Глава 48. Страсти по Егору.
1
Очнулся Егор в карете скорой помощи. Рядом сидела женщина в белом халате.
- Что со мной? – спросил он и не узнал собственного голоса. В голове будто отражалось гулким эхом каждое слово
- Лежите, больной, и не разговаривайте, - строго сказала женщина, что-то поправив на его теле. – Вам вредно сейчас разговаривать.
Егор вспомнил ресторан, крашеную в рыжий цвет девицу с большим улыбающимся ртом, а потом и парней с застывшими взглядами и тяжёлыми боксёрскими подбородками, с которыми сидел за одним столиком. С грустной иронией оценил последствия этих «посиделок». «Ведь предупреждали же его о возможных неприятностях. Говорили, какая там собирается криминальная публика. Нет, нужно было самому убедиться, какие жулики и проститутки там отдыхают. Клюнул на банальный «крючок», заброшенный этой лярвой. А потом появились ещё какие-то двое, что просили закурить у него на улице, когда я шёл к пригородному вокзалу», - Егор силился вспомнить их лица, но тщетно. – «Понятно, что я их не запомнил. Я ведь в темноте практически не видел их лиц».
Сопровождающая его женщина подоткнула одеяло, которым он был укрыт и Егор осознал, что лежит под одеялом полностью раздетым: без пальто, костюма и без туфель. Попробовал посмотреть на часы, но и их на руке не было. «Значит, ограбили под чистую, сволочи», - ему стало жутко от мысли, что всё оказалось потеряно за один вечер. Весь его труд за год, все его сбережения, одежда и документы, всё «вылетело в трубу». Голова заболела с ещё большей силой, до слёз. Хотя, возможно, это были слёзы обиды на себя, на эту девку, на комендантшу общежития, выгнавшую его на улицу, на гада Филимонова, с которого начались все его неприятности в этот злополучный день.
В больнице он очнулся снова, когда принесли его в приёмный покой и стали обрабатывать рану на голове. Сначала промыли, срезали волосы, наложили повязку с пахучей мазью, а потом сделали несколько, весьма чувствительных уколов в задницу. После этого переложили на кровать с колёсиками и отвезли в палату. От уколов он сделался пьяным, но боль притупилась. В палате мед-сестра дала выпить ему ещё каких-то таблеток, и он уснул.
Утром в палату пришёл милиционер. Высокий, тощий сержант в форме, достав из планшета бумагу и ручку, стал оформлять протокол, подробно расспрашивая его о ночном происшествии. Егор снова и снова рассказывал ему о приметах рыжеволосой девицы и её, боксёрского вида, дружках, что сидели с ним за одним столом в ресторане. Милиционер тщательно записывал подробности, пере-спрашивая и уточняя детали. Перед уходом он пожелал пострадавшему скорейшего выздоровления и пообещал найти преступников, а также вернуть похищенные у него вещи и документы.
Егор, конечно, сомневался в обещаниях сержанта, что преступники будут пойманы, а уж в том, что ему вернут украденные вещи и деньги не верил однозначно. Наверняка эти уголовники все его деньги потратят, а вещи продадут через барыгу или пропьют. Однако, ему хотелось верить, что жулики будут найдены и наказаны.
После завтрака в палату вошла большая группа людей в белых халатах и сосед по палате, койка которого стояла рядом с кроватью Егора, доверительно сказал ему, что консилиум врачей возглавляет сам профессор Кухлевский, местный светила.
- Это тот, что с бородкой, как у Калинина? – спросил Егор.
- Ага. Он самый. О нём даже в газетах писали, что он ставит на ноги почти всех своих пациентов.
- Ну, если почти, значит, не всех, - ухмыльнулся Егор словам соседа.
- Полежишь с недельку, сам убедишься, - обиделся тот на его иронию.
Тем временем, осматривая одного больного за другим, профессор со свитой приблизились и к Егору. Они все поучав-ствовали в осмотре его головы и приободрили:
- Череп цел. Смещений не наблюдается. Рана чистая, не глубокая, без осколков. Наблюдается сильный ушиб и сотрясение мозга. Если больной будет соблюдать режим и указания лечащего врача, то через две недели его можно будет выписывать из больницы.
«Ясное дело, что за две недели заживёт, - подумал Егор после слов профессора. – Вот только, куда и в чём меня выпишут? Как я без одежды выйду отсюда? А главное, куда? Ехать к себе в родную деревню, как он предполагал ранее, теперь не имела никакого смысла. Не поедешь же туда без денег и раздетым. Конечно, в общежитии, под койкой у Афони в чемодане осталась его рабочая одежда, но кто её принесёт ему? Был бы в городе Афансий…. Но, даже, если он к этому времени и вернётся из колхоза, то как он сможет узнать, что я нахожусь здесь, в этой больнице?»
Опять от напряжения заболела голова, и стало подташнивать. Егор решил, что не следует больше думать о плохом. Но как только начинал думать о дальнейшем житье-бытье, чёрные мысли сами, настойчиво, лезли в больную голову, а переключиться с них на что-нибудь положительное и поднимающее настроение было не так-то просто. Мысли сами собой возвращались к этому ужасному дню с чередой ужасных событий, разбивших все его планы и надежды на будущее. Во всём он корил только себя. Особенно ненавидел себя за то, что испугался угроз Филимонова и написал заявление об уходе со стройки под его давлением. «Это было большой ошибкой. Пусть бы он сам уволил его и обосновал это увольнение официально. Тогда можно было бы доказать, что это увольнение незаконно, - думал Егор. - Если бы он попытался сделать из него врага народа, как грозился, то можно было бы обратиться в комитет комсомола за защитой. Я ведь совсем еще молодой парень. Никогда ведь, ничего плохого про Советскую власть не говорил, а уж делами много раз доказал, что приношу ей большую пользу. Всё-таки Филимонов взял меня на испуг».
