В соавторстве с Валерием Сергеевым Орловским
Часть 1. Глава 6. Охота началась
Капитан Зигфрид Хельке, бывший прусский артиллерист, служивший в конной артиллерии, сопровождающей действия кавалерии, под командованием генерала Зейдлица (32), геройски проявил себя при сражении под Цорндорфом. Он не отходил от своего орудия и, истекая кровью, делал прицельные выстрелы по русским войскам даже тогда, когда его ногу изуродовало картечью. После битвы Фридрих Великий приблизил к себе покалеченного воина и, дав ему особое поручение, отпустил на родину в Кёнигсберг. Дома тот вступил в масонскую ложу, открыл лавку по продаже рыболовных и лодочных принадлежностей, жил тихо и мирно, как и большинство горожан. Он исправно платил налоги, был немногословен, временами хмур и не всегда приветлив с окружающими. Иногда к нему заходили люди, с которыми он уединялся, запирал лавку и решал какие-то свои, возможно, коммерческие вопросы.
Следуя рекомендациям врачей и превозмогая боль, отставной капитан всё-таки приучил себя к ежедневным прогулкам по городу. Ногу нужно было постоянно разминать. Поэтому Хельке, сильно прихрамывая, ходил без палки, которую иной раз приятно было бы подержать в руке или опереться на неё.
Сегодня, во время очередной прогулки, отставной капитан почувствовал за собой слежку. И это немало удивило его. От своего дома в Трагхайме он дошёл до альтштадтского рынка, где купил кусок мороженой свинины, кружок копчёной колбасы и соли, потом зашёл в аптеку, что возле городской ратуши, где приобрёл мазь для больной ноги, и решил заглянуть в кабачок «Усы сома», чтобы отведать кружку местного пива. Но, странное ощущение, что за ним кто-то неотступно следует, не давало покоя. Он замедлил шаг, достал трубку, потянулся за кисетом.
«Холодная нынче зима выдалась, - подумал Хельке, набивая табак в трубку. – Много мастерских закрыто, непривычно тихо вокруг». Он прислушался. Приглушённый стук конских копыт, звон сбруи…
- Попался, гадёныш!
Карманный воришка, мальчишка, лет двенадцати, попытался что-то вытянуть сумки Хельке, но был пойман за руку. Так вот, кто следил за ним!.. Эти малолетние карманники заранее выбирают жертву, долго выслеживают и пытаются освободить её от собственных вещей где-нибудь в глухом месте, или же наоборот, действуют в толпе, в которой потом легче скрыться. Маленький оборванец с чумазым лицом попытался вырваться, но отставной капитан лишь усилил хватку. Наконец, под огромной пятернёй Хельке что-то хрустнуло, и карманный воришка взвыл от боли.
- Ступай прочь, - бросил бывший артиллерист незадачливому вору. – Если же встречу тебя снова, оторву голову! – Оглянулся – где-то поблизости возможно, прячутся его дружки… Никого. – Пошёл вон!
Всхлипывая и поскуливая, мальчишка зажал сломанную руку, и побрёл обратно, в сторону рынка. Проводив его недобрым взглядом, отставной капитан похромал дальше, в сторону Кёнигштрассе. Он не заметил, как следом за ним бесшумно двинулась фигура человека в тёмном зимнем платье.
- Немецкое самоуправление с приходом русской администрации в своих правах ничего не потеряло, - объяснял Василий Суворов сыну. Они сидели в тёплом кабинете губернатора в Королевском замке. – Все городские службы работают, как и до нашего прихода. Русская же монета, чеканящаяся здесь, не в пример фридриховской, очень ходовая в Пруссии. Рекрутчину мы заменили налогом, причём, не самым высоким… Достроили восточное крыло Королевского замка… Мы даже не всех прусских орлов убрали с фасадов зданий, – усмехнулся он. – На Сиротском доме в районе Закхайм до сих пор такой висит. Да и пусть… Штайндаммская кирха сейчас используется нами как православный храм… А с 1639 года в Кёнигсберге действует полиция. Посему я обратился к бургомистру и начальнику полиции с просьбой выделить нам для обеспечения безопасности горожан… некоторых сведущих людей. Кёнигсберг же сейчас – как перевалочная база, снабжающая продовольствием наши войска, действующие в Померании и Бранденбурге. Вокруг – множество складов. Я только намекнул начальнику полиции о том, что шпионы Фридриха собираются поджечь зернохранилища, а вместе с ними и весь город, ты же знаешь, как прусский король был возмущён присягой населения Кёнигсберга на верность нашей императрице, так он тут же обещал поставить в наше распоряжение нескольких цепных псов… Я имею в виду не собак, а полицейских чиновников. Среди них имеются весьма опытные люди, со своей агентурой. Так что, наши ставки должны увеличиться.
