотью. Лишь в одном месте - самом мягком по названию - незаживающей раной краснела широкая полоса. Края полосы - там, где тела колдуна через половину мира коснулись острые лезвия волшебного меча, сочились кровью резаные раны.
   Повелитель понял, кто нанес ему этот удар, чуть не похоронивший чудовищные замыслы колдуна. Именно тогда Узох дал себе клятву:
   - Свет! Я убью тебя собственной рукой!



Глава 12. Новый род
   Свет бежал, экономя силы. Он спешил достичь тех мест, где мог раздобыть коня. Единственный из живущих в подлунном мире, он всем своим существом ощущал, как с каждым мгновением истекает жизнь Гудваны. Остановить бедствие можно было, лишь победив того, что все это организовал - Узоха. Значит, его путь лежал за полмира - в Карахану.
   Но прежде, чем отравиться к берегу Великого океана; пересечь его и сразиться с колдуном, он должен был убедиться, что его дождутся люди, которые были ему дороги. Слишком многих он потерял. Здесь же оставались Весна, Би Рослан, старый барон... И Волк! Он вдруг вспомнил о предсказании - верный пес должен быть рядом в решающей битве с Узохом.
   - Зохра! - где-то совсем рядом была тайная расщелина, ведущая к теплой долине тетушки Зохры. Теперь райский сад ждала долгая зима.
   - Прости тетушка, - вскричал он мысленно с таким жаром, что сам поверил - предсказательница должна воспринять его зов, - прости, но у меня нет трех дней, чтобы предупредить тебя!
   - Спасибо, мальчик, - голос доброй волшебницы словно раздавался отовсюду, - я уже знаю. Не беспокойся обо мне. Завтра я с Пушком ухожу в Обитель. Удачи тебе, сынок! И помни - мы с Дамиром всегда готовы прийти на помощь...
   - Я вернусь, - пообещал Свет, не снижая темпа.
   Вскоре он переключил внимание на едва различимый топот копыт впереди. Скоро послышались и голоса. Он бесшумной тенью скользнул с тропы, вслушиваясь в разговор. Немногих уроков с Би Росланом хватило Свету, чтобы понять разговор двух рагистанских стражников, неспешно передвигающихся на конях по широкой тропе.
   - Да, - чуть не смеялся один, - хороша была чертовка. Я бы познакомился с ней поближе, пока она не попала на ристалище.
   - Теперь уже не попадет, - второй стражник был хмур.
   Охотник понял, что эти стражники были охотниками на людей - кровавая забава рагистанского шахиншаха требовала все больше жертв. Преступников в государстве совсем не осталось; точнее остался один - сам шахиншах. Но сам он на арену ристалища не спешил. Поэтому и сновали вдоль  границ Рагистана с сопредельными государствами, а иногда и пересекая ее, такие отряды.
   Хмурый меж тем продолжил.
   - Ха, да эта Предводительница... как ее звали - Халида, кажется; так вот - она бы оторвала тебе все, что шевелится... и что не шевелится тоже, - этот стражник тоже засмеялся, - прежде чем зарезать себя ножом она прикончила трех наших. Скорее она оказалась бы в подвалах тайной стражи. Сам ведь знаешь, что господин Журивой любит как раз таких вот...
   - Тише ты, - прервал его весельчак, сейчас испуганно глядевший по сторонам, - мы уже в Рагистане, а здесь даже у деревьев могут быть уши.
   Он показал рукой на толстый ствол дерева, от которого действительно отделился человек, имевший сразу два уха. А кроме них Свет (а это был именно он) имел два голубых горящих яростью глаза, и руки, уже сжимавшие оружие. Впрочем, до меча дело пока не дошло. Протиснувшись между лошадьми, охотник схватил всадников за ноги - одного за левую, а второго, соответственно, за правую и дернул их вверх, сбрасывая с седел.
   Тому, чья левая нога оказалась сжатой, словно в тисках, в ладони Света, не повезло. Как раз над его головой торчал вниз обломок ветки, на который он и наткнулся. Прежде чем упасть на тропу, он еще повисел, подергал конечностями в конвульсиях. Второй - изрядный хитрец - подобной участи избежал; от других несчастий попробовал уклониться, притворившись мертвым. Увы - он упал не на твердую землю, а на более мягкий, но еще более колючий куст. Он вскочил на ноги с громким проклятием на устах, но тут же упал - уже на тропу, под ударом могучего кулака охотника.
   И опять ему не дали притвориться потерявшим сознание. Твердые, как сталь, пальцы схватили стражника за щеку и вывернули ее так, что Свету пришлось зажать второй рукой рот пленника - зарождающийся в груди крик мог переполошить половину леса.
   - Рассказывай, - охотник отнял руку от рта, одновременно отпуская щеку.
   Последняя стремительно налилась кровью, но Свет как-то отстраненно подумал, что до синяка дело не дойдет - жизни не хватит.
   - О чем? - пленник готов был ответить на любой вопрос, но пока не понимал - на какой.
   - О ком вы сейчас говорили?
   - А, - стражник попытался улыбнуться, но тут же осекся, поймав холодный взгляд голубых глаз, - это мы про парсов. Слышал, наверное - это такие грязные кочевники. Им самое место на ристалище великого шахиншаха. По приказу властителя каждый, кто без разрешения пересечет границу Рагистана, должен быть немедленно схвачен и препровожден в столицу.
   - На ристалище, - скорее утвердительно усмехнулся Свет.
   - Ты слышал? - удовлетворенно улыбнулся стражник, приняв возглас охотника за одобрение.
   - Слышал, - еще раз недобро усмехнулся Свет, - не отвлекайся.
   - Целое племя парсов! И куча золота за них. Ну, по правде говоря, они рагистанской границы не пересекали. Но ведь их об этом никто не спросит, так ведь, - пленник еще раз заискивающе заглянул в глаза незнакомца, - к тому же нашему капитану понравилась их Предводительница. Да и любому другому понравилась бы. Красивая была девушка.
   Свет ощутил, как больно кольнуло в груди это "была".
   - И что, парсы сдались без боя? - не поверил он, вспомнив своих друзей из этого бродячего племени.
   - Нет, - покачал головой стражник, - за свою Предводительницу они дрались как тигры. Ну мы их и...
   - Всех?! - сжал его руку охотник.
   - Семь человек, подходящих для ристалища, сумели скрутить, - пленник с трудом высвободил руку из ладони охотника и провел ею по собственному горлу, - остальных отправили на встречу с небом.
   - Всех?! Женщин, детей, стариков?...
   - Я же уже сказал - оставили только тех, кто подходит для ристалища.
   - А остальных на небо?
  Стражник вскинул взгляд вслед за движение руки Света, и не заметил, как другая рука повторила его движение по горлу - только теперь лезвием ножа. Кровь еще не окропила землю, а Свет уже был на коне. Он поскакал навстречу основному отряду стражников, который уничтожил племя парсов.
   Заслышав впереди веселый гомон расслабившихся после победы стражников, грозный мститель выхватил из за плеча меч и пришпорил скакуна, вылетая за поворотом тропы прямо на опешивший отряд. Командир двух десятков воинов, ехавший впереди, был опытным служакой, но он не успел крикнуть даже первого слова команды. Он стал первой жертвой древнего клинка, не пробовавшего крови врага семь веков.
   Стражники были разделены на две почти равные половины группой пленников в цепях. Когда первый стражник их арьергарда начал поворачивать коня, его сослуживцы в авангарде были уже мертвы. Конь охотника, приученный к бою, наверное без колебаний врезался бы в толпу парсов, застывших на тропе. Эта семерка сегодня уже хлебнула столько горя и страданий, что даже не попыталась шарахнуться в сторону, давая дорогу обезумевшему от крови животному. Однако крепкая рука натянула узду, едва не порвав до крови нежные губы коня. Он взвился на задних ногах, поворачиваясь на тропе боком, и именно в этот момент полетела первая стрела. Большая часть стражников получила острую оперенную смерть в грудь; трое трусов - в спины.
   А Свет спрыгнул с успокоившегося коня и пошел к скованным единой цепью пленникам, которым не суждено было узнать, что такое ристалище рагистанского шахиншаха.  Удивленный и горестный возглас узнавания: "Свет!", - встретил его. Впереди шеренги, увлекая цепью остальных, к охотнику рванулся Нажудин. По его щекам и бороде текли слезы, и это - в отличие от первого раза, когда охотник уже освобождал его - не были слезы радости.
   Тугой комок застрял и в горле охотника, не давая ему задать простой, и в то же время страшный вопрос: "Где она?". Он лишь прижал к широкой груди старого друга, чувствуя, как намокает рубаха от слез парса. Меч Владимежа сослужил еще одну службу. Один удар - и толстая цепь, соединявшая пленников, рухнула на землю, освобождая их. Парсы окружили Света, молчаливые и угрюмые. Тут были только мужчины средних лет; как и говорил пленник - семь человек - все, что осталось от жизнерадостного племени. Подняв глаза, он обнаружил еще два знакомых лица. Но и остальные сейчас смотрели на него с надеждой. И эту надежду он вдруг решил оправдать.
   Но сначала нужно было проститься с мертвыми. Не с теми, что лежали сейчас в живописных позах среди бродящих без привязи лошадей. Нет - пора было позаботиться о Халиде и ее несчастном племени.
   - Халида?! - одним словом высказал всю свою скорбь молодой охотник.
   - Там, недалеко, - понял его старый парс.
   Старый, потому что его волосы, еще недавно серебрящиеся только на висках, сейчас были полностью седыми.
   - Бензир, Айгуль? - так звали девочку, что когда-то спас Свет из рук насильника.
   - Все, - повторил Нажудин свой горестный жест; его плечи снова затряслись от  беззвучных рыданий.
   - Поехали, - решительно сказал охотник, отпуская друга.
   Повинуясь коротким командам Нажудина, парсы быстро собрали коней, навьючили на них оружие, и другие ценные вещи, которые всегда можно найти у стражников шахиншаха. Коней сбили в табун; сами парсы уже сидели на конях, прежде принадлежавших им. Нажудин, вдевший было ногу в стремя, вдруг вспомнил о чем-то и помчался стремительным шагом к командиру стражников. Не обращая никакого внимания на страшную рану, расколовшую череп как орех, он сунул руку за пазуху мертвецу и вынул оттуда драгоценное ожерелье. В последний раз Свет видел его на шее Халиды - там, в шатре у Обители Дао.
