Betula szaferi 33

Михаил Садыков
Глава тридцать третья
Иосиф


Добрый отец мой Ави! Так уж пришлось, что это письмо пишу я в полнейшем одиночестве, ибо некому править за мною сей труд. Одна лишь мерцающая свеча, трескучая и неверная, как тетя Зося из Адамовичей, сейчас мне помощник и собеседник. Вспоминая сейчас те бурные годы, я не вполне владею собой, и повествование мое сумбурно, поскольку я буду излагать события в той последовательности, в коей их будет извлекать из глубин моя трепещущая память.


Прошедшие события трех с половиною лет, с моего предыдущего письма, столь же разнообразны, сколь и удивительны.
Однако, обо всем по порядку.


Итак, в конце одна тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова мы с герром С., из датских немцев, и бывшим польским поручиком, паном Ш. из Жешува, искали одну особу, фрау фон Р. 


Герр С., будучи подданным Русской короны, имел тесное сношение с генерал-квартирмейстерской службой Генерального штаба, и добывал свой хлеб, выполняя деликатные поручения за границами Империи. Часто не под своим именем и под чужими бумагами. Вот и здесь, герр С., ступая по жизни, словно как по маскираду, облек на себя личину ксендза, и произвел сие весьма убедительно.


Фрау фон Р. после смерти мужа называла себя пани Н., будучи полькой по урождению. Она наследовала своему супругу лишь скромный титул, и немного непогашенных векселей. От своих же родителей она унаследовала неброскую, но тонкую красоту и сильную чувственную натуру. В ту пору я был по-юношески дерзко влюблен в нее. Это обстоятельства и явились причиной множества последующих событий. Сколь трагических для судеб польского государства, столь и счАстливых для тех, кто их приуготовлял. Да, ведь я забыл упомянуть, что сама пани Н. слыла недолгой похитительницей бестрепетного сердца молодого Понятовского, племянника польского короля.


Опять забыл упомянуть о цели моего путешествия в Польшу. Следуя письменному наставлению Ахмета Ахметзянова, будучи в Османской Империи, с немалыми трудами я раздобыл Венец Болеслава Храброго. Я обязан был передать сей предмет, коему приписываются многие волшебные свойства, Юзефу-Анжею Понятовскому, племяннику польского короля.


Я уже, видно говорил, что достоверно известно о сердечной связи пани Н. с тем самым пылким Юзефом-Анжеем. С Божьей помощью, и трудами пана М., был я представлен в краковском салоне. Так вот, я встретился с пани Н., и при этой встрече, юношеское мое сердце не смогло устоять перед ея чарами. Отец мой Ави, блудный твой сын безотчетно влюбился. Я добился ея расположения, когда заявил, что у меня находится тот злосчастный венец. Она умоляла передать венец новому королю Великой Польши.


Я решил, что нет разницы, как венец попадет к молодому Понятовскому. В том, что она передаст венец именно ему, я ни на секунду не сомневался. Но, увы мне! Душа и сердце человека есть темная материя, а сердце женщины – темней вдвойне! Заполучив тело пани Н., я не заполучил ея сердца. Следующей же ночью, пани Н. исчезла вместе с венцом. Счастливая случайность помогла мне открыть ея тайну, мы с паном М. поняли, что сей венец будет отдан незнакомому нам человеку, и мы пустились в погоню.


Забегая вперед, скажу, что вскоре сердце моё, не вполне еще остывшее от недавней страсти к пани Н., подвержено было новым испытаниям, и в конце было сторицей вознаграждено.


Верные люди донесли, что пани Н. едет из Кракова по Королевскому Тракту в сторону Кросно. Мы намеревались задержать ее в Жешуве, но опоздали. Тогда пан М. решил словить беглянку возле имения некоего пана З., месте захудалом и малолюдном. По счастию, сыскался нам и проводник, тот самый пан Ш., коего я уже упомянывал.
По пути к поместью бывшего подполковника пана З., со мной приключился некий род сна, сна настолько явственного, что невозможно в него не поверить. Будто гналась за одиноким всадником стая волков, и что мы все вступили с волками в схватку, и вышли победителями.

И этим одиноким путником был никто иной, как Ахметзянов Ахмет, секунд-майор русской армии, мой командир и наставник! Про Ахмета я знал, что тот погиб трагически, и не проходило дня, чтобы я не печалился о своем мудром предводителе, страшном кошмаре для врагов, и образцом верности для боевых друзей. Пребывая во сне, я рассказал Ахмету, как бездарно потерял Венец Болеслава. И привидевшийся мне Ахмет ответствовал, что я должен явить некий род чуда. Сердце моё трепетало. Очнувшись от кошмара, я понял, что мне предстоят тяжкие испытания.


