Давеон. Возрождение часть 3

93
Борьба. Страхи слуг
     Проходя по многолюдным улицам, Давеон оглядывался на всякий шорох и звук, словно боялся чего-то. Солнце нещадно пекло и вскоре ему стало нестерпимо жарко. Он заторопился к фонтанчику, сожалея, что сейчас не у себя дома, в прохладной купальне - именно такую предпочитал. В нее Леоний добавляет масла сандала, лаванды, кедра -  магического дерева, повышающего уверенность в своих силах и способствующего сохранению здравости  рассудка. Вот что ему сейчас нужно! Здравость рассудка и трезвость ума! Сколько можно гнать от себя  мысли, преследующие его?! Эта девица, которую даже не знает, не выходит из головы. Она уже потяжелела и хочет освободиться от дум, но не выходит.
     Помчался Давеон к источнику, подставил лицо под холодную струю, надеясь остудиться. Он хотел напиться, но почему-то не мог, хоть и жадно заглатывал воду. Сколько так простоял сам не понял. Тут влага превратилась в ярко-оранжевую. Давеон отскочил в сторону, сжался - разве у нее бывают веснушки? Он огляделся. Вокруг прохожие - все до единого медноволосые! Им овладело чувство, схожее со страхом. Откуда взялся этот страх? Его давно не было. Жрец прогнал ненавистное переживание много лет назад, считая недостойным себя. Зачем оно явилось снова? Проходящие мимо рыжие женщины поглядывали на Давеона, улыбались ему своими очаровательными улыбками, пробуждая в нем желание. Томление росло и росло, вот оно уже стало невыносимым. Внезапно все горожанки повернулись к Регидию – у всех них одно лицо!
     Давеон подскочил в кровати. Тяжело дыша, вытер пот со лба.
     - Да что же это такое?! – Жрец смахнул с себя покрывало, покинул ложе и подошел к окну.
     По стеклу стучал дождь, выбивая ритм учащенного мужского дыхания. Даже серость непогоды не избавила улицу от медных красок. Давеон стукнул кулаком по подоконнику и пошел прочь.
     Заставив себя проглотить завтрак, он отбыл в город, не теряя надежды, что сновидение никогда не станет явью. Он плохо спал в последнее время, вместе с ним потеряли сон  Леоний и управляющий. Им с лихвой досталось. Они с ног сбились,  угождая вспыльчивому ныне  господину. Который день  переполняем он тревогами, которую ночь засыпает с одной только мыслью - гонит ее от себя, а она возвращается. Давеон забыл про аппетит, забыл, что такое спокойный сон. Если так пойдет и дальше и вовсе потеряет контроль над собой. Но он еще помнит, что такое самодисциплина. Помнит, чему учили наставники - не поддаваться страстям. Они слишком быстро овладевают человеком и подчиняют его себе.
     Велев оседлать Дивиуса, сановник направился к воротам.
     - Господин, - позвал его Кир, - позвольте мне сопровождать вас.
     - Я поеду один! – отрезал жрец и умчался, не желая объяснять причины столь внезапного  отъезда, о котором никто не ведал.
     - Вы правы - он сам не свой, - глядя вслед всаднику, сказал перс.
     - А ты думал, мы выдумываем? – вышел из-за угла Леоний, за ним появился управляющий. Они не решались лишний раз показаться хозяину на глаза.
     - Он ни с кем не разговаривает, - подметил Кир.
     - Вчера казначея прогнал, - сообщил Тилиан.
     - За что?
     - Господин сказал, что тот много ворует.
     - Казначеи всегда воруют, он и прежде это знал, - отозвался перс, ему перемены показались настораживающими.
     - Теперь разозлился.
     - Я не ворую, - отозвался Леоний, - но господин меня тоже прогнал.
     - Тебя-то за что? – ухмыльнулся Кир.
     - Много думаю.
94
     Двое других слуг рассмеялись.
     - Видно, наш господин услышал твои мысли, - утер слезы веселья перс.
     - Что вы заливаетесь? – рассердился Леоний. - Завтра и вам может перепасть «ласковое» словцо. 
     - Это верно, – посерьезнев, вздохнул Тилиан. – Куда хозяин поехал-то? – повернулся он к Киру.
     - Ты не тому вопросы задаешь.
     - Ох, беда, беда. Когда ж это закончится? – поставил руки на пояс управляющий.
     - Это только началось, а ты мечтаешь о конце, - похлопал его по плечу перс.
     - На твоем месте я бы так не радовался, - скривился в ответ на улыбку Тилиан. – Очень скоро гнев господина доберется до тебя.
     - Буду, как вы, прятаться за углом, - расхохотался Кир, но глядя на напряженные лица, остановился. – Да ладно вам - я уже переговорил с Талиссой.
     - И что она ответила?
     - Выберет момент и поговорит с хозяином.
     Выехав из города, Давеон пришпорил коня. Дивиус забылся в радостном беге и помчался по дороге, пролегающей вдоль полей, которыми каждое утро некогда  любовалась матушка. Здесь она нашла слепую девочку, здесь же попрощалась с кузеном. Что обретет или потеряет тут сын? Вопрос остался без ответа. Найти его очень трудно, коль тяжело сделать самую малость – прогнать страсть. Прежде Давеон не ведал такой.
     Дивиус раздувал большие ноздри. Он парил над зелеными полями, переросшими в хризолитовые луга и пастбища. Стук копыт заглушал свист ветра, выкрики крестьян и пастухов, лай огромных собак, но нисколько ни отзвуков сердца. Всякий раз, когда всадник придерживал поводья, жеребец тряс сухой головой, а сейчас хозяин дал волю порыву,  и они вдвоем взлетели над землей, дабы затеряться в кубовых небесах. Дивиус сбавил бег, лишь приблизившись к оазису, окружившему гору.
     Спешился Давеон, похлопал по крепкой шее гнедого коня и отправился дальше один по узенькой каменистой тропе вглубь зеленого островка. В стороне появились домики, но их гость миновал, не задерживая взора. Вскоре жрец достиг источника с чистой прохладной водой. Около него блистало озеро с прозрачной влагой. С отцом и другими священнослужителями Давеон совершал здесь религиозные омовения во время празднеств.  Он пришел сюда очиститься, смыть с себя все, что тревожит и лишает покоя. Он послушал  голоса, они позволили  прикоснуться к благословенной воде.  Жрец скинул с себя темные одежды, оставаясь лишь в коротком хитоне, и погрузился в водоем с каменистым едва видимым дном, настолько был глубоким.
     Влага полностью вобрала гостя в себя. У него появились видения, рассказывающие о нем самом, что видел и слышал когда-либо, о чем знал и может узнать еще. Желание проститься со страстью усиливалось, а беда все не проходила. Скупая вода не поделилась спокойствием, камни по-прежнему пребывали в молчании. Давеон собрал всю свою мощь и выкрикнул, стараясь выдавить из себя боль… Ничего. Ничего не прошло. Только минералы содрогнулись, и загудела влага.
     Мимо проплывающая рыбка (почему-то ему она показалась рыжей) посмотрела на гостя. К ней приблизилась хищная, и не успел жрец что-либо сделать, как эта тварь проглотила беззащитную рыбешку.
     Окруженный прохладной водой человек замерз не то от холода, не то от страха.  Какого? Давеон устремился вверх, словно боялся опоздать куда-то, и вскоре вынырнул. Он жадно вобрал в себя воздух, снова начал дышать. Тряхнул жрец головой, вытер лицо ладонью, откинул назад мокрую прядь, упавшую на лицо. Он вышел на берег и облачился в свой наряд, дополнив его ожерельем. Давеон поправил поручи, спрятал завязи и подозвал Дивиуса. Жеребец послушно заторопился на хозяйский зов. Сановник вскочил в седло, обернулся в сторону Миреи - его неудержимо тянет туда.
95
     По возвращении домой жрец уединился в кабинете, вновь отослав Леония,  пытающегося угодить и думающего лишь о состоянии  господина. Как он устал от этих мыслей. Он и сам толком не может понять, что с ним. Перед взором рисовалась картина, увиденная в озере. Почему рыбка была такого цвета, Давеон не знал, но твердо был уверен, что никому не позволит лишить жизни медноволосую незнакомку.
     В зале при приглушенном освещении звучала умиротворяющая арфа. За инструментом сидела  красивая, стройная  женщина с темными волосами, собранными в прическу, дополненную узкими лентами. С чувством арфистка воспроизводила на свет прекрасную мелодию, которой заслушались слуги, прильнувшие к двери.
     - Хозяин сегодня проверил отчеты казначеев – дела в полном порядке, - шепнул Леоний. 
     - А я  получил ответ от управляющих господина Ареда и господина Анорка, - отозвался Тилиан. – Господа благополучны, их жены и дети пребывают во здравии.
     - Ты уверен, что Талисса сможет? – шепнул личный слуга.
     - Если ты будешь болтать, мы ничего не услышим, а кроме того, нас еще хозяин заметит. Тогда точно быть нам битыми, - одернул друга управляющий. Правда, он не помнил за все годы преданной службы  таких случаев. Тем более не хотелось становиться первыми.
     Леоний надолго умолк.
     Арфистка играла, как нельзя лучше. Она вновь старалась угодить серьезному хозяину и грозному повелителю. Ее пальцы пробегали по струнам и те живо отзывались на ее призыв. Залу наполнили дивные звуки, так ценимые госпожой - дочерью хозяйки.
    
     - Я поражена твоей игрой, - отозвалась Миам, когда Счастливая сложила руки. – Право - неподражаемо!
     - Благодарю, госпожа. Какая похвала.
     - Это не похвала, а истинная правда.
     - Очень рада угодить, госпожа, - опустила голову музыкантша, у которой глаза были мутны.
     - При мне ты можешь говорить открыто. Я давно вижу в тебе любовь. - Коснулась плеча арфистки худенькая ручка, совсем как у матушки. – Ты больше желаешь удивить его, нежели кого-либо другого.
     Талисса смущенно отвела лик.
     - Госпожа, господин никогда не взглянет на меня, - шепнула она. – Я служанка, старше его, к тому же слепая. Кому такая нужна?
     - Талисса, дорогая, - пропела Миам, - есть мужчины, предпочитающие  жен старше себя.
     - Не думаю, что это относится и ко мне. Мое увечье…
     - Перестань, прошу! Какое же это увечье - ты красива, умна, талантлива. 
     - Господина Давеона это не привлекает, госпожа. 
     Миам посмотрела  на брата, беседующего с зятем.
     - Обязательно найдется человек, который полюбит тебя. А сейчас играй. Твоя музыка пробуждает  все самое светлое, что только есть в нас и выманивает его наружу. Он еще спит, воззови к нему - пусть он проснется.
     - Госпожа, я слышу его сердце. Оно спокойно. Ровно стучит.
     - Потому что оно свободно, - произнесла Миам, поцеловав арфистку.
 
     Человек в темных одеждах сидел в кресле подле огня и впитывал музыку, она лилась и лилась рекой. Давеон слушал живительные звуки, однако вновь не получил ожидаемого результата. Томление все никак не отступало. Напротив, усилилось. Мелодия напомнила о той, которую не знает, взывала к чувствам, которые хочет подавить. Ему не до полета, о коем поется в песне, не до неведомых далей, не до  парения в облаках, по крайней мере, не сейчас. Перед взором всплыл образ незнакомки с ее улыбкой, веснушками... Как она улыбается - обо всем можно забыть. Тряхнул жрец головой, прогоняя прочь воспоминания о ней. Она одна из
96
многих женщин, но такая… Он даже слов не мог подобать какая. Давеон рыкнул и  стукнул кулаком по подлокотнику. Музыка стихла.
     - Господину не нравится эта песня? – спросила Талисса.
     - Она замечательна, - отрезал сановник. Еще бы, мелодия задела его струны, теперь они не смолкают, тело ломит, голова гудит при одной только мысли о девице, нарушившей покой. А в груди так и тарабанит это злосчастное сердце!
     - Господин погружен в тревоги, - заметила арфистка. – Я хотела уважить его слух, но получилось наоборот. Что беспокоит моего господина?
     Жрец приподнял бровь, и Счастливая туда же. Он не собирается это ни с кем обсуждать.
     - Если господин желает, я сыграю еще. Что бы вы хотели услышать?
     - Я уже услышал все, что ты собиралась спросить или сказать, - резко произнес всевидящий, прочитав чужие мысли. 
     - Простите, господин,  ничего дурного я не думала.
     - Ты свободна, Талисса. Завтра поедешь в Сантари - Аред и сестра желают видеть тебя.
     - Госпожа говорила о празднике, я с удовольствием сыграю для них.
     Арфистка покинула залу, за дверью ее ожидали беспокойные слуги.
     - Ну что? – застыл Леоний.
     - Не тяни, рассказывай! – велел управляющий.
     - Да погодите, дайте ей хоть вздохнуть, - подошел к Счастливой Кир. – Поделись с нами, моя хорошая, - и ласково коснулся женской ручки.
     Личный слуга, глядя на перса,  поджал губы – и как он это делает?
     - Я сыграла несколько мелодий, - поведала Талисса.
     - Что нам-то с того? – развел руками потерявший терпение Леоний.
     - Да тише ты, - оборвал его Кир. – Продолжай. – Он повел арфистку по коридору, дабы увести дальше от залы с задумчивым хозяином, который сломал подлокотник старинного кресла  и приступил к заламыванию пальцев.
     - Первая  мелодия рассказывала о погоде, - поделилась Талисса, - вторая повествовала о борьбе за жизнь, третья - о победе над врагами. Последней была «Песня мечты». После нее господин попросил меня уйти.
     - И что это значит? – скрестил руки на груди Леоний.
     Кир, догадливо улыбаясь, кивнул.
     - Ну и дурень же ты, – хохотнул он. - Потому и один до сих пор.
     - Сам ты… дурень, - сдержался личный слуга при женщине. – Поясните.
     - У господина сердце учащенно стучит, - отозвалась Талисса.
     - Я не понимаю загадок, с детства их терпеть не могу!
     - Господин увлечен. – Перс чмокнул Счастливую в щеку. – Благодарю, моя хорошая. С хозяином все хорошо.
     - Не думаю, - наконец смог вымолвить Тилиан, приходя в себя.
     - Почему же? Рано или поздно это должно было произойти, - смеясь, сказал Кир.
     - Страшнее женщины нет врага! - выплеснул управляющий. - Кто она? Что будет дальше? Любой недруг более предсказуем, чем женщина!
     - И это говорит женатый человек, - подавляя смешок, ответил перс.
     - Я - совсем другое дело. От меня не зависят судьбы.  А у господ любовь может означать крах. Из-за нее рушились империи, сгорали дотла города! Что если эта самая женщина отвергнет хозяина?
     - Найдет другую, - вскинул брови Кир.
     - Как все просто! – вскричал Тилиан.
     - Пожалуй, мне пора. – Талисса отправилась к себе.
     - Надеюсь, она не передаст мои слова жене, - с огорчением выдохнул управляющий.
     - Перестань, Счастливая не болтлива, - похлопал его по плечу Кир. – А что до женщин - так в темноте они все одинаковы, - хитро произнес он.
97
     Леоний подавил желание вцепиться в горло этому самодовольному персу, который думает, что все жены у его ног!
     В нише горел огнь. Тени прыгали по стенам, коим пламя придало рыжий оттенок. Давеон закрыл глаза, чтобы не видеть этого. Он уже обессилел: как не хочет поддаваться влечению. Вчера он побывал на том самом месте, где видел незнакомку, прошел по центральным  улицам города. Ее нигде не было. Друга он не встречал с того злополучного дня. Лиген лишь прислал приглашение в гости - в ответ получил другое.
     Давеон принялся расхаживать из угла в угол, не выдержав долгого сидения. Ходьбой намеревался унять порыв. Вновь постигла неудача. Еще немного и запретные думы завладеют им полностью. Он вспомнил оступившегося храмовника. Но он же не глупый и тем более не мальчишка, чтобы забыть, чему его учили и бросить все, за что боролся и к чему шел столько лет. Нарушивший правила жрец покинул стены обители: он наказан и не вернется туда. Судьбоносная встреча у того  произошла так же внезапно, как и у господина.