Ещё одной большой ошибкой Егор посчитал уход из общежития. «Ведь приказа о моём увольнении у комендантши не было, а указание о выселении ей, наверняка, устно дал опять же Филимонов. Никто не имеет права без расчёта и приказа лишать человека крыши над головой. А всё опять из-за страха. Слишком я доверчив к негодяям. Вот и этой, смазливой девке поверил, что ей не на что уехать из города. А потом ещё поддался её уговорам пойти в ресторан. Если бы не уступил ей, а остался в зале ожидания, пусть бы даже на полу, не лежал бы сейчас в больнице с пробитой башкой, без вещей, документов и денег. К сожалению, сделанного не вернуть, а прошлого не воротить».
Выздоровление Егора снова затягивалось. Головокружения и тошнота продолжали повторяться. Что-то было не так и с давлениием. Закончилась третья неделя его болезни, а врачи всё ещё продолжали держать его в стационаре. На него всё чаще стали накатывать волны меланхолии, как было когда-то в Кирсановской больнице. Особенно муторно было чувствовать своё одиночество по воскресениям, когда к соседям по палате наведывались родственники и знакомые. Егор же ощущал себя отшельником и не знал куда деться. Он не сомневался, что, конечно же, его друзья пришли бы и к нему, если бы только знали, где он находится. Хотя и понимал, что если к нему пришли бы Петька Рыжий, Кузьма, Пахом или Лёха Пересветов, он не знал бы, наверное, о чём с ними говорить. Не о болях же в голове? «Вот, если бы пришёл Афоня, - представлял встречу с другом Егор, - я бы с ним отвёл душу».
2
Неожиданно, уж кого совсем не ожидал увидеть, в палате появился корреспондент многотиражной газеты Федор Штоколов. Егор ему очень обрадовался.
- Вот, оказывается, где ты от нас спрятался, - как бы укориз-ненно, но с улыбкой приветствовал его журналист.
- Не спрятался, а спрятали, - уточнил, улыбаясь знакомому Никишин.
- А мы тебя уж дней десять разыскиваем. Хотели поставить твою статью в газету, и редактор велел показать тебе гранки, для утверждения. Всё-таки твоя статья почти месяц пролежала у него в столе, а за это время могло что-то измениться, пропасть актуальность, - он вытащил из портфеля и протянул Егору листы со статьёй, готовой к публикации.
Егор с удовольствием пробежал глазами по строкам своей статьи, отмечая про себя, что написана она очень неплохо.
- На тот день, когда меня упрятали в больницу, всё было именно так. Но прошло три недели, как меня пытаются поставить на ноги, пичкая лекарствами и дырявя уколами, поэтому факты нужно проверять на стройке, - разочарованно вздохнул Егор.
- Может, расскажешь, почему так внезапно ушёл со стройки? Похоже на бегство. Я задал этот вопрос начальнику стройуправления и секретарю комитета комсомола, но они сами сильно удивлены, что бригадир лучшей строительной бригады так скоропостижно исчез. Решили, что у тебя произошли какие-то серьёзные неприятности с родственниками, вынудившие тебя уехать из города. Короче, никто ничего не знает, а только удивляются, - говорил Федор, наблюдая за реакцией больного. – Кстати, не я один заинтересовался твоим исчезновением, дружище. На стройке был ещё Юрий Каштанов из Сталинградской правды, который спрашивал про тебя. Говорят, звонили ещё из радиокомитета.
- Долго рассказывать, - смутился Егор. Ему не хотелось, чтобы журналист узнал про его страх перед Филимоновым.
- Уверен, что тебя вынудили уйти со стройки, Егор. Но, как? Чем тебя, передовика, могли напугать? – искренне удивлялся Штоколов.
- Мне открыто сказали, что я многим очень надоел, и если я сам, по собственному желанию, не уйду со стройки, то меня увезут с неё в «черном воронке», как врага народа и Советской власти. Вот, я и предпочёл уйти сам.
- Да, кто тебе такое сказал? Управляющий трестом и его заместители сказали, что ничего не знают о причине твоего ухода. В парткоме тоже удивлены. Во всяком случае, секретарь парткома при мне сделал нагоняй секретарю комитета комсомола, что не дорожит такими кадрами, как ты.
- А кто в открытую признается в этом? Лично мне, в лицо, всё это сказал прораб Филимонов. У него большой опыт в этих делах. В конце лета прошлого года он оклеветал бывшего прораба и нашего бригадира Куку. Вы, конечно же, помните Куку. В то время он тоже был лучшим бригадиром треста по всем показателям. Но Филимонов сделал из него «врага народа». Пообещал и меня следом за ним отправить в лагеря, если сам не уйду.
- Ясно, - задумчиво сказал журналист. По выражению его лица было видно, что настроение его испортилось. Но он снова взял себя в руки и наигранно весело спросил: - Какие будут просьбы, какие пожелания?
- Просьба у меня будет только одна. Разыскать Афанасия Кобликова, бригадира комсомольско-молодёжной бригады и сказать ему, что я здесь и жду его с нетерпением. И пожелание тоже будет. Нужно вести самую решительную борьбу с фальсификаторами и клеветниками.
