«ГУБА» - КАК СУДЬБА»
Петрович Злой Белорусс
«Губа» (сокращение) - Гауптвахта специальное здание с помещениями для содержания арестованных военнослужащих вооружённых сил своей страны …
_________________
Эти события имели место в далёкие уже «восьмидесятые» прошлого двадцатого столетия в одной из воинских частей Горьковской области (ныне Нижегородской), в посёлке Мулино.
Стоял конец октября 1985 года. Срок службы Тимофея Смирнова в Вооружённых Силах СССР подходил к концу. Приказ Министра обороны об увольнении военнослужащих срочной службы в запас уже имел место, и Тима находился в ранге «дембеля».
Кто из мужиков служил по-настоящему, тот знает, что такое приказ и, что такое «дембель».
Уезжают в родные края
Дембеля, дембеля, дембеля
И куда не взгляни, в эти майские дни
Всюду пьяные бродят они…
Тимка основной срок службы провёл в другой части, которая находилась в Калужской области, под Козельском. Там-то он и овладел секретной воинской профессией - шифровальщик, а сюда уже, в Мулинскую дивизию, был направлен на стажировку.
Перед тем, как Смирнова забрали в Армию, он успел окончить институт - Высшее театральное училище имени М. С. Щепкина и стать актёром, правда, поработать в театре не успел, подошло время службы. Кафедры военной в институте не было, поэтому он отправился служить Отчизне рядовым солдатом, так сказать, рядовым артистом, но рядовой обычной службы не получилось.
_________________
Надо сказать, что там, в учебке, в Калужской области, несмотря на погоны рядовых, их все называли курсантами, и в военных билетах у них у всех стояла запись – «курсант». По завершении учёбы, перед самой отправкой «курсантов» в различные регионы Советского Союза на стажировку, солдаты перешивали погоны рядовых на «курсантские».
Зачем…? Ну, во-первых, существовала такая традиция в этой части - погоны перешивать, а во-вторых, это было удобно, военные патрули меньше «докапывались» до курсантов. Вдобавок ко всему в той воинской части, куда курсанты попадали на стажировку, к ним было иное отношение, ну, по крайней мере, ребятам так казалось или хотелось. Хотя, по правде сказать, глупостью всё это было на самом деле, юношеской дурью…
_________________
- Тимк, - окликнул Смирнова командир отделения старший сержант Матко, - отведи моих «молодых» в столовую на обед, - и, указав большим пальцем руки на туалет, добавил, - мне подзадержаться в казарме нужно.
- Да, не вопрос, - ответил Смирнов и громко крикнул, - молодёжь, на обед выходи строиться!
Молодые бойцы потянулись из казармы на выход…
В армии ничего просто так не делается, а, вернее, всё происходит по команде и организованно. Вот, например, в этот раз «курсанту» Смирнову поручили препроводить группу новобранцев в столовую для приёма пищи. Дело плёвое, главное - авторитет не уронить.
_________________
Когда Тимофей Григорьевич, только-только, передислоцировался на новое место службы, ему нужно было как-то поставить себя, ну, зарекомендовать, что ли... Ну, приблизительно, как на «гражданке» происходит появление нового ученика в классе или «прописка» нового работника в устоявшемся трудовом коллективе.
Во время установления отношений в новом военном коллективе, произошёл такой случай…
Однажды утром, проснувшись, Тимофей не обнаружил у себя в тумбочке зубной щётки. Ему показалось это очень странным, ведь, на старом месте службы такого не происходило ни разу.
Подойдя к старшему сержанту Матко, первому человеку, с которым у Тимы наладились какие-то маломальские взаимоотношения, артист Смирнов сказал:
- Слышь, Серёга, у меня щётка зубная из тумбочки исчезла. Чего это значит?
Матко внимательно оглядел с головы до ног «курсанта» и, улыбнувшись, произнёс:
- Чего значит… «Тиснули» значит, щёточку твою. Проверяют тебя «на вшивость». Чего делать станешь?
- А чего делать-то…? – вопросом на вопрос, по-еврейски ответил «артист» Смирнов.
- Что бы я стал делать…? – задумался старший сержант, - вывел бы всех на «лобное» место, построил в линеечку и кренделей всем навешал бы.
- Всем…? – удивился Тимка.
- Конечно, всем.
- Так, ведь, все то, наверное, не виноваты, один кто-то стырил.
- А я, чего, в детективы играть буду. У меня времени нет, сыщика изображать. Сами пусть «крысу» вычисляют, а я её, только, накажу.
- Слушай! Помоги, Серёга, - после некоторой паузы попросил Смирнов, - а то, мне, как-то…, неудобно…
- Эх, ты, «Москва»…! Неудобно ему, - надменным тоном произнёс «хохол» Матко, - всему-то вас «москалей» учить надо. Ладно, пошли, «артист», помогу…
И оба отправились на экзекуцию «молодняка».