     В переднем храме перед изваянием Великого Отца на коленях стояла молоденькая девушка. Квиний, выполняя поручение наставника, вошел в святилище, и хотел было подложить в курильни угля, но незнакомка обернулась и взглянула на него своими печальными, однако прекрасными глазами. Жрец замер, как замирают, когда заворожены, потерял дар речи, как бывает когда потрясены до глубины души. Сейчас он боялся лишь одного, что прихожанка уйдет навсегда и никогда ее больше не увидит.
     Горожанка поспешно отошла от алтаря и застенчиво отвернулась.
     - Можете продолжать, - кивнул ей служитель.   
     Она ничего не ответила.
     - Скоро праздник. Мы рады видеть в обители каждого, кто пришел сюда. Да поможет вам Великий Отец.
     Прихожанка горько заплакала. Квиний едва сдержался, чтобы не обнять ее.
     - Мой отец очень болен, господин. Надеюсь, Боги услышат вас и подарят ему выздоровление, - прозвучал в благоговейной тишине женский голосок. 
     Девушка рассказала о давней хвори родителя, о том, как тяжело приходится матери с больным мужем и пятью детьми. Старшие с утра до ночи работали - нужно было кормить младших и недужного отца, прикованного к постели. Простой крестьянин, возвращаясь с полей, на свою беду попал под колеса повозки. Возница не потрудился доставить его в лечебницу, да и сам  пострадавший отказался от медицинской помощи, полагая, что не так серьезна травма. С течением времени боли усиливались, и домашние заподозрили тяжелый недуг. Глава семейства по-прежнему надеялся на свою природную выносливость, но день ото дня угасал – однажды он не смог работать. Матушка лечила его травами, окуривала комнату вербеной, возжигала тимьян Богам. Несколько раз к больному из лечебницы вызывали врача.
     - Его надо срочно госпитализировать. Нельзя пускать болезнь на самотек, - предупредил доктор.
     - Господин, мы никак не можем уговорить его прийти к вам, - сетовала супруга.
     - Привезите пока не поздно - иначе останетесь вдовой.
     Долго плакала матушка. Она приложила массу усилий, и муж все-таки оказался в медицинском учреждении. Правда, доктора ничуть не утешили ее, сообщив, что тому если и удастся выжить, то благодаря чуду.
     Жена становилась все печальней, силы начали покидать и ее. Дети приходили в храм каждый день, проводили часы в молитвах. Вот и дочь пришла помолиться сюда после трудового времени.
     - Вы придете завтра? – глядел на незнакомку Квиний.
     - Если успею до закрытия Дома. Сегодня я освободилась раньше - обычно, когда возвращаюсь домой - святилище уже закрыто.
98
     - Сколько же вы работаете?
     Девушка промолчала.
     - Я отслужу молебен, обещаю.
     - У меня нет…
     - Нет-нет, - запротестовал Квиний, - я  не прошу денег, только… приходите еще.
     Прихожанка приняла приглашение. Если выпадала возможность, посещала обитель и навещала отзывчивого жреца. Она рассказывала, как идет на поправку отец, что он теперь дома, как улыбается матушка и стала улыбаться сама. Однажды служитель признался, что тоскует, когда долго не видит ее.  Горожанка зарделась, оказалось, она питала те же чувства. Квиний  был на седьмом небе от счастья.  Он по ночам покидал обитель. Тайком ото всех приходил к возлюбленной. Вскоре об этой связи узнали родители  девушки.
     - Она позорит нас! – дала пощечину дочери мать. – Принимает в своей кровати мужчину, не будучи с ним обвенчанной! Падшая девка! Ты подумала, что скажут о нас?!
     - Как ты могла?! – негодовал отец. – Он же жрец!
     - Что если  завтра она окажется брюхатой?!
     - Ее теперь никто не возьмет! Пойдет на улицы потаскухой!
     - Отец, матушка, он любит меня, - плакала дочь.
     - Ты еще слишком молода и не знаешь, какие опасности таит в себе эта самая любовь, о которой говоришь, - выплеснул родитель. – И хоть я беден и болен, но не настолько, чтобы допускать в своем доме такое! Ноги его здесь боле не будет, и ты в храм никогда не пойдешь!
     Отец велел жене посадить дочку под замок и прогнал посыльного от Квиния, пришедшего справиться о здоровье девушки - она долго не приходила в святилище. Служитель убивался от горя: крестьянин строго-настрого запретил смотреть в сторону его дочери и обещал сообщить о преступной связи настоятелю, если тот еще раз попадется ей на глаза. Вскоре жрец пришел просить руки кровиночки.
     - Неужели вы пришли за ней? - не поверил своим ушам простолюдин.
     - Вы не ошиблись, настоятель сам проведет свадебную церемонию, - ответил Квиний.
     - Настоятель?
     - Да, мой духовный отец.
     - Значит, Боги не разгневались на меня! – обрадовался крестьянин. – Какая радость!
     Он кликнул жену. Они  дали разрешение на брак и приняли гостя, как родного.

     За окном забрезжил рассвет, а Давеон так и не сомкнул глаз. От усталости ломило тело, но еще больше болела душа, терзающаяся с момента зловещей встречи. Убеждая себя в невозможности происходящего, он стучал пальцами по подлокотникам. Он вновь отослал потерявшего покой Леония, отложив его отчет, на ходу кинул пару заданий управляющему, пробежался глазами по присланному ответу друга и остался один на один со страстями и тревогами. 
     Любой здравомыслящий муж скажет, что там, где мысли о женщине,  нет места рассудку, а это ему никак не подходит. Страсть опасна - страшнее самого сильного урагана, страшнее войны, потому как порабощает мужчину,  сбивает с верного пути.  Им завладевают  желания,   запретные - еще сильней. Они словно обволакивают, так и тянут к нему свои жадные хваткие руки, сковывающие движения. Вот уже и есть больно, и ходить, и жить… Давеон простонал, сжал кулаки, согнувшись, уткнулся в них  лбом. Он не намерен поддаваться пагубному влечению. Он – муж и должен диктовать  свои условия. Никакой женщине, пусть она хоть трижды красива, не позволит поработить его. Этого только не хватало! Он не допустит, чтобы над ним взяла верх бурная и необузданная страсть, отдающая во власть рыжей девице. Страсть ослепляет, застилает очи. Он уже ничего не видит! Мужчина должен властвовать над наслаждениями, не подчиняясь им. «Нет ничего пагубнее женщины», - это еще Гомер сказал. Он был мудрецом. Ну и что, что девица красива - красоте нельзя доверять. Испокон
99
веков из-за женщин случались несчастья, падали в бездну великие мужи, оставляли достижения. Одни погибали, другие были несчастны, третьи пропадали из вида современников и не были узнаны потомками.
     Давеон вышел из дома и направился по дорожке к семейному склепу. Каменное сооружение, построенное далекими предками, как и прежде, оставалось безмолвным.  Широкие ступеньки вели к простому портику, вход окружили две дорические колонны с канелюрами. Рельеф фронтона повествовал о переходе души из царства живых в царство мертвых. Несколько символов на древнем языке пелихориев, говорящих о земном путешествии, присоединились к молитве усопшего на санскрите.  Опоясывающий постройку фриз излагал историю возрождения духа и убеждал в  его бессмертии.
      Открыв дверь, Давеон очутился средь могил. Здесь обрели последнее пристанище великие представители рода Регидиев. Могучее племя славилось своими достижениями на всю страну - это любой пелихорий знает. Скульпторы, архитекторы, священнослужители и ученые – всех не перечислить. Сколько тут потомков непревзойденного основателя фамилии... Он был великим магом, достойным почитания. Его ложе находится в центре склепа. За много лет оно обросло другими. Всякий находящийся здесь Регидий чего-то достигал, чем-то отличался. Давеон проходил мимо усыпальниц, приветствовал предков поклонами, отдавал должное их величию. Он не может, не смеет подвести их. Он тоже силен и могуществен и обязательно будет продолжателем традиций Регидиев. А до сих пор никто не слышал, чтобы они отступали и давали слабинку. Еще ни один из рода не дрогнул перед трудностями, не бежал от них прочь - напротив, смело шел и шел вперед, дабы достигнуть высот. Усилия не пропадали даром: все представители семейства известны и уважаемы. Потому-то каждый гражданин склоняет перед Давеоном голову, уступает ему дорогу, с ним заискивают важные вельможи. А какая-то девица надеется завладеть им? Получить его, Регидия? Нет! Не бывать тому! Он не допустит.
     Человек в темных одеждах остановился у могилы родителя. Рядом покоилась матушка - Агерон так хотел. Он просил, чтобы его похоронили рядом. Это было последнее желание отца - дети выполнили его волю. Безутешна была Миам, брат долго утешал ее. Супруг потерял покой. Он приходил сюда вместе с ней, клал на могилу цветы и курил ритуальные благовония. Жена благодарила его за отзывчивость и понимание. Аред после ухода своего родителя все хорошо понимал и потому не торопил Миам в Сантари.
     - Отец, - опустился на колени Давеон и положил ладонь на памятник, - мне нужна твоя помощь. Как мне необходима твоя мудрость.

     - Сын мой, - отвечал на вопрос батюшка, - ты еще очень молод и горяч. Тебе придется бороться. Много раз столкнешься с, казалось бы, непреодолимым, но твоя задача выйти победителем. Промни, чему тебя учили, и не сходи со Светлого Пути. 
     - Я иду, куда велит мне мой порыв, отец.
     - Не дай этому порыву завладеть тобой, ибо не он хозяин тебе. Человека должно вести сердце, а не тщеславие и жажда власти.
     - Я вовсе не из-за тщеславия решил стать Великим жрецом.
     - Об этом еще рано говорить - ты не прошел главное в жизни испытание.
     - Какое? Посвящение? Я его преодолел. Надо будет пройти следующую ступень - обязательно  сделаю это, клянусь! – торжественно поднял руку сын.
     - Глядя на тебя повторяю - слишком ты молод.
     - Какое же тогда испытание я должен пройти?
     - Любовь, – улыбнулся Агерон. – Пожалуй, сложнее ее ничего нет.
     - Зачем мне она, коль я собрался посвятить себя Богам?
     - Пока не полюбишь женщину - не поймешь, что такое любить.
     - Зачем мне ее любить? – непонимающе пожал плечами юный Давеон.
     - Мужчину проверяют женщиной, сынок. Муж никогда не истребит в себе тяги к ней. Так
100
уж заведено у человека.
     - Чувства делают мужа зависимым от кого-то. Это пагубно для него.
     - Кажется, я уже где-то слышал эти слова, - рассмеялся Агерон. – Истинная любовь не знает границ - она всемогуща, побеждает все. Ее нельзя скрыть, избежать, подавить. Она не забывается.
     - Звучит устрашающе, но я не боюсь, - хохотнул Давеон.
     - Тут я скажу – зря.
     - Вот как?
     - Именно. Душа влюбленного живет отдельно от него - рядом с любимым человеком, где бы он ни находился.
     - Лучше уж совсем не любить, чем так. Меня это не устраивает, отец, - замотал головой улыбчивый сын.
     - Нет лучшего блага, чем хорошая жена, поверь.
     - Тебе можно позавидовать, отец. Едва ли найдется такая для меня, - смеялся Давеон.
     - Кто знает, - приподнял уголок рта родитель. – Огромная радость быть любимым, но еще важней самому любить. Когда-нибудь ты это поймешь, как поймешь, что нет выше награды, чем любовь и уважение любимой тобою. Помнишь, что говорил Платон?
     - Я читал его труды, но все помнить невозможно.
     - «Человек любящий божественнее человека любимого».
     - Если люди любят, они хотят жениться, а мне это никак не подойдет. Я, конечно, уважаю твое решение, и не оспариваю - матушка заслуживает того…
     - Ты считаешь, женитьба не для тебя, - прищурился Агерон. – Но помни: добрая жена убережет от бед и будет подмогой в трудную минуту. Она обнимет и согреет теплом, что не сделает сан и золото.
     - Для меня нет лучшей подмоги, чем твои советы и наставления, отец. Предпочитаю тебя, - вновь рассмеялся сын.
    