Вечером следующего дня Штоколов снова навестил Никишина в больнице.
- Привет, дружище! Я с новостями. Представляешь, после моего разговора о тебе с редактором, в тресте поднялась такая заваруха, что…, - выражение лица журналиста выдавало кучу положительных эмоций и желание быстрее передать их Егору. - Короче, теперь назначение бригадиров, а так же их перемещение и освобождение от работы будет утверждаться самим управляющим треста. Приказ о твоём увольнении аннулирован, и ты снова восстановлен в должности. Редактор просил меня узнать, намерен ли ты вернуться на прежнее место или…может, захочешь ещё куда-нибудь?
- Нет, Федор, назад я не вернусь. Это будет выглядеть, э…, неправильно, - нашёл подходящее слово Егор.
- Редактор так и подумал. Просил передать тебе, если не захочешь возвращаться на прежнее место, что можешь поработать в нашей редакции. Твои статьи его порадовали. Не раз их хвалил перед нами, - продолжал улыбаться Федор. - Поэтому мы с ним уверены, что ты справишься с порученным направлением работы. У тебя хороший стиль написания статей. Ведь почти все они шли в печать без литературной правки. И, кроме этого, ты же настоящий строитель, и лучше многих разбираешься в положительных и отрицательных моментах строительных будней. У нас был один журналист в отделе, так редакции три или четыре раза пришлось давать опровержения по его материалам и ещё приносить извинения обиженным за допущенные ошибки.
Егор этой новости обрадовался. Ведь работой журналиста он загорелся уже после первой своей статьи.
- Открою тебе один секрет, только ты потом не выдай меня. Редактор очень верит, что ты примешь его предложение и даже комнату для тебя выхлопотал. Будешь жить один. Девчонок к себе водить. Об этом все парни мечтают, - продолжал расписывать ему все преимущества будущей жизни журналиста, Штоколов.
- Я очень благодарен тебе и редактору о проявленной обо мне заботе. Спасибо, Федор. А ты не выполнил моей просьбы связаться с Афоней?
- Ну, конечно, справлялся о нем. Они ещё не вернулись из колхоза, но это дело двух-трёх дней, как они здесь появятся. Мне сразу сообщат, и я с ним встречусь.
- Спасибо, Федор. Мне он очень нужен. Я буду ждать.
3
Афанасий Кобликов вернулся из командировки и, не заходя в общежитие, сразу же направился в стройуправление с докладом о проделанной работе.
- Молодец, - похвалил его начальник стройуправления. – Признаться не ожидал, что вам удастся закончить строительство животноводческого комплекса досрочно.
- Но мы же работали по четырнадцать часов в сутки. Всем ребятам самим хотелось пораньше вернуться домой. Комиссия приняла объект с оценкой «отлично», так что к нам никаких претензий нет.
- Хорошо, бригадир, сегодня отдыхайте, набирайтесь сил, а завтра нужно снова за работу. Дом, с которого вас сняли перед отправкой в командировку, из плана пусковых объектов никто не исключал. Его нужно тоже заканчивать. Сроки напряженные, но я в вас верю. К первому июня обязательно нужно будет закончить.
- Извините, Иван Харитонович, но сейчас обещать не могу. Нужно побывать на объекте, всё обсчитать, чтобы не давать пустых обещаний. Мы же там, помнится, первый этаж только выложили, как нас отправили в Кузьмичи, - обстоятельно говорил Афанасий. – Обещаю, что завтра же буду на объекте, сделаю все расчёты и доложу вам с точностью до двух-трёх дней, когда закончим кладку дома и сдадим его в отделку. Но я, конечно, буду планировать закончить его к сроку.
- Хорошо, Кобликов. Договорились.
Обрадованный тем, что бригада Кобликова вернулась из командировки раньше намеченного срока, Белоярцев от удовольствия потирал руки. После неожиданного ухода со стройки бригадира лучшей бригады каменщиков Никишина темпы работы значительно упали. Появились жалобы на брак и падение дисциплины. Снизились многие показатели социалистического соревнования. Буквально за три недели, управление потеряло первое место и грозилось скатиться на третье по тресту. С возвращением ударной комсомольско-молодёжной бригады Кобликова был шанс вернуться на первую строчку. Во всяком случае, не скатится ниже второй.
В общежитие Афоня вернулся примерно за час до окончания рабочего дня. Он предвкушал радость встречи с Егором. Представлял, как тот обрадуется, и они отметят встречу шикарным застольем. Ведь Афоня привёз из колхоза много вкусных подарков: и кровавую колбасу, и буженину, и копчёное сало и даже очень вкусный сыр. Однако, войдя в комнату, был сильно удивлён переменам. В комнате было как-то серо и неубрано, стоял сильный неприятный запах курева и грязных носков. На столе засохшие объедки, грязные столовые приборы, консервные банки и затушенные папиросные окурки. На койке Егора спал прямо в одежде какой-то незнакомый парень, от которого несло сильным перегаром.
Афанасий был шокирован, если не сказать грубо. В голове промелькнула мысль, что к Егору приехал кто-то из друзей. Но он тут же отогнал её. Ведь, по словам Егора никто из его друзей и родных не знал, где он находится. И потом, зная Егора, его любовь к чистоте и порядку, он ни за что не позволил бы навести такой беспорядок в их общей комнате. «Что-то здесь не так. Может быть, в моё отсутствие нам выделили другую комнату, лучше этой и Егор с нашими вещами перебрался туда?» Он быстро заглянул под кровать.