Венец непременно должен был оказаться у молодого Понятовского, таков был тайный приказ, коего я не мог ослушаться.


Мы двинулись к деревне пана З.

Опять же я забыл упомянуть, что наш провожатый, старый пьяница пан Ш., запросил солидную плату, но взял с собою пяток вооруженных слуг, весьма умелых в ратном деле, да и сам он оказался вояка отменный. Это и спасло вскоре наши жизни.

Зима в том году выдалась промозглой. Выбегающее из-за туч солнце редко радовало божий мир своим теплом. Но, вдруг, до нас донесся запах гари. Беспокойство охватило нас. Приблизившись к поместью пана З., мы застали его сожженным дотла, а немногих жителей – прежестоко убитыми. В живых был лишь бывший подполковник пан З., распятый на воротах сожженного своего имения. Он и поведал нам, что ко вчерашнему вечеру попросила о ночевке одна молодая особа, а ночью на поместье напал известный разбойник, козацкий атаман Переляк, о котором все думали, что тот злобствует не менее, чем в двух сотнях верст. Бедный пан З. поведал о том, как гайдамаки застрелили или зарубили в поместье всех, кто не успел убежать. Как молодую ту особу пленили, а самого пана З., за то, что он убил одного из разбойников, распяли на воротах. Тогда, весь в слезах, попросил прощения пан Ш. у пана З., и поклялся отомстить за  старого боевого товарища. «Их там – не больше полусотни!» - тихим шопотом ответил пан З., и отошел в мир иной с христианским смирением.


Мы принялись искать атамана Переляка. Сей козацкий атаман слыл у местных почти слугою Диавола, способным скрываться от любой погони. Жители окрестных хуторов, видя малочисленность нашего отряда, боялись даже говорить о нем. Один из хозяев показал нам дорогу, и даже недолго проводил, понеже я учинил ему допрос с глазу-на-глаз. Мы обнаружили следы той зловещей банды в пяти верстах, по дороге, ведущей в заброшенный замок Ч., имеющий дурную славу уже много лет.


И вот там произошли события, что и доселе внушает мне страх и трепет. Заброшенный тот замок выглядел совершенно пустынным. Одни лишь стаи ворон зычно оглашали окрестности.


К цитадели вели два моста, верхний и нижний, но с нашими силами в восемь сабель не стоило даже думать о штурме. За широкими стенами замка людей не было слышно, лишь порывы неистового ветра трепали флюгера и хлопали ставнями. Мне подумалось, что бандиты, обретя в сих обветшалых стенах свое потайное место, словно сорок разбойников, сидят тише полевых мышей. Тогда я, вызвался слазить за стены в разведку.


Оставив товарищей охранять тылы, я отправился к стенАм сего замка. Но, подойдя к берегам глубокого озера, я остановился, и понял, что через стены я лезть не буду. Но, напротив, полезу в воду. Разоблачившись в кустах, я погрузился в пучину вод. Проплыв изрядно, под водою я обнаружил канал, ведущий внутрь крепостного двора. Время подточило железныя прутья, и я безо всякого труда проник далее.


Освободившиеся от воды мои уши за тою стороной были встречены громкою музыкой и криками «Виват атаману». Во всех окнах горел яркий свет от множества свечей и факелов. Я остолбенел, поскольку такого веселия мы не могли не заметить даже по ту сторону крепостных стен.


Да, я совсем забыл упомянуть, что я строго-настрого запретил себе издавать хотя б единый звук, ибо он привлечет к нам врага, с коим мы не сможем управиться.
Итак, не издавая звуков речи, едино лишь волнительное дыхание колебало воздух вкруг моих уст. За стеною же продолжалось изрядное застолье, непонятно каким образом начавшееся в то время, покуда я проплывал под водой. Взобравшись на стену в темной стороны, я приник к малому оконцу. Там было то, о чем я догадался: гайдамаки праздновали свою добычу, они были чрезмерно навеселе, играли на цитре, и распевали лихую разбойничью песню о молодой княжне, брошенной в пучину вод.


