Однажды... во времени. Часть I

Роман Оскалофф
За историческую верность не отвечаю. Дверь могла быть не зелёная, а
                глобус – не круглый.


Один из малоизвестных авторов писал: «Любая книга рождается в своей эпохе. Невозможно представить, чтобы «Гамлет» или «Ричард III» появились не в пору правления Елизаветы І, а творения Бальзака или Стендаля родились не в послереволюционной Франции». С  уверенностью можно сказать, что этот малоизвестный автор поспешил с выводами.
Джесси Ньюэлл взошёл на Олимп «новой английской литературы» неожиданно, как для критиков, так и читателей. И неудивительно, ведь автору едва исполнилось двадцать три. Его внешний облик напоминал лучшие образы английских джентльменов, гладко выбритый и подстриженный, с тонким фигурным носом и высоким лбом. На всех фотографиях с фанатами в социальных сетях он застыл с застенчивой улыбкой и в тонких очках овальной линзы. Слава пришла к нему быстро, подобно тому, как он писал свои книги. И все они не вызывали у публики ничего, кроме восторга.
На презентации пятого романа «Жизнь Томаса Шенди, сквайра, упрямца, человека» его спрашивали:
– Мистер Ньюэлл, как вам удаётся в двадцать первом-то веке писать свои произведения с таким ювелирным подходом к изучению эпохи? Они всегда точно описывают быт и ценности того времени, о котором повествуют. Так атмосферно и достоверно с точки зрения истории никто из современных авторов ещё не писал.
– Я уже подзабыл вопрос, – отвечал Ньюэлл, подшучивая. – Я благодарю вас за искренность, мне очень приятно слышать, что мой труд воспринимается, как настоящее «путешествие во времени». Это слова одного из критиков, которых я читал в недавнем выпуске «London Review of Books». Но мне кажется, что в этом «ювелирном подходе» нет ничего такого, что могло бы разорвать пространственно-временной континуум и поместить читателя близ Диккенса или Чосера... Мне кажется, меня немного завышают, говоря о «точности». И это связано, по моему мнению, с тоской по хорошей литературе.
– И всё же, как вам удаётся писать такие тексты, что всем кажется, будто они читают современника ваших персонажей?
– Пожалуй, я знаю хороший ответ. Он кроется в человеческой впечатлительности. Напиши я также о далёкой-далёкой галактике, все непременно б уличили меня во внеземных связях. Это не намёк, писать фантастику я не собираюсь. Но, если вам нужна конкретика, то… Я делаю то же, что делал бы любой другой на моём месте. Читаю, изучаю хронику, смотрю старые фотографии и картины. Но ещё я делаю нечто такое, о чём другие бы вряд ли задумались. Я превращаю сухие факты и застывшую плёнку в жизнь. Вы про это спрашивали? Как? Вот на это я не смогу ответить точно. Могу подолгу смотреть в одну точку или кидать в стену мяч; или прогуливаться по историческим местам Лондона, если таковые остались. Оно приходит спонтанно...
***
Биг Бэн пробил час. Улицы обезлюдились и машины всё реже буксовали на мостовой. Вдали светили огни высоток делового района, а вблизи – гасли в окнах Дворца. По Вестминстерскому мосту, направляясь в сторону башни, одиноко гулял человек. Одет он был в старомодный наряд; одинаковый, как униформа, во времена своей популярности. В руке у него качался среднего размера кожаный чемодан, а безымянный палец его украшался позолоченным кольцом.
Лицо этого человека не могло избавиться от неприлично широкой ухмылки, отдающей дьявольщиной или же, вероятнее, знакомой всем радостью жизни. Что, если не её, вселяли тёплый апрельский воздух и безоблачное небо, где повис фонарём полумесяц?
Под журчание Темзы человек пронёсся верх по набережной Виктории и, свернув на небольшую поляну близ парковки, спрятался под памятником войны. Отсюда открылся вид на любимое так всеми колесо обозрения, которое в это время суток больше было похоже на созвездие из синих точек. Кинув спящему у забора бродяге несколько оранжевых бумажек, человек в наряде достал из кармана чёрного пиджака серебряные часы с фотографией внутри, нажал большим пальцем несколько кнопок… и исчез.
Миг, и Биг Бэн пробил восемь, улицы – слышно – заполнились людьми, а безоблачное ночное небо превратилось в утреннее пасмурное. Человек будто подскочил на пару десятков дюймов и чуть не потерялся в пространстве. Приземлившись, он по привычке потрогал причёску и оглянулся, но не с видом, будто хотел понять, как он оказался в узеньком запорошенном снегом переулке, а скорее с таким, с каким люди читают срок годности молока. Это был чисто обыденный интерес.
Он спрятал часы во внутренний карман пиджака и лишний раз поправил волосы. "Ну, наконец-то, 1892-ой", подумал он. "Скорее, Ньюэлл, по расписанию снегопад!"




