«И, в конце концов, мой дядя умер от укуса бешеного ежа. Представь себе, гулял по парку со своей женой, хотел поймать ей колючего зверька, а тот его цапнул. Йодом обработали, все зажило. А через год в больнице поставили страшный диагноз. Стали вспоминать, когда он пересекался с дикими животными. Вспомнили только случай с ежиком. А такой человек был, представляешь, прошел две войны – Афганистан и Чечню, получил кучу ранений, но остался жив. Всю жизнь он обманывал смерть, а она явилась к нему в виде ежа». – рассказывал основательно пьяный Хрущев. Маша посмотрела на него грустными черными глазами с поволокой, и сказала: « Знаешь, что самое печальное в этой истории, чувак? То, что ежик тоже умер от бешенства, и его даже не пытались спасти. Помянем же обоих».
С этими словами она в очередной раз налила в стаканы портвейн. «Ежи – это хорошо. – раздался голос с верхней полки. – Как и любые звери. Я, когда с «Гринпис» по разным лесам катался, тоже животных больше любил, чем людей». Маша с Никитой посмотрели наверх, и рассмеялись. Джум был одет в теплую зимнюю куртку, несмотря на то, что за бортом было около сорока градусов тепла, а внутри железной банки, по недоразумению названной поездом, и того больше. «Тебе что, голову напекло? – в один голос сказали ребята. – Чего это ты так вырядился?». Антон довольно ухмыльнулся: «Это вам сейчас голову напечет, а я защищаюсь от жары по методу казахских чабанов, а они умные люди. Весь смысл в том, что чем жарче, тем больше на тебе должно быть одежды. От сильного тепла, как и от сильного холода, нужно защищаться толстыми слоями материала. И обязательно пить горячий чай». Сказав это, Джум достал откуда-то термос, и налил себе напиток, от которого шел пар. Маша с ужасом посмотрела на Антона: «Он страшный человек! Он реально это пьет, не, ну ты посмотри!». Хрущев, однако, не был с ней согласен: «Мы с тобой не меньшие извращенцы, потому что пить портвейн в такую жару – тоже дурной вкус. Впрочем, мы об этом пожалеем уже завтра. А теперь давай спать». С этими словами он начал криво стелить свою простынь. Маша еще немного посидела, посмотрела на спящего Никиту, а потом, не расстилая постель, рухнула на полку. И только одинокий планшет Джума все еще освещал ночную мглу, сквозь которую пробивались очертания чужих городов.
Утром всю троицу разбудил леденящий женский крик: «ВОДАААА! ХОЛОДНАЯ ВОДА!!! МОРОЖЕННОЕ». «Где? – совсем другим, умирающим голосом спросила Ременная. – все отдам за глоток холодной воды». Таким же голосом она спросила у шустрой торговки: «Сколько стоит?». Та бодро ответила: «700 рублей». Маша изумленно воскликнула: «Ничего себе, за такую воду придется отдать, действительно, все, что есть. Это же просто грабеж!». Продавщица уточнила: «Это не грабеж. Это пустыня. Впрочем, не хотите брать – как хотите». И пошла дальше. Никита сонными и жалостливыми глазами посмотрел на Ременную: «Может быть, возьмем?». Джум предложил с верхней полки: «Может быть, горячего чаю?». Маша прокряхтела: «Хорошая попытка, но нет». Посмотрела вверх. Антон все еще был одет в куртку. Сказала: «Мне страшно на тебя смотреть».
Тем временем торговка шла назад. Проходя мимо Хрущева, она сказала: «Может быть, вы возьмете?». Никита весь погрузился в сомнения. Затем спросил Машу: «Может, купим вскладчину?». Ременная твердо сказала: «Нет. Потерпим. Это форменный грабеж». Продавщица пожала плечами: «Как хотите». И направилась к выходу из вагона. Вместе с ней уходила надежда утолить сушняк. «Нет. – крикнула ей Маша. – Не уходите. Я согласна». С этими словами она достала из рюкзака 400 рублей и отдала Хрущеву. Бутылка со свежей водой была у них в руках. И, черт возьми, это была самая вкусная вода во вселенной!
Напившись, Маша сказала: «Кажется, я начинаю понимать, почему Казахстан – очень богатая страна на фоне остальной Азии». Никита, булькая, одобрительно промычал. Планшетник Джума предательски мигнул, и разрядился. Антон будто осиротел, не зная, куда себя деть. Становилось все жарче, отчего он стал красным как рак, а с носа закапал пот. Куртку он, тем не менее, не снимал, объяснив ребятам, что казахские чабаны, как люди, всю жизнь прожившие в пустыне, просто не могли ошибаться. Соседи по вагону, проходя в туалет умываться, тихо посмеивались, глядя на Джума.