     Давеон глядел на безмолвный памятник родителю и ждал ответа, который так и не прозвучал. Он долго сидел у могилы, слушал тишину, царящую здесь. Как тут тихо. Лишь завывания ветра, гуляющего внутри, нарушают священный покой предков. Остаться ли здесь, в дребезжании вечности, или идти в гущу событий? Там сотрясаются от боли члены, изнывает тело, сжимается душа. А у здешних обитателей благодать - их ничто и никто не тревожит. Но пребывай он тут, сам похолодеет, как эти камни, охраняющие останки. Еще немного и от него самого останутся только кости. Если не прекратиться страшная борьба, отнимающая силы, он погибнет.
     Солнце быстро поднималось, пришла пора отбыть в город. Давеон покинул семейный склеп.
     В комнату брата постучал Кир и, не дожидаясь разрешения, вошел.
     - Я ничего не ответил, а ты уже тут как тут, - не отрываясь от росписи вазы, произнес Макур.
     Его темные волосы были собраны в хвост, дабы не мешали работать. Глаза глядели исключительно на сосуд и не собирались оторваться от него ни на мгновение. Как любой творец он посвящал себя любимому делу, забывая о еде, оттого не был склонен к полноте. Его ладная фигура скрывалась длинными одеждами, перепачканными красками. Фартук не спас от цветных пятен платье, но это не заботило мастера.
     Старший сын Тикавии унаследовал ее красоту, а за нелюдимость и уединенность стоило поблагодарить отца. Скрытность Макура не привлекала к нему женщин, он и не боролся за их внимание. Оттого в свои годы (он был намного старше брата) оставался холостяком. Служащий господина был человеком талантливым, трудолюбивым. Еще прежний хозяин ценил его труд и назначил Макура первым мастером в своей гончарной эргастерии много лет назад.
101
     - Я знал, что ты один, потому и вошел, - расположился на соседнем стуле перс.
     - И все-таки мог бы получить одобрение, а уж после ворваться ко мне.
     - Пока ты мне ответишь, боюсь, пройдет много времени – очень уж ты задумчив, - хохотнул Кир.
     - Это ты слишком торопишься, – обмакнул кисть в краску мастер. – Позволь узнать куда?
     - Надо приготовить колесницу для Талиссы. Она такая умница.
     - Ты это заметил? – повел красную линию вверх Макур.
     - Я замечаю больше тебя. Ты же не выходишь из мастерской - слишком занят своими горшками и ничтожно мало женщинами.
     - Хм. Ты справляешься за нас двоих.
     Перс рассмеялся.
     - И к твоему сведению это не горшки, - указал мастер на вазу. 
     - Почему ты не смотришь на жен?
     - Это они не смотрят на меня.
     - Ошибаешься, на тебя поглядывает Ламия.
     - Пусть поглядывает на меня, но не выходит от тебя. - Макур поднял глаза на брата.
     - Да брось. С чего ты взял, будто неспособен завладевать ими? Мы с тобой похожи. - Кир помешал краски палочкой, но, посчитав это скучным занятием, откинул ее. 
     - На внешности похожесть заканчивается. – Мастер убрал испачканный гостем инструмент. – К тому же мне не нужна женщина, смотрящая на двоих мужей сразу.   
     - Напрасно, - лукаво улыбнулся перс. – Как-то было дело - я остался доволен. И наоборот интересно.
     - Это тебе все женщины позволяют себя трогать. – Макур вернулся к росписи.
     - Почти, - рассмеялся Кир.
     - Ты злишь Леония.
     - Я знаю, но это происходит помимо моей воли. Мне нравится его Танира.
     - Если бы ты испытывал искреннее влечение, не улыбался бы так, - поглядел на широкую улыбку брата мастер. – И уж тем более не дозволил бы прикоснуться к желанной другому мужу.
     - Говоришь со знанием дела. Откуда такая уверенность? Расскажи, не то я сгорю от любопытства! – шутливо вскричал перс.
     - Если я провожу дни в мастерской, это еще не значит, что не вижу ничего, заслуживающего внимания.
     - Ох, все время ты говоришь загадками. Скажи мне, кто она и я буду умолять ее полюбить тебя! – воскликнул Кир с игривой печалью на лице. – Почему молчишь?
     - Она не смотрит на меня, - взялся за другой цвет мастер. – Ты пришел проведать или хотел что-то сказать?
     - Хотел просить помочь мне закрепить вещи Счастливой. Видишь ли, женщины, пусть и не состоятельные, берут с собой в дорогу уйму ненужных вещей. Хоть и едут ненадолго.
     - Куда делись другие слуги? – отставил вазу Макур.
     - Они заняты кто где - ты же не выходишь из четырех стен. Пойдем, хоть прогуляешься, глотнешь свежего воздуха.
     - Сейчас приду. Куда Талисса едет?
     - К госпоже Миам. – Перс замер на пороге. – Совсем не смотрит? – хитро прищурил он один глаз.
     Макур схватил со стола тряпку и кинул в брата. Тот увернулся и, смеясь, закрыл за собой дверь. Мастер вытер руки. Взглянул на них: сухие, шершавые. Он много работает с глиной, оттого они посветлели. У нее же ручки нежные, мягкие, тонкие, с длинными пальцами. Конечно, он не касался их, но знает - много раз видел. А она нет. И его не видит, никого не видит. Вчера она играла. Он стоял под окнами и слушал. Почему Кир говорит, что брат не выходит? Выходит, только он того не ведает, как не ведает в чем его печаль. Талисса слышит
102
лишь господина, который и не подозревает об этом. Она старается ему угодить, а он думает о чем-то далеком. Она открывает душу, он пренебрегает ею. Господин не понимает, как ему повезло – Счастливая преданна, чиста и добра. Как она вечером играла, о чем только не говорила ее музыка.  Узнай хозяин, как завидует ему Макур, прогонит. Нет. Не узнает. Он не глядит на такие мелочи, считая их недостойными внимания. Какое ему дело, о чем думают слуги? Регидию не до обычных житейских проблем. Все занят чем-то, смотрит далеко, а то, что под носом, совсем не видит, хоть и умен. Он разговаривает с Богами, говорят, со звездами - с собой не получается. Недавно впал в немилость Леоний, управляющий начал худеть от его гнева. Господин хмур, который день. С чего спрашивается. Вроде все есть. Или чего-то не хватает?
     Переодевшись, Макур вышел из комнаты. Миновав аллею, оказался на заднем дворе, повернул к конюшне. Прошел еще немного и остановился, сложив руки на груди.
     - Здесь все вещи?
     - Если бы, - крутился вокруг повозки Кир. – Сейчас еще слуги арфу принесут, - указал он на телегу, стоящую поблизости. – Надо закрепить так, чтоб ничего не сломалось, не то Талисса расстроится и никогда больше мне ничего не доверит. А этого я допустить не могу, - рассмеялся он.
     - Не понимаю твоей веселости. Что такое она открыла тебе?
     - О, она помогла нашим Леонию и Тилиану узнать тайну, - загадочно шепнул перс.
     - И это успокоило их? - Макур погрузил ящики и лары на повозку и взялся за ремни, дабы поклажа не растерялась по дороге.
     - Скорее наоборот. Прежде они томились в неизвестности, теперь дрожат в предвкушении беды.
     - Не всегда полезно знать чужие секреты.
     Братья переглянулись и рассмеялись.
     - Что верно, то верно. Одни лишают покоя, другие – опасны. Потому предпочитаю лошадей, - сказал Кир.
     - Не только, - заметил Макур.
     - Женщины - это другое. Они хитры и изворотливы. Животные преданны и не тщеславны. Я ни на кого их не променяю, - уверил перс-конюх, хлопая по шее жеребца.
     Конь издал довольный возглас.
     - Мой мальчик. Лошади – моя самая большая страсть. С ней ничего не сравнится. Я отношусь к ним, как ты к своим горшкам, - предался Кир заразительному смеху. – Жить без них не могу!
     - Едва ли бы ты смог прожить без этих самых горшков, которые я делаю. Человек не может обойтись без посуды, как не способен преодолеть длинный путь в короткие сроки, но с этим справляются лошади, за которыми ты ухаживаешь. У каждого из нас  своя роль.
     - Видно, в мастерской ты очень много времени проводишь в раздумьях. Я стал замечать за тобой скучность. Тебе нет сорока пяти, а уже списываешь себя и готовишься к старости, - перекинул ремень и застегнул последнюю застежку перс.
     - Я говорю то, что думаю, а ты - что хотят услышать.
     - Ошибаешься! – лицо Кира посерьезнело. – Я тоже не люблю фальшь и лицемерие. 
     - С господином и мужами ты искренен. Но твои забавы с женщинами – настоящая фальшь. Ты всегда играешь.
     Перс подавил гнев.
     - Откуда тебе знать?
     - Твой взгляд холоден. И еще… обидишь Талиссу… - Недоговорив, Макур направился к себе.
     Брат проводил его взглядом.
     - Вот оно что.
     Мастер пересек внутренний двор, приблизился к подсобным помещениям и начал
103
пробираться между всевозможными ящиками, коробками, бочками, узлами и какой-то мебелью, которые были разбросаны посреди дороги. Управляющий велел навести порядок  на  складах, но рабы, занятые куда более важным делом (их привлекли проходящие по улице девушки), не спешили закончить работу. Слуги улыбались, свистели и звали равнодушных юниц, несущих на рынок корзины с утиными и куриными яйцами. Ослепленные женской красотой невольники кричали самые ласковые слова, которые только знали.
     Тут один из рабов, что был посмелее остальных, умудрился залезть на высокую  изгородь, изловчился и схватил край девичьей накидки. Попавшаяся девушка вывернулась и отпрянула назад,  выкрикивая  наглецу угрозы и осыпая его бранными словами. Она клялась всем, чем можно, что за нее заступятся братья, если тот посмеет еще раз поднять на нее свои бесстыжие глаза.  Герой, решивший удивить приятелей и обратить на себя девичье внимание таким примитивным способом,  не удержал равновесие и перевалился за забор, оказавшись с наружной стороны. Прохожие озирались на смельчака, не пекущегося о своем благополучии. Кто-то предположил, что у него случились трудности, другие шептались, что хотел проститься с жизнью, но все сошлись во мнении, что он ненормальный.
     Невольник рухнул наземь, ругаясь, на чем свет стоит. Незнакомки поторопились покинуть улицу, громко хихикая на ходу. Господский раб простонал, почувствовав боль. Схватился за разбитую голову, но когда увидел кровь, побледнел. Он подскочил и умолял друзей помочь ему перебраться через изгородь, пока его отсутствия не заметил сердитый управляющий, который теперь никому поблажек не давал. Товарищи дружно протянули ему руки, стараясь как можно скорее вернуть смельчака на место. Процесс спасения затянулся - слишком высока оказалась преграда, никак не желающая сдаваться. Дело осложнила рана и кровотечение. Менее устойчивые приятели отходили  и просили  не пугать их. Оставшимся так и не удалось втащить смельчака. Он ослабел и не мог собраться с силами. 
     - И стоило так рисковать? – подошел к нему Макур и втащил на территорию имения. Несмотря на худощавость, он был крепок.
     - Ты не понимаешь, - присел на землю слуга и приложил к ранению тряпку, что принес откуда-то друг. – Они так хороши, – корчась от боли, улыбнулся он.
     - Поэтому надо было лезть на забор?
     Раб поглядел на скрытного спасителя и подивился - тот разговаривает с ним. Прежде он не слышал, чтоб Макур с кем-то подолгу вел беседы. А тут стоит, не спешит  закрыться у себя в мастерской и заняться горшками, оцененными самими хозяевами. От его ваз в восторге не только домашние, но и покупатели, и состоятельные заказчики. Уж эти-то купцы да аристократы знают толк в вазах. Сколько золота на них тратят - не сосчитать, все дома уставлены лучшими сосудами. Вазочки да кувшинчики расходятся как нельзя лучше и приносят господину солидный доход, а мастеру - средства и славу.
     Ученики уже заждались его - время-то какое, самая работа - а он здесь. За ним послали мальчика. Макур отослал парнишку, сказав, что скоро будет, и оглядел рану раба.
     - Тебе повезло, что не убился.
     - Я скорее погибну, чем откажусь от женщины, - хохотнул раненый, слыша, как его поддерживают не настолько отчаянные приятели. - Это ты нелюдим, а мы не можем равнодушно глядеть на красоту!
     - Да что ты ему объясняешь, он все равно не поймет, - махнул рукой один из слуг.
     - Действительно, я не понимаю, зачем накидываться и пугать жен, оправдывая себя стремлением к ним. Рану промой, храбрец.
     Невольники смолкли, а Макур отправился в мастерскую. Не успел он свернуть, как из-за угла вышла Талисса, но натолкнулась на ящик и едва не упала - ее вовремя подхватили мужские руки.
     - Благодарю, Макур.
     - Как ты узнала, что это я? – Он помог встать Счастливой на ноги.
     - От тебя пахнет красками, - чуть улыбнулась она.
104
     - Зачем ты пришла сюда - здесь беспорядок?
     - Я услышала крики и просьбы о помощи. Хотела позвать кого-нибудь.
     - Ему уже помогли, хотя, наверное, не стоило.
     - Ты чем-то взволнован? – подняла руку Талисса и легонько коснулась груди спасителя. – Как сердце стучит. Торопишься к себе?
     Макур замер, глядя на нее, - от мягких прикосновений удары участились.
     - Меня ждут ученики.
     - Я вижу, от тебя исходит свет, - произнес приятный женский голос.
     - За мною солнце светит, - не мог пошевелиться мастер. Он глядел на Счастливую сверху вниз, ведь та была совсем невысока, и хотел погрузить лицо в ее красивые волосы. Они так вкусно пахнут, он чувствует  это сейчас чрезвычайно остро, как чувствует дыхание и тепло. Чем от нее пахнет? Цветами? Или, может быть, лугом? Трудно ответить на вопрос, но знает - это самый лучший запах на земле.
     - Нет, в тебе свет, как в господине, - сказала Талисса. 
     Макур отвернулся и постарался совладать с собой.
     - Пойдем, я провожу тебя. Тут недолго и убиться. – Он  взял Счастливую за ручку и повел по узкой тропинке, которую захватила в плен складская утварь.
     Талисса оступилась и чуть не упала снова. Она ахнула, когда ее неожиданно подхватил на руки мастер.
     - Куда тебе надо? В конюшню?
     - Меня там уже ждет колесница, Макур.
     - Больше не ходи по тем местам, которые не знаешь.
     - Я бываю здесь, но сегодня слишком много препятствий, - улыбнулась Счастливая, порадовав мастера. Она обвила его шею руками и отпустила только когда оказалась на ногах.
     - Везде ожидают препятствия, в самый неподходящий момент мы сталкиваемся с ними.
     Не дождавшись слов благодарности, Макур зашагал прочь.
     - Какой он странный сегодня, - повернулась на звук его отдаляющихся шагов Талисса.
     - Не только сегодня, - поправил ее возница, забираясь в повозку. – Зануда.
     - Тише ты, он мой брат, - кинул ему перс. – Разве он зануда? – и посмотрел на Счастливую.
     - Я не чувствую в нем того, о чем говорите, - улыбаясь, ответила она.
     - Что тогда чувствуешь? – шагнул к арфистке Кир.
     - Он погружен в мысли. Макур слушает, творит. Пусть я не видела его работ, зато знаю, что они прекрасны. Когда я трогала их, мне казалось, они разговаривают, даже поют.
     - Поют? – с опаской спросил возница и напоролся на сердитый взгляд перса.
     - Да.
     - О чем могут петь сосуды? – Кир помог Счастливой сесть в колесницу.
     - О том, что на душе у Макура. Я думаю, она красива.
     - Он и сам красив и добр – это любая девушка подтвердит.
     Возничий ухмыльнулся. Глядя на перса, он осекся.
     - Для меня первое не имеет никакого значения, - грустно улыбнулась Талисса.
     - Ах, дорогая, ты  замечательная - о тебе надо писать стихи и петь песни. - Кир положил на ее руку свою, но вмиг убрал. Мало ли, вдруг братец приглядывает за ним. - Ты соединяешь в себе все те редкие женские качества, о которых  мечтает любой муж. Ты красива, умна, преданна, немногословна – всякий будет рад иметь такую жену.
     - Ты преувеличиваешь, - смутилась Талисса.
     - Я знаю тебя давно и каждое слово – правда, - без тени лукавства произнес перс.
     - Другие тоже это замечают? – осторожно спросила Счастливая, затаив дыхание.
     - Конечно. 
     Легкая улыбка коснулась женских губ.
     - Нам с братом нравится твоя игра.
105
     - Почему он живет здесь, коль известен? Зачем ему ютиться в комнате, если может купить себе дом? – поинтересовалась Талисса.
     - Думаю, лучше спросить у него. – Кир не стал озвучивать догадки – братец едва ли бы покинул имение и оставил ее тут одну. – Макур не склонен к транжирству и скромен. Сыграешь для нас, когда вернешься? Будем чрезвычайно признательны.
     Арфистка согласно кивнула. Колесница тронулась с места и вскоре выехала за ворота.
         












































106
На кухне. Селеника
     Когда Лурия спустилась в поварню там, размахивая ножом, отдавал команды сердитый на слуг Фебрий. Дабы избежать случайного удара разгневанного повара рабы выполняли его требования в мгновение ока. От печи исходил сильный жар, запах еды распространялся  на всю эту часть большого дома. Благодаря пару и дыму слезились глаза. Кулинар велел открыть окна и дверь нараспашку. Простенькие светлые занавеси всколыхнулись, в помещение проник свежий ветерок и остудил пыл Тукко. На радость слуг он опустил смертоносное оружие и повернулся к длинным полкам, расположенным вдоль стен. Они вмещали кухонную посуду, на нижних стояли тяжелые горшки, чаны и кастрюли. Что-то вспомнив, Фебрий распорядился принести любимой госпожой рыбы. Поваренок ринулся в солидный погреб, соседствующий с кухней, где в постоянной прохладе, в ящиках, сосудах и огромных бочках  хранились  продукты.
     Как-то Лурия, еще будучи маленькой, попала в хранилище - отправилась за каким-то овощем - но ее не заметили и закрыли. Сидя в глубокой черноте, не испугалась, она никогда не боялась темноты. Ее страшили холодность и отчужденность, мысли, что может остаться без дяди и няни. Она уже простилась с родителями, не узнав их, и не хотела потерять кого-либо еще. Глядя в черноту, ей виделись непонятные вещи. Одни приходили на смену другим так быстро, что Лурия не могла проследить за переменами. Только начинала заострять внимание на чем-то, как вдруг появлялось нечто новое, прогоняя прочь былое. Внезапно бочки ожили, отодвинув в прошлое цветные видения, заговорили, закружились в хороводе. В центре круга образовалось окно, в нем появилось изображение. Лурия смотрела, не веря своим глазам, на происходящее действо. Голубое круглое пятно окружили другие пятна разные по цвету и величине. Они оббегали в своем особом ритме центральную точку, словно танцевали  неведомый танец, но вот замерли. От неутомимых танцоров начали произрастать лучи, будто руки они тянулись друг к другу. Чуть погодя соединились,  заключив голубое нечто в замысловатую фигуру. Не зная зачем, девочка протянула к окну ладошку, оттуда вырвался пучок света и пронзил темноту, ослепляя Лурию. Она зажмурилась, загородилась от вспышки  руками. Свет окутал ее и исчез, когда дверь открылась.
     В погреб вбежал тревожный дядюшка, схватил кровиночку и тихо, дабы не пугать ее,   ругал повара. Несчастный Тукко побледнел не столько от хозяйского гнева, сколько от страха за маленькую госпожу. Клора стукнула его скалкой, когда хозяин унес племянницу, а потом долго причитала и обещала проклясть, если с малышкой хоть что-нибудь случится. Бедняга Фебрий потерял аппетит, пока не удостоверился, что с ней все благополучно. Правда Тинарх не сумел забыть тот случай и напоминал о нем, когда чем-то был недоволен.  С тех пор повар, прежде чем закрыть дверь, обязательно проверяет, нет ли кого в погребе, и каждый раз перед уходом заглядывает туда - на всякий случай.
     Завидев хозяйку, он встретил ее широкой улыбкой.
     - Госпожа, - протянул он ей руку и помог спуститься со ступенек, ведущих в саму кухню, - вы хотите испечь пирожки? 
     Фебрий учил ее готовить. Следует заметить, получалось у нее совсем неплохо, это и господин Норий отметил. Но он бы одобрил стряпню, даже если бы она не удалась – у него отличный повар и боятся ему нечего.
     - Я давно не пекла, - заглянула Лурия в котел с кипящим содержимым.
     - Суп с бараниной, - отчитался кулинар.
     Гостья поморщила носик, она не ест мяса. Об этом хорошо знал мастер и указал на соседний котелок.
     - Суп с сельдереем. 
     Миона, стоявшая за спиной, никогда не одобряла диеты хозяйки и не могла ее убедить есть посытнее и больше.
    