Самого атамана Переляка не трудно было узнать, он восседал на некоем виде трона, что возвышался у пылающего камина. Сам грозный атаман росту был громадного, и обладал громаднейшим голосом, от коего сотрясались цветные стекла в оконцах. Тут я поворотил взор ко входу, который заслонила длинная тень. Высокая фигура в длинном плаще с остроконечным башлыком, что франки зовут капюшО. Голос вошедшего был тих, но не слаб. По моему хребту тот час побежали мурашки. Говорили они на французском.


- Ты добыл? – тихо спросил вошедший, крики и пенье тотчас прекратились.

- Почему ты не приветствует меня? Видишь, я на троне! – громогласно ответил Переляк, и захохотал.

Острый Колпак ничего не ответил. Тогда Переляк скинул с себя личину веселья, и добавил со злостию в голосе: «А ты принес золото?»


Острый Колпак выудил одну руку из-под плаща, и показал изрядный кошель, держа его на черной перчатке. Несколько времени стояла тишина.


- Что ж не берешь? – спросил Острый Колпак почти шёпотом, и от этого шёпота побежали по спине холодные струйки. Острый Колпак был уверен в том, что Переляк выполнил уговоренное. Я начал догадываться, о чем именно говорят эти два злодея.

- Я открыл твою коробочку! – вскричал Переляк, что звякнули окна, - Я открыл коробку, и я понял, что ты решил меня надуть!


При этих словах атаман разбойников подхватил со столика, которого я сразу не заметил, тот самый футляр, в коем был Венец Болеслава, кинжалом вскрыл ея крышку, и выудил на свет невеликий головной убор. Он держал его в руке, как бы стараясь взвесить на аптечных весах.


- Эта штука стоит в десять раз больше! – опять вскричал атаман, - Я хочу в десять раз больше!

Стекла от его голоса, подобного грому, задрожали еще сильней.

- Я знал, что ты не дурак! – с мрачною веселостию ответил Человек в Колпаке, но от этой веселости кишки мои подступили к горлу, - Будь по-твоему!


Острый Колпак молниеносно обернулся, и исчез в двери. Я вжался в стену, но, по счастию, на меня никто не обращал внимания. Атаман Переляк вдруг медленно перевел взор на свою руку с Венцом. Некая гримаса изменила его лицо, он весь как-то выпрямился, и сутулость его обратилась в статность. Я забыл упомянуть, что главный гайдамак был очень высок, но сутул. Атаман медленно положил венец на свою огромную голову, и крупное лицо его исказила гримаса презрения. И в этот миг через порог переступил Острый Колпак, неся два сундучка. Один из них был изрядно тяжел, другой же был меньшим, но богаче украшенным. Оба сундука Колпак поставил пред собою, и открыл.


- Я знал, что ты не дурак! В первом сундуке – золото, в десять раз больше, чем в кошеле. Это твоим козакам. Во втором – яхонты, и они твои. Камни эти стОят как десять таких зАмков. – и опять жуткое дрожание распространилось от этого страшного голоса.


Лучи от драгоценных камней волшебным огнем заиграли во все стороны. Стоявшие вкруг козаки принялись озираться на стены и потолки, таково было сие зрелище. Но атаман не повел даже глазом. Он стоял величаво, как король, глядя поверх голов, и казалось, ничего не слышал.


- Поди прочь! – страшно вскричал Переляк, так, что загудели ставни, - Поди прочь! Или я велю своим слугам запороть тебя насмерть! Сей венец не покинет моей головы!
Козаки обернулись на этот громовой голос, и во многих глазах появились недобрые огоньки при слове «слуги».


- Что ж, опять будь по-твоему! – страшно ответил Острый Колпак, - То, что принадлежит мне, придет ко мне на твоей голове. Братцы-казачки! Все эти деньги – ваши! Берите их, и принесите мне его голову вместе с венцом!

От звуков этого голоса кровь бросилась к моему лбу, и я чуть было не упал оземь.


- Не сметь! – опять громовым голосом вскричал атаман Переляк, когда козаки потирая заскорузлые руки, с вожделением глядели в сундуки. Глаза их сузились, и направились на своего предводителя. Весь их вид говорил, что Переляку недолго оставалось быть атаманом.


- Атаман! - раздалось с разных сторон. – Какие мы тебе слуги?

- Не сметь! – вновь крикнул Переляк.

- Атаман, ты закон знаешь! Не люб ты нам! Эй, казачки! Любо али не любо? – хриплый голос перекрыл все остальные.