Ременная и Хрущев беседовали о перспективах самолетостроения. Точнее, не беседовали, просто Маша продолжала слушать. «Джум, а кем ты работаешь? А то у нас тут летчик завелся, у него первым делом самолеты, он ими девушек пытается завоевывать». «Да так, бухгалтер я. Работа так себе. А сейчас и вовсе выгнали. А новой найти не могу – как-то не горят желанием брать на работу мужчин. Страна победившего феминизма, чего уж там». Маша скептически оценила высказывание: «Хм, может, ты просто профессионал плохой?». Джум впервые повысил голос: «А как они узнают, какой я профессионал, если отказывают по телефону с формулировкой, что нужен мужчина! Достали уже!». Ременная стала мягче: «Да не горячись, поняла, что не от тебя зависит. Сама в такой же ситуации была. Копирайт этот делаешь, делаешь. А потом бац – заказчики исчезают, как утренний туман. Или помогла одному товарищу, формально числилась в его фирме, а потом на меня долгов навешали. Месяцами сидишь без ничего, тоже, знаешь ли, несладко. Ты это, давай, слезай, пообщаемся, а то ничего толком о себе не рассказал, а нам уже скоро выходить».
Джум неохотно слез со своего насеста, на котором сидел, будто гордая птица сыч. Присел рядом с ребятами: «Да что я могу рассказать, особых историй в моей жизни не было, так, серая посредственность. Бумажки, знаете ли. Они любого человека портят. Некоторые мои сверстники сидят в тюрьме, некоторые – на героине. Я сижу на обработке первичной документации по материальным запасам, и не могу с уверенностью сказать, что быстрее разрушает личность». Маша ответила: «Ну, гречка-то всяко быстрее. У меня многие знакомые на ней сидели. А я сама больше по психоделикам». Антон оживился: «О, психоделики, это ЛСД, что ли?». Ременная фыркнула: «Почему все считают, что где-то еще производят настоящий ЛСД? Его рецепт безвозвратно потерян, никто в мире не синтезирует его». Джум ответил: «Как вересковый мед».
— Какой такой вересковый мед?
— Да так, из рассказа одного. Со мной умрет святая тайна, мой вересковый мед. Расскажи о том, что ты видела под веществами?
— О, это очень долго и красочно. Например, однажды подумала, что я жаба. Сталина в гости ждала. Короче говоря, много нужных и интересных вещей. Но тебе, я думаю, незачем потреблять такие вещи. Ты и так странный.
В поезде становилось невыносимо жарко. Создавалось впечатление, что сейчас расплавятся стены, а вместе с ними и весь состав, вместе с находящимися там людьми. С криком: «Да будь прокляты эти казахские чабаны! Ни черта они не смыслили! В этой куртке дьявольски жарко, и если я не сниму ее, я сдохну! От чая уже воротит! Будь прокляты все их советы, и они сами до десятого колена!», он выпрыгнул из куртки, сбросил находящуюся под ней кофту, майку, остался в одних тренировочных штанах. С облегчением вздохнул: «Уф, кайф! А что я ругаюсь, не так уж они неправы. Если по жаре долго ходить в теплой одежде, а потом скинуть, будет гораздо приятнее, чем просто ходить без одежды». Машу это почему-то весьма рассмешило.
В окне поезда ребята увидели табличку: «Жезказган. Кош жол». «Доброго пути. – перевел Джум. – Что же, нам всем пора прощаться, было приятно познакомиться». Маша ответила: «Нам еще вместе сходить, так что еще не пока». Хрущев, Ременная и Джум слезли с поезда. «А вот теперь точно, пора прощаться. – сказал Никита. – Удачи вам. Пусть у тебя выздоровеет дедушка, а тебе желаю хорошо поработать».
— Тебе того же. – ответил Джум.
Хрущев на прощанье обнял Машу, и даже немного потискал. Та умеренно сопротивлялась. К великому удивлению Хрущева, оба его попутчика пошли точно по тому же пути, что и он, к вышке местного сотового оператора. «Ребят, а вы куда?» — спросил Никита. Маша ответила: «Да у меня фирма расположена вон на той улице». – с этими словами она указала на улицу, где Хрущева должна была ждать черная волга с номерами НК 7887. «А у меня там дедушка». – бойко ответил Джум. «Странное совпадение, но чего в жизни не бывает» — подумал Хрущев. Общаясь о чем-то, они пошли дальше. Машина стояла в условленном месте. Никита остановился и сказал: «Ребят, теперь прощайте. Меня тут знакомый до деда подбросит». Полез обниматься к Маше, но она увернулась и спросила: «Ты ничего не хочешь мне рассказать? Просто эта «Волга» ждет меня». Идущий рядом Джум удивленно воскликнул: «Вообще-то, она ждет меня!».