     - Госпожа, вы совсем плохо едите, - сетовала она, поставив руки в боки.
107
     - Я, правда, сыта. Не хочешь же ты, чтобы мне стало плохо от переедания? – отставила Лурия блюдо, на оставшиеся даже не взглянула.
     - Если так будете есть, вас будет сносить ветер и господин Тинарх упрекнет меня в том…
     - «…что ты плохо служишь госпоже», - закончил фразу звонкий голосок. – Если я заболею от обжорства - будет еще хуже.
     - Госпожа, вы действительно мало съели, - присоединилась к увещеваниям рабыни Одика.
     - Вот видите - и она со мной согласна. – Миона склонилась над едой. – Какая вкуснятина, а вам не нравится.
     - Суп из овощей, хлебные палочки, дичь под маринадом, сладости с миндалем и финиками, - перечисляла монахиня, словно уговаривала поесть ребенка.
     - Последнее предпочитает Миона, - рассмеялась Лурия. – И прекратите говорить так, будто я маленькая, - посерьезнела она.
     - Госпожа, мы же вам не пиво или вино предлагаем, - покачала головой рабыня-сладкоежка. – Если позволите, я съем кусочек, но…
     - Это все для госпожи, а ты себе на кухне возьмешь, - остановила Одика.
     - Я могу  с вами поделиться сладостями, как и всем остальным, - вскинула брови девушка, глядя на помощниц. – Ну, так как? Отослать обратно?
     Голодные монахиня и служанка охотно присоединились к хозяйке и наскоро опустошили блюда.
     - Наш повар чудесно готовит, госпожа.
     - Только характер скверный, - складывала посуду на поднос Миона.
     - Это ты о ком? – сквозь смешок спросила хозяйка.
     Рабыня пождала губы и не ответила.
     - Я пошутила. Ступай, отнеси тарелки. Пусть Тукко порадуется нашему аппетиту.
     - Он скорее порадуется вашему. Какое ему до нас дело? Только работы больше на кухне.
     - Это его обязанность – кормить голодных хозяев и работников, - закивала Лурия. – К тому же у него масса помощников.
     - Они нерасторопные, госпожа.
     - Это поэтому он так ругается? – спросила Одика, но тут же осеклась.
     Рабыня кинула на нее косой взгляд.
     Повар не выбирал выражения, когда сердился. Однажды это услыхала монахиня, пришедшая за обедом госпожи. Она не подозревала, что бывают на свете такие слова, понять которые трудно человеку несведущему, правда, по смыслу догадалась и пришла в ужас. Теперь она редко заходила на кухню, а прежде чем спуститься - прислушивалась, не зол ли Фебрий. В случае его гнева возгласы были слышны и в коридоре.
     - Как я поняла, мой Тукко крепко выражается? – догадалась Лурия.
     - Ох, госпожа, любой повар сердится, коль его не слушаются кухонные, - отозвалась Миона. – Ваш дядя тоже бывает сердит.
     Девушка согласно кивнула. Как-то раз она стала свидетельницей, как Тинарх отчаянно ругал слугу за какую-то провинность и высказал пару угроз, но заметив испуганную юную племянницу, прервал поток, срывающийся с уст. Прежде Лурия не слыхала таких выражений, но вскоре сообразила, что есть люди, ведающие и могущие ими пользоваться. Сейчас дядя, когда собирается на кого-нибудь прикрикнуть, озирается по сторонам, а уж после, убедившись, что по близости нет кровиночки,  поддается гневу.
     - Хорошо, не буду ругать Тукко, но попрошу сдерживаться от гнусных порывов, - произнесла Лурия.
     Она поговорила с кулинаром, и тот поклялся держать себя в руках. Иногда не получалось.

     Медноволосая заглянула в соседний сосуд.
     - А это что?
     - Ох, госпожа, я решил порадовать вас рыбой под пряным соусом, - воодушевленно,
108
словно поэт, написавший самое великое свое творение, сказал Фебрий.
     В предвкушении удовольствия она завела глаза, а повар остался доволен тем, что угодил:   всем лакомствам хозяйка предпочитала рыбу. Для нее же готовились овощи и фруктовые десерты. К ним Тинарх оставался равнодушен, однако распоряжался подавать их на стол ради племянницы. Дядюшка с огромным удовольствием поглощал мясные блюда, приправляя их растительной пищей, но никак не заменял животное травами, сельдереем, свеклой или капустой. Он не признавал обед из одних только перцев, яиц и фасоли под каким угодно соусом и дивился, как это ест милая крошка, не проявляя никакого интереса к настоящей еде - к оленьему жаркому, например. А уж если его дополнить ореховой подливкой - так пальчики оближешь.
     Лурия заглянула в печь.
     - Пирог?
     - Да, госпожа, пирог.
     - С чем?
     Тукко замялся, после непродолжительной паузы ответил:
     - С дроздами.
     - Ох, дядя, - несчастные птицы,  - вздохнула племянница.
     Тинарх попробовал такой пирог у друга (новый рецепт его умельца) и захотел, чтобы выпечку непременно изготовил свой кулинар, слишком уж понравилась она корабельщику. Взяв рецепт, хозяин велел изготовить ее дома.
     - А на завтра господин заказал маленькие пирожки со свиными колбасками, - сказал Фебрий.
     - Сегодня я хочу сделать пирожки с капустой и… - девушка взяла с вазы абрикос и покрутила его в руках, - фруктами.   
     Она съела сладкий  плод и принялась за гранат. Проглотив несколько зерен, потянулась за остальными.
     - Госпожа, - улыбнулся Фебрий, - теперь вы не сможете расторгнуть брак.
     Лурия едва не подавилась, а после рассмеялась. Конечно, она знала о греческой легенде, в  которой говорится, что женщина, проглотившая зерна граната не сможет расстаться с мужем. Ревнивец, перед тем как отпустить супругу, непременно заставлял ее отведать гранатовые зернышки, только потом выпускал из дому. Так поступил грозный подземный царь Аид с Персефоной, когда она просила у него позволения погостить у родителей.
     - Мне не хочется тебя огорчать, Тукко, но я не замужем. – Лурия выбросила в мусор косточки.
     - Вы обезопасили мужа наперед.
     - Ох, Тукко, - смеясь, выдохнула девушка, - ему придется долго ждать.
     Миону совсем не позабавили эти разговоры. Она принесла муки и просеяла ее.
     - Госпожа, я буду готовить тесто?
     - Нет, тесто приготовлю я - у тебя рука тяжелая, а ты займись капустой. – Хозяйка повязала передник и взялась за продукты.
     Мальчик-поваренок  поднес яйца, молоко, масло, потом  подал большую миску и стоял в сторонке, чтоб по первому требованию прийти на помощь. Миона за  соседним столом нарезала тонкими ломтиками капусту, клала их в котелок для дальнейшего тушения. Она поглядывала, с какой легкостью управляется с липкой массой владелица и понимала, что ей далеко до умелой госпожи.
     Вскоре капуста оказалась на печи, тесто ожидало начинку, а медноволосая гостья и  служанка смотрели, как Фебрий шинкует лук и разговаривает совсем не глядя на него.
     - Ты не боишься порезаться? Пальцы твои необходимы в работе, - подивилась Лурия.
     - Мой опыт, госпожа, позволяет мне легко справляться с задачей, - уверил повар, продолжая наблюдать за работниками кухни. Одному он успел сделать чрезвычайно сдержанное замечание, как и обещал, но тот сразу послушал, ведь опасался гнева после
109
ухода хозяйки.
     От всевозможных соблазнительных запахов еды заурчало в животе, и Миона взяла пожевать капустный листик.
     - Ты и так смела, бодра и отчаянна - тебе ни к чему есть их, - улыбаясь, сказала девушка.
     - Я всегда их жую, когда режу, госпожа.
     - Потому-то такая неугомонная и всюду лезет, - проворчал под нос Фебрий.
     - Что ты там болтаешь? – наступая, вспылила служанка.
     Лурия остановила ее.
     - Ничего дурного он не сказал, а про капусту говорят, что Александр Македонский перед битвой кормил ее листами своих воинов, дабы храбрость не покинула их в бою.
     Миона пожала плечами, она и без всякого овоща справится, если захочет.
     Тут хозяйка узрела баклажаны.
     - Приготовишь их, Тукко?
     Он кивнул, а мальчик-поваренок скривился. Он был греком и как все эллины считал данный овощ ядовитым. Родители никогда не ели это «яблоко бешенства», ведь от него можно потерять разум. А эти пелихории едят его без опаски, не подозревая о беде, которая может случиться, коль бездумно совать в рот, что ни попадя.
     - Чего стоишь? - рыкнул на мальчика Фебрий. - Бегом займись баклажанами и редькой! Госпожа ждет, а он, видите ли, замечтался. О выходном, небось.
     - Он, верно, устал - с утра до ночи вокруг тебя бегает. С тобой не забалуешь, Тукко, – подала ему очередную луковицу хозяйка. – Мы сами можем измельчить редьку. Кстати, ее изображение есть в египетском храме Амона-Ра.
     - Я видела картинки в книге, которую вы вчера читали, госпожа, - избавилась от капустного листа Миона. – У них храмы не такие как у нас.
     - Да. Древние египтяне строили огромные святилища, с массивными колоннами, дивными росписями на них и стенах. Говорят, наш основной храм поместится в одной из зал тамошнего.
     - Зачем им такие? Сами-то ростом, как мы.
     - Мне сложно ответить на этот вопрос, однако их мастерство впечатляет.
     - Госпожа, завтра я обязательно приготовлю рыбу по-египетски! - просиял повар, продолжая резать лук, но тут на кухню вошла новенькая рабыня и скорость измельчения начала падать. Через мгновение Фебрий порезался и зашипел от боли. 
     Лурия и служанка уловили его взгляд. Обе повернулись в сторону вошедшей, что не замечала растерянности повара. Она взяла вазу с фруктами и попросила поваренка принести из погреба какую-то мелочь, объясняя свое поведение боязнью мышей.
     Миона подавила ухмылку при виде укоризненного взора хозяйки.
     - Я же предупреждала тебя, Тукко, - посмотрела она на рану, в то время как кулинар провожал глазами  новенькую.
     Тинарх приобрел ее совсем недавно. Не успела эта женщина лет тридцати переступить порог дома, как сразу запала Фебрию в душу, сразила его серыми глазками и очаровательными завитками каштановых волос. Маленькая, худенькая, и пусть у нее какие-то там морщинки и косит левый глаз, как говорят другие, но для него она такая красивая. Он не обращал внимания на ругательства тетки, что бранила его за неосторожность и увлеченность, а молчаливо вздыхал по вечерам, когда Селеника не приходила на задний двор и не веселилась с другими слугами. Она еще сторонилась всех, забивалась в угол в комнате для рабынь и боялась, что ее поведут к хозяину для услады. Она страшилась, возьмут силой рабы, что поглядывают на нее, а когда разгневается владелец, привяжут к столбу, и будут морить голодом - потому и худая, что редко ела.
     Тукко заметил у нее красный рубец на плече и хотел спросить о нем, но не смог - женщина быстро умчалась прочь при его приближении. Ему посчастливилось услышать, как она поет - так поет соловей, не человек. Прекрасный голос и сама прекрасна.
110
     Нож повара застыл в воздухе.
     - Давай я перевяжу тебе рану, - держала в руках полоску ткани Лурия.
     Фебрий не заметил, как она сходила за бинтом, как снова оказалась рядом и нанесла целебный состав на порез.
     - Благодарю, госпожа. – Мужская голова печально опустилась.
     - Она… привыкнет. Подожди. – На плечо Тукко легла изящная ручка.
     - Снова застыл! – вскричала Клора, одарив племянника ударом полотенца. – Никакой работы! Вся готовка встала!
     - Нянюшка, он задумался, - остановила ее Лурия, взглядом осуждая нападки.
     - Знаю я, о чем он задумался, вернее о ком, - погрозила тетка пальцем.
     Пока Миона подавляла смешок, повар пришел в себя.
     - Ну-ка быстро по местам! – прикрикнул он на зазевавшихся подчиненных. – Ишь рты поразинули! – схватил умелец первую попавшуюся тряпку, но в присутствии госпожи не стал замахиваться ею на поваренка, который ринулся в погреб за продуктами, другой помощник выскочил во двор за дровами, кухонные рабыни закружились вокруг столов.
     - Ох, какой он строгий, совсем не то, что мгновение назад, - с поддевкой протянула Миона.
     Хозяйка тряхнула локонами, и она смолкла.
     - Хватит глазеть на девиц! – не останавливалась Клора, отвесив подзатыльник племяннику. – Сколько можно?
     - Нянюшка, не ругай его, лучше помоги мне, – подошла к столу Лурия и взялась за тесто.
     - Тебе на этот раз повезло, – рыкнула кормилица и приблизилась к воспитаннице. – Чем, госпожа?
     - Я хочу испечь пирожки - скоро приедет дядя, а их надо еще налепить.
     Служанка сняла с печи котелок и поставила готовую начинку подле владелицы, и они втроем принялись за готовку. Они отрывали по кусочку теста, разминали его в руках. После Миона раскладывала на тестовые кружочки капусту (это у нее получалось лучше всего) и поварихи соединяли  края теста, стараясь, чтобы пироги не сильно разнились ни формой, ни размером. Когда капуста закончилась, Лурия взялась за фруктовый наполнитель, не забыв его подсластить.
     Наконец, процесс лепки подошел к концу. Стол был усеян маленькими комочками с начинкой. Повар распорядился поставить их в печь, а сам дал пару рекомендаций, как следует выпекать столь прекрасные пирожки. Перепачкавшиеся стряпухи внимательно слушали советы, время от времени поглядывали на свое творение и замечали его рост.
     - Скоро будет готово, - отряхнула передник от муки Лурия, отойдя от плиты.
     - Госпожа, вы испачкались, - поправила волосы Миона.
     - Кто бы говорил, - рассмеялась девушка, - ты сама почти вся белая, - и показала на прическу и руки.
     Рабыня оглядела себя и начала поспешно отряхиваться, затем потрясла хвостом, дабы избавиться от муки в локонах.
     - Все равно не будешь чистой, пока не вымоешься, - прозвенел голосок.
     - Позвольте, приготовлю вам купальню? – спросила Миона.
     - Все готово! – победоносно объявила Клора, когда племянник вынул из печи румяные пироги.
     - После. Смотри, какие красивые - прелесть! – вдохнула аромат свежей выпечки Лурия.
     - Красота, - протянула няня. – Не то, что эта твоя раненая - только на нее и смотришь, - кинула она на повара недовольный взгляд.
     Фебрий отошел в сторону, давая хозяйке насладиться своим мастерством в полной мере.   
     - Как ранена? – замерла она над блюдом.
     Старая няня поджала губы, но слова уже вырвались наружу, и пришлось договаривать:
     - То ли шрам, то ли рана у новенькой на плече, госпожа.
111
     - Почему же вы раньше не сказали? 
     - Госпожа, я не живу с ней в одной комнате. Это мне соседки-служанки поведали, - перекладывала Клора оставшиеся пирожки в чашу, ей помогала Миона, которая  обожглась и тихонько выругалась, стараясь, чтобы никто этого не заметил.
     Фебрий услыхал, но промолчал: его думами завладела другая женщина.
     - Я отнесу дяде блюдо, а потом обязательно зайду к новенькой.
     - Зачем, госпожа? – растерялась Клора.
     - Надо ей помочь.   
     Приведя себя в порядок, Лурия взяла из своей аптечки мазь, приготовленную собственноручно, как учил доктор. Он поделился этим рецептом много лет назад. Старательная ученица помнила его и в случае надобности применяла целебный состав. Служанка всякий раз морщила нос, чуя запах странной мази, правда, вслух не высказывалась, а госпожа поясняла ей, что к чему и уверяла в надежности и проверенности древнего средства.
     - Ты до сих пор кривишься? – улыбнулась Лурия и спустилась вниз.
     От нее не отставала рабыня.
     - Эти мази такие… пахучие, - смущенно выговорила она.
     - Зато действенные. Здесь и соки трав, и жир, и мед.
     - Вы как-то говорили о помете крокодила, - едва смогла выговорить Миона.
    - Ах, нет, - рассмеялась медноволосая. – Его я не использовала - он не входит в рецепт. Да и крокодильего помета у меня нет.
     - А еще вы рассказывали о мышином – его у нас в погребе хоть отбавляй. Правда, кухонные слуги следят за чистотой и частенько травят мышей.   
     - Это не значит, что я должна его применять. – Улыбаясь, Лурия открыла дверь и вышла в сад.
     - Рецепты зелий с этими… ингредиентами есть в книге, что прислал вам доктор?
     - Он о них упоминает,  но уверяю, не применяет в своей врачебной практике.
     Хозяйка отправилась по аллее, переросшей в каменистую дорожку, на задний двор. Там суетились рабы: что-то складывали, переносили, уносили, ремонтировали. В конюшне с лошадьми возились конюхи, трое невольников разругались из-за какой-то мелочи. Конфликт грозился затянуться, но завидя госпожу спорящие, они разошлись, не нанося друг другу побоев.  Во второстепенные ворота имения въехала груженная скрипучая телега, привезшая продукты - их дожидался Тукко. Он распорядился разгрузить повозку и помощники ринулись выполнять поручение, потому как Фебрий подкрепил слова красноречивым жестом. 
     - Госпожа привязана к повару, - заметила Миона и скривила губы.
     - Я давно его знаю. Он пришел в дом дядюшки вместе с Клорой. В то время как няня вскармливала и растила меня, Тукко помогал на кухне. С юношеских лет он был учеником дядиного повара. Постепенно он обнаруживал в себе таланты кулинара и после ухода в мир иной прежнего встал на его место. - Не дойдя до подсобных помещений, Лурия свернула за  угол и пошла по направлению к домику для прислуги. 
     Рабыня ухмыльнулась, вспомнив сегодняшние взгляды и оцепенение повара.
     - Он старый, а все туда же.
     - Тукко, он вовсе не старый - ему нет и сорока. Не смейся над ним - его чувства настоящие. Он испытывает не плотское желание, а притяжение к Селенике.
     - Она косая, - пренебрежительно бросила Миона.
     - Селеника не косая. У нее чуть-чуть косит один глаз, - поправила девушка.
     - Левый, - уточнила рабыня.
     - Мне все равно и Тукко все равно. Когда человек влюблен, не замечает недостатков в возлюбленном. Он видит в ней нечто большее, чем мы с тобой, чем все остальные. Над настоящими чувствами нельзя насмехаться.
112
     - Почему вы думаете, что это настоящее? – открыла дверь в простой каменный дом Миона и две молоденькие женщины вошли внутрь.
     Их встретил пустой длинный коридор, по бокам которого находилось множество дверей, ведущих в многочисленные комнаты для рабов.
     - Поэтесса Сапфо, о которой я тебе уже рассказывала, описала признаки любви. Среди них прерывистая речь, огненный румянец, потухший взор, обильный пот, учащенный пульс. Не забывай, что тело живо отзывается на волнения души. Порой у людей наступает бессилие, они словно парализованы, бледны, особенно когда страсть безнадежная. Сапфо написала стихотворение о переживаниях, терзающих влюбленного человека. Вот несколько строк:
… А я, - чуть вдали завижу
Образ твой, - я сердца не чую в персях,
Уст не раскрыть мне!
Бледный нем язык, а по жилам тонкий
Знойным холодком пробегает пламень;
Гул в ушах; темнеют, потухли очи;
Ноги не держат…
Вся дрожу, мертвею; увлажнен потом
Бледный лед чела; словно смерть подходит…
Шаг один – и я, бездыханным телом,
Сникну на землю.
     - Простите, госпожа, но я бы не хотела этого испытывать, - отмахнулась от стиха Миона.
     - Вероятно, Сапфо была слишком  влюблена, иначе бы не написала такие строчки, полные страданий.
     - В том-то и дело, зачем такие переживания? – пожала плечами служанка. – Так спокойнее и лучше.
     - Некоторые философы считают, что любовь – дело тех, кому нечего делать. – Лурия задумалась. - Кажется, это сказал Диоген. 
     - Он прав, что мне заняться больше нечем, - отозвалась Миона, согласная с мудрецом.
     - У тебя масса работы, но ты не влюблена. А любить необходимо.
     - А вы…
     Хозяйка остановилась и прищурилась.
     - Брак не есть любовь, мы с тобой уже об этом говорили. Едва ли матушку Рицеллы можно назвать любимой и любящей супругой. Когда-то она испытывала нежную привязанность к мужу, а после его измен, ставших ей известными, и благодаря суровому обращению она очерствела. Теперь госпожа Винария любит только дочерей и сад. Недавно Рицелла встретила меня и со слезами на глазах рассказала, что застала отца с рабыней. Она не посмела сообщить об этом матушке, не догадываясь - мать знает правду.   
     - А если вас кто-нибудь полюбит? – спросила Миона.
     - В таком случае я ему не завидую -  едва ли отвечу тем же. – Хозяйка зашагала дальше. – Страсть проходит, а муж остается. Правда, говорят, если она ненастоящая. А так как она редка, не  хочу, чтобы меня постигла участь многих женщин.
     - Одика убеждает меня, что человеку обязательно надо любить.
     - Безусловно. Я люблю дядюшку, Тукко, Клору, подругу, какой бы болтушкой она не была, Одику и тебя, хоть ты порой невыносима. Но я ни за что не хочу с тобой расставаться, поверь, - улыбнулась медноволосая.
     Миона упала перед ней на колени.
     - С ума сошла, встань немедленно! – вскричала Лурия.
     - Госпожа, вы самая добрая и…
     - Все это можно сказать стоя! – нахмурилась она.
     Служанка поднялась с пола и поспешила открыть дверь в комнату, в которую, как ей
113
сказали, поселили новенькую и тихо спросила:
     - Зачем вы сами пришли сюда? Она нелюдимая.
     - Она сторонится людей, потому что не доверяет им. Совсем недавно Селеника избавилась от ужаса и пока не верит в это.
     - Странная она.
     - Ничуть. С тобой случилась беда много лет назад, а ты до сих пор хранишь обиду, терзающую, прежде всего, тебя саму. И ты никому ничего прощать не собираешься - оттого и сурова со всеми, но ведь ни Тукко, ни Алкирад, ни любой другой в доме не причинял тебе вреда, а зла на всех и каждого, в том числе и Одику.
     Хмурая служанка Миона зашла следом за хозяйкой.
     - Я не могу забыть, госпожа. Ни о чем.
     - О том тебя никто не просит.
     Лурия оказалась в светлой комнате с несколькими окнами, украшенными простенькими легкими занавесями. На них, дабы сделать жилище более уютным, рабыни вышили цветы, а на подоконниках в узеньких вазочках стояли настоящие. На побеленных стенах висели рисунки талантливых воздыхателей-мужчин, коих иногда осчастливливали вниманием возлюбленные. Эта комната была одной из женских. Еще дед Тинарха распорядился разделить мужчин и женщин, расселив их по-отдельности. Находя в этом здравый смысл,  потомок не стал нарушать традиций и оставил все как есть.
     Лурия окинула взглядом комнату. Простая мебель в виде пары стульев, стол и один шкаф стояли у входа. Остальное пространство заполнили скромные  кровати, оставляющие узкие проходы между собой. На ложа обитательницы комнаты накинули старенькие покрывала, но для неимущих рабов это роскошь - многие прежде могли лишь мечтать о такой постели.   
     Миона осмотрелась. Когда-то ей и это казалось уютом. Теперь она спала на женской половине особняка, ее комната была неподалеку от покоев хозяйки. Служанка ела вместе с госпожой, если та не спускалась к дяде, одевалась пусть в простые, зато чистые и непоношенные вещи. Иногда она надевала бусы, которые подарил корабельщик.  Они были не из желудей или камешков, собранных вдоль дороги, а из настоящих самоцветов. Какова их стоимость она не знала, да и какая разница.
    