   - Его должна носить только та, кого парсы изберут своей предводительницей, проворчал Нажудин. Только чуткие уши охотника расслышали эти слова...
   Большая поляна, на которой племя приняло свой последний бой, встретило их тишиной. Ничего не изменилось с того мгновения, как парсы побрели отсюда в страшную неизвестность.
   Халида лежала отдельно - у растущего в самом центре поляны дерева. Здесь она и приняла смерть от своей руки. Свет тяжело присел рядом с ней и отвел от лица Предводительницы прядь темных волос. Теперь ничего не мешало ему любоваться парсийской красавицей - одной из тех, кому посвящал свои поэмы великий Фардос. Да - именно любоваться, потому что смерть еще не исказила ее черт; она лежала словно во сне; будто стоило ее недавнему возлюбленному произнести хоть слово - и навстречу Свету распахнулись бы прекрасные черные очи. Увы - Халида была там, откуда не возвращаются.
   Свет опять вспомнил Весну; снова сравнил их - таких разных. Он понял, что главной задачей своей жизни теперь поставит девушку в замке Гардена - ее жизнь, свободу и счастье. Так же сильно, как хотел, чтобы Халида открыла глаза и улыбнулась ему, он захотел увидеть Весну; услышать ее несмелый смех; ощутить свежий запах ее волос. Лежащая перед ним женщина когда-то согрела его душу, а Весна - понял сейчас охотник - сама была частью его души. Той частью, без которой люди не живут...
   Он снова вернулся и взглядом, и мыслями к Халиде, впервые пожалев, что не свернул - когда была возможность - шею шахиншаху.
   - Ничего, - подумал он, взяв холодную ладонь девушки в руки, - он от меня не уйдет. Верь мне Халида, я отомщу... Я страшно отомщу за тебя.
   Он бы поклялся, если бы кто спросил, что на самом деле услышал тихий ответ:
   - Верю тебе, Свет. Я всегда буду помнить о тебе там, на небесах...
   Охотник так и сидел, привалившись спиной к дереву и не отпуская руки Предводительницы, пока голос Нажудина, положившего руку на его плечо, не вырвал Света из воспоминаний.
   - Пора, Свет, - он протянул руку в сторону глубокой ямы, где, по парсийским обычаям, должны были обрести покой соплеменники.
   Подняв Халиду на руки, Свет неожиданно неловко спрыгнул в братскую могилу и опустил ее рядом с сородичами, лишь немного отделив от них - как это было при жизни. Он вгляделся в ее лицо в последний раз; потом пробежал взглядом по длинному ряду тел, отмечая среди них знакомых. Неловко - словно старик с негнущейся спиной - поклонился парсам там же, в яме. Затем, вернув телу упругость и силу, одним прыжком оказался наверху, рядом с Нажудином.
   Охотник неожиданно нагнулся и прихватил ладонью горсть свежевыкопанной земли;  и первая и вторая, и третья горсть полетела вниз, разбиваясь о тела парсов. Нажудин с удивлением покосился на него - о таком обычае он слышал впервые. Свет тоже в первый раз присутствовал на погребении, но сейчас был твердо уверен - прощаться с покойниками нужно было именно так. За дело взялись парсы с лопатами - и вот уже только широкий круг плотно утоптанной земли указывает на место, где Свет оставил часть своей души. Он с удивлением воззрился на старого парса. Что-то - быть может то самое чувство, что заставило его нагнуться за первой горстью могильной земли - подсказывало - все не так; должно остаться напоминание о погибшем племени. Могильный холмик; какой-то знак...
   Нажудин понял его и  покачал головой.
   - Если бы мы жили рядом и могли присматривать за этим священным  для каждого парса клочком земли! Увы - пусть лучше эта могила зарастет травой и лишь в воспоминаниях нашего племени, чем ее когда-то осквернят охотники за сокровищами. А мы это место никогда не забудем.
   Свет не стал разочаровывать парса известием, что трава здесь если и вырастет, то очень не скоро; он лишь спросил:
   - Куда же вы теперь?
   - Пойдем туда, - Нажудин показал в сторону гор, - там родина предков; там нас приютит другое племя.
   - И долго туда идти?
   - Год...два, - пожал плечами парс, - как идти будем.
   - Не дойдете!
   - Почему? - удивился парс, - перезимуем где-нибудь в маленьком городке - на работу наймемся, если потребуется. А весной...
   - Нет, - перебил его охотник, - весна в этом году не придет.
   - Не придет? - еще сильнее удивился Нажудин.
   Охотник оглядел парсов. Все старше средних лет, плечистые (отбирали!) - они с надеждой смотрели сейчас на него. И Свет рассказал все - и об Узохе, и о страшной беде, надвигающейся на континент; наконец - о своей клятве погибшему роду. А потом рассказал  о замке Гардена, где его ждали люди, ближе которых у него никого не было в подлунном мире.
   - Идемте со мной, - предложил Свет, вспомнив малолюдное поместье Гардена, - я приму вас в свой род.
   Нажудин первый принял решение; он сразу поверил в невероятный рассказ охотника.
   - Я готов следовать за тобой, - протянул он младшему товарищу руку, - вдвоем мы будем вдвое сильней против проклятого колдуна.
   - Нет, - покачал головой Свет, - один я дойду быстрее. Время не ждет. Вот только...
   - Что только? - шагнули к нему остальные парсы.
   - Вот только я буду во сто крат яростней биться с врагом, если буду знать, что меня дождется мой новый род. Иначе надо забыть об Узохе.
   - Мы все дождемся тебя, Свет, - Нажудин глянул на соплеменников и те дружно кивнули, - жаль только, что все золото, что мы получили в Обители, уже утекло между пальцами, словно песок.
   Охотник с удивлением глянул на него, вспомнив неподъемные сумы с золотыми монетами.
   - Да, - продолжил парс с бесшабашной грустью, - такие уж мы люди, Свет - мы не делаем запасов. Все, что у нас есть - это песни Фардоса, наши женщины и дети...
   Он посмотрел на пятно утоптанной земли и замолчал.
   А Свет улыбнулся не менее грустно:
   - Может, этого хватит? - охотник вынул из сумки на боку целую горсть драгоценностей - часть короны рагистанских шахиншахов.
   В сумке еще лежала драгоценная рукоять, но охотник сейчас ограничился одним камнем - самым крупным, украшавшим раньше навершие короны.
   - Надо же, - удивился он не меньше парсов, округливших глаза при виде такого богатства, - на голове Нусрата этот камень был абсолютно черным. А теперь гляди...
   Он протянул Нажудину прозрачный бриллиант чистой воды размером с указательный палец охотника. Парс сначала вскинулся, услышав ненавистное имя:
   - Ты видел эту гиену?!
   - Не только видел, но и держал его жизнь в руках. Увы, если бы я знал об этом.., - он тоже показал на могильный пятачок, - ничего - покончим с Узохом, и этот тиран будет первым, кого я навещу...
   А старый парс уже с восторгом крутил искусно ограненный алмаз  в руках.
   - Я слышал об этом камне, - наконец оторвал он взгляд от бриллианта, - это волшебный Камень души. Я слышал о нем от одного старого ювелира. Камень может менять цвет - и цвет этот соответствует состоянию души хозяина. А как же.., - он кинул взгляд назад, на тропу и пораженно замер. Позади остались два десятка врагов, которых совсем недавно лишил жизни Свет, а его камень был прозрачней слезы ребенка!
   Последующие дни запомнились лишь бешенной скачкой, прерываемой редкими остановками. У каждого из восьми всадников было по нескольку подменных лошадей - и все они не жалели сил.
   Нажудин казалось знал все окрестные дороги. Совсем скоро небольшой отряд пересек границу франских земель. И Волк оглушительно залаял, приветствуя хозяина задолго до того, как заскрипели ворота старого замка. Ворота распахнулись, и внутрь замка ворвался на удивление многочисленный караван. Весна встречала Света, сбежав с высокого крыльца; огромный пес неотрывно следовал за ней - ведь другой команды хозяина пока не было.
   Надо сказать, это была уже совсем не та девушка, что совсем недавно  покинула замок Великого герцога. Старый барон передал в ее руки бразды правления хозяйством баронства, и изменения вокруг были видны невооруженным глазом. Немногочисленные слуги в недавнем прошлом сонного баронства удивлялись себе, бросаясь бегом выполнять распоряжения молодой хозяйки - сколь бы тихим голосом они не отдавались. Да и сам замок словно помолодел - не только потому, что был отмыт и вычищен с подвалов до пыльного чердака - но и потому, что его залы заполнились громкими веселыми голосами.
   Но сейчас перед Светом стояла все та же застенчивая девушка, и только огромные глаза выдавали переполнявшее ее счастье. Больше всего в этот момент ей хотелось броситься на грудь охотника, не думая ни о чем - особенно о скорой разлуке. А что такая разлука грядет, она прочла в глазах охотника. Огромным усилием воли она сдержала себя. И Свет лишь коснулся широкой ладонью нежной руки девушки и, неожиданно смутившись, достал из потайного кармашка подарок.
   Это был кулон - очень простой на первый взгляд - который он изготовил своими руками в немногие мгновения отдыха. На незатейливой цепочке висел, вбирая гранями солнечные лучи, Камень души. Он надел кулон на шею Весны, на неуловимый миг прильнувшей к охотнику, и ему показалось, что волшебный камень стал еще прозрачней.
   - Спасибо, - прошептала юная хозяйка древнего замка, и убежала, зажав подарок в ладони.
   У нее было много дел - принять и разместить новых родичей, накрыть столы для праздничного пира; наконец вдоволь наглядеться исподтишка на любимого человека.
   Охотник тем временем представил Гардену и Би Рослану новых сородичей. Он был уверен, что барон не откажет в приюте несчастным парсам.
   И только после ужина, когда за столом остались лишь Свет и Би Рослан; Гарден и Нажудин - да рядом порхала почти незаметная Весна - охотник рассказал о своих удивительных приключениях, и о страшном проклятии, начавшем медленно убивать континент.
