Давеон. Возрождение часть 4

131
Натурщица. История Одики
     За окном стало совсем темно. В комнату проникал прохладный воздух, колыша легкие занавеси, и остужал людей после жары. Сегодняшний день выдался трудным. Над хозяйкой склонилась Миона и массировала уставшее тело.
     - Стоит ли так утруждать себя, госпожа? – нанесла она на спину следующую порцию смеси масел и продолжила. – Неподвижно стоять часами… Сам бы так постоял.
     - Ты слишком ворчлива, - улыбнулась Лурия, лежа на животе. – Кловий торопится закончить работу, потому и просит меня приходить чаще.
     - Вы сегодня очень устали.
     - И правда, госпожа, как у вас это получается? – отложила молитвослов монахиня и подсела поближе.
     - Сама не понимаю, но работа натурщицы действительно требует больших затрат сил.  Нелегкое ремесло.
     - Он издевается над госпожой, - возмутилась Миона. – То ему надо голову к свету повернуть, видите ли, он не видит глаз, то рука сползла с простыни. А, между прочим, она шелковая и от усталости ладонь немного опустилась.
     - Перестань. Если он так говорит, значит, есть на то причины и нарушается гармония его композиции. Он скульптор - ему виднее.
     - Постоял бы сам бездвижно денек другой, не стал бы вас мучать. А то издевается. - От усердия Миона громко выдохнула, вытерев пот со лба. – Еще как назло этот пришел...
     - Кто? – поинтересовалась Одика.
     - Да друг его - художник. Они нарочно не отпускали госпожу, - фыркнула служанка.
     - Ах, Миона, они со мной разговаривали, а не пытали, - рассмеялась Лурия.
     - Может и разговаривали, а сами… - Рабыня не стала договаривать, как те глядели на нее, пронизывая глазами насквозь, словно пытались рассмотреть, что у хозяйки внутри. Этакие хищные взгляды, аж мурашки по коже.
     - Вы пока полежите, я сейчас приготовлю ванночку для ног, – накрыла спину хозяйки легким покрывалом Миона.
     Она отправилась в соседнюю комнату и недолго гремела там сосудами. Она выбрала подходящий, наполнила его теплой водой. В нее Одика капнула масло бергамота, дабы госпожа отдохнула, расслабилась после напряженного дня и добавила кипарисовое масло.
     - Это снимет усталость и боль, - сказала она, подливая еще и отвар, приготовленный из коры ивы - для профилактики варикозного расширения вен.
     - К ним стоит присоединить лаванду, - прозвенел голосок.
     - Сейчас принесу. - Миона подошла к полке со всевозможными флакончиками и баночками с притираниями и мазями. Лекарства готовила сама хозяйка, а какие не могла - заказывала в аптеке.
     - Для чего лаванда, госпожа? – В воде растворились две капельки средства.
     - Она нормализует кровообращение, - привстала Лурия.
    Мионе стоило только дивиться. Слово-то, какое длинное - «кровообращение». Кто его выговорит с первого раза? Она хоть и грамотна, но все же не всегда понимает, о чем говорит хозяйка. Эта девушка окончила школу, правда, там учились еще Рицелла и ее сестры, но они не так мудрено выражаются, как госпожа. Вдобавок ее обучали  учителя, нанятые  дядей, и доктор. Вот от кого хозяйка переняла непонятные фразочки, которые и Тинарх понять не в состоянии. А медицинские названия чего стоят. Взять хотя бы слово «гумор», телесная там какая-то жидкость. Почему бы не сказать просто - слизь. Миона сморщила нос - тоже некрасиво звучит. А асклепион - лечебно-оздоровительный комплекс или храм, получивший такое название в честь греческого бога врачевания, Асклепия. Его римляне переименовали в Эскулапа.
     Госпожа рассказывала об этих лечебницах. Больные оставляли на алтарях подношения в виде изображения тех частей тела, которые болели. После недужные спали в открытых
132
галереях, расположенных вдоль стен храмов. Греки толковали сны - это являлось неотъемлемой частью храмовой медицины. И все же основными средствами врачевания являлись водолечение, массаж, специальные упражнения.
     Помимо всего прочего инструменты у медиков странные – пойди, пойми, что к чему. Зато в них разбирается госпожа. Она знает, какие используются при осмотре больного, какими делают операции, какими врачуют. Миона пожала плечами, пожалуй, ей далеко до хозяйки. С другой стороны, ей ни к чему глубокие познания в медицине - она никого не собирается лечить.
     - Госпожа, у нас в деревне лаванду применяли беременные, - поднесла ванночку с целебным составом Одика.
     - Да, я слышала, она усиливает родовую деятельность, правда, мне это без надобности, - засмеялась Лурия и упустила ножки в воду. - У этого растения широкий спектр действия.
     Миона снова вздохнула, не решаясь спросить хозяйку, дабы не запутаться в терминах еще больше.
     - Лавандовое масло помогает при расстройствах пищеварения, тошноте, аллергии, головной боли, при депрессии, бессоннице, истерии.
     - О, оно нужно нашему управляющему, - заметила служанка.
     - Почему же? Неужели вы снова повздорили? – Лурия приготовилась слушать.
     - Я с ним не ругалась, госпожа. Я обещала вам сдерживаться и выполняю обещание. Но он так и норовит поддеть меня.
     - Выкладывай.
     - Алкирад сказал, что будь я его дочерью, он бы высек меня.
     Хозяйка  и Одика подавили улыбки.
     - Наверное, он сделал тебе  замечание, а ты в этот момент отвернулась, чтобы не слушать.
     Сегодня Миона имела неосторожность уронить на кухне сосуд с ценным маслом, за это ее выругал поверенный господина. В ответ на это она кинула ему пару фраз - на ее взгляд совершенно безобидных, но благодаря им управляющий побагровел и долго ругался, крича вслед разные словечки, которые не хотела бы услышать монахиня и которые бы не понравились госпоже.
     - Там так тесно - народа много. Я ему ответила, что это вышло случайно, а он не стал слушать, - поделилась служанка.
     - Что он сказал?
     - Сказал, я нарочно разоряю господина, а вы слишком добры ко мне. - Едва ли бы Миона отважилась повторить все слово в слово, уж слишком не в себе был этот важный Алкирад.
     - Он хороший и справедливый человек, но ваши склоки возникают от взаимной неприязни, - объяснила Лурия. – Мне бы не хотелось видеть вашу вражду.
     - Госпожа, я с ним не враждую, а стараюсь обходить стороной. Того и гляди прятаться начну.
     - На это интересно будет посмотреть, - рассмеялась девушка.
     В дверь постучали, монахиня поторопилась открыть. На пороге стояла новенькая рабыня, хозяйка поманила ее.
     - Я тебя уже заждалась, - вытерла она ноги.
     Ей помогла облачиться в ночное платье Миона, после принесла мазь.
     - Простите, но я только что закончила работу, - тихо проговорила Селеника.
     - Неужели Алкирад заставил работать тебя допоздна? Я разговаривала с ним о тебе. Ничего не понимаю.
     - Я же говорила - он узурпатор, - обронила служанка.
     - Нет, он меня не нагружал, лишь велел помочь на кухне, - опустила глаза в пол новая рабыня.
     Лурия улыбнулась – Алкирад оказался проницательным и отправил новенькую в поварню, где она еще и лишний раз поела.
133
     - Тебя никто не обижал?
     Селеника поджала губы и  покачала головой.
     - Понравился ужин?
     Новенькая кивнула.
     - Да наш повар готовит так себе - ни то, ни се, - махнула рукой Миона.
     - Нет, он… вкусно готовит, - затеребила платье Селеника.
     Служанка и хозяйка, улыбаясь, переглянулись.

     Сегодня вечером Тукко был осчастливлен приходом милой гостьи. Управляющий велел ей помочь поваренку в какой-то мелочи. Потом мальчик и еще одна кухонная служащая начали перебирать горох, и рабыня согласилась помочь им, видя как много у них работы – остальные кухонные были отпущены отдыхать. Фебрий стоял в стороне, дабы не пугать новенькую, делал вид, что очень занят. Он копошился в углу и посматривал на нее, не решаясь заговорить, тем более подойти.
     - Ты совсем неаккуратный, - дала подзатыльник кухонная служащая мальчику.
     Он просыпал горошины, которые весело, с шумом покатились по полу, наперебой отстукивая собственный ритм. Он ускорялся и ускорялся, вскоре гороховая песня стихла.
     - Парень еще маленький, - смущенно, опустив глаза, сказала Селеника и с поваренком начала собирать горох.
     Они вызволили из-под стола несколько горошин, затем из-под полок. Потом обнаружили, что те рассыпались едва ли не по всей кухне, а несколько докатились до Тукко. Новенькая склонилась над полом и, не отрываясь от него, собирала в ладошку беглянок. Она не заметила, как приблизилась к повару, тут же отпрянула в сторону, прижимая кулачек с горошком к  груди. В ней учащенно колотилось сердце. Селеника не ведала, как стучит оно в этот момент у Фебрия. Он поднял с плиточного пола последние горошинки и протянул гостье. Не осмелилась она взять их, искоса поглядывала на него, пугаясь его взглядов.
     - Если ты голодна, на плите есть жаркое. – Тукко прошел к миске и высыпал в нее горох. Он не стал говорить новенькой, что специально для нее оставил любимое госпожой  блюдо, опасался, снова сбежит и никогда не вернется. – Хотите? – повернулся он к кухонным, те дружно закивали.
     После трудового дня на ногах они страшно проголодались.
     Поваренок разложил по тарелкам еду и поставил на стол. Кухонная служанка и мальчик с таким удовольствием уплетали жаркое, что у голодной Селеники заурчало в животе.
     - Иди к нам, - позвал ее маленький помощник, указывая на соседний стул, придвинутый любезный поваром.
     Сам же он отправился в погреб, якобы ему там срочно что-то понадобилось.
     Новенькая воспользовалась случаем и взялась поглощать ужин, нисколько не отставая от сотрапезников. Фебрий выглянул из-за угла и, видя, как она расправляется с пищей, отметил, что ей понравилось.
     - Наш повар хоть и сердит и часто ругается, зато здорово готовит, - жуя, заметил мальчик и тут же получил от кухонной оплеуху. – Что я такого сказал?
     - Не обращай на него внимания - он такой болтун, - махнула рукой служанка, подозревая, что разговор слышит Тукко. Она страшилась вызвать его гнев.
     - Ничего не болтун – я правду сказал, - возразил парнишка, не понимая, в чем дело.
     Кухонная смолчала, однако подозревала, что когда уйдет новенькая поваренку достанется уже от Фебрия.   
     Селеника погладила мальчика по голове и ласково улыбнулась.
     - Ты напоминаешь мне брата.
     Фебрий глядел на эту дивную улыбку, от которой зазвенело в ушах, и подкосились ноги.  Он забыл про все на свете и твердо решил не обижать мальчугана, пусть тот и говорлив, когда не надо.   
134
     - Что случилось с твоим братом? – спросила кухонная.
     Новенькая рабыня опустила увлаженные глаза, а повар сдержался, чтобы тотчас не ринуться к ней и утешить.
     Меж тем сытые слуги собрали грязную посуду. Селеника взялась отмывать пустой сосуд, с чьим дном не хотели прощаться остатки пищи.
     - Оставь: они сами вымоют, - появился Тукко с кочаном капусты в ладонях.
     Он схватил первое, что попалось под руку, дабы гостья ничего не заподозрила, и вышел из укрытия. Она отошла от раковины, не зная, как ей уйти.
     - Потом порежете! – Повар положил на столешницу овощ и занялся своими делами.
     Кухонная и мальчик все отмывали огромный сосуд. Постояв какое-то время у кочана, Селеника поглядела нож. Она перевела взор на Фебрия, точно испрашивая разрешения, и в ответ на его одобрительный кивок принялась шинковать капусту. Когда успешно справилась с задачей, заторопилась к хозяйке.
    
     Лурия велела ей раздеться и прилечь на ложе, стоящее подле кресел.
     - Если хочешь работать на кухне, я поговорю с управляющим, но там трудно. С раннего утра и до глубокого вечера кухонные не приседают. Целый день на ногах простоять очень сложно. Потому они все стройные.
     - Про повара это не скажешь, - проворчала Миона.
     Лурия покачала головой и болтушка замолчала.
     - Госпожа, как вам удается стоять столько часов подряд? – подивилась монахиня.
     - Не только стоять, но и не шевелиться.
     - Как? Совсем?
     - Да, совсем, как будто застыла. Я не должна отступать от предписаний ваятеля, иначе помешаю ему работать.
     - Невероятно, я бы не смогла, - призналась Одика. – Точно б не смогла.
     - Госпожа должна стоять неподвижно, несмотря ни на что, - заметила служанка. Видя удивление монахини, она утвердительно кивнула.
    
     Мастерскую заливал рассеянный солнечный свет, падающий с нужной стороны. Молчаливые скульптуры, что навек замерли каждая в своем образе благодаря умелому ваятелю, вместе с художником наблюдали за процессом усовершенствования мраморной глыбы. Окна были открыты нараспашку, но в зале, наполненной необходимой утварью, статуями и бюстами, по-прежнему было жарко.
     На тяжелом табурете стояла закутанная в шелковую простыню вдохновительница и время от времени просила подать воды и вытереть пот со лба. Миона по первому же требованию выполняла веления госпожи, не испрашивая разрешения у скульптора. Он невольно останавливался и косо поглядывал на рабыню, делающую вид, будто не замечает его. В стороне, дабы не мешать творческому процессу, сидел Риций и делал наброски для картины. Четкого ответа на предложение он так и не получил, но смел надеяться на благосклонность натурщицы.
     По просьбе Лурии служанка поправила волосы и складки материи. Нехотя она отошла от модели и дала возможность продолжать заждавшемуся Кловию. Резец остыл от ожидания, мастер – ничуть. Он снова прильнул к мрамору. На его сильные  руки глядели зеленые глаза и дивились точности движений. Как отточено любое соприкосновение с глыбой - со временем ее нарекут прекрасным творением. Благодаря таланту одного смертного оно станет бессмертным.
     - Вам не дует? – спросил Кловий, когда натурщица устало вздохнула. – Жарко, но сквозит. Не простудились бы, не то дядя больше не отпустит. – Он был наслышан о нежной привязанности Тинарха к любимой племяннице.
     - Уверяю вас, нет.
135
     - Сегодня как никогда жарко, - подошел к модели художник и по просьбе друга намеревался приподнять простыню чуть выше.
     Миона тут же подскочила и оказалась подле, косясь на дерзкого марателя холстов и бумаги, так она называла его.
     - Я сама!
     Растерявшийся Риций несколько мгновений не шевелился, после покорно отошел, опасаясь как бы чего не вышло, так сверкала рабыня глазами. Эта ненормальная едва не напугала его. Теперь он понимал, почему приятель недолюбливает эту яркую красавицу, которая казалась раньше очень даже ничего. Прежде художник  и ее не прочь был написать.  Он увидел, как та схватилась за нож. Да она бешенная! Того и гляди разорвет на куски. 
     Риций отложил наброски и подошел к Кловию.
     - Она всегда такая? – тихо спросил он.
     - Да, - кивнул ему друг, потом громко добавил: - Простите, госпожа, это вышло случайно, более не повторится.
     Риций ухмыльнулся и уселся на прежнее место, не понимая, почему приятель не прогонит взашей эти дикарку. У него столько идей, натурщиц еще больше, а он дни напролет только и занят этой, охраняемой бешеной рабыней. Конечно, они обе хороши, даже очень, но это издевательство над собой. Риций никогда бы не позволил командовать у себя в мастерской.
     - Прошу прощения - Миона вспылила, - не поворачивая головы, обратилась Лурия к художнику. – Она не хотела.
     - Ничего. Я не ожидал - только и всего. – И почему он так ответил? Странно. Почему он сейчас же не развернется и не уйдет отсюда? Займется другой натурой, более сговорчивой.  Почему вместо этого торчит здесь и смотрит, как на нее глядит другой.
     - Впредь она не будет сердить вас.
     Еще больше растерялся Риций, теперь он не знал, что и думать. Странная эта девица, не похожа на его других моделей. Они заигрывали с ним, громко хихикали и жеманились, точно дурочки. Знатные дамы и дорогие публичные женщины держались горделиво, но были не прочь обратить на себя внимание, стараясь это сделать ненавязчиво и вроде бы незаметно.
     - Служанке нужно быть аккуратней: она может случайно пораниться или поранить кого-нибудь, - после паузы ответил Риций, сам не понимая зачем.
     - Я все время ей о том говорю. Любое оружие рано или поздно оборачивается против оруженосца. В истории тому много подтверждений, - без тени улыбки заметила Лурия.
     В ее голосе художник, считающий себя знатоком женских душ, не услышал ни единой нотки завлекающего тона, звучал он подобно песне. Вероятно, поэтому ее никак не отпустит друг?
     День перетек в вечер, и уставшая натурщица была отпущена. В кресло рухнул не менее вымотанный Кловий. На соседнее присел гость и оба после плотного ужина потягивали дорогое  вино.
     - Какая-то она необычная, - сказал Риций.
     - Она ненормальная.
     - Я о хозяйке, - рассмеялся художник. – Хм. Ты уже или еще не решился? – хитро поглядел он на приятеля.
     - Она моя модель, - сухо ответил скульптор.
     - Только не говори мне, что никогда не думал об этом. Я же вижу, как ты на нее смотришь.
     - Да я и подойти к ней не могу, эта дикарка сразу за оружие хватается. Тинарх позволил позировать племяннице только при условии, что она будет рядом. – Кловий подлил себе вина.
      - Он знал, что при ней никто не прикоснется к девчонке.
     Друзья рассмеялись.
     - Я уже и глядеть в ее сторону толком не могу - служанка злит и мешает.
136
     - Давай закроем эту Анторонию - сможешь хоть прикоснуться к неземному созданию, - смешливо прищурился художник.

