В соавторстве с Валерием Сергеевым Орловским
Часть 1 Глава 7. На балу
Генерал-губернатор Пруссии Василий Иванович Суворов, в отличие от своего предшественника Николая Корфа, вёл скромный образ жизни, не затевая шумных балов и маскарадов. Зато он умело вёл дела, вникал в любой хозяйственный вопрос и никому не позволял «водить себя за нос». Впрочем, иногда происходили события, которые «взрывали» эту скучную, уединённую жизнь. К таким событиям можно отнести приезд к отцу двух его дочерей, «совершенных невест», как писали очевидцы. В подобных случаях счастливый отец позволял себе закатить настоящий бал.
- Бал! Мы немедленно проведём бал! – отдавал приказ Суворов и весь механизм подготовки к такому значительному мероприятию начинал действовать. О времени и месте проведения бала оповещалась вся городская знать. Как и в любом европейском городе, дамы начинали считать часы до столь знаменательного события, примеряя новые наряды и придирчиво разглядывая себя в зеркале. Кавалеры подкручивали усы, иногда напомаживали парики, однако, далеко не все считали бал такой уж необходимостью. А деловые люди готовились в перерывах между танцами к важным беседам с нужными и высокими чинами, и решению насущных проблем, ибо, когда же ещё, как не в лёгкой, непринуждённой обстановке можно решить оные и поставить для себя новые цели? Музыканты проверяли инструменты, переписывали свои нотные сборники. Прислуга готовила отведенные под бал помещения, в основном, большой зал в Королевском замке, повара принимали заказы на изысканные блюда, главные распорядители были озабочены приобретением достаточного количества разнообразных вин, пуншей и других горячительных напитков. А кондитеры старались удивить публику новыми изобретениями в искусстве приготовления всевозможных десертов и кремов, безе и суфле. Кёнигсбергские сластёны обожали Schmandund Glumse (37), это блюдо ещё называлось «творожный упрямец», и с удовольствием лакомились марципанами со сладким и горьким миндалём.
В Кёнигсберге отпраздновали Крещение Господне, а вскоре приехали и дочери Василия Ивановича, Анна и Мария. После радостной встречи было объявлено: начинаем готовиться к балу-маскараду!
И вот в четверг, ровно к назначенному часу в Замок начали съезжаться гости.
Приглашение на бал-маскарад получили все знатные семейства Кёнигсберга, сановники и представители прусского дворянства, а кроме того – командиры и молодые гвардейские офицеры расквартированных в городе русских частей, последние - в качестве партнёров для танцев. Приглашение получил обер-полицмейстер Кёнигсберга Иоахим Заммель и несколько его доверенных лиц, служащих в полиции. Кроме них, Василий Иванович выказал надежду увидеть на балу профессора Альбертины доктора Майбаха, а также небезызвестного Иммануила Канта. Всего же должно было собраться около пятисот человек…
Губернатор с сыном встречал всех приглашённых на парадной лестнице, устланной дорогими коврами, по бокам которой теснились тропические растения в кадках, а душистая вода струилась из специально устроенных фонтанов. Входящие гости раскланивались, и, поприветствовав губернатора, проходили в главную залу…
Здесь же состоялся очередной разговор отца с сыном.
- Видишь ли, Александр, - озабоченно говорил Василий Иванович, - я сам не ожидал, что наша затея окажется такой непростой и опасной. Врагом нашей императрицы оказалась всесильная тайная организация. От неё каждую минуту можно ожидать удара в спину. Я по роду своей деятельности приобрёл большой дипломатический опыт. А посему послушай мои предостережения: не спеши сходиться на короткую ногу с новыми знакомыми. И меньше откровенничай даже с самыми близкими людьми, иначе - пожалеешь. Помни: «язык мой - враг мой»!
Александр Васильевич галантно откланялся проходящей мимо чете Каневиц. Марк Каневиц был хозяином альтштадтского порта.