   - Время не ждет, - закончил он, - завтра я отправляюсь.
   Позади глухо звякнул о каменный пол подсвечник, выскользнувший из рук побледневшей Весны.
   - Завтра, - прошептали ее губы.
   Свет вскочил, роняя скамью, и заключил девушку в объятья, уже не стесняясь товарищей.
   - Я вернусь к тебе, - зашептал он горячо - так что слова были слышны всем в огромном зале, - никто не остановит меня!
   Невольные свидетели этой сцены вышли из зала, стараясь не шуметь. Старики понимали, что юным возлюбленным - а что были для их седин восемнадцать зим  Света и неполные семнадцать Весны! - много надо сказать друг другу.
    А ночью в комнату охотника негромко постучали. Тихо скрипнула дверь, и тоненькая фигурка в белой ночной рубахе шмыгнула под  одеяло - прямо в объятия Света. К чести молодого охотника надо признать, что этой ночью - а глаз он так и не сомкнул - он ни разу не вспомнил о Халиде...
   Утром старый замок выпустил стразу несколько групп всадников. Первыми - еще затемно - направились в ближний лес слуги старого барона. Они его волей стали дровосеками. Уже сейчас, не дожидаясь снега, лошади, непривычные к такой работе, потащили в замок длинные хлысты деревьев. Зима, как уверял Свет, будет небывало длинной. В виде готовых дров деревья исчезали в многочисленных пристройках родового гнезда Гарденов. По выпавшему скоро снегу дела пошли повеселее. Но лошади все тащили и тащили толстые стволы; теперь уже заполняя двор. И лишь когда они стали проваливаться в снег по грудь, заготовка дров закончилась. Увы - наградой измученным коням стал вечный отдых - мороженная конина тоже отправилась в запасники.
   Через час после первого обоза из ворот выехал другой конный отряд. Его возглавлял Нажудин. Обняв на прощание Света, и поправив за пазухой сверток с драгоценностями, он направил свой отряд в ближайший город, где бывшая корона рагистанского шахиншаха превратилась в обозы с продовольствием. Они тоже тянулись и тянулись в замок - пока на золото можно было купить хоть какую-то еду. Весь необычный род Света трудолюбиво шевелился подобно огромному муравейнику. Он выполнял команду признанного всеми молодого предводителя, которую тот выразил одним словом:
   - Выжить!
   Наконец он и сам, облаченный в доспехи предка,  вышел с конем на поводу за ворота. Еще двух лошадей - подменную и вьючную - вывели Би Рослан с Гарденом. Историка Свет так и не взял с собой - лишь обещал потом подробно рассказать о путешествии. Это "потом" обрадовало и стариков, и Весну - грустную, но с ясными, не заплаканными глазами. Она оставила слезы на то мгновенье, когда любимый скроется за поворотом дороги.
   Обняв его в последний раз, она сняла с груди медальон - подарок матери - и надела его на шею охотника. Он уже знал, что внутри хранится великая ценность - прядь ее светлых волос. Свет легко поднял девушку в воздух и поцеловал, не стесняясь уже никого. Затем, бережно опустив ее на землю, снял закрепленный у седла щит Владимежа. Подойдя к воротам, он приложил к дубовой створке доспех Владимежа и легонько прихлопнул по нему. Щит остался висеть  - к великому изумлению Би Рослана, который сейчас один понимал, какой дар вручил сейчас охотник остающимся. Кроме самого дарителя, конечно. Свет уезжал, оставляя замку несокрушимую защиту.
   Он вскочил на коня, принял из руки историка повод второй лошади, к которой уже была привязана третья, и сказал в последний и, наверное, в сотый раз за последние сутки:
   - Я вернусь!
   Свет обнял долгим взглядом всех собравшихся, поклонился, сидя в седле, и поскакал, не оглядываясь. Они так и исчезли одновременно за поворотом - могучий охотник и его свирепый пес.
























Глава 13. Наперегонки с ветром
   Через много зим охотник, уступив просьбам Би Рослана, выполнил свое обещание - рассказал о путешествии в Карахану.  Он опустил некоторые подробности, о которых не захотел вспоминать. Это была бешенная скачка наперегонки с зимой. Свет почти физически чувствовал, как подпирает его сзади холодный ветер. В какой-то момент ветер действительно догнал его и ударил в спину, помогая быстрее достичь океана. Он так и не стих; напротив - стал сильнее и холоднее. Поначалу охотник даже обрадовался этой подмоге. Бешенный темп, который он установил, мог выдержать только его железный организм, да еще Волк. Поэтому он часто менял лошадей в постоялых дворах. Поначалу за золотые монеты, которыми его с большим запасом снабдил Нажудин. И Свет не стал отказываться - ему нужна была любая помощь, и золото тоже стало надежным помощником. Плата росла буквально с каждым днем, так что объемистый кошель начал пустеть. Дважды он обошелся без золота - напали дорожные грабители. В смутные времена всегда появлялась злые люди, которые готовы были поставить себе на службу любой катаклизм.
   Охотник даже не успел наполниться яростью. Обе шайки были истреблены быстро и безжалостны, а их лошади... Их лошади тоже пали, когда сквозь снег стало невозможно пробиваться. Это не остановило бывалого охотника. Соорудив на скорую руку широкие лыжи, он продолжил путь. Волку пришлось потруднее - на первых порах - пока наст не схватился твердой коркой на сугробах.
   Далеко позади Света поднимались волны беженцев. Из словно разбудил топот коней охотника. Эти волны поглощали селения и разбивались о крепкие стены городов. Рекой текла кровь...
   Свет с трудом пробился к маленькой деревушке, прокладывая дорогу для себя, Волка, и скакуна, которого нашел рядом с погибшим путником. Уздечка лошади была намотана на руку мертвеца, что означало одно - скакуна ждала медленная смерть. Лишь в крайнем окне светились огнем окошки. Свет вошел не стучась; следом зашел Волк. Скакуна, естественно, не пустили, однако привязали понадежней. Знал бы конь, какая судьба его ожидает совсем скоро!
   Жители деревушки, не столь далекой от теплого океана, наверное никогда не видели зимы. Иначе они не стали бы строить дом с дверью, открывающейся на улицу без всякого крыльца. Свет, едва открывший такую дверь, усмехнулся:
   - Утром придется выходить через чердачное окошко.
   В большой комнате его встретили два десятка человек. Здесь было тепло - скорее от их дыхания, а не от едва тлевших дров в камине, через трубу которого выходило едва ли не больше тепла, чем их давали несколько тонких поленьев. Взгляды людей были настороженными, а главное - очень голодными. Особенно у детей. Навстречу Свету и Волку поднялся высокий старик. Он был необычайно широк в плечах, и так же сильно худ, поскольку не первый день отдавал скудную долю еды внуку. И охотник не выдержал - вынул из за пояса нож и протянул его старейшине рукояткой вперед:
   - Там моя лошадь, - сказал он вместо приветствия почти равнодушным голосом.
   Хозяин не поверил сразу в отсрочку голодной смерти; и бросился на улицу сразу, как только до него дошел смысл произнесенной фразы.
   Скоро экономно расходуемые дрова весело затрещали в камине, разнося по комнате давно забытый запах вареного мяса. Охотник, усаживаясь за общий стол, подумал - решился бы он принести в жертву коня, если бы скакун смог и дальше пробиваться через сугробы. Он заглянул в повеселевшие глаза русоволосого малыша и кивнул себе: "Без всякого сожаления!".
   В этом доме Свет провел два долгих дня, потому что поднявшаяся метель кружила не переставая. Он восстанавливал силы, щедро расходуемые в пути. А когда на третьи сутки попытался толкнуть дверь, она не поддалась. Свет весело засмеялся:
   - Накаркал!
   Ему действительно пришлось лезть на чердак. Следом полез старик. Он показал на широкую ровную полосу снега, лишенную сугробов и заносов.
   - Это Илеть, - показал вдаль старик, - наша кормилица... была. Никогда не замерзала.
   - А почему была? - удивился Свет, - что - подо льдом нет рыбы? Или она уплыла вслед за ветром?
   - Не знаю, - растерялся старейшина, - а разве можно ловить подо льдом?
   - Почему нет? - Свет вдруг вспомнил древнюю гравюру в Обители.
    Старый Дамир говорил, что эти непонятные знаки помнили самого Титана. Сам Свет сказал бы, что эту книгу читали скорее его дети - такими сказочно красочными были в ней картинки. А на одной! - стоял парень в странной рубахе и держал в руке обыкновенную щуку. И стоял он у проруби!
   - Почему нет? - повторил Свет, - попробуйте. А куда несет... несла свои воды Илеть?
   - Прямо в Великий океан, - обрадованным голосом ответил старик.
   Видно было, что он уже прикидывает план подледной рыбалки. А Свет смотрел на реку. Сильный ветер, непрерывно дувший в одном направлении, не позволил снегу занести ее. На тусклом солнце блестел ровный лед - идеальная дорога для саней, или для... лодки!  Для парусной лодки-плоскодонки.
   - Отличная дорога, - подумал Свет, - и отличная задумка. Можно попробовать.
   - Можно, - усмехнулся старый рыбак, - только как достать лодку из сарая?
   Он показал на практически полностью занесенные снегом строения; у Света уже был готов ответ:
   - Через крышу!
   Рыбак рассмеялся, вспомнив, как они с трудом ввосьмером занесли лодку в сарай, спрятав ее от внезапно нагрянувших снегопадов. А через пару часов с удивлением смотрел, как через разобранную крышу ползет наружу нос этой лодки. И вытягивал ее один человек - Свет!
   Наст держал прекрасно. Все жители деревушки выскочили на берег несмотря на мороз. Они вышли проводить необычного гостя. Все было готово к отправлению - небольшой припас упрятан глубоко в носу лодки; Волк лежал в ней, зарывшись головой  в собственную густую шерсть. Оставалось только поднять - то есть отцепить от столба, которым заканчивался полузанесенный снегом причал - якорь, да поднять парус. Свет еще раз оглядел людей, в глазах которых уже жила надежда, и кивнул парню, готовому бросить якорь внутрь лодки. Необычный экипаж стремительно рванулся вниз по течению реки, скованной людом, а охотник постарался стереть мелькнувшую было мысль, что рыбацкий поселок вряд ли дождется его...