- А я, батюшка, заинтересовался ремеслом француза Дибирье. Так и сказал ему, что мне мешают несколько человек…
- Ты был у него дома?
- Да, теперь я знаю, где он живёт, и к нему можно будет приставить людей… Но местным полицейским я не доверяю. У меня, батюшка, есть первоклассные сыскари! Из казаков-пластунов, с которыми я побывал в Берлине. Это такие люди, что выведают всё, что угодно, а их самих даже не заметишь. Позволь мне привлечь своих знакомцев-пластунов к нашему делу!
- Твои пластуны хороши в чистом поле, - подумав, ответил Суворов-старший. – Или в лесу, на крайний случай – в горах. Здесь, в городе, боюсь, они не смогут проявить свои необыкновенные способности…. Полицейские же на вполне законных основаниях имеют право учинить обыск в доме любого горожанина, который подозревается в преступлении. Например, у того же Дибирье! А твои казаки пусть следят за нашими «подопечными», выведывают их связи…. Кто с кем встречается, какие ведут разговоры, где проживают… Кстати, что тебе ответил француз?
- Он сказал, что поможет мне расправиться со всеми…
- Ваше высокопревосходительство, - обратился к Василию Ивановичу адъютант. – К вам – офицеры, которых вы вызывали.
- Зови!
В кабинет генерал-губернатора вошли три пехотных офицера.
- Поручики Болотов и Непейцын, капитан Тригуб, - представил Василий Иванович вошедших офицеров сыну. – А перед вами – подполковник Суворов Александр Васильевич.
Молодые люди с интересом взглянули на сына генерал-губернатора. Как позже писал Болотов: «О сем удивительном человеке носилась уже и тогда молва, что он был странного и особливого характера и по многим отношениям сущий чудак». Подполковник поднялся и пожал руки офицерам. Взгляд у него был ироничен, в глазах смеялись чёртики.
- Это и есть, батюшка, ваши молодцы, коим можно доверить столь щекотливое дело?
- Они и есть. Да вы присаживайтесь, господа. У меня к вам настолько важное и секретное дело, что о нём лучше всего говорить в тихой и спокойной обстановке, за чашкой чая… Захар! Неси самовар!
25 января 1761 года выдалось воскресным солнечным и блестящим днём. Мороза совсем не ощущалось. Напротив, с обласканных светом и теплом черепичных крыш, весело сверкая, срывались крупные капли, падая в грязный утоптанный снег. Кое-где даже появились небольшие лужицы талой воды. «Пора уже подумать о новых сапогах…» - грустно размышлял капитан Василий Тригуб, поскольку почувствовал, что его правый чулок сделался влажным… Рядом, весело переговариваясь, шагали два его товарища – Андрей Болотов и Сергей Непейцын.
Два дня назад они получили довольно неожиданное задание от генерал-губернатора Пруссии Василия Суворова. Сыск – дело полицейского, а не военного чина. Но, когда смертельная опасность угрожает самой государыне, тут уж не до служебных тонкостей. Сам подполковник Суворов, рискуя репутацией, проник в масонскую ложу для того, чтобы выведать человека, способного совершить такое страшное злодеяние. Обо всём этом генерал-губернатор строжайшим образом приказал молчать, не говорить никому, не писать в мемуарах и не рассказывать даже перед смертью.
