Три рассказа на излёте перестройки(!!) - как нас выгоняли из киноинститута им Гер-а и пр.
содержание:
1 – «УВЕЛИЧЕНИЕ СВЕТА»
2 – «КРУГИ»
3 – «3-ИГРА В ПРАВДУ-3»
Из синего неба, с высоты птичьего полёта видны, поросшие лесом горы и море, вымывающее песок. Древний монастырь над ущельем, где искрится холодный поток, белые купола в утренней дымке, бесшумное море гладко светится отражёнными лучами.
Лик прекрасной девы растворился в глубоком небе и волосы спутались в облаках.
Кир весь устремился к ней и проснулся.
Монотонный гул прошёл сквозь мозг нудным гудением заполнил комнату с обвисшими обоями, заставив сесть на застонавшей раскладушке. Вытряхнув со дна бутылки окурок, он расправил его и чиркнув спичкой, осветил себя в тёмном окне – зажёг в нём красную точку.
За мокрым стеклом стоят пустые монстры учреждений ночного Центра.
Гудение пришло из сырости города, хотело обвыкнуться с жизнью комнаты на четвёртом этаже, став урчанием домашнего холодильника, но проснувшись Он тёр виски, пытаясь выгнать боль из черепной коробки, лёг на спину, натянув до подбородка старенький плед - хочет вернуться в сон и вновь увидеть ожидание любви.
Крутнулась стеклянная дверь, Кир вышел на бульвар. Поздним утром у метро «Кропоткинская» в разные стороны суетился народ, озабоченный пропитанием семейной жизни. Возле газетных стендов толкутся очкастые пенсионеры, мнящие своё участие в политической жизни.
Особый спрос упал на события в Пекине:
- А наши молчат о китайском расстреле…
- Может, для своих имеют в виду?
- Да, что нас теперь держать-то? Коммунизмом мы пуганые, нас теперь монополией, что ли?
Подойдя к переходу, он кинулся на зелёный свет, вслед тёткам с сумками в руках, ещё имеющим большой запас прочности для преодоления трудных лет жизни.
Кир углубился в переулок вдоль двухэтажных особнячков начала века с вывесками «АПТЕКА» и «МЕТАЛЛОРЕМОНТ».
Тучи в небе расползлись и глянуло солнце. Кир обогнул угол дома с буквами «ПРАЧЕЧНАЯ» и в конце увидел пёстрый Арбат.
И солнце тоже двинуло в улицу, обогрев художников в ожидании щедрого клиента и длинноволосого музыканта, дующего грустные звуки возле колонны театра.
Кир задержался возле театральной тумбы с чёрно-жОлто-красным плакатом рок-фестиваля, прислушиваясь к поэту, выкрикивающему злободневность:
«Почему в стране нет мыла
Почему нет порошка?!
От грехов своих постылых
Отмывается ЦК!», - обступивший его народ, простодушно смеётся над собой, хлопая в ладошки.
Кир прогуливался мимо ЗООмагазина с писклявым хором цыплят из дверей, мимо табачной лавки: «”Ява” есть! – стоять будем?», мимо магазина «БУБЛИКИ», откуда вывалилось восьмеро военных ребят – один повесил связку свежих бубликов на шею и смеётся, а второй зорко целится в него фотоаппаратом, норовя прихватить в кадр симпатичную девчонку - кадрИт для дембельского альбома.
Поправляя отросшие волосы, Кир отразился в витрине, где стоит чёрно-белый фотопортрет начала века: «Поль и Вирджиния».
Из-за прилавка ему улыбнулась девушка и встала навстречу, скинув ногу с ноги в чёрных чулках.
- Привет! А я тебе книжку оставила.
- Какую?
- Ты просил Штейнера. На, держи. – Гордится она ветхим, дореволюционным экземпляром.
- А-а… Свет-мой… ты меня во сне сегодня видела? Смотрела меня – во сне?
- Неа… - недоумённо развеселилась девушка и принялась подкручивать широкий браслет на правой руке.
Всякие умные люди расхаживают вдоль прилавков, поглядывая на книжки.
- А приходи ко мне сегодня?
- Кира, у меня сегодня занятия вообще-то… Ты последнее время так редко появляешься…
- Ну и ладно, я ещё зайду. Завтра. Спроси, может подешевле отдадут, - он бросил брошюрку на стекло прилавка и ушёл в уличную кутерьму, тихо прикрыв за собой прозрачную дверь.
Свет растерянно улыбалась, но её тут же развлёк покупатель:
- Я не найду у вас подшивку «Юного натуралиста»?