     Всякий пелихорий знает это сказание о злой и желчной царице, которая некогда правила прекрасной процветающей страной. Трон достался в наследство от отца. Анторонию еще при жизни родители  выдали замуж за великого полководца - смелый и отчаянный был человек. Не равнодушен остался он к красоте неземной прелестной царевны. После ухода к предкам родителей хитростью извела она супруга, дабы властвовать самой над государством. Души не чаял он в жене, не замечал опасности. Поддался ее лживым уговорам и погиб раньше отпущенного срока. 
     Со временем распрекрасная царица стала такой алчной и тщеславной, что даже Боги отвернулись от нее. Старела Анторония, седели ее волосы, лицо покрывали морщины. Глядела на свое отражение государыня и видела, как служанки молоды и любуются ими молодцы. Велела погубить их разгневанная владычица. Но тут грянул гром и низверг лютую царицу в самую гущу Равоса. Сумела она сбежать оттуда, хоть и гналось за нею адово войско. Хотела Анторония тайком проникнуть в рай, а двери закрылись перед носом и не пустили на запретную территорию.
     - Немедля открыться! Не пристало мне в темноте век коротать и в огне пышущем ютиться, – топнула ногой самодержица. – Царица я или нет!
     - Не царица ты боле! - отвечали ворота.
     - Нет тебя боле! - отвечали псы, охраняющие вход в царствие небесное.
     - Неподвластны тебе небеса! - ответил страж в золотой кирасе и с огненным мечом в руке.
     Был он назван Воином, охраняющим мир и покой. Следил  он за порядком не одну тысячу лет, как повелели ему Боги.  Добросовестно нес службу, никогда не отступал от клятвы.
     Осерчала Анторония. Отравила собак, после лживыми речами заманила в ловушку стража, отобрала у него ключ и открыла райские ворота.
     Снова грянул гром, загудело небо, пронзил его луч яркий, ярче которого ничего не бывает на свете, и сказали небеса:
     - Коль нарушаешь границы не тобою очерченные, нести тебе наказание страшное!  Будешь охранять ворота адские и не допустишь, чтобы бежало из Равоса ни одно низвергнутое существо. 
     Обернулась Анторония в большую собаку с острыми, как кинжалы, клыками. Приковали ее  к скале надежной цепью, которую ни один меч перерубить не может. Кормят ее костями отступников, а она, ненасытная, все поглощает их. Старики говорят, когда иссякнут грешники, так и грозная охранительница, и ад исчезнут.
 
     Стены дома ваятеля сотряслись от смеха. 
     -  Если Лурия не будет против и я дотронусь, - продолжал Риций с хитренькой улыбкой  на лице. 
     - Не думаю, что она доступна, - отрезал Кловий, ему не понравились слова друга.
     - Да брось, нет недоступных. Завладеть можно любой женщиной, и она не исключение. Хоть перестанешь вздыхать, когда ждешь ее. Овладел и забыл - такова уж мужская натура.
     - Ты не оставил идею написать ее?
     - Сегодняшнее только подзадорило меня. Теперь я мечтаю написать ее портрет! - выпалил захмелевший художник.
     - Если ты будешь занят с ней, придется проситься с госпожой… Прости, забыл, как ее зовут?
     - М-м-м… - положил ладонь на лоб Риций, пытаясь припомнить имя настойчивой дамы, обещающей ему огромные деньги. Но он все еще обдумывал ее предложение. – Не могу вспомнить. Крепкое вино! – хохотнул он.  - Я пишу, когда вижу человека на полотне, а не когда мне платят. Вдохновение не продается.
137
     - Женщины тебя слушают, хотя ты не всегда этого заслуживаешь, - серьезно сказал Кловий.
     - Они и тебя слушают. Жены любят мужей, владеющих красивыми и романтичными профессиями.
     - Еще больше они любят ласковые слова и яркую внешность. Потому тебе всегда везло больше. – Скульптор распорядился принести еще вина.
     Слуга тотчас умчался в погреб.
     - Зато у тебя всегда лучше получалось их утешать, - вскинул бровь Риций.

     С полки, уставленной всевозможными баночками, Лурия взяла нужную мазь, присела на край ложа и взялась обрабатывать рубцы недужной. Она старалась как можно бережней касаться ран. Любое прикосновение к гнойным ссадинам вызывало боль, но Селеника стойко сносила лечение, ей и не такое пришлось пережить. Она благодарила Богов за то, что очутилась в этом доме - неслыханное везение. Правда еще боялась некоторых слуг, не зная, что ждать от них, слишком откровенных их взоры. Селеника верила невольникам - к хозяину на усладу ее не поведут.
     Соседки по комнате оказались болтливыми, зато отзывчивыми и очень добродушными.  Самая молоденькая все рассказывала ей о возлюбленном, потому как те, что постарше, устали слушать ее болтовню. Она поведала о смелом юноше, спасшем ее от катящейся бочки, он вмиг завоевал ее доверие и сердце. Девушка могла ночи напролет говорить о нем, но не решалась открыть страшную тайну самому предмету разговора. Девчушку не останавливали сетования соседок, мол, она мешает спать, а Селеника ни на минуту не прерывала нескончаемый монолог, радуясь за увлеченную девушку. Как ей повезло: она никогда не была в хозяйской спальне, никто не привязывал ее грубыми веревками к столбу, не бил, не брал силой. Она еще так доверчива и чиста. Новенькая глядела в ее сияющие глазки и думала: «Когда-то у нее были такие же». Невольницы постарше жаловались на ухажеров, строгость управляющего и усталость, но это не мешало им бегать на задний двор и танцевать до упада. Только потом они возвращались и без задних ног падали в кровати и засыпали.
     Селеника ходила с соседками в душ и мылась со всеми рабынями, не опасаясь нападения. Она редко раньше мылась. Теперь же всегда чистая, волосы вымыты и даже пахнут – хозяйка добродушно преподнесла душистое мыло и пузырек с ароматным маслом. Алкирад как-то сделал новенькой замечание, мол, она не расчесана, в самом же деле волосы выбились из прически, а поправить ее было некогда. Рабыни поделились, что хозяин не приемлет в доме растрепанной прислуги, источающей дурной запах и выглядящей неподобающе.

     - А где живет управляющий? – спросила девушку-рабыню Селеника. – Он же тоже невольник, а его нет в нашем доме.
     - Он живет отдельно от хозяина, когда-то купил домик  на окраине города и с семьей переехал туда. В особняк приходит по утрам и к ночи покидает имение. Он уже давно так делает. У него такая смешная лысина, - хихикнула девчушка. – Мне он нравится - добрый. А другие называют его занудой и старым…
     - Я слышала.
    Слуги меж собой называли его ослом, причем немолодым, правда, не смели говорить это в лицо, боялись. Алкирад имел влияние на хозяина. Тинарх прислушивался к мнению поверенного, происходящего из некогда состоятельного рода, но благодаря захватническим войнам - обнищавшего.
     - Если бы он не был так требователен и не ругался, то на него бы не злились.
     - Неужели на него злятся? С тех пор как я здесь - он никого не выпорол.
     - Я видела пару раз. Еще Валию досталось, а он такой душка.
     Селеника не разделяла мнения девушки. Ей сразу не понравился этот плут, желающий
138
угодить управляющему и поносящий его же, стоит тому отвернуться. Кроме того он заискивал перед госпожой, а по приказанию Алкирада старался ей не попадаться на глаза и не докучать своим присутствием.
     - Наверное, он очень грамотный, раз сам столько всего знает. У него умный взгляд.
     - У кого? – подивилась девушка.
     - У управляющего.
     - Не знаю, я в этом не понимаю. Вот у моего спасителя такой взгляд… - молоденькая девчушка вновь завела рассказ о юноше и предалась мечтам, которые, надеялась, в скором времени сбудутся.
    
     В комнате хозяйки, как Селеника заметила, всегда было тепло и уютно. Слуги не преувеличили - дядя окружил племянницу заботой и любовью. Несколько раз он заходил к ней, и новенькая убедилась в правдивости слухов. Поговаривали, будто из-за нее он не бьет невольников, дабы не печалить. Конечно, если провинность была велика, виновный получал по заслугам, что тщательно скрывалось от Лурии.         
     Она смазывала ссадины, ей помогала монахиня: подносила бинты, собирала использованные. На стуле неподалеку сидела Миона и ждала новых распоряжений.  Заглядевшись на картины, она немного заскучала, потом нахмурилась, вспомнив о художнике, который едва не общупал хозяйку у нее на глазах.
     - Этот тип такой самонадеянный, - вдруг произнесла она.
     - Кто? – закрыла баночку Лурия, закончив процедуру.
     - Риций. – Служанка накрыла простыней новую рабыню.
     - Я пойду? – поднялась та, но ее вновь уложили.
     - Да что ты все подскакиваешь? Лежи себе - отдыхай.
     - Подожди, пока мазь впитается. – Медноволосая омыла руки и присела в кресло. – Не носишь с собой больше нож? – и погладила по волосам новенькую.
     Она покачала головой.
     - Вот и хорошо, а то я беспокоилась. Не хочу, чтобы тебя замучили дознаватели, они не церемонятся.
     - Госпожа, откуда вам это известно, коль никогда не имели с ними дело? – испугалась монахиня.
     - Есть чему радоваться, - улыбнулась Лурия. – Дядюшка рассказывал. Как-то в поездке его ограбили. Он сообщил о краже городским стражам, они скоро нашли вора и провели дознание. Дядя не стал излагать мне подробности, но я догадалась, как проходил допрос. Из пойманного преступника буквально выпытали признание, добавив к нему другие грехи, которых не совершал. Пожалуй, ни в чем так не преуспел человек, как в обмане и изготовлении орудий, направленных против жизни и здоровья окружающих. Люди построили корабли, казалось бы, прекрасно - можно плавать по миру, открывать новые земли, заниматься рыболовством, перевозить товары. Зачем человек водрузил на судна оружие и поместил людей, держащих меч вместо весла? Стенобитные орудия, катапульты, ядра, стрелы с металлическими наконечниками, колесницы с серпами на них – ужас! Они не оставляют живого места на человеке. Я уже не говорю об орудиях пыток. Очень рада, что никогда их не видела. – Подумав, Лурия произнесла: – Люди придумывают мифы, передают их из поколения в поколение, рассказывая о неких страшных существах, мечтающих поработить всех, поставить человечество на колени. Разве не тем же заняты наши цари и полководцы? Зачем выдумывать злых и кровожадных мифических существ, когда они рядом? О ком конкретно говорится в сказаниях? Но наступает светлый миг - приходит герой, который в итоге и спасает мир. Как бы у него хватило сил на борьбу.
     - Ему силы дадут Боги, госпожа, - присела к ее ногам Одика.
     - Боги всемогущи, а человек – нет.
     - Нам жрецы говорили, будет борьба и если…
139
     - Дорогая, я не верю словам храмовников. Они слишком часто используют религию в своих целях и порочат имена Богов, коим призваны служить.
     - Меня учили верить, и я верю, госпожа. Настоятельница неустанно повторяла нам, что все сказанное жрецами, особенно посвященными, есть правда, ведь они ведают тайны природы.
     - Не знаю, как посвященные, а обычные неплохо освоились.  Мы с тобой  уже говорили  на эту тему.
     - Я хочу сказать, что нельзя предавать забвению веру. Она необходима, без нее невозможна жизнь, - не отступала монахиня.
     - Не буду с тобой спорить, в религиозных вопросах я слаба, - рассмеялась Лурия.
     - Да оставь госпожу, твои нравоучения надоели, - обронила Миона, ее рассердили наставления.
     - Я не хотела никому надоесть, лишь сказать, как необходимо уважать Богов, ходить в храм, ибо там человек ближе к Творцам. Они есть Все. Священные гимны и обряды пробуждают в нас прекрасное. Религиозные песнопения и молитвы  настраивают человека на духовность, он отказывается от грязи, царящей в душе, хочет очиститься. Наши танцы и таинства не пустое, а значимое символическое действие. Настоятельница говорила, что прихожанин порой сам не понимает, почему он хочет прийти в святилище, что его притягивает, но мы знаем – Глас божий.
     - Его зовут? – спросила Селеника и поджала губы.
     - Символическое действие? – переспросила Миона.
     - Да, конечно зовут и принимают в объятья. Боги никогда не оставят своих детей, Они безмерно любят их.
     Уж в чем-чем, а в этом служанка не была согласна с Одикой.
     - И это говоришь ты, которая… - Она замолчала, решив не продолжать.
     - Всевышние услышали меня и госпожу - мне есть, за что благодарить Их.
     - Несмотря ни на что, ты верна Им, я же не верю в высшую справедливость.
     - Напрасно. Великие Родители справедливы и милостивы. Иначе бы…
     - Давайте не будем грустить. В конце концов, мы же не для споров собрались, - произнесла Лурия.
     - Нет, госпожа, пусть ответит, коль разговор зашел об этом, - нахмурилась Миона.
     Хозяйка начала подозревать, что ее сейчас не остановить.
     - Если она так предана Богам, то почему не вернется в монастырь или не отправится в храм?
     - Я не могу оставить госпожу, - смущенно опустила глаза Одика.
     - Почему? – тихо спросила Селеника, когда владелица и служанка отошли за снадобьем, приготовленным специально для нее.
     - Она спасла меня, - зашептала монахиня. – Если бы не госпожа, мы с тобой никогда бы не увиделись. 
    