- Добжего в атаманы! – раздалось со всех сторон. Темная фигура продолжала стоять на месте без движения. – Любо! Любо! Добжего!

- Прочь! Прочь от моих денег!  - Переляк вырвал из ножен длиннющую саблю, и быстрее молнии устремился к открытым сундукам. Но прежде, взвилась сабля, грянул выстрел, всё окуталось дымом, и одержимый рухнул на колени. Один из козаков подскочил к нему, и снес ему голову турецким ятаганом. Подняв ее за волосы, убийца бросил страшную голову к ногам Человека в Колпаке. Голова покатилась, но венец остался на ней. Человек поднял голову, снял с нее венец, и прошел мимо козаков к винтовой лестнице, ведущей в башню. Никто ему не препятствовал.
Козаки тотчас принялись делить сии несметные сокровища. Но хриплый голос нового предводителя призвал оставить долю и для той дюжины, что находилась за пределами замка. Тут я понял, что передо мною не вся шайка.


- Я – Добжый, и я чту Закон! Всем по равной мере! – хрипло закричал новый атаман.
Козаки рассовали разделенное золото и камни по карманам и кошелям, но не тронули оставшуюся малую долю. Как только я собрался ретироваться, как внезапно яркий свет озарил стекло. Я взглянул в окно, и увидел ужасное зрелище – все разбойники горели заживо, разбрасывая снопы искр и источая языки зловещего синего пламени. Истошные крики сопровождали диаволькое зрелище. Вскоре занялась и сама зала. Горящие заживо разбойники метались по ней, не в силах потушить колдовского огня. Запах гари смешался с запахом горящей плоти. Так судьба отплатила гайдамакам за их недавнее злодеяние. Я спешно покинул замок тем же путем, опасаясь пожара.


Едва я снова облачился в одежды и, препоясавшись оружием, вышел на тракт, как увидел мчащих во весь опор всадников. Это была та дюжина гайдамаков, что осталась за стенами. И быть бы мне тут порубанными в капусту, но пан Ш. и его слуги открыли меткую пальбу, и мы были счастливо спасены. Твой сын, Ави, не сделал ни одного выстрела, лишь заколол одного из разбойников. Вид пожара не выходил у меня из головы, ведь где-то там остался злочастный тот Венец, поскольку я своими глазами видел, как им завладел тот страшный человек.


К утру пожар унялся, и мы прошли внутрь уже по мосту. Замок встретил нас закопченными стенАми и обгоревшими трупами, серым пеплом и черными головешками. Долгая башня, в коей сокрылся Человек в Колпаке, тоже сгорела дотла, но останков сего страшного колдуна мы там не нашли. Я, как безумный, продолжал искать и искать заветную коробочку с Венцом в грудах золы и углей. Все, как могли, помогали мне, лишь один пан Ш. стоял на коленях, и возносил благодарность Деве Марии, за то, что смерть его товарища оказалась так скоро отмщенной. Уставшие люди отступили от поисков, но я, подстегиваемый отчаянием, продолжал ползать на коленях, умоляя Небеса явить мне чудо, и вернуть венец. Лишь к утру, меня, в полубезумии уснувшего на остывших головешках, унесли на руках слуги пана Ш.


Пани Н. герр С. нашел в конюшне, которая чудом уцелела в пожаре, ибо стояла далеко поодаль, и ветер дул в другую сторону. Пани Н. была без сознания, волосы на затылке были в запекшейся крови. Герр С. спросил у пана Ш., есть ли в округе дохтур, и пан Ш. ответил, что единственный в округе лекарь, он же коновал, он же цирюльник, он же зубодёр, и он же аптекарь, живет совсем недалеко, в Кросно, и все зовут его Бравман, а по имени его никто не знает.


Тут я приступаю к самой волнительной части моего повествования, ибо она расскажет о встрече, определившей мою дальнейшую судьбу.

Да, я совсем забыл! Уходя из замка, в каком-то порыве, сорвал с головы одного из чучел, обряженного в доспехи, головной обруч, и сунул в сумку, слегка оттерев от копоти. Я подумал, что мог бы вручить его пани Н., вместо настоящего Венца Болеслава, если она, напуганная страшными сказками о нем, не открывала заветной коробочки, и не могла узнать правды.


