Мы сходим со сто двадцать третьей дорожки эскалатора и вступаем на дорожку «С1». С – это супермаркет, первая дорожка – центральная магистраль, по которой въезжают в супермаркет. До площадки «ожидающих» остается тридцать секунд, и Мира крепко жмет мне руку, а я нежно смотрю ей в глаза. Этим взглядом я стараюсь сказать, что люблю ее, что я буду пай-мальчиком, что не сделаю ничего дурного. Я очень стараюсь и надеюсь, что игра мне удается, я неплохой актер, а Миру я действительно люблю. Только вот беда, за двадцать семь лет, что мы прожили вместе, жена меня здорово изучила, и обмануть ее сложно. Находясь рядом со мной, Мира тоже научилась играть и, возможно, сейчас старушка улыбается, а сердце ее плачет. Любящая женщина отдает свою красоту любимому и быстро старится, кто это сказал? Достоевский. Это он про нас. Мира с удовольствием пошла бы в маркет со мной, просто для спокойствия души. На тот случай, если я «сорвусь» вблизи искуса. Но сделать этого она не может – близится день Рождения старушки, а кто же покупает подарок сам себе?
Мира остается на площадке «ожидающих», а я еду дальше. Какое-то время я смотрю назад и машу рукой худой женщине в сером берете, а она машет мне в ответ. А потом ее фигурка пропадает в толпе, я поворачиваю голову, смотрю под ноги на ленту транспортера. С этого мгновения в моем теле работает автомат, определяющий и взвешивающий все мои поступки. Противиться бесполезно, я подчиняюсь своему скрытому я.
С дорожки «С1» я перехожу на дорожку «Обувь», а потом вливаюсь в поток «Мужская». Не останавливаясь, беру с полки черные ботинки сорок третьего размера и еду дальше. На самом верхнем этаже, где куча кафе, и где больше всего народу, я переобуваюсь и вхожу в туалет для персонала. Если принять во внимание тот факт, что служащих на этаже не больше десяти, остальные – машины, шансы встретить здесь кого-то равны практически нулю. Все же я запираю дверь кабинки. Камер слежения в туалете, разумеется, нет, но по привычке я оглядываю стены и потолок, теряя драгоценные секунды. Потом оборачиваюсь к окну из непрозрачного стекла, становлюсь на унитаз и внимательно изучаю крепления. Да, эти автоматические держатели надежны и просты в употреблении. Я ставлю в отверстия датчиков четыре спички, а потом нажимаю на кнопки. Держатели щелкают, и стекло мягко валится мне в руки. Мое лицо обдает струя свежего воздуха. Меня охватывает ЧУВСТВО, стекло едва не падает из рук. Я спускаюсь на пол, и тут слышится скрип двери. Я вторично чуть не выпускаю стекло. Но это автомат-уборщик, пришел подзарядиться энергией, он мне не опасен. Увы, я ошибся.
– Это уборная для обслуживающего персонала, посетителям запрещено им пользоваться, – скрипучим голосом объявил автомат.
Интересно, как он меня распознал, раньше автоматы так не могли. Но сейчас не время об этом думать, нужно думать, как выпутаться. Угу, невнятно говорю я, чтобы по записи не опознали голос.
– Ответ принят как утвердительный, – отвечает автомат и движется к двери.
На всякий случай я еще раз угукаю, но автомат уже не интересуется моей персоной, он зарядился и спешит на работу.
Дверь хлопнула, опасность миновала. Я осторожно ставлю стекло на пол и утираю со лба пот. На ладони и пальцах отпечатался красно-фиолетовый рубец от стекла. Я растираю руки. Потом лезу в окно. Под ним расположена площадка для ремонтных работ, два на два. Я становлюсь на нее, закрываю глаза, вдыхаю воздух… блаженство. Я чувствую дыхание ветра, слышу, как он трясет антенны на стене. Я чувствую вечернюю прохладу, даже морскую соль ощущаю, хотя до моря почти сто километров. Так я стою и «балдею», забыв о времени. Удовлетворив вволю осязание и обоняние, я открываю глаза, и снова гамма чувств. Я вижу звезды, небо, лес! В сумраке проносятся какие-то тени, видимо, летучие мыши. Сердце бешено стучит, кровь несется у меня по жилам с удвоенной скоростью, я пьян этим миром свободы. А под ногами сверкает огнями мой враг – стеклянный купол, ибо супермаркет в верхней части сливается с ним, служа куполу опорой.