     Погода стояла жаркая, как и полагалось в это время года. Путники возвращались из разрушенного войной города. Корабельщик позаботился об удобстве племянницы и купил удобную повозку. Их сопровождали надежные, крепкие вооруженные наемники, обладающие военной выучкой и натренированные в поединках. Тинарх нанял их, дабы обезопасить себя и крошку от злодеев, промышляющих разбоем на дорогах: сейчас как никогда они распоясались.
     В период войн процветает варварство,  учащаются грабежи. Лучшие полководцы и воины отправились с владыкой за море, на врага - за порядком в стране следила горстка людей, оставленных государем, чтобы не допустить смуты. Высокопоставленные мужи выполняли наказы самодержца со всей ответственностью, зная его горячность и требовательность,  потому в городах не случилось беды. На дорогах ситуация была не столь спокойной.
140
     Дядя тщательно следил за здоровьем девушки, чаще делал остановки, снимал лучшие номера в гостиницах и на постоялых дворах. Частенько справлялся о ее самочувствии.
     - Скоро будет деревня, и ты отдохнешь, дорогая.
     - Дядюшка, я сижу в повозке часами. Поверь, я не устала.
     Но господин настаивал на своем, племянница уступила.
     На горизонте появилось поселение – совсем небольшая деревушка, соседствующая с рощицей и рекой. Неподалеку находился монастырь - уединенное место. Он вдали от городской суеты, полчищ народа и бесконечных шествий и собраний, происходящих в случае недовольства тем или иным законом, растущими налогами. Вокруг религиозного заведения служительницы высадили деревья, оберегающие покой невест неба, разбили плодовый сад. На огородах они выращивали овощи и лекарственные растения. К девам обращались за помощью крестьяне, живущие в деревушке и возделывающие поля, и те живо отзывались. Обитающие в глуши монахини жили закрыто, но давали приют путникам и бездомным, никогда не отворачивались от нуждающихся. При монастыре функционировал гостиный дом, походивший их скромное жилище.
     Однажды в ворота постучали некие люди и попросили убежища, девы приняли гостей. Ночью же они ограбили святилище, похитив дары и религиозную утварь из драгоценных металлов, напоследок подожгли храм. Огонь не удалось вовремя потушить, он перекинулся  на жилой дом, подсобные помещения и хранилища. Местные жители ринулись на помощь небесным невестам, однако, пламя объяло слишком много построек. Пожар утих только на рассвете. Настоятельница с ужасом глядела на руины и обливалась слезами, видя раненых дочерей. Некоторые испустили дух прежде,  чем до них успели добраться, другие - немногим позже. Среди тяжелораненых оказалась Одика. Молоденькая девушка совсем недавно прибыла из отчего дома и не успела дать обет безбрачия. Тут ее настигла беда.
     Простой люд принял в свои скромные  хижины оставшихся без жилья служительниц. За пострадавшими ухаживали крестьянки и уцелевшие девы. Матушка тотчас послала гонца к Великому жрецу. Он немедленно отдаст распоряжение казначеям выделить приличные средства на восстановление монастыря и будет следить за ходом работ.  По возвращении из похода осененный славою государь будет вне себя от гнева: за время его отсутствия разбойников развелось предостаточно. Его решительность и твердая воля изменит ситуацию. 
     Путники очутились в деревне и узнали о бедствии. Тинарх умолчал о трагедии.  Племянница узнала о пожаре от хозяина съемного домика, и пока дядя отдыхал, покинула жилище. На улице встречались ребятишки, кричащие на всю округу о том же, и крестьяне, спешащие к служительницам после работы. Лурия огляделась – скрыть беду, произошедшую совсем недавно, невозможно. О ней говорит  запах гари и напряженная атмосфера, не говоря уже о стонах, слышимых отовсюду.
     - Где можно найти настоятельницу? – спросила девушка прохожую с корзиной в руках.
     - Она живет в моем доме, я вас провожу, госпожа.
     Простолюдинка повела ее по петлящим улицам к себе. В стареньком домике на табурете перед худой кроватью у окна сидела  женщина преклонных лет и тихо бормотала молитвы. Она открыла глаза при появлении гостьи и отложила молитвослов.
     - Дитя мое, как не вовремя вы приехали. Мы не можем оказать вам достойный прием. – Настоятельнице сразу сообщили о приезде путников, она опечалилась.
     - О чем вы говорите. Вас постигла такая беда, а вы извиняетесь за наши неудобства.
     В домике, где остановились мирейцы, не было ни водопровода, ни канализации – привычные условия для простого люда, но плохие  для богачей, привыкших к удобствам и роскоши.
     - Мне все равно, матушка. Правильно ли я вас называю?
     Женщина, слегка улыбаясь, кивнула. Тут застонала юница, лежащая на кровати. Монахиня взяла баночку с мазью, откинула легкое покрывало и начала смазывать раненую. Глядя на нее,  Лурия оторопела. Ее кожа покрылась ужасными волдырями.  Ожоги,
141
полученные несчастной, не позволяли ей спокойно вздохнуть.
     Настоятельница заметила испуг гостьи.
     - На ней загорелось платье, когда она помогала подруге. Эта храбрая девушка спасла не одну монахиню, а сама едва заживо не сгорела. Она очень пострадала, ткани сильно поражены. Да и слишком велика площадь ожогов. Через кожу человек дышит и коль ожог велик - может погибнуть. Я молюсь, чтобы не возникла ожоговая болезнь. 
     Лурия подавила слезы, такого ей никогда не приходилось видеть. Молоденькая девушка  чуть слышно дышала, иногда казалось, дыхание прекратилось, и гостье становилось страшно.  Она мужественно боролась со страхом и взялась помогать настоятельнице.
     - Ты храбрая, - сказала та. – Крестьянки не подходят к ней, боятся.
     - И много таких… раненых?
     - Есть еще. – Матушка накрыла покрывалом Одику. – Не знаю, как она будет здесь. Ее надо лечить, а у нас и лекарства и провизия на исходе.
     В комнату вошла крестьянка и известила настоятельницу, что ее ждут другие дочери.
     - Дитя мое, мне надо идти, а тебе следует вернуться: дядя будет волноваться.
     - Вам успели рассказать про нас, - догадалась Лурия.
     - Деревушка маленькая - вести быстро разносятся.
     На ложе застонала юница, гостья поглядела на нее.
     - Я заберу ее, если вы позволите, конечно.
     - Ты еще сама слишком юна. Зачем утруждать себя больной? Того и гляди она пересечет Реку.
     - Какое имеет значение сколько мне лет? Разве для того, чтобы спасти другого и позаботиться о нем, надо достичь зрелости?
     - Твои слова полны любви и самоотверженности. Я отдам в твои заботливые руки мою дочь, но разрешит ли дядя?
     Лурия пожала плечиками. 
     Она обратилась к дядюшке с просьбой, он дал согласие, как  мог ей отказать.
     Мирея с радостью приняла своих горожан. Они были рады, наконец, оказаться дома. Как и Тинарха, управляющего тоже тревожило занятие милой крошки – она целыми днями кружилась вокруг лежачей больной, едва не испустившей дух по дороге. Лурия объяснила дядюшке, что останься несчастная в деревне, это непременно произошло бы.
     - Настоятельница поведала мне, что провизия их на исходе, крестьяне сами живут впроголодь. Лекарства сгорели вместе с монастырем, а Одике они необходимы.
     - Ладно, что сказал доктор? Ее увезут в лечебницу?
     - Нет.
     Тинарх тяжело вздохнул, его девочка не хочет отдохнуть и поместить монахиню в медицинское учреждение.
     - Дорогая, ей необходима профессиональная забота, а врач всего лишь время от времени приходит сюда и осматривает  эту деву.
     - Он уверил, что здесь ей будет лучше, ведь за ней нужен уход, а там больных слишком много, на всех рук не хватает. Ты же знаешь, дядюшка, никто за ней не присмотрит: она простая служительница, не богатая и знатная дама из обеспеченной и родовитой семьи.
     Корабельщик переговорил с лекарем и тот поделился с ним выводами.
     - Этой девице повезло, господин, она могла погибнуть. Ваша племянница делает все возможное и даже больше, - улыбнулся врач, но Тинарх не разделял его радости. – Больной нужны внимание и уход – это главное лекарство.  Госпожа - чудо. Вам следует ею гордиться.
     Судовладелец едва не побагровел, он только избавился от одного воздыхателя, как  назревает другой!
     - Когда вы в следующий раз придете?
     - Госпожа сама меня позовет. Мы договорились, коль возникнет необходимость, сразу сообщит - даже домой. Если меня не будет, передаст послание жене.
142
     Тинарх облегченно выдохнул.
     Время шло. Одика приходила в себя, вскоре начала улыбаться и разговаривать с Лурией. 
     - Я отнимаю слишком много вашего внимания, его достоин и господин.
     - Ох, мой дядюшка здоров, а вот ты не очень, – подсела к хворой спасительница, держа в руках чашу с порошком.
     - Это все те же конские бобы?
     - Мука из них очень помогает. Пузыри прорвались - сейчас самое время употребить старинное средство.
     - Разве его нельзя применять и раньше?
     - Даже нужно, но как говорит лечебник, надежнее, когда пузыри лопнули и жидкость вытекла. До этого я тебя лечила бузиной. В Индии считается, она продлевает жизнь. Мой знакомый доктор говорил, что бузина относится… - Девушка задумалась и через мгновение вспомнила слова Дилада: - К кардинальному кресту. Правда, я толком не понимаю, что это означает. Вероятно, в том есть свой смысл, коль медики изучают и это.
     - Я видела алоэ, - перевернулась на спину Одика.
     - Из его сока я делала тебе компрессы, - продолжала обрабатывать раны Лурия. – В общем, я лечу тебя разными средствами, - улыбнулась она. – Я написала доктору Диладу  письмо, уверена, он даст дополнительные рекомендации. Кстати, он рассказывал, что алоэ на арабском языке означает терпение и выносливость. Когда я помогала ему в лечебнице, господин сказал, что перед применением это растение не надо поливать, потому как засуха  - неблагоприятное условие для него, но благодаря неудобству алоэ увеличивает лечебную силу.
     - Как трудно все запомнить, госпожа.
     - Я запоминаю далеко не все. У меня есть книги и коль мне что-то требуется, заглядываю в них. Когда выздоровеешь, вернешься в монастырь. – Лурия замялась. – То есть вернешься к своим.
     - Госпожа, я не смогу вас покинуть.
     - Ты же монахиня, вернее станешь ею. Совсем скоро.
     - Госпожа гонит меня?
     - Вовсе нет, но иначе как?..
     - Я монахиня в душе и предана Великим Родителям. Это самое главное. Не имеет значения в стенах монастыря я или нет – важна суть.
     - Как ты права. Отдыхай. – На Одику легло легкое покрывало.
     - Госпожа, я вам обязана и буду…
     - Для служительницы ты слишком разговорчива, - покачала головой Лурия, а после улыбнулась. – Ты мне ничего не должна. Хочешь остаться – оставайся, я не против. Надеюсь, дядя позволит.
     Дабы не печалить крошку Тинарх согласился. Племянница отблагодарила его поцелуем и отправилась в аптеку прикупить кое-что для монахини. Корабельщик и управляющий поглядели ей вслед.
     - Господин, она совсем не отдыхает.
     - Егоза! - отрезал хозяин, потом вздохнул и сказал: - Вся в мать! Что захочет - немедля давай! А я отказать не могу. – Он заложил руки за спину и пошел к себе в кабинет.
     - Да, да, - закивал Алкирад. – Ох, дочка. Не то, что мои оболтусы.
    
     В комнате воцарилась тишина. Хозяйка еще не вернулась, Селеника набралась смелости задать Одике следующий вопрос:
     - Почему ты решила стать монахиней?
     - Я из простой крестьянской семьи. С раннего детства я помогала родителям в поле. Отец запрягал ослика и пахал землю, - улыбнулась Одика. - Я назвала его Другом, он был такой добрый. Друг звал меня, когда скучал, у него это забавно получалось. Я всегда улыбалась в
143
ответ. Матушка шутила, если он начинал «петь»: «Иди, мальчик плачет». Однажды в сарае обвалилась крыша. Отец ринулся спасать козу и моего Друга, но тяжелое перекрытие упало на него, и он получил серьезное ранение, долго болел. Матушка обливалась слезами и молила Великих Родителей даровать ему здоровье. Тогда я поклялась, что когда подрасту - стану монахиней и буду молиться за весь мир.
     - У тебя были братья и сестры?
     - Две сестры и три брата. Они не умеют писать, потому не отвечают на мои письма. Но я пишу им, читать они умеют.
     - Я думала, раз человек умеет читать, то и писать тоже, - шепнула Селеника.
     - Некогда им учиться буквы выводить. Хорошо, матушка была знакам обучена, детей научила читать.
     - А ее кто?
     - Женщина какая-то отблагодарила. Как-то жила она у нас, недолго. Заблудилась и набрела на нашу деревню. Родители  дали ей приют. Она тогда еще сказала: «За доброту вашу отблагодарю. Не погибнете от голода, от врага лютого, от песков ненасытных». В пустыне так часто случаются бури. Хм. Странная была эта женщина. Надо же, почему-то я ее вспомнила, хотя пришла она к нам в дом очень давно, мы были еще совсем маленькие.
     - Кто тебя научил писать? – спросила Селеника.
     - Госпожа. И Миону тоже.
     - Я вот не умею.
     - Хочешь научиться? – возникла на пороге Лурия.
     Селеника поджала губы, хозяйка слышала их разговор, и ей стало стыдно за бесконечные расспросы. Вдруг госпожа рассердится, и будет ругать. Рабыня, нежелающая вызвать ее гнев и недоверие, нервно затеребило простыню.
     - Ты так всю материю изомнешь. – Девушка подошла к новенькой и протянула чашу. – Выпей, это придаст сил.
     Селеника поглядела на снадобье - неприглядного цвета. Но госпожа уверила, что сок цикория с козьим молоком ей необходим – он помогает при упадке сил и каком-то там малокровии.  Правда, что означает последнее, она не имела понятия, однако верила хозяйке и осушала чашу в мгновение ока.
     - Вот молодец. Тебя ожидает цикориевый салат на кухне. Мы только что с Мионой приготовили его.
     Новенькая отдала сосуд служанке и сжалась, ее ладони так и застыли над простыней.
     - Неужели ты хочешь, чтобы наши старания пропали? – Лурия заметила волнение новой рабыни. - Этот салат полезен всем, - беззаботно взмахнула она рукой. – Мы пойдем все вместе.
     Селеника удивленно посмотрела на хозяйку, но спросить не отважилась.
     - Цикорий издревле используется в медицине. Он обладает многими полезными свойствами. Благодаря ему у тебя сходят воспаления, и ты немного окрепла.
     - Госпожа, мне тоже идти? – опасаясь снова услышать ругательства Фебрия, спросила монахиня. Она хоть и не жила в монастыре, но одежду носила монашескую.
     - Думаю, тебе не повредит тушеный цикорий с яйцом и зеленью. Что-то я проголодалась, - хитро пропела Лурия. - К тому же повар обещал  изготовить десерт, мой любимый. Орешки с персиками в сиропе. Вам понравится.
     Миона улыбнулась, глядя на блестящие глаза хозяйки. Она сразу сообразила, к чему та все это говорит.
     Нерешительно Селеника оделась и проследовала за госпожой на кухню в сопровождении эскорта. Замыкала процессию Одика. Она все прислушивалась, не гневается ли Фебрий на кухонных. Правда, кроме грохота посуды и шипения, которое сопровождает жарку, ничего настораживающего и пугающего не услышала.
     У плиты стоял Тукко и помешивал содержимое сосуда ложкой с длинной ручкой. Потом
144
попробовал лакомство и снял с огня.
     - Готово? – спросила Лурия, склонившись над десертом.
     - Осторожно, госпожа, очень горячо, обожжетесь! – предупредил повар. Тут заметил милую гостью и едва не опрокинул лакомство.
     - Кому еще надо быть осторожным, - заведя глаза, шепнула Миона.
     - Я… сейчас все будет!
     Фебрий кинулся выкладывать на блюдо персики. После полил их сиропом, в котором они томились, и медом. Не забыл посыпать фрукты орехами. Он сделал это так быстро, что гостьи едва успели моргнуть.
     - Все! – Повар отошел от стола.   
     - Благодарю Тукко, ты – умница! – Лурия чмокнула его в щеку, он покрылся легким румянцем.
     Новенькая рабыня оторопела – хозяйка целует раба. Такого они никогда не видела.  Прежние хозяева сами не лечили своих слуг и уж тем более не благодарили за преданную службу таким образом.
     - Если вы будете стоять, я сама все съем. – Лурия приступила к еде.
     К ней подошли Одика и служанка. Немного подумав, к ним присоединилась и Селеника.
     Тукко стоял неподалеку и глядел, как расправляются с пищей гостьи, высоко оценившие сначала хозяйкины и Мионины, потом и его старания.
    
    

 
   
      
    
    




    
    
      
    
 


 
      




    
    
    




145
Имя незнакомки. Драка в доме. Исмений
     Большие блюда быстро опустели. Хозяйка была так любезна, что поделилась стряпней еще и кухонными слугами. Тукко скромно согласился отведать салат, стараясь не приближаться к новенькой рабыне. Его просили сохранять осторожность, и он принимал все необходимые меры, как бы тяжело это не давалось.
     В последние дни Фебрий плохо спал и ел. Аппетита не было. Тетка стала называть его прозрачным, он действительно заметно похудел. Клора бранила его, на чем свет стоит, обвинила в безрассудстве, наконец, махнула рукой, видя, как племянник не слушает ее. Она тихо бубнила под нос, негодовала, когда тот задумывался о новенькой, и напоминала, что он все еще на земле, где необходимо работать, чтобы прожить и не навлечь на себя гнев хозяев.
     - Ну и дурень. Вокруг столько здоровых, а ему эту подавай, – вытирала Клора со стола суп, разлитый племянником.
     Он снова засмотрелся на Селенику, зашедшую на минуточку.
     - Скоро ты дом спалишь. Ох, горе ты мое! – замахнулась тетка полотенцем на повара, но тяжело вздохнула и ушла, не нанося побоев.
     Сон порой к нему и вовсе не приходил, стоило вспомнить о маленькой и худенькой служанке. Он был бесконечно благодарен госпоже за заботу о ней. Хозяйка лечила страшные раны Селеники, которая даже начала улыбаться. Как-то Фебрий увидел, как она улыбается – прошел хмурый дождь, и солнце засветило ярче. Тукко мечтал увидеть улыбку Селеники снова, а она не торопилась порадовать его. 
     Сегодня она зашла к нему, пусть с госпожой, но стояла совсем недалеко, и вроде не страшилась его, как прежде. После ужина Фебрий предложил гостьям напиток, приготовленный по древнему рецепту, и они согласились отведать.
     - Какое чудесное питье, Тукко. – Лурия отпила еще глоток. – Почему ты раньше никогда не готовил его?
     - Недавно этот рецепт поведал мне повар нашего соседа, который еще рассказал о блюде из змеиного мяса.
     Миона скривилась.
     - Надеюсь, ты не собираешься его готовить?
     - Нет, - сдержанно ответил Фебрий. При гостьях он не стал говорить, что страшнее нее, змеи на свете не сыскать.
     - Обязательно приготовь этот напиток еще. – Лурия направилась к двери, одарив кулинара улыбкой. – Идите, отдыхайте - уже поздно, - кивнула она кухонным слугам.
     - Вы хотите, чтобы она обратила на него внимание? – нагнала Миона в коридоре хозяйку.
     - Я хочу, чтобы Селеника перестала бояться, а не свести их, если ты об этом.
     - Я подумала…
     - Вовсе нет. Ей тяжело избавиться от страха. Она должна осознать, что помимо ее бывшего владельца и его слуг есть и другие люди, которые не желают ей зла.
     - Она думает Тукко способен…
     - Со временем Селеника поймет, что он не насильник. Сама она побоится остаться с ним наедине, а с нами идет смелее и увереннее, зная, что ничего плохого с ней не случится. Она привыкнет и будет доверять. Поймет, если мужчина смотрит на нее, это совсем не означает, что он преступник и подвержен пороку.
     - Не знаю, не знаю. – Миона открыла дверь в комнату и вместе с монахиней уложила в постель уставшую госпожу.
     Перед сном Одика почитала вслух. Поэма навевала приятные воспоминания детства, говоря о красоте природы девственного леса и лугов. Творение поэта рассказывало о далеких странах, о всесильной любви юноши к девушке, выданной замуж за другого. Миона покачивала ногой, сидя в глубоком кресле, слушала стихи и гнала прочь тяжелые мысли, от коих пыталась избавиться который год.
     Напоследок монахиня прочла молитву, пожелала доброй ночи, погасила перед уходом
146
лампу и оставила госпожу почивать.
    Пламя горело яркой медью. Жрец уже перестал закрывать глаза, дабы не видеть ее - это все равно бессмысленно. Открыты они или закрыты - он видит рыжину повсюду. Он идет в храм – там медь, идет по улице – тоже. Отправился в потайную комнату, а там… ничего нового. Стены и предметы окрасились в рыжий цвет, но он не обычный. Скорее золотой с переливами, загадочный, насыщенный, красивый... Давеон сжал руки в кулаки и рыкнул.  Подпрыгнул с места, затоптался по своим апартаментам.
     Несчастный Леоний сбился с ног, пытаясь угодить хозяину, сохраняющему хмурость на протяжении нескольких недель. Тилиан заключил  удачную  сделку с неким купцом, но и это не порадовало должным образом владельца: он ограничился легким одобрительным кивком и отпустил слуг.
    