     «– Но путешествие во времени противоречит здравому смыслу!
– А что такое здравый смысл? – спросил Путешественник во Времени»
                © Герберт Уэллс «Машина времени»




ЧАСТЬ I. Не Байрон, или почему полезно хранить в кармане степлер


Прикрываясь чемоданом, человек облепленный белыми подтаявшими комьями переступил порог отеля. Портье у стойки, старый дядька, физиономией вылитый Колин Фёрт, удивился, увидев намокшего беднягу, и высказал свои мысли сразу и доходчиво:
– В такую погоду ходить в лёгкой одежде опасно. Вы же можете простудиться...
Здесь надо уточнить портрет Ньюлла. Поверх строгого костюма ещё в переулке он накинул пальто, которое в настоящем дальновидно скрывал в чемодане. Но фасон его был таков, что вряд ли бы должно защитил от снежной бури. Поэтому заботливое недовольство портье понять можно.
Ньюэлл, отряхиваясь, тихо сказал:
– В этот раз не успел вовремя…
– Что, простите? – спросил Фёрт.
– Ничего-ничего, – повысил баритон Ньюэлл. – Я стал жертвой своей неосведомлённости. Только приехал из... Ньюкасла, что на Тайне, и такой снегопад!
– Признаться, для нас он стал не меньшей неожиданностью. Но в тёплых стенах «Браунс хотэл» этого не замечаешь. Мы рады, что можем принять в них гостей даже из далёкого Ньюкасла-на-Тайне. Мистер?
– Айзенберг, – слегка улыбнувшись, ответил Ньюэлл.
– Не слышал о таких, – сказал старик, капаясь в ящичке стола.
– Прадед – еврей родом из Австрии. Мы одни такие в Ньюкасле.
– Хм, – не находил что-то портье, перебирая каждый ящик, – надолго вы к нам?
– Хотел снять комнату на два дня.
– Хорошо, – портье облегчился улыбкой на морщинистом лице, достав из третьего ящика толстую книжку в переплёте из белых ниток. – Забыл представиться, меня зовут Джеймс. Если что, я к вашим услугам… Значит, на два дня? Багаж с собой есть?
– Только чемодан, Джеймс, – указал Ньюэлл на кожаный чемоданчик.
Портье, покивав головой, попросил документ, удостоверяющий личность, и Джесси без проблем протянул такой ему в руки. По лицу дядьки всё было чинно, и он предложил Ньюэллу комнату.
– Мне бы номер с видом на Биг-Бэн, – постучал пальцами по столу Ньюэлл.
– Второй этаж, и налево. Есть несколько номеров, начиная с одиннадцатого.
– Как на счёт… тринадцатого? – прикинул в голове Джесси.
– Конечно, этот вчера и сегодня ещё никто не занимал.
– Это очень хорошо, потому что было такое чувство, что именно сегодня в этот час его кто-то займёт. У вас бывало такое чувство?
– Каждый день, мистер, я всегда на это надеюсь.
– Этот номер для вас что-то значит?
– Для нас все номера что-то значат. В последнее время мало людей остаётся на ночлег, и в этом нет ничего хорошего для нашей работы. Так что я надеюсь даже на тринадцатый... У вас это счастливое число? Чёртова дюжина?
– О, да, – сказал Джесси, будто вопрос был некой издёвкой, – на тринадцатые мне всегда везёт... И, кстати, не печальтесь. Людей сегодня будет столько, сколько нужно.
Расписавшись в книжице и получив ключ, мистер Айзенберг поднялся на второй этаж «Браунс Хотэл», нашёл лакированную зелёную дверь с цифрой «13», провернул два раза в замочной скважине и оказался внутри нужной ему комнаты.