    Нестись к океану на плоскодонке было комфортно только на первый взгляд. На самом деле единственному человеку в нем пришлось рулить без отдыха. Руки охотника, согретые теплыми меховыми рукавицами (еще один дар рыбаков), ни на мгновение не отпускали поперечную планку, заставляя лодку двигаться точно по курсу. Замешкайся он на мгновенье - и плоскодонка вылетела бы на берег, или хуже того - перевернулась бы, оставив Света и Волка без припасов посреди безлюдной равнины. Потому он и надел на себя доспехи предка; потому всматривался пристально вперед - вылететь на полном ходу в открытое море тоже не входило в его планы.
   Для путешествия через Великий океан нужен был корабль. И такой корабль ждал его в устье реки, в порту. Поздним вечеров заходившее за горизонт солнце открыло ему город-порт Баргас. Охотник умело, словно всю жизнь ходил под парусом, повернул лодку к берегу. Она на полном ходу вылетела из русла, подминая днищем под себя не столь глубокий в этих местах снег. Свет привычно переночевал в большом сугробе, согреваемый собственной энергией и Волком. Поделив с псом последний кусок конины на завтрак, он двинулся по сугробам в Баргас.

   Парусники перестали отходить от причалов Баргаса. Причина была одна, но очень уважительная - ни один корабль, отправившийся к берегам Караханы в последние три месяца, не вернулся обратно. К тому же ветер, поднявшийся незаметно, крепчал с каждым днем. Меж домами порта, защищенными невысокими горами, которые образовали естественный барьер, он не был так заметен. Вырвавшись же на морской простор, победно гудел, и рвался вперед, увлекая за собой всех. Птиц в прибрежных землях тоже не осталось - их унесло в океан. Повезло тем, кто привык парить часами - у них была надежда осесть на островах, или даже долететь до Черного континента. При помощи того же ветра, конечно.
   Моряки с тоской вглядывались в темное, затянутое мчащимися в том же направлении тучами, небо. Никто, даже самые опытные капитаны, не могли сказать, когда кончится этот ураган. Между тем жизнь в городке стремительно дорожала. Подвоз продуктов из глубин континента прекратился полностью. Капитан Ширко все также проводил длинные зимние дни в старой таверне, хотя все золото Шайтана давно кончилось. Хозяин таверны был его давним приятелем. Сам бывший капитан, он ставил к приходу Ширко на столик у окна единственную кружку с вином. Этим его любезность и заканчивалась.
   Последние терпкие капли как раз исчезли в глотке капитана, когда двери на улицу распахнулись, впуская внутрь вместе с клубами морозного воздуха молодого парня и громадного пса самой свирепой наружности. Парень был очень странно одет - одновременно для боя и зимы. Под распахнутом на груди полушубком виднелась кольчуга мелкого плетения, какую мог себе позволить не каждый воин. Не менее приметным был шлем под мохнатой шапкой-ушанкой. А уж о рукояти длинного меча, торчащей за спиной незнакомца, можно было не говорить - такое оружие мог себе позволить не каждый капитан. Уж Ширко-то в оружии разбирался. Однако и он не мог знать, что таких доспехов, которые сейчас были на молодом парне,  в подлунном мире  больше нет. А еще капитан отметил пронзительные голубые глаза и уверенный разворот широких плеч парня. Ширко признался себе, что встать на пути этого юнца без веской причины остерегся бы.
   - Здоровья всем, - от порога приветствовал всех Свет.
   Он прошел к высокой стойке. Не обращая внимания, что никто в большом зале таверны не ответил ему, охотник вынул из висевшего на боку кошеля  золотую монету и звонко припечатал ее к прилавку. Монета была последней, приберегаемой на крайний случай.
   - Этот случай настал, - подумал Свет, обращаясь вслух к низенькому, кругленькому на все стороны хозяину, - Не найдет ли хозяин чем подкрепиться уставшему от долгого пути человеку?
   Теперь все взгляды обратились к хозяину таверны. В глазах последнего плескалась нешуточная борьба - и золото его манило, и собственный принцип не хотелось нарушать. А принцип в последнее время гласил: "Вся оставшаяся еда только для себя и своей семьи!". Впрочем, хитрый торгаш поспешил совместить несовместимое.
   - Вино ведь не еда, - согласился он сам с собой и схватил монету.
   Взамен пухлая рука припечатала к стойке бутылку, полную темно-красного вина. Обмен был по прежним временам неравноценным. В эти самые времена хозяин уже просил бы униженно прощения у Света. Но охотник лишь усмехнулся. Пить он не собирался. Вино нужно было для знакомства с капитаном, который повезет его в Карахану. А здесь капитанов было - каждый второй.
   Свет облокотился на стойку и задал вопрос сразу всем:
   - Не подскажете ли, уважаемые, какой корабль отправляется первым к Черному континенту?
    В наступившей тишине кто-то шумно подавился глотком вина, а потом на охотника обрушился хохот. Впрочем, смех был скорее печальным. Но он все таки подсказал Свету, что желающих немедленно отправиться в рейс здесь нет.
   - Что ж, - философски подумал охотник, сжимая ладонью бутылку, - будем искать в другом месте.
   Чей-то смешливый голос вдруг посоветовал:
   - А ты спроси у капитана Ширко  - может он соберется?
   - Ширко? - повернулся к хозяину охотник.
   Тот показал на мрачного человека, сидящего у окошка и зябко кутавшегося в одежду. Непонятно как для большинства завсегдатаев, охотник вдруг оказался у этого столика. Он понял, почему капитан чуть ли не дрожит. Тонкое стекло не удерживало стужу; оно покрылось инеем даже изнутри.
    Свет сел на стул напротив капитана и со стуком поставил бутылку ровно посреди стола. Ширко надолго замер взглядом на ней. С одной стороны - читалось в его взгляде - можно и согласиться разделить глоток-другой с этим странным парнем, а с другой... Он все же решился. Взял в руки бутылку, раскрошил ломкий сургуч и ловко выбил пробку. Темное вино полилось густой струей в стакан. Ширко поднял взгляд, не находя второго стакана, и наткнулся на строгие голубые глаза. Этим глазам, и кому-то в глубине их хотелось довериться, рассказать все. И капитан не выдержал!
   Он торопливо отхлебнул глоток вина, отметив его тонкий вкус, и начал взахлеб рассказ0ывать о последнем рейсе, о Шайтане, о чернокожем пленнике. Лишь однажды Свет остановил его, подняв руку - когда капитан упомянул Узоха.
   - Да, - повторил Ширко, - этот Шайтан так и приговаривал: "Клянусь именем Повелителя Узоха!".
   - Узоха! - эхом повторил Свет, - виновника всех наших бед.
   Он тоже поделился информацией с капитаном - совсем немногой, но вполне достаточной, чтобы Ширко понял - он был прав относительно своего последнего рейса. Но на предложение охотника ответил категорическим отказом.
   - Нет, - покачал он головой, - ни один капитан не выйдет нынче в море. Потому что знает, что не вернется. И к тому же - как идти с пустыми трюмами. В порту сейчас горбушки хлеба не купишь. А тут через весь океан!
   Охотник обвел взглядом зал; моряков, прислушивающихся их разговору. Ширко повторил его движение.
   - Здесь все опытные моряки, - заявил он, - спроси у любого - сколько он продержится в открытом море без еды?
   - Они моряки, - вдруг широко улыбнулся Свет, - а я охотник. Смотри!
   Он передвинул в угол недопитую кружку капитана и сказал:
   - Это Черный материк, - на другом конце стола оказалась бутылка, - а это Гудвана.
   Свет сейчас вспоминал карты в подвале Обители Дао.
   - Это, - Ширко не заметил, как в руке охотника оказался меч, тут же легший поперек столешницы, - Большой риф.
   Больше у Света мелких предметов с собой не было, и он пошарил вокруг взглядом. На соседнем столике стояло сразу несколько пустых кружек, которые тут же переместились на стол Ширко - между Гудваной и Большим рифом.
  - Это, - в два голоса проговорили капитан со Светом, - Дикие острова.
   - Которые, - торжествующим голосом добавил Свет уже один, - полны дичи, и до которых при таком ветре можно добраться...
   - За три дня! - закончил Ширко, - за три дня можно добраться до Диких островов, на которых живут дикари. Да поможет небо тому, кто попадет в их руки.
   - А еще они полны оленей, кабанов, диких быков. Неужели не найдется десятка моряков, которым не страшны жалкие дикари. Через три дня каждый из них сможет съесть хоть целый олений окорок.
   Последние слова услышала вся таверна, и казалось в ней стало теплее. И даже запахло тем самым жареным мясом.
   - Олений окорок, - простонал все тот же голос, поддержанный общим гулом; теперь все разговоры велись вокруг загадочных островов. Отыскался даже счастливчик, который когда-то высаживался на них. Правда, ни дикарей, ни оленей он там не видел.
   - Ну что, бездельники, - встал Ширко, - я набираю команду на "Зарю". Кто пойдет с нами на Дикие острова? Там потеплее будет, чем здесь.
   - Еще неизвестно, какой он охотник, - проговорил вдруг моряк с хитрым лицом; этот мужичок все время прислушивался к собеседникам за соседним столом, - а то придется бегать за оленями с веслами в руках...
   - Или убегать с ними же от дикарей, - поддержал его собутыльник.
   Теперь зал смеялся искренне. Тень надежды разгладила морщины на задубевших от соленых морских ветров лицах.
   Свет не стал отвечать скептикам. Он лишь медленно - словно напоказ - стянул с плеча лук, набросил на него тетиву. Не целясь метнул сразу три стрелы подряд с такой скоростью, что казалось, что они вылетели одновременно. Толстяк за стойкой пропустил главные события в собственной таверне, поскольку спускался в подвал за очередной партией бутылок. Теперь он даже не понял, что над его головой пронеслись три бесшумные смерти. Прямо над ним висели роскошные рога неизвестного Свету зверя. Это не был ни олень, ни лось - ибо три метра от кончика одного рога до другого вряд ли позволили свободно скакать животному в лесу.