_________________
Выстроив в одну шеренгу юных восемнадцатилетних «бойцов» перед казармой, а тех набралось девять человек, для «увертюры», старший сержант скомандовал:
- Отделение равняйсь! Смирно!
После этого, Матко прошёлся своей левой рукой, сжатой в кулак, по лицам новобранцев, в прямом и переносном смысле. Он прошагал от начала до конца вдоль шеренги мальчишек с вытянутой рукой. Кто-то из солдат успевал отвести голову назад, а кто-то нет. Смирнов заворожённо стоял перед строем и не мог отвести взгляд от этого театрального действия.
- Это для начала, - сплюнув себе под ноги, заявил Матко. - А, теперь, бойцы, нужно кому-то из вас сознаться, кто «слямзил» у курсанта Смирнова зубную щётку. Мысль до всех моя дошла…?!
Тимке стало не по себе, у него даже мороз, что называется, пошёл по коже. Старший сержант Матко вошёл в образ главного экзекутора и играл свою роль великолепно. Станиславский бы воскликнул: «Верю!»
Тишина повисла над строем.
- Не хотим признаваться…? Да-а?! – крикнул командир отделения. – Ну, что ж, дело ваше. В таком случае, слушай мою команду. Упор лёжа принять!
Солдаты несинхронно повалились на асфальт. В конечном итоге, всё отделение приняло нужную позицию.
- Отжимание на руках по команде! И… - ра-аз! – Матко сделал короткую паузу, - Два! И… - ра-аз! Два…! Не сачковать, не сачковать, бойцы… Ра-аз! Два…!
Курсант Смирнов считал про себя количество упражнений и, когда цифра дошла до двадцати пяти, старший сержант сжалился над мальчишками и скомандовал:
- Отделение, встать!
Солдатики, тяжело дыша, медленно поднялись и выровнялись в линию.
- Ну, что ж, понятно. В молчанку поиграть захотелось. Тогда, поступим следующим образом, - старший сержант выдержал многозначительную театральную паузу, вновь вспомнился Константин Сергеевич Станиславский, и, медленно оглядев строй, громко сказал:
- Если до отбоя, в тумбочке курсанта Смирнова не появится щётка…, зубная, конечно же…, то…, - Матко, поймав кураж, в очередной раз сделал паузу, - спать, бойцы, сегодня ночью никто из вас не будет…! А, чем заняться, я для вас придумаю! Обещаю… Все услышали…?!
Никто из солдат ничего не ответил, все только стояли, опустив головы, и ждали завершения спектакля.
- Я не понял! Бойцы! Из меня чего…, здесь рыбу делают? Меня, все слышат…?!
Нестройное, не то, «да», не то, «все» пробежало по шеренге.
- Ну, вот, и отлично! – подытожил Матко. Кивнув головой Смирнову, дескать, «всё окончено, пошли», он неспешно направился в казарму.
Вечером, за два часа до отбоя, у курсанта Смирнова в тумбочке лежало, аж, три, новенькие зубные щётки.
_________________
Получив поручение довести «молодняк» до столовой, Тимофей Смирнов, одёрнув и расправив гимнастёрку, подтянул ремень, надел фуражку и вышел из казармы. Юные солдаты уже ожидали его на свежем воздухе, у выхода, выстроившись в колонну по два.
- Вперёд, ша-го-ом марш, - скомандовал бойцам Смирнов, подчёркнуто растянув второе слово.
Начав с левой ноги, как положено, солдаты тронулись в путь.
- Раз…, и раз…, раз-два-три! Раз…, и раз…, раз-два-три! – повторил два раза подряд команду Тимофей и пошагал следом за отделением.
Маршрут к столовой проходил по диагонали через огромный плац, на котором постоянно в любое время дня и в любую погоду находились какие-нибудь военные люди, и солдаты и офицеры. Вот и сейчас здесь было человек пятьдесят, не меньше.
Какой-то молодой лейтенант стоял с сигареткой в зубах на плацу и отчитывал за что-то молодого и мелкого рядового. Лицо офицера при этом выглядела нагло и противно. Заметив это, курсант Смирнов отклонился от намеченной траектории движения к столовой и, подойдя вплотную к лейтенанту, тихонько на ухо тому шепнул:
- Ты бы, лейтенант, папироску то, выбросил, нехорошо как-то, ты ж на плацу всё-таки находишься…
Сказав это, Тимофей отвернулся и собирался пойти уже дальше, как, вдруг, у себя за спиной услышал резкое:
- Товарищ курсант, остановитесь! Немедленно подойдите ко мне!
Курсант Смирнов не поверил своим ушам и продолжал движение.
- Вы, что! Не слышите меня, товарищ курсант! – ещё громче заорал лейтенант.
Тима обернулся и увидел красную лоснящуюся физиономию младшего офицера, который обращался, в этот момент, именно к нему, к курсанту Смирнову. Лейтенант, быстро учуяв более «крупную рыбёшку», отпустил своего провинившегося солдатика, полностью сконцентрировавшись теперь на курсанте.