***

Вечером 10 января 1892-го года на «Албемарль-стрит» приехал чёрный Бруэмовский кэб, из которого вышел презентабельного вида белый мужчина молодых лет. В это время Ньюэлл с чемоданом прохаживался по «Пикадилли» тех времён, когда бешеное движение такси и красных омнибусов не захватило каждый сантиметр дороги. Добравшись до «Пикадилли-сёркус», он неспешно стал рассматривать пустые места, где вскоре появятся такие рядовые вещи, как неоновая реклама или станция метро. Стоило только моргнуть, предварительно нащупав в кармане устройство, и он увидел бы, что в центре площади уже стоит «Ангел христианского милосердия», а рядом ходят толпы туристов.
В планах у Ньюэлла обязательным пунктом было посетить ресторан «Критерион». Тот самый ресторанчик, в котором «кто-то хлопнул» Джона Ватсона по плечу, и после его жизнь кардинально изменилась. Потолок ещё не был отделан золотом, а подавали здесь, в общем-то, ничего особенного, но заказать кларет в таком месте и ждать случая, достойного мемуаров, стоило – это точно.
В процессе он разговорился с одинокой дамой, скучающей за соседним столиком.
– Что вы думаете про наш стремительный прогресс? – кроме прочего, спросил у неё Джесси.
– Прогресс кажется мне слишком стремительным, – ответила она. – Говорят, скоро у нас будут летающие машины. Я ещё не отошла от метро...
– А что с ним не так?
– Мне кажется это странным. Поезда под землёй? Что дальше, города под землёй?
– В подземном транспорте есть своя несомненная прелесть. Представьте, как ноги топают прямо у вас над головой. Великие проспекты цивилизации встречаются тут и разбегаются по своим делам. Вы в самом центре жизни...
– Как поэтично! Вы сами это выдумали?
– Говорите, будто это что-то невозможное, – заулыбался Джесси и посмотрел на часы.
«График!», вспомнил он, торопливо попрощался с дамой и, бросив ей воздушный поцелуй, покинул ресторан. Киплинг уже снял комнату и спустился на первый этаж. Ньюэлл предвкушал плодотворную беседу.
 