Если судить по обилию чувств, то стою я достаточно долго, целый год, но на самом деле прошло не больше пятнадцати минут. Снаружи холодно, у меня мурашки по коже бегают, ведь под куполом постоянная температура: двадцать два с половиной градуса, температура, рекомендуемая врачами. Интересно, знают ли люди, живущие под колпаком, что такое холод? Возможно, есть же профессии, связанные с холодильниками…
Стоял бы я здесь и стоял, но взглянув на часы, вижу: я пробыл на площадке семнадцать минут, пора сматываться. Я аккуратно, не дай бог поцарапаться, влезаю в туалет, ставлю на место стекло, переобуваюсь и выхожу в зал. Потом становлюсь на дорожку, вливаюсь в поток «Женская одежда», «Шерсть». В таком восторженном состоянии я давно не был, из меня прямо рвется энергия, нужно походить по залам, успокоиться. Я прохожу один зал, второй, третий… Постепенно эмоциональный подъем проходит, наступает рецессия, я начинаю жалеть о своем поступке. Зачем я рискую, мне уже сорок девять, а средняя продолжительность жизни у нас пятьдесят пять, мог бы остаток жизни потерпеть, не высовываться. Не ради себя, ради Миры. Что с ней будет, если меня заберут в больницу? Она и так после каждой вылазки смотрит на меня, словно все знает. Впрочем, почему словно? Знает, я в этом уверен. И о сегодняшней вылазке ей тоже станет известно. Не ведаю как, ведь я еще битый час буду лазить по отделам, выбирая ей кофту и пропитываясь кондиционерным воздухом. Может, по блеску в глазах? Точно такой появляется, когда я выпью стаканчик-другой виски. Предательский блеск. Впрочем, когда-то он мне здорово помогал. Из-за него меня и снимали в кино. Сэм так и говорил: «У тебя, парень, блеск в глазах особенный. Ему зритель верит». Хороший человек был Сэм Волдис, хоть и посредственный режиссер. Мне очень нравилось сидеть с ним после съемок за стаканчиком томатного сока – Сэм не употреблял спиртного – и смотреть на багровый закат. Жаркий степной воздух наполнял до отказа мои легкие, и я чувствовал, что раздуваюсь подобно воздушному шару и скоро, подобно воздушному шару, полечу. Тогда мы еще снимали настоящие фильмы. По крайней мере, мне так казалось. Мы снимали степи, леса, ковбоев. Потом поставили этот колпак, и Сэму для съемок остались только парки и небоскребы. И Сэм ушел, стал трупом. А от меня остался только этот блеск в глазах…
Выждав, когда первая волна уныния прошла, я переключился на кофточки.
– Продолжайте, комиссар, – начальник Системы безопасности подвинул гостю блюдо, на котором стоял стакан с искусственным яблочным соком.
Из стакана торчала трубочка с фильтром и в ней была последняя новинка – система, помогающая человеку втягивать жидкость. Не нужно было напрягать губы, сок сам тек в рот.
– Благодарю, – комиссар сделал глоток, поморщился – химическая дрянь – и еще несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. – Итак, в двадцать один десять компьютер зафиксировал, что людей в супермаркете стало на одного меньше. Компьютер решил, что это сбой. Через восемнадцать минут людей стало на одного человека больше. Данные были переданы нам. Анализ информации позволил установить, что человек выбрался из окна туалета «для персонала» на девяносто восьмом этаже и стоял на ремонтной площадке. Кроме того, стало известно, что в это же самое время в туалет заезжал робот-уборщик, модель девятнадцать «СА». Робот отметил, что посетитель находится в кабинке для персонала, и сделал ему замечание.
– Человека можно опознать? – быстро спросил начальник Системы безопасности.
– Увы. Человек ответил односложно и невнятно, идентифицировать голос нельзя.
– А визуальный контакт?
– Робот видел лишь ботинки человека…
– Это же самое главное! Ботинки индивидуальны, и по их коду…
Комиссар так грустно посмотрел на начальника Системы безопасности, что последний смешался: – Простите.
– Я не хуже вас знаю, что человека можно опознать по его ботинкам, но хакер тоже это знал. Во всяком случае, из магазина эти ботинки «не вышли». Думаю, он взял новую пару в супермаркете, переобулся, а по окончании дела бросил ее в утилизатор. Характерно, что в этот вечер зафиксирована кража мужской обуви. Но это все, подозреваемых у нас нет. Мы можем лишь с известной долей вероятности предположить, что это мужчина.
– Женщина не могла взять мужскую обувь?
– Могла, но ходить в мужской обуви, рискуя привлечь к себе внимание…
– Я понял. Итак, что же нам остается?
– Остается банальный опрос свидетелей на этаже, вдруг кто-то что-то видел. Здесь, к сожалению, время работает против нас, через два дня сегодняшний вечер сотрется у них из памяти. И, разумеется, мы опросим всех известных хакеров, вдруг повезет.
– Надеюсь, мне не нужно говорить вам, как важно это дело.
– Нет.
– Привлеките необходимые силы, даже с избытком. Если нужно, снимите следователей с преступлений первой категории.
– Убийств!?
