Америка - от берега... 7 Вечнозелёные

               
                Дружеский диалог.

        Brighton Beach в районе 15-го Брайтона. Предзакатное время. Утомлённое солнце нежно прощается с морем. Несколько молодых людей от семидесяти и выше, разбитые по группам интересов, топчутся вокруг скамейки у парапета. Двое всеми своими мыслями и стремлениями обращены в партию. В шахматную – на упомянутой скамейке.
 Слева от них тройка любителей политических дебатов горячо, как в израильском кнессете, обсуждают текущий момент – ругают Буша, клеймят «кровавого» Путина и в принципе решают вопрос о военной операции в Иране.
Стоящих справа троих членов «клуба» больше интересуют светские новости: цены на продукты, последний проигрыш «Рейнджерс» и куда поехать в очередной круиз, если везде всё так дорого...

       Читатель уже посчитал, что народу собралось восемь человек и для кворума (миньон) нехватает двоих. А вот и они. С разных сторон к группе подходят семенящими шагами малорослый Дэвид и, мерно ступая, рослый и мослатый Гриша. У этой пары свой круг интересов и давняя история знакомства; Вена, Италия, маленький городок в Нью Джерси  и, наконец, Бруклин – этапы большого пути. Раньше они дружили семьями, затем, овдовев, стали видеться всё реже (живут в разных концах). Но иногда, как, например, сегодня, приехав к детям, которые живут по соседству с Брайтоном, встречаются на набережной.
Беседа тянется о здоровье, детях,внуках, пока не переходит на тему зрелого бытия, где у друзей имеются принципиальные разногласия.
        Вот уже три года Дэвид  посещает так называемый «детский садик».-  организованная заботливой властью и оплачиваемая щедрым Medicaid  программа социальной реабилитации пожилых эмигрантов.
Индивидуалист Гриша пробивается сквозь тернии старости к звёздам в одиночку, полагая, что в коллективе он провёл достаточно времени ещё в Союзе. Каждый из них имеет свою правду, которую пытается трансформировать приятелю.
      Диспут обычно начинает задиристый одессит Дэвид.
    -  Что тебе сказать, Грыцько? Конечно, лучше всего было, если бы моя Ева жила и мы вдвоём радовались детям и внукам. Но этого не случилось. А раз так, то, как говорят дипломаты «Политика – исскуство возможного.» Так вот, моя политика – прижиматься ближе к людям и сделать такое можно и лучше всего в «детском садике». В этом я всё больше убеждаюсь каждый день.
   -  В чём же ты убеждаешься, дорогой мой Додик? Что тебе днями нужно находится в обществе таких же старых шлимазл, как ты сам?
Если такое тебе очень нравится, то гораздо более подходящим для тебя будет норсенхом. Или, как поётся в одной из песенок нашей бурной молодости: -«А на кладбище всё спокойненько... Исключительная благодать!» Нет, я предпочитаю оттянуть это постепенное погружение в «исключительную благодать» подольше...
   -  Ха-ха, Гришенька, не смеши меня так сильно – ты пока ещё не Райкин. Что ты хочешь оттянуть подольше? И как ты собираешься это сделать? Поделись умными мыслями, которыми, впрочем, ты никогда не отличался.
    -  Хорошо, мой понятливый Дод, я поделюсь с тобой. Ты же понимаешь, что оттянуть я хочу не Её, костлявую,- это никому не удавалось сделать. Я хочу после сорока лет нахождения в коллективах и на собраниях, хоть чуточку побыть самим собой.
Гулять по улице, встречаться с разными людьми ( можно и с теми, кто помоложе), заработать копейку на случайной халтурке. Так я живу, я функционирую!
    -  Ну и функционируй себе на радость, слоняйся по бодворку, как юродивый на паперти... А я живу, когда утром за мною подъезжает автобус, когда меня кормят и развлекают, когда свозят в театр или на shopping… Когда я запишу пульку с друзьями по оружию...
А какая у нас самодеятельность?! Я в ней участвую – с детства мечтал быть артистом. Правда, первый «герой-любовник» в труппе – бывший профессор консерватории, но и я лицом в грязь не падаю..
    -  Дэвид, я тебя слушаю и вижу, что ты стал совсем «ойвербутл». Какая самодеятельность, какая труппа из полутрупов? Ты такой же герой, как и любовник. Тут по набережной ходят много разнокалиберных дам – вот и демонстрируй свой «героизм».
Я как подумаю про «коллектив» с его мелкими дрязгами, тихой завистью и всё это умноженное на еврейский возраст!...
    -  Тут, конечно, ты немножко прав. Разные люди попадаются, несносные тоже... Есть одна Ципа из Черновиц, так она делает нишгит всей группе, как только открывает рот. А спорить или осадить её - себе дороже. Голос у неё, как труба-геликон в кладбищенском оркестре.
 И ещё пару персон такого рода. Но, в основном, народ добрый и приветливый.
А на счёт дам ты не прав. Тут есть такие аппетитные вдовушки... Особенно моя ципочка- глаз радуется и сердце подпрыгивает, когда смотришь на неё...
      -  Давидка, послушай себя и ты поймёшь, что твои дела плохи. То ты сказал, что у вас там есть сволочная Ципа, которая отравляет всем существование, и тут же называешь её «моя Ципочка»... До «садика» ты был более адекватный.
      -  Эй, придурок, не зли меня. И не путай яичницу с божьим даром: стерва из Черновиц – это Ципа Львовна, ей 84 года. А моей ципочке всего 66, зовут её Лёля и она из Прибалтики.
      -  Sorry, неправильно понял. Если так, то ты неплохо устроился: возят, кормят, развлекают и даже обеспечивают дамой сердца...
Но, как поют бременские музыканты «нам дворцов серебрянные своды не заменят никогда свободы». Так что сопи в лопатку, Дэвид, в «тихому садочку», а я буду дышать морским бризом и попивать кофе в китайском ресторанчике.
        ...Здесь друзья умолкают, каждый задумывается о своём. После продолжительной паузы Дэвид говорит:
    -  Что там говорить, Гриша. Положа руку на сердце, «садик» всё же – это окончательная старость. Конечно, хорошо бы себя чувствовать ещё хоть чуточку при деле, сделать какой-нибудь крохотный гешевтик, перекусить в ресторанчике с давним приятелем...
    -  А я чего тебе говорю? Давай на той неделе съездим в Манхэттен, покушаем в «Обжорке» у Сёмы, сходим , в конце концов, на movie.
    -  Уговорил! Сделаю перерыв с поездками в эту богадельню. Остохренело - подышу свежим воздухом!
       Приятели душевно прощаются и расходятся. Отойдя на пару десятков шагов, Гриша внезапно спохватывается:
    -   Дэвид, Дэвид, подожди... Я хочу спросить номер телефона твоего «садика».
    -   Зачем это тебе надо?
    -  Знаешь, иногда становится «гит паскидны» и хочется уже чьей-то заботы...
    -  Ага! – злорадно восклицает Додик, - я знал, что рано или поздно это достанет тебя. Записывай номер, шлимазл. И знай, что ты делаешь правильный выбор.
    -  Кстати, как называется твой «садик»?
    -  Как «как называется»? Только так и не иначе “Forever young!”
Он ещё спрашивает!!