ПОЛЁТ
Не знаю как это объяснить, но воспоминания из раннего детства всплывают и всплывают. И вот, например, такая история.
Мне, наверное, пять, ну, может быть, шестой год, и мама наладила меня в детский санаторий, в Тайцы. Это ж надо придумать только, но помню, что в Тайцы. В санатории ребята разных возрастов. Большие такие, лет 13;14, и маленькие. Но меньше меня, по-моему, нет. Вот мои-то ровесники и есть самое мелкое звено.
Хороший и большой участок, кругом сосны и здание неплохое. Просторно и красиво. Как спали мы там, я не помню. Как спальня была оборудована, я тоже не помню, а вот столовая очень интересно.
Как видно, нас там не очень много было, потому что я помню огромный, длиннющий стол и за этим столом мы все и сидели. Сидели вразнобой, вперемежку, постарше — помладше, постарше — помладше, как-то не так чтобы группами: вот вам маленькие, вот средние, а вот и большие, а одной большой компанией. Чем нас кормили, тоже не помню.
Единственной яркой меткой этих застолий, застрявшей в моей памяти, было то, что сливочное масло нам давали кусочком. Вот хлеб, вот каша, а вот и масло кусочком. И ты мог его намазать на хлеб, мог положить в кашу, мог, ну я не знаю, так съесть. И старшие помогали младшим реализовать свою идею в том, как сегодня ты будешь есть своё масло. Видно, правом на свободное творчество меня это и сразило. Почему это делалось, я не знаю, но, может быть, одной из причин было то, что кто-то хотел, чтобы дети знали, что их никто не обделяет. А может быть, так организовывался посыл к старшим о необходимости помогать младшим, я, правда, не знаю.
И должен вам сказать, что жили мы там просто замечательно. Уютно как-то.
Но помню и такой вот день. Очень яркое воспоминание. На участке качели. Их «вешала» раскреплены довольно высоко, и на уровне наших животов, на шестах, висит доска. А шестов этих по два с каждой стороны доски. И на этой доске нас могло разместиться человек шесть. А двое ребят постарше, мальчики или девочки, становились на торцы этой доски и раскачивали её, и она летала высоко-высоко, потому что жерди были длиннющие.
Качаться на этих качелях, конечно, страшновато, особенно когда эта доска вниз летит и аж сердце замирает и в животе холодно, но всё равно очень здорово, и всё равно счастье упоительное.
На всю нашу ребячью компанию был среди моих ровесников, а может, на год, два постарше нас один плохиш. Он постоянно устраивал разные гадости. Ну, действительно, несимпатичный был парень, а может быть, даже и не очень здоровый. Не знаю.
Так вот, в тот раз он случайно оказался рядом со мной на доске. Нас раскачивают, и доска летает по огромному радиусу, а мы сидим на этой лавочке боком, ноги в одну сторону свесив. Красота!! И вот я чувствую, что он начинает, и постепенно так, меня с доски выталкивать, а мне и уцепиться-то не за что, а кричать гордость не позволяет.Короче говоря, доска летит к верхней точке, и я, продолжая её движение вверх, с доски вылетаю.
И лечу!!!
Не поверите ребята, как много я увидел в полёте. Во-первых, внизу, причём далеко внизу, большие ребята, ну лет по 14, играют в шахматы. Их там человек шесть. Видимо, в этот момент закричали дети. Я-то просто онемел, лечу себе ласточкой. Все шахматисты ко мне повернулись, вскочили, а я всё это вижу, а сам продолжаю лететь.
И то ли я по инерции далеко вверх летел, то ли ветки сосновые, которые подо мной очень низко росли, но я их вижу сверху, и только потом начинаю опускаться. Ко мне бегут большие ребята, чтобы, как видно, поймать меня. Ну, или, может быть, хоть как-то подстраховать, но никто не успевает, и я падаю.
На счастье, ну просто счастье, в этом месте не утрамбованный песок. Это же Тайцы, там песчаное такое место и мягкий, мягкий песок, сосновые иголки, шишки. Короче говоря, падаю я на четыре точки, лицом вниз, и руки детские не выдерживают тяжести мудрой головы, и я мордой зарываюсь в песок по самые уши.
Ну, как потом выясняется, всю кожу с лица я себе ошкурил, и болячка во всё лицо заживала потом довольно долго. Правда, в тот момент боли я не чувствовал, так как был в шоковом состоянии. Вокруг какой-то крик, тётки бегут и несут меня куда-то на руках. Дальше события развиваются очень быстро, но детали этих событий помню плохо. Помню, что мне чем-то обрабатывают лицо и перевязывают. Ещё помню, что перевязывают меня прямо на улице, и вокруг, на скамейках, вся наша команда, которая у нас за столом сидит.