Тимофей остановился, вдохнул, выдохнул и, не почувствовав никакой опасности, вновь подошёл к лейтенанту. Его отделение, заметив «потерю командира», остановилось шагах в пятнадцати от намечающегося инцидента.
- Звали, товарищ лейтенант, - улыбаясь и приложив правую руку к виску, спросил Тимофей, обращаясь по всей форме к офицеру.
- Да, звал, - отозвался тот. – Назовите вашу фамилию, из какого военного училища, фамилию и звание Вашего командира!
- О, как! – заговорил в Смирнове «артист» с большой буквы. – А больше ничего, товарищ лейтенант, не нужно…?
- Вы не поняли меня, курсант? – наседал на Смирнова упёртый офицер, - я требую, чтобы Вы себя назвали!
- Ну, для начала, Вы, сами представьтесь, товарищ лейтенант… Вы ж, меня подозвали, я подошёл. Значит, по логике, вы, и должны первым назвать себя.
Спектакль намечался быть интересным. Помимо колонны Тимофеевского отделения, вокруг начали собираться солдаты из других подразделений. Почувствовав зрителей, Тима начинал входить в раж, и ему это нравилось, он, демонстрируя своё актёрское мастерство, продолжил:
- Вот, гаишник, к примеру, останавливая водителя, первым представляется… Так, мол, и так…, лейтенант такой-то…
- Вы, как со мной разговариваете?! Я, Вам, не гаишник! – переходя на крик, завёлся с полуоборота офицер. – Товарищ курсант, немедленно скажите Вашу фамилию!!!
- Вот заладил…, и далась тебе моя фамилия, - шёпотом произнёс Смирнов. Ну, допустим, Пупкин Иван Иванович…
- Я, вот, тебе, сейчас дам, Пупкин…, - разозлился лейтенант и, так ловко, шельмец, сорвал с головы Тимофея фуражку, что курсант не успел ничего в ответ предпринять для своей защиты.
Дело в том, кто не знает, внутри любого военного головного убора, обязательно, имеется вся информация о хозяине, так положено по Воинскому Уставу.
Быстро сообразив и недолго думая, «народный артист» Смирнов нахальным образом сорвал фуражку и с самого лейтенанта, чего тот никак не ожидал и застыл в растерянности. Все стоящие поблизости бойцы громко «заржали».
- Отдай, сейчас же! – с детской обиженной интонацией потребовал раскрасневшийся лейтенант.
- Сначала, Ты, отдай! – не сдавался Смирнов.
Повернув и приблизив Тимофеевский головной убор внутренней частью к своим глазам, офицер быстро считал все данные о курсанте, надо сказать, что то же самое проделал и Тимофей. Фамилия у лейтенанта оказалась – Пасюк.
На этот раз, ловчее оказался Тимофей. Он, воспользовавшись ступором лейтенанта Пасюка, стремительно вырвал из его рук свою фуражку, а взамен нахлобучил на голову офицера его головной убор.
- Я те-бе…, я те-бе…, - начал от негодования заикаться Пасюк.
- Ну, чего, чего, ты мне? - дерзил Смирнов, - «дюлей» накидаешь…?
- Я с тобой в другом месте говорить буду, - нашёлся лейтенант, - подожди, я этого так не оставлю!
- А чего, ждать-то, Пасюк? Пойдём за «колючку» и поговорим, как мужики, - улыбаясь, предложил Тимка.
- Я с Вами, курсант Смирнов, за территорию не пойду, мы будем разбираться в штабе…
- Понятно…, - подвёл подо всё черту Тимофей Григорьевич, - не мужик, ты…!
Ни слова больше не говоря, Смирнов резко развернулся на сто восемьдесят градусов и направился к своим бойцам, которые тут же встали по стойке «Смирно», наверное, таким образом, ассоциативно, они приветствовали своего временного командира Смирнова.
- Вперёд, шагом марш, - тихо скомандовал Тимофей, поравнявшись, и, не сбавляя шага, обогнал колонну своих солдат.
Тимофей шагал, не оглядываясь, и не видел манёвров лейтенанта Пасюка, а тот, тем временем, уже бежал по направлению к штабу дивизии. Этой дивизии подчинялась и батарея управления, в которой проходил стажировку «артист – шифровальщик» Тимофей Григорьевич Смирнов.
_________________
Доведя, порученных ему бойцов, до места назначения и не заходя в столовую, Тимофей исчез, предоставив возможность своему отделению обедать самостоятельно. Он, каким-то своим шестым чувством уловил приближение, надвигающейся на него, угрозы и решил не тратить время на обед.
Другим маршрутом, Слава Богу, территория дивизии была огромная, Тимофей вернулся к себе в казарму, и, найдя своего приятеля, старшего сержанта Матко, всё ему рассказал.