Сегодня они играли роль бесшабашных, отдыхающих офицеров, прогуливающихся по интересным городским местам, коих в Кёнигсберге в это время находилось немало. На самом деле они отслеживали одного из тех, от кого опасность могла грозить их императрице. Они шли за французом по имени Леон Дибирье, невысоким, полным человеком средних лет. Тот, одетый в серую бекешу и шляпу, шествовал из Альтштадта в сторону Лёбенихте мимо Королевского замка, который величественно наблюдал за снующими под его стенами людьми, пряча добродушную усмешку под остроконечными крышами башен.
В руках загадочного француза был чёрный кожаный саквояж. Вероятно, масон намеревался с кем-то встретиться. Дибирье не торопился. В подвале одного из домов был устроен небольшой кабачок, на пороге которого сидел подвыпивший матрос, пытающийся набить трубку табаком, но постоянно просыпавший оный мимо трубочной чашки. Из погребка аппетитно пахло жареным мясом, и доносились грустные звуки скрипки. Торговцы и ремесленники препровождали здесь своё время в пустяковых разговорах, курении табака и распитии пива. Приятели почувствовали голод и подумали, что было бы неплохо, если б Дибирье зашёл в кабачок перекусить…. Так тот и поступил. Видимо, именно тут у него и была запланирована встреча… Друзья спустились вслед за французом и заняли свободный столик, откуда продолжали вести наблюдение.
- Господа, приветствую вас! – широко улыбаясь, драгунский капитан Уфимцев шагнул к вновь прибывшим гостям. Было заметно, что он в этом кабачке – завсегдатай и находится здесь уже довольно давно.
- Если хотите хорошо и вкусно покушать, рекомендую клопсы (33)! – капитан подсел к офицерам. – А если вы не против хорошей выпивки, то кроме шнапса вам ничего здесь не нальют.
- Пожалуй, с него мы и начнём, - согласился с ним Тригуб. – У меня прохудился сапог, боюсь, без шнапса могу и простудиться.
- Конечно, Василий Егорыч! А твои друзья не будут возражать?
- Нисколько, господин капитан… - ответил Непейцын.
- Бросьте! Называйте меня по имени-отчеству… Трифон Петрович, к вашим услугам…
- Андрей Тимофеевич, - представился Болотов.
- Сергей Иванович, – учтиво поклонился Непейцын. – Что же, шнапс – это немецкая водка?
- Аннушка, - позвал Уфимцев девушку, прислуживающую в кабачке. – Нам шнапсу и клопсов!.. – И, обращаясь уже к Непейцыну: - Да, дорогой Сергей Иваныч, это ихняя водка. Не так, чтоб очень, но… старайтесь не злоупотреблять!..
Пока расторопная служанка собирала на стол, подвыпивший кавалерист рассказал о том, что шнапс производимый в Германии с начала XVI века, является весьма распространённым и популярным напитком. Слово «шнапс», как пояснил офицерам драгун, произошло от старонорвежского «snappen», что означает «глотать, пить залпом».
- Разновидностей шнапса множество, причём, у каждого хозяина кабачка имеется собственный рецепт, - объяснил Трифон Петрович. – Обычно его делают из картофеля, свекловицы, пшеничного солода и ячменя. Я, господа, рекомендую шнапс, настоянный на травах, он слегка горчит. А фруктовый чересчур сладок...
- Господа русские офицеры будут запивать шнапс пивом? – спросила Анна, выставляя на стол заказ. – В Германии мужчины обычно так и делают, беря в расчёт: большая кружка пива на рюмку или глоток шнапса. «Если на столе находится сельдь, то без него никак не обойтись», - так говорится у нас, - она вызывающе улыбнулась и сверкнула глазками. – Если господам офицерам угодно, то сельдь сейчас же будет подана!
Дибирье, как заметили офицеры, тоже заказал «немецкую водку» и утку.
- Какой шнапс предпочитаете? – спросила Анна. – У нас, в Кёнигсберге, он имеет разные названия.
- Например? – улыбнувшись, спросил Болотов.