     Лурия надела Мионе на шею украшение.
     - Мне нравится, спасибо, дядюшка, - чмокнула его племянница.
     - Ох, дитя мое, ты оправилась... Ну да ладно. Учись и дальше танцевать, - закивал щедрый дядя.
     Он был рад, что дитя забывает войну и этого болтливого доктора, будь он неладен, хоть и лечил его девочку. Тинарх вздохнул и поставил себе в упрек неблагодарность. Потом снова нахмурился - лечить-то лечил, но засматривался! Этот лекарь задумал соблазнить его кровиночку рассказами о шприцах да клизмах. Но ничего, он вовремя увез ее из  разрушенного города и больше никогда туда не отпустит.
     - Красивая яшма. Я читала про нее, - коснулась Лурия красного минерала с темными вкраплениями.
     - Как увидел ее, сразу подумал о тебе, точнее о Мионе.
     Тинарх хотел порадовать племянницу. Он знал, что оказывая внимание этой дерзкой служанке, доставит удовольствие своей девочке, и она будет улыбаться ему дивной солнечной улыбкой. Само собой он был благодарен рабыне за заботу о любимой крошке, которая стала прекрасно танцевать. Это и гость оценил - Норий был в восторге от танцев. После победы над Барго и празднований по случаю свадьбы государя он вернулся в родную Мирею и первым делом навестил своих друзей.
     - Красная яшма, по мнению китайских лекарей, врачует женские болезни, - сказала Лурия.
     - Ах, дорогая, я мало что в этом смыслю, - хохотнул дядя, он действительно не разбирался в данном вопросе и ничуть о том не сожалел.
114
     - Еще яшма способна останавливать кровотечения, очищать внутренние органы. По представлениям восточных мудрецов она укрепляет тело и продлевает жизнь.
     Миона вздохнула, она еще недавно не хотела этого делать, а сейчас ради госпожи останется здесь и никуда не уйдет.   
      - Кровотечение мне более понятно, чем женские хвори, дорогая, - погладил девичье плечико Тинарх. – А в остальном - уж прости, - рассмеялся он. - Продавец сказал, мол, яшма способствует налаживанию отношений - ей это не повредит, - заметил корабельщик, указывая на невольницу.
     - Дядя, я же просила, - свела бровки Лурия.
     Судовладелец тотчас отступил, не желая беспокоить ее. 
     - Меня уже ждут дела, а вы тут танцуйте, - широко улыбнулся он. - Если захочешь, мы обязательно выберем бусы и для тебя, дитя.
     - У меня столько бус, что даже если их ежедневно менять, и года не хватит, - взмахнула руками Лурия.
     - Ты преувеличиваешь. Не так много - и я не видел среди них яшмовых.
     - У меня есть кольцо и серьги с яшмой, - подошла к шкатулке и открыла ее племянница.
     - О, какая красота, - средь массы ожерелий, диадем, брошей, серег и прочих ювелирных изысков Тинарх отыскал семейную реликвию - большой золотой кулон круглой формы, крепившийся к  увесистой цепочке.
     Этот медальон превосходил по цене и красоте тот, что всегда носила Лурия. Выгравированные на нем знаменитым мастером слова возносили хвалы Богам и благодарили за щедрость, оказанную роду, к которому принадлежали дядя и племянница. Символы заключили в объятья драгоценные и редкие камни. Алмазы, изумруды, бериллы,  рубины и другие, названия которых не знала ни девушка, ни корабельщик рассыпались по медальону, сияли в свете лампы. А стоило упасть на них солнечному лучу, как они начинали сверкать и ослепляли своим достоинством. Удивительную вещицу надевали еще прабабки Лурии во время важнейших событий в своей жизни.   
     - Очень красивый медальон, правда, тяжелый.
     - Ты редко его носишь, - поднес Тинарх к глазам драгоценность и вновь подивился ее красоте.
     - Куда ж мне одевать? Не на прогулку же.
     - Да, на прогулку не пойдет. – Дядя вернул украшение к остальным. - А вот бусы - совсем другое дело. Хочу, чтобы ты долго жила и была всегда здорова, -  улыбнулся он.
     На следующий день он преподнес племяннице яшмовую нить с золотой застежкой.

     Прислушавшись, Миона обнаружила присутствие новенькой рабыни и указала на дальний угол, в который та забилась. Она пришла переодеться - испачкалась, когда работала, - но тут появилась хозяйка и, подозревая, что ничего хорошего ждать от ее визита не стоит, ненадежно спряталась. Между стеной и далекой кроватью Лурия рассмотрела худенькую фигурку и приблизилась к ней. Невольница сжалась и закрылась руками, дабы защититься от удара палкой, направленной против нее. Ее уже занесли, намереваясь ударить, и…
     - Дай мне руку, - протянула свою Лурия. – Я не сделаю тебе ничего дурного.
     С минуту стояла тишина. Новенькая рабыня все еще ждала побоев. Медленно она убрала защиту и подняла глаза на хозяйку, держащую протянутую ручку.
     - Иди сюда, - показала девушка на кровать и присела. – Покажи мне рану. Мы ее вылечим, - и открыла баночку с мазью.
     Наблюдательная служанка Миона, сведя брови, осталась стоять в сторонке. Эта картина не вызвала у нее ни желчи, ни улыбки.
     Селеника, стараясь не смотреть на хозяйку, едва слышно опустилась на чужое ложе, и отвела глаза.
     - А теперь обнажи ранение. Не бойся, - произнес голосок.
115
     Сухая ручка невольницы отодвинула короткий рукав, и взору открылся загноившийся рубец. Лурия сразу поняла, что так удариться она не могла. Вероятно, прежний хозяин постарался усмирить и выбить непокорность. Ранение, как и другие, причиняло боль. Покалеченная рука ныла, особенно по ночам, лишая спокойного сна. Хотя какой может быть спокойный сон, когда не знаешь, что произойдет в следующую минуту? Нарыв солидно увеличился за последнее время, но Селенике не на что было приобрести лекарства, которые стоят немалых денег.
     - Придется долго лечиться: рана запущена, – осмотрела больное место Лурия. Тут узрела другие ссадины. – Сними платье.
     Рабыня сжалась, не произнося ни слова, обхватила себя руками.
     - Здесь нет мужчин, не беспокойся.
     Селеника расстегнула застежку, освободила от одежд верх тела и затеребила юбку пальцами.
     Хозяйка тяжело вздохнула при виде обнаженной невольницы. Ее спину покрывали разные по цвету и величине полоски - следы от ударов плетью да палкой. Кое-где раны также загноились. А худоба напугала: тонкая белая кожа обтянула ребра, они были видны слишком четко. Впалый живот казался нереальным, разве такой может принадлежать живому человеку? Костлявые руки напряглись, Селеника задрожала.
     - Где твоя кровать? – прошелестел голосок.
     Новенькая указала на соседнюю.
     - У тебя есть еще одежда?
     Вместо ответа невольница неуверенно кивнула.
     - Сейчас я обработаю рану на руке, после примемся за спину. – Лурия нанесла целебный состав на плечо и перевязала его. После велела прилечь на свою кровать, а сама начала бережно смазывать остальные вздутые ссадины. – Расскажи мне, почему ты боишься слуг? Это ведь не они били тебя.
     Новенькая рабыня хотела подняться, хозяйка не позволила.
     - Я еще не закончила. Ответь.
     Селеника поджала губы, но посчитала черной неблагодарностью пренебречь добротой госпожи - о ней хорошо отзывались в доме, теперь невольница поняла, что слуги не преувеличили. После паузы она собралась с силами.
     - Не только хозяева… бывают… - послышались приглушенные слова. Голос рабыни едва был слышен, точно она боялась говорить громко или переживала, что об ее откровениях узнает прежний владелец.
     Лурия непонимающе поглядела на нее, она продолжила рассказ:
     - В другом доме все невольники - мужчины, женщины и дети - жили в одной большой и душной комнате. Темной, хмурой. В ней отсутствовали окна. Помещение для слуг находилось рядом с подвалом, где всегда было темно. Там были мыши, - шептала она, глотая окончания слов. – Лампы зажигали совсем ненадолго - из-за экономии масла. 
     - Мыши не опасны, как люди, - они не причиняют вреда нам. Правда, пугают иногда, - улыбнулась Лурия. – Почему тебя били?
     - Когда-то я была приятна, достаточно свежа и не так худа. – Селеника на миг задумалась. Сейчас ей и самой не нравилось на себя смотреть. Она подходила к зеркалу и тут же отворачивалась. – Как-то хозяин увидел  меня, когда я возвращалась с рынка, и распорядился привести к себе. А потом…
     - Можешь не рассказывать подробности, я о них догадываюсь. – Лурия смазала очередной бордовый рубец.
     - Он бил не за робость, - тихо сказала рабыня, - ему хотелось разных наслаждений.
     Хозяйка и Миона переглянулись. Для служанки не были новостью такие «развлечения» господ. Сейчас она своими бы руками задавила «игрока».
     - Почему он продал тебя?
116
    Новенькая  постаралась скрыть слезу.

     Однажды ночью, когда все слуги отдыхали, она и сама начала засыпать. Безмолвные, мрачные, грязные от копоти, сырости и времени стены задремали, заключая здешних обитателей в зловещие объятья. Прежний хозяин не церемонился с невольниками. За провинности их секли, морили голодом. Девушек водили к владельцу и его сыновьям, как только те пожелают. Бывало,  управляющий приходил к ним и запрещал рассказывать кому-либо, пугал расправой.   
      Селеника попала в тот роковой дом несколько лет назад и вскоре поняла, какая судьба ей уготована.  Она отчаялась,  считала, Боги отвернулись от нее, когда и мольбы не приносили облегчения. Тайком ото всех она разжигала курильни, приносила в жертву, что осталось от ушедших родителей. Так пожертвовала гребень матушки, а после и щетку со слоновой костью - подарок отца на совершеннолетие. Но хозяин продолжал  звать к себе Селенику.
     В тот вечер к нему ушла другая, а она сомкнула веки и задремала. Внезапно  почувствовала, как на нее навалилась грузная тень. Она попыталась скинуть ее с себя, но  господский слуга оказался сильнее. Он и не подумал уйти. Закрыл рот ладонью, дабы не закричала, придавил беззащитную женщину (она так и не смогла вырваться),  и приступил к гнусному делу. Его не остановил ни озноб, что пробивал Селенику, ни присутствие других рабов.

