- Пошла, окаянная, чтоб тебя черти сожрали! – Федот в очередной раз замахнулся хлыстом, который взметнувшись в воздухе с характерным свистом, больно чиркнул по спине рыжую буренку, плетущуюся в самом конце стада, возвращающегося домой с пастбища. – Быстрее, холера тебя забери! Еле ноги переставляешь, тупая скотина! Так мы с тобой до ночи ползти будем!
Лысуха, так звали эту не молодую уже, с рыжими подпалинами, корову, только мотнула головой от боли, вздрогнув всем телом, мелкая волна пробежала по избитой за целый день спине, но шаг не ускорила. Широко ступая из-за раздувшегося от молока большого вымени, из которого уже тонкими струйками сочилось молоко, она спокойно шла домой, к доброй и любящей свою кормилицу Фене – одинокой пятидесятилетней женщине.
Пастуху ничего не оставалось, как покорно следовать за ней. Бей не бей, все одно – уставится на тебя растопыренными глазищами, а с места не сдвинется, как гора. Лысуха и была очень крупной коровой, высокая, с длинными задними ногами, большим животом, раздавшимся в обе стороны, словно она круглый год в себе по два теленка носила. Не обойти такую, не объехать. Казалось, копыта не выдержат ее веса, они словно разъезжались при каждом шаге, огромное вымя покачивалось в такт.
Обычного подойника для производимого буренкой молока было недостаточно, Феня приезжала на обеденную дойку на велосипеде, с большим пятнадцати литровым бидоном на руле, который под завязку наполнялся теплым с пышной пенкой молоком.
Видимо, стараясь выполнить свой долг, Лысуха все время грызла траву, лишь иногда прерывалась на отдых, но ложилась она крайне редко. Может быть, ей просто тяжело было вставать, у коровы же не спросишь, но даже это раздражало Федота. Все коровы, как коровы – наедятся, лягут, пережевывают спокойно, пастуху тоже можно присесть, подремать, вытянув уставшие ноги. Но не тут-то было! Шаг за шагом, буренка отходила от стада в поисках островков пышной ароматной травы, и ее приходилось заворачивать обратно.
- Куда? Зараза ты такая! Вернись, рыжая бестия! Кому говорю! – кричал Федот строптивой корове, но та и ухом не вела, заставляя мужчину подняться. – Сейчас я тебя накормлю! Так накормлю, что мало тебе не покажется!
Хлыст, сделанный специально из толстой кожи с узлами на конце, оставлял отметины на спине животины, рассекая порой кожу до крови. Феня видела все, заметила, что Федот над коровой издевается, но ругаться к нему не ходила. Обработает перекисью, стрептоцидом присыплет рану, чтобы оводы да мухи не засиживали, погладит коровку свою ласково, пошепчет слова утешения на ушко, да и дело с концом.
Федот и сам не мог объяснить, за что так невзлюбил буренку. Корова как корова, таких в стаде сорок пять голов, черных и пятнистых, рыжих и белых, молочных и не очень, норовистых и спокойных. Да ладно, была бы Лысуха с норовом, лезла на рожон, что называется, или бодалась, есть такие противные коровы - пастуху одна головная боль, но ничего такого и в помине не наблюдалось.
Спокойная до невозможности, флегматичная, как сказали бы о человеке, Лысуха никому из пастухов не доставляла неудобств, один Федот хлестал ее кнутом день-деньской, по чем попало, когда выпадала ему очередь пасти деревенское стадо.
В те времена в деревне скотину держали почти все, пасли по очереди домами, хоть коров и много, но за лето два-три раза подходила «колейка» и Федоту. Жена его, рыжая Ритка, работавшая в местном магазине продавщицей, на пастбище появлялась лишь в свой обеденный перерыв, чтобы подоить свою Зорьку, да покормить «непутевого» муженька.
Непутевым мужчину называла теща. Знал бы Федот, чью дочку замуж берет, «ни в жисть» бы не женился. Да только, кто о том думает, когда гормоны жмут, да соловьи поют?