    Теперь у этого черепа было пять отростков - и три из них, оперенные, торчали правильным треугольником точно по центру лба рогатого исполина. Зал взорвался криками и аплодисментами. А к столику Ширко ринулись моряки. Команда набралась за считанные минуты. Причем капитан - не в пример прежним рейсам - мог выбирать лучших из неограниченного количества кандидатур. И он воспользовался этим шансом тут же - ведь скоро и остальные капитаны сообразили - экспедицию на Дикие острова могут организовать и другие корабли...
   Свет выдернул стрелы из кости и направился назад, к столику Ширко, уже поднявшемуся в нетерпении.
   - Пойдем , - крикнул он охотнику, - ничто теперь не остановит нас!
   - Даже это? - узкий проход между столиками перегородила мощная волосатая рука.
   Ее владельцу - главарю местной бандитской группировки - очень не понравилось, что кому-то удалось увлечь за собой людей, на которых он смотрел как на баранов, с которых можно поиметь не один клок шерсти. Потому он попытался сейчас ухватиться за край кольчуги Света. Попытался...
   Охотник успел бросить взгляд на потолок; убедиться, что его высота не помешает как следует размахнуться мечом, но доставать оружие пока не стал. Не счел опасность достойной меча Владимежа. Он перехватил руку бандита, не дав ей сомкнуться на кольцах доспеха. Громила попытался смахнуть ладонь Света резким движением; потом вцепился в запястье второй рукой - тщетно. Его лицо стремительно наливалось бледностью; все вокруг явственно услышали, как трутся друг о друга кости внутри  этой казалось несокрушимой волосатой лапы. Вот одна из них - а может и обе сразу - переломилась с неприятным треском, и бандит осел на свой стул. В его лицо с невиданной скоростью возвращалась кровь. А дружки вскочили на ноги. Их было трое на одного; нет - на двоих - потому что перед бандитами уже грозно рычал Волк. Этому противнику никто ничего благоразумно протягивать не стал. Так что Свет без помех добрался до Ширко. Он вышел вслед за капитаном в холодную снежную круговерть, даже не оглянувшись на поверженного противника.
     Капитан выпрыгнул навстречу бурану стремительно. Он-то как раз успел несколько раз оглянуться - то ли на бандитов, то ли на огромного зверя, не отстающего от нового знакомого.
   - Это Волк, - представил пса охотник, - он не кусается... почти.
   Свет весело засмеялся и зашагал с новым другом к кораблю. А на нем уже кипела работа. Набранный экипаж без команд капитана знал, чем ему заниматься. Уже к вечеру "Заря" освободилась от намерзшего на палубе льда; команда загрузила в трюм бочки с водой и жалкие крохи провизии, и готова была немедленно отчалить от пирса. И капитан не стал медлить - ночь для опытного моряка не была помехой. Ведь каждый моряк знал, что до первого из Диких островов - самого большого - не никаких мелей.
    Эти дни команда отдыхала - лишь рулевой не отходил от штурвала. Поставленные еще в виду берегов Гудваны паруса несли корабль по курсу быстро и неотвратимо. Ветер; злой ветер, который стал первым предвестником беды, теперь помогал Свету. Впрочем, он предполагал, что в этом мог крыться замысел Узоха - чародею не терпелось побыстрее получить доспехи героя древности.
   Охотник вел длинные беседы с капитаном. Узнавал подробности плавания; опасности, которые могли поджидать корабль в бескрайнем океане. Вникал в тонкости управления "Зарей". И это не добавляло самому Свету радости. Он уже привык, что ничто в подлунном мире не делается без причины. Во всяком случае, с охотником было именно так. Он с затаенной в глазах грустью поглядел на капитана и подумал:
   - Видно придется мне заканчивать плаванье без тебя, дружище...
   А тот размахивал полупустой бутылкой и показывал вперед - там на безграничной глади океана показалась темная точка. К исходу подходил только второй день плавания. Искусно маневрируя немногими оставшимися на мачтах парусами, Ширко подвел корабль к берегу с подветренной стороны. Здесь тоже ощущалось злое дыхание Черного континента, однако якорь все таки удерживал "Зарю" недалеко от входа в удобную бухту. В саму бухту решили войти с утра - во избежание нападения дикарей.  Экипаж не спал до самого утра, даже здесь ожидая атаки свирепых людоедов. Лишь Свет с Волком прекрасно выспались - они  бы и во сне почуяли чужого человека задолго до того, как тот вскарабкался на борт корабля.
   Может, аборигены и прятались на этом острове, но делали они это столь искусно, что охотник за время блужданий по зеленому раю не нашел ни единого их следа. А вот дичи здесь было полно. И три дня два охотника - двуногий и четырехногий - отводили душу за любимым занятием. К вечеру третьего дня моряки, как и предполагал Свет, пресытились мясом. Но отплывать от этого гостеприимного берега категорически отказались. И это охотник тоже предвидел. Потому он и терзал Ширко вопросами. Теперь он знал - им с капитаном вполне под силу управиться с "Зарей". Да что там говорить - с закрепленными как надо парусами Свет и один бы достиг Гудваны; единственное препятствие впереди было - Большой риф. Проход между коралловыми рифами, протянувшимися по всей длине океана, мог найти только опытный капитан. А отклониться в сторону даже немного, при свирепо дующем только в одном направлении ветре, означало одно - смерть.
   В маленькой бухте тем временем стало тесно от прибывающих кораблей. Перед этими людьми у Света не было никаких обязательств. И он скомандовал капитану: "Вперед!". "Заря" полетела, подгоняемая не стихающим ветром, неся на борту лишь трех пассажиров - Света, Волка и капитана Ширко. Теперь охотнику было не до отдыха. Они с капитаном несли по очереди вахту. И это тоже было уроком охотнику - он скоро знал, как держать курс к намеченной точке. Впереди была одна - проход в Большом рифе; а дальше - широкий берег Черного континента, мимо которого было трудно промахнуться.
   Чем ближе была естественная преграда Великого океана, тем мрачнее становился Ширко. Он в который раз пересказывал историю Большого рифа, а особенно того места, где неширокий пролив перегораживала толстая железная цепь. Цепь эту, неведомо как растянутую между двумя крутыми берегами, контролировал Бородатый Бирон - король этих двух островов и своего немногочисленного народа. Скорее всего это были бывшие пираты, или другие моряки  с потерпевших крушение кораблей. Цепь была главным и единственным богатством островитян. Подданные натягивали цепь, или опускали на дно, пропуская очередной корабль, а "король" собирал плату.
   - Давно бы уже разогнали их, а цепь утопили, - проворчал Свет, не выпуская из рук штурвал.
   - Дешевле было откупиться, - махнул рукой Ширко, - корабли здесь следовали один за другим - в обоих направлениях - и плата была небольшой. Теперь тут давно никто не плавает. Боюсь, как бы островитяне не съели друг друга. У них ведь ничего, кроме цепи и голых камней нет.
   - Кто же тогда нам освободит проход? - нахмурился охотник.
   - Будем надеяться, что последний островитянин догадался опустить цепь...
   Увы - громадные звенья цепи по-прежнему были туго натянуты, перегораживая пролив. А на берегу скакали, изображая какие-то чувства, подданные Бородатого Бирона. Сам он тоже был там - потрясал и руками, и бородой. Вот его лицо перекосило гримаса - он понял, что корабль не остановится. Но не потому, что у капитана нечем было заплатить за проход (а денег ни у Ширко, ни у Света, ни - тем более - у Волка, действительно не было). Просто два моряка - они же капитан и заказчик - не смогли бы вдвоем управиться с парусами. А если бы и спустили - потом вряд ли бы подняли. К тому же у обоих было подозрение, что корабль вряд ли отпустят. И если Свет, оглядев воинство Бородатого Бирона, не очень испугался предстоящей битвы, то Ширко только вцепился покрепче в штурвал, закрывая глаза.
   Бородач в последний момент сообразил, что их кормилица - цепь вместе с гигантским воротом - может не выдержать, унестись вместе с кораблем в морские дали. Он даже отдал какую-то команду; несколько человек бросились к запирающему устройству и Свет даже успел расслышать какой-то скрип, когда страшный удар потряс "Зарю". Сам охотник успел вцепиться рукой в борт корабля. Другая прижимала к груди Волка. Людей у ворота разбросало в стороны, но охотника не интересовала их судьба. А вот Ширко...
    Капитана снесло за борт - вместе со штурвалом, в который он вцепился изо всех сил. А цепь выдержала! Она натянулась, как струна, и корабль мелко задрожал, не в силах сопротивляться бешенному ветру. Туго натянулись, грозя разорваться в клочья, паруса. А на берегу уже прозвучала другая команда, и сразу пара десятков оборванцев примерились к прыжку на "Зарю". Свет бережно опустил на палубу пса и вытянул из за спины меч. На глазах замерших в изумлении островитян он занес его высоко над головой, и обрушил  на цепь, представив на месте огромного звена толщиной с бедро взрослого мужчины, лицо Узоха. Увы, лицо это он знал лишь по описаниям, потому магический удар не потряс замок колдуна и не перечертил одноглазое лицо очередным шрамом. Зато это придало сил рукам Света.
   Толстый металл не выдержал. Звено выдержало бы прямое попадание молнии, но в этом мече пряталась сила не одной небесной разительницы. Цепь распалась на две почти равные половины, и "Зарю" бросило вперед. Свет успел оглянуться и увидел и орущего в бешенстве короля, и его жалких подданных, а главное - голову капитана Ширко, вынырнувшего наконец из пучины. Он перевел дух, бросил меч в ножны и устремил взгляд вперед. Теперь только воля ветра и волн могла помочь ему достичь берега Караханы. Корабль без управления несся по волнам, даже, казалось, обгоняя их. Курс "Зари" был проложен словно по лезвию меча - никаких рысканий в стороны; ни разу паруса не опали, показывая уменьшающуюся силу ветра. Это одновременно и радовало, и огорчало. Потому что силы, влекущие сейчас мстителя к врагу, одновременно продолжали убивать Белый материк.