     - А после он сказал, будто раз я… потаскуха, так какая мне разница... С тех пор я боюсь темноты.
     Лурия закончила с ранами.
     - Потом об этом узнал владелец? – осталась сидеть она рядом с лежащей невольницей.
     - Да. Оказалось, другие рабыни слышали как тот слуга... Но ничего не сделали, а донесли управляющему и хозяин распорядился привязать меня к столбу. Затем, чтобы выручить хоть какие деньги, продал и купил новую рабыню.
     Миона, она теперь и думать забыла о косом глазе, стояла в стороне. На ее застывшем лице Лурия увидела угрозу.
     - Твой бывший хозяин далеко?
     - В другом городе, госпожа, - приподнялась Селеника.
     - Наш управляющий  дал тебе только два платья? - уложила ее снова девушка.
     Новенькая рабыня кивнула.
     - Полежи: мазь должна впитаться. – Лурия накрыла легкой простыней исполосованную спину. Затем повернулась к Мионе. – Принеси какой-нибудь из своих нарядов. Лучше два. Пора обновить твой гардероб, а Селенике обзавестись своим. 
     - Мои платья спадут с нее, - заметила служанка.
     - И правда, ты худа. Пока подвяжешь поясом, а после куплю тебе другие. – Лурия погладила по голове новенькую. – Тебе надо есть, не то останешься без сил. Истощение никому пользы не приносило. Миона, скажи Тукко, что я даю ему задание откормить Селенику.
     Та сжалась и задрожала. Медноволосая увидела это.
     - Я с самого рождения знаю Фебрия. Он вкусно готовит и меня учит. Если бы не его советы, едва ли бы дядюшка одобрил мою стряпню, - улыбнулась девушка. – Ты будешь кушать со всеми слугами, но я хочу, чтобы ты ела больше, чем сейчас, иначе никогда не поправишься. Придешь ко мне завтра, Миона тебя проводит. Мы обработаем рубцы снова, наложим повязки. Так будет до тех пор, пока не исчезнут гнойные и кровавые выделения и не пройдет воспаление. Шрамы останутся, но, по крайней мере, сойдет вздутость и исчезнет боль. Они хоть немного рассосутся.
     - Мне принести воды? – задала неожиданный вопрос служанка.
     Лурия поглядела на нее.
117
     - Будь любезна, – улыбнулась она, кажется новенькая более не вызывает у нее отвращения.
     Миона поспешила уйти.
     - Тебя никто не тронет в доме, за это можешь не беспокоиться. Я скажу управляющему, чтобы тебя не нагружали работой - тебе надо выздоравливать. – Медноволосая понимала, что душевные раны едва ли когда-либо затянуться. – Я попрошу Алкирада поместить тебя в более уютную комнату.
     - Госпожа, нет, умоляю! – подскочила Селеника, девушка оторопела. – На меня будут косо глядеть слуги! Я вызову у них зависть и злость! – Простыня сползла, рабыня предстала обнаженной, но тут же спохватилась и закрылась, словно боясь, что кто-нибудь увидит и повторится былое.
     Хозяйка никак не хотела вызвать у других ненависть к новенькой, потому передумала переселять ее, да и идею поместить у себя тотчас прогнала.
     Вскоре вошла Миона. В одной руке она держала платья (владелица отметила, что не самые поношенные), а во второй – воду.
     - Попей, - протянула служанка рабыне сосуд. – Что это у тебя? - присмотрелась она к подушке, из-под нее выглянуло что-то темное.
     Лурия склонилась над кроватью и оторопела – Селеника прятала оружие!
     - Отдай его немедленно! – громко велела она, ожидая, когда в руку положат просимое.   
    Рабыня пождала губы и вынула лезвие, им оказался кухонный нож.
     - Он не защитит тебя от всех бед, напротив, могут возникнуть новые проблемы. Тебя казнят, коль лишишь жизни кого-нибудь, а прежде будут пытать!  – Лурия отобрала оружие. – Еще раз увижу, запрещу бывать на кухне и велю следить за тобой. Не хватало в доме убийства! Никто тебя брать силой здесь не будет! – Хозяйка покинула комнату.
     - Это правда. Я здесь почти пять лет и о таком не слышала,  - кинула напоследок служанка и поспешила за госпожой.
 

 
 
 
    
   
    
    

    

    

    

    

    

    
    
    

      
118
В саду. Неудачи Давеона
     Две молоденькие женщины проследовали по коридору к выходу и вскоре покинули жилище для слуг.
     Во внутреннем дворе было все также оживленно. В центре бурлящего действа размахивал руками управляющий и ругал главного конюха. Алкирад сердился на конюших, что они не проследили должным образом за любимцем госпожи, который проявил недовольство – отказался есть. Этот конь был так сказать с характером. Соловый красавец шести лет от роду фыркнул и отвернулся, когда ему с опозданием подали лакомства. Он частенько злился и не притрагивался к воде и еде. Порой он кусал слуг и всем своим видом говорил, что не намерен терпеть неуважительного обращения.
     Конюхи уже сбились с ног, уговаривая его поесть, - хозяин рассердится, коль жеребец  истощает. А тот остался непреклонен.
     Заметив это, Лурия улыбнулась и направилась к строптивому коню.
     - Ай, ай, ай, какой же важный. - Погладила изящная ручка морду золотистого на солнце скакуна.
     Он повернулся к девушке и затоптался на месте, потряхивая головой. Его светлая расчесанная грива и челка всколыхнулись.
     - Иди, поешь, а я принесу тебе яблоко. Хочешь персик?
     Слуги наблюдали, как хозяйка ведет беседу с разбойником, который вытворяет все, что хочет и никого не слушает кроме нее и владельца. Пожалуй, даже Тинарха он не любил и не был ему так предан, как Лурии.
     Конь затоптался на месте и вроде улыбнулся, когда к его массивной шее прильнула хозяйка.
     - Договорились, Месяц. – Так она назвала жеребца за пятно на лбу, напоминающее растущее ночное светило. - Я пошла за яблоком и персиком. – Девушка отправилась на кухню. – И не вздумай кусаться! – кинула она на ходу, шутливо грозя пальцем скакуну солового цвета.
     Он покосился на конюхов, вероятно, собирался пошалить.
     - Госпожа, а она, эта Селеника, ничего, - сказала Миона.
     - Только косая, - сдержала улыбку хозяйка. 
     - Совсем немного - почти незаметно.
     - Правда?
    Рабыня согласно кивнула.
     - Вот видишь, теперь она и для тебя приятна, потому как ты увидела ее суть, а не то, что наверху, на самой поверхности, - прозвенел голосок. – Внешность бывает обманчива.
     - Все никак не возьму в толк, зачем ваш дядя купил ее? Она больна и слаба, а вокруг столько здоровых. Не думала я, что господа тратятся на хилых.
     Племянница остановилась на мгновение, подумав, добавила:
     - Дядюшка сказал, что ее дали на сдачу.

     Под палящими лучами солнца на рынке развернулась оживленная торговля. С самого утра здесь начали продавать всевозможные товары. Сегодня к местным продавцам  присоединился  крупный работорговец, приехавший накануне. Он давал объявление заранее, дабы желающие приобрести хороших рабов ждали его приезда и готовили деньги. Со всего города на центральную торговую площадь стекались людские массы. Вокруг помоста ходили почтенные граждане, аристократы, купцы и простые ремесленники, коим требовались талантливые помощники. Какой-то покупатель торговался с продавцом, другой осматривал товар, им оказалась молоденькая девушка лет четырнадцати. После продолжительного разглядывания, господин посчитал, что она вполне сгодится. Он велел ей одеться, отдал деньги и увел за собой.
     Корабельщик, решивший в этот день прикупить себе крепкого  молодого мужчину для
119
трудной физической работы, приглядел такового. Он выделялся средь массы остальных, не столь физически развитых и высоких, но тоже сильных.
     - Сколько? – указал Тинарх на интересующего его крупного человека.
     - Двадцать клех, - заявил работорговец.
     - Да ты с ума сошел! – вскричал судовладелец. – Рабы упали в цене, он стоит не больше пятнадцати золотых монет!
     - Он здоров и вынослив, - тыкал в невольника рукоятью плети продавец. – К тому же он грамоте обучен.
     - Это мне ни к чему - не для того беру, чтобы он письма писал да книги читал. – Тинарх присмотрелся. – Я дам семнадцать и не больше!
     - Господин, он дорого обошелся мне, я не могу снизить цену, - возразил торговец.
     К нему подошли еще покупатели, заинтересовавшиеся парой жилистых мужчин-близнецов. Продавец уверил, что они являлись у себя на родине отменными мастерами-кожевенниками. 
     - А этот что может? – спросил судовладелец про крупного человека.
     - Он кузнец, а силен так, что подковы руками разгибает.
     - Почему ж тогда не сбежал? – рассмеялся Тинарх, глядя на тяжелые кандалы, мешающие рабу передвигаться. 
     - Мы его тщательно стерегли. Как-то порывался бежать, но поймали.
     - Оно и видно, - увидел корабельщик следы от бича, разукрасившие спину невольника.
     - Они зажили - теперь это только шрамы, - развел руками продавец, страшась упустить состоятельного клиента. – Восемнадцать клех и вот эта девка, - указал он на стоящую в стороне женщину, едва держащуюся на ногах.
     - Зачем она мне? – холодно оглядел ее Тинарх. – Она того и гляди пересечет Реку.
     - Я хотел немного сбросить цену, но у меня не будет сдачи, – пожал сухими плечами торговец неприятной наружности. Его слипшиеся от пота волосы упали на мокрый лоб, и он убрал их, оттого стал похож на врага мифического героя - Прагора.
     Этот смелый  юноша сразил надменного тирана, задумавшего уничтожить всех и каждого, кто откажется служить ему. У недруга, порабощавшего деревню за деревней, город за городом, были длинные волосы, закрывавшие ему глаза, потому не видел какие бедствия творил, сколько зла причинил. Ветер откидывал челку, когда злодей летел по небу на своем преданном драконе с красными от гнева глазами. Враг держал летуна за усы и управлял им, словно скакуном земным. Послушным был тот зверь, во всем потакал наезднику. Но вот явился Прагор-спаситель и сразил злодея, а дракона запер в клетке высоко-высоко в горах. Говорят, он до сих пор там пребывает, ждет возрождения хозяина.
     - Эта девица умеет шить, вышивать, по дому работает, - уверил торговец.
     Тинарх согласился, подумав, что коль и случится с ней что, так не сильно в накладе останется, а кузнец ему точно не помешает.
      
     На некоторое время Миона застыла, но после ринулась вдогонку хозяйке.
     - Вы были строги с ней, госпожа.
     - Если ее не предупредить, чего доброго совершит убийство. Мало ли что ей почудится. Надо сказать Тукко, чтобы был осторожен. – Лурия зашла в кухню, ее встречал повар с благодарной улыбкой на лице.
     После заключения перемирия, хотя девушка полагала, что временного, она покинула конюшню с ее невероятно требовательным обитателем. Другие были скромнее и покладистее, тоже породисты, но гордый Месяц превосходил их по родовитости и по красоте. Может поэтому он желал обращать на себя взоры и все внимание конюхов и хозяев.
     Он с удовольствием принял из рук хозяйки яблоко, затем быстро справился с персиком и вздохнул так, что можно было подумать, что устал и хочет пусть немного, но отдохнуть.
     - Ах, разбойник, - покачала головой Лурия, потрепала челку животного и зашагала
120
в сад.   
     Она с Мионой отправилась на ту самую полянку, где любила собирать цветы.
     - А… что?.. – растерялась она, глядя на лужок, на котором резко сократилось количество мальвы.
     Стоящая рядом служанка тоже подивилась, еще недавно тут было полным-полно этих цветов. А теперь не то, что цветков, но и корней не осталось.
     В стороне поливала требующие увлажнения растения все та же рабыня. Завидев хозяйку, она отвесила глубокий поклон, отвернулась и густо раскраснелась. Лурия догадалась, в чем дело и улыбнулась, уводя с собой преданную Миону.
     - Пойдем в другое место. Ничего, соберем ирисы, а мальву придется заново посадить. Хм. По всей видимости, нас ожидает повышение рождаемости, - подавляя смешок, сказала девушка.
     - О чем вы, госпожа? – Служанка покосилась на работающую в саду рабыню и громко выдохнула.
     - Оставь ее и не хмурься, - рассмеялась медноволосая.
     - Правильно говорят - у всех свои интересы, - проронила Миона.
     - Мне только жалко, что нет цветков - пока они вырастут, я соскучусь по ним. Мне очень нравятся эти розово-пурпурные цветы.
     Племянница собрала для дяди букетик виол, дополнив фиалки маргаритками, и отнесла в его апартаменты. Себе же изготовила более скромный, правда, из не уступающих в полезности растений – цианус и душица хорошо вписались в уютный интерьер комнаты госпожи. Одика сразу же поставила  букет в вазочку и поместила его на подоконник.
     После Лурия схватила с полки непрочитанную книгу и выскочила в сад снова, надеясь, наконец, дочитать ее. Дорожка проводила до беседки с назойливыми клематисами, что никак не хотели отпускать стройные колонны, напротив, крепче обняли их. Гостья села на лавку, защищенная от солнца куполообразной крышей, она занялась чтением. 
     В мягкой тени прятались насекомые. Мимо вяло пролетел угрюмый жук. Своим гудение он потревожил пеструшек-бабочек – они вспорхнули с цветков и объединились в хороводе. Девушка смотрела на этот невообразимый полет, который походил на спираль, растущую вверх, к самому куполу - так старались повеселить ее летающие прелестницы. Они закружились, зашелестели их легкие крылья. Трепетание напомнило Лурии детство, когда она тайком от дяди отпускала на волю пойманных для нее слугами насекомых и птиц.
     Живой, стремящийся ввысь столб поднимался все выше и выше - вот он достиг потолка. Но подул ласковый ветерок и рассеял  бабочек  по всему саду. За ними покинула беседку и Лурия. Она прошла мимо цветника, полюбовалась клумбами, узрела одинокую мальву и улыбнулась - как скоро до нее доберутся? Повернула девушка к винограднику, прошла дальше и улеглась на живот между ароматными рядами, оплетающими опору. На ветвях, повернувшись к солнцу, зеленели листья, что походили на человеческие руки. Одни грозди собрали садовники и доставили виноделам, другим была уготована судьба попасть на хозяйский стол.
     Прочитав до конца комедию Аристофана, Лурия отложила свиток, уперлась подбородком в сложенные ладони и подняла глаза на соседнюю лозу. По ней, оставляя влажный след, ползла упрямая улитка, которая никак не хотела отказаться от идеи очутиться на противоположном конце ветви и достичь большого изумрудного листа, находящегося в тени других. Там ее ожидали подруги. Такое скопление улиток едва ли повеселит садовников, зато порадует гурманов. Говорят, этих несчастных созданий вымачивают в молоке и едят живьем. Девичий носик поморщился – это же надо быть таким хладнокровным, чтобы поглотить шевелящееся существо, мечтающее жить и наслаждаться ранним рассветом, прохладным дождем, шелестом падающих листьев и вечерними сумерками, перед которыми склоняют головы цветы прежде, чем уснуть, дабы набраться сил и встретить зарю.   
      Маленькое существо с трудом преодолевало препятствия, то и дело вырастающие на
121
пути, но ничуть не отступило от намеченной цели. Тяжелая раковина, закручивающаяся в спираль, походила на домик. Наверное, улитке тяжело, но очень удобно. При всякой опасности раз - и она укрыта. Врагу не пробраться. Правда, если не повстречается на дороге человек, мало ли что взбредет ему в голову. Вот кроха остановилась и вытянула свои рожки, шевеля ими, смотрела на Лурию. Такие маленькие глазки, головка, плавно переходящая в мягкое тело, усеянная пятнышками спинка, если это можно назвать спиной - и все же улитка  живая. Стоит лишь дотронуться до нее, как она торопится скрыться от агрессора.
     Лурия частенько гуляла по аллеям сада, любила бывать в винограднике. Чарующий запах ароматных листьев вперемежку с прохладой утра вызывал у нее массу приятных ощущений, дарил умиротворение и уединение, несмотря на то, что в винограде прячется уйма всякой живности. В гостеприимной лозе встречались мелкие пташки, разные букашки, улитки с всевозможными раковинами. То они похожи на купол, то на завиток, то на человеческое ухо. С детства дивилась этим моллюскам. Надо же быть такими маленькими, застенчивыми и в то же время настолько упрямыми, что и сказать нельзя. Садовники регулярно их убирают, а они облюбовали виноград, и знай себе приходят полакомиться сюда.
     Что бы ни делали люди, природа берет свое.  Это Лурия видела изо дня в день. Еще ни разу не слышала она, чтобы кто-то тягался с гневом бушующих стихий, чтобы кто-то из смертных существовал вечно, что кому-то удалось воспротивиться судьбе и побороть ее. Она знает, как хрупка жизнь, как мимолетны дни, подозревает, как всемогуще Искусство и долговечно Время.
     Медноволосая глядела на лозу. Дивный аромат винограда  хотелось вдыхать бесконечно, будто он наполнял не только  легкие и воздух, окутывающий тело, но и нечто большее, чему и названия не знает. Посмотрела на улитку, коснулась ее, та спряталась. Много раз это видела Лурия, а сколько раз сожалела, что у человека нет панциря, когда он необходим. Перед взором стояли Селеника, сжавшаяся в углу, Миона, носящая нож, Одика, закрытая с головы до ног. Нападали на них отнюдь не хищные птицы, не дикие звери, не грозные мифические чудовища. Если б она могла их защитить, дать лучшее прошлое, была бы счастлива - больше за них.
     За ужином корабельщик оценил старания племянницы и осыпал ее похвалами за вкусные пирожки.
     - Ах, дядюшка, я не одна их пекла. Мне помогал Тукко, Миона, няня и…
     - Дорогая, остановись, мне трудно всех помощников упомнить. Я слишком устал, – улыбаясь, откинулся он на спинку ложа.  – Расскажи, чем занималась сегодня?
     Без утайки Лурия поведала о новой рабыне.
     - Я подозревал, что коль ты узреешь ее, так ни за что не отступишься. – Тинарх отпил глоток вина. – Хорошее, - посмотрел он в кубок, - я купил его на празднике Зантурия. Скоро другой в нашем городе. Дитя, ты пойдешь?
     Племянница вздохнула, дядя снова хитрит, осторожно намекая, что хочет видеть ее в числе празднующей молодежи.
     - Меня приглашали Рицелла и Галинея. А с ними легче согласиться, чем спорить, - улыбнулась Лурия.
     - Я ежедневно говорю это про тебя. Едва ли кто откажет  моей девочке в просьбе, – приподнял бровь судовладелец.
     Настороженная девушка прищурилась.
     - О чем ты, дядюшка?
     - Об управляющем. Ты просила его не нагружать работой новенькую, и он отправил ее отдыхать.
     - Это он тебе сказал?
     - Слуги поведали, - хохотнул Тинарх.
     Медноволосая нахмурилась – вот болтуны. Особенно Валий, славящийся в доме своими выдуманными историями. Он здесь первый лжец и рассказчик небылиц. О нем дурно
122
отзывается Алкирад, прогоняет за болтовню с поварни Тукко (сплетни останавливают работу на кухне, за это ему попадает от управляющего и Клоры), не выносит нянюшка, которую он оболгал. А тот знай себе бегает по всей округе, собирает сведения, переворачивает, как вздумается, и выдает всем кого видит, даже если его не хотят слушать. Правда есть и такие, которым только того и надо.  Валий привлекает людей, пришедших послушать новости, ведь он ходит на рынок за покупками, и верят ему, хоть и знают, что тот предается обману. Как-то
управляющий рассердился и выпорол его. С тех пор болтун менее разговорчив, но полностью от недуга излечиться не сумел. Сейчас он побаивается распускать язык в открытую - Алкирад устрашает слугу столбом и ямой, ожидающими вруна. Теперь Валий озирается, прежде чем открыть рот, а уж после делится вестями.
     С появлением в доме новеньких старое забылось – говоруны переключились на них. Теперь каждый домашний знал кто такой и откуда кузнец, как он жил раньше и его историю. Лурия понимала, что источник, распространяющий информацию о мастере и Селенике, ненадежный и верить ему нельзя. И, тем не менее, о новых рабах постоянно шушукаются.  Хозяйка была обеспокоена - слуги не хотели понимать, что новенькая едва передвигается и ей надо хоть немного прийти в себя.
     - Валий слишком много говорит, дядюшка, и далеко не всегда правду.
     - Знаю, потому и продам его. Он сеет раздоры, да и Алкирад против него настроен. 
     Одарив улыбкой дядю, Лурия подумала, что она и прежде редко не соглашалась с управляющим, а в данном вопросе полностью на его стороне и поддерживает, как никогда. А уж как обрадуется Миона, и сказать нельзя. Валий буквально замучил ее соблазнениями. Она держалась изо всех сил, чтобы не расправиться с ним на месте - госпожа просила не опускаться до членовредительства. Этот слуга преследовал прекрасную Миону, ходил за ней по пятам и осыпал самыми ласковыми и притягательными словами. Обещания не прекращались ни на день. Может от любой другой женщины и удалось бы добиться любви, но не от Мионы. Валий клялся в верности и нежности, а служанка была непреклонна и оставалась равнодушной к проявлению его чувств. Другие видели страсть, кипевшую в душе болтуна, однако рабыня не стеснялась в выражениях, дабы избавиться от него. Как-то раз хозяйка стала этому свидетельницей и посочувствовала несчастному влюбленному. В тот момент он казался искренним. А когда Лурия увидела его в обществе другой женщины, которую он тоже соблазнял, поняла, как ошибалась.
     Она не сообщила о случае Мионе, только порадовалась за нее – у той не будет разбито сердце. Со временем выяснилось, преследуемая красавица знала о лжи.