***

– Отель – что надо, а какова его история!
– Извините?
– История! Открыт личным камердинером Байрона. А что не день, то событие: то первый телефонный звонок, то обсуждение строительства станции на Ниагаре! А места, где сидели здешние гости, нужно ограждать с пометками: «Здесь пил чай Рузвельт»...
– Какой Рузвельт?
Так, за столиком в чайной английской комнате начался разговор Джесси Ньюэлла с двадцатисемилетним Джозефом Р. Киплингом, успевшим к этому моменту прославиться рассказами, полными жизни Индии.
– Простите, – говорил Джозеф, – мы с вами уже пересекались?
– Да-да, простите, что так резко начал разговор! Хотел произвести впечатление.
– Не сказал бы, что вам удалось впечатлить меня. Мистер?
– Гейб Айзенберг, приехал утром из Ньюкасла-на-Тайне. В Лондоне… – он увидел равнодушную скуку в глазах Киплинга и пошёл по другой тропе, – ...за вдохновением. Вам нравится чайная комната?
– Скажу прямо, это подходящее место для отдыха, – скучающе зевнул писатель.
– Соглашусь на все сто. За окном страшный холод, здесь расслабляющее тепло. Создаётся контраст! И, вижу, в южных широтах вы по нему скучали.
Его собеседник чуток рассмеялся и высказал:
– Это так же не сможет впечатлить меня. Вы, наверняка, знаете, кто я? Или узнали у портье, откуда я приехал.
– Допустим, я вас знаю, – усмехнулся Ньюэлл, – но всего у портье не выпросишь. Тайна клиента. Я рискну предположить, что вы приехали в Лондон... по делам семейным.
Редъярд заинтересовано покосился на Ньюэлла.
– Как вы узнали? – спросил он.
– Хм, пальцем в небо, но в точку! Лицо у вас смуглое, но шея белее – не ваш природный цвет, странствовали в тропиках, причём долго, судя по бронзе. Что заставило вас вернуться в Англию? Багаж маленький – собирались на неделю, не больше, и вероятно после отправились бы назад в путешествие. Родственников здесь не имеете, иначе они бы вас приютили, если конечно у вас нет разногласий; конечно, нет, вы выдержанный и спокойный человек, раз ещё не сорвались на меня за глупые разговоры. Итог. Вы отреагировали на семейные дела, но вы не женат, кольца нет, и родных в Лондоне тоже, – значит свадьба, в течение недели. Вы очень ею дорожите, если вернулись из другого конца мира буквально с пустыми руками...
– Сейчас... вы впечатлили меня, – менее равнодушно сказал Киплинг,– но как вы узнали о моём багаже?
– У портье спросил.
Киплинг рассмеялся.
– А ещё, – продолжил Ньюэлл, заставив Джозефа следующими словами медленно измениться в лице, – я близко знал мистера Уолкотта Балестье, чья недавняя скорая смерть заставила меня раздосадоваться. И я знал, что он тесно сотрудничал с мистером Киплингом в последнее время. Поэтому мне показалось диким совпадением, что человек, очень похожий на мистера Киплинга, остановился вместе со мной в одном отеле.
– Вы знали Уолкотта? – спросил он напряжённо. – Почему сразу не сказали?
– Хотел выяснить точно, вы ли это? Он так мало о вас рассказывал.
– Странно, что он о вас мне ничего не рассказывал.
– Значит, случай не требовал. Мы познакомились с ним несколько лет назад, он восхитился моими детективами и предложил сотрудничество.
– Он был хорошим человеком. Уверен, сотрудничать вам с ним было так же приятно и плодотворно, как мне. Скажу без нареканий, из него бы получился великий писатель.
– Но Он забирает лучших из нас, – сказал Ньюэлл, подозвав жестом слугу.
– Право, я сначала испугался, что какой-то незнакомец подсел ко мне. Вы говорили что-то о детективах, – задумчиво чесал нос Джозеф, пока Ньюэлл заказывал чай. – А не про вас ли мне рассказывал один из знакомых? Что-то похожее, эти рассуждения…
– Вполне возможно, что ваш друг читал именно мои детективы, – как гусь, выпрямил шею Ньюэлл и льстиво себе улыбнулся.
– Знаете, эта цепочка мыслей про «загар и прочее» такая смешная, простите за откровение. По такой логике можно придумать что угодно, – засмеялся он уже дружеским смехом, но для Ньюэлла – издевательским. – И в ваших суждениях есть промашка – не сказал бы, что я выдержанный и спокойный.
– Никто не точен в догадках, – Джесси убрал с лица улыбку и стал пресен, как местный чай. – Но я был точен с одним: со свадьбой, – сказал он устрашающе.
Принесли две искусно гравированные чашки, Ньюэлл отпил содержимое своей и только удостоверился, что и сто лет назад тут подают окрашенную воду.
– Значит, правда, что вы женитесь на его сестре? – продолжал Джесси мрачно. – Он говорил, что у вас с ней долгий роман.
– Да, долгий, – подозрительно сощурившись, ответил Киплинг. – Знаете, я ненадолго отлучусь в номер, – и встал из-за стола.
– Как пожелаете, Джозеф. По имени можно? – сказал гость из будущего и тут же понял, что и это было лишним в разговоре.
Киплинг без оглядки поднялся по ступенькам на второй этаж.
– Идиот! – шёпотом проклял себя Ньюэлл, – опять сорвалось! Я теряю терпение, раз за разом скармливать ему эту байду!
Следующие два часа он тихо сидел в чайной комнате, круговыми движениями пальца протирая дырку в столовой скатерти. Попутно придумывая стишок, который бы как-то подбодрил его. Но получалось лишь мрачное и никак не утешающее.


Не Байрон я. Но гость его камердинЕра.
Я пережил врагов, но кончу раньше.
Как Балестье, свалюсь с холерой,
И пусть в дне завтрашнем подумают, что дальше...*


"Дальше-раньше? Ну не бред ли? А как хорошо начиналось! И когда это на меня напала хандра? Неужели наступил кризис путешественника во времени? Мол, я ни от чего не застрахован. Чуть что, сгнию я в прошлом, никто не погорюет обо мне и в настоящем меня не найдёт. Это всё из-за Киплинга, чтоб его! Вымучил, зараза! В депрессию вогнал! Надо выгонять эти мысли, а то недалеко до старческого самокопания, а там и «в чём смысл?», и «кто мы в этом мире?», и прочее такое. Оно мне надо?

Хм, у «камердинера» ударение на другой слог. К чёрту всё!"

***

А пока Ньюэлл терзает себя за надуманные рифмы, совершим одно путешествие. Туда, куда нельзя добраться физически, где нет понятия пространства и времени. В мир авторских отступлений.

