Эти две собаки вспоминаются мне особенно часто. Очень жалко их и ещё больше стыдно за себя. До такой степени, что и хочется рассказать о них, и тяжело вспоминать. Первую из них я назвал Спарри. Что такое спарри до сих пор либо не знаю, либо позабыл, либо, как говорится, не знал, да ещё и забыл. Помню только, что по условиям родословной имя нашей юной собачки непременно должно было начинаться с буквы С.
Да – она была не простых кровей - аристократка. Имела солидную родословную и самым близким её родственником-папашей был пёс Юрия Никулина – ризеншнауцер, имя которого я тоже успел давно и благополучно позабыть. Главное – Юрия Никулина пёс. И уже только поэтому достойна была наша Спарри, или попросту Спарка, почтительного уважения. Не исключено, при этом, что каким-то мистическим образом ей передалась артистичность великого хозяина её отца.
Из всех весьма уважаемых собачьих пород я предпочитаю породы серьёзные – служебные. Прежде, чем приобрести которую-то из них, я внимательнейшее изучил по солидным книгам все эти породы. Остановился на трёх: восточно-европейская овчарка, ротвеллер и ризеншнауцер. При этом приходилось учитывать, что живёт наша семья в городской квартире, следовательно и собака тоже должна жить с нами же, и линять тут же… Вот, ротвеллер… Он короткошёрстный и по причине по этой линючестью своей досаждать особо, наверное, не мог. Но характер очень уж бойцовский и длинный перечень пороков… Овчарка восточно-европейская, она же немецкая, у нас уже была когда-то. При всех своих несомненных достоинствах запомнилась обилием шерсти от пола до потолка…
Остался ризеншнауцер – большой усач. Есть ещё усачи средние и малые. Но это уже из сферы декоративной. А внешность ризеншнауцера ещё та… Чёрен, как натуральная тушь, усы свисают на нижнюю челюсть, брови маскируют глаза, внимательно из под них глядящие, уши торчком на макушке, мощный торс, могучие лапы и воинственный короткий хвостик. Характером похож на немецкую овчарку, но более резв и подвижен, быстрее бегает на коротких дистанциях, служебными качествами даже превосходит знаменитых пограничных овчарок. Шерсть очень жёсткая, растёт и требует специального тримминга – выщипывания. Именно выщипывания, а не стрижки – стрижка меняет структуру шерсти и это качество снижает достоинства собаки на выставках в мнениях жюри. Ощипанный ризен довольно длительное время не линяет – тоже плюс….
Но это всё переносимые мелочи: шерсть, линька… самое главное для меня была сама собака и её дрессировка. Очень хотелось заняться этим искусством. Но как – понятия не имел. Купил книгу о служебном собаководстве. Вдумчиво вник в каждую строку. Понял: своими дилетантскими усилиями не обойтись. Ещё и напорчу чего-нибудь по неразумению. Дрессировка – дело тонкое. Пришлось разыскивать собачьи площадки и приступать к тренировкам под руководством знатоков собачьей психологии и дрессировочных премудростей. Тут оказалось: практикуется два курса дрессуры: общий и защитно-караульный. Ко второму нельзя приступать, не освоив первого. Ко второму периоду собака должна быть теоретически и практически подкованной и безукоризненно чётко выполнять все команды, как грамотное, благородное и дисциплинированное животное, служащее так же воспитанному хозяину. Пошлый хозяин просто не достоин своего утончённого подопечного. И собаки, представьте себе, это очень хорошо понимают.