   О том, что берег уже близко, охотника предупредил Волк. Он стал принюхиваться к изменившимся запахам океана. Раньше здесь бы летали прибрежные птицы, но сейчас только черная полоска впереди показывала, что конец плаванию близок. Вскоре послышался далекий шум прибоя. Он нарастал, заполняя все вокруг. И Свет снова вытянул оружие предка. Единственное, что он мог сделать, чтобы смягчить причаливание к негостеприимному берегу - снести центральную мачту, несущую большую часть парусок. И меч опять не подвел! Широкое круговое движение - и мачта полетела за борт. А Свет не остановился - ведь она могла увлечь за собой "Зарю", которая - почему-то был уверен охотник - ему еще понадобится.
   Круговое движение продолжилось уже по большому диаметру, и меч легко, словно нитки, срезал толстые канаты, которыми крепилась к палубе мачта. Наконец за бортом раздался громкий плеск; через несколько мгновений корабль вынесло на песок. Все, что не было закреплено на палубе, полетело вперед. И самыми первыми - Свет с Волком. Высокая волна, бросившая "Зарю" на берег, отхлынула, означая, что морская часть путешествия завершилась...































Глава 14. Карахана
   Замок Повелителя Узоха представлял собой перевернутую четырехгранную пирамиду черного камня. Казалось - это ребенок воткнул черную игрушку в песок, и убежал, бросив ее. Но это мог сказать путник, увидевший ее издали. С каждым шагом чувство менялось - становилось сначала недоуменным, а потом ужасающим. Вблизи от замка хотелось бежать сломя голову. Потому что казалось, что он падает на эту самую голову, грозя размазать по плотному утоптанному песку. А еще - от него исходили такие мощные волны незримого зла, что только адепты, отдавшие и тело, и душу древнему богу, которого из тьмы веком призвал Узох, могли приблизиться к замку.
   Но и их не оставляло чувство постоянной неуверенности. Если бы могли, они бежали от замка, который действительно лишь благодаря чарам не заваливался набок. Это они еще не знали, что никакого камня в замке и в помине не было. Да и откуда взялся бы строительный камень в центре безжизненной пустыни. Мириады мириадов песчинок - вот все, чем располагал колдун, когда начинал строить свое гнездо. Из них и был слеплен Замок. Благодаря жуткому заклятию, сопровождаемому потоками крови, песок сам сформировался в готовое жилище, приобретая цвет и форму, выбранные Узохом.
   И этот замок вдруг затрясся, заставив многочисленных прислужников испуганно втянуть головы в плечи - как раз в то мгновение, когда нога Света в первый раз коснулась континента. По правде говоря, это была совсем не нога,  а что-то повыше, потому что охотник оказался на песке сидя. Но эффект от этого не стал меньше -  вся Карахана застонала, то ли приветствуя освободителя, то ли предупреждая своего нынешнего господина.
   И только Ухох довольно улыбнулся. Он ничуть не сомневался в крепости своего творения; сейчас же понял, что противник, который сам нес ему волшебные доспехи, прибыл. Да - сила прибывшего была велика, и она должна была присоединиться к силе Повелителя. И тогда ему не нужен будет бог - он сам станет богом. Живым богом для всей планеты.
   Узох выглянул в окно, невидимое снаружи. Посреди площади перед входом в замок - тоже невидимым - по-прежнему нестерпимо сверкая жезл, качавший энергию Белого материка. Он должен был погаснуть только тогда, когда жизнь покинет последнего человека в Гудване...

   Свет мягко поднялся с песка, в котором совсем рядом глубоко увяз нос "Зари". Он не подозревал, что своим первым прикосновением заставил дрогнуть целый материк. А центре последнего даже вызвал небольшое землетрясение.
   К его удивлению, рядом с пляжем стоял конь, привязанный к стволу дерева, заканчивающегося пучком перистых листьев на недосягаемой высоте. Замечательный конь, судя по внешнему виду. К его седлу были приторочены сумы, которые  несомненно были полны дорожных припасов. Кто-то словно торопил его в путь.
   - Что ж, - Свет огляделся, но так и не заметил доброхотов, - кто бы ты ни был, сочтемся.
   Впрочем он подозревал, кого должен благодарить за такую любезность и с кем сейчас обещал посчитаться. Во всяком случае, он без колебания вскочил на коня и помчал прочь от прибоя - опять в направлении, куда беспрерывно дул ветер. Волк рядом легко выдерживал скорость. Он успевал еще с удивлением поглядывать и на незнакомые деревья, стонущие от непосильной нагрузки, и на неведомых животных, среди которых большинство составляли мелкие волосатые твари, очень похожие на людей. Они ловко прыгали с дерева на дерева, пытаясь не отстать от всадника и его страшного пса, и корчили такие уморительные физиономии, что Свет уверился - над ними скачут одичавшие родичи человека.
   - А может наоборот, - подсказал ему внутренний голос, и Свет совсем не был уверен, что этот голос был его собственным, - это предки этих волосатиков сошли когда-то на землю, чтобы стать людьми.
    Верный пес беспрерывно крутил головой, тоже видимо озадаченный видом этих крикливых созданий. Когда путники остановились, чтобы заглянуть в переметные сумы и выпить воды у встреченного источника, бесхвостые краснозадые бестии с громкими криками забросали их твердыми плодами с тех самых деревьев. Так что полноценного привала не получилось. Хотя Свет не поленился подобрать эти плоды, и потом не раз с благодарностью вспоминал крикливых верхолазов, потому что внутри огромные орехи хранили вкусную прохладную жидкость, напоминавшую молоко, и не менее питательную мякоть.
   Следов наземных животных тоже было - не счесть, и некоторые из них вызывали опасливое почтение своими размерами. Но охотиться было некогда. И внутреннее чутье, и неведомый помощник торопили путников.
   - Потом, - пообещал Волку охотник, - вот разберемся с Узохом, и устроим великолепную охоту...  Хотя бы вон на того толстяка.
   У речки, мимо которой они сейчас проезжали, не рискуя приблизиться к берегу, действительно провожали их ленивыми взглядами огромные животные, чем-то напоминавшие диких попросят. Может, крутыми окороками и тонким хвостиком, что болтался между ними?..
   Выносливый конь не успел выдохнуться; у очередного дерева ждал другой - точная копия первого. Так Свет и перебирался от одного скакуна к другому, не встречая ни единого человека, и с удивительной скоростью продвигаясь в глубины Черного континента. Безлюдью в этих местах, кишевших дичью несмотря на постоянный ураганный ветер, он уже не удивлялся: понял, что безвестный помощник - а это был скорее всего сам Узох - сделал все, чтобы охотник не отвлекался от своей главной задачи - поскорее доставить Повелителю доспехи Владимежа.
   Очень скоро прибрежные леса кончились. Потянулись бескрайние степи, на которых зверей стало еще больше. Лес теперь попадался только в виде нешироких полос вдоль рек, да стоящих отдельно громадных деревьев. Каждое такое дерево могло заменить собой целую рощицу, подумал Свет, прикидывая, сколько человек должны были взяться за руки, чтобы обнять такого гиганта. Получалось не меньше сорока! Многократно больше могли разместиться для отдуха в его тени, если бы тень была. Нет - солнце скрыли сплошные тучи, который тоже неслись туда, куда нужно было Свету.
   А потом ветер стал приносить неприятности; почти страдания - когда набросился на появившиеся пески.
   - Значит, - понял Свет, - почти добрались.
   Ведь еще в подвале Обители, рассматривая древние карты, он узнал, что весь центр Караханы занимает одна огромная пустыня. Теперь скакуны сменялись дважды в сутки. Поскольку деревьев здесь не было - не считать же за них кривые тонкие, практически безлистые кустики - лошадей здесь привязывали к крепко вколоченным в песок столбам. И ни одна из них не дергалась, не пыталась убежать от этого секущего плоть песка. Они смирно ждали охотника; так же покладисто везли его и безмолвно падали, истощив силы.
   В этой покорности было что-то пугающее, но Свет только сильнее сжимал зубы - счет Повелителю рос с каждым днем. Волк переносил песчаную бурю легко. Только покрасневшие глаза практически не открывал, передвигаясь за очередной лошадью на звук. И пищу из рук охотника принимал тоже с закрытыми глазами. Сам же охотник, когда подтянул все завязи доспехов предка, словно очутился в особом мирке, куда гудение ветра доносились чуть слышным не злым ворчанием, а нападки жестоких струй песка лишь ласкали легким прикосновением.
   Что еще поразило охотника? Не только людей; чья-то непреклонная воля убрала с его пути и хищных животных, и тех исполинских великанов, которых он тоже видел на старинных гравюрах. Люди на них были совсем крошечными, и трудно было поверить, что этих зверей с огромными ушами (Свет усмехнулся, вспомнив барона Рагона и его братьев) создала природа, а не прихоть злого чародея.
   - Нет, - поправил себя Свет, - природа может создать что угодно - даже таких вот громадин. Но как им было выжить, если они видны за многие версты. Видны самому страшному хищнику, которых создала та самая природа (что бы там не говорили адепты многочисленных богов) - человеку.
   Лошади сменяли одна другую; дни бежали еще стремительней - по подсчетам охотника в Дугании пришло время новой весны. Он поднял голову к завывающему ветру и понял - весна там не торопится. Что-то подсказывало ему - предыдущая пришла  только на берега Великого океана, согреваемые его дыханием. За ней стремительно пролетело короткое - столь же холодное - лето, перешедшее в зиму без всякой осени. Центр Белого континента солнца в этом году так и не увидел.
   - Если не придет и эта весна, - подумал Свет, - Гудване придется восстанавливать жизнь в одиночку - людей в ней не останется.
   Наконец далеко впереди что-то потемнело, нарушив серое однообразие пустыни. Лишь приблизившись вплотную, охотник понял, что это огромный столб все того же песка, созданный из мельчайших частиц, мчащихся с невиданной скоростью. Они неслись по невидимой оси, подняв в воздух столько песка, что обнажилась коренная порода, никогда не видевшая прежде света.