     - Хорошо не рассердился, - заметил бледный Леоний.
     - С чего ему сердиться - контракт выгодный обеим сторонам и сулит хорошую прибыль. Господин обязательно оценит наши старания.
     - Твои, а не мои.
     - Это была и твоя идея. Из тебя получился бы неплохой управляющий. Да и Дисий постарался.
     - Ему вчера досталось от господина.
     - За что на этот раз? – печально улыбнулся Тилиан.
     - Не вовремя доставил переводы.
     - О, Боги, все еще хуже, чем я предполагал.
     - Он поверил своей жене и думал, ему ничего не грозит, - бросил личный слуга. – Наивный. Ох, даже Кир не подходит к господину без надобности - раньше то в поездку вместе, то на прогулку. А теперь… Беда, да и только. От женщин одни проблемы, – тяжело вздохнул Леоний.
     - Да, да, глядя на тебя веришь в это, как никогда, - рассмеялся управляющий.
     - Что ты гогочешь?!
     - Танира была замечена у перса? – игриво толкнул плечом плечо друга Тилиан.
     - Отстань! – оттолкнул от себя смешливого товарища Леоний.
     - Неужели да?
     - Нет! - угрюмо рыкнул личный слуга.
     - Что ты так сердишься? Пойди к ней сам, скажи, что…
     - Сказал же, отстань!
     - На твоем месте я бы уже давно к ней пошел.
     - Она глядит на этого Черного.
     - Ну и пусть глядит, что с того? Мы все глядим, а жить будет с тобой.
     Леоний отвернулся от веселого друга.
     - Чем дольше тянешь, тем больше шанс, что он завладеет ею. Поторопись, не то поздно будет. Если б я так тянул со своей женой, до сих пор бы был холостяком. Хотя… может было б и лучше?.. – сдерживая смешок, закивал Тилиан.
     - Отправляйся-ка ты… - видя, что приятель шутит, бросил Леоний и ушел.
     - Так хоть порасторопней будешь, - хохотнул управляющий и заспешил к себе, он уже соскучился по жене.
     Он жил на территории имения, в небольшом домике, выстроенном для слуг, заслуживающих доверия и отличившихся от других своими талантами и добросовестностью. Господин был так щедр, что выделил Тилиану с семьей несколько комнат. По соседству жили Кир и Леоний. Но эти двое не слишком-то ладили, потому и не заходили в гости друг к другу. Талиссу хозяин поместил на первом этаже, дабы ей было удобнее, снабдив ее всем необходимым. Она отказалась жить, как при госпоже Леде, в особняке и, чтобы не вызывать зависть слуг, переехала в новый дом, где обитал еще и Макур.  Хозяин дал ему право выбора,
147
но он остался в имении, ссылаясь на нежелание покидать  родные  места. С детства мальчик любил гулять в саду, пошалить с другими ребятишками. Когда его вызвал Давеон, держал ответ.

     - Господин желает прогнать меня?
     - Не прогнать. Ты не раб, а свободный человек и волен сам выбирать себе участь.  Мастерство сделало тебе имя, и я не вижу надобности удерживать тебя.
     - Я желаю и дальше работать в мастерской господина, - уверил Макур.
     - Работай. Я не об эргастерии говорю. У тебя есть свобода, но ты ею не пользуешься. Устраивай свою судьбу - тебя никто не держит.
     - Господин, в имении прошло мое детство, здесь служила моя мать, здесь мой брат. – Мастер знал, Кир никуда не уйдет, он слишком привязан к конюшне и здешним красоткам. – А ваш дом… он и для меня родной.
     Давеон согласился с аргументами и оставил Макура в особняке.