А тонкостей в дрессуре не мало. Все команды собака должна выполнять безукоризненно и не абы как, а строго по правилам. Не просто, например, подойти к хозяину по команде «ко мне», а непременно обойти с правой стороны и сесть возле его левой ноги. И опять не абы как, а коснуться своим плечом хозяйской ноги. Или команда «стоять!» из положения лёжа. Передние лапы собаки при выполнении этой команды не должны ни в коем случае переступать ни вперёд, ни назад, а оставаться на месте, как вросшие в землю. Всё это на любом расстоянии от хозяина – метров, скажем, за двадцать пять-тридцать... Заставить пса по команде вставать довольно просто, но вот чтобы он при этом лапами не переступал… Я не представлял себе, как этого добиться и что такого эффекта можно добиться вообще. Убедить собаку словами?.. Она понимает многое из того, что ей говорят. Но не всё. Насчёт неподвижности лап не понимал прежде всего я сам, а вслед за мной и Спарка. Хотя очень старалась понять. Сидя рядом с ней на корточках, я лапы её придерживал рукой, но когда отходил, Спарри считала свои обязанности почему-то не владеть своими собственными лапами оконченными…
И мы сидели с ней напротив друг друга, глядели глаза в глаза и думали. Каждый о своём. Спарри обо мне не очень-то лестно. Я о себе – так же. Пока не придумал… В результате придумки Спарри твёрдо научилась вставать очень красиво по команде на каком угодно расстоянии от командующего – от меня, то есть. Мы многому с ней научились. Она – не бояться высоты. Даже небольшой – метр полтора. Это высота бревна, наподобие гимнастического, по которому деловая собака должна проходить бестрепетно и быстро. А Спарри и трепетала, и тряслась, и потела от ужаса: ай – упаду же!..
Но она обожала сыр. Любой. Даже плавленый. И если её на бревне погладить, успокоить, да ещё и кусочком вожделенного сыра угостить! Желание сыра превзошло, наконец, все страхи и ужасы – высота была побеждена. Спарри брала и барьер высотой в два метра. И шла у левой ноги без поводка, как привязанная и снова не абы как, а плечом к ноге хозяина. Команды «сидеть», «стоять», «лежать», «ко мне» - чётко и без сбоев. И не только голосом, но и жестом руки. И даже без голоса и жеста! При выступлениях на сцене мы с ней внушали зрителям, что мы – телепаты: получаем и передаём мысли на расстоянии. Я говорю залу, что сейчас мысленно подам команду, скажем, «сидеть!» и молча внимательно смотрю на Спарри. И она садится. А теперь, вещаю, собака подойдёт ко мне и сядет у левой ноги! Спарри подходит ко мне и смирно садится у левой ноги…
Вот сейчас мне очень хочется о секрете этого номера не говорить… Пусть, мол, думают, что мы и в самом деле телепаты. Но ради памяти Спарки, собаки очень честной, секрет я выдам. Он крайне прост. Плюс таланты Спарри. Сначала собаку приучают к безукоризненному выполнению команды голосом, затем к сопровождению команды жестами, потом к реагированию только на жесты. Но жесты я сопровождал звуком, нечто вроде чмоканья, слышного только чуткому собачьему слуху. «Ко мне» – один чмок; «Сидеть» - два чмока и так далее. Со стороны чмоки эти не слышны и – пожалуйста – эффект «телепатии». Таким же приёмом мы со Спарри научились… считать. Я просил зрителей назвать вслух какое-нибудь математическое действие, в пределах нашего с ней знания математики, и она гавканьем называла сумму ответа. Не более десяти. Во время «подсчёта» я легонько щёлкал пальцами опущенной руки. Мы с ней «договорились»: на один «щёлк» будет один «гав!»: «щёлк» - «гав!» - «щёлк» - «гав!» - «щёлк» – «гав!» - получается три. Спарри сидит с очень важным и вдумчивым видом, считает – публика в восторге… И не было случая, чтобы мы ошиблись… Нет, вру – был случай. Однажды я щёлкнул три раза, но Спарри, мгновение помедлив, гавкнула четвёртый, без щелчка… «Засмеют!» - подумалось. Но зрители обрушили аплодисменты. В счёте ошибся я…
Потом мы показываем что-нибудь простенькое: я сажаю собаку, отхожу от неё на другой край сцены, поворачиваюсь к ней спиной и командую с этой позиции. Спиной. Только жестами. Когда собака не видит лица хозяина. А я, соответственно, не вижу что делает она. Ошибок не случалось.