- На балу не следует утомлять присутствующих серьёзными и деловыми разговорами... – отшутился младший Суворов, - Давайте, батюшка, поговорим лучше о театре, он тут превосходный.… А если оставить иронию, то не думаете ли вы, что на этом празднике нам что-либо угрожает?
- Кто знает, дорогой сын, только ухо надо держать востро. А ты, голубчик, впредь ничьими советами не пренебрегай - сначала выслушай. Право же, следовать им или нет, останется за тобой.
Дворянский бал-маскарад - это часть светской жизни, которая всегда наполнена радостями и горестями, переживаниями и страстями. Это лицедейство и игра, кокетство и ревность, страсть и любовь!
Сегодняшний праздник был устроен традиционно: самый большой зал предназначался для танцев. Он был украшен зеркалами и освещен тысячами восковых свечей. Между колоннами были расставлены «живые картины» в золотых рамах, в которых красавицы в античных туниках изображали произведения великих живописцев. В смежной комнате находились шахматы, шашки и даже бильярд; в третьем помещении - трубки и табак, бутылки с винами и закуски. Этажом выше располагались всевозможные уборные для дам, комнаты для прислуги, а также великолепный просторный зал для последующего ужина.
Музыкальное сопровождение обеспечивал духовой оркестр, состоящий из музыкантов, играющих на трубах, фаготах, гобоях, литаврах и валторнах.
Нарядные дамы в роскошных воздушных платьях, в большинстве своём это были разноцветные роброны с фижмами (38), и белоснежных шёлковых перчатках выше локтя плавно прохаживались, обмахивая себя цветастыми веерами. Военные щеголяли в парадных мундирах, при медалях, но в бальных башмаках. Господа из штатских надели новые сюртуки и камзолы с белоснежными рубашками со стоячими воротниками. Большинство гостей закрывали лица причудливыми масками, многие явились в испанских или турецких нарядах. Кто-то изображал рыцаря, закованного в стальные латы, иной – мушкетёра, третий – одноглазого пирата…
Сёстры Анна и Мария Суворовы, молодые светловолосые барышни с румяными щёчками и светящимися от удовольствия глазками, обе удивительно похожие на батюшку, держались скромно, посреди многочисленной и малознакомой публики. Однако, отчасти из-за высокого положения их отца, обе пользовались большим успехом. Их, прикреплённые к поясу ажурных робронов бальные книжечки (39), в которые вписывались имена кавалеров, желающих танцевать с ними тот или иной танец, были расписаны в течение десяти минут. Кстати, к Марии сразу стал проявлять внимание генерал-провиантмейстер-лейтенант, князь Иван Романович Горчаков.
Танцы открылись полонезом. Заиграла торжественная музыка. После ангажирования кавалерами дам, пары начали своё движение. В первой паре шёл сам губернатор с графиней Хёбе, приехавшей в Кёнигсберг из пылающей огнём Саксонии. Они и задали тон движениям, которые стала повторять вся колонна танцующих. Как известно, этот танец похож на изящную, требующую строгого ритма прогулку под музыку, но вместе с тем, он требует строгости осанки, горделивости и собранности. Сегодня он напоминал выставку блеска, пышности и знатности. Во время шествия под фанфарную музыку гости, не зависимо от своего возраста, имели возможность показать себя, свой наряд, светскость манер и благородство.
- Почему вы не танцуете? – доктор Майбах подошёл к одиноко стоящему возле столика с напитками Канту. – Губернатор настоял передать вам своё личное приглашение. Взгляните на его дочерей, чем не пара знаменитому философу? Согласитесь, что обе – хорошенькие? Вон, за Марией уже ухлёстывает русский князь…
Большеголовый, несколько сутулый и задумчивый приват-доцент явно ощущал себя на балу не в своей тарелке. Он не чувствовал к себе никакого внимания, и это несколько задевало его самолюбие. Его привычный, поношенный сюртук, на сей раз сменил нарядный камзол, в карманах которого едва ли нашлась бы пара пфеннигов.