- Например, «Pregelgestank» (34). Такое название «навеяно»… характерной прегельской вонью, которую вызывают западные шторма и нагонные ветры в Кёнигсберге. А если хотите, могу предложить вам «Кровавую язву». Это - излюбленный шнапс наших грузчиков. Он смешивался из яичного коньяка и вишнёвого ликёра. Ещё его называют «Складская крыса»...
- А более благозвучных названий у вас нет?
- Есть. Вот шнапс «Подозрительный слон». Но он подаётся с яичницей-глазуньей. Так какой предпочитаете?
- Подавай тот, что меньше воняет, – приказал драгун и погладил служанку пониже спины.
К посетителям кабачка, коих насчитывалось десятка полтора, прибавился ещё один. Это был человек с длинными нечёсаными волосами, в чёрной шляпе, в бостроге и ботфортах, что выдавало в нём моряка. Он подсел к Дибирье и между ними сразу завязался оживлённый разговор. Новый посетитель заказал себе пива и жареных колбасок.
- Говорят по-французски…. Беседуют о скорой поездке в Санкт-Петербург, - шепнул Непейцын на ухо Болотову. Тот кивнул головой.
Двое бедно одетых подростков играли в кабачке на скрипицах, развлекая посетителей. Они чередовали грустные и весёлые мелодии. Народу постепенно прибывало.
Вскоре Дибирье заказал себе кофе и марципан в форме сердечка, а его сосед закурил трубку и попросил серый горох с салом.
- А мне нравится Кёнигсберг, – уверенно заявил Уфимцев. - Жители этого города живут в достатке, нищих и попрошаек попросту нет… Но и излишеств себе не позволяют, а такого я прежде не замечал нигде. Это не Польша – здесь роскошь и мотовство не в чести!
- Вы правы, Трифон Петрович, - заметил Болотов. - Здесь даже знатные люди ведут жизнь размеренную и несколько уединённую. Вы заметили, что они предпочитают ходить пешком, а карет и богатых экипажей на дорогах чрезвычайно мало?
- Зато у нас в Москве всякий купчишка, дабы показать свою важность, закатит такой галоп, что только держись!
Тригуб слегка толкнул локтём Непейцына. Тот повернул голову и увидел, как Дибирье раскрыл саквояж и вытащил из него какой-то свёрток, который тут же передал соседу-моряку. Тот поднялся, спрятал полученное от француза под бострог и направился к выходу.
- Я – за ним, - шепнул своим спутникам Тригуб.
- Будь осторожен, Василий.
Едва за соседом Дибирье и последовавшим за ним капитаном закрылась дверь, засобирался и сам француз.
- Трифон Петрович, - обратился к кавалеристу Болотов, - нам пора! Мы прекрасно провели время. Приятно было познакомиться!
- Уходите? Так скоро?… Ну, а я ещё посижу. Аннушка, пива мне!
Дибирье не спешил домой. Он чинно шествовал по улицам города, никуда не торопясь. Два офицера следовали за ним, не забывая посматривать по сторонам. Время близилось к полудню…
Нельзя было не заметить, что дома в Кёнигсберге, даже в лучших частях города, были довольно узкие и казались очень тесными. Большинство зданий не достигали и пяти саженей в ширину. При этом окна выходили только на одну сторону, да и то - всего по два-три окошка, а боковые стены обычно оставались глухими. Но этот недостаток компенсировался высотой строений и большим количеством этажей. Дворы были не у всех зданий, и предназначались они, в основном, для хранения дров. Наружные двери домов обычно были разделены надвое, поперёк. Верхняя половина днём могла быть распахнута для освещения, а нижняя часть двери чаще всего оставалась закрытой, препятствуя входу посторонних.
Дибирье неспешно продолжал путь. Было заметно, что прогулка доставляет ему удовольствие. Дороги были вымощены булыжником, снег и лёд с них был сметён. На чистые улицы вышло немало народу, радуясь хорошей погоде в этот воскресный день.