У собак прекрасная память и недюжинный ум. Правда, у разный пород степень недюжинности разная. По интеллекту на первом месте стоят фокстерьеры. Но рядом с ними я бы уверенно поставил и Спарри. По вежливой просьбе она приносила мне всё, что попрошу: поводок, намордник, сумку, ботинки (скажу левый – несёт левый, правый – тащит правый), перчатки – всё, что знает – то и несёт, а знала она многое… Умела тоже. Однажды достала из вазочки, стоявшей между фужерами в серванте, конфеты, не потревожив ни одного фужера! Это с ризенской-то мордоворотной рожей усатой… Это же надо было встать на задние лапы, просунуть морду между стёкол и умудриться выудить конфеты… Её даже не стали бранить. Из уважения. И простили съеденные сладости – бумажки от них остались на полу. По ним и заметили проступок…
Хочешь-не хочешь, но породистых собак приходится возить на выставки. И там их выводить перед строгими судьями. Накануне псов ощипывают, обстригивают, причёсывают и чуть ли не распроприпудривают. Собаки должны идти по кругу с гордо поднятой головой, с острыми ушками стрелочками на макушке, задорно поднятым хвостишком, купированным, то бишь, обрезанным, и вообще воплощать собой красоту, дисциплину и мощь доблестного племени ризеншнауцеров.
На той областной выставке по кругу шли двадцать ризенов. Один другого краше. И чернее. Жюри тщательно разглядывало красавцев и, по своему усмотрению, меняло местами хозяев и их питомцев: лучших вперёд – худших назад. Девятнадцатой, в самом конце, шла несчастная собака, опустив голову к земле. Уши её вместо того, чтобы стрелочками торчать на макушке, развесились в разные стороны, хвостик указывал настроение пса – вниз и, кроме всего прочего, она, кажется, ещё и спала на ходу… Это была Спарри…
Я если от стыда не сгорал, то и не дымил – какой дым без огня, а у меня – полная пасмурность. Стараюсь поводком поднять голову Спарки и её настроение – никак. Всё понятно. Собрались мы ехать на выставку рано – пёс не выспался. В автобусах, с пересадками, ехали два часа – собака устала. В ушах откуда-то завелся клещ, не поддающийся уничтожению, и Спарри то и дело чесала уши свои когтями в кровь… Где уж им торчком стоять. И жалко собаку, и досада берёт: я её ощипывал, стриг брови и бороду, формировал шерсть на лапах… Всё насмарку. Ей, естественно, на всякие там выставки наплевать и нарычать – не нужны они ей. Мне нужны – для отличной оценки пса. Но поставили только «хорошо», а в собачьих делах это равно тройке… Но медаль на ошейник, «серебряную», всё-таки повесили.
И я обиделся. Знал, что не прав, но обиделся. На Спарку. И на себя тоже – за то, что не прав, обижаясь на собаку. У всех псы как псы, бодры, спортивны, а эта… Ехали обратно опять на автобусах. Я был мрачен. Спарри, кажется, огорчена. Но тактично не подавала вида, время от времени задумчиво запуская лапу в своё зудящее ухо. От чего оно зудело ещё больше.
Хорошо тёплым весенним деньком прогуляться с любимой собачкой, весом в полсотни кг., по цветущему лесу. Каков пейзаж… Какие запахи… Какие лютики-цветочки… Кустики какие… Но из каких-то кустиков вдруг выскочила с негармоничным лаем стая псов беспородных. И все – на меня и на собачку мою боевую... Не беда –сейчас от стаи только клочья полетят. Клыки у ризенов поменьше клыков саблезубых тигров лишь на немного. Вот ка-ак скажу сейчас «Фас!» и вся помойная шатия разбежится, хвост поджавши… «Спарри, ко мне!» Стою один… Оглянулся – никакой Спарри ни рядом ни вокруг… Как и не было… Сбежала! Вот так защитница хозяина. Шавки полаяли ещё немножко, да скучно на неподвижного человека гавкать – ушли прочь.