     - Я думала, ты из-за сложности характера так сурова с Валием, - прозвенел голосок. – А оказывается…
     - Я и раньше ему не верила - теперь и подавно, госпожа. Он вчера уговаривал меня погулять, а когда я рассказала ему о другой рабыне, так он такое ляпнул, что трудно не подивиться.
     - И что же он тебе ответил? – застыла Лурия.
     Миона помолчала, подумала и сказала:
     - Мол, он хотел таким образом прогнать меня из сердца.
     Хозяйка тряхнула локонами, она даже не удивлена. Ей приходилось слышать, чтобы избавиться от одной страсти, надо окунуться в другую.
     - Хорошее оправдание, - только и смогла она выговорить.
    
     В комнате ее уже ждала горячая купальня. Пар,  исходивший от нее, приятно обволакивал тело. Ароматные масла  наполняли воздух и способствовали умиротворению. Лурия собрала  и заколола волосы,  погрузилась во влагу, которая с удовольствием приняла ее и начала согревать, даря свое тепло и ласку. Подле сидели монахиня и Миона. Одна читала вслух истории, другая слушала не столько их, сколько всплески воды, возникающие при каждом
123
малейшем движении госпожи. Она плавно наносила на себя мягкое мыло, затем также плавно смывала его.
     Как все это хотел увидеть жрец. Он желал прикоснуться к незнакомке, вдохнуть запах медных волос. Давеон вышел в коридор и продолжил скитания там. Навстречу к нему шел с письмами Леоний, управляющий уже куда-то отбыл по срочным делам, Талисса вернулась из Сантари, повергнув своей игрой гостей сестрицы в изумление. Сантарийцы были в восторге и просили еще как-нибудь, если позволит господин, посетить их город и снова порадовать  благодарных слушателей.
     - Я не против, - ответил он, прочитав письмо сестры.
     - Благодарю вас, - склонилась перед ним арфистка.
     - Что Миам еще сказала?
     - Спрашивала, как ваше самочувствие, господин, - ответила Счастливая.
     - Ты свободна, - отрезал Давеон.
     Талисса откланялась, а личный слуга замер, ожидая новой волны хозяйского гнева.
     - Отнеси ты их, - глядя на письма, рыкнул благодетель и указал на кабинет.
     - Вы сами прочтете? – отважился спросить Леоний, а ноги подкосились, когда его поразил тяжелый взгляд и он ринулся выполнять поручения, данные накануне.
     - О, Боги, - смахнул Давеон прядь волос со лба и потер его. – Когда же, наконец, это закончится?!
     Он прошел дальше по коридору и очутился в храмовой комнате. Разжег курильни, добавил в них благовоний, опустился на колени перед изваянием божества. 
     - О, Великий Отец, - простонал Давеон, - произошло то, чего страшился…
     По лестнице спустилась вниз Талисса. Она миновала галерею и повернула в следующую залу. Замешкалась у одной из стен - дом запутанный, с мудреными коридорами. Не то, что у госпожи Миам - там просто отыскать дорогу и зрячему, и слепому. Счастливая провела ладонью в воздухе, почувствовала холод стены, принялась искать выход. Тут защекотал шею смелый локон, и рука поправила его. Серьга зацепилась за волосы, выскочила из уха и прокатилась по полу, издавая глухие звуки. Прислушалась Талисса, где остановилось украшение. Присела  на корточки и начала нащупывать его. Длинные пальцы  касались мозаичного пола. На пути встретилась статуя, арфистка обогнула ее и продолжила поиски. Ладони много раз ложились на мозаику, а серьга так и не встретилась. Талисса приблизилась к соседней стене. Из нее низвергался маленький, окутанный растениями водопад, ниспадающий к самому полу. Счастливая отчаялась найти драгоценную вещицу, подаренную госпожой  Ледой.

     Кудрявая пожилая женщина протянула арфистке красную коробочку, перевязанную темной лентой.         
     - Возьми, девочка, - пропел голос.
     Воспитанница приняла подарок и ощупала его.
     - Это серьги, госпожа. Зачем? У меня все есть, - улыбнулась она.
     - Они с бирюзой. Пусть они принесут тебе любовь и счастье, моя хорошая, – вдела в дырочки золотые сережки Леда.
     - Вы и так одарили меня. – Наружу выскользнула слезинка.   
     - Ты должна, обязана быть счастливой, - сказала дочь Даана.
     - Мама, - тихонько, дабы госпожа не услышала, прошептала Талисса, как делала это с детства. Но она не догадывалась, что та давно читает мысли и видит будущее.

     Арфистка вновь зашевелила пальцами, стараясь отыскать подарок. Тут ей подала беглянку мужская рука.
     - Спасибо, Макур.
     - Снова запах краски? – тихо спросил он.
124
     Вокруг тоже было очень тихо, настолько, что каждое слово едва не звенело в безмолвии. Да и время остановилось, все замерло. Только она живет и дышит, оттого живет и продолжает дышать  он.
     - И краска и стук сердца, - улыбнулась Талисса. – Ты поможешь мне? – Протянула ручка серьгу.
     Макур взял украшение, Счастливая повернулась к нему боком, наклонила голову и откинула волосы. Мастер застыл, глядя на изгиб плеч, на изящную шею. Он не знал, что и делать, так дрожали ладони. Трясущимися пальцами вдел в ухо сережку, стараясь не причинить боли ее обладательнице и шагнул назад. Никогда еще у него так не дрожали руки.  Как же он будет расписывать вазы, коль его не слушается собственное тело? Макур постарался прийти в себя,  успокоиться.
     - Ты опять спешишь?
     - Брат говорил, ты обещала сыграть. Я бы с удовольствием послушал.
     За углом стоял Кир и качал головой.
     - Ну и олух. Стоит ли торопиться: глядишь, через год другой поцелуешь ее, - выдохнул он. – Ох, и это мой братик.
     Перс задумался, у Макура всегда плохо получалось завлекать женщин, но глядя на все это он делает один вывод: брат безнадежен - никаких шансов на успех. То ли дело он - к нему сами идут. Это он выбирает, а не его. Разве ж можно так с женами? Они любят напор, силу, мощь. Ей они поддаются, как поддаются его твердой руке лучшие скакуны господина. Им нужен огонь и страсть, чтоб чувствовали, что любимы и желанны. Внушаешь им, что в восторге от них, их красоты,  и они в тебя влюблены, проявляют желание. «Внимание и ласка – ключи к женскому сердцу», - так говорил отец, а дядюшка Агерон добавлял: «Любовь – высшее благо, в особенности, когда любишь сам».
     Макур отвел Талиссу в музыкальный зал, где  она играла прекрасные мелодии, и он вновь был очарован, как в самый первый раз, когда услышал ее, когда полюбил. Сейчас она играла только ему, и он был счастлив. Счастливая растворялась в музыке, и он тоже, поддавшись ее очарованию. Талисса неземная, как и мелодия. Настоящая ли она? Что ели нет? Тогда сердце его будет разбито.
     За дверью постоял Кир и, поняв, что брат так не решится, удалился. Сейчас он не был уверен, что у них есть общие корни. Вот его-то никогда нельзя было упрекнуть в промедлении. Он всегда считал, коль есть желание и стремления, их нельзя откладывать на потом - это едва ли смертоубийство. Это же надо так - испытывать к женщине привязанность, быть рядом, видеть ее и ничего не предпринять. О чем только Макур думает? Ждет, что Талисса все поймет сама и придет к нему? Будь он на его месте давно б уже перешел в оборону и взял неприступную крепость. К чему робость там, где нужна решительность? Медлительность чревата последствиями. Взять того же Леония. Пока тот будет обдумывать и взвешивать, его возлюбленной завладеет кто-нибудь другой. И пусть потом никого не винит. Кир чуть улыбнулся, Танира хороша собой, посматривает в его сторону. До сих пор он не приступал к действию, зная о привязанности к ней личного слуги, но тот не торопится воссоединиться с ней. Собственно говоря, почему это должно его беспокоить, коль Леоний  оказался неспособен заинтересовать ее?
     Кир вышел из особняка и направился к себе, решив, что если Танира сама придет к нему, он вовсе не будет против визита. Сначала он собирался присоединиться к брату и музицирующей Талиссе,  потом передумал и поторопился вернуться в жилище для слуг – там его заждалась Ламия, давняя подруга. Та еще штучка. Горячая, жгучая. Он приглядел ее давненько, а она его еще раньше. Прежний хозяин привез эту молодую женщину издалека, купил на невольничьем рынке. В ней Агерон разглядел хорошую работницу, она действительно выполняла всю работу по дому аккуратно и всегда справлялась вовремя. К тому же была рукодельницей.  Она научила Таниру и других плести какие-то там кружева.  Перс мало что в этом смыслил, а вот госпожа Леда и Миам были в восторге от ее работ.
125
     Впоследствии господин освободил ее от дел по хозяйству и прикрепил к мастерской. Там кружевное дело было поставлено на поток. Вещицы, созданные господскими невольницами, приобрели популярность, слава о них распространилась далеко за пределы Миреи. Казна господина Регидия день ото дня пополнялась еще и за счет рукоделия. Дело развивалось. Нынешний молодой хозяин посчитал необходимым расширить мастерскую, и в кружевном цеху были оборудованы дополнительные места, набраны умелицы. Талантливые девушки, которые были не дурны собой (это все слуги господина отметили), стали работать на благо хозяина и приносить ему немалую прибыль.
     Ламия была замечена и вознаграждена молодым владельцем – поставлена во главе над всеми кружевницами. Уж она-то им спуску не давала. Правда ее власть распространялась  только на кружевной цех ткацко-прядильной мастерской, коей руководил главный мастер, человек строгий, консервативный и чрезвычайно ответственный. Порой они не ладили – у Ламии был прескверный характер - но ей приходилось мириться с властью и выполнять все распоряжения начальника, который подчинялся управляющему большого имения. Уже над ним стоял сам владелец эргастерии.
     Тилиан недолюбливал Ламию, называя ее распущенной и дурно влияющей на женщин и девушек.
    
     - Меня устраивает качество ее работы, но у нее вызывающее поведение, - говорил он.
     - Она смела и раскована, - ответил, смеясь, Кир.
     - Это для холостяков хорошо, а у меня дети. И что они видят? Как она ходит к тебе? Я не желаю, чтобы девочки и молоденькие девушки думали, что это оправдывается окружающими.
     - У меня нет жены - должен же ко мне кто-то ходить. Если не она - будет другая. Или я пойду, - хохотал перс.
     - Когда ты уже женишься! - рассердился Тилиан. – Хоть остепенишься - пора становиться серьезнее.
     - Полагаешь женитьба – выход? Едва ли мне это грозит. Не думаю, что когда-нибудь полюблю настолько, чтобы забыть об остальных. Их так много. - Кир хитро вскинул бровь. – Я не раз увлекался и знаю, что такое влюбленность, но жениться… пожалуй не буду.
     - Это ты сейчас так говоришь. Когда-нибудь вспомнишь мои слова. Еще и детей захочешь. Увидишь и поймешь – твое.
     - Даже не верится, что ты говоришь это серьезно. Такое бывает?
     - У меня так было. Мой отец рассказывал про мать, мол, он проснулся рядом с ней и не хотел уходить, а когда уходил, желал вернуться. Они долго прожили вместе.
     - Не слишком-то я верю в это. – Слова приятеля показались Киру вымыслом, дабы заставить его задуматься о будущем и принудить к браку.
    