Но его чемодан был на месте, а рядом со своим он увидел и чемодан Егора. Удивился. «Если бы Егор переехал в другую комнату или квартиру, он же говорил, что постройком обещал выделить ему двухкомнатную квартиру в центре Бекетовки, то вещи, хотя бы свои, забрал обязательно. Нет, что-то, точно, не так!» В голову лезли разные догадки, одна хуже и хуже другой. Наконец, не выдержав мук отвратительных предположений, разбудил парня.
- Ты кто? – спросил он у заспанного соседа.
- Я?
- Да, ты.
- Я, Терёха.
- А откуда ты взялся такой красивый? – Афоню едва не замутило от запаха, волной набегающего на него изо рта Терёхи.
- Из Вологды мы, - тот абсолютно не понимал, что от него требует незнакомый парень.
- Мы? Ты, что не один здесь живёшь?
- Здесь один. А другие, в других комнатах.
- А как ты сюда попал? Кто впустил?
- Завербовался. Как ещё? А сюда Мамиха определила. Я давно уже тут. Три недели уже.
- А где Егор? Ну, твой предшественник, который до тебя спал на этой койке? – Афоня пытался втолковать свой вопрос недоумевающему парню, повысив голос.
- Не знаю такого. Мне сказали занимать эту койку, я её и занял. А кто до меня на ней спал, я понятия не имею.
- Ладно, Терёха из Вологды. Вижу, что ничего ты не знаешь. Спи пока…, - Афоня был в замешательстве. – Хотя нет, не спи, а займись уборкой. Свинарник здесь не нужен, который ты развёл.
Афоня пошёл искать комендантшу. Та только что пришла из магазина и собиралась готовить ужин в своей комнате. На вопрос про Никишина, замешкалась, но быстренько скороговоркой ответила:
- Так Никишин уволился и уехал. Больше ничего не знаю.
- Как уволился? С чего вдруг? И куда он мог уехать, если вещи его у меня под кроватью? Вы, Мария Митрофановна, чего-то темните, не договариваете.
- Да откуда мне знать? Уже многие меня про него спрашивали. А я, что? Я человек маленький. Приказали вселить - вселила. Приказали выселить – выселила. Откуда мне знать, отчего и почему? Мне никто ничего не объясняет, - суетливо, но с нахрапом стала оправдываться Мамиха. Но было видно, как она волнуется.
- Когда это было, и кто приказал вам выселить Егора? – жёстко потребовал Афоня.
- В окурат, в тот день, когда ты уехал в командировку. А приказание о выселении я получила от Филимонова.
- А почему Филимонов? – удивился Кобликов, - Он же не распоряжается жильем. У вас должен быть приказ из отдела кадров.
- Откуда мне знать, распоряжается он жильём или не распоряжается? Приказал, значит, имел на то право. Я и сделала, - Мария Митрофановна сделала вид глупенькой девочки, что совсем не вязалось с её характером и привычным поведением диктаторши. – Если он не имел на это право, зачем тогда приказывал?
- Врёшь ты, тётка. Уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь свои права и обязанности. Хрен ты сделаешь против правил, если тебя просто попросят. Говори без утайки, как всё было, - насел на неё Афоня с угрожающим видом.
- Не кричи на меня, мальчишка. Как говорю, так всё и было. С обеда в общежитие зашёл Филимонов. Сказал, что он получил указание начальника управления выселить уволенного Никишина, а на его место срочно поселить одного парня, из завербованных в Вологде. Как он сказал, так я и сделала. А что, по-твоему, я должна была сделать? Идти в управление к начальнику и проверять давал ли он такое указание Филимонову?
- Не должна. Начальник управления жилищными вопросами строителей сам лично не занимается. Для этого есть его заместитель и твой непосредственный начальник Лобов. А для тебя указанием о выселении должен быть только письменный приказ из отдела кадров.
- Но начальник управления выше, - упиралась Мамиха.
- Выше, ниже. Кто такой для тебя Филимонов? Он что ли самый высокий. Напугал, наверно, чем-то или подкупил, а ты сейчас передо мной выкручиваешься. Но я выведу вас на чистую воду, - Афоня не знал, как ещё воздействовать на эту упрямую бабу, чтобы что-то узнать о Егоре. Поэтому остывая, спросил только, не приходила ли на имя Никишина, какая телеграмма, которая могла заставить его уехать из города.
- Не помню. Кажется, нет. А что тебя смущает?
- А то смущает, что он бесследно исчез. Вещи его у меня в чемодане под кроватью. Значит, из города насовсем, он уехать не мог. И за три неделя по-всякому за ними пришёл бы. Получается, убили его. Ну, да я, всё равно узнаю, тетка, куда вы с Филимоновым его дели. Если он погиб…
- Свят, свят, свят! Что ты такое говоришь? – испуганно закрестилась комендантша. – Я-то тут причём? Если они меж собой чего не поделили, я не виновата.
4
Афоня помчался на объект, где работала бывшая бригада Егора. Он хотел успеть застать каменщиков, чтобы точно узнать о причинах увольнения друга. Каменщики только-только спустились с лесов, но ещё не расходились, скидываясь на выпивку после работы.
- Здорово мужики, скажите, за что уволили Егора? – без предисловий обратился он ко всем сразу.
- С Филимоновым поцапался. А ты ведь Филимонова знаешь. С ним враждовать опасно. Он Куку сожрал, а теперь и к Егору стал цепляться. Ну, а Никишин не захотел идти следом за Кукой и написал заявление по собственному желанию, - сказал Петька.