Спарка нашлась метрах в ста от происшествия. Всё смущённая и с хвостом между ног. Струсила. До потери сознания и сознательности. Я же просто рассвирепел. Предательства такого не ожидал никак. Особой воинственности Спарка при встрече с другими собаками не проявляла, но и трусости не обнаруживала. А тут… Расправился я с ней жестоко. Побил и поводком, и руками. Даже придушил до хрипа. Она всё покорно стерпела. Но смотрела жалобно и просящее… Плакала бы, если бы смогла. Выплеснув обиду и злость, я успокоился. Постарался и Спарку утешить. Сырком угостил… Погладил… И опять ошибся: после бегства от хозяина поощрил… Пришли домой оба в растрёпанных чувствах и расстроенные. Спарри сходу ринулась в свою конуру, устроенную для неё в кладовке, и легла переживать, даже не заглянув в свою миску на кухне…
И здесь я оказался не прав: не виновата собака была в трусости своей. Моя вина была. Сыграла свою коварную роль та самая тонкость в дрессировке, о которой я не знал в самом начале тренировок: нельзя отпускать с поводка недозрелого щенка при входе на собачью площадку. А я спустил побегать да порезвиться со своими соплеменниками-ризеншнауцерами. Для души, так сказать. Однако душевного общения не получилось. «Собратья» ризены, увидев незнакомого субъекта, да ещё и бегающего на свободе, набросились на него, то бишь на неё, неистово лая, и даже покусали слегка… Ни я, ни, тем более, Спарка такой встречи со стороны сородичей не ожидали ни коим образом. Бедный мой пёс растерялся, бросился ко мне, прижался к ногам, дрожа и поскуливая. Произошло то, чего нельзя было допускать ни в коем случае. Несчастная Спарри получила жуткий шок и сшибку психики – ведь года ещё не было – щенок щенком. Последствия оказались неизлечимы: Спарри стала бояться всех собак. Хорошо, что отношение к людям сохранилось вполне собачье…
Имелся у неё и другой минус. Тоже очень серьёзный. Он едва не опустил отношение к Спарке с хозяйкиной стороны на много ниже нуля. Однажды что-то в спаркином домашнем желудке не сварилось как следует, припёрло, она заскулила, запросилась на улицу, я почему-то промедлил, Спарри не смогла удержать и весь заряд её кишечника оказался на полу прихожей… Солидный запасец оказался. Ну, убрали, вытерли – вымыли очень тщательно – чтобы запаха не осталось. Собаке – внушение для острастки на будущее, да она и сама всё прекрасно понимала. Мысленно, небось, нас же и поругивала: вовремя надо гулять выводить, лодыри рода человечьего.
Запашок всё-таки остался. Это мы его не чуяли. А собачье чутьё сильнее нашего во много-много раз. И рефлексы тут как тут. Особенно почему-то ночью… Уже даже после того, как я Спарку выгуливал довольно длительно. И я не раз, пробираясь в ночной темноте к туалету, вляпывался в спаркины извержения босой ступнёй… Всегда на одном и том же месте – у собаки срабатывал безусловный рефлекс. Мысленно ругаясь и превозмогая тошноту, собачье добро я убирал раньше, чем его могла заметить хозяйка. Спарку она очень любила, но дерьма в святая святых дома своего переносить не могла. Доставалось и Спарке, что не сдержалась, и мне – не вывел вовремя несчастного пса, вынудил терпеть, а терпежу никакого нет. Пока я возился с уборкой, собака сидела в своей конуре тише привидения, невидимая и неслышимая… Может быть, вся в раскаянии.