     Недавно дом покинул гость.  Давненько Регидий зазывал к себе друга, тот все откладывал визит, вот выбрался. Нория ожидал хороший  стол с отличным вином, правда, товарищ отчего-то был хмур весь вечер, и даже музыка не порадовала его. 
     Закончив с ужином, друзья перебрались в музыкальную залу, где ублажала  требовательных господ Талисса. Дивные мелодии ласкали слух, песни разливались волнами по комнате, со всевозможными инструментами. Легкий ветерок колыхал в такт музыке пурпурные занавеси, украсившие длинные окна. Один из слушателей замечтался, предался воспоминаниям.  Другой  напротив напрягся при виде его умиротворенного лица и нервно перебирал пальцы. Нервозность не позволила насладиться концертом в полной мере, и он откинулся на спинку кресла, подавляя невесть откуда взявшуюся ревность. 
     Представление подошло к концу, Талисса была отпущена. Норий поблагодарил ее за доставленное удовольствие, чем не мог похвастаться Давеон.
     - Она прекрасно играет - умница. У тебя хорошая арфистка, - сказал Лиген.
     - Ты мне уже говорил.
     - Я могу сказать еще раз, меня действительно поражает ее игра.
     - Не стоит, я все понял с первого раза, - закинул ногу на ногу сановник.
     - Кажется, ты чем-то недоволен. Позволь узнать чем? – заметил Норий. – За весь вечер  ни разу не улыбнулся, а вино, как известно, веселит. Ты же наоборот сер, как туча, - хохотнул он.
     Давеон не нашел в этих словах ничего забавного и не оценил шутку.
     - Прости, я не могу с тобой разговаривать, когда ты такой, – встал гость. – Ты позвал меня, чтобы я наблюдал твою кислую физиономию?
     - Она не кислая.
     - Ты не видишь, - убедительно сказал Норий, друг по-прежнему сидел.
     - Сядь, мне неудобно на тебя смотреть, – указал на соседнее кресло Давеон.
     - Уже поздно - я пойду.
     Сказанное заставило подскочить, куда это собрался друг, уж, не к той ли рыжей знакомой?
     - Ты домой?
     - Разумеется, - не понимая к чему эти расспросы, ответил Лиген. – Странный вопрос.
     На переносице у жреца появилась глубокая складка - ничуть не странный вопрос. Вполне естественный. За другом он никогда не наблюдал тяги к юношам, потому можно сделать вывод: ему нравятся женщины. С чего вдруг он торопится? По ночам мужчины спешат к женщинам.
     - Я думал ты идешь в гости.
     - О чем ты? – спросил Норий. – Сегодня ты сам не свой. Пожалуй, мне стоит уйти. – Он
148
направился к двери.
     Давеон преградил ему путь.
     - У меня есть вопросы.
     - Захочу ли я ответить на них, когда ты так зол.
     - Я не зол. Хочу понять, что происходит.
     - Я тоже не против, - отозвался Лиген.
     Друзья глядели друг на друга в упор.
     - Ты сказал, что та девушка тебе друг, - прищурился Давеон, – но это неправда. – Его взор пронизывал гостя насквозь.
     - Это правда, - уверенно произнес Норий. – Меня с ней связывает только дружба.
     - Это невозможно, - протянул глубокий голос.
     - Почему? – остался спокойным Лиген.
     - Дружба между мужами и женами невозможна.
     - И, тем не менее, это так. Зачем ты спрашиваешь?
     - Ты стал скрытным. В конце концов,  у тебя появились от меня тайны. Мы давно дружны, еще никогда ты не был так далек от меня.
     - Тайны от тебя? Удивительно. Даже не знаю, что сказать. Я полагал, мой друг видит все. А о женщинах я не заговаривал с тобой, потому как ты неблагосклонен к ним.
     Давеон отошел к столу, налил вина и подал кубок гостю, второй осушил сам.
     - Все знать не под силу смертному.
     - Если ты опасаешься за нашу дружбу, будь спокоен: я не предаю ее.
     - Когда возникает женщина - дружба рушится. – Крепкая рука с силой поставила сосуд на стол.
     По зале разнесся грохот.
     - Я не ставлю ту дружбу превыше нашей, - поглядел на вино Лиген, но пить не стал.
     - О, Боги. Да какая дружба! – прогремело в тишине. – Я видел, как ты смотрел на нее. Кого хочешь обмануть?
     В нише щелкнуло полено и присутствующих озарило ярким светом, зала окрасилась в медь. Вспышка на время умерила пыл хозяина дома.
     - Мне ты никогда не лгал, а сейчас предаешься обману.
     - Я не обманываю, - горячо возразил Лиген. – Этого ты не видишь? Мы с Лурией действительно друзья и не больше.
     Давеон обернулся на него.
     - Она доверяет мне, я это ценю. Тот, кто утратит ее доверие, едва ли приобретет его снова.  – Лиген и правда, опасался потерять доверие  маленькой прелестницы. Она была все лишь по плечо, но боялся коснуться ее. Он страшился, Лурия прогонит раз и навсегда из дома и сердца. Норий был уверен, что занимает там место - пусть не столько, сколько хотелось бы, но занимает.
     - Не лги мне! – посмотрел в глаза гостя жрец.
     - Я не лгу, – отставил полный кубок Норий, подавляя гнев.
     - Тогда почему у тебя мысли только о ней?
     - Не думал я, что ты плохо слышишь. Не похоже на всевидящего проницательного господина. Нас с Лурией связывают лишь приятельские отношения.
     - Кто так хочет?
     - Она! - отрезал Лиген. - Я  всего лишь друг. – Он покинул залу с невероятно нервным сегодня товарищем.
     Для него осталось загадкой, с чего вдруг такая нервозность из-за пустяка. Кто разберет этих жрецов. Они знакомы много лет, но и сейчас не всегда понимает друга. Норий вышел из особняка, надеясь, что вскоре товарищ придет в себя и будет следить за выражениями и действиями, к нему вернется завидное самообладание, которым Лиген всегда восторгался и просил поделиться с ним опытом. На это Давеон отвечал улыбкой и обещал как-нибудь
149
научить.
     Регидий затоптался на месте, потирая кулак. Огонь снова вспыхнул и тут же угас - ему стоит позавидовать.
     - Друг он, видите ли. Лурия, - протянул сановник, наливая очередную порцию вина. – Значит, Лурия, - поднес жрец к глазам стеклянный кубок и поглядел сквозь него на свет – питье медного цвета.
     В следующее мгновение рубиновая жидкость исчезла в недрах человеческого тела, поглощенная им.
     С самого рассвета в саду кипела жизнь. Усердные слуги  поливали плодовые деревья, Алкирад распорядился заняться сначала ими уж после - цветами. Садовники подстригали кустарнички, придавая им причудливые формы, время от времени поправляя фигуры и обрезая разросшиеся сверх меры ветки, нарушающие всеобщую гармонию и портящие вид. Помощники управляющего прошлись по саду и оценили старания подчиненных - скоро здесь появится госпожа и следует проверить все ли идеально.
     Несколько рабынь вышли с ведрами и тряпками в руках. По велению Алкирада они удаляли пыль со статуй, обмывали бордюры фонтанов и ступеньки, ведущие к некоторым из них. Из беседки, в которой любила читать Лурия, невольники уже убрали садовый мусор и принялись за дорожки. Одни были посыпаны гравием, другие выложены гладким камнем, третьи – разной формы плиткой.
     Засверкали в лучах-пионерах фонтаны, озарилась новой надеждой земля. Пробудились ото сна насекомые, вслед за ними ремесленники и крестьяне, торопящиеся покинуть городские ворота, дабы скорее добраться до полей, где их ждет тяжелый труд. Торговцы открывали свои лавки, и вяло зазывали сонных покупателей.
     На тропинку вышла Лурия в сопровождении Мионы и Селеники. Монахиня осталась в доме, совершая утренний религиозный обряд, она обещала присоединиться несколько позже. Все утро что-то под нос бормотала служанка, правда, не заговаривала с хозяйкой о проблеме, тревожащей ее. 
     - Ты расскажешь мне или весь день будешь ругаться? – Лурия остановилась напротив цветущих кустарников и вдохнула их аромат.
     - Я не ругаюсь, госпожа, а возмущена. Как она себя ведет, эта вертихвостка!
     - Кто?
     - Ламия, госпожа.
     Девушка подивилась, с каких пор Миона называет женщин вертихвостками?
     - Ты с ней поругалась?
     - Это она со мной поругалась. Что она о себе возомнила? - прошептала служанка, но была услышана.
     - Объясни толком, я не понимаю. - Лурия приняла из рук новенькой рабыни корзину.
     - Эта… Ламия сказала, что если б не милость госпожи, меня бы выгнали, потому что я плохо работаю. Но она придирается. Я вовремя пришла на кухню и ничего не задела.
     Кухонная служащая, одна из первых красавиц дома – Ламия – славилась здесь не только своей внешностью, но и язвительностью. В этом они с Мионой были похожи. Поэтому никак не находили общего языка. К тому же первая никак не могла смириться с красотой хозяйской рабыни - уж слишком та притягивала взоры мужей, внимание которых хотела приковать Ламия. Они то и дело поглядывали на беззаботную Миону, наотрез отказывающуюся и смотреть в их сторону.
     Лурия улыбнулась.
     - Она ревнует.
     - К кому, госпожа? Пусть хоть всех себе забирает. Зачем они мне? Такая глупость. – Миона достала из корзины садовые ножницы.
     - Она хочет, чтобы мужчины засматривались только на нее, а ты составляешь ей конкуренцию.
150
     - Да  ведьма она - вот и все, - обронила служанка.
     - Да, я слышала, как ее называют в доме.
     - И не просто так, госпожа. Рабы-греки мне рассказали, что Ламия в их мифологии – кровожадная, пожирающая детей ведьма! - борясь с гневом, сказала Миона.
     Новенькая поджала губы и побледнела.
     - Умоляю тебя, не пугай Селенику. Изначально Ламии – прекрасные жрицы-обольстительницы богини Гекаты. Они служили змее-богине Крита и Ливии, но после их переименовали в страшных демонов ночи.  Видишь ли, людям свойственно переписывать историю и преподносить потомкам религиозные верования предков в извращенном виде.
     - Но зачем, госпожа? – спросила новенькая рабыня и тотчас отступила.
     - Для того чтобы утвердить что-то свое, новое.
     - Выходит, Ламия – прекрасная жрица? - скривилась Миона, словно сильно сожалела об этом. Отчего-то эта версия ее совсем не устраивала: ей больше нравилась первая. И главное  - очень подходит той рабыне.
     - По-моему тебя это печалит, - улыбнулась Лурия, глядя на лицо служанки.
     Селеника же, напротив, была очень рада, что среди слуг не живет грозная и кровожадная ведьма. Она с детских лет боялась всякой нечисти, тем более не хотела оказаться с ней под одной крышей. В детстве ей матушка рассказывала о злодеяниях, творящихся злыми силами.  Поговаривают, будто они направляют свою мощь против сил света, не перед чем не останавливаются. Одним словом беда,  коль повстречается кто из темных на пути.
     - Госпожа, меня не может радовать, что эта вертихвостка может носить высокое звание, - оправдывалась Миона. – Она совсем не соответствует ему. Только и делает, что крутиться да себя показывает.
     - Для красивой женщины ее красота главное и самое страшное – ее потерять. Ламией звали гетеру, которой был не на шутку увлечен царь Деметрий. Она оказалась среди  трофеев и сразила его.
     Лурия задумалась, отчего-то мужи называют трофеем даже людей, которым дарована жизнь небесами и которые имеют живую душу. Она и радуется, и страдает и, несомненно, есть у каждого. Только о том многие забывают, это-то и приводит мыслящего и образованного, казалось бы, состоявшегося и мудрого человека на край бездны.
     - Надо заметить Ламия была много старше царя. Эта женщина славилась своей мастерской игрой на флейте, и, как утверждают слухи, снискала славу в искусстве любви, - добавила Лурия. 
     Миона подумала, что кухонная рабыня чем-то напоминает ей чужеземку, очень уж добивается мужского внимания, правда, не развратница - слухов о ее похождениях  не было.
     - Ламию Деметрия называли «Погубительницей городов», она имела очень большое влияние на государя, в отличие от его жен.
     Почему-то служанку последние слова хозяйки не слишком-то удивили. Мужчины охотно предаются страсти, а насытившись, забывают о той, которая дарила наслаждение.
     - А кто такой Деметрий?
     - Сын царя Антигона и военачальник. Он любил отца, был предан ему. Он потерпел неудачу и был разбит у города Газы,  однако проигрыш, на мой взгляд, не остудил его пыл, напротив, подзадорил. Деметрий предпринял ряд завоевательных походов, так отправился в Месопотамию. С войском переправился через реку Евфрат и совершил нападение на Вавилон. Возможно, он является для некоторых мужей примером, но я едва ли могу назвать его героем, коль наносил вред. Деметрий велел своим  людям грабить завоеванную страну и уносить, что можно унести. Победы и неслыханные богатства избаловали его. Он был чрезвычайно несдержанным  в желаниях.
     - Госпожа, меня это нисколько не дивит. Богатые господа считают, что им все позволено.
     - Потому как в их руках деньги и власть, которую дает золото. Когда человек пашет землю или корпит в мастерской, дабы прокормить себя и семью, он  вряд ли  будет думать о
151
разврате и употреблять без меры вино. Так поступал Деметрий, так поступали до него, после и будут в будущем, пока человечество не задумается над тем, какие бесчинства творит.
     - Царь творил бесчинства?
     - Он имел много жен, не таясь сожительствовал с гетерами и свободными женщинами.  Помимо того, у него были связи с мальчиками.
     Новенькая рабыня и Миона переглянулись, но расспросить не отважились.
     - Он, освободив Афины, частенько осквернял Акрополь насилиями. – Лурия не хотела повергнуть в еще больший страх Селенику и потому не сказала, что Деметрий предавался разврату на улицах города, завладевая горожанками и свободнорожденными детьми. 
     Девушка проследовала дальше и остановилась на полянке, отделяющей вишни от кустиков бузины. Издревле куст бузины считался местом обитания домашних богов. Именно поэтому его сажали и сажают рядом с домом.
     - Что мы сегодня будем срезать? – огляделась Миона.
     - Я пришла за молодилом, - смотрела хозяйка на растение, покрывающее землю словно ковер, оно густо разрослось.
     На залитой солнцем пестрой полянке росли поистине необыкновенные представители флоры. Многочисленные пухленькие и мягкие листочки с окрашенными в красное заостренными верхушками объединились в хороводе и заключили в центр круга совсем крохотных, едва заметных братьев. Длинные реснички украсили края листьев, оттого они казались еще загадочней.
     Жизнь кипела. На соседнем дереве щебетала пташка, привлекая подружек. Клонился к земле бело-розовый цветок с пятью лепестками, потому как на него присел неповоротливый шмель. Он потоптался по прогнувшемуся от груза растению, отдохнул с дороги и, не попрощавшись, улетел в неизвестность. 
     Лурия склонилась над молодилом.
     - Мы сделаем из него салат.
     - Скоро Тукко обленится и совсем перестанет готовить, госпожа. 
     На лице Селеники появилась легкая улыбка, это заметила хозяйка.
     - Ты преувеличиваешь, - сказала она Мионе. - Он трудолюбив и никогда не позволит мне занять его место на кухне. Да у меня и не получится.  Куда мне до него. Неужели  думаешь, я справлюсь с дядюшкиными блюдами? Едва ли я смогу приготовить запеченную баранину по фирменному рецепту Фебрия или пирог с дроздами.
     - Господин Тинарх  любит свинину, фаршированную колбасками и куриными шариками.
     - Как раз об этом и говорю, - закивала Лурия, срезав очередную ветвь молодила. - Я не погублю животное или птицу, чтобы съесть их. Другое дело растения. Они, конечно, тоже живые, но все же не столь разумны, как звери.
     - Госпожа не ест мяса? – Селеника протянула ей веточку.
     - Я люблю рыбу, салаты и супы. – Хозяйка положила в корзину следующую ветвь молодила. – И персики, - с невероятным воодушевлением произнесла она. – А вот мясу со мной не так повезло.
     - Мне тоже всегда было жаль губить животных, - сказала новенькая.
     - Кто б тебя пожалел, - прошептала Миона.
     К троице с тревожным выражением лица подбежала монахиня.
     - Мы тебя уже заждались, - прозвенел голосок.
     - Госпожа там…
     - Одика, что произошло? Ты бледна! - шагнула к ней Лурия.
     - Драка.
     - Да говори ты толком, что случилось? – забеспокоилась Миона, волнение хозяйки она плохо переносила.
     - Наш повар подрался с Валием.
     - Мой Тукко? – На мгновение Лурия растерялась. Повара  она знала с рождения, он всегда
152
был миролюбив. Придя в себя, она ринулась в поварню.
     За ней едва поспевали помощницы, нагнавшие ее только на пороге кухни.
     Дверь была открыта и девушка влетела внутрь, при виде бойни застыла, как застыли разбежавшиеся по углам кухонные рабы. Валий вцепился в запястья Фебрия и старался оттолкнуть его, а тот прижал собой противника к горячей печи и едва не повалил на нее. Обоих покрывали красные пятна, кожа местами была содрана, из ран сочился багрянец! Но, похоже, это не слишком заботило драчунов в рваных одеждах.
     - Что здесь происходит?! – вскричала Лурия не своим голосом.
     Валий и Фебрий замерли, но не разошлись. Они так и стояли посреди поварни, вцепившись друг в друга. Перевернутая мебель, опрокинутые сосуды, рассыпанная еда и продукты придавали кухне отнюдь не радостный вид. Обстановка была прямо сказать не располагающей ни к приготовлению пищи, ни к ее поглощению.
     - Немедленно прекратить! – потребовала хозяйка.
     Все остались неподвижны.
     - Тукко! Оставь его! – рассердилась Лурия.
     Он ослабил хватку и опустил руки. Валий моментально высвободился и рванул в сторону.
     - Вот ненормальный, совсем из-за бабы сбрендил.
     Глаза у Фебрия налились кровью,  он вновь кинулся на болтуна и уже занес кулак...
     - Тукко! – остановил его голосок. – Валий немедленно уйдет.
     В дверях показался управляющий. От скверной брани его остановило только присутствие хозяйки. Он побагровел при виде погрома. Алкирад схватился за голову, и в уме начал перебирать наказания, которым подвергнет подчиненных, а после гадал, как господин накажет его, когда узнает о происшествии? За всю многолетнюю службу такого ни разу не случалось. А вот теперь, когда он стар и немощен, попадет в немилость.
     Он только хотел выпустить гнев, но его остановил голосок:
     - Они сейчас все уберут. Потом я обработаю Тукко раны, и он займется едой. Судя по всему, обед не готов. – Лурия посмотрела на полы - если выражаться точнее, когда-то был.
     - Воля ваша, госпожа, но я бы их выпорол! И немедля! – ткнул пальцем в сторону драчунов Алкирад - теперь ему из-за них ох, как достанется от господина.
     - Тебе следует закрыть этого болтуна. Да понадежнее. - Лурия взглянула на Валия. – Его язык служит недобрую службу - когда-нибудь он лишится этого органа.
     Управляющий только что объятья не распростер, дабы принять в них зачинщика. Широко улыбаясь, он схватил его за шиворот. Валий с трудом перебирал ногами и всем своим видом показывал, как ему тяжело дается каждый шаг. Однако сочувствующих ему не нашлось. Болтуна увели без всяких церемоний, отвесив подзатыльник. У Алкирада была тяжелая рука, оттого к прежней боли добавилась еще и головная.
     Страсти улеглись. Повар, почувствовавший, наконец, недомогание, сполз на пол и уперся  спиной в печь. Ее боковая стена была не столь горяча, как поверхность, потому он не обжегся. Он не мог и двинуться, сил не нашлось. К нему подбежала Лурия и склонилась осмотреть.
     - Что же вы наделали, - сетовала она. – Раны неглубокие, но все-таки.
     Ссадины и порезы, окрашенные в красное, перепачкали и одежду. Местами она была разорвана и похожа на тряпицы.
     При виде гематом, Лурия вздохнула и присела на корточки.
     - Угораздило ж тебя. 
     - Не ожидала от него, – скрестила руки на груди Миона.
     Ее и правда удивила напористость Фебрия. Она рассудила, эти двое что-то не поделили. Повар отстаивал свою позицию, отличную от позиции Валия. Только так как мужи не умеют достигать согласия миром, все закончилось дракой.
     - И что же послужило причиной?
     Вопрос остался без ответа. Под пристальным взором хозяйки Фебрий отвел глаза.
153
     - Простите, госпожа, - поник он.
     Она не стала ничего спрашивать, знала ответ. Она поспросила поднести воды, а сама  взяла со стола чистое полотенце и вытерла царапину.
      - Чем же он тебя так?
     Ранение шло от плеча к локтю, причем вырисовывало затейливый рисунок, словно его нанес не слуга, а художник, расписывающий тела. О таких приходилось слышать. Они ходят по стране, кочуют из поселения в поселение, раскрашивают себя с головы до ног, принимают образ всевозможных  зверей,  птиц, насекомых. Одеваются под стать животным и копируют поведение. Эти люди обещают излечить все недуги путем воздействия на плоть самой природой. Якобы разрисовывая тело, смертный  становится ее частью, обретает исцеление и как следствие – бессмертие. Государь повелел изловить шарлатанов и привлечь к суду за обман и нанесение вреда здоровью. От специфического недорогого «лечения» пострадал не один доверчивый человек. 
     На кухне уборка шла полным ходом.
     Питая нежность к госпоже, и не желая ее огорчать, Тукко решил не вдаваться в мрачные подробности и только кивнул на корявый предмет, который подобрал поваренок и унес мыть.
     - Ох, разбойники. Что если дядюшка узнает.
     Около хозяйки поставила сосуд с водой Селеника, принесшая еще охапку чистых полотенец,  и присела рядом.  Повар закатал выше рукав и опустил глаза, чтобы не пугать ее. Он позволял себе лишь изредка поглядывать на нее.
     - Благодарю, - с улыбкой встретила помощь новенькой Лурия. – Умеешь врачевать?
     Селеника покачала головой.
     - С ранами справишься?
     Новая рабыня нерешительно кивнула. Она смочила в воде ткань и робко дотронулась до мужского плеча. Фебрий, нежелающий отпугнуть возлюбленную, отвернулся. Она собралась с силами и смыла грязь и высохшую кровь. От ужасного зрелища Селеника побледнела, повар с тревогой посмотрел на нее. Она замерла, и Тукко был вынужден вновь отвернуться, как бы ни хотелось глядеть на нее.
     - Если тебе плохо - я сама справлюсь. - Лурия обмывала мелкие и не опасные ссадины. – Ты можешь принести бинты.
     - Нет, госпожа, мне почти не страшно, - ответила Селеника.
     - Тебе придется переодеться, - заметила хозяйка, окинув взглядом Фебрия. – А раны скоро заживут. Самую глубокую сейчас забинтуем, и ты приступишь к работе.
     - Госпожа, что будет с Валием? – Одика оттирала столешницу от жира и еды.
     - Выпорют или к столбу привяжут, - не сказать, чтоб с сочувствием произнесла Миона, размахивая тряпкой.
     - Дядюшка хочет его продать.
     - Давно пора, - принялась за уборку и служанка. – Всех рассорит, а потом ягненком жертвенным прикидывается.
     Лурия подавила смешок.
     - Хорошо, что все домашние не сбежались на представление, - вставая, отряхнула она платье. 
     Перевязка была закончена. Тукко пришел в себя и поблагодарил госпожу.
     - Вы будете хранить молчание, - окинула она присутствующих взглядом.
     Совместными усилиями они управились с уборкой и внимательно слушали ее.
     -  Конечно, дядя узнает, но я запрещаю рассказывать о случае всем, кто ни спросит, - и она направилась к выходу.
     На пороге возникла Клора, глядя на племянника опешила.
     - О, Боги! На кого же ты похож! – Ее ладони легли на морщинистые щеки.
     - Нянюшка, он  показал себя достойным мужем.
154
     - Госпожа, мне управляющий рассказал, как он тут все перевернул. Он совсем недостойный. Вот как возьму… - Тетка схватила первый попавшийся сосуд и замахнулась им.
     - Хватит! – остановила ее Лурия. – На сегодня достаточно поединков! Что за день? – Она громко выдохнула. – Я требую прекратить все бойни! – и строго поглядела на кормилицу.
     Та отступила, сложив «оружие», подошла к племяннику и начала выговаривать ему, да так тихо, что никто не расслышал, что говорилось. Несложно было догадаться Лурии, о чем идет речь. Она вышла из кухни, за ней поспешили монахиня и Миона. Селеника замешкалась с перепачканными полотенцами и напоролась на сердитый взгляд Клоры. Новенькая испугалась, схватила белье и помчалась прочь, а тетка пронизывала взором повара.
     - Эта девица скоро надоест господам, и они прогонят ее, коль не образумишься! - прошипела она и ушла.
     В коридоре хозяйку нагнала служанка.
     - Госпожа, а что все-таки случилось?
     - Неужели ты не поняла. Тукко повздорил с Валием из-за Селеники.
     - Простите, но в чем спор-то?
     - Госпожа, Валий сказал, что ее продали, потому что она поизносилась, - поведала кухонная рабыня, направляющаяся в прачечную.
     За ней едва поспевал поваренок.
     - Ну и язык же у тебя! – резко сказала Лурия. – Тише - не хочу, чтобы Селеника услышала.
     В это время новенькая поднималась по ступенькам, что располагались за поворотом (потому ее не было видно), и все услышала. Она прижала к себе окровавленные тряпицы и сжалась, из глаз выскользнули слезинки. 
     Миона побагровела.
     - Позвольте, я отрежу ее язык, госпожа, - он все равно как метла! Пусть хоть пользу приносит! - шагнула она к Ламии.
     Кухонная служащая покосилась на конкурентку - у самой-то не язык, а острое лезвие.
     - Если ты будешь уподобляться Валию, тебя ждет печальная участь. - Лурия кинула на Ламию осуждающий взгляд и покинула коридор.
     Кухонная рабыня осталась стоять. На нее глядел поваренок.
     - Я тебе говорил, - припомнил он, - но ты никого не слушаешь.
     - Хватит, щенок! – Она отвесила ему подзатыльник и поторопилась отнести грязные вещи в стирку, пока ее не узрел без дела управляющий. В таком случае ей бы точно грозила скорая расправа – сейчас Алкирад в гневе и не простит оплошности и тунеядства. Правда он и раньше лени не прощал, щедро наказывая бездельников.
     В бедном районе уже заждались дорогих  гостий. Сначала они, как правило, шли к детям, а уж после навещали друзей.
     Ребята с удовольствием жевали вкуснейшие медовые лепешки, выпеченные добродушным поваром, запивали их козьим молоком и слушали рассказы госпожи. Когда истории закончились, они наперебой защебетали и засыпали гостью накопившимися вопросами. В гомоне их трудно было расслышать. Воспитательницы осаждали детей, а они на радостях забыли о дисциплине и старались перекричать друг друга, дабы их услышала госпожа. Маленькие девочки, чьи голосочки едва пробивались сквозь шум, расплакались и, заливаясь слезами, просили прийти еще. На что получили утвердительный ответ.
     Уши Мионы к детскому звону так и не привыкли, но она терпеливо сносила переливы настроений ребят и, поделив угощение, отошла в сторонку, уступая место хозяйке. Лурия прочла подряд несколько поэм, после - рассказов, затем - еще два стихотворения и на третьем сбилась, забыв последние строчки. У рабыни появилась возможность напомнить госпоже о времени и обе покинули шумную компанию.
     По дороге к заброшенному домику девушку встретила одна из вдов. Она рассказала о 
155
решении старейшины, принятом на последнем собрании – он посчитал нужным снести старые дома и совместными усилиями построить новые: ремонт выйдет дороже строительства. 
     - Госпожа, а как же беглецы? Что с ними будет?
     - Трудно ответить на этот вопрос. Им надо уходить, но куда? Их ищут. Они не успеют и за стены выйти, как будут схвачены. Им опасно выходить. Особенно днем. 
     - Есть ночь, - сообразила Миона.
     - Для того чтобы уйти отсюда им нужно знать, куда идти. К тому же не забывай сколько их. Это тебе не барашек или гусь.
     - Но они же не будут блеять и гоготать в самый неподходящий момент, как это делают глупые птицы и животные.
     - Подчас животные и птицы умнее нас. Кто из них, скажи на милость, будет истреблять собственное стадо или стаю ради выгоды? – взглянула на служанку Лурия.
     Она была уверена, беглецы знают, что в одиночку погибнут - и держатся вместе. Волк не утащит дикого козленка, если его защищают вожак и мать. Не в стороне находятся и другие козы. Лишь человек способен предать себе подобного,  коль выгода велика. Так родители продают детей в рабство, владыки облагают налогами все что возможно, идут с оружием на соседей и так далее. Разрозненные города враждуют - у них не единства. Простой люд бедствует из века в век. Один царь прогоняет прежнего захватчика, оглашая высокие намерения – желание освободить город, изгнать врага, вернуть гражданам законы и  старинное государственное устройство. Меж тем сам предается пороку и грабежу, а его, несмотря ни на что, называют победителем. Сколько прекрасного разрушили войны, сколько бесценных произведений искусств они похоронили под обломками некогда великих цивилизаций, но никакие уроки истории не способны научить потомков, повторяющих ошибки дедов.
     Беглецы с улыбками встретили благодетельницу. После скромного ужина они поведали о произошедших за последнее время событиях. Они хоть и редко выходили, но владели едва ли не самой свежей информацией благодаря ночным вылазкам Сокола и его друзей и рассказам вдов, помогающих спасителям. Уложив детей спать, они присоединились к гостье и проведали беглецов.
     - Мы очень благодарны вам, госпожа, - кивнула напоследок одна из них, посмотрела на некоего раба и поспешно закрыла за собой дверь.
     Легкая улыбка коснулась зеленых глаз девушки - этот взгляд красноречив и, судя по всему, он что-то говорит замеченному невольнику. Средь массы беглых, вдова выделила одного приятного худощавого мужчину и прониклась к нему нежностью. Она не решалась первой заговорить с ним, а тот, считая, что женщина не ответит на его порыв, долгое время оставался в тени.
     - Романтичная история? – вскинула бровки Лурия, перевязывая тому рану.
     Другие беглецы разбрелись комнате и поглощали принесенные лакомства.
     Стараясь сохранять терпение, Миона, задетая шутками спартанцев, раздавала хлеба и подавала мед, оставшийся после детей. Затем отошла от шутников подальше и отвернулась, не желая и смотреть в их сторону. 
     Взор беглеца застлала грусть. 
     - Совсем нет, госпожа. Демория бедна, но свободна, а у меня и этого нет. Какая может быть романтика, когда груз на плечах и стражи на хвосте.
     - О, сидя здесь, у тебя вырос хвост? – пошутила Лурия.
     Беглец тоже попытался улыбнуться.
     - Не грусти. Ты жив и не привязан к столбу, палач не готовит плеть выпороть тебя по указке злодея-хозяина. Это слабое утешение, но я хочу сказать, что есть и такие люди, которым повезло меньше. У тебя хотя бы есть шанс, у иных нет и его.
     - Это потому что они не решились на побег.
156
     - Слишком часто он оказывается неудачным.
     Недавно у дядиного приятеля бежал раб. За вознаграждение его скоро нашли, по приказу хозяина выпороли и ослепили.
     - Сколько раз ты пытался бежать? – показала Лурия на шрамы, ставшие розовыми, кое-где были рубцы, сохраняющие бордовый оттенок. - Я делаю вывод: не единожды, коль раны давно затянулись. По возвращении тебя секли.
     - Как овцу паршивую, – посерел беглец.
     - Почему не называешь своего имени? Не помнишь?
     Он выдохнул. Конечно, помнит, но работорговец, потом хозяин и его домашние именовали по-разному, как хотели, сравнивая со скотом.
     - Исмений, - сказал он и подивился, давно не слышал своего имени. Оно звучало, словно принадлежало кому-то другому.
     - Красивое.
     - Матушка назвала меня так. Она была доброй и красивой, вкусно готовила. Когда-то. – Исмений предался воспоминаниям.
     - Все истории невольников очень похожи. Слушаю их и понимаю, насколько едино горе, и как редко индивидуальное счастье. Она тебе нравится? – прищурилась Лурия, вспомнив вдову.
     Смущенный Исмений опустил глаза в пол.
     - Зачем ей раб, тем более беглый?
     - На мой взгляд, тебя больше страшат ее трое детей, - игриво пожала плечиками гостья. – Или я ошибаюсь?
     Беглец замотал головой - стайка голосистых ребятишек ничуть не отталкивала его. Он давно хотел семью, которой его лишили воины-захватчики. Они ворвались в дом, и умертвили всех, кто в нем находился. Оставили лишь его и продали работорговцу, неотступно следующему за армией завоевателя.
     - Они хорошие дети, госпожа.
     - Милые, шумные только.
     - Это верно, но они еще маленькие.
     - Как ты оказался в доме Демории? – Лурия сложила бинты и лекарства и передала их Мионе.
     Она все еще боролась с гневом на Архимаха. Этот спартанец, дерзкий и упрямый, подмигнул ей и разозлил. Он, как и двое его друзей, не упускал случая мило позабавиться. Легкий кивок в ее сторону или несдержанный взгляд - и Миона закипала от злости, ей не приходило в голову, что они давно положили на нее глаз. Правда, ни один из них не коснулся строптивой амазонки. Пусть у нее не было ни лошади, ни лука со стрелами, ни собаки спартанцы называли ее именно так за нежелание покориться мужчине.
     Лурия прочла Мионе, что настоящие амазонки изображены на клазоменских древних сосудах. Крепкие, обнаженные (ибо так они сражались против врагов), с нормальной  грудью девушки, священные девы Артемис, верхом на сильных лошадях вступают в битву с противником. Они выпускают стрелы, поражают недругов, погибают в бою, но сохраняют свободу, не склоняют головы. И хоть Миона не знала всей истории амазонок, но поступила бы так же, случись с ней беда.
     Исмений, глядя на гостью, поведал ей тайну.