- Да, ладно, - не поверил Сергей, - прямо на глазах у всех сорвал с него фурагу…? Ну, ты, артист, даёшь! Меня переплюнул… Я до такого ещё не доходил.
- Ладно, Серёга, ты скажи лучше, чего мне делать? – нервничал Смирнов.
- Тебе бы схорониться куда-нибудь, на время…, - посоветовал сержант. Затем, поразмыслив немного, добавил, - а, лучше, вообще, из части исчезнуть.
- Как это, исчезнуть? В «самоход», что ли, податься?
- Ну, не знаю, может даже и в «самоход»…
_________________
Тимофей не считал самоволку лучшим выходом из создавшейся ситуации. Напротив, он подумал, что может лучше пойти к своему непосредственному командиру, капитану Сазонову, и во всём ему признаться. Тем более их отношения на стажировке складывались замечательно, они прекрасно понимали друг друга, ведь, разница в возрасте обоих была всего три года, капитан, естественно, был старше. Мало того, Сазонов родился в Москве и, как-никак, доводился Тимофею Смирнову земляком.
Пока Тима размышлял, незаметно подкатил вечер. Курсант сидел на заднем дворике трёхэтажного здания своей казармы, в облысевших, по осени, кустах бузины, на деревянной скамейке. Рядом сидели двое старослужащих, что называется «свои в доску» и курили. Закурил и «курсант» Смирнов, хотя делал он это крайне редко. Сегодня был тот редкий случай, нашёлся повод.
_________________
Неделю назад Тимофей получил из дома письмо, написал его отец. В письме было много всяких мелочей, но прозвучало в нём и главное – мать положили в больницу с подозрением на «РАК»…
Тима, не верил и не хотел верить. Как же так, его родная мамка и, вдруг – рак.
Последний раз он видел родителей в июле, когда те приезжали к нему на выходные в ту, другую, воинскую часть, под Козельск. Навестил в тот раз курсанта и его старший брат Виталий. Они, тогда, славно все вместе провели время. Тимке, командир их роты, старлей Кобычев, выписал даже увольнительную на два дня - субботу и воскресение, что практиковал очень, очень редко.
Семья Смирновых забралась в лес, найдя там небольшую полянку, поставила палатку, разожгла костёр, привезли с собой и гитару. Отец дядя Гриша прекрасно играл на гитаре, он обучил игре на этом инструменте и обоих своих сыновей. Вино и водка имели место быть, ну, а как же, без спиртного, то, русским людям, тем более на природе.
Мать Людмила ела, пила, веселилась и радостно пела вместе со всеми, и ни о какой болезни тогда не могло идти и речи.
И вот, теперь - этот страшный диагноз.
_________________
- Тим, Смирнов…! – негромко, но резко, прозвучало в вечерней тишине октябрьского заката.
Вся троица солдат моментально обернулась на голос. К ним тайными тропами подбирался ещё один «свой» - старослужащий Димка Мясоедов.
- Тебя капитан Сазонов везде разыскивает, всех наших парней на розыски послал, злой, как пёс, - сообщил подошедший солдат.
- Он у себя или в штабе?
- У себя в кабинете, в казарме… Ты бы сходил, Тим, к нему. Он мужик – неплохой…
- Ты мне, «вегетарианец» не указывай, я сам решу, - почему-то огрызнулся на Мясоедова «курсант», хотя, понятно, почему…, не дай Бог никому в такой ситуации оказаться. Все понимали его состояние, и никто на Тимофея сейчас не обижался.
_________________
- Курсант Смирнов, по вашему приказу, прибыл, - чётко и тихо заявил о себе Тимофей, зайдя в кабинет комбата, - искали меня, товарищ капитан?
- Что же, ты, сукин сын, творишь-то, - начал с места в карьер Сазонов, - Смирнов, как это всё понимать, прикажешь…?!
- Дык, я…
- Молчать!!! – перебил курсанта капитан.
Сазонов встал из-за стола, прошёлся от окна до двери по кабинету, вернувшись, встал напротив Смирнова и упёрся глазами в лицо курсанта.
- Ты о чём, думаешь, Тимофей…? И, вообще, о чём-то думаешь головой своей…? Ты, что ж, считаешь, если «дембель», то всё можно…? Уже – «гражданка» началась…?
Капитан снова возвратился на своё место и, сев за стол, продолжил:
- Рассказывай, чётко и кратко, что произошло на плацу…
Тимофей достаточно быстро, буквально в двух словах, обрисовал картинку случившегося и застыл в ожидании.
Главную роль в пьесе сейчас играл капитан Сазонов Виктор Семёнович. Он, следуя режиссёрскому сценарию, выждал паузу и вымолвил следующее:
- Сейчас мы с тобой идём в штаб.
- Зачем…? – спросил «актёр второго плана».
- Не перебивай, - резко оборвал капитан и продолжил, - нас ждёт командир дивизии, полковник Иванов…, приходилось уже с ним встречаться?
- Никак нет.