- Вы предлагаете мне обратить внимание на Анну? – усмехнулся приват-доцент. – О чём же мне с ней беседовать, о мыслях по поводу истинной оценки живых сил (40)? О применении связанной с геометрией метафизики в философии природы (41)? Не хотите ли партию в бильярд, профессор?
- Охотно. Но зря вы не допускаете понимание женщиной математики и метафизики. То, что она не может выразить логически, она воспринимает и оценивает сердцем!
- О, вы тоже философствуете, старина Майбах, - улыбнулся Кант. – Боюсь, не пострадает ли от этого медицина?
Они с доктором пригубили токайского.
- Я готов вам проиграть в бильярд, - заявил с улыбкой Майбах, - но, уверяю вас – философский спор вы у меня сегодня не выиграете!
Они проследовали в бильярдный зал. Пока Кант осматривал кий и «проходился» мелком по его кончику, доктор встал к окну, слегка отдёрнул тяжёлую штору и выглянул на улицу.
- Что вы там увидели, любезный доктор? Звёзды? Понимаю вас, звёзды притягивают взгляд человека…
Майбах вернулся к столу. Взял в руки кий. Кант, между тем, приготовил шары из слоновой кости, соорудив из них треугольное каре.
- Я убеждён, дорогой коллега, что звёзды тоже смотрят на нас, только более пристально. Ночное небо напоминает человеку о том, как мы малы и слабы… Люди приходят в мир из этой необъятной бездны, в неё же и возвращаются. И время стирает наши следы, как прибой слизывает детские «куличики»…
Кант выставил на поле основной шар.
- Прошу вас, доктор. Покажите, как вы будете разбивать мои философские теории… - и вдохновенно продолжил: - А что мы знаем о времени? Если разобраться, то его вовсе не существует. Ведь промежуток между любыми событиями появляется только в результате осмысления его человеком. Следовательно, время – не природное явление, а продукт нашего разума…
- А позвольте поинтересоваться, что же тогда показывают наши часы? – спросил врач.
- Часы - это механизм, который ничего не измеряет: просто мы привыкли согласовывать свои действия и сверять их по количеству просыпавшегося песка или утекающей воды, по отметкам на циферблате. С таким же успехом можно взять за эталон вращение ветряной мельницы. Но в этом есть и некоторый смысл: по сути, иллюзия времени позволяет нам создать в жизни некий порядок: не придумай мы такое понятие, как «время», вокруг был бы полный хаос.
Майбах ударил по шару. Тот разнёс каре, его собратья рассыпались по полю, но никто не упал в лузу.
- Я убеждён, - ответил Майбах, - что в каждый миг жизни мы находимся на распутье своей судьбы и можем повернуть или изменить её… Вы не находите, коллега? Я уверен в том, что в нашей жизни нет абсолютно ничего случайного: своими мыслями, словами и поступками мы формируем свой сегодняшний день и свое будущее. Так что будете ли вы наслаждаться, или наоборот, только мучиться, целиком и полностью зависит от вас. Ведь мысли формируют события.
- Одно знаю точно, - ответил Кант, - что бы ни случилось, нельзя смиряться и покорно плыть по течению жизни. – Он нанёс удар. Неточно… - Глупо отдаваться воле её безразличных волн. Непременно стоит бороться: в первую очередь со своими слабостями. Однако чтобы перенаправить вектор жизни, необходимо приложить колоссальные усилия. Вот только, не каждый на это способен…
- Согласен…
- А искушение сдаться, - продолжал Кант, - бывает особенно сильным незадолго до победы. На всякий случай… нужно отрастить себе коготок, чтобы зацепиться или упереться, а при необходимости и вонзить его в обидчика… И верить в Бога тоже бывает полезно… особенно в тяжёлые моменты своей жизни…, - он обошёл вокруг стола, примеряясь к удару. - А вот если бы вы стали Богом, профессор, то что бы изменили в первую очередь?