     В очередной раз Демория зашла в заброшенный домик и принесла воды. Снова она  поблагодарила за помощь, оказанную храбрыми спартанцами, не побоявшимися выйти из укрытия и обезвредить вора. Воины скромно кивнули и отказались взять монеты, честно заработанные ею, зато добродушно приняли покрывала, предметы обихода, кое-какую одежду.
     - Я починила вашу старую, правда, она поизносилась, - прозвучал ее голос, красивый
157
голос, как и сама. – Завтра я к вам не приду, будет моя соседка… - Она задумалась,  прикидывая, как бы произнести просьбу.
     - У тебя что-то стряслось? – подошел Сокол.
     - У меня тоже сломался… стол, - опустила синие глаза Демория.
     Беглецы тихонько засмеялись - Менедем с момента первой починки стал популярен среди вдов. Теперь они обращались к нему по любому поводу, а он, обладая природным благородством и отзывчивостью, не мог им ни в чем отказать. Однако ж женщины не злоупотребляли добротой и просили аккуратно, ненавязчиво, чтобы молодец и впредь был таким же приятным и добрым. Одна сказала ему, что он похож на ее брата и накормила плотным ужином, несмотря на то, что стол он так и не доделал. Другая рассказала, как он напоминает ей юношу, нравившегося ей в нимфейном возрасте. Остальные тоже стремились ему угодить. Друзья подозревали, Менедема ласкают не только в знак благодарности. Он убеждал приятелей, что оказывает лишь невинные услуги. Далеко не все верили словам Сокола, слишком уж откровенны были взгляды вдовиц. Он действительно не предпринимал попыток воспользоваться их одиночеством и доверчивостью, но товарищи считали, что доверчив он и удивлялись, как можно глядеть на красоту и не тронуть ее, коль сама идет в руки?
     - Да оставьте вы свои дурацкие шутки да намеки! - отвернулся Менедем, отчаявшись убедить друзей в обратном.
     Они предались заразительному смеху.
     - Хватит заливаться! - хмурился он.
     Сейчас вдова ждала ответа.
     - Ты храбрый воин, - сказал Теопомп другу и положил ему ладонь на плечо, - так и будь храбрым до конца.
     Сокол кинул суровый взор на весельчаков, и они умолкли.
     - Приду, обязательно приду…
     - Позволь, я приду, - вызвался Исмений. – Я смогу починить мебель – конечно, не как настоящий плотник, зато будет стоять и не рухнет.
     Спартанцы хохотнули.
     - Тише вы! - кинул Сокол.
     Друзья подавили смешки.
     Перед вдовой предстал человек, которого она давно заметила, но ей казалось, он  совсем не смотрит на нее. Она бледна, худа, живет в бедности, а трое непоседливых детей, о которых нужно заботиться и растить, способны отпугнуть и смельчака. Демория осмотрела беглеца и пришла к выводу, что ему можно доверять. Он знал о ее бедственном положении и детях и не отвел уверенного взора, когда спросила, кто он и почему решился сам помочь.
      - Я - гончар. Верней когда-то был. Люблю работать с глиной - она мягкая и податливая в моих ладонях.
     Спартанцы переглянулись.
     - Пока гончарный круг крутился, мои руки делали сосуды, порой они принимали самые разнообразные формы.
     - Разве мастеру подвластно грубое дерево?
     - Дерево хороший материал - с ним надо уметь работать. Это сложно, как и сложно изготовить из куска бесформенной смеси, к примеру, амфору. Но коль мои руки способны делать сосуды, я попробую починить стол - раньше удавалось. Иначе, зачем они мне? – Исмений  вытянул перед собой ладони.
     Демория согласилась и повела нового знакомого к себе. Их встретила маленькая, но чистая комната, лишенная посторонних и неприятных запахов, которыми полна их старая хижина: слишком много народа на крохотной площади и нет возможности выходить при свете дня. Две лавки вдоль стен, один стул и стол посредине оказались совсем старенькими.
     Одно из окон плохо закрывалось, Исмений поправил его.
158
     - Теперь не будут лететь насекомые, - заметил он.
    В доме горел слабый свет - слишком была мала лампа даже для такого жилища - но Исмений хорошо видел лицо удивленной вдовицы. 
     Стоило ему взяться за молоток, как старшие дети проснулись. Он едва стучал по дереву, но любопытные ребятишки выглянули из-за угла и с интересом наблюдали за починкой единственного в доме стола: у него отвалилась ножка. Мать подставила под него ящики, однако он едва не рухнул на младшего ребенка. Испугавшись, что мебель передавит детей, она обратилась за помощью.
     - А ну марш спать! - велела она сорванцам.
     Они захихикали и скрылись. Стоило матери отвернуться, как снова показались их головы.
     - Я вам что сказала! – рассердилась Демория. – И не смейте никому рассказывать - не то останемся без подмоги, - погрозила она пальцем.
     Детишки спрятались за стеной. 
     - Хорошие у тебя дети. – Исмений закончил ремонт и отложил инструмент. 
     - Хорошие-то они хорошие - только вот непослушные. – Вдова подала потертое полотенце. – В коридоре есть чаша и вода.
     Беглец проследовал к умывальному месту, отгороженному перекошенной ширмой от закутка с хозяйственной утварью. Он наскоро привел себя в порядок и вернулся в скромную комнату.
     На подоконнике, рядом с крохотной вазой с полевыми цветами, стоял кувшин, наполненный водой. Демория налила  в чашу прозрачной влаги и подала ее гостю. Он смотрел, как хозяюшка собирает мусор, как складывает в коробку гвозди, как убирает молоток. Все это напомнило ему о давно утраченной свободе.
     Он, свободнорожденный, много лет прожил в родном городе, и жил бы еще, до самой старости, если б не враги, пришедшие к городским стенам. Они осадили и разрушили город до основания - не захотел сдаться свободный народ, не покорился неприятелю. Разозлился злодей и велел ратникам наступать. Долго держали оборону местные  жители, но враг умен и хитер оказался. Силы были на исходе и город пал. Многочисленное войско ворвалось в ворота, разграбило дома и святилища. Захваченные в плен люди попали на невольнический рынок, а оттуда - в рабство.
     - Давно ли ты овдовела? – спросил Исмений.
     Прозвучало неожиданно даже для самого себя. Он посмел задать свободной гражданке такой бесцеремонный вопрос, который не решался задать и рабыне, что бежала с ним. Ее муж погиб, она никогда не рассказывала об этом и не делилась подробностями. Обстоятельства его трагической гибели были загадкой, о них можно было лишь догадываться. Сейчас Исмения беспокоило одно: только б его не прогнали отсюда.
     Вдова подняла прекрасные очи на любопытного гостя, интересующегося ее личной жизнью, и подивилась: он глядит на нее и не собирается отводить глаз. От откровенного взора она порозовела, не будучи слишком застенчивой. Следом за ней смутился и Исмений. Демория полагала, он ждет ответа и не уйдет пока не услышит, потому не торопилась.  Беглец не хотел скоро уходить и мечтал о бесконечности затянувшейся паузы.
     - Мой муж умер десять месяцев назад, - произнес женский голос.
     - В некоторых государствах траур по усопшему супругу длится десять месяцев. А в вашей стране?
     Демория окончательно растерялась - она не знает, как быть и что отвечать. Какие откровенные вещи говорит ей этот чужеземец, как держится, будто не знает, что она бедна  и не ровня ему, ремесленнику. Вдова почти была уверенна, этот человек на родине был известным мастером и имел достойный заработок. А что до рабства, так ее сосед недавно стал невольником. Вот только он был свободен - и уже нет. За долги наниматель, на которого он работал, взял его к себе в дом рабом. 
     Не раз слышала  вдовица о таких случаях. Ей приходилось видеть, как расправляются с
159
проданными в неволю людьми. Страх потерять свободу все возрастал. Заработок у нее более чем скромный - на четверых совсем немного. А дети растут. За последний год вытянулся старший сын, за ним спешит средний, а младшая худенькая дочурка очень любит печенье, но на него никогда не хватает денег. Демория не заметила, как слеза скатилась по щеке.
     - Уже поздно.
     - Для чего?
     - Для всего, - отвернулась вдова.
     - Ты еще так молода. Почему раньше времени хоронишь себя?
     Темные волосы Демории всколыхнулись.
     - Ты прогонишь меня, потому что я раб? – спросил Исмений.
     Вдова ушла в соседнюю комнату, оставив его без ответа. Она прильнула спиной к стене и  услышала тихие шаги и скрипучий звук закрывающейся двери.
    
     Лурия сложила ручки и поставила на них подбородок, история захватила ее. Сколько чувств в одном маленьком рассказе, сколько человеческой боли и трагедии в каждом слове.  Даже трудно себе представить. За всякой фразой, движением глаз, бровей, рук что-то стоит, кроется некая тайна. Вроде все просто, но почему же так сложно? Человек поделился с ней не историей,  а своей печалью, владеющей им. На его плечах груз, неподъемный, тяготящий, тянущий назад, в прошлое, которое хочется забыть.
     Исмений тяжело вздохнул и надолго о чем-то задумался. Вместе с ним задумалась Лурия. Они сидели рядом, волею судьбы встретившиеся и оказавшиеся здесь ради чего-то, а чего именно - не ведали.
     - Ты бы хотел остаться с ней? – шепнул голосок.
     Беглец так далеко унесся, что от неожиданности вздрогнул.
     - Я не хотела тебя напугать.
     - Она никогда не примет меня. Я – раб, - прозвучал тихий ответ.
     Отчего-то у Лурии возникли подозрения, что Исмений ошибается, но люди порой бывают так слепы, особенно когда дело касается непосредственно их.























160
Лурия в бассейне. Благодарность и рассказ Селеники
     Возвращение домой всегда приятно. Лурия прибавила шаг, завидев родной особняк, обнесенный надежным забором. Мысль о том, что ее заждался дядюшка, придала сил, и она едва не летела на встречу с ним. Он все сетовал, тяжело вздыхая, что ему слишком часто приходится оставлять одну его милую крошку и даже подумывал отложить некоторые дела. Для него слишком тягостной становилась разлука - с каждым годом, добавляющим седины, он больше скучал по племяннице.
     Стоило ей уйти ненадолго, Тинарх звал слуг и справлялся где она. Когда болела, и вовсе не отходил от кровати. Доктор все успокаивал и уверял в несерьезности заболевания, но чересчур заботливый дядюшка не верил и оставался непреклонным. Он запрещал вставать с постели, пока не убеждался, что жизнь его девочки вне опасности. Лурия улыбнулась - и он еще ее называет упрямой.
     В частых поездках Тинарх тосковал, несмотря на загруженность, желал послать за ней, но памятуя о случае пятилетней давности, отказывался от этой идеи. Разъезды всегда заставляли его беспокоиться. Судовладелец наказывал управляющему следить за юной госпожой и не допускать никаких недоразумений. Алкирад добросовестно нес службу, дядя в нем был уверен, но все же с тяжелым сердцем покидал Мирею. Кто уследит за ней, коль шустрая, как сестра?
     Она не останавливалась ни на минуту. Милая рыжеволосая девочка никогда не давала покоя ни родителям, ни брату, пытающемуся огородить ее от бед. Что она только не творила… Уносила его стрелы, в желании поиграть с ними, убегала с луком. Юный Тинарх бледнел, видя, как она размахивает оружием, а когда малышка добралась до кинжала - у него перехватило дыхание. Тогда родители отругали его за то, что разбрасывает ножи, где попало. Он оправдывался и говорил, что надежно их прячет. Для него оставалось загадкой - как сестра находит опасные предметы? Парень уносил из дому копья и мечи, оставляя лишь щиты да кирасы.
     Однажды он застал сестрицу со шлемом на голове и рассмеялся – ее лица не было видно из-под увесистого головного убора ратника. Девчонка только рассмеялась, когда тот перевесил, и она упала. Тревожный батюшка распорядился снять со стен все доспехи воинов, служивших разным государствам. Эмблемы на них говорили, как много стран участвовало в боях, как трагична оказалась судьба проигравших. 
     Матушка вздыхала и грозилась наказать дочурку, но никогда угрозу не воплощала в жизнь. Отец, складывая руки на груди, говорил, что она никогда не выйдет замуж, мол, кто возьмет такую непоседу. Когда дочь подросла, понял, как ошибался. Юную красавицу окружали исключительно достойные мужи, к ней сватались едва ли не первые лица города, а она наотрез отказывалась сочетаться браком.
     Как-то раз с важным поручением в Мирею приехал чиновник, находящийся на службе у государя, и узрел озорницу в толпе. Предложение не заставило себя долго ждать, ответ затянулся: родитель не торопился прощаться с дочкой. Тогда господин попросил у владыки перевода в духовную столицу и остался жить в Мирее. Ожидание ничуть не остудило его пыл, и он дождался счастливого момента. Свадьба была пышной. О ней долго вспоминали гости города и местные жители. Супруги пришли на Агору и приняли поздравления от горожан. Правитель поприветствовал их и вручил миртовую ветвь достойному мужу, занимавшему высокое положение и служившему на благо отечества до конца. 
     Дверь задних ворот открылась, Лурия прошмыгнула в дом. Следом по ступенькам взлетела Миона.
     - Госпожа, дядя уже посылал за вами, - подбежала монахиня и стянула с нее простое платье, облачив в достойное знатной дамы.
     Лурия улыбнулась и заторопилась к заждавшемуся дядюшке.
     Он улыбался весь ужин и выразил желание видеть ее завтра в числе зрителей  торжественного шествия. Племянница не с таким воодушевлением готовилась к празднику,
161
как остальные, особенно подруги, ведь не рассчитывала отыскать в массе горожан жениха, да еще и с завидной родословной.
     - Рицелла пойдет с тобой, дорогая? – Тинарх уселся перед огнем.
     Пламя в нише всегда напоминало ему родителей и сестренку. С ними он проводил вечера,  пока не женился. Спешный брак не принес ему ни семейного счастья, ни детей и когда супруга отошла в мир иной, не желал брать в дом более ни одной женщины в качестве жены. Со временем покинули землю родители. Оставшуюся молодой вдовой сестру Тинарх забрал к себе и заботился о ней как нельзя лучше. Потом - о маленькой племяннице, оказавшейся круглой сиротой.
     - И она, и Галинея. Мы пойдем вместе. Ты неспроста спрашиваешь, дядюшка, - сообразила Лурия.
     - Хорошо, что они идут с тобой. Ты молода, хороша и должна проводить время с такими же девушками.
     - Ох, дядя, я понимаю, о чем ты.
     - Да, снова об этом! Моя сестра тоже бегала по городу, ища справедливости и помогая обездоленным. И чем все это закончилось? У меня только одна племянница!
     - Ты мне уже говорил, - подсела девушка к корабельщику на ложе и положила ладонь на его руку.
     - Зять был очень терпелив с сестрой и прощал ей шалости, которые не простил бы другой муж! - пылал Тинарх.
     - Я это слышала, дядюшка.
     - И не надо так улыбаться. – Лурию накрыл суровый взгляд, через мгновение смягчившийся. – У меня никого кроме тебя нет, ты же знаешь.
     - Тебе надо было жениться, тогда бы и не было скучно.
     - Для тебя не секрет, что у меня никогда не будет детей, - нахмурился Тинарх.
     Лурия прикусила губу и обвинила себя в болтливости.
     - Но это не единственная причина, по которой я не женился. А вот у тебя могут быть дети, и ты обязана продлить род!
     - Дядюшка, я продлю другой род, - уточнила племянница - это еще, если она выйдет замуж, в чем конечно сильно сомневалась.
     - Ребенок будет носить двойное имя, и род не прекратит существование.
     - Наш род и так не исчезнет с лица земли - на родине предков у нас много родственников.  - Лурия чуть подумала и добавила: - Я так думаю.
     - Дальние - это дальние, а я говорю про нас – тех, кто здесь и сейчас.
     - Дядюшка, когда-нибудь это случится и у тебя будет внук.
     - Когда?
     Лурия пожала плечами.
     - Надеюсь, к тому времени я не пересеку Реку, – подскочил с ложа Тинарх.
     - Мой дядя еще очень молод. Живи сто лет, я буду только рада, - встала следом племянница.
     - Ох, хитришь! Ты нарочно отсрочиваешь этот миг.
     На это медноволосая не ответила - дядюшка снова хочет, чтобы свадьба состоялась. Не хватало одного - жениха. Правда Тинарх уверил, что за этим дело не станет. Зато для Лурии это было настоящей проблемой, она схватилась за голову.
     - Сейчас ты скажешь, что мне надо подождать, - прозвучал мужской голос.
     - Да, дядя. 
     - Снова немного.
     - Да, дядя.
     - Потом ты образумишься и подумаешь о браке.
     - Да, дядюшка, - кивнула Лурия.
     - А потом все повторится с самого начала? – поставил он руки на пояс, постукивая по
162
полу ногой.
     Племянница невинно улыбнулась. Тинарх обреченно вздохнул и раскрыл гостеприимные объятья, радушно принявшие крошку. 
     - И почему я тебе все прощаю?
     - Наверное, потому что любишь.  -  В зале зазвенел девичий смех.
     - Почему же ты не хочешь выйти замуж?
     - Едва ли муж будет лучше тебя, дядюшка. – Взору явились забавные ямочки на щеках.
     - Иди спать, а то не выспишься, – ослабил объятья потомственный судовладелец. – И смотри: не гуляй по саду! – крикнул он вслед. – Ох, ночная путешественница.
     В комнате хозяйку  уже заждались скучающие в обществе друг друга Миона и Одика. Одна проводила госпожу к горячей купальне с ароматной водой, другая подготовила полотенце и пока госпожа мылась, обе тихонько мурлыкали детские песенки. С ними запела и девушка и они втроем рассмеялись, когда вместе сфальшивили и сбились.
     - Давайте пойдем в бассейн! - подскочила Лурия.
     - Госпожа, уже поздно, - напомнила монахиня.
     - Ерунда - еще можно поплавать, - выпрыгнула из купальни хозяйка, замоталась в простыню, поданную служанкой, и помчалась вниз по лестнице.
     - Госпожа, вы не одеты! – вскричала Одика.
     - Да ладно тебе шуметь - ткань не прозрачная, - одернула ее Миона с охапкой полотенец в руках.
     - Вдруг кто увидит?
     - Если не будешь кричать, никто не прибежит и не увидит. Слуги уже разошлись.
     На первом этаже путницы проследовали дальше по коридору, свернули, оказались на мужской половине. Пересекли большую залу, служившую холлом - каких здесь  только не было скульптур и картин, украсивших стены, - и очутились у двустворчатой двери с национальным орнаментом-бордюром, нанесенным художниками по периметру. Затейливые узоры окаймляли красочное купание нимф, охраняемых тремя псами.