А вот, словно трёхпалубный корабль, выплыл непотребный дом, в котором посетители за деньги могли получить любую девицу из имеющегося состава. Уж не туда ли направил стопы загадочный француз? Работы у девиц лёгкого поведения сегодня было мало, они смотрели в окна и, громко смеясь, зазывали в свои покои всех прохожих. Данное публичное заведение мало интересовало офицеров, поскольку на памяти было немало случаев, когда их сотоварищи пострадали от дурных болезней. Другое дело - нарядные благородные барышни, степенно разгуливающие между торговых лавок, с интересом и некоторым смущением поглядывающие на молодых людей в военной форме. Правда, большинство из них шествовало в сопровождении строгих мамаш или служанок, но были и исключения… Для обольщения молоденьких девушек у приятелей всегда были наготове дежурные комплименты, забавные рассказы и шутки, а также целый арсенал иных мужских хитростей…
С одной улицы, на которой торговали картинками художников, книгами и даже газетами, и что более всего удивило - диковинными камерами-обскура (35) и мелкоскопами, для разглядывания разных букашек, офицеры узеньким кривым проулком, спугнув стаю голубей, прошли на другую, заполненную лавочками с разными съестными припасами: колбасами, сырами и булками. Следуя по ней, приятели оказались на площади перед ратушей, заполненной многочисленными торговцами и покупателями.
В этот час здесь же на дощатом помосте нелепо одетые и ярко раскрашенные комедианты давали своё представление. Они всячески кривлялись и выкрикивали в толпу свои глупые и грубые шутки. Но, несмотря на то, что они несли полный вздор, городская чернь наблюдала за ними с открытыми ртами. Тут же прохаживались продавцы каких-то сомнительных лекарств и шныряли подозрительные мальчишки, очень похожие на карманных воришек. Для тех и других такое скопление народа обеспечивало хороший заработок…
Но тут грянули трубы, и на площадь вышла торжественная, но весьма странная процессия. Зрелище было воистину впечатляющим: впереди шагали человек десять в чёрных шляпах с начищенными до блеска медными трубами, за которыми бежали и что-то кричали восторженные ребятишки. За ними важно следовали знаменосцы, и, наконец, около сотни мастеров и подмастерий вынесли на всеобщее обозрение огромную колбасу, длиной никак не менее пятисот локтей! (36). Процессия двигалась прямо к расставленным на площади столам. Видимо, здесь должно было вскоре разыграться настоящее пиршество.
Народу всё прибывало. Шум, смех, шутки...
- Смотри! - негромко произнёс Непейцын и дёрнул Болотова за рукав.
- Вижу, - ответил тот. - Боже, какая встреча...
Неподалёку от церкви святого Николая французский чернокнижник встретился не с кем-нибудь, а с самим полковником Половинкиным! Оба офицера прекрасно знали этого штабиста. Они часто встречали его в высоких кабинетах, особенно здесь, в Кёнигсберге, однако на поле боя не видели ни разу.
Полковник с французом о чём-то потолковали минут пять, причём, было видно, что разговор их довольно серьёзен. Затем Дибирье вынул из саквояжа другой свёрток и передал его Половинкину. Тот, не разворачивая, сразу сунул его под епанчу. На том они и расстались.
- Я за полковником, - сказал было Непейцын, но вовремя остановился. За Половинкиным пошёл сам подполковник Суворов. Он едва заметно кивнул друзьям и взглядом указал следовать дальше за Дибирье.
Капитан Тригуб, сопровождая, как он назвал незнакомца в бостроге, «шкипера», оказался на острове Кнайпхоф. Преследуемый шёл неторопливо, но уверенно. Его походка, слегка косолапая, подтверждала догадку офицера о том, что перед ним - моряк. Выйдя на самую красивую улицу Кнайпхофа, Мильонную, «шкипер» зашёл в богатый особняк. Василий внимательно осмотрел его. Никаких приметных табличек над дверью не висело. Только дощечка с изображённым циркулем и наугольником. Дом был трёхэтажный с высокой черепичной крышей и остроконечным флюгером. Крыльцо дома, как заметил капитан, было изготовлено из дерева, обмазано кипящей смолой и посыпано железной окалиной, которая застыв, напоминала изделие из чугуна. Таких крылечек, как заметил Тригуб, в Кёнигсберге было множество, они выглядели добротно и практически не гнили.