- Быть может, избавил людей от страданий и болезней…, - Майбах загнал в лузу один шар. Второй лезть туда напрочь отказался.
- …И они превратились бы в самодовольных и неблагодарных тварей. Видите, насколько чрезмерная честность граничит порой с глупостью... Я уже не говорю, что вы бы остались без работы. Нет, человеку непременно нужны страдания и страхи, сомнения и муки совести… Их осмысление и преодоление закаляет нашу душу, заставляет следовать божьим заповедям… А если дать человеку всё то, чего он желает, он в ту же минуту почувствует, что это всё - не есть всё… Впрочем, я не собираюсь вам ничего доказывать: красоту и так видно, ум - слышно, а доброту чувствуют сердцем! И никогда не преувеличивайте любовь властителя, верность друзей и глупость врагов!
Доктор внезапно потерял интерес к игре.
- Я всегда жалел людей и желал им добра, - сказал он. – Даже не знаю, хорошо это или плохо, потому что мне это обычно приносило одни разочарования…
- Я думаю, - задумчиво произнёс Кант, - что нам следует стремиться к тому, чтобы добра на земле стало больше. Жизнь можно считать прожитой не зря, только если удалось сделать кого-то счастливым. «Светя другим, сгораю сам!» - таков девиз врача. И не только врача. Мир, окружающий всякого человека, озаряется его внутренним Светом! И чем больше мы его отдаем, тем светлее становится вокруг нас!
- Только не всегда его хватает на всех…
- Не стоит обольщаться: все мы с момента рождения начинаем медленно умирать… Однако тот, кто боится потерять жизнь, никогда не сможет ею насладиться… Доктор, что же вы встали? Ваша очередь!
Майбах ударил, впрочем, без особого успеха, и ответил Канту:
- Поэтому я считаю, что искусство лекаря заключается в том, чтобы пациент умер молодым, но как можно позже… - и продекламировал:
Давно мне хочется понять:
Всегда ли дважды два – четыре,
Рожден я брать или давать,
Живём иль спим мы в этом мире?
Кто зажигает звёзд огни,
Чтоб ночью путникам светить?
Куда уходят наши дни?
Кто обрывает жизни нить?..
А бал продолжался. Следующим танцем стал менуэт (42). Он был построен на мягких, изящных и плавных движениях рук и корпуса, мелких скользящих шажках, которые перемежались поклонами и реверансами. Танцующие старались придать своим фигурам изящные позы, причём дамы, грациозно опустив руки, слегка приподымали платье…
Александр Васильевич с некоторой завистью наблюдал за тем, как легко и непринуждённо выделывают замысловатые па его соратники и помощники: Тригуб, Болотов и Непейцын. Суворов таким умением похвастаться не мог, поскольку всю сознательную жизнь предпочитал глупым танцам строевую подготовку, а занятиям музыкой – чтение книг.
И вот настало время англеза, который представлял собой сценки ухаживаний кавалера за дамой. Последняя, в свою очередь, изображала побег и уклонение от преследований мужчины. К Александру Суворову подошёл недавний его знакомый – полковник Половинкин.
- Напрасно вы не танцуете, Александр Васильевич, - приветливо проговорил он, покручивая свой густой ус, - среди присутствующих особ имеется немало весьма недурных собой и даже неглупых дам и барышень… Так бы их всех и съел! – притворно прорычал он.
Глаза его мечтательно пробежали по стоящей вдоль стен публике, кое-где задерживаясь, губы сложились в неприятную улыбку.
- Мои ноги не приспособлены выделывать подобные кренделя, - уклончиво ответил подполковник.
- Зря, сударь, нужно брать пример с нашей императрицы Елизаветы Петровны, которая весьма искусна в бальных танцах.
- Государыня искусна не только в этом… - возразил Суворов.