     По преданию пелихориев этим псам поручил следить за дочерями их отец – Теофарий – дабы никто не нарушил их уединение и покой. Он был бесконечно предан Богам, служил Им, стерег тайны божественные - за это назвали его Хранителем Мудрости. Занятость не позволяла ему чаще бывать с дочками, потому они – прекрасные нимфы – зачастую проводили время одни. Очень ревностно относился родитель к дочерям. Были они красивы, умны и талантливы. Не желал Теофарий их встреч с людьми. Страшился, поддадутся, как человек, пороку, отступятся от Всевышних и забудут Их заветы, отвернутся от Законов и начнут творить бесчинства, как когда-то первые ангелы, ставшие врагами рода людского.   
     Жили прекрасные девы в саду райском. Пошли они как-то купаться в озере. А вода в нем была не простая - серебристая. Тот, кто окунался в нее, обретал знания и наполнялся чистотой. Много растений опоясывало то озерко. Цветы на  берегу благоухали,  на  раскидистых ветвях деревьев пели птицы, неподалеку журчал ручеек.
     Собирались обнажиться нимфы, тут заметили, как в тени дерев кто-то прячется.
     - Кто вы и зачем здесь? – спросила старшая из нимф.
     Из укрытия вышли молодцы, трое родных братьев. Хотели они искупаться в озере, а когда увидали прелестниц, оторопели.
     - Не заслужившим людям нельзя находиться в Саду - это место священно, - сказала другая нимфа.
     Смертные братья переглянулись и решили похитить красавиц. Воспротивились девушки, воззвали к отцу своему, он поспешил на помощь. Но изловчился старший  брат, схватил младшую нимфу - любимую дочь Теофария - вскочил с ней на коня и помчался из Сада. За ним с трудом поспевали другие молодцы. Не успели они достичь предела священных мест, как настиг их разъяренный отец.
163
     Осерчал он и ударил посохом о землю. Загудела она, запылала. Поразили тогда страшные бури и ненастья похитителей.
     - Верни дочь мою! – потребовал Теофарий.
     Отказался молодец, ринулся прочь. Вслед за ним Хранитель Мудрости послал псов своих верных. Не простые то были собаки, а с четырьмя глазами, с четырьмя ушами, чтоб во все стороны света глядели и видели, чтоб везде и все слышали. Догнали они похитителя и братьев, отобрали нимфу. На спине самого большого пса вернулась она к отцу.
     - За ослушание - наказание ждет вас тяжкое. Не бывать отступникам в раю, не ходить им по земле, а коротать век в глубинах Равоса. - Взмахнул посохом Теофарий и низверг братьев  в ад. А псам преданным наказал следить за дочерями, чтобы впредь никому не удалось похитить их.

     Изящная ручка  легким движением открыла дверь. Лурия вошла в залу, зажгла лампы, которые мягко осветили внутреннее убранство. На вычищенных до блеска полах бегали задорные огоньки от светильников. Вдоль стен стояли низкие лавочки без спинок - на одну из них упали пушистые полотенца. Мраморные колонны, подражающие египетским, поддерживали расписной потолок. Мифические герои на фресках окунались кто в реку, кто в море, кто в Мировые Воды. Высокие столбы устремлялись вверх, их макушки венчали распустившиеся цветы, переходящие в потолок, словно они вросли в него. Все это изящество украсила главная фигура – бассейн, занимающий центральное место в зале. К наполненному прозрачной влагой водоему прямоугольной формы вела выложенная из плиток дорожка. Ее цвет отличался от расцветки основного пола.
     По бортику, опоясывающему бассейн, спешили ножки, наполовину закрытые простыней. Лурия добежала до середины и, звонко смеясь, прыгнула в воду. Брызги смочили полы и ближайшую кривоногую, но выполненную с завидным изяществом лавку.
     Служанка и Одика только собирались что-то сказать, как над глянцевой поверхностью показалась голова хозяйки.
     - Вы идете? – Девушка позвала жестом медлительных спутниц.
     Вмиг Миона скинула с себя платье и нырнула следом. Монахиня осталась на берегу.
     - А ты что стоишь, трусишка?
     - Госпожа, я не…
     - Ты же любишь воду. Иди к нам! – оттолкнулась от стены Лурия и расправила руки, простыня осталась в стороне.
     Зала наполнилась переливчатым женским смехом. Поверхность вод покрылась мелкими волнами, на их верхушках прыгали огонечки, ослепляя монахиню, нерешившуюся раздеться:  она стеснялась шрамов. Неоднократно Лурия убеждала, что это не имеет для нее никакого значения, и все же Одика частенько оставалась в стороне.
     С раннего детства она любила купаться, с братьями и сестрами ходила к озерку, где резвились и другие ребята. Как весело было плюхаться в мутной воде: детские ножки поднимали со дна всю грязь. Матушка подходила к озеру и подолгу искала заигравшихся шалунов - в массе голов трудно было отыскать своих детей. Она роптала на малышей - дескать, зачем так пачкаться? А они, знай себе, веселились.
     Тут Лурия приблизилась к монахине.
     - Может, затащим ее? – повернула она голову к служанке, та согласно кивнула.
     - Нет, госпожа, нет! – запротестовала Одика.
     А та начала окроплять ее водой. Монахиня отвернулась, закрываясь от щедрых брызг руками. Она  почти вся промокла. Девушка вытянулась, схватила ее за запястье и потянула к себе. Одика упиралась, что есть сил. Миона пришла на помощь хозяйке и обе быстро справились со строптивицей - в следующую секунду она очутилась в воде. 
     Выкрик скромницы подзадорил шутниц. Они поддразнили ее и бросились резво удирать от «преследовательницы», хлопая ладонями по поверхности влаги, дабы брызгами отсрочить
164
«захват в плен». Одика, улыбаясь, схватила хозяйку за руку, но та погрузилась в воду с намерением сбежать.
     - Госпожа, где вы? – осмотрелась встревоженная монахиня.
     За ее спиной показалась рыжеволосая голова. Лурия бесшумно вынырнула, приложила палец к губам, веля служанке, увидевшей ее, сохранять тишину, и подкралась к Одике. Не успела она что-либо заподозрить, как была схвачена.
     - Госпожа, как вы меня напугали! – воскликнула она.
     - Ты слишком обо мне беспокоишься, - смеясь, позвала ее за собой девушка. – Уже поздно, скоро Селеника придет.
     Три молоденькие  женщины вышли на берег и закутались в полотенца.
     - Так и будешь в платье? – указала на мокрое одеяние монахини  Миона.
     - Приду к себе - переоденусь.
     Лурия, наклонив голову набок, вытирала волосы, потом расправила их и встряхнула.
     В это время жрец сидел без сна перед пламенем и так и видел, как она играет с медными локонами. Он лишился покоя, увидев ее только раз. А сколько приходила она во снах - со счета можно сбиться. Насколько завладела помыслами - трудно ответить. Иногда ему казалось только о ней и думает. Упрямая память никак не хочет избавиться от девицы, которую он не знает. Но у нее есть имя. Такое завлекающее, манящее… Давеон подскочил с кресла. Какая разница как ее зовут? Это не имеет никакого значения! На свете много прекрасных имен - Миам, например. Оно же не заставляет неумеренно стучать сердце. В городе полно девиц, заслуживающих внимания, к тому же те сами ищут его. А эта даже не ходит теми путями, что он.
     В дверь тихонько постучали.
     - Господин, - появился на пороге Леоний, - все готово - как вы просили, - подал он свиток.
     - Отправь!
     - На рассвете я пошлю гонца, господин. – Личный слуга заметил нетронутое ложе. – Завтра шествие - вам надо отдохнуть, - осмелился сказать он и отступил, склонив голову, на которую, как ожидал, сейчас обрушится гнев.
     - Я знаю. – Темные глаза бегали по комнате, осматривая ее, будто видели впервые.
     Леоний пришел к выводу, что хозяин не находит себе места. Более он не отважился заговаривать с повелителем и,  отвесив поклон,  удалился.
     Покои озарялись светом пламени. Давеон нарочно не зажег лампы, хотел остаться погруженным в тень. Очертания предметов в темноте нечеткие, границы размыты. Правильно ли это? Полумрак и неизвестность. Это его ждет, коль предаст свои стремления? Раньше он всегда желал ясности, предпочитая яркий свет сумеркам. Сумерки. В ночи люди не одиноки. Ночь сближает. Приятная теплота окутывает тело и тихое томное дыхание, которое слышит. Оно завораживает…    
     Крепкая рука потерла лоб.  Что произошло за какие-то считаные недели? Ничего. Ничего особенного. Давеон рухнул на кровать, запрокинул голову. Завтра шествие, городской праздник.  Он будет там. А девица с именем, которое не хочет произносить?
     Весело преодолевали обратный путь молоденькие женщины, размахивали  оставшимися полотенцами. Одика так развеселилась, что даже пошутила и поддела Миону, мол, она перестаралась и схватила их слишком много. На что сразу получила четкий ответ, что следующий раз  она к ним не притронется.
     - Чем  же мы тогда будет вытираться?
     - Так пойдем, - игриво покачала головой служанка, хлопая прекрасными глазками.
     - Как так? - Одика задумалась - платье на мокром теле выглядело бы куда откровенней, чем ночная сорочка на сухом.
     Лурия предалась заразительному смеху. Она впервые видела, как Миона мило забавляется, не проявляя строгости и не выказывая хмурости и ненависти.
     - Пойдем, - поторопила она Одику, - нас уже ждут. -  И взяла ее под руку и повела на
165
женскую половину.
     - Да не волнуйся так - я пошутила, - не отставала служанка, подавляя смешок, уж очень встревоженное лицо было у монахини.
     - Это не я должна переживать, а ты. Я-то хоть в платье, - кинула та на ходу.
     Лурия открыла комнату и шутливо подтолкнула Одику, за ними зашла Миона. Только они переоделись, как в дверь постучали.
     - Это, наверно, новенькая, – сказала служанка, расправляя постель.
     - Я открою, - заспешила к двери монахиня.
     Селеника неуверенно вошла и сразу же опустила глаза.
     - Почему ты задержалась? – сделала подзывающий жест Лурия. – Иди, иди, - указала она на ложе. – Управляющий дал много работы?
     Новенькая нервно затеребила пальцами, они взялись сминать юбку платья.
     - Успокойся, - узрела нервозность хозяйка, взяла новую рабыню за руки  и усадила рядом с собой. - Что стряслось? Тебя что-то тревожит?   
     - Меня накажут.
     - За что?
     - Из-за драки.
     - Ты была со мной и в бойне, насколько я успела понять, не участвовала, - заметила Лурия.
     - Из-за меня… накажут… повара. А он…
     - Он сам ввязался в драку, его никто не принуждал. Не думаю, что дядюшка прикажет выпороть его. В любом случае о Тукко я с ним поговорю. А вот Валию, полагаю, неплохо досталось. Алкирад его предупреждал, но он такой непонятливый.
     - Что с ним будет? – спросила Одика, искренне переживая за болтуна, в отличие от остальных домашних.
     - Дядя продаст Валия. И едва ли новый владелец будет терпеть его балагурство. – Лурия оправилась за мазью. – Так почему задержалась? – повернулась она к Селенике.
     - Перевязывала рану… п-п-повару, - послышался шепоток, новенькая была крайне смущена.
     Три молоденькие женщины разом обернулись на нее. Миона вскинула брови, но сдержала улыбку, хозяйка едва не выронила баночку с целебным составом, а монахиня сложила ладошки, не скрывая умиления.
     - Я поблагодарила его, а он… сказал, что… ударил бы его с-с-снова, если б Валий… открыл рот.
     - Больше он ничего не сказал? – присела подле улыбчивая Лурия.
     - Спросил, - низко опустила голову Селеника.
     - Что?
     - Хочу ли я кушать, - еле слышно отозвалась новенькая.
     - И что ты ему ответила? – бережно раздела и уложила ее хозяйка, затем взялась смазывать рубцы.
     Миона и монахиня переглянулись.
     - Я сказала - очень.
     Служанка схватилась за рот, чтобы избежать упрека госпожи.