     Зачем ему привязываться, коль все и всегда устраивает? Ламия - красавица и ждет его.  Перс торопился вернуться в свою комнату. Он никогда не променяет мастерицу, которой делала заказы госпожа Миам (и рабыня успешно справлялась с заданием),  на концерт, хоть и любит арфу и уважает Талиссу. Он не готов жертвовать желанием.
     Кир  скрылся в тени дома для прислуги, проследовал вперед по коридору, отворил дверь и увидел гостий.
     - О, как заманчиво, - широко улыбнулся он.
     Ламия обещала привести подругу и выполнила обещание.
     В кабинете перед кипой бумаг сидел хозяин. Глубокая складка на переносице говорила, что он чем-то недоволен. Подле стоял секретарь и пояснял в случае надобности  написанное. Но случалось это редко - господин являлся человеком далеко не глупым, к тому же частенько считывал мысли, чем упрощал себе задачу, и меньше приходилось говорить слугам. Чему Давеон был рад, он не любил пустой болтовни. Особенно его сердили
126
невнятные оправдания счетоводов. Одного он недавно прогнал и велел Дисию проверить документы. Теперь секретарь держал ответ.
     - Он передал дела, господин. Бумаги я изучил, казначеи обнаружили его махинации и разобрались…
     - Он покинул дом? – Крепкая рука откинула отчет.
     - Алосон с семьей… подыскивает… - не мог подобрать правильные слова секретарь.
     Ему тоже досталось от господина. В последнее время его недовольство все росло. То ему не так документы оформлены, то не вовремя, то запись криво сделана - приходилось переписывать. В общем, было отчего забить тревогу.
     С Дисием уже успели поделиться открытием личный слуга и управляющий, поведав, отчего так зол на всех и вся повелитель.

     - Ох, зверствует он, - устало вздохнул Леоний. – Того и гляди к столбу привяжет.
     - Не зверствует, но суров, - закивал Тилиан. – На днях отослал меня, после сказал - напрасно.
     - Вероятно, случились перемены, - предположил секретарь.
     - В том-то и дело. Только, что нам теперь делать? – нахмурился личный слуга.         
     - Моя жена говорит, что ничего ужасного не произойдет.
     - Что она понимает? Это мы всегда рядом и нам достается в первую очередь. А твоя супруга  даже не видит нашего благодетеля.
     - Не видит, но знает, что влюбленность мужчины не повод для наказания рабов, - хохотнул Дисий.
     - Не вижу причин для радости, - проронил Леоний. - Пока эта вертихвостка сидит у него в голове, боюсь, произойдет непоправимое.
     - С чего взял, что она распущенная?
     - Я бы на твоем месте попридержал бы язык, - сказал другу Тилиан. - Ты раньше не был таким болтуном. Если тебя услышит хозяин…
     Внезапно троица замерла – на них смотрел господин, стоящий посреди галереи. Тяжелый взгляд  пронизывал их насквозь. У личного слуги подкосились ноги, управляющий опустил глаза и, как и Дисий, склонился в поклоне.
     Глубокий голос рыкнул на слуг. После Леоний боялся не то что заговаривать о девице, завладевшей мыслями  господина, но и думать о ней.

     Пока секретарь старался подыскать точные выражения, дабы обезопасить себя и этого олуха  Алосона, что так глупо лишился хорошего места, хозяин задумчиво потирал  лоб. Так он делал всегда, когда что-то беспокоило его. Дисий заметил эту привычку еще у прежнего владельца, от него перенял ее сын. Господин Агерон не был терпим к промахам. Потому людям, служившим ему, не были в новинку ни хмурость, ни серьезность и вспыльчивость теперешнего повелителя.
     Госпожа Леда чрезвычайно умело сглаживала всякие колебания их душ, умиротворяла страсти, кипевшие в обоих мужчинах. Ученикам Агерона едва ли бы можно было позавидовать, но самые  талантливые из них достигли - как слышал Дисий - высот и теперь занимают завидные посты. У молодого господина тоже есть последователи и к ним он требователен, как когда-то отец к нему и подчиненным. Теперь нет госпожи и ее супруга.  После их ухода сын стал на место родителя и справлялся не хуже него. Правда, слуги отмечали, что при жизни матушки господин был более покладист. 
 
     - Ничего в том нет удивительного, - говорила супруга Дисию. – Господа Леда, да благословят ее Боги, умела остудить его пыл, а он слишком пылок, - улыбнулась Надария.
     Она многое переняла у своей матушки, танцевала не хуже Аски. Хотя скромничала и отвечала, что ей еще учиться и учиться, чтоб достичь мастерства матери.
127
     - Муж без жены непредсказуем, неукротим, - молвила она.
     - Вот как? И почему же?
     - Огонь не загасить огнем - лишь водой. Ей подобна жена, потому как мягка и плавна. Да и распалить жар мужам не под силу. Только женщина может заставить мужа вспыхнуть по-настоящему.
     - Слушая тебя, я делаю вывод, что женщина необходима мужчине.
     - Как воздух, ибо без него не будет огня, как вода, ибо без нее нет жизни, как солнце, ибо без него ничего невозможно.
     - Ты слишком часто бывала у госпожи Леды, - отозвался Дисий.
     - Она многому меня научила. За это я ей бесконечно благодарна.
     - Госпожа была добра и мудра, дорогая. Тебе повезло, а вот мне - не знаю, - рассмеялся супруг.
     Надария непонимающе посмотрела на него, он объяснил:
     - Умная женщина - не всегда хорошо, она может быть как мудрой, так и коварной и использовать свою мудрость и ум против мужчин. Я часто слышал об этом. Что может быть более непостоянным, чем женское сердце?
     - Так думают слишком много мужчин, у которых души гораздо ветреней и холодней сердца. Обманывая жен, они не терпят обмана сами.   
     - Слышу слова госпожи Миам, - нахмурился Дисий. Он не любил копаться в себе и сейчас не испытывает в этом ни нужды, ни желания.
    
     Секретарь опасался ненароком вызвать дополнительный гнев повелителя. Приходилось тщательно подбирать слова и осторожно думать, дабы тот не услыхал. Из-за этого самоуверенного Алосона не поздоровилось еще и другим казначеям. Их и домашних слуг настигло недовольство хозяина. После короткой, но содержательной речи господина один лишился места, коего долго добивался, остальные счетоводы впали в немилость и были награждены хмурым взором. Сейчас Давеон тщательней следил за подчиненными. Те ошибки, которые прежде прощал, теперь не удостаивались такой чести. За последнее время список провинностей сотрудников вырос.
     Дисий покрылся потом, но так и не сформулировал удачного ответа на вопрос хозяина.
     - Я не услышал. – У жреца на переносице появилась глубокая складка.
     - Господин, он… покинет дом в кратчайшие сроки, – наконец произнес секретарь.
     Жилища предоставлялись служащим господина, пока те работали на него. Надо заметить это были хорошие, надежные дома, снабженные всеми удобствами, и в благополучном районе. Данные сооружения построил еще дед нынешнего хозяина. Он был, как и его предшественники, человеком умным, рассудительным, считавшим, что заботясь о благе подчиненных, он забоится и о себе. Как владелец большого имения он понимал -  благополучие слуг и их семей благоприятно влияет на работу и способствует процветанию дел.
     - Пусть поторопится! – все еще был зол Давеон.
     - Да, господин, - кивнул Дисий.
     Алосон умолял господина не прогонять его, клялся в преданности и обещал, что не повторит ошибки.

     - Поддавшись искушению и предав единожды, повторишь содеянное! – отрезал сановник.
     Перед ним с отчетами предстали хранители финансов. Один из них, что моложе да понаглее, решил немного улучшить свое  положение, за что и был изгнан. Этого места он долго дожидался и лишь после отхода от дел по состоянию здоровья предшественника стал казначеем. Прежде он был простым служащим с меньшим заработком, но с все растущими амбициями. С получением должности его благосостояние выросло, запросы тоже. К сожалению, он был азартен и наделал долгов, которых мог избежать.
128
     Начались семейные неурядицы, кредиторы обещали упечь за решетку, и он решился на хищения. Сначала они были небольшими, постепенно увеличивались.  Один раз Алосон увлекся и забыл об осторожности.
     - Этого никогда не повторится, господин! – упал он на колени.
     Не хотелось лишиться средств к существованию, равно как  потерять свободу и стать либо рабом, либо арестантом.  В тюрьме, среди  сброда, отбывающего наказание, едва ли он сохранит здоровье, а может и проститься с жизнью.  Жена ругала его, кляла, что он не подумал о детях - их ждет, коль удачно сложится судьба, тяжелая участь наемных рабочих, а нет – станут невольниками.
     - Благодари Богов, что не упек тебя за решетку! – Давеон не желал брать на себя вину за гибель детей. – А теперь – вон! – указал он на дверь.
     Алосон остался на полу.
     - Протирая колени, ничего не добьешься. Повторять не буду. – Тяжелый взор пронзил бывшего счетовода. – Выведите! – велел слугам жрец и сделал недовольный взмах. 
    
     Напоследок Давеон отдал ряд распоряжений. Дисий покинул кабинет и облегченно выдохнул, оказавшись по ту сторону от двери. Он поторопился домой.
     Служащие господина (не рабы) жили либо в съемных домах, у кого позволяли возможности сами покупали жилища, либо поселялись в хозяйских домиках, ежемесячно выплачивая разумную плату.
     После женитьбы на дочери танцовщицы - Аски - (ее некогда облагодетельствовала госпожа Леда), Дисий купил небольшой, но уютный дом, где и жил до сих пор. Супруга, милая и красива женщина, пошла по стопам матери. Она выступала в богатых домах, имела успех на пирах, участвовала в Мирейских празднествах, что вызывало ревность у мужа.
     - На тебя смотрят все подряд!
     - Дорогой, я для того и танцую, чтобы на меня смотрели. Рассуди сам, какой смысл приглашать танцовщицу, которую не замечают? – спросила, улыбаясь, Надария.
     Дисий окинул взглядом премилую стройную супругу, обладающую прекрасным вкусом, - это проглядывалось во всем -  и нахмурился еще больше.
     - Я просил тебя не выступать.
     - Совсем не выступать я не могу. - Надария села за туалетный столик и, глядя в зеркало,  начала выпутывать из модной прически булавки и ленты. – Ты занимаешься своим любимым делом, а я - своим.
     С неподдельным интересом смотрел на нее благоверный и подавлял гнев, который разжигает ревность. На его жену глядят сотни мужских глаз, любуются ею, когда только он имеет на это право.
     Роскошные волосы упали на обнаженные женские плечи. Дисий вздохнул.
     - Не могу выносить эти взгляды.
     - Тебе же тоже нравится, как я танцую, – взглянула Надария на ревнивца.
     - Я - совсем другое дело, - приблизился он. 
     - Хочешь, станцую только для тебя? – кокетливо предложила супруга.
     - Обязательно, – обнял ее муж, глядя на отражение в зеркале. – До сих пор не верится, что твои родители позволили выйти замуж за бывшего раба.
     Аска и Рутан знали о происхождении юноши, которого приютила госпожа. Она сама обучала его, со временем тот получил образование, коему могли позавидовать и свободнорожденные граждане. Родители не противились выбору дочери, ее страстно добивался Дисий. С юных лет он засматривался на девочку, вокруг которой уже тогда увивался рой женихов. Благодаря уму и обходительности он сумел добиться благосклонности и, войдя в подходящий возраст, женился.
     - Мои матушка и отец не меньше тебя обязаны госпоже. И пусть они не были невольниками, зато бедняками. Мама частенько повторяла, что если бы не госпожа,
129
пребывали б на улице до старости. Она рассказывала мне, как танцевала и пела на площади, а папа и дедушка играли. Им подавали слишком мало, скудный заработок не позволял купить ни дом, ни повозку, ни даже нормальную еду.
     - Меня же госпожа спасла от неминуемой гибели.
     - Надо попросить господина позволить нам побывать на ее могиле. Талисса и сейчас называет госпожу Леду мамой, когда нет по близости хозяина.
     - Думаю, он догадывается, – провел рукой по женскому плечу Дисий. – Счастливую нашла госпожа во время прогулки.
     - Я слышала эту историю, тетя Тикавия поделилась.
     - Ох и болтушка была, - рассмеялся супруг.
     - Она была доброй и очень красивой, - вспомнила Надария.
     - Да? Не заметил. И вообще… - притянул Дисий к себе жену, - сколько можно разговаривать?..
     В тайной комнате уединился Давеон. Он сложил вместе ладони и приложил их к губам. Прошло достаточно времени, но страсти так и не улеглись, даже сказал бы, распалились. А  он до сих пор не знает ни имени незнакомки, ни кто она такая. Нория он видел совсем недолго, разговор состоялся прилюдно, не спросишь. На приглашение друг ответил отказом, мол, пока нет возможности побывать в гостях и послушать арфу - видите ли, он занят.  Давеон свел брови, он догадывается, кем так занят давний товарищ. Да, эта девица крепко держит не одного Лигена.
     К отсутствию душевного покоя, нарушающему равновесие и заставляющему страдать, добавились болезнь священнослужителя при храме Великих Родителей и невнятные  противоречивые предсказания. Жрец наблюдал за звездами, они всегда делились откровениями, но тут как сговорились и не хотели более вести с ним беседу. Давеон совершал ритуал за ритуалом, вычерчивал на полу круги, магические символы, объединенные заклинаниями, однако они словно отвернулись от него! Никогда такого не было.  Он обратился к подчиненным жрецам, они  тоже не дали четкого ответа на заданные вопросы. Баловство пророчеств начало вводить в недоумение, после ряда беспорядочных предсказаний и вовсе злить.
     Очередной лист бумаги с неубедительными данными полетел в угол и составил компанию предшественникам. Долго Давеон взирал на ночное небо. Сложив руки на груди, он стоял у окна и глядел вдаль. Трудно было сказать на кого он зол больше. Череда неурядиц, следующих друг за другом, угнетала. С тех пор как в его судьбе возникла рыжая девица, все из рук валится. Привычные дела, которые занимают львиную долю его времени и которыми он занимался с ранней юности не получаются, как раньше. С чего вдруг? Он давно читает по звездам, проводит обряды, произносит молитвы и заклинания - словом делает все, как учили. Где результат? Космическая шутка? Отчего созвездия молчат и не открывают завесу? Если так пойдет и дальше, что будет с ним? Будет ли иметь право именоваться магом, коль от него нет толку? Давеон поспешно покинул тайную комнату.
     На днях его просили осмотреть недужного священнослужителя. Пожилой храмовник тяжело заболел. Его пытались излечить самостоятельно, после, не видя улучшений, о хвори сообщили старшему жрецу.
     - Почему ты сразу не поставил меня в известность? – взглянул на лежачего больного Давеон.
     - Не хотели вас беспокоить, - повинился настоятель. – В таком возрасте болезни часто случаются.
     - Его приступы участились, а ты не хотел беспокоить! – рыкнул сановник.
     - Великий жрец пророчит ему скорый уход.
     - То же говорю и я – его дни сочтены, – водил рукой над больным дальновидный. – Нет. Тут не помочь. – На переносице появилась глубокая складка. – Полагаю, и раньше недуг не исцелили бы, лишь отсрочили.
130
     - Господин, мы подготовимся, - уверил настоятель.
     - У вас нет выбора. – Давеон вышел из комнаты храмовника  и направился к выходу. – Я приготовлю снадобье, плюс ваши умения и, быть может, мы сделаем для него важное дело – облегчим переход. Слишком слаб этот человек.
     - Господин, настоятельница из храма Великой Матери сообщила, что акатия полностью оправилась от болезни.
     - Да, она прислала мне сообщение.
     Матушка благодарила господина целителя за помощь, оказанную ее воспитаннице, и уверяла в своей признательности.
     - Великий жрец отбыл в столицу? – Настоятель велел открыть ворота перед высоким гостем. 
     - К торжествам он вернется. – Регидий смахнул прядь со лба и потер его.
     Племий обладал разными умениями, но излечить тяжелобольного, пожалуй, был не в силах. Этот дар достался Давеону от отца. Однако, как и Агерон, сын прежде испрашивал разрешения. Сейчас высшие силы не дали положительного ответа, сказали о недостаточности сил. Жрец окинул взглядом вверенный институт и покинул святилище с тяжестью на душе - его вновь постигла неудача.