   Ветры, начавшие путь от развалин древнего храма в столице Дугании, столкнулись здесь, пролетев полмира. Они словно объединили свои силы, закружив столь стремительно, что лошадь отказалась даже сунуть морду в этот беспрерывный поток песка. Теперь пришлось закрыть глаза и Свету. Сетка неведомого материала защищала лицо все время пути по пустыне, но теперь в душу охотника закралось сомнение - не снесет ли ее огромным давлением; не иссечет ли лицо, и прежде всего глаза, всепроникающий песок.
   Но нет - зря он сомневался в доспехах предка. Сейчас только щита Владимежа не было со Светом, но он ничуть не жалел, что оставил доспех на защите рода. Ведь под кольчугой его грели не менее надежные артефакты - талисман рода и медальон с частичкой души любимой девушки. Охотник нащупал эти дорогие ему вещи; почувствовал, как нагрелось на пальце кольцо Дао. Он вспомнил сейчас всех дорогих людей, которые - как он надеялся - ждали его дома: Весну, других обитателей замка Гардена; Зохру с мастером Дамиром... Наконец самого князя Владимежа, чья душа тоже была рядом - в теплом платочке Весны.
   Вспомнил, и шагнул в стену песка. За ним не менее отважно шагнул Волк. Оказавшись внутри смерча, охотник вдруг понял - незримый тяжелый взгляд, который провожал его все дни бешенной скачки по Карахане - исчез. Злая воля, повесившая на него невидимого шпиона, словно уверилась - теперь он не свернет с избранного пути. Он не видел ничего; только сопротивлялся на каждом шаге мягкому давлению ветра, пытавшемуся оторвать охотника от земли и понести по кругу в вечной карусели. По нему же, по ветру, Свет безошибочно определял направление движения.
   - Главное, - думал он, - чтобы ветер всегда бил в левое плечо.
    Правой рукой он с силой сжал клок шерсти на загривке Волка. Псу наверное было полегче - он ведь прижимался боком к бедру хозяина с подветренной стороны. Так - единым целым - они и вышли в оказавшийся на удивление большим глаз смерча. Это был правильный круг огромного открытого пространства, который заключил в себе и черный замок, явно кренящийся к земле (оптический обман); и ряды адептов, расходящиеся правильными окружностями сразу вокруг двух центров местного мироздания. И были эти центры - пылающий нестерпимым светом жезл, и сам Повелитель Узох.
   Окружности прорезала широкая полоса, не занятая никем. Она, как правильно понял Свет, была оставлена для него. Он не успел сделать первый шаг; только отряхнул с плеч песок (рядом ту же процедуру повторил пес, стряхнувший с шерсти чудовищное количество песчинок), когда Повелитель подверг его первому испытанию. В безоблачном здесь небе грянул гром, заставивший тысячу адептов рухнуть на колени. А на Света  гигантской энергией обрушилась остроконечная молния. Она затмила собой даже жезл, потому что сверкнула прямо в глаза Света. И опять спас волшебный доспех. Глаза проморгались, и кинули окрест взгляд. Нигде не было воронки, или потеков расплавившегося песка. Однако что-то изменилось в подлунном мире; Свет стал чувствовать себя еще защищенней, и пришло понимание - весь бушующий океан энергии молнии вобрал в себя шлем предка. Не зря он так верил в его непробиваемую защиту.
   Узох одобрительно кивнул, оценив силу противника. Или жертвы, каковой считал наследника Владимежа. Он зашептал слова следующего заклятия, которым с ним поделился другой колдун - против собственной воли, конечно. Тот волшебник жил когда-то в дремучем лесу, и тренировал волю, соревнуясь силой взгляда с огромными змеями, сопротивляться гипнозу которых не мог никто. А он смог - и "подарил" Узоху еще одно заклятие.
   Свет прошел к тому времени больше половины расстояния до магического жезла. Адепты не препятствовали ему - они следили бездумными взглядами лишь за своим Повелителем, которому оставалось сделать один шаг. Нет - крошечный шажочек - и он станет богом. И этот шаг именовался - душа Света, и всех тех, кто стоял за ним. По сути, это была душа Гудваны.
   Охотник с усилием сделал очередной шаг; попытался оторвать другую ногу от песка и не смог! Вторая попытка тоже не удалась, как и третья, и последующая. А ведь до Узоха, до его торжествующей физиономии и злых веселых глаз, было так недалеко. Эти глаза словно предлагали:
   - Ну постарайся! Ну сделай еще один рывок!
   И Свет постарался. Он направил всю свою жизненную энергию в правую ладонь, которой до сих пор сжимал загривок Волка. И пес отозвался, внес свою лепту в незримую пока битву. Всю нежность и любовь к хозяину, а точнее другу; всю злобу и желание вцепиться в горло человека в черном, ухмылявшегося перед ними, он отдал одним всплеском в эту ладонь. И Свет воспользовался щедрым даром пса, упавшего без признаков жизни у его ног, и дернулся рукой к следующему помощнику - Талисману. Теперь кольцо Дао и волшебный талисман, выкованные в один день вместе с доспехами - в  одной кузне из одного куска космического посланца - соединились в целое...

   Так же, как в день поединка Света с Иджомахом, сидели на полукруглой каменной скамье двенадцать мастеров. Место Света теперь занимала Зохра. Она первой сказала: "Пора!", - и поднялась со скамьи. Мастера взялись за руки в центре площади, и магический круг впервые за многие столетия сомкнулся. Впервые - потому что не каждый адепт Дао мог пережить такое таинство. Сила Дао пробила время и пространство, и позволила руке охотника продвинуться еще дальше...
 
   Свет отчаянно дернулся, попытавшись вырваться из липкой холодной паутины; Узох улыбнулся еще шире. А охотник не видел его - перед его глазами кружились в последнем танце жизни Зохра и Дамир; остальные мастера - даже Иджомах. Да - прежде непримиримый враг пришел сейчас на подмогу охотнику. За его спиной теснились сотни - нет, тысячи мастеров. Некоторые - понял вдруг Свет - родились, жили и умерли в мире, который освещала другая луна, и другое солнце. Но он не стал сейчас задавать себе вопроса - как это возможно?! Он с благодарностью принял помощь - и их, и низенького старичка, вдруг выросшего над мастерами, словно наседка над цыплятами. "Дао!", - понял охотник, и тут рука его наконец дотянулась до медальона Весны.
 
   Весна как раз склонилась над колыбелью. Она вздрогнула, ощутив жжение на груди. Это подавал весть любимый человек. Подавал через Камень Души, соединивший воедино двух молодых возлюбленных. Камень был кроваво-красным. Лишь в глубине его мерцала яркая точка - все медленней, и медленней. Весна с отчаянием поняла, что это останавливается сердце охотника.
   - Свет, - прошептала она, поднимая голову к потолку; раздавшийся крик Весны разбудил ребенка и переполошил весь замок, - Небо! Возьми мою жизнь, только не дай ему умереть!
   Теряя сознание, Весна медленно опустилась на пол. Лишь ее рука задержалась в колыбели, стиснутая на удивление сильными ручонками сына. А рядом - на деревянном полу - платиновая цепочка лежала на кучке серого песка.
 
   Звонкая струна лопнула в тысяче пар ушей - это сгинуло побежденное заклятие. Охотник не успел рвануться вперед, к Весне - видение растаяло у унеслось невесомым облачком. Свет  бросил быстрый взгляд на Волка. Пес лежал, хрипло дыша, и не отреагировал на этот взгляд.
   - Главное - он жив! - обрадовался охотник.
   Еще больше он обрадовался, вспомнив видение. Перед исчезновением Весна распахнула глаза и улыбнулась ему.
   Узох, опирающийся на черный посох совсем рядом, покачал головой в изумлении. Рукопись колдуна гласила - никто, ни одна сила в подлунном мире не может сопротивляться заклятью. А Свет победил! Невольный холодок страха пополз по спине чародея вместе со струйкой холодного пота. Узох с раздражением развеял страх вместе с липкой влагой. Потому что главной его защиты не мог преодолеть никто. Это заклятие он вырвал у старого шамана. И проверил его неоднократно! Будь оно с чародеем изначально, его лицо не безобразил бы шрам на длинном лице; да мягкое место не терзали бы боли от  незаживающей раны. Впрочем, он был уверен - вместе со смертью Света эти раны исцелятся раньше, чем последняя последнюю каплю крови охотника впитает песок.
   Свет между тем подошел к пылающему жезлу - вплотную, чего не мог сделать даже Узох - и размахнулся мечом. Повелитель понял, что заигрался, позволив врагу подобраться так близко, но остановил молнии, готовый сорваться с неба. Жезл, в общем-то, уже сыграл свою роль. Жалкие остатки народов Гудваны приползут на колени к своему новому богу!
   Потому он и не вмешался, когда меч обрушился на жезл. Волшебная сталь не смогла перерубить жезл - ведь он тоже был изготовлен из металла древнего бога Титана! Но страшный удар вырвал ось Караханы из глубокого гнезда, и отправил его в полет - к ногам отшатнувшихся адептов. Узоху хватило единственного взгляда на изогнутый в месте удара жезл; на потревоженные в том же месте иероглифы неизвестного языка, чтобы понять - волшебный мост между двумя континентами не удастся восстановить никому. Даже ему. Потому что в подлунном мире больше не рождались мастера, подобные тем, что выковали жезлы и ножи; доспехи Владимежа и кольца Дао.
   - А может, - пришло внезапное озарение к чародею, - они рождались не в этом мире.
   Так же внезапно прекратил свою работу второй жезл - в центре Белого континента. На краткий миг наступила тишина - впервые за долгие месяцы. А потом все вокруг содрогнулось - это упали горы песка, прежде носимые вихрем вокруг замка Узоха. Адепты теперь лежали на песке навзничь, не смея поднимать взглядов. Потому только Узох увидел смертельную красоту боя Света с появившейся из-за его спины семеркой чародеев. Одна за другой копии Повелителя окружили охотника, протягивая в его сторону кривые сабли. Это было последним испытанием для героя - и самым легким. Потому что Узох, изучивший все приемы сабельного боя на континенте, не подозревал, что в подлунном мире была школа боя повыше разрядом, и его противник был в этой школе самым прилежным учеником.