***

Джесси часто жалел, что родился в Англии. Эти мысли реже посещали его до обнаружения устройства; а когда выяснилось обидное ограничение, он взорвался недовольством.
Значит так, уходишь хоть на дюйм от окружной Лондона – машина издаёт что-то похожее на звук тонометра, когда качаешь воздух в манжет, и никуда не перемещает. Когда в пределах – переносит, ничего не издаёт, зато появляется неприятный звук в ушах у путешественника. К этому Ньюэлл привык быстро.   
К несчастью, после выяснилась ещё одна досадная проблема: устройство не может перемещать в будущее. Как ни крути, что не пробуй, какие-то законы физики не позволяли увидеть завтрашний день, только если ты не возвращаешься в свое родное время.
Объяснить это он не мог, да и не пытался. Малышу Джесси не было и двадцати одного, когда он обнаружил «Таймхоул» – он дал ему незамысловатое название, какие даются всем новым изобретениям. Только он не был изобретателем. А кто же, спросите вы? Некий учёный из далёкого будущего, случайно забредший в двадцать первый век и выронивший аппарат всей его жизни на потоптанной траве Грин-парка? Джесси не знал и знать пока не хотел. Его устраивало незнание, а ещё его вполне устраивало то, как он использовал «Таймхоул».
«В год от одного писателя выходит по одной низкопробной книжонке, а выгоды с этого, как с махинаций на ставках. Это же идеальный вариант, и без подозрений! Я постараюсь делать всё так, чтобы меня хвалили и за оперативность и за высокое качество моего текста. Я буду вдохновляться запахом эпохи...»
Если под всем этим Ньюэлл имел в виду обыкновенное жульничество и воровство интеллектуальной собственности его соавторов, он не лгал.
Впрочем, не стоит судить его за это. Джесси много раз пытался выйти за рамки, написать что-то от себя, но публика требовала «прошлого». А Джесси думал о будущем, которое ему не было подвластно. Одно время он сотрудничал с известным физиком, мечтал сочинить роман под названием «Аргонавты в чёрной дыре», повествующий о космической экспедиции, которая сумела пройти сквозь мрак и оказаться в далёком будущем. Проект заморозился, как органика в космосе, а Ньюэлл продолжил разворовывать таймлайны. И в каждом его бесила одна и та же мысль:
«Какого чёрта нельзя перемещаться за пределы Лондона?!
Я увидел бы свет в его лучшие годы: итальянское Возрождение, греческая Античность, расцвет империи Инков; и, быть может, узнал, что погубило динозавров! И я был бы не против путешествовать с пиратами, пробираться через чумные поселения или стада рапторов, но я не настолько рискованный, зная, что есть способы лучше. Авиаперелёты всё же эффективней и безопасней в наше время. Но они не эффективны с этим ограничением».
Жёсткое, но дальновидное условие изобретателя этой машины, на поиски которого ушла бы не одна жизнь, не доступная даже Джесси Ньюэллу.

