Последнее из до войны

Владимир Гесин
ПОСЛЕДНЕЕ ИЗ «ДО ВОЙНЫ»
А сейчас, ребята, я хочу немножко порассказывать вам о своей маме, то есть о вашей прабабушке. И это очень важная часть всей этой истории. Мама в моей жизни, как и ваша мама в вашей жизни — это особая статья.

Начну я этот рассказ со своих детсадовских воспоминаний потому, что связанные с мамой истории о том, как я катался на трёхколёсном велосипеде по нашей коммунальной квартире и при этом дразнил взрослого соседа «Сеня аист, длинный нос!», и о том, как дружил с дедушкой, я вам рассказывал. Может быть, скажу только, что для становления моего характера общение с дедушкой имело огромное значение.

Вообще дед для меня так и остался примером удивительного жизнелюбия, доброты, внятности человеческой позиции, умения общаться, умения прощать. Он очень много мне дал. И к маме у него было особенное отношение — это всегда чувствовалось и каким-то образом распространялось и на меня тоже. Я всегда был тут, рядом, под рукой, и постоянно на глазах. И со мной можно было общаться и видеть — воспринимаю я или не воспринимаю дедовские добрые воспитательные ходы. Об этом я вам более-менее рассказал.

Теперь о маме! Господи, ну как бы я ни пытался поговорить о маме, я всё равно съезжаю к разговору о себе любимом. Это просто наваждение какое-то. А может быть, это происходит из-за того, что я через свои собственные ощущения, через связанные со мной истории, через очень личные оценки событий, свидетелем и участником которых был, пытаюсь говорить о ней. Не знаю. И если честно, то меня это смущает. И я прошу вас, когда я срываюсь и якаю, старайтесь, пожалуйста, через призму рассказанных мной историй и моих оценок происходящих событий разглядеть светлый облик моего ангела-хранителя, облик моей Мамы и Вашей Прабабушки.

Конечно, мама огорчалась, что не окончила медицинский институт. Ведь у неё это получалось великолепно! Она три курса окончила на «отлично». Но в тот момент главным в её жизни был отец и помощь отцу. Ну, а потом жизнь закрутила, и уже не до института было. Она быстро окончила курсы по работе с дошколятами и всю жизнь проработала с маленькими ребятами.

Должен сказать, что у неё всё в жизни получалось, она была даровитым человеком. Мама и в детском саду себя реализовала на сто процентов и была замечательным директором. Она умела подобрать коллектив, сплотить его и знать всё о возможностях своей команды. И руководить не только как старший по званию, но и как старшая сестра, и как мать. Я видел, как она работала с девчонками, которым было по 18 лет, и с очень пожилыми своими сотрудницами. Ну, в общем, мама — это совершенно особая статья. Мама это любовь и гордость всей моей жизни!

Мама работала заведующей детским садом, и я в этот же детский сад и ходил. Ну чего бы она меня водила в другой. Естественно, водила к себе на работу. Уточню, чтобы не было заблуждений, — в её детском саду я был рядовым бойцом, и нёс все трудности службы. В младшей, средней или в старшей группе — у меня, как и у всех, определённые права, и на мне, как и на всех, определённая ответственность.

К маме жаловаться не побежишь. С мамой можно поделиться, если спросит, но и то только дома. И она умела спросить так, что, отвечая, я никого не подставлял. Я мог сказать только правду, как я её понимал. Ну, умела она вопрос задать так, что у меня, пацанёнка, никогда не было повода подумать, что я кого-то заложил, предал. Ничего подобного. Всё всегда по-деловому, конкретно. И последствия всегда были такими, что ни у кого не возникало даже мысли, что я как-то себя неправильно вёл. Она мне и не давала возможности вести себя неправильно. Я был равным среди равных, но при этом, наверное, я ощущал себя чуть более защищённым. Всё-таки мама рядом!

Ходим на работу каждый день. Ясно помнится вот такое вот, обычное наше утро. Темно. Холодно. Очень рано. Мама тянет меня за руку в детский сад. Я, как все мальчишки, не хочу туда идти, но она меня уговаривает, и мы идём. Я вооружён детской деревянной лопаткой. Мамино разрешение взять её для уборки снега на детской площадке было условием моего согласия на более-менее добровольный поход в детский сад.

Я гордо несу эту лопатку. И помню, как мы идём вдоль Академии Связи, и её длиннющего забора на Суворовском проспекте и Таврической улице. И я весь этот путь, не пропуская ни одного кованого заборного штыря, отмечаюсь черенком лопатки бесконечным и победоносным дынь-дынь-дынь, дынь-дынь-дынь. Мама меня не одёргивает, терпит. А может быть, просто не слышит потому, что думает о своём, о взрослом.

Детский сад наш располагался на Очаковской улице, а потом на Ярославской, где для нас было построено замечательное здание. Там, как и в любом таком заведении, происходят разные события, мы общаемся, дружим, играем. В чём это конкретно заключалось — я сейчас уже плохо помню. Переживаем какие-то не рядовые события, например, пропал мальчик, и ищут его всем садом, и дети, и взрослые. Не могут найти. А этот боец стоит за открытой дверью в группу, и никому не приходит в голову туда заглянуть. Через час его находят за этой дверью, и он, выходя из этой захоронки, совершенно счастливый восклицает «А вот он я!». Он-то, несмотря на то, что ему шёл пятый год, был уверен, что придумал замечательную игру.

Ваша бабушка, Марина, рассказывала, что похожий случай, но уже летом 1951 года, произошёл с её младшим братом Лёшей Меньшиковым. Этого бойца искали командой человек в двадцать, мотаясь пешком и на велосипедах и по Лисьему носу, и по его окрестностям. «Пропал мальчик, ему третий год, белокурый, кудрявый, любимый Лёшечка!». А этот Лёшечка всё это время стоял на крыльце за открытой дверью, а потом, когда все в смятении собрались возле этого крыльца и он почувствовал, что публика, наконец, собралась, тихонько из-за двери вышел и совершенно счастливый сказал «Я спрятался!» и, помолчав, смущённо и тихо добавил «Только я обкакался».
Счастливы те, кто умеет доставлять людям радость!

*   *   *

Домой, из детского сада, если мама задерживалась, меня забирал Миша. Как-то и, может быть, даже пару раз, подвозил меня на своём велосипеде какой-то приятель одной из её сотрудниц. Расскажу вам об этом, так как мне это помнится. Поверите или нет, но один из этих поздних, осенних вечеров у меня прямо перед глазами стоит. Мне, наверное, лет пять или шесть, и меня из детского сада везёт домой на велосипедной раме как раз этот самый велосипедист.

Я помню, как мы с ним едем по Ярославской улице, по Суворовскому, по девятой Советской и потом заворачиваем к нам, на Мытнинскую. Темно, фонари чуть подсвечивают улицы и бликами отражаются и в лужах на асфальте Суворовского, и на мокрых булыжниках мостовой Советской и Мытнинской улиц. Потрясающе совершенно, но я это помню. Помню эту влажную булыжную мостовую, этот его фонарик с динамо и луч его света впереди. Машин не помню, тогда же движение было небольшое.

И вот мы приезжаем. Он меня у парадной оставляет, и я иду по лестнице на свой 6-й этаж. Наверное, мама позвонила домой, и на нашей площадке меня встречает Миша. Ну, прямо, путешествие из Петербурга в Москву и, поверьте, я очень хорошо его помню.
И если, мои дорогие, я вспомню ещё что-нибудь из «до войны», я вам обязательно расскажу.