   Копии разошлись по кругу, и дружно набросились на охотника. Кем бы ни  были они - сабли у них были самые настоящие. Сталь зазвенела - и двойники, наделенные зачатками разума, в изумлении остановились. Еще больше удивился и восхитился Узох при виде сплошной стальной стены, которой окружил себя Свет.
   - И это, - в душе потер руки Повелитель, - и это великое искусство будет моим!
   Из стены вдруг вылетел клинок, и это движение не нарушило сплошной завесы стали. А меч полетел по кругу с победной песней. Головы, полетели на песок, медленно истаивая в воздухе. Последняя подкатилась прямо к ногам Узоха, бешено вращая единственным глазом, испачканном в песке. Повелитель недовольно поморщился и щелкнул пальцами. Безголовый фигуры тут же пропали.
   - Все, - громко сказал Свет, - больше никто не помешает мне!
   Его уверенный тон опять вызвал холодную струйку вдоль хребта Повелителя. Однако он бесстрашно шагнул к охотнику, даже не подняв своего посоха. Меч охотника победно взвился в воздух, и опустился на незащищенный череп. И... с обиженным звоном отскочил, не причинив врагу ни малейшего урона.
   Это было главной тайной и главным оружием Узоха - заклятие настолько древнее, что даже имя чародея, соткавшего его в страшных обрядах, развеялось в веках. Узох по крупицам собирал его - когда осознал, что многие заклятия, что он с пытками вырывал у других колдунов - суть части одного, общего, и более древнего. Лишь недавно последнее звено легло в сложную цепь заклинания, и могучая сила заполнила Повелителя, отныне уверенного в своей неуязвимости. Увы - он так и не усвоил урока своего старого учителя. Поверженный им колдун учил несмышленыша - не применяй заклятия, пока не изучишь его досконально. Иначе оно когда-нибудь обернется против тебя самого. Изучить суть этого заклятия Узох не мог - потому что не знал этого языка. Больше того - он был уверен, что никто в подлунном мире не мог прочесть древнего текста. Он был прав - этот язык родился в другом мире, и там же умер.
   А заклятие, придуманной под другой луной, завершилось словами: "... не нанесет урона никто, кроме меня самого...".
   Меч взметнулся вновь, и опять отскочил от бритого черепа. Свет бил и бил, постепенно заполняясь отчаянием, и все ниже вздымая оружие. Наконец дело дошло до того, что меч коснулся высокого навершия шлема - в том самом месте, где он принял в себя молнию Узоха.
  Повелитель - в тщеславии, или по какой другой причине - решил проверить силу соперника, и послал ему с первым шагом молнию, то есть часть своей сути. И теперь эта энергия незаметно для всех оказалась в лезвии меча. Последний удар Света был совсем слабым - настолько тяжелым ему показался меч предка. А оружие на удивление легко разделила уже начинавшего терять терпение чародея на две равные половинки. Так быстро и внешне легко, что глаз его продолжал бешено вращаться - подобно оку развеянного двойника - а на песок уже хлынули кровь и внутренности.
 Ноги, попиравшие сразу два материка, подогнулись, и  половинки чародея рухнули на песок.
   А меч, снова ставший легким и послушным, победно поднялся к небу, где уже появился просвет, у который хлынули солнечные лучи. У ног оказался Волк с вздыбленной на холке шерстью, а на героя смотрели адепты бога, снова погрузившегося в долгий сон. Смотрели и молчали. Молчал и Свет. Это не было поединком взглядов - охотника и тысячеголовой толпы. Это было началом осмысления новой жизни. Жизни без Повелителя. Затем глаза многоголовой толпы округлились от ужаса, и Свет мгновенно повернулся к замку. Казалось, он сейчас рухнет на толпу, погребая под завалами камней и ее, и Света с Волком.
   И тогда охотник бросил в ножны меч, поднял руки и с долгим криком навалился на черную стену. Это было  несопоставимо; даже муравьем рядом со слоном нельзя было сейчас представить Света перед замком. Но последнему - идеально отцентрованному - и нужна была эта смехотворная единичка силы. И он ее получил!
   Свет вдруг ощутил, что стонущие от гигантского напряжения мышцы рук и спины вдруг облегченно расслабились - замок стал заваливаться от него. Уже в полете камни, лишенные волшебной силы Узоха, рассыпались в песок, чем они изначально и являлись. Земля дрогнула еще раз, и вырос песчаный холм, краем задевший другое песчаное строение - идеально круглый вал, возникший на месте урагана.
   По всей планете уцелевшие люди вдруг подняли головы к небу, не веря собственным глазам. Терявший последние силы ветер рвал в клочья тучи, и сквозь них к земле прорывались первые солнечные лучи. И только сейчас тысяча человек разом повернулась, и шагнула в новую жизнь. Свет остался лишь с Волком, и обезображенными останками чародея. Его голова по прежнему таращилась единственным глазом в посветлевшее небо, и охотник вдруг подумал, что ее нужно уничтожить - так, чтобы никто не смог использовать в черных целях этот жуткий артефакт. Но волшебной силой огня он пользоваться не хотел - не желал пачкать нечистой плотью пламя. Выход нашел Волк. Он потянул собственным примером на вершину песчаного холма Света, и уже там затянул долгую заунывную песнь. Этой песнью переговаривались холодными зимними ночами предки его матери - полуволчицы Серой. Но и здесь, под солнцем Караханы, ее поняли. Издали вдруг раздался ответный зов, и на противоположный край песчаного кольца выскочило сразу несколько гиен. Даже издали Свет почувствовал их голодной нетерпение; их вопрос, который задавало каждое движение мерзких туловищ: "Где добыча?".
   Вот крупная особь почуяла кровь, и ринулась вперед. Стая бросилась за ней, едва не наступая на задние лапы. Живое серое одеяло накрыло останки Узоха. Совсем ненадолго - вот стая опять спешила прочь от страшного места. Одна из гиен вдруг оглянулась - в ее пасти торчал небольшой кусок черепа. Свет в последний раз заглянул в этот глаз. Подскочивший собрат гиены вонзил свои крепкие зубы в этот последний клочок плоти, и земля наконец облегченно вздохнула - тяжкое наследие чародея развеялось.
   Так поначалу подумал Свет. А потом понял - он поспешил с выводами. В подлунном мире ничто не пропадало! И теперь древние - и не очень - заклятия тяжело ворочались, занимая свое место в его голове. Но с этим он разберется потом. А сейчас он сделал первый шаг на пути к океану, и дальше - домой, к Весне, к сыну, к друзьям...

   Человечек был почти вровень с сидящим в удобном командирском кресле Анатолием Лазаренко. В отличие от  него, пилота дальней косморазведки, человека достаточно известного лишь в узких кругах специалистов, лицо маленького японца было известно каждому жителю Земной Федерации. По крайней мере тем, кто хоть изредка обращал внимание на экраны визоров.
   Сейчас оба невольных напарника уставились на большой экран, на котором бортовой комп высветил карту звездного неба. Но если взгляд узких глаз профессора Такамуры лихорадочно сверкал, скользя по экрану, серые глаза командира космолета, уставившиеся прямо в экран, были пусты.
   Наконец маленький жесткий пальчик ткнул в правый верхний угол:
   - Сюда!
   Лазаренко сжал рукоятку, перемещая яркую точку космонавигатора. Его рука остановилась и, повинуясь нажатию другой клавиши, металлический голос компа ответил:
   - Звездная система 06076312; желтая звезда; масса один и два земной; семь планет - не исследованы. От Земли двенадцать ноль-переходов.
   - Больше двух ноль-переходов никто не делал, - каким же бесстрастным, как у компа, голосом заявил командир.
   - Значит, мы будем первыми, - внезапно засмеялся профессор; он единственный на земле помнил, как два века назад впервые прозвучало знаменитое: "Поехали!".
   Пальцы Лазаренко уверенно забегали по многочисленным кнопкам, загоняя в комп программу, какую тот еще никогда не выполнял. А его глаза по-прежнему безжизненно смотрели на экран.

   Через два часа вслед за первым с Курского космодрома стартовал второй, и последний на Земле космолет с установкой ноль-перехода. В отличие от первого, имевшего недокомплект в экипаже, второй был укомплектован полностью. Сейчас, когда космолет - песчинка в бескрайних просторах космоса - опять материализовался после двенадцатого ноль-перехода, три человека с удивлением смотрели на командира - человека с железной выдержкой. Тот, словно позабыв, что в соседнем кресле сидит красивая молодая женщина, длинно и витиевато выругался. Впрочем, Анна Кондурова - Анюта - больше половины слов просто не поняла. Не принято было в двадцать втором веке пользоваться идиомами века двадцатого. Командир этого звездолета - Михаил Суриков - был готов отправить корабль в следующий, тринадцатый ноль-переход, однако поспешно отдернул руку от клавиатуры. Потому что невидимый след космолета, который четко держали датчики его корабля (он предпочитал называть космолет по старому, даже имя ему дал - "Летучий голландец") вдруг вильнул в сторону уже в обычном пространстве. Он затерялся на одной из планет желтой звезды - настолько похожей на Землю, что космолетчики невольно подумали - не вернулись ли они вслед за беглецами домой, сделав полый круг в ноль-пространстве?..

   Прошло два дня, как честолюбивые планы Узоха исчезли в пастях гиен - вместе с его головой. Охотник только теперь увидел следы копытных.
   - Охота, Волк! Хочешь поохотиться? - воскликнул Свет, снимая доспехи предка.
   Они на удивлении хорошо помогали перенести моментально установившуюся в Центре Караханы жару и жажду. Огромный пес, которому переход через пустыню дался неизмеримо тяжелее, заслышав знакомое слово, оскалился в страшной улыбке. Свет, не успев снять с рук кольчугу, замер. Высоко-высоко в небесах - там, где не летают даже орлы - стремительно перемещалась серебристая точка. Кольчуга тонко звякнула, словно тоже отреагировала на небывалое событие. До ушей Света и Волка донесся чуть слышный гул, или рев - ни одно животное в подлунном мире не могло издать подобного звука. Проводив взглядом необычную птицу, скрывшуюся за горизонтом в считанные мгновения; Свет пожал плечами, и снова наклонился над следом, обещавшим желанную добычу.



К о н е ц   п е р в о й   и с т о р и и