- Никак нет, - повторил Сазонов, - вот, будем решать, что с тобой делать…, - капитан печально вздохнул и повернул голову к окну. – Ну, хоть-бы, свидетелей не было, а то, ведь, человек двадцать, как минимум, набралось! Угораздило, ведь, тебя…
- А, чего, он пацана унижал при всех на плацу, да ещё с папироской…
- А чего…, пацана…, с папироской…, - передразнил курсанта капитан. – Тебе, сейчас, не об этом думать надо, а как из передряги этой вылезать… Ситуация, то – говённая…
- Да, я понимаю, - опустив понуро голову, пролепетал Смирнов.
- Понимает он…, если бы понимал, думал бы прежде…, - помолчав несколько секунд, Виктор Семёнович встал и, вновь приблизившись вплотную к курсанту, по-отечески, тихо спросил:
- Как мать…?
Тимофей поднял голову и посмотрел в упор на Сазонова.
- Не знаю, пока всё также…
_________________
По пути к Штабу Дивизии, Виктор Семёнович давал последние наставления своему подчинённому:
- Стоишь и молчишь, что бы там не происходило! Понял?!
- Понял, товарищ капитан.
- Никаких пререканий, повторяю, стоишь и молчишь! – Сазонов нервничал и оглядывался по сторонам. – Если всё выгорит, получишь «губу», суток трое, не меньше. Молись, крестись. Но это, если всё сложится удачно.
Закончив фразу, капитан открыл дверь штаба и, пропустив вперёд себя Смирнова, зашёл внутрь.
_________________
Капитан и курсант поднялись на второй этаж, и прошли к кабинету Комдива. Сазонов открыл дверь к секретарю-адъютанту:
- У себя полковник? - и, заходя внутрь, бросил уже Смирнову:
- Стой, жди здесь!
Смирнов, прислонившись спиной к коридорной стенке, стал ждать.
Минут через десять из той самой комдивовской двери вышли офицеры, человек пять – шесть. Тимка заметил среди них и лейтенанта Пасюка. Во главе свиты находился и сам полковник Иванов. Тимка видел Комдива впервые и успел заметить, что на вид тому было, лет шестьдесят пять, ну, может, чуть больше.
«Старый вояка», - подумалось тогда Смирнову.
- Ну, где этот курсант?! – деланным свирепым тоном сразу заявил полковник, хотя уже увидел Смирнова. – А, вот он…
Выйдя вперёд из общей массы и подойдя ближе к Тимофею, который стоял, опустив голову - тише воды, ниже травы, Иванов нагло уставился на курсанта. Полковник оказывал, своего рода, давление на провинившегося, подавляя любую инициативу подчинённого сопротивляться…
- Ишь, ты, - начал полковник, - «курсант»! – Затем, помолчав секунд, пять, продолжил, - Мне лейтенант Пасюк доложил свою версию о случившемся, хотелось бы услышать твою, курсант, как там…? - Иванов обернулся назад, обращаясь к капитану Сазонову.
- Курсант Смирнов, кодировщик, - тут же доложил капитан.
- Во-во, Смирнов… Докладывай! – приказал курсанту Комдив.
Тимофей Смирнов медленно начал поднимать голову, рассматривая самого полковника. Переводя взгляд снизу вверх, Тимка сначала обратил внимание на, начищенные до блеска, комдивовские сапоги сорок восьмого размера, затем, на комдивовское безразмерное галифе. Поднимаясь выше, вдруг, заметил…!!!
У полковника в правой руке дымилась «беломорина»…
Забыв про наставления своего капитана, вообще, забыв про всё, Тимофей, словно заученный актёрский текст, хорошо поставленным голосом, с выражением, продекламировал:
- Вот, Вы, меня сейчас отчитываете, товарищ полковник, за мой проступок, а у самого папироска вон, в руке…! Разве ж, это справедливо…?
Это был полный крендец… Катастрофа!!!
Аплодисментов не последовало. Все присутствующие в задних рядах зрители, в большинстве своём старшие офицеры, открыли рты. Из общей зрительской массы военных, выделялся один – капитан Сазонов. Он побледнел, глаза его округлились, губы беззвучно произнесли подходящую известную фразу - «надругательства над мамой». Затем, словно испугавшись, быть услышанным, правой ладонью он прикрыл свой рот. Другую, свою левую руку, он поднёс к виску и покрутил пальцем. Большего он сделать не успел.
- Что…!!! Что, ты сказал, говнюк!!! Да, ты знаешь, засранец, с кем ты разговариваешь!!! Да, я тебя, бля…! – Полковник Иванов задыхался от бешенства…, он орал так, что из соседних дверей повыскакивали ещё офицеры. Текст, своего монолога, он не успевал обрабатывать и из его рта прорывались наружу нецензурные эпитеты и обороты.