- Но ведь должен же быть повод, чтобы цепляться? Что ни с того, ни с сего, что ли?
- Последний раз они схлестнулись из-за статьи в газете об уравниловке. Где писали про бригады, простаивавшие по вине снабженцев, и по другим причинам. По закону то, за простои нужно было составлять акты, да спрашивать за это с виновных. А Филимонов об актах и слышать не хотел. Нам, работавшим без простоев, зарплату урезал, сволочь, а тем, кто простаивал разницу прибавил. Так и уравнял нас. Мы, конечно, возмутились, а Егор, ты же знаешь, как он за правду всегда борется, дал информацию своему знакомому журналисту. Тот в газете свою статью напечатал и сослался, дурак, на Егора. Вот тут и началось. Филимонов поставил перед ним условие: либо Егор уходит со стройки по собственному желанию, либо он обвинит его в связях с врагом народа Кукой и сошлёт в лагеря следом за Кузьминым, - рассказал всё, как было Пахом Варганов.
- Вот, Никишин и решил больше с ним не связываться и написал заявление сам, – добавил Рыжий. – С тех пор мы его так и не видели. Здесь он не появился ни разу, в общаге тоже не появлялся. Он даже расчёт в управлении не получил. Испарился словно. Так, что, где он пропадает, мы не знаем. Может, в городе у бабёнки какой-то поселился.
- Брось трепаться. Егору не до баб. Скорее всего, с ним что-то случилось. Если у Филимонова на Егора зуб, то мог подговорить кого-нибудь из бандитов свести с ним счёты, - Афоня махнул рукой от отчаяния и, повернувшись, пошёл с площадки. Ему было жаль друга. Кроме того с потерей Егора, рушились все его планы на успешное окончание семилетки экстерном и поступление в строи-тельный техникум. Но главное беспокойство вызывало здоровье друга.
- Завтра тоже напишу заявление и уйду со стройки к чёртовой матери, - в сердцах, от обиды и несправедливости, решил Афанасий. – Срок нашей вербовки истек, и никто не заставит меня здесь задержаться дольше. Раз такое отношение к кадрам, к лучшему бригадиру стройки, тогда нечего здесь делать. Поехал бы к нему, если бы хоть знал, куда он делся.
По пути в общежитие, проходя мимо столовой, решил поужинать. Общаться, а тем более, есть с новым соседом из Вологды ему не хотелось. Заказал ужин. Официантка предложила пива.
- Тогда ещё два раза по сто грамм водки, - попросил он её.
Вскоре к нему подсели Петька Рыжий, Макар и Кузьма. Выпили по стакану водки и Петька вдруг молча заплакал.
- Ты чего ревёшь, как баба, - обратился к нему Афоня.
- Я не, как баба, а молча, никому не мешаю. Хочу и плачу. Теперь моя очередь настала садиться в тюрьму. Этот, сука, Филимонов, сегодня уже намекнул…. Дескать, если обязательства не выполним, то объявит меня саботажником. А как их выполнить, эти обязательства, если у меня управлять бригадой не получается. Егор башковитей был и то не сразу потянул эту лямку. А я без году неделя…. И опять же, с этими задержками в поставке материалов на объект и вынужденными простоями, мы и заработать нормально не сможем. Какие уж тут сроки сдачи и выполнение обязательств?
- Да-а-а…, - протянул Афоня. – Незавидное у тебя положение. Даже не знаю, что посоветовать. Напишите сами письмо на Филимонова. Может, его раньше вас посадят?
- Может, в свою бригаду нас возьмёшь? – заикнулся Макар.
- Да я бы не против. Только…. Во-первых, вы уже давно вышли из комсомольского возраста, а во-вторых, я тоже решил уйти со стройки. Не люблю так работать, когда какая-то сволочь палки в колёса ставит, а начальство этого не замечает, и даже поощряет.
- Ну, тебе-то никто работать не мешает. Это нашей бригаде не везёт. Как только всё налаживается, как только занимаем первое место, так тут же находится Филимонов и лишает бригаду толковых бригадиров, - присоединился к разговору Кузьма.
- Официант, - крикнул Петька, - принеси-ка ещё бутылку водки.
- Официант, отставить бутылку, - тут же крикнул и Афоня. И обращаясь уже к сидевшим с ним мужикам, сказал: - Вы, что, совсем что ли? Вам же завтра на работу. Вы уже пьяные, а если добавите, в свиней превратитесь. У вас же семьи. На ушах, что ли домой пойдёте или ползком. Всё, мужики, поднимаемся и по домам.
Петька, Макар и Кузьма подчинились и дружно вышли на улицу.
В комнате общежития Афоню ждал сюрприз. Кроме того, что Терёха прибрался и навёл относительный порядок, под подушкой нашлось письмо Егора.