И идёт собрание, которое и решает, что же делать с плохишом, который меня с качелей выпихнул. Ребята взволнованно рассказывают, как это было, и принимается решение вызвать родителей этого мерзавца, и из санатория его выгнать. И это происходит. И приезжают. И забирают. Время такое было. Правильное. Нашкодил — ответь.Ну, а я, в порядке компенсации, какое-то время в центре событий, и хожу весь перевязанный, как раненый боец.
И вот в этой связи ещё одно воспоминание.
Однажды мы играем, а у меня уже бинты сняли, но морда вся в струпьях, сплошная болячка. И вдруг мне кричат:
— Вовка, Вовка, иди к забору, там твоя бабушка тебя зовёт.
Если честно, то я плохо понимаю, что это именно меня зовут, но когда кто-то дёргает меня за руку и говорит:
— Вовка, да это же твоя бабушка, беги к забору.
Я иду к забору, иду не спеша, потому что плохо верю, что меня кто-то может звать. Но когда я подхожу к забору из обычного деревянного штакетника, то за этим штакетником вижу хорошо знакомые лица: мой двоюродный брат Яшка, его мама, тётя Тина (младшая сестра моего отца), её муж, военный строитель, который был в отпуске, и бабушка Вера.
А Яшкин отец командовал сапёрным батальоном, с которым воевал в финскую войну, а потом строил укрепления на финской границе, и глубокой осенью 1941, в Отечественную, погиб при бомбёжке в районе острова Каневец. Вот они на меня смотрят, расспрашивают, как мне тут. Я отвечаю, что всё нормально, что мне хорошо. Но, как видно, они в это плохо верят и в городе звонят отцу, которому никто до них так и не сообщил о моём «полёте».
Приезжает папа и забирает меня. Так закончился мой санаторный режим. И я снова вернулся к маме.
Интересно, что некоторые случившиеся по дороге из санатория домой события я помню. Это удивительное дело ребята, но это у каждого так. Вы, вспоминая свою жизнь, тоже будете удивляться тому, что запомнилось именно это, а не другое событие.
Так вот, мы с отцом приходим на вокзал. Ну, как мы идём, я, конечно, не помню, но себя на вокзале с отцом я прекрасно помню. Папа покупает мне большущий бумажный кулёк со сливами, и эти сливы, Венгерку, помню, вот, до сих пор. Это были тёмно-синие, крупные, абсолютно спелые, сладкие сливы, ну просто абсолютное какое-то объедение. Они, дорогие мои, иногда снились мне во время войны. Вот мы с ним садимся в поезд. Поезд пустой. Мы садимся друг напротив друга. Я счастливый, сижу у самого окна, и с этими сливами, и мы едем домой.
Приезжаем и идём через Овсянниковский сад к себе, на Мытнинскую. И в Овсянниковском саду, теперь этот сад называется садом Чернышевского, встречаем Деда. Моего любимого Деда, маминого папу. И это такое счастье, что я с ним встретился, что я и сегодня помню это всё.
Дед посмотрел на меня, прижал к себе, что-то спросил у отца, тот ему ответил. Мне было приказано поиграть, а они стоят и разговаривают. Оба очень высокие, спокойные. Отец сильный, молодой, дедушка седой. Два очень дорогих мне, красивых человека. Они разговаривают между собой. А я, вот просто в состоянии ликования от того, что я с ними рядом, и мне совершенно не интересно, о чём они там беседуют, что они там обсуждают. Просто я вижу, как они разговаривают. А там, в саду, какая-то ещё детвора, и я участвую в общей детской толчее. Дедушка стоит, опирается на палку, отец с ним рядом.
Кстати, дедушка очень хорошо относился к отцу, и отец к нему. Они очень уважали друг друга, потому что были большими тружениками и понимали в жизни много. И им было, за что друг друга уважать. Они оба были очень честными людьми и, как всегда, у людей такого склада возникает особенная близость. Им нечего скрывать друг от друга, они могут быть откровенными друг с другом, и они не боятся проговориться. Они оба любят эту Розу, мою маму. Дедушка, по-отечески, а отец потому, что это его жена. И у них отношения очень какие-то человечные.
И это у меня в памяти, и хотя я ещё очень маленький, я это всё чувствую. Вспоминаю сейчас об этом, и мне очень уютно на сердце, потому что я это видел. Очень тёплое это, очень тёплое воспоминание. Господи, боже мой, хочется, чтобы это вот иногда снилось. Но это, наверное, невозможно, ведь мы не можем заказывать себе сны. А как жаль.
Вот такая была одна из историй в моём детстве. И если я вспомню что-либо ещё, а я обязательно вспомню, конечно, вспомню, тогда я вам ещё расскажу.
Вообще, ребята, так хочется рассказать вам поподробней обо всём, чтобы у вас возникло ощущение причастности к своим предкам, к своим близким, чтобы вы понимали, чьи вы наследники.
Ну, до встречи мои дорогие. Я вас люблю.
;