- Я тебя, бля, в «Дисбат»…! Показательным судом…! Ты у меня, бля, узнаешь, мерзавец, что такое армия и дисциплина…! Я, бля, всю войну прошёл, а ты меня, мальчишка, учить будешь…!
_________________
Финальной сцены последнего акта в Штабе Дивизии «актёр» Смирнов не дождался. Капитан Сазонов умудрился как-то увести подчинённого, приказав курсанту дожидаться его на задворках казармы в летней курилке.
Прождав минут сорок в гордом одиночестве, все солдаты его батареи управления в это время были на построении перед отбоем, Тимка выкурил пять сигарет «Родопи» подряд, размышляя вслух:
- Чего это было то, а…? Неужели это всё со мной происходит…? Ни хера, себе…! Сводил солдат пообедать…
Смирнов вспомнил свою матушку и совсем загрустил:
- Напрасно старушка ждёт сына домой, ей скажут, она зарыдает…, - пропел он строчки из песни. – А, ведь, может и вовсе не дождаться меня, мамка, то, если в «дисбат» загремлю. Показательный суд. О, как! А, главное – за что…!?
_________________
Незаметно рядом с курсантом возник капитан Сазонов.
- Ну, и мудак, ты, Смирнов…! Такой мудак, каких я в своей жизни ещё и не видел ни разу…, - моментально наехал на Тимофея Виктор Семёнович. - Ну, это ж, надо, а…!!! Я ж тебе говорил, Смирнов, я же тебя просил, стоять и молчать. А ты, что…? И, главное, кому…! Самому комдиву Иванову…
Курсант, слушая капитана, теперь уже, стоял и молчал. Возражать Сазонову не имело никакого смысла.
Виктор Семёнович был некурящим, но в этот раз стрельнул у Тимы сигарету и, прикурив, продолжил:
- Ну, Тимофей, можешь идти в церковь. Выбил я для тебя пять суток ареста. Всё! Дисциплинарного батальона не будет.
Смирнов с благодарностью посмотрел на капитана и прошептал:
- Спасибо, Виктор Семёнович…
- Не мне спасибо, - вздохнув, негромко сказал Сазонов, - скажи спасибо своей матери… Она тебя спасла.
- Как спасла…?
- Ну, фигурально выражаясь. Плоха она, Тимофей, держись…, - сделав пару затяжек, Сазонов добавил:
- Я полковнику про твою мать сообщил и сказал, что ты на этой почве…, - капитан явно подбирал слова, - ну, как бы, «тронулся», что ли…, и не отвечаешь за свои действия. Извини, конечно…
Тимофей стоял и осмысливал сказанное капитаном.
- Считаете, что всё разрулилось, товарищ капитан, всего - пять суток…?
- Да, брат, считай, легко отделался. «Губа» для тебя - как подарок…
_________________
Курсанта Смирнова посадили в одиночную камеру, хотя в записке об аресте имелась чёткое предписание – «в какой камере содержать», значилось – «общая».
Ещё в этой записке было указано, что за день до ареста, Смирнов помыт в бане. Это, вообще, была полная фигня – с горячей водой, с мылом и мочалкой, «курсант» Смирнов не общался уже неделю.
Ещё в записке указывалась причина ареста – «прирекание со старшим по званию», так и было записано «прирекание», вместо пререкания. В графе «кем и когда арестован» стояло – п-ником Ивановым.
_________________
Трое суток гауптвахты из пяти тянулись для Смирнова неимоверно долго. В помещении было холодно, градусов десять – двенадцать, не выше, ну, а чего ж - ноябрь на носу. Кормили плохо и мало, во двор на прогулку не выводили, шинель, ремень и головной убор отобрали.
В камере, в углу у двери, стояла «пустая» здоровенная гильза от снаряда – отхожее место для «малой нужды». Но справлять в неё естественную надобность было западло - самому же дышать «ароматом» придётся. Для этого физиологического «процесса», малой и большой нужды, нужно было ещё докричаться и достучаться до «выводного», солдата охранника в красных погонах и получить у того разрешение на посещение клозета.
Сидеть в камере было не на чем, ну, разве что, усесться на бетонный холодный пол и заработать простатит. Нары крепились к стене цепями и днём находились в вертикальном положении, будучи прижатыми к этой стене. Опускали «постель» арестованного горизонтально лишь с двенадцати ночи до шести часов утра.
Имелась, правда, узкая дощечка - сантиметров десять, закреплённая вплотную к стене, на уровне человеческой задницы. Но, если хорошо представить себе эту конструкцию, сидеть на доске было невозможно.
_________________
Хочется сказать, что каждые новые сутки на гауптвахте менялся караул. Этого требовал Воинский Устав.
Этот караул обновлялся в шесть часов вечера, причём, арестованные, когда к ним в камеру заходил новый начальник караула, обязаны были должным образом представиться новому начальству и доложить офицеру причину своего наказания.
К вечеру третьего дня ареста дверь Смирновской камеры открылась, и в помещение вошёл офицер, новый начальник караула. С ним вместе просочилась «Свита», вошли двое «краснопогонников», один остался за дверью.
