Жил да был Егорка, и пытался он это филологию учить. С ямбами и хореями разобрался, с дактилями, анапестами и амфибрахиями тоже разобрался. И с белыми стихами разобрался. А с дольниками не может — ни с белыми, ни с чёрными. И с тактовиками, и с акцентными стихами. Дальше — хуже. Чем стихотворение в прозе отличается от прозы, чем ритмическая проза отличается от верлибра, и чем рифмованная проза отличается от тактовика — совсем запутался.
И пошёл в расстройстве домой, а была зима, и мороз на дворе. Стал Егор печь топить. Согрелся. И подумал — так ведь в избе тепло, а на улице холодно, и прохожие мёрзнут. Распахнул он дверь, в избе стало холодно, но около печки — теплее. И продолжал топить, чтобы на улице тепло стало. Ночь прошла, день прошёл, на улице не теплеет. Но Егор был настырен. Бегал между закладками в подпол, таскал заготовки, сало, грибы, хлебы печёные, благо запасов было вдосталь. Потом свалился, уснул, проснулся через час от холода, уголья ещё догорают. Продолжил топить, спал по полчаса у печи. Дров в поленнице хватало, только подбрасывай. Долго старался Егор, отощал, лицо вытянулось, под глазами синяки от бессонницы. Но не сдавался. И подошли дрова к концу, и запасы в подполе. Но в один день увидел Егор, что потеплело на улице, и снег стаял.
Весна пришла.