Лекаря Бравмана в Кросно знали и любили все, и с радостию проводили до его дома. Бравман, лысый, круглый и веселый сразу расположил перевезти больную к себе. Лекарь непрестанно шутил и посмеивался над нами. Он быстро привел пани Н. в чувство, но сказал, что ей надобно отдохнуть пару дней. Помогала же ему его единственная дочь, бойкая, сноровистая и сильная, несмотря на хрупкий стан. Длинную тугую косу ея не могла спрятать белая косынка. Отец в ней души не чаял, и было отчего! Большия, выразительныя глаза ея блистали из-под черных бровей.


Нежный румянец раз от разу заливал ея бархатные щеки. Ловкия пальцы ея на красивых руках управлялись с ланцетом и  перевязью быстро и умело. Точеную фигурку ея, не могла скрыть ни какая одежда. Её можно было назвать отменной красавицей, ежели б не белесый шрам на левой щеке. Увидевши меня, она широко распахнула чудные свои глаза, тут же залилась краской, но быстро справилась с собой, принявшись с усердием обрабатывать рану.


Я не мог оставить здесь пани Н., хоть лекарь и предлагал.
Как оказалось, наш дохтур обладает не только добрым сердцем, но и широкой душою. Он часто вовсе бесплатно помогал нуждающимся, оттого был любим всеми, но небогат. После смерти жены, лишь красавица-дочь, да врачебная практика была ему отрадой. Сам он приходился из Австрии, где его достойныя родители претерпевали притеснения от императора, и здесь нашел он не токмо кров, но и новую родину, и свою любовь.


Всё это Бравман успел поведать, пока занимался раной пани Н. Дочка его, кою Бравман представил Цилей, всё это время молчала, лишь серебристый смех ея раздавался под крышей, не перебивая, впрочем, повествование отца.

Пан Ш. со своими слугами, нас оставил, отправившись в своё имение. А нам с герром С. предложили привесть себя в порядок. Мылись мы не по русскому обычаю, без веников и бани, но в кадках с душистою водой, и пресильно скребли себя скребками, что здесь именуют стригелями. Помывшись, я первым выскочил из купальни, и был застинут проходящей мимо Цилей, которая тотчас прыснула, и отвернулась.


К вечеру Бравман подошед ко мне, вдруг отвел меня в сторону, и с совершеннейшей серьезностью сказал мне, что дочка весь день не сводит с меня глаз, словно младенец с сахарной ваты. И чтобы я даже не думал разбивать ей сердце. Я заверил его, что у меня нет таких помыслов. На  это Бравман ответил, любить достойно лишь того, кто сам тебя любит, и что я должен ответить взаимностию, лишь только если полюблю сам в ответ. Про пани Н. лекарь сказал, что он многое видел на своем веку, и что пани и я совсем не ровня. Я ответил, что он прав, и что она наша предводительница, и ведет нас в важной миссии, а мы лишь смиренно следуем за нею. Что было тогда уже почти правдою. На том Бравман довольный удалился, сказавши, что должен дать больной макового молочка, чтобы она отдохнула до завтра.


Вечером зашел хозяин местной корчмы, как водится, тоже иудей, представился Соломоном Израилевичем, принес бутылочку немецкого ликеру, и мы с хозяином и паном М. его отведали. За ужином мы оба подтвердили, что пани Н. вдова барона фон Р., и что едет она к одной очень важной персоне, и что мы едва уцелели от разбойников. Циля за стол не садилась вовсе, модные идеи эмансипе не достигли сей благочестивой семьи, но ухаживая за столом, бросала на меня испытующие взгляды.


Всю ночь я ворочался, долго не в силах заснуть – дочка лекаря не выходила у меня из головы. На следующий день, в обед, сама красавица Циля подошла ко мне, и попросила проводить её до лавки зеленщика. Она рассказала мне свою историю. Её мать происходила от странного брака запорожского козака и дунайской цыганки, которую он выкрал, и увез с собою. Красотою она получилась отменной, и пленила сердце сына венского профессора Бравмана, а он пленил её веселым нравом и добрым сердцем.


Обе семьи не приняли их брака, и они уехали сюда, в Кросно, где и прожили счастливо до самой смерти Зары, матери девочки Цили. Когда Циле было десять, они пошли к гадалке, и та нагадала, что своё счастье Циля найдет в иудее, что несет ратную службу. И что будет он высок, строен, силен и красив. И что повернет он судьбы людей, и даже народов. Они посмеялись тогда над таким смешным предсказанием. Ведь известно, что иудеи всячески сторонятся военской службы.