- Кому нужен ваш натуралист?! – приступила девушка к работе, нервно подкручивая грузинский браслет.
Сумерки вошли в комнату Кира: старый плёночный магнитофон на полу, у окна стул, а на подоконнике сивобородый гномик.
Из-за приоткрытой двери, щель света на обшарпанных досках пола – с кухни доносятся голоса Кира и молодой женщины:
- А давай у меня посидим, чайку попьём, я расскажу ебе о своей новой жизни…
- Да брось ты, как маленький тоже. На кухне вот можем чаю попить.
- Мария… я буду звать тебя Мария…
- А я тебя – Григорий… ха-ха ха…
- …ты стала такая мягкая, Мария, твоё тело вобрало в себя… всю плотность окружающей среды…
- Ну что ты несёшь? Я ж тебе сказала – на четвёртом месяце я. Тебе не понять. Иди в свою комнату, а о скоро муж со службы придёт.
- Эх, Мария, Мария, но же мент у тебя.
- Не мент, а контрразведчик!
- А ты можешь родить цветы? – с кухни послышался звон посуды, смех женщины… Кир возвращается в густеющий мрак комнаты, прикрыв свет дверью. Прислушивается: гул был здесь, хоть и не такой явный, как ночью. Он плотно прикрыл форточку, пристукнув для верности кулаком и задвинув шпингалет довоенного образца, измазанный грязной масляной краской.
За окном чернеют пустые проёмы окон каменного двора.
Кинувшись на вздрогнувшую раскладушку, он включил магнитофон:
«Лёжа в холодном песке
Ждёт Наблюдатель
Он знает, что прав…
Он неподвижен и прям
Скрыт в кустах
Его силуэт
Ветер качает над ним
Хотя ветра сегодня нет…
Кайф…»
Грусть поколения вошла в затылок, потом в темноте вспыхнула спичка и огонёк сигареты стал перемещаться от лица к зелёной бутылке и от бутылки полной окурков к лицу – Кир ждёт музыкального чувства жизни в себе.
Когда кончилась плёнка, захлопав концом по бабине, он нажал кнопку и в комнату из мглы влажного воздуха, осевшего угарным газом на асфальте города, вкрался нудный тягловый звук.
Кир замер в ритме дыхания.
Будто продавливаясь сквозь стекло, гул заныл в голове, Кир вскочил и прошёл по коридору в тупик туалета, где встав на унитаз, достал из-за сливного бачка на трубе – свёрнутое «вафельное» белое чистое полотенце.
Принёс свёрток в комнату, включив свет, развернул на коленях полотенце: одноразовый шприц и баночка вьетнамского бальзама с красной звёздочкой на крышке.
Кир разложил это на раскладушке, достал из нагрудного кармана пузырёк с тёмной жидкостью опия, втянул дозу и поднял шприц на свет, подгоняя черноту к игле. Чуть с неё скатилась капелька, тут же он передавил руку между ног, закинув одну на другую, сдавил обтянутые джинсами колени – с готовностью вздулась вена у запястья.
Работая кистью, он подобрался к ней иглой, ткнул, ввёл поглубже и поршень пошёл черной в кровь, сердце и мозг, заполняя затылок и вытесняя монотонный механический звук.
Выдернув иглу, зажал указательным пальцем, просочившуюся каплю крови. Слизнул.
Во мгле комнаты пятном светлеет лицо, голова застыла на подушке, под отяжелевшими веками её волосы сплелись со стеблями трав, она обратила лицо к солнцу и встала, протянув к нему руки - он увидел прозрачность пальцев и стройность её тела, пролитую светом.
Дева ущельем спустилась вниз по тропе среди камней, с выбитыми на них ликами отшельников, на дно ущелья, где поток омывал валуны, и свет искрился на спинах форели.
Склонившись, она прикоснулся к воде лицом и ущелье раскрылось к тихому озеру и она вышла на берег вся обернувшись подняла к нему руки в потоке света…
Кир проснулся, как олько предутренняя серость проявилась в окне. Заломило в правой стороне черепа и головной шум, сквозь шорох, похожий на поиски радиоволны, смешался, растворившись в шуме утренней улицы.
Хлопнула дверь и тёмный подъезд гулко впитал его шаги. В переулке, через рассветную мглу он пошёл вдоль забора – сетка застилает небо над вдором для прогулок арестантов.
