2. Один из шести миллионов обновлен 15. 07. 2016 г

 
     Один из шести миллионов – обновлен 15.07. 2016 года.

     2. СЕЛЬСКИЕ БУДНИ.

     Жили мы в очень маленькой комнатушке, когда-то служившей кладовой в большом доме. А в трех его просторных с большими окнами комнатах – патронатские дети-сироты.

     Просторная, разделявшая нас кухня, служила столовой. И все-таки всем нам было тесно. Позже колхоз достроил еще одну комнату, и стало свободнее.

     Дом устелен деревянными полами, что было редкостью не только в Котюжанах, но и в соседних селах. Сам дом отличался от крестьянских хат, каких в селе насчитывалось несколько сот. К нему примыкало крыльцо, с красочно отделанной резьбой, пахнувшей живицей сосны. Крыша черепичная светло-серого цвета, что также выделяло  его на общем фоне. Во дворе необычайно глубокий колодезь.

     Сарай с поднавесом, укрытый соломенной кровлей, а под ним обширный погреб, в глубине уходящий за межу усадьбы. От стодолы остался только один фундамент – растащили по частям на колхозные постройки. 

     Усадьба по своей величине резко отличалась, от соседних с ней крестьянских приусадебных участков,  без малого – гектар. Прямоугольник, огороженный двумя параллельными каменными заборами, и двумя противоположным им – живой изгородью.

     Остальная площадь усадьбы была разделена поровну: часть земли отводилась под огород, другая – под фруктовый сад, к которому приобщалась однорядная, с определенным интервалом, линия аккуратно насаженной полевой и садовой вишни.

     Нажитое годами хозяйство в недавнем прошлом принадлежало крестьянину Максиму Беспрозванному, более известному в селе под кличкой Бугай.

     По соседству с его усадьбой, и в межу с ней, граничил приусадебный участок его родного брата Евдокима. А рядом, в проулках, на соседних улицах, но на значительно меньших приусадебных участках, в добротно укрытых соломой и утопающих в садах белых хатах, жили двоюродный брат Максима – Максим и другие близкие и дальние родственники. Юго-западная окраина села Котюжан –  край Беспрозванных и породнившихся с ними – Мельников.

     В 1930 году все рухнуло. На общем сельском собрании, под вой завистников, жаждущих крови и расправы, решили: арестовать и сослать в Сибирь Максима. Дом, изгнав из него жену и сына Павла, отдать безвозмездно колхозу.

     На очередном собрании повторили,  безнаказанно ранее, отрепетированное решение: расправились с его двоюродным братом – тезкой, также Беспрозванного Максима-младшего, отправив его в Сибирь, вслед Максима-старшего – назовем двоюродных братьев так.

     Максим-старший сгинул в Сибири, вернулся лишь Максим-младший, отбыв десятилетний срок ссылки. Таков финал двух из многих пострадавших от коллективизации зажиточных крестьянских семейств.

     В присвоенном доме Максима-старшего колхоз создал курятник. Не прижились в нем куры, передохли все, не осталось ни одной. Затем дом пустовал.

     Почти два года в районных, а затем в областных организациях муссировался вопрос о том, как быть с крестьянскими сиротами, потерявшими родителей в голодные 1932-33 годы. Наконец, все решилось просто, вернее как было решено в самом начале возникновения этой проблемы. Родители детей были колхозниками, а поэтому заботу о них  должен принять на себя колхоз.

     Так было закреплено решение уже существовавшего и руководимого нашей матерью с осени 1933 года колхозного патроната. И вот теперь, после двухлетнего кочевания по тесным сельским хатам и значительного уменьшения численности детей, максимовский дом был отдан под приют осиротевших голодомором 1932-33 годов. Здесь патронату предстояло просуществовать до середины июля 1941 года.

     Накануне приближения нацистских войск селу патронат был распущен, а содержавшиеся в нем дети разбрелись кто куда: одни к родственникам, другие – куда глаза глядят.