- Ещё она превосходит всех в умении красиво одеваться и непринуждённо общаться, мой друг... – продолжал Половинкин.
- Всё это верно, господин полковник, - прервал его Суворов, - но величие Елизаветы Петровны в широте помыслов и неистощимом природном уме, наряду с присущей ей как женщине материнской заботой и элегантностью…
Тем временем раздались звуки французской кадрили, и полковник, взяв Суворова под локоть, заговорщицки зашептал:
- Дорогой Александр Васильевич, покорно прошу вас проследовать со мной. Я должен выполнить очень важное поручение… С вами желает познакомиться и протанцевать одна очаровательная Маска… Умоляю, не откажите… Я дал ей слово…
«Вновь начинается очередное сватовство… - с сожалением подумал Суворов, - Не по поручению ли отца он так хлопочет? Ну, что ж сейчас я вам всем покажу…»
- С огромной радостью, полковник, - широко улыбнулся он Половинкину, - только есть маленькая помеха, простите великодушно, но мне ужасно жмут новые башмаки, сейчас я их скину, и мы тотчас отправимся на свидание… - Суворов двумя лёгкими движениями сбросил свою обувь, оставшись в белоснежных чулках. – Вот так намного лучше... Ведите меня, сударь, скорее к даме!.. – поскольку последние слова были сказаны довольно громко, на реплику обернулось чуть ли не половина зала.
- Вы большой шутник, Александр Васильевич, - промямлил Половинкин, - и великий оригинал… Я, с вашего позволения, откланяюсь…
Полковник поспешно удалился, Суворов же стоял с невинным лицом и шевелил пальцами босых ног…
«Кёнигсберг – замечательный город, полный учёных людей, библиотек и книжных лавок, - думал он, обувая свои башмаки. - Здесь издаются газеты, и живут преимущественно мирные люди, не помышляющие о захвате чужих земель, а стремящиеся к добрососедству, труду и знаниям. Им в корне чужда война, они не испытывают ненависти к русским. Пленённые, они радушно принимают в своих домах победителей. Побеждённые, они по доброй воле принимают присягу на верность русской императрице. И, тем не менее, здесь находится осиное гнездо заговорщиков, желающих смерти нашей государыне…»
От размышлений его отвлекло лёгкое прикосновение к руке. Повернув голову, Александр Васильевич увидел стройную женскую фигурку в лиловом платье. Лицо незнакомки скрывала маска с перьями, выкрашенными в розовые и фиолетовые тона. Глаза её источали невыразимую тревогу.
- Берегитесь! Вам угрожает опасность! - негромко, но отчётливо произнесла она по-немецки. – Вас и генерал-губернатора решили убить!
Не дожидаясь ответа, дама упорхнула и затерялась в толпе гостей.
- Вот вам и тихий мирный город… - пробормотал Суворов, прохаживаясь между веселящихся гостей. – А батюшка-то был прав…
- Я, господин Заммель, - обратился Василий Иванович Суворов к обер-полицмейстеру Кёнигсберга, - хотел бы попросить вас предоставить мне исчерпывающие сведения о французе Леоне Дибирье и прусском офицере Зигфриде Хельке.
- Всё, что прикажете, ваше высокопревосходительство, - ответил тот. – Но могу я хотя бы узнать, чем вызван ваш интерес к этим господам?
- Конечно. Первый хвастается тем, что может, не прикасаясь к человеку, доставить ему невыносимые страдания и даже… умертвить. Согласитесь, весьма опасные заявления… Второй же, как я подозреваю, является шпионом короля Фридриха.
- Если желаете, мы арестуем обоих.
- Нет, сначала – сбор сведений, связи… Важно узнать, кто за всем этим стоит… Вполне вероятно, что мы принимаем их за совершенно других людей. Посему, действовать нужно тонко и осторожно.
- Я понял вас, ваше высокопревосходительство. Мы подключим к этому делу лучших людей и не позже, чем через два дня, у вас будут необходимые сведения.