     Рассказывать о том, как опасалась причинить боль повару, Селеника не стала, как не стала делиться ни с кем, что ее колени тряслись, когда шла на кухню. Ей было очень страшно. Но она поборола страх и пришла помочь человеку, вступившемуся за нее. Пожалуй, он один из немногих, кто пошел на это, если не единственный.
     Дверь в поварню была открыта. Гостья заглянула туда и к своему ужасу поняла, что он один и никого больше нет. Ей стало еще хуже. Теперь дрожали не только колени, но и руки - дрожь перешла на все тело. Она содрогнулась и выронила бинты, которые нарезала из своего
166
старого платья. Она пожертвовала им ради заступника, пожертвовавшего ради нее своим благополучием.
     Возникло желание сбежать отсюда. К несчастью Фебрий увидел ее. Он опрокинул сосуд, заготовки назавтра упали на пол. Повар отвернулся и начал собирать продукты в миску, потому как большая глиняная чаша разбилась в черепки. Он все делал  вид, что не замечает гостью. Тишину нарушали только звуки, издаваемые возвращающимися после недолгого «путешествия» овощами - они вновь подружились, найдя прибежище в медном сосуде. 
     На удивление Тукко новая рабыня не сбежала, а взяла метлу и убрала осколки. Потом приблизилась к нему и протянула ручку с бинтами. Повар без слов закатал короткий рукав повыше и подставил плечо. Селеника дрожащими руками (это не скрылось от наблюдательного заступника) размотала перепачканные красные ленты и вместо них  повязала чистые, предварительно нанеся на рану средство, предоставленное госпожой. Она дала его уже давно, на случай если новенькая поранится, а средство пригодилось не только ей. Щедрая госпожа поведала, что лекарство изготовлено из отборных трав и содержит в себе ценнейшие компоненты, дабы не произошло загноение и заражение.
     По окончании процедуры Селеника схватила бинты и, едва выговорив слова благодарности, заторопилась к выходу. Повар окликнул ее и задал вопрос, она смущенно отступила.
     - У меня осталось тут кое-что, - указал Тукко на сосуд, стоящий на столе среди пустых  блюд. – Госпожа всегда мало ест. – Он открыл печеные овощи с кусочками рыбы. – Жаль  пропадут. Я сейчас должен сходить в погреб за… - Он старался придумать, за чем бы ему туда сходить, но, так и не придумав, зашагал в хранилище. 
     Гостья робко спустилась вниз по ступенькам и вновь оказалась в центре кухни. Она приблизилась к заветному столу, встала на носочки, выглядывая, что за вкусности ее ожидают. В следующую секунду схватила ложку и поглощала вкуснейшее блюдо, не успевая жевать. Ей не приходило в голову обернуться, на нее издалека смотрел довольный тем, что угодил Фебрий. Он и госпожа отметили - новенькая поправляется и хорошеет, хотя она и раньше была красивой. Только дурень Валий того не замечает и говорит чудовищные вещи,  которые он и слышать не хочет у себя на кухне! Впрочем, нигде не хочет.
     Сосуд скоро опустел. Насытившаяся Селеника допила молоко, оставшееся после ужина слуг. Стоило подивиться, как столько вместилось в такую маленькую и худенькую женщину. Тукко засмотрелся и не заметил, как вздохнул, гостья обернулась и отпрянула от стола.
     - Я сейчас вымою! - схватила она посуду и помчалась к раковине.
     Трясущиеся руки затянули процесс. Опасаясь за сосуды, Селеника остановилась на мгновение.
     - Вкусно было? – стоя на прежнем месте, спросил Тукко.
     Новенькая неуверенно кивнула.
     - Наверно я не достаточно хорошо готовлю.
     Селеника подняла на него удивленные глаза.
     - Ты не отвечаешь, чтобы не обидеть меня.
     - Совсем нет. Я давно так не ела. – Из женской руки выскользнуло мыло и упало на пол. Беглое, оно проскользило дальше и очутилось у печи. Селеника поспешила за ним.
     - Осторожно: можно обжечься. Плита еще не остыла, - предупредил Фебрий.
     Мыло все еще бездвижно лежало на полу и не собиралось никуда бежать, но гостья переживала, что оно снова захочет совершить побег. Нехорошо злоупотреблять гостеприимством и гоняться за ним по всей кухне. Она постаралась успокоиться, потянулась за мыльным куском и аккуратно взяла его. Схватила крепче и, держа двумя руками,  отнесла на место. Селеника смогла вымыть посуду, не повредив ее, и посмотрела на выход. Чтобы покинуть поварню следовало пройти мимо повара.  Новенькая затеребила платье.
     Тукко отошел к стеллажу, всем своим видом показывая, что слишком занят идеально сложенной посудой.  Гостья шаг за шагом приблизилась к ступенькам, еще раз обернулась на
167
кулинара и выпорхнула вон. Она пустилась бежать, не потому, что боялась преследования (она была уверенна, его нет), а потому как ее заждалась хозяйка.
     Селеника намеревалась броситься к ногам госпожи и умолять наказать ее, а не Фебрия, это ведь из-за нее он устроил на кухне погром. На ее удивление господа не отдали приказ всыпать ему палок и, привязав к столбу, морить голодом.

     Смазывание ран подошло к концу, перевязка тоже была закончена. Лурия отставила мазь и отложила использованные бинты.
     - Чем ты перевязала ссадину моему Тукко?
     - У меня было… платье. Старое, - приподнялась Селеника.
     - Пора привыкнуть, что после обработки ран ты лежишь. – Изящная рука уложила ее вновь. – У меня есть для тебя подарок. – Хозяйка махнула Мионе и та куда-то исчезла, но тут же появилась снова, держа сверток. – Посмотри, - протянула владелица дар.
     Боязливо приняла подношение Селеника, развернула материю и оторопела, увидав новые платья.
     - И еще это, - подала Лурия бусы, висящие у нее на указательном пальце. – Это яшма.  Похожие есть у Мионы, недавно я купила такие Одике, вот теперь тебе. Носи, – и чмокнула в щеку новенькую.
     Она расплакалась.
     - Что с тобой? – растерялась медноволосая.
     - Дать воды? – развела руками Миона.
     Монахиня наполнила чашу и подала ее новенькой.
     - Вот возьми.
     Та вновь всхлипнула и вытерла слезы.
     - Простите, я больше не буду.
     - И этого достаточно, - хмуро заметила Миона. Встретив осуждающий взор хозяйки, она отступила.
     - Так что все-таки тебя расстроило?
     - Не расстроило, госпожа. Мне  никто не дарил бус, верней таких не дарил, - глядела на красно-пеструю нить Селеника, не решаясь взять.
     - Если тебя смущает только это, не беспокойся - в нашем доме не ты одна будешь с бусами. Здесь женщины любят прихорашиваться. Взгляни на Миону. - Лурия обернулась на нее.
     Она была одета в простое платье, но дополнила наряд украшением, подаренным  господином, и повязала на голову ленту, подхватив пышные волосы. На ее запястье вместо браслета невольницы  (хозяйка запретила носить) был браслет из красочных минералов -  подарок госпожи. При всем этом Миона отнюдь не собиралась привлекать внимание противоположного пола, считая, что это ей совсем ни к чему.
     - Госпожа, у нас есть служанки, которые рядятся перед выходом в город в свой выходной.
     Она вспомнила, как выглядела та же языкастая Ламия, которая где-то даже благовоний раздобыла. Как-то Миона услышала от кухонных, что та купила их у торговца женскими безделушками за гроши. Запах был ни то, ни се, но другим нравился. Мужи делали Ламии комплименты и восторгались ароматом, на взгляд Мионы они ей льстили.
     - Видишь, не стоит  переживать, - успокаивающе прозвенел голосок. Изящная ручка поместила подарок на шею новенькой.
     - Они такие красивые, - провела кончиками пальцев по камешкам бус Селеника, словно опасаясь, что они рассыпятся от грубых прикосновений.
     - Мне тоже нравятся, - подошла к ложу Одика, рассматривая украшение.
     - Хочешь взглянуть поближе? - С хозяйского позволения новенькая рабыня оделась.
     - У меня есть.
     - Почему не носишь?
168
     - Не пристало монахиням разодеваться, как дамам.
     - Ох, ох, ох, – проворчала Миона, подняв глаза к потолку. – По-твоему я, служанка, составляю конкуренцию госпоже?
     - Еще какую! – подпрыгнула она, шутливо тряся рыжей головой. – Все только на тебя и глядят. Я вынуждена ревновать!
     - Госпожа, - отступила Миона, схватившись за грудь, - я никогда не смотрю на мужей.
     - Знаю, но они смотрят на тебя. Вдруг уведут, и ты будешь верна другому? Это будет… ужасно!
     - Я храню верность только вам, - совершенно серьезно отозвалась служанка.
     - Ах, тогда я спокойна! - Смеясь, Лурия упала на освобожденное ложе и покачала свесившимися ножками. Через секунду приподнялась и спросила: - Ты сделаешь мне массаж? – Затем перевернулась на живот, обнажила спину и положила подбородок на сложенные ручки.
     Миона подбежала к полке, схватила массажную мазь (рядом стояли притирания и масла, которые она каждый вечер наносила на кожу госпожи, дабы была гладкой и сохраняла упругость и свежесть), выросла подле кровати и склонилась над лежащей хозяйкой.
     - Почему считаешь, что только дамы носят украшения? – шепнула Селеника монахине.
     Их едва не сбила с ног Миона, торопящаяся к госпоже.
     - Нас учат пренебрегать драгоценностями и презренным металлом, - отвечала Одика. - В монастыре ученицам прививают скромность, отзывчивость, говорят о добродетели.   
     - Моя матушка тоже была скромна, а она носила бусы, сделанные нами из ракушек. Мы с братом собирали раковины на берегу канала, иногда удавалось найти очень красивые - переливающиеся. Отец делал в них дырочки, и мы нанизывали их на нить - получалось красиво. Матери нравилось. Она надевала наше ожерелье по праздникам, соседкам говорила, что это самое дорогое, что у нее есть.
     - Ракушки что ли? – не отвлекаясь от массажа, переспросила Миона.
     - Не ракушки, а любовь близких людей, - объяснила Лурия, внимательно слушающая рассказ. – Если б ты мне подарила бусы из желудей, я бы тоже носила. Я видела у тебя такие, они чередуются: два коричневых желудя и зеленый. Выглядит необычно.
     - Я обязательно сделаю и подарю вам, госпожа. – Служанка смахнула пот.
     - Ты слишком усердна, - выдавила Лурия под напором крепких рук. – Не завидую тому, кто удостоится твоего удара. - Послышался сдавленный смешок.
     - Нет смысла гладить спину - от этого никакой пользы. – Миона вытерла ладони, закончив процедуру.
     - Расскажи мне о себе, - перевела взгляд на новенькую Лурия, натянув на себя простынь.
     Монахиня поправила легкую ткань и села рядом.
     - Мне и рассказывать не о чем, - пожала плечами Селеника.
     - Для начала присядь.
     - Уже поздно, вам, наверное, хочется спать?
     - Ты же не будешь развлекать меня до глубокой ночи, - улыбнулась хозяйка. – Чем занималась твоя матушка, ты?
     - Я свободнорожденная.  Мы - отец, мать, я и младший брат - жили далеко отсюда. У  нас был дом. Маленький, но свой. Отец был наемным рабочим, строителем. Матушка хорошо вышивала. Ее прекрасные простыни, одеяла, подушки, салфетки и скатерти быстро раскупались на рынке. Она научила вышивать меня, вместе мы быстрее управлялись и больше зарабатывали.
     - Вышьешь мне что-нибудь?
     - Что, госпожа? - заблестели серые глаза Селеники, она была рада отблагодарить хозяйку за доброту.
     - Что угодно.
     - Госпожа, у вас есть платье, которое не нравится. Она может расшить его, - предложила
169
Миона. – Сможешь ведь?
     - Конечно, хотите - серебром, хотите - золотом. К нитям можно добавить самоцветы и пластинки металла. Будет красиво, вот увидите.
     - А что произошло с вами потом? – задала вопрос Одика, но тотчас прикусила губу.
     Не успела Лурия что-либо сказать, как Селеника продолжила рассказ:
     - Потом я вышла замуж.
     - Ты была замужем? – удивилась Миона, но после сообразила, что зачастую так и случается, когда девушка достигает подходящего возраста.
     - Да и у меня был ребенок, - затеребила пальцами юбку рассказчица. 
     - Не хочешь, не говори, - остановила ее Лурия, заметившая подавленность.
     - Неужели?.. – схватилась за рот Одика, подавляя горечь.
     - Враги ворвались в город и разрушили его. Они грабили дома и брали все, что попадалось под руку, - шепотом закончила Селеника.
     - Так всегда бывает, когда кому-то взбредет в голову поживиться, - произнесла Лурия и поманила к себе Селенику, что присела рядом. – Алчность и запах легкой наживы  заставляют власть имущих господ идти войной на соседей. Порой государи затевают походы не с целью захвата чужой территории, а с целью грабежа. Как бы там ни было в бедственном положении оказывается простой люд. К сожалению, пока делят земли и власть одни, страдают другие.   
     - Все это верно, госпожа. Воины уходили и уводили за собой тысячи людей, проданных в неволю.
     - Не печалься, ты молода и обязательно родишь ребенка. 
     - Не знаю смогу ли я, - едва слышно шепнула Селеника.
     - Думаешь, никогда не сможешь довериться мужчине?
     - Не в этом дело, госпожа. – Новенькая потупила взор и сжала кулаки. – Я не знаю способно ли тело…
     Лурия жестом велела замолчать. Без труда догадалась, что враги и хозяин не церемонились, и неизвестно сможет ли женщина зачать после стольких пыток. Как человек может до такого додуматься? Что только не совершает, не отдавая себе отчета в поступках. Не страшится, ничем не брезгует. Что заставляет его творить безумства и дикость?
     - Звери, - тихо сказала она, не будучи уверенной, что зверь опустится до извращений.
     Пока монахиня боролась со слезами,  Миона достала из аптечки успокоительное и подала его ей.
     - Вам, госпожа?
     Вопрос остался без ответа.
     - Мы завтра, - подскочила на кровати Лурия и уселась, подогнув под себя ногу, -  точнее не завтра - будет праздник - а послезавтра, пойдем к доктору, он осмотрит тебя.
     Бледность Селеники напугала монахиню, подумавшую, что та сейчас потеряет сознание.
     - Я пойду с тобой и буду присутствовать на осмотре, - пообещала медноволосая. - Никто не тронет тебя.
     - А… он…
     - Если платить - врач осмотрит и рабыню. Мы отправимся к хорошему доктору, он лечил мою Одику. Помнишь его? – обратилась к ней Лурия.
     - Да, он хороший доктор, - подтвердила монахиня. – И совсем не злой.
     - Лекарь не должен быть злым - иначе к нему никто не придет, - с улыбкой молвила хозяйка. – Посмотрим, что он скажет.
     - Господин разбирается в женских болезнях? – спросила Селеника.
     - Еще больше в женщинах, - обронила Миона. Она слышала на рынке, как отзывались об известном на всю Мирею враче.
     - Перестань, - оборвала Лурия, - это слухи. Он хороший человек.
     - Госпожа, никто не спорит. Но разве хороший человек не может питать слабость к
170
противоположному полу?
     - Женщины ходят к нему лечиться.
     Миона пожала плечами, слухи утверждают, что одно другому не мешает, да и методы лечения бывают разными.
     - Лечиться можно по-разному. А доктору ничего не стоит убедить какую-нибудь глупенькую и наивную  девушку…
     - Прекрати! Далеко не всему услышанному на Агоре следует верить.
     Хозяйке Миона не стала перечить, но та не видела, как на нее глядит этот самый лекарь. 
     - Хватит ли у тебя сил на визит к доктору? – Изящная рука погладила по голове новенькую.
     Селеника хоть и страшно боялась, но кивнула.
     - Иди спать - уже давно пора. Мы заболтались. – Лурия сделала жест, и служанка дала успокоительное новенькой рабыне.
     - Госпожа, - остановилась Селеника на пороге, - завтра праздник, позвольте мне вплести вам в  волосы ленты.
     - Госпожа не любит плетений на голове, - возразила Миона.
     - Будет очень красиво.
     - Дело не в том, что мне не нравится, - улеглась в постель хозяйка, - а в том, что это не практично. Но завтра  намечается веселье, - осветила ее лицо задорная улыбка, - приходи.
     - Я приду утром.
     - Госпожа рано не встает, - предупредила служанка.
     - Скажи еще, что я засоня. Ты больше меня спишь. – Лурия рассмеялась, схватила самую маленькую подушечку и, шутя, кинула ее в Миону, которая на лету поймала мягкий «снаряд».
     - Меня не мучает бессонница, в отличие от Одики.
     - У меня нет бессонницы, - вытянулась монахиня.
     - Да? А что ты тогда делаешь по ночам?
     - Я читаю молитвы, но это когда пост или большой религиозный праздник.
     - Зачем тогда бродишь по дому?
     Миона и Одика начали ходить по кругу в центре комнаты, затевая игру.
     - А? – служанка кинула в приятельницу подушку.
     - Я не брожу, а совершаю обряд.
     Две молоденькие женщины приступили к перебрасыванию пухового «снаряда». Он находился то в руках одной, то другой, которые никак не могли остановиться.
     - Селеника! – кинула ей подушку Лурия.
     Новая рабыня поймала и, рассмеявшись,  бросила ее - она попала в Миону. С возгласом игривого негодования она ринулась к кровати и хватала все подряд подушки, стараясь послать их как можно точнее. Но они летели совершенно в разные стороны. Одика и  новенькая под подушечным градом собирали «снаряды» и возвращали их Мионе. Неожиданно один  полетел в хозяйку, она поймала его перед самым носом.
     - Ах, так! – вскочила она на ноги. – Держитесь!
     Мягкий ливень обрушился на разыгравшихся женщин. Когда они устали, громко смеясь, повалились на  пол, усеянный подушками.
     - Госпожа, вам пора спать - не то будете сонной завтра, - пыталась отдышаться Миона.
     - Ты пойдешь со мной, так что не я одна буду выглядеть на площади плохо, - сотряслась  хозяйка от приглушенного смеха, ее поддержали монахиня и Селеника.
     - Госпожа, я высплюсь, обещаю, - встала и отряхнула платье служанка.
     - Если за Одикой не будешь подглядывать, - подавила смешок Лурия.
     - Я никогда за ней… - замотала головой Миона.
     - Я пошутила. – На ее щеку легла изящная ручка. 
     Служанка незамедлительно ответила на добрую улыбку.