Запомнив дом, капитан отошёл к реке и стал ждать. Он был уверен, что «шкипер» скоро выйдет. Не мог он жить в таком роскошном особняке.
Зигфрид Хельке пришёл домой в скверном настроении. Не отпирая лавку, поднялся к себе в комнату, сел у окна. На душе скребли кошки. Этот паренёк-воришка вполне мог оказаться его сыном... Напрасно он так круто с ним поступил.
Восемь лет назад Зигфрид ушёл на поля Европы, которые чуть позже превратились в поля кровопролитных сражений... Здесь, в Кёнигсберге у него оставались жена и годовалый сынишка. Около двух лет назад он вернулся домой, но не застал здесь никого из родственников. Что с ними случилось, никто не знал. Поговаривали, что жена его умерла, а что стало с сыном - неизвестно. Погоревав, он принялся за восстановление дома и хозяйства. Помогать офицеру-калеке согласилась соседка, Магда Таль, молодая светловолосая солдатская вдова. Она стирала ветерану бельё, готовила еду, присматривала за маленькой мастерской и лавочкой, которые вскоре заработали на полную катушку. Хельке торговал рыболовными сетями, крючками, леской, ореховыми удилищами и прочим инвентарём, популярным среди мужского населения города.
Однажды Хельке возвратился домой из кабачка, где позволил себе чуть больше обычного шнапса с пивом. Увидев хлопочущую возле печи Магду, её ладную фигуру, он облизнулся и, заграбастав её в свои объятья, потащил наверх, к себе в логово. Но бойкая молодка отчаянно сопротивлялась. Сильному мужчине пришлось отступить.
- Это ещё что такое, мерзкий, противный Хельке? - вскричала Магда. - Что ты себе позволяешь, старый кобель? Если девушка из жалости помогает тебе по хозяйству, значит, её можно тащить и в постель?.. Впрочем, - сбавила она тон, отряхивая юбку и исподлобья наблюдая за обескураженным ветераном, - если ты хочешь на мне жениться, то я бы пошла за тебя. Но только я хочу, чтобы всё шло законным путём! А распускать руки не смей!
Бывалый воин смутился. Посмотрел на свои руки, постоянно испачканные смолой и клеем...
- Я женат, - глухо и обречённо произнёс он.
- Врёшь, Хельке! Ты - вдовец! Твоя Анне умерла три года назад. И я даже знаю, где она похоронена!
- У меня есть сын, - ещё более глухо добавил капитан.
- Вот и найди своего сына, - Магда подсела к Хельке, слегка прильнув к нему грудью. - Скорее всего, его отвели в Сиротский дом, что в Закхайме. Отыщи его, докажи, что ты - настоящий отец! Тогда я выйду за тебя замуж, и мы заживём дружной семьёй! И, даст Бог, - у нас появятся ещё детки!
Хельке молчал. Он был настолько ошарашен, что не находил слов.
- Подумай над этим, - уходя, бросила Магда ветерану. - Найди своего сына и приходи к моим родителям. Они не станут возражать. А я - тем более!
На следующий день Зигфрид Хельке отправился в Закхайм. В Сиротском доме его встретил ленивый толстяк Фриц Фламмель, служитель при доме, ведающий финансовыми, бухгалтерскими и другими документами.
- Гент Хельке? - спросил он, прищуриваясь и открывая учётную книгу. - В каком году он к нам поступил? - и перелистнул несколько страниц.
- Года три назад, - ответил Зигфрид. - Когда умерла моя жена. Я тогда воевал в армии Фридриха...
- О, Фридрих… - вздохнул Фламмель. - Величайший воитель... Но мы сейчас все - подданные русской императрицы...
- Люди говорят, что моего сына отвели к вам. Посмотри записи, начиная с 1757 года...
- О, ты знаешь, сколько несчастных сирот прибыло к нам за это время? - ещё более тяжело вздохнул Фламмель.
- Вот тебе за труды, - Хельке положил на стол несколько талеров.
- Айн момент, - пальцы пройдохи моментально зашелестели книжными страницами.