Цыганка Зара отошла в мир иной пять лет назад, а Циля всё ждала, пока не наступил вчерашний день. Циля, смеясь, сказала мне, что теперь она точно знает, что я иудей, ибо видела меня нагого. И что, самое главное, ей судьбу подсказывает ее девичье сердце. В замешательстве, я хотел что-то ответить ей, но она остановила меня, и попросила подождать до послезавтра.


Придя домой, я застал пани Н. бледной и взволнованной. Я вручил ей обруч, и она несказанно обрадовалась! Пани Н. приняла принесенную мной железку за настоящий венец Болеслава. Я рассказал ей историю, которую тут же выдумал. Будто, наблюдая тайком, видел, что гайдамаки мертвецки упились. А упившись вина, устроили пожар, в коем и погибли, все до единого. Я сказал, что забрал сей венец у одного из трупов, а сама пани Н. была в конюшне, и пожар её не коснулся, правда, все лошади разбежались.

О страшном зеленом огне, и страшном человеке в колпаке я не сказал ни слова. Пани Н. с горячностью пообещала, что тот, к кому мы направлемся, непременно осыплет меня милостями. А когда станет новым королем Великой Польши, засыплет золотом с головы до пят. Она сказала, что сердце ее навек принадлежит тому, кому предназначен Венец Болеслава, и что всё, что она делает, она делает из великой любви к Отчизне и своему избраннику. Имя она обещала назвать через три дня, когда будем уже близко.


Мы с герром С. долго спорили о том, что делать дальше. Он убеждал меня продолжать делать вид, что добытый нами предмет и есть искомый венец. Герр С. умолял получить с неведомого благодетеля звонкую монету. Получить и сокрыться с ним и от поляков, и от русских. Я же предлагал не отступать от полученного письма, найти настоящий венец и передать его молодому племяннику польского короля. Не придя к единству, мы отложили решение.


Через два дня пани Н. оправилась совершенно, и мы отбыли на рассвете. Бравман с благодарностию принял от нас денег за лечение, каждого сердечно обнял, провожая в путь. Мы наняли повозку с возницею, и пару лошадей, на одной из которых ехал я, а в повозке осталися лишь пани Н., и старый пройдоха, герр С. Герра С. наша панна давно знала как пана М., и у них было много поводов для  сплетен и пересудов. Я же ехал в смятении. Циля осталась в Кросно, и сердце мое пребывало в тоске.


Вдруг, через двадцать верст я увидел, как одинокий всадник во весь опор старается догнать нашу карету. Легкий белый шарф развевался меж сиреневым беретом, и сиреневым же камзолом. Когда он приблизился довольно, я увидел, что под сиреневым камзолом скрывается гибкий стан лекарской дочки, а под беретом – остриженная девичьи локоны! Сердец моё возликовало чрезмерно, Это была Циля! В тот момент я еще не знал, что ждет меня впереди.


Карета остановилась, и мы устроили краткий привал на опушке редкого березника. Все спешились, а герр С., повинуясь зову природы, поспешил к за кусты, которые, впрочем, ничего не закрывали, будучи безлистными. Герру С. ничего не оставалось, как закрыться собственной спиной. Мы же с Цилей, спешившись, стояли, сцепив руки, не в силах произнести слов. Пани Н., тоже решила размять ноги, слезла с повозки, но имея изрядное воспитание, не стала глядеть, ни в нашу сторону, ни в сторону герра С. Возница наш просто достал кисет, и начал набивать трубку с превеликим сосредоточением. Внезапно, когда я уже был готов произнести слова признательности и любви в адрес той, чьи ладони согревал я у своих уст, раздался крик ужаса. Все повернулись в его сторону, и увидели, как Герр С. пал на колени, прижимая к горлу руки. Никого рядом с ним не было, редкие белые стволы с одинокими листьями не были препятствием взгляду. Я подбежал к несчастному, он уже хрипел в предсмертной агонии. Кровь изо рта, темным потоком заливала его грудь.

Мой соратник, Герр С. был, по всей видимости, злодейски убит, но на земле и снегу не было никаких следов! Я подхватил голову Герра С., он взглянул мне в самую душу своими начинающими стеклянеть глазами, и попытался что-то произнесть, округлив губы наподобие буквы «О». Но вскоре глаза его потухли, и старый шпион отошел от нас в Мир Иной.


Вот, Ави, бумага, коя у меня была, закончилась, и я вынужден прервать повествование до тех пор, покуда не достану еще бумаги.

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/20/1714