«…Если бы ты знал, мой дорогой друг, как мне тебя сейчас не хватает. Я унижен, оскорблён и раздавлен. Известный тебе Филимонов сказал мне сегодня, что управляющий трестом не знает, как от меня избавиться, потому что я дружу с газетчиками, а те по моей милости держат стройку под постоянным контролем и тем самым создают напряжение для руководства. Я лично не вижу в этом ничего плохого. Но начальству это, конечно, не нравится, потому что за недостатки в работе их критикуют и наказывают. Короче, этот негодяй, Филимонов, от лица управляющего трестом, предложил мне выбор. Или я ухожу со стройки по собственному желанию, или меня «уйдут» сами, как «ушли» нашего учителя, незабвенного Куку. Я, к сожалению, написал заявление, хотя и ругаю себя за малодушие. Но самоё удивительное, что через час после нашего с ним разговора, меня уже выгнали из общежития, лишив крыши над головой. Значит, всё было ими заранее спланировано. Так-то вот. А ещё трубят везде, что критика и самокритика движущая сила нашего социалистического общества. Пустые фразы. Сейчас переоделся и иду в школу. А когда закончатся занятия…. Не приложу ума, где буду проводить остаток ночи. Под твоей кроватью оставил свой чемодан. Если в ближайшее время не заберу его, значит, меня нет в городе. Прощай, друг мой. Твой Егор Н.»
Афанасий прочитал письмо друга трижды и очень жалел, что в те минуты его не было рядом с другом.
5
Разбудил Афоню прораб Филимонов. В окно светило яркое летнее солнце. Гудок известил о начале обеденного перерыва.
- Ты, чего это до сих пор дрыхнешь? – напустился он на Афоню. – Работа его ждёт, а он, видишь ли, барин, спать изволит. Под суд захотел?
Афанасий в упор посмотрел на самодовольную холёную физиономию прораба и стал закипать от гнева.
- Ты за что Никишина со стройки выгнал?
- А это ты у него спроси? – не ожидал такого вопроса прораб.
- А я у тебя спрашиваю. За что?
- Сейчас речь не о нём, а о тебе, парень. Через пять минут не явишься на работу, я и тебя выгоню. Никак решил, что ты незаменимый? Так ты ошибаешься.
- Ну, тогда считай, что ты меня уже выгнал. Причём вместе с Никишиным. Я на работу больше не выйду. Но вот выгнать меня из общежития до конца месяца у тебя не получится. Я тебе не Егор. Законы знаю. Так что можешь сам убираться отсюда, гнида.
- Ты, что, пьян? – растерялся Филимонов.
- Пьяный я или нет, но в своё свободное время имею право быть каким угодно. И не твоё дело вмешиваться в мою жизнь. На работе можешь указывать, а я с тобой никогда работать не буду.
- Тогда завтра поедешь в колонию, - лицо Филимонова покрылось пятнами, а губы затряслись.
- Ну, это мы посмотрим, кто там раньше окажется? Я или ты? А для информации сообщаю тебе, прораб, что срок моей вербовки истёк и ни одна брехливая собака не может меня заставить продлить её. Больше я с вами никаких дел иметь не хочу и не буду.
Филимонов какое-то время стоял ошарашенный, шевеля губами, но не находя слов. Никто с ним никогда в таком духе не разговаривал, тем более мальчишка вдвое моложе. Но до него начало доходить, что с этим мальчишкой дальше воевать не стоит. Дела на стройке шли всё хуже, и хуже. «С уходом Никишина лучшая бригада стала разваливаться на глазах, - лихорадочно стал соображать он. - Производительность труда в бригаде и его прораб-стве заметно снизилась, показатель выработки на одного рабочего упал почти на четверть. Дисциплина тоже заметно пошатнулась. А если из ещё одной передовой бригады уйдёт бригадир Кобликов, то мы вообще скатимся вниз. Да, если он реально будет кричать, что это я добился увольнения Никишина…. Этого допустить никак нельзя. Мне тогда достанется на орехи».
- Ладно, парень. Погорячились и хватит, - как можно мягче, взяв себя в руки, сказал Филимонов. – Бригада тебя уже ждёт на объекте, к работе не приступает. Иди к ним.
- Нет, не хватит. Вы, что думаете, я покапризничать решил. Я весьма серьёзен. Ещё раз повторяю: срок моего контракта по вербовке закончен и дальше я его продлевать не желаю. Могу вернуться на стройку только в том случае, если трест вернёт моего друга, Егора Никишина, на прежнее место, а вас выкинет со стройки. Всё, это моё окончательное решение. Можете передать его вашим руководителям, которые боятся критики своих ошибок и недостатков.
- Тебе-то я, чего плохого сделал? – поникшим голосом спросил выбитый из своего седла Филимонов.
- Пока ещё ничего. Но ты ведь мастер на такие штучки, как людей ошельмовывать. Куку ошельмовал, Егора тоже. Говорят, что ты уже многих за решётку загнал. Пора и тебе туда же, - всё никак не мог успокоиться Афоня, хотя видел, что враг морально повержен. – Вот, сейчас пойду в НКВД и напишу на тебя заявление про то, что ты ведёшь на стройке подрывную деятельность, ошельмовываешь лучших строителей, чтобы тормозить великое строительство коммунизма.
Филимонов был поражён. Он остолбенел и не мог ничего вымолвить. В голове набатом звучал колокол, не давая сосредоточиться и придти в себя. Он только понимал, что его хотят уничтожить его же оружием. Пока он так стоял, Афанасий подошёл к столу и написал заявление об увольнении.
- Вот, тебе моё заявление об увольнении с работы, - сказал он, протягивая бумагу с заявлением. – На этом официальную часть наших отношений будем считать законченной.
Филимонов одёрнул руку, как от огня.
- Кто тебя принимал на работу, тот пусть и увольняет, - подавлено сказал он.
- Никишина ты тоже не принимал на работу, однако же, уволил.
Филимонов круто развернулся и быстро вышел из комнаты. А через полчаса Афоню навестил сам начальник стройуправления Белоярцев.