В слабом освещении, одинокой тусклой лампочки, висящей на потолке, Тимофей узнал начальника караула. Это был лейтенант Пасюк, собственной персоной.
- Представляться не нужно, - заявил лейтенант, обращаясь к арестованному. Своим же, отожравшимся «псам» скомандовал, - всё ясно, закрывайте, - махнул рукой и поспешно вышел из камеры.
«Писец! Приплыли!», - сработало в мозгах у Смирнова.
Начальник караула имел дополнительные полномочия, применительно к арестованным. Он, к примеру, мог изменить место и условия содержания «своих пленников», мог заставить их маршировать, по несколько часов к ряду, на плацу (на территории «Губы» был свой небольшой заасфальтированный квадратик для «снашивания сапог» провинившихся). Дежурный офицер мог им предоставить различные виды физических работ, от разгрузки и выгрузки чего-либо, до чистки выгребной ямы уличного сортира. Да, мало ли, что он ещё мог себе позволить, этот временный наместник правосудия. Главное, что он имел возможность увеличить срок наказания арестованных на несколько суток. Вдобавок существовал ещё и его напарник, начальник гауптвахты - старший прапорщик Былинкин, который, также, мог внести свою лепту и навредничать.
_________________
Ужин Смирнову в этот вечер не принесли. В коридоре за дверью было тихо.
Время тянулось, и Тимофей мучился ожиданием.
«Чего ж будет, то…, придёт или не придёт, вызовет или не вызовет к себе? Добавит новый срок или не добавит?», - размышлял курсант Смирнов.
Где-то, в половине двенадцатого ночи, загрохотал засов. Дверь, скрипя, отворилась и «выводной» громко объявил:
- Курсант Смирнов – на выход! Руки – за спину!
После того, как Тимофей вышел из камеры и встал лицом к стене, охранник запер дверь и вновь ему приказал:
- Следуй вперёд по коридору, курсант! Руки за спиной! Идти медленно!
«Нравиться людям командовать над другими, - подумалось Тимке, - хлебом не корми человека, а, только - дай, покомандовать и поиздеваться над своими собратьями. Власть и деньги – тяжелейшие испытания для людей. Нужно непременно и в повиновении всех удержать, и себя не уронить перед Всевышним и самим собой. Так-то, вот…»
_________________
Пройдя по коридору и сделав пару поворотов налево и направо, курсант Смирнов и его охранник оказались в помещении начальника караула «Губы».
В небольшой комнате, за письменным столом, лейтенант Пасюк сидел один.
Перед ним на столе стояли: тарелка с мясом, тарелка с отварным картофелем, тарелка с помидорами и свежими огурцами, тарелка с белым хлебом, тарелка с многочисленными цилиндриками масла, тарелка кускового сахара. Также стоял металлический блестящий чайник, из носика которого шёл пар, и лежало четыре луковицы, в руке Пасюк держал большую пол-литровую кружку с чаем, от которой также поднимались водяные испарения. В углу стола Тимофей позже разглядел ещё и тарелку с дешёвыми конфетами и печеньем.
- Дверь плотнее закрой за собой, - приказал лейтенант выходящему из помещения охраннику, - меня ни для кого нет, если чего…
Смирнов стоял, опустив взгляд в бетонный пол «кабинета» и ждал своей участи.
- Есть, поди, хочешь? – пережёвывая пищу и запивая её чаем, спросил лейтенант. – Еду нужно ещё заслужить. Улавливаешь…?
Тимофей, сглатывая сухую слюну, смотрел в глаза Пасюку, не мигая, и молчал.
Не выдержав взгляда «артиста», лейтенант поставил кружку на стол и встал. Он подошёл к арестованному, обошёл его и остановился у того за спиной.
- Страшно, курсант…? – прозвучал мерзкий голос начальника караула. – Вот, ведь, какая несправедливость на свете. Ты хочешь жить, а не будешь жить, а я не хочу жить, а буду…. Ха-ха-ха… Шучу… - сказал лейтенант и снова неприлично «заржал».
Смирнов сразу вспомнил этот фильм «Достояние Республики», эта фраза принадлежала бандиту, которого в фильме играл актёр Игорь Кваша, а реплика относилась к пленному Андрею Миронову.
- Не смешно, товарищ лейтенант, - грустно констатировал Тимка.
- Кому, как? – злорадствовал Пасюк, - мне весело…!
- Хорошо смеётся последний, - заметил Смирнов.
- Да, ты, никак, грозишь мне…, курсант?
- Да, что Вы, товарищ лейтенант, разве ж я могу. Кто Вы и кто я... Тем более, сейчас и здесь.
- Ты, помнится, предлагал мне, за территорию выйти, с тобой прогуляться, для выяснения отношений… Ну, что ж, давай. Выходить то, конечно, мы с тобой за «колючку» не станем, ни к чему это. А, вот, отношения выясним.