Выйдя к Политехническому, свернул направо, оказавшись на огромном пустом просторе асфальта площади. Вокруг чёрного памятника Дзержинскому, кружит жОлтый милицейский воронок. И буквы – большие и белые в небе – на салинском параллелепипеде магазина:
Д Е Т С К И Й М И Р
Гудение втягивало Кира и он пошёл быстрее и быстрее вдоль решётчатых кон, огибая площадь на горе. Над Москвой высвечивалось тяжёлое небо.
Он слышал гул и пыался определить его источник. Гудение было в затылке и везде,усиливаясь ближе к новому зданию куба чёрного мрамора. Небо уходило вверх.
Вокруг монумента кружит жОлтый таксомотор.
К середине мрачного дома с чугунными решётками он понял – ценр шумаздесь.
Прижался спиной к мрамору, раскинул руки и осел на корточках, зябко съёжившись у блестящей холодной поверхности.
Потом, поздним утром, когда улицы задвигались потоками людей. Кир вошёл в парадное дома с облезлыми эркерами.
Громыхнул железной дверью старого лифта, поднялся на этаж и постучал в дверь, обитую драным дерматином, цвета грязно-жОлтой краски. Открыл ему нестарый ещё человек и даже пока молодой – азиатское лицо не отражает возраста, а лишь что-то вроде безразличия к людям. Зато на нём ладно сидит тёртый джинсовый костюм фирмы “Lee”.
- Пройди на кухню, - Кир через грязный коридор вошёл в тесноту между мерзкой газовой плитой и злобно дребезжащим холодильником. Черноволосый принёс пузырёк с тёмной жижей. Кир положил его в нагрудный карман фланелевой рубашки, аккуратно застегнув маленькую белую пуговичку, так и выскальзывающую из плохо гнущихся пальцев.
- Больше не дам. – азиат принялся вдумчиво ронять твёрдые слова с высоты небольшого роста.
- Нету?!
– За деньги- есть.
- Джагер, а ты никуда не уезжаешь?
- Зачем?
- Я же не буду видеть её во сне. Они сделают со мной всё… Не уезжай. Она придёт ко мне ещё. Хочу её – всегда – знать. ЭТО СОЗДАНИРЕ НЕБА ОНА ОБВОЛАКИВАЕТ меня лёгкостью аромата своих пальцев она придёт ещё и мне будет глубоко плевать на них… - уже на улице он услышал голос Джагера: «Давай. Иди. Здесь на четыре дозы».
Кир выдернул шприц из вены и на локтевом сгибе примазал место бальзамом «Звёздочка». Завернул пластмассовый шприц в «вафельное полотенце, аккуратно свернул, перекладывая слоями шершавой белой материи клеточками, втиснутыми штампами в материал хлопка. Уверенно пошёл в туалет и там заперся…
Из своей комнаты вышла давешняя соседка в широком комбинезоне цвета морской волны.
Её положение ходящей мамы, выдаётся плавной полнотой и уверенностью тела.
У дверей кухни они встретились и Кир нежно поцеловал её в щёку, а руками обнял мягкое тело руки, открытое до локтя.
- Мария… ты всё больше мне кажешься. Это ведь ты ко мне приходишь? Или ты видела меня во сне? Дай я привлеку тебя к своей теплоте, - он попытался прижать, стремящуюся к плите женщину. Сзади и стал было гладить по животу.
- Э э! – ты уж совсем-то не наглей, а то я ведь не от тебя в положении-то! Ты что надумал? – она вырвалась, села на табурет, думая сохранить себя. – Я ведь могу и мужу сказать. Прекращай-давай. Я ведь только успокоилась от тебя, - женщина стала помогать себе слезами, а Кир опустился на пол и принялся гладить голень её ноги под лёгкой тканью:
- Он ведь мент у тебя. Ты его вызови если ты не придёшь сама я войду в тебя и буду жить в тёмной твоей теплоте. Я хочу домой… Впусти меня в себя, а? – он пытается пробраться головой между её ног.
Женщина испуганно вскочила с кухни, но он догнал её в коридоре и нечаянно оторвал лямку комбинезона.
И достал пухлую грудь на ладони.
Она долго вскрикнула.
Кир расслабился, сполз на пол, лёг животом к прохладе пола, щекой на плнтус забормотал:
- Вызови своего ублюдка… ведь он не мент даже он кэ-гэ-бэшник у тебя… Убийца. – Уверенно понял Кир.
- Они тебя внесут в огромный компьютер. Он гудит по ночам мы все там он всё время гудит по ночам слышно убийцы.
Женщица (так) кинулась было к телефону, но потом заперлась в своей комнате.
Киру стало наплевать.