***

«За всю жизнь я немало дней спустил в никуда. Жалко, что эти дни я не смогу вернуть даже с «Таймхоулом».
И теперь я снова теряю время? И где, в прошлом! Которого уже нет, которого и не будет, когда я вернусь! Растворится в воспоминаниях и закатится под диван времени. Хорошая, кстати, фраза, нужно запомнить!
А дело было, как два пальца! Я занимаю номер рядом с Киплингом, занимаю заранее(!), чтобы мистер Чандлер не успел. Жду Киплинга, гуляю по Пикадилли, восхищаюсь Королевской Академией Искусств, когда слово «искусство» ещё что-то значило. Вечером завожу с ним беседу, то, сё, я друг вашего покойного издателя, у нас большое будущее, уже договариваемся о соавторстве, я гуляю на их с Каролиной свадьбе, мы пишем с ним авантюрное приключение в южных колониях Англии. Я умываю руки и возвращаюсь в 21-ый век с рукописью мастера.
Вот, что должно получиться! Не с пятого дубля, а хотя бы со второго. Первый, как и прошло, всегда пробный. Разведываешь обстановку, замечаешь «дыры в сюжете», следишь за течением времени. Я вот заметил, что прошлое не противится, оно течёт так, как и текло всегда; а вот с кем в этом прошлом работать приходится!»
В прошлом путешествии Ньюэлла к мистеру Киплингу не обошлось без политики.
«Знал же, что плохо начинать разговор о колониях, их свободе, об империализме. Невыносимый человек. Как задвинет свои принципы, а я и не знал, что он фашист в душе! Теперь он дедукцию задел. Не то, чтобы я посылал к чертям всё только из-за этой мелочи, но сил его терпеть больше не оставалось… Читал его друг кого-то похожего!
Бесплодная поездка, ничего не скажешь. Оставлю-ка я им сувенир напоследок…»
Айзенберг вывел на салфетке острым карандашом придуманное четверостишие и добавил внизу: «Гитлер – плохой парень». Расписавшись, он оценил подарок:
«Сойдёт. Такое бы в 2019-ом на E-bay за пару миллионов продали. Салфетка с автографом Джесси Ньюэлла 125-летней давности. Сморился я».
Только он подумал подняться в свой номер и забрать чемодан, в комнату зашло два высокого роста констебля. Ньюэлл насторожился.
– Мистер Айзенберг? – сказал один из них, – мы вынуждены задержать вас… по подозрению в мошенничестве.
– В каком мошенничестве? Господа, я только день в Лондоне, а меня уже обвиняют в злодеянии. Мне нравится этот город! – ответил им Ньюэлл и приподнялся.
В комнату возвратился Киплинг с сердитым и в то же время злорадствующим лицом.
– Вы вернулись! – крикнул Джесси, – я вас уже заждался. А, представляете, какое дело, меня допросить хотят…
– Потому что вы не только не являлись хоть каким-то знакомым покойному Уолкотту, – разгорячился Киплинг, – но так же подозреваетесь мне в какой-то афере, и быть может в убийстве…
– Кого? меня интригует!
– Меня!
– Но вы пока живы, – напомнил Ньюэлл, как будто Киплинг сам этого не знал.
– Мистер Айзенбрег, мы разберёмся в участке, – сказал ему второй из долговязых констеблей.
– Постойте, – вспомнил гость из будущего, показывая знак руками, – я должен забрать чемодан, он в моём номере наверху.
– Мы доставим его на место, будьте уверены, – подходя ближе, говорил полисмен.
– Ох, мне, правда, здесь находиться неудобно! Дайте мне чемодан, и я выполню все ваши требования!
– Это не займёт много времени. Пройдёмте с нами.
– Так?! Тогда знайте: Этот человек, – указывая на Киплинга, заорал Ньюэлл, – убил Уолкотта Балестье, нанял людей отравить его, и теперь хочет украсть его труд, выдав за собственный. Я хочу исправить эту несправедливость!
– Он лжёт, – дрожа, выговорил Джозеф, – он не в себе!
– Каролина была против брака, и Уолкотт знал это! – подняв указательный палец верх, как опытный адвокат, тараторил Ньюэлл. 
Портье и слуги сбежались в чайную комнату. Полисмен спросил:
– У вас не держат алкоголь?
– Нет, – ответил свидетель, – он выпил два чашки чая, и всё!
Киплинг не выдержал:
– Как вы смеете клеветать меня? Вы не похожи на убийцу, вы простой сумасшедший.
– Я не похож? – подался вперёд сумасшедший и захватил писателя, повернув его спиной к себе и приставив к нему что-то продолговатое, – я требую чемодан!
– Господи! Святые духи, у него пистолет, – упал в голосе Киплинг, – дайте этому чокнутому, что он хочет.
«Это не пистолет, а обычный степлер. Тебя, дурилка, развести проще простого…» подумал Джесси.
– Не стоит! Я сам возьму его, – сказал он и двинул Киплингу по бёдрам голенью.
Слуги и констебли разошлись в лёгком недоумении и дали пройти Ньюэлллу вместе с заложником на второй этаж без проблем. Оказавшись напротив зелёной двери с цифрой «13», он не торопился освободить Киплинга, но сильнее вдавил оружие в спину и сказал:
– Рузвельт – будущий президент Соединённых штатов Америки. А вы, милейший, опасайтесь язвы и избегайте столов. Это не те сведения, без которых отлично обходишься, это вопросы жизни и смерти…
Он отпустил беднягу, быстро спрятал степлер в карман и, перед тем, как открыть дверь, добавил второпях:
– И запомните тот день, когда вами чуть не был пойман Джесси Айзенберг!
И нырнул в номер, как в нору беглая лиса. Киплинг ничего не понял и с лёгкой одышкой страха крикнул вниз:
– Скорее сюда, он хочет сбежать из окна! – и все толпой ринулись на второй этаж.
Дверь осталась незапертой. Полисмен толкнул её и, оказавшись в номере, ничего кроме жуткого беспорядка не увидел. Окна были не тронуты, а лица констеблей – озадачены.

***

Ньюэлл вернётся... когда-нибудь





* Адаптация настоящего четверостишия, какое оставил Джесси на салфетке:

I'm not Lord Byron. But I’m guest of his valEt.
I’ve lived more than my foes, but end will earlier.
I’ll die of typhus just like Balestier,
And my Fame will end long before the journey...