- Дык, не в равных условиях мы теперь с Вами, товарищ лейтенант, - напомнил Пасюку Смирнов и, перейдя, вдруг, на «Ты», подвёл свой итог, - не стану я выяснять отношения с тобой, Пасюк. Делай, чего хочешь, на всё - Божья Воля…
Лейтенант взял таймаут. Тимофея увели обратно в камеру.
Через пять минут ему туда принесли запоздавший ужин. Курсант даже обалдел.
На подносе стояла тарелка с мясом и варёной картошкой, тарелка была не одна. Было ещё две, в одной – два помидора и два огурца, в другой пять конфет и четыре печенюшки…
_________________
На следующее утро ещё до завтрака курсанта вывели на улицу. Воздух был морозным и свежим. Лейтенант Пасюк уже был на гауптвахтовском плацу.
- Доброе утро, курсант Смирнов. Как спалось…? – поприветствовал он Смирнова.
Тимофей не знал, как реагировать на всё это и промолчал.
- Решил, вот предложить тебе…, - вдруг замолчав, он полушёпотом добавил, - ничего, что на «Ты»…? Так, вот, решил предложить тебе выбор…
Тимофей по-прежнему только слушал, не подавая «звуковых сигналов».
- У тебя сегодня есть возможность реабилитации.
- Какой реабилитации…? Перед кем…? – бросил всё же лейтенанту Тима.
- Перед самим собой, хотя бы, Смирнов. Я тебя прекрасно понимаю, курсант, гордыня в тебе сидит. Москва не даёт покоя. Хотя, я тут подумал, какой ты на хрен курсант, ты же артист, я в деле твоём прочитал - театральное училище у тебя за спиной, а значит, и актёрское образование тебе мешает.
Смирнов слушал и не понимал, чего хочет добиться от него Пасюк.
- Короче, становись на колени передо мной и проси у меня прощения…!
- За что…?! – редкие брови Тимофея поползли вверх. – А, ты не «охренел», часом, лейтенант…?! - Тима еле-еле сдерживался, чтобы не сорваться. Пожалуй, этого, то, и добивался Пасюк. – Странно, вчера ужин с барского плеча бросил, сегодня задницу себе лизать заставляешь. Ты, уж, разберись, Пасюк, кем хочешь быть, то… Богом или дьяволом… Играть, то со мной не нужно, ведь, я постарше тебя буду, то…
Офицер сложил губки в трубочку и задумался, а может, только сделал вид.
_________________
Курсант Смирнов целый день до темноты маршировал на плацу. За ним присматривать был назначен сам начальник «Губы» - старший прапорщик Былинкин. Начальник же караула выпал из поля зрения «курсанта» и больше ему на глаза не попадался.
Смирнов прошагал за это время порядка сорока километров, сам про себя считал шаги и фиксировал время. Даже у себя там, под Калугой, он столько не вышагивал, чеканя каждый шаг и высоко поднимая мыски своих сапог.
Вечером ему пришлось-таки вычищать уличную выгребную яму в большом гальюне гауптвахты. В напарники ему достался земляк из района Нагатино. Закончили вычищать они его, только к отбою.
Им оставили ужин, но вонь, от них и вокруг них, стояла такая, что есть - не хотелось. Вся одежда источала отвратительно мерзкий «запах», короткий ёжик волос обоих пах идентично.
Срок наказания курсанта Смирнова закончился и не был увеличен, видать, последняя фраза, брошенная Тимофеем лейтенанту Пасюку, запала тому в душу и сделала своё дело.
_________________
P.S
В первых числах ноября Тимкиной маме в больнице разрезали живот. Диагноз подтвердился - обширнейший рак всей брюшной полости. Процесс перешёл в метастазы. Делать врачи с больной ничего не стали, а, просто, обыкновенными стяжками всё обратно зашили.
Курсанта Смирнова уволили в запас пятого числа, как раз, перед «ноябрьскими» праздниками. Важным аргументом для его «дембеля» послужила телеграмма, присланная из Москвы и заверенная главврачом больницы. Если бы не «мамкина» телеграмма, курсанта Смирнова «дембельнули» бы, в лучшем случае, к Новому Году.
По возвращению, Тима каждый день проводил у матушки в больнице, по-новой к ней привыкая. Отрыв от гражданской жизни всё-таки сказывался, Смирнов возмужал и стал смотреть на многие вещи по-взрослому и философски.
Тимофей, приходя в палату к матери, читал ей вслух роман Вячеслава Яковлевича Шишкова «Угрюм - река». Мать, превозмогая и не показывая свою боль, слушала сына с большим интересом, ну, или делала вид. Теперь уже нет никакой разницы.
Через три дня мама умерла.
Вторая часть книги Шишкова так и осталась не дочитанной. Больше, к этому произведению, Тимофей Григорьевич Смирнов уже никогда в своей жизни не возвращался…
_________________
июль 2016