- Я вижу, вы откровенно скучаете на балу, господин подполковник. Не желаете ли отличного французского вина? – обратился к Суворову подошедший капитан Тригуб. – Я захватил для вас бокал с бургундским…
- Не чувствую в этом потребности, капитан, - сухо ответил Суворов. - Как говаривала моя няня: «Нет молодца супротив винца». Да и вам бы советовал быть умереннее, поскольку здесь и Половинкин, и Дибирье. К тому же, нам не следует встречаться и беседовать на людях.
- Извините, Александр Васильевич, но я должен вам сообщить, что назревает нешуточный переполох. На верхнем этаже рыщет полиция.
- Что случилось?
- Одному гостю, точнее, гостье, сделалось плохо…
- Ну и что? Наверняка, - кивнул Суворов на бокал, - она переоценила свои силы.
- Полицейские утверждают, а я был случайным свидетелем их разговора, что её отравили… Дама сия имела непродолжительную беседу с вами всего четверть часа назад..., после чего я застал её в обществе с полковником Половинкиным… И вот она – мертва… Опознать же её никто из присутствующих не смог…
Поздним вечером гости начали разъезжаться. Кучера заголосили, защелкали кнуты, зазвенела сбруя. Ночное небо пестрело звёздами, было удивительно тихо. Русская и немецкая речь разносилась далеко за пределы Королевского замка, особенно женский смех. Дочери Василия Суворова вышли подышать свежим морозным воздухом. Их окружили мужчины в военной форме.
- Прекрасно! Прекрасно! – слышались голоса.
- Das ist wundersch;n! Ausgezeichnet (43)!
- Вы простудитесь, сударыня, – заботливо говорил своей даме кавалер в драгунской форме. – Позвольте, я повяжу вам шарф…
- А ну, посторонись! – карета, запряжённая в четвёрку лошадей, совершив крутой вираж, ловко проскользнула в Восточные ворота замка.
Полковник Половинкин спустился со ступенек крыльца, одной рукой придерживая шпагу, огляделся. Видимо, он кого-то искал… Тут к нему подошёл Александр Суворов.
- Как вам бал? – поинтересовался полковник. – Мастер вы на всякие шуточки, Александр Васильевич! Я тут познакомился с одной немецкой Frau (44)…, и есть надежда на продолжение… А вы сами виноваты сударь, вместо того, чтобы шлёпать босиком по полу, лучше бы завели лёгкий амур!
- Погодите со своей фрау, полковник. Необходимо прояснить один вопрос.
- Извольте, что вам угодно?
- Одна из дам предупреждала меня об опасности…
- На балу? Не смешите меня, подполковник!
- А мне не смешно. Сразу же после нашего разговора эта дама умерла. Точнее, её убили… Отравили, всыпав в бокал с шампанским яд. И последним, кого видели в её компании, были вы, полковник… Потрудитесь объяснить!
- Что за чушь вы несёте, подполковник! Я сам требую объяснений!
- Я поясню, - подошёл к офицерам капитан Тригуб. – Я лично видел, как вы беседовали с этой дамой, но, как только ей стало плохо, быстро покинули залу. Посему, у нас зародились подозрения…
- Оставьте ваши подозрения знаете кому? Вы, верно, не осведомлены, с кем имеете честь разговаривать? Я вам не какой-нибудь пехотный офицеришка!..
- А вот это уже оскорбление! – заметил Суворов. – Извольте объясниться!
- И не подумаю! Раз уж вы прикрываетесь здесь именем своего батюшки, то и ведите себя подобающим образом, дабы не бросить тень на честь генерал-губернатора!
- То есть, вы признаёте, что вы – убийца?
- Ну, знаете… Подобных обвинений я не прощу даже вам!
- Ну что ж, – Суворов был внешне спокоен. – Тогда обнажите здесь вашу шпагу, и пусть нас рассудит бог! Или вы умеете только подбрасывать яд в бокалы и заколдованные шпильки в манжеты?