- Что случилось, Кобликов? Почему не вышли на работу? Вчера вы мне обещали, что сегодня будете на объекте, произведёте необходимые расчёты и доложите, когда закончите свой объект, - официальным тоном руководителя завёл разговор Белоярцев. – Помнится, вчера мы расстались дружески и понимали друг друга. Сейчас, я не понимаю вашего демарша. На что вы обиделись?
- Вчера, Иван Харитонович, я прибыл к вам сразу из командировки и не знал, что на стройке творится произвол и глумления в отношении моего лучшего друга, передовика производства и бригадира лучшей бригады Никишина Егора. Вы знаете, что его выгнали со стройки? – Афанасий говорил с начальником на равных, тоже выдерживая казённый тон.
- Но он сам подал заявление на увольнение. Я, как начальник пошёл ему навстречу и подписал заявление, хотя был удивлён таким поступком. Но мало ли какие у человека обстоятельства в жизни. Тем более мне сказали, что срок его вербовочного контракта истёк, и я не имел права его задерживать.
- Вот и срок моего контракта с вами истёк. Мы вербовались с Никишиным вместе. Так вы не знаете, что ваш прораб Филимонов вынудил его написать это заявление по собственному желанию? А ведь он сказал, что всё руководство стройки спит и видит, что бы Егор ушёл, дескать, надоел своей активностью и правдолюбием. Иначе грозился объявить Егора «врагом народа» и посадить за решётку, как сделал это с бригадиром Ку… Кузьминым, - поправился Афоня, едва не оговорившись.
- Нет, я ничего об этом не знаю, - Афоне показалось, что Белоярцев искренне удивился услышанному.
- Тогда вот, почитайте, - и он протянул начальнику письмо друга. Когда тот закончил читать, Афоня протянул ему ещё одну бумагу. – А вот и моё заявление об уходе. Не хочу, чтобы и меня ошельмовали и сделали «врагом народа».
- Да-а-а, - протянул начальник стройуправления, - теперь я понимаю, почему его увольнение наделало много шума. Ведь и журналисты к этому подключились. Но уверяю тебя, даю честное слово коммуниста, что против Никишина никогда, ничего плохого не имел. Наоборот вы оба вызывали у меня большую симпатию. И то, что я подписал его заявление, сделано только из гуманных побуждений. Слова же Филимонова являются ложью, и я с этим разберусь.
- Тогда подпишите и моё заявление. Продлевать договор я не собираюсь, потому что работать в подчинении Филимонова и ему подобных, опасно для жизни. Нельзя работать в страхе, что тебя завтра объявят врагом народа и упрячут за решётку. Вон в бывшей бригаде Никишина мужики плачут, опасаясь, что теперь их черёд быть врагами народа.
- Пожалуйста, не преувеличивай. Таких, как Филимонов, думаю, больше нет. Если я переподчиню твою бригаду другому прорабу, останешься? – Белоярцева стал утомлять этот разговор, но и терять парня ему не хотелось. - Давай на этом поставим точку и будем работать дальше. Тем более, что Егор Никишин вчера приказом по стройуправлению уже восстановлен в должности и может приступать к работе.
- А где он? – наконец Афоня услышал что-то про Егора. «Если восстановлен, то значит, жив».
- Я не знаю. Просто, редактор многотиражной газеты «Строитель» тоже поднял перед партийным комитетом этот вопрос о незаконном увольнении Никишина и приказ был аннулирован.
- Вот видите, не один я считаю, что с Егором поступили не справедливо. Истинный враг на стройке, это Филимонов. Почему вы его держите? Он что, самый выдающийся строитель?
- Дело в том, что я прорабов себе не выбираю и лично на работу не принимаю. Мне их присылают из отдела кадров треста. Я могу лишь поставить вопрос перед управлением треста о его увольнении, а уж как решит руководство, знать не знаю, - про себя Белоярцев решил, что избавится от Филимонова обязательно. От него больше проблем, чем пользы.
- Хорошо. Я вам верю, Иван Харитонович, - сказал Афоня, удовлетворенный тем, что ему удалось избавиться от этого пакостника Филимонова.
- Ну, если веришь, тогда давай приступай к работе. Итак полдня потеряли, - сказал выходя из комнаты начальник стройуправления.
- Не думаю, что потеряли, Иван Харитонович, - возразил ему Кобликов. – Сделано самое большое дело, восстановлена справедливость.
6
Слух об отказе выйти на работу бригадира лучшей комсомольско-молодёжной бригады, невероятным образом распространилась по стройплощадкам управления. Дошёл он и до комитета комсомола. Там всполошились. «Небывалый случай! Пощёчина всей комсомольской организации! Позор! Если узнают об этом факте в горкоме комсомола, то полетят головы!» Необходимо было срочно выяснить причину и дать оценку, чтобы знать, как оправдываться перед вышестоящей организацией. Секретарь комитета комсомола стройуправления лично выехал на объект для встречи с Афанасием Кобликовым.
На площадке объекта бригадира не оказалось. Он там так и не появился, а члены бригады только пожимали плечами. Никто не знал, почему их дисциплинированный и строгий бригадир выкинул такой фортель.
- Мы пришли, как договаривались, - отвечал на вопрос заместитель Афони, Василь Кучура, - а его всё нет и нет. Сначала думали, что он, наверное, в управлении с отчётом о командировке задержался, потом в обед послал к нему в общежитие Сёмку, узнать, в чём дело, не заболел ли, а он ему сказал, что…, что больше на стройке не работает. И больше не придёт.
