Человек сидит в парке на скамеечке, шесть утра, на него летят галактики и острые куски обшивки, космический мусор, обычный мусор, сухие листья, че-то надумавшие опадать в середине июля, вьются под его ногами — их еще не успели смести смуглые расторопные чуваки в оранжевых жилетах.
Седой мужчина с прямым позвоночником сидит на четырех приколоченных друг к дружке досках, вытянув ноги вперед, и неотрывно следит, как убегает его время — четвертое измерение — засасывается вместе с прозрачным утренним воздухом и сладким московским сном в маленькое четырехмерное отверстие для слива на дне бассейна, в нашей неполноценной системе координат выглядящее то ли быстрым паучком, то ли сморщенным окурком, то ли маленьким цветным водоворотиком в уголке глаза. Он смотрит в него и задает только один вопрос — почему почему почему это все, и еще один — что это все, и еще, если можно — для чего это все, и, да, еще — на какой примерно срок, и что будет, если пропустить платеж, и вреден ли добавленный сахар, и как снизить риск внезапной остановки сердца, и когда я умру, в смысле, сейчас или лет через дцать, ну, потому что это важно, а что если завтра все вокруг станут роботами на солнечных батареях, а я один, как мудак, буду лежать в земле. Это важно, продолжает он, это просто адски нереально важно, потому что у меня дети, у меня жена, и мне нужна, моргает он, омывая слезой идиллический летний пейзаж, мне нужна какая-то такая штука, чтобы можно было вот так вот быстро и удобно, легко и непринужденно, как говорят фитнес-инструкторы, непринужденно и легко—
Непринужденно и легко, как морские волны в «Илиаде» Гомера, как морские волны задолго до «Илиады», когда все греки были растворены в воде, а бог, если был, то был одноклеточным и пах серой, туда-сюда, из стороны в сторону раскачивается человеческая фигура на качелях между двух газовых столбов — вперед-назад в абсолютной пустоте, вверх и вниз, а также чоп и доп в четвертом измерении, смотрит перед собой и отказывается верить: ну неужели никак, ну неужели никто.