- Вы забываетесь, сударь!
- Примите вызов от пехотного офицеришки, сударь! – Суворов стянул с руки перчатку и швырнул её в лицо Половинкину.
Между тем спорщиков стали обступать со всех сторон любопытствующие.
- Господа, расходимся! – Непейцын и Болотов пытались их оттеснить от ссорящихся. – Недоразумение из-за дамы… с кем не бывает… Нехорошо совать нос в чужие дела…
- …И, если в вас есть хоть крупица чести, извольте защищаться! – С этими словами Суворов вытащил шпагу из ножен – Вы погубили даму, которая предупредила меня об опасности! Значит, вы – мой враг!
- В ложе не будут довольны вашим поступком! – прошипел Половинкин.
- Извольте отойти вон туда, дабы не мешать гостям, покидающим замок, - бросил Суворов, кивнув на пространство Внутреннего двора, огороженное от основного участка горой снега. – Там вы узнаете, что значит шага в руках пехотного офицера! Что касается ложи, то, думаю, мне не придётся с нею объясняться!
- Как хотите, подполковник, но, уверяю вас, этот поступок очень скверно отразится на вашей карьере! Боюсь, до полковника вам не дослужиться! Не лучше ли сейчас прекратить сию бессмысленную перепалку и разойтись с миром?
- Так вы не только прохвост, но ещё и трус?
- Чёрт с вами, задиристый вы петушок, извольте! Только не думайте, что штабные офицеры не держали в руках шпаги!.. Но у меня нет даже секундантов!
Они отошли немного в сторону, куда падало меньше света, и практически не было людей.
- Уж не хотите ли вы послать за Дибирье, сударь? Полноте, решим наш вопрос один на один… Так вы хотите сделать признание? Что это была за дама и почему вы её убили?
- По приказу ложи!
- Ну, что ж, теперь вы умрёте сами!
- Посмотрим! – Половинкин обнажил свою шпагу.
Звон клинков, раздавшийся в ночной тишине, свидетельствовал о том, что противники сошлись в бою.
Полковник, как более мощный и высокий, действовал быстро и размашисто. Его руки совершала более широкие взмахи, и шпага совершала пируэты по большой амплитуде. В свете факелов сталь клинков казалась тонкими молниями. Суворов был выдержан, он отвечал короткими выпадами после отражения каждого удара соперника.
- Вы так мне и не сказали, что это была за дама… - произнёс подполковник после кругового батмана, видимо, проверив мастерство противника и сделав для себя вывод.
- А я и сам не знаю! Мне, право, всё равно! Сдохла она, сдохнешь и ты… О-о-у-у!! – вдруг вскрикнул он, схватившись за плечо.
Шпага выпала из его рук, а сам он опустился на колено, склонив голову. Левой рукой Половинкин зажимал рану на плече, откуда хлынула алая кровь, окрашивая снег под ногами полковника.
- Честь имею, - ответил Суворов, вкладывая шпагу в ножны. – Друзья мои, - обратился он к Болотову, Непейцыну и Тригубу. - Позаботьтесь о том, чтобы сему офицеру немедленно оказали необходимую помощь!..
Снег, легко и непринуждённо кружась, продолжал неуклонно покрывать площадь Внутреннего двора Замка.
37 – сливки и творог (нем.)
38 – крупные женские платья с очень широкой колоколообразной юбкой, фижмы – каркас из ивовых или стальных прутьев, используемый для придания пышности женской юбке.
39 – бальная записная книжечка
40 – Работа Канта «О мыслях по поводу истинной оценке живых сил» – 1746 г.
41 – Работа Канта «О применении связанной с геометрией метафизики в философии природы» - 1756 г.
42 – от фр. menu — маленький, точнее — pas menu — короткий шаг
43 – прекрасно! Отлично (нем.)
44 – женщина (нем.)