- Но он же комсомолец. Как он посмел без разрешения комитета комсомола бросить бригаду? – неистовал секретарь комсомольской организации. Но никто из членов бригады не решился комментировать поступок уважаемого ими бригадира. При нём они стали, наконец, зарабатывать приличные деньги, почти вдвое больше, чем при других бригадирах. И теперь, конечно, переживали, что потеряв Кобликова, снова скатятся к прежним заработкам.
Спрашивал секретарь о поступке бригадира и у прораба Филимонова, но тот тоже отвечал неопределённо и был явно не в духе. Единственное, что как-то походило на объяснение, было окончание срока вербовочного контракта, и Кобликов решил вернуться на родину в Кирсанов.
Но такой ответ секретаря не устроил. Необходимо было всё выяснить у самого Кобликова. И он поехал к нему в общежитие.
Афоня, как раз выходил из дверей своей комнаты, когда секретарь комсомольской организации вошёл в общежитие. Он был одет в рабочую одежду и направился к выходу на улицу.
- Кобликов, здорово, куда путь держишь? – сразу же вцепился в него секретарь.
- На работу, Борис Ефимыч, только вот, хочу по пути в милицию успеть забежать. Заявление подать.
- Почему в милицию и какое заявление? Ты стал свидетелем преступления? Этим объясняется твой невыход на работу? – секретарь комсомольской организации едва поспевал за широкошагающим по коридору общежития Афоней.
- Три недели назад, Борис, со стройки исчез комсомолец Никишин, бригадир лучшей бригады стройуправления. И, как оказалось, никому до него нет дела.
- Как исчез? Мне сказали, что у него закончился контракт, и он написал заявление на увольнение по собственному желанию, а потом уехал к себе в деревню.
- Кто вам сказал такую глупость? Почему вас не удивило, что лучший бригадир стройки, передовик производства, комсомолец, не снявшись с учёта, не получив расчёт в бухгалтерии, в одночасье всё бросил и сбежал? – строго спросил Кобликов.
- В… в отделе кадров мне сказали, что… есть заявление от него по… собственному желанию, подписанное начальником строй-управления, - растерянно промямлил секретарь, чувствуя, что слова Афони несут большую угрозу его, Шутовичу, карьере.
- И вы сразу всему поверили, что вам сказала кадровичка? Не захотели выяснить у самого комсомольца, что случилось? Почему в течение часа, как только он написал заявление, его выгнали из общежития на улицу, в нарушение всех правил, лишив крыши над головой? Кто-то всё подстроил так, чтобы Егора на стройке не стало? Может, его убили?
Секретарь комсомольской организации Шутович, мгновенно вспотел от этих слов. Он не хотел верить сказанному, но каждое слово Кобликова походило на правду и било по его совести, указывая на ошибки в работе.
- Но, кто… его мог убить? За ч-что?
- Ну, хотя бы те, кто первым получил от него заявление на увольнение и кто выгнал его из общежития. Прораб Филимонов и комендантша общежития, - уверенно и громко сказал Афанасий, так как в этот момент комендантша проходила мимо них.
Услышав, что разговор идёт о ней она резко остановилось, и лицо исказила гримаса страха. Секретарь пристально посмотрел на усатую женщину и тоже сделал строгое лицо.
- Что же, тогда иди в милицию, а после работы я буду ждать тебя в комитете комсомола управления.
- Не виноватая я! – просипела Мамиха трясущимися губами.
- Милиция разберётся, - гневно, испепеляя суровым взглядом, ответил Шутович.
7
Находясь в больнице, Егор, конечно, не знал, какой скандал учинил на стройке его друг Афанасий Кобликов. Но зато сегодня он точно узнал, что через три дня его выпишут из больницы. Поэтому ломал голову над тем, в чём ему придётся выходить на улицу и что подумают люди. Хотя на улице уже май и по-летнему тепло, не выйдешь же в трусах и босиком. А ведь он планировал сразу пойти в редакцию. Там, по словам Феди Штоколова, ему приготовлена отдельная квартира, и он сможет приступать к новой, такой интерес-ной работе. Он корил себя за то, что не попросил у Федора хотя бы какие-нибудь его обноски поприличнее. Пусть на короткое время, до первой получки.
День подходил к концу и Егор надеялся, что Штоколов, может быть, ещё разок навестит его. Конечно, ещё больше он надеялся на приезд из командировки Афанасия, но боялся, что его выпишут раньше, чем бригада Кобликова вернётся. Неожиданно дверь в палату распахнулась, и на пороге вырос улыбающийся во весь рот его друг Афоня.
Они обнялись и некоторое время стояли молча, подыскивая слова, чтобы выразить свою радость от долгожданной встречи.
- Приказ о твоём увольнении аннулирован, - первым нарушил молчание Кобликов, считая эту новость самой важной.
- Я знаю, друг.
- Откуда?
И Егор стал рассказывать всё с самого начала. С того самого момента, как случился неприятный инцидент с Филимоновым, повлекший за собой угрозы ареста и требование написать заявление по собственному желанию. Как бегал к нему на объект, но не застал. Как его выгнали из общежития, как оказался на вокзале и попался в расставленные сети жуликов и бандитов, которые в итоге его ограбили, забрав одежду, деньги и документы. Как разыскал его журналист Штоколов и со своим редактором многотиражки пред-принял меры к его реабилитации на самом верху. Закончил Егор свой рассказ тем, что редактор сделал ему заочное предложение стать корреспондентом газеты «Строитель» после его выхода из больницы.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)