Он бормотал на полу, стихая и уткнувшись в пыльный плинтус. Голова стала ныть затылком и он сел, съёжившись руками и ногами, потом прошёл к себе и, включив магнитофон, упал на раскладушку. «…поколение дворников и сорожей, вы ушли от закона… но так и не дошли до любви…» Кир неподвижно смотрит в потолок.
Глаза стали жёстче.
Он нажал «СТОП», коротко мотнул плёнку назад: «…вы ушли от закона, нотак и не дошли до любви… Молись за нас, если ты можешь! Но этот путь – наш!»
Кир прикрыл глаза и уснул под шелест плёнки и она пришла, маня за собой к подножию горы у серебрящегося водной пылью, потока. Легко ступая босыми ногами, уходила она в тоннель, пробитый в камне и тьма не брала её. Дева позвала его и он всей свосутью устремился… но она ушла в Свет и Солнце растворило её в белом сиянии.
Солнце всхоило над землёй, над морем и куполами монастыря, лучистым звоном неся благовест.
Кир лежал с закрытыми глазами, плёнка кончилась и полощет вхолостую. Его губы пытаются сказать… Он вскрикнул и сел. Сраху появилось гудение за окном и, не давая ему завладеть собой, он быстро вышел, сбежав вниз по каменным ступеням.
Багровое солнце пыталось прорваться сквозть тучи, а Кир лавировал между людьми, почсти бежал, не замечая надписей на стенах и заборах с призывами и приклеенными листовками.
Вонючая телефонная будка. Он нервно листает записную книжку. Набирает подряд номера, кто-то отвечает, но он тут же вешает трубку на рычаг, а тучи уже закрывают свет неба.
Фонари затрепетали неоном, бледно возгораясь новыми кубами матового стекла.
Гул проник в затылок и травил всего Кира, он пошёл по обочине, подняв руку, пытался остановить машину, но жОлтые пустые таксомоторы проносились мимо поднимая мокрую пуль. Гудение одолело, он присел на скамью, весь съёжился. Сжав голову.
- Молодой человек, вам плохо?
- Да, да, да! – Кир бросился к нему, но мужчина в потёртом пальто торопливо ушёл.
Кир поднялся на лифте к Джагеру, постучал – долго. Потом загромыхал ботинком, монотонно бухая ногой в обитую дверь, тяжёлым туристическим ботинком.
Гудение тянуло на улицу.
Он вошёл в телефонную будку.
Упёрся лицом в стекло, появился сквозь шум треск радиопомех, послышались обрывки резких командных выкриков.
Он всё же набрал нужный номер:
- Ты приедешь или не?! Сейчас! Сразу. На моторе, я заплачу, понимаю я всё! Дура. Времени – нет.
Со всего маху он ударил рубкой по аппарату:
- Сука, сволочь, ****ь.
Стихнув, взмолился: «Но где же она… Где она…»
И слёзы не стал глотать, а так и пошёл под дождём в каменный коридор домов и путь сравнялся с нудным звуком гудения. Становясь внешним, он тянул в свою больную бездну.
Обрывки команд стали настойчивее, заломило правую сторону черепа.
Кир кружил вокруг площади Лубянки, а вокруг постамента железному Феликсу революции кружило вороньё.
Из-за угла вышла стройная девушка в туфлях на шпильке. Кир кинулся к ней:
- Свет! Возьми меня!
Незнакомая женщина развернулась и побежала, мелькая ногами.
Он остановился медленно и тихо:
- Зина… какие у тебяботинки…
Ноги ломало, но ечение гула неумолимо несло его к чёрному этажному кубу. Закат, не видный за тучами, прекратил свой свет.
Иногда на асфальт падают мокрые капли дождя.
Вниз по тротуару, вдоль чёрного мрамора стены, фигура Кира, заполняемая чуждым звуком, семенит к источнику компьютерного притяжения. У дубовых дверей оно ударился головой, осел на ступени в редких каплях и плевках. Губы его шепчут: «Господи…»
Чёрная туча содрогнулась и дождь омыл голву и распоротую на плече, фланелевую рубаху цвета спёкшейся крови. Он совсем не отражался в пыльном мраморе стены.
Серая мгла мокрого воздуха, задыхающейся Москвы.
Прохожие останавливаются вокруг тела и подхоит милиционер. Подъезжает машина, выскакивающие служители в серых костюмах становятся всё меньше и вот уже с высоты птичьего полёта видна русская Голгофа на Лубянке, Кремль и весь огромный расползшийся город, затягиваемый тучами, Земля и Океаны.
Горы обволакиваются над монастырём голубой дымкой.