Начальник Системы безопасности строго посмотрел на комиссара:
– Поймите, Джексон, этот человек страшнее убийцы, он болен. Это маньяк! Он не может жить без природы, его не купишь ни деньгами, ни благами цивилизации. Но самое страшное – он может заразить здоровых людей. Это детонатор, который может сработать в любой момент. И если среда в обществе будет подходящей, мы получим взрыв в виде революции. А обстановочка сейчас не из лучших. Кое-где в прессе начались ненужные дискуссии: чем грозит людям колпак. Если противники колпака победят, наружу вылезет многое. Начиная с того чем мы дышим, и кончая тем что мы едим.
– Значит, слухи о мутациях…
– Не слухи, – мрачно подтвердил начальник Системы безопасности. – И если это откроется, отвечать придется всем, в том числе и вам, дорогой комиссар, смена власти – жестокая штука.
– Я… понял.
– Я рад. Идите и ищите, переройте весь навоз, которого хватает в вашем хозяйстве, но найдите этого человека.
К Маилсам Хейли пришел под вечер. Представился, предъявил жетон.
– Садитесь, инспектор Хейли, – предложила женщина, – хотите чаю?
– Нет, спасибо, – инспектор сел, отметив про себя, что мужчина внутренне напрягся, а женщина испугалась.
Впрочем, это была стандартная реакция, любой бывший осужденный боится повторения кошмара тюрьмы или лечебницы. Первым делом Хейли спросил, были ли Маилсы вчера в супермаркете с двадцати тридцати до двадцати двух ноль-ноль. Оказалось, что были, но это как раз неудивительно. В этот промежуток времени супермаркет посетили девять из двенадцати опрошенных сегодня семей. Хотя кое-что все-таки настораживает: пенсионеры предпочитают ходить за покупками днем, когда меньше народа.
– Что вы купили? – строго спросил Хейли.
– Я… покупал подарок жене на день Рождения, – глухо ответил мужчина.
– Точное время, когда вы вошли и вышли?
– Пришли примерно в девять, ушли в десять.
– Многовато времени для одного подарка, не находите? Или вы плохо знаете супермаркет?
– Хорошо… просто я не знал, что выбрать Мире.
– То есть вы бродили по залам?
– Да.
– Какие именно отделы вы посещали?
– «Парфюмерный», «Шерстяной», «Посудный»…
– «Обувной»?
– Кажется, нет.
– Кажется, или точно? Меня интересует «Мужской отдел».
– Инспектор, – мягко вмешалась Мира, – если я скажу, что вчера в супермаркете все время была с мужем, вы будете удовлетворены?
– Вы не остались на площадке для «ожидающих»?
– Нет.
– Вы ходили с мужем выбирать самой себе подарок!?
– Именно. Я же знаю его слабость, поэтому не рискую оставлять в магазине одного. Мы теряли друг друга из вида на минуту, не больше.
– Допустим. И какой же подарок вы выбрали?
– Шерстяную кофту.
– Если вам не трудно, покажите.
Она сходила в комнату, принесла сверток, развернула. Хейли убедился, что изделие куплено вчера, в двадцать один пятьдесят. Еще секунду инспектор думал, потом склонил голову:
– Простите за беспокойство.
– Мы все понимаем, инспектор.
Если бы Хейли посетил Маилсов первыми, он бы прояснил весь «туман». Например, заставил бы мужчину вспомнить и ответить точно: посещал ли он «Обувной» отдел. Выяснил, был ли он на верхнем этаже, посмотрел бы на реакцию. Можно было бы сказать, что на верхнем этаже его видели знакомые и опять посмотреть на реакцию… Но Хейли допросил сегодня двенадцать семейств, и все люди отвечали неточно, прятали глаза, мямлили, так что, всех арестовывать? Какого черта он должен выглядеть чудовищем в глазах этой милой женщины!? Ищут иголку в стоге сена, а крайний он, Хейли. Улик с гулькин нос, но результат требуют. Нет, пускай начальство отдувается, а он не всесилен. Поэтому Хейли поставил в блокноте против фамилии Маилс значок «чисто», извинился, попрощался и ушел.
Когда дверь за инспектором закрылась, Борис подошел к серванту, налил себе рюмку коньяка и выпил. Тиски, давившие грудь, немного попустили.
– Налей и мне, – попросила Мира.
Он наполнил бокал. Мира выпила, закашлялась. Борис посмотрел на нее с нежностью:
– Зачем ты выгораживала меня?
– Оставь, пожалуйста, – раздраженно сказала женщина, и он смог убедиться, что жена все знает.
В комнате повисла тяжелая пауза, во время которой Борис проклинал себя за неловкость: Мира ничем не заслужила такого отношения, она выручила его в ту минуту, когда он думал, что все пропало. И ни словечком не упрекнула за «срыв». Нужно было срочно перевести разговор на другую тему.
– Как ты узнала, какой подарок я купил? – наконец спросил Борис.
Она насмешливо посмотрела на мужа:
– Грош мне цена, если бы я не знала этого еще неделю назад, когда ты завел разговор о новой шерстяной коллекции Холмса. Ты можешь обмануть полицию, но не меня.
05.06.2009