Хельке, затаив дыхание, наблюдал за работой секретаря.
- Да, - через минуту обрадовано воскликнул Фламмель. - 14 сентября 1757 года к нам привели мальчика шести лет, сироту...
- Вот и прекрасно! - взмахнул рукой Хельке, не в силах сдержать свои чувства.
- Погоди радоваться... Да, это твой сын, Гент Хельке. Но он...
- Что? Тоже умер? - лицо у капитана мгновенно потемнело.
- Нет, - испуганно произнёс Фламмель. - Но, похоже, что мальчишка сбежал...
- Как сбежал? - в удивлении раскрыл рот Хельке.
- В те времена всякое бывало... Война, присмотра за сиротами - никакого. Тогда многие убегали из Сиротского дома. Вот и твой сын, по-видимому... Тоже сбежал, спутался с мальчишками из городских подворотен...
- Где мой сын? - взревев, Хельке схватил за грудки Фламмеля, вытащил его из-за стола и сдавил ему горло. Казалось, ещё немного - и толстый секретарь распростится с жизнью...
- Что тут происходит? - чей-то строгий голос спас Фрица, разгневанный капитан едва не задушил его.
- Да вот... пришёл... – с выпученными глазами, хватая ртом воздух и глотая слова, попытался объяснить Фламмель.
- Я ищу своего сына, Гента Хельке, - ответил артиллерист, свирепо сверкнув очами. - А вы кто такой, господин?
Появившийся внезапно и как нельзя вовремя человек в чёрном камзоле, белой рубашке, чёрных панталонах и белых чулках, выглядевший на шестьдесят с лишним лет, ответил:
- Я - смотритель Сиротского дома Карл Апфельбаум! Что за бузу вы устраиваете здесь, в богоугодном заведении, сударь?
- Я ищу своего сына, - отрывисто ответил Хельке. - Которого доставили сюда, когда умерла его мать. Это случилось в сентябре 1757 года. Я тогда был на войне...
- И что же?
- Этот господин, - Хельке кивнул на Фламмеля, который понемногу приходил в себя, - утверждает, что мой сын сбежал...
- Видите ли, сударь, - мягко произнёс Апфельбаум, взяв капитана за рукав шерстяного кафтана. - Такое нередко случается с мальчишками... Я уверен, что он сбежал и присоединился к ватаге своих сверстников... Сколько ему сейчас лет?
- Девять...
- Я надеюсь, что он жив и здоров. И вы найдёте его... Но не в нашем заведении, а на улице... В подвалах домов, в порту, в церкви... Скорее всего, он попрошайничает где-то...
С той поры, вот уже больше года Зигфрид Хельке ищет своего сына. Он присматривается ко всем мальчишкам, снующим по улицам Кёнигсберга, заходит в церкви и сиротские приюты, но пока это не дало никаких результатов. Впрочем, старый солдат и не думает отчаиваться.
32 – Фридрих фон Зейдлиц Курцбах – немецкий военачальник. Командовал конницей в армии Фридриха Великого.
33 – Кёнигсбергское мясное блюдо, состоящее из нескольких биточков, политых каперсовым соусом.
34 – Прегельская вонь (нем.)
35 – простейший вид устройства, позволяющий получать оптическое изображение объектов. Представляет собой светонепроницаемый ящик с отверстием в одной из стенок и экраном (матовым стеклом) на противоположной. Лучи света, проходя через отверстие диаметром от 0.5 до 5 мм, создают перевёрнутое изображение на экране. На основе камеры-обскуры были созданы первые фотокамеры.
36 – Самый яркий и любимый праздник жителей Кёнигсберга – Праздник Длинной колбасы. Подмастерья в праздничной одежде тащили огромную колбасу через город… Сопровождали их музыканты и знаменосцы. Сначала её преподносили к королевскому замку, где угощался герцог, затем – по городам-побратимам, где свою долю получали бургомистры, пивные мастера и священники. Заканчивалось шествие около постоялого двора пекарей, где пекари вместе с остальными горожанами съедали её. В 1601 году длина колбасы составляла более 400 м. Сегодня праздник возрождён.