Ритка была хоть и не первой красавицей из-за природной рыжины, но парни за ней ухлестывали, мама не горюй! Федот немало усилий приложил, чтобы ее расположения добиться: и цветы в воротах оставлял, и в кино водил, и песни под окном пел. И хоть бы кто словом намекнул, какова у невесты мамаша!
А мамаша была ого-го, характер – тот еще! Уставится своими раскосыми глазами, руки в бока, и смотрит, как насквозь буравит. А ты, поди, догадайся, забор повалился, гуси потерялись или соседские куры в огород вломились. Да и «не догонял» ее гипноза Федот, как ни буравила его Клавка. Потому и «непутевый».
Ну а теща, Клавкой-то была - за глаза, а так, Клавдия Ивановна, потому как к теще неуважительно нельзя. Федот сразу урок усвоил, не перечил никогда, всегда «по шерсти», но одному Богу известно, какие страсти бушевали в его голове, когда Клавдия Ивановна ему «мозги вправляла».
А вправлять она умела! Станет посреди двора, ни пройти, ни обойти, с всклокоченными рыжими волосами, в ночнушке из-под халата, да так орет, что в другом конце деревни слышно.
Все в ней Федота раздражало, и фигура ее громадная, и живот «беременный», и манера говорить, и «патлы» эти рыжие, и глаза раскосые, даже походка – коровья какая-то походка, словно вымя у нее между ногами.
«Стоп! Вот почему Лысуха так кровь мне волнует! На тещу она мою похожа!» - внезапно Федот даже присвистнул.
То лето выдалось для Федота счастливым – сбылась его многолетняя мечта. Новая «пятерочка» приятного вишневого цвета, поблескивая фарами, красовалась во дворе. Когда первый восторг прошел, вдоволь налюбовавшись на дорогую покупку, решил Федот съездить в город, прокатиться, так сказать, с ветерком.
Но не тут-то было. Теща тут же среагировала, вспомнив, что кроме собеса, рынка и магазинов, ей нужно еще проведать куму, троюродную сестру зятя ее племянницы и, черт знает, каких еще родственников. Понятное дело, отказать Клавдии Ивановне Федот ни под каким предлогом не мог.
Мужчина терпеливо дождался окончания всех запланированных тещей дел и - о Боги небесные! – наконец, счастливый ехал домой, где уже Ритка заждалась их с ужином.
Клавдия Ивановна восседала на почетном месте пассажира, заслонив собой весь боковой обзор вместе с зеркалом, ибо на коленях держала, невесть откуда взявшийся, огромный куст алоэ в горшке.
Деревенское стадо коров только-только показалось в конце улицы, вызвав у Федота лишь короткое восклицание:
- Ч-черт!
Возвращаться назад – плохая примета, ехать вперед – опасно, самый лучший вариант, как решил мужчина, прижаться к обочине и переждать, вдыхая запах коровьих лепешек, молока и теплых тел уставших животных.
Лысуха шла, как всегда, последней. Но в какой-то момент увидела красную машину. Словно взбесившись, буренка стала толкать рогами впереди идущих подруг, откуда только взялась в ней подобная прыть.
Коровы, хоть и умные животные, но почуяв в действиях Лысухи опасность, они ускорили шаг до бега, толкая друг друга, произошла животная паника, стадо стало неуправляемым.
Одна из коров мотнула рогами в сторону Жигулей Федота, зацепила решетку, вырвала радиатор с крепления. Вентилятором пробило соты, охлаждающая жидкость стала вытекать на дорогу.
Коровы напирали, сминая боковую часть автомобиля крупными телами, разбили фару, деформировали крыло, оборвали боковое зеркало.
Федот в ужасе смотрел на происходящее. Основной натиск закончился, осталось еще несколько коров, которые уже обходили машину стороной. А в самом конце, вальяжно ступая уставшими ногами, глядя перед собой раскосыми умными глазами, спокойно шла Лысуха, оставляя на дороге тонкие дорожки белого парного молока.
С тех пор Федот пальцем не тронул Лысуху, и только в узком кругу, выпив изрядную порцию алкоголя, божился и клялся, что однажды лично видел, как улыбается корова.