Чужая, заляпанная грязью машина, стояла за окном с маленьким, таким же грязным прицепом. Высокий и чужой мужчина шагал по тропке к её дому.
Женщина вышла навстречу, чтобы показать вход. Основной дверью она не пользовалась.
Вход был рядом, ближе к дровам.
Она разглядела чужака.
Худое небритое лицо и усталые глаза. Но неприязни она не почувствовала.
Мужчина поздоровался и сказал:
- Мне сказали, что у вас может быть сарафан. Покажите.
- Нет у меня сарафана. Я не местная. И живу здесь недавно. Проходите.
Он вошёл в комнату.
- Может, самовар есть? Две тысячи дам.
- Был самовар. Уже увезли.
И она вспомнила этот необычный формы самовар с тульским клеймом. По клейму было видно, что ему больше ста лет. И колокол вспомнила, который мужу за бутылку отдал кто-то из местных. Словно заворожённая после его смерти отдала она это приезжему скупщику металлолома.
- Есть у меня заношенный льняной сарафан на веранде. Но вы его не возьмёте.
И он пошёл за ней на веранду, где на полу стояли коробки с клюквой.
- Да, сарафан очень старый и заношенный.
Может, короб есть?
- Нет короба.
Женщина опять вошла в избу. Мужчина не уходил, шёл за ней следом.
Что-то ещё его удерживало, какое-то чутьё подсказывало, что в этом доме должны быть старинные вещи. Он сидел на диване и чего-то ждал.
- Вас как зовут?
- Юра.
- С какого вы года?
И он послушно, как ученик, ответил:
- С пятьдесят второго.
- Что же вы, Юра, небритый ездите?
- Так четвёртый день мотаюсь. А как побреюсь, так раздражение по коже, -оправдывался незнакомец.
Она вышла.
А он огляделся. Чистая комната, дорожки и палас на полу. На полированной стенке советских времён на полках книги. И берестяные шкатулки, а за стеклом серванта красивый фарфоровый чайный сервиз и тёмные фужеры. Цветы и стол, покрытый скатертью. Букет сухой душицы в керамической вазочке.
Женщина вошла и протянула ему то, что у неё осталось. Это была медная ендова и старинная деревянная уточка-солонка. Она знала, что это девятнадцатый век.
Мужчина оживился и выложил на стол полторы тысячи рублей.
Она знала, что это будет перепродано. Но хоть какие-то деньги.
Вон за окном лежат дрова. На них и пенсии не хватило. И надо каждый месяц дочке помогать. У неё двое детей. И жизнь никак не ладится.
Женщина подумала и сказала:
- Чем вы занимаетесь?
- Я реставратор. Реставрирую иконы.
И она вспомнила о иконе, которую хранила давно. Она знала, что нельзя вносить в дом храмовые иконы. Икона эта была не родовая. У неё был свой суровый путь. Когда-то её писал мастер. Лицо Чудотворца было похоже на лицо живого провидца. А глаза его видели насквозь.
Икону отдал ей офицер в отставке и участник войны. Он не верил в Бога. А икона десятки лет, спрятанная кем-то и забытая, пылилась на чердаке большого деревянного дома.
Женщина пыталась отдать её в храм, но батюшка, даже не видя иконы, отказался.
И тогда она поставила её на веранду.
Это был Николай Чудотворец. Лоб его был рассечен топором ещё в тридцатые годы, когда сбрасывали колокола с купола церкви.
Тогда растаскивали иконы. Самые ярые рубили их топорами. Приколачивали в отхожие места, в дверях хлевов. И каждый раз, открывая дверь в хлев, пинали ногой в лики святых.
Иконы закапывали в землю.
На веранде, на полках, лежало много книг и журналов. И сквозь щели крыши сыпались облетевшие листья и на книги, и на икону. Женщине стало жаль её. И она прикрыла лицо Николая Угодника большим махровым полотенцем и осторожно поставила в прихожей.
- Я покажу вам храмовую поруганную икону,- сказала она и внесла её, поставила возле журнального столика, откинула полотенце.
Николай Угодник смотрел ясным и пронизывающим взглядом.
Мужчина вскочил с места. Подошёл.
Провёл пальцами по следу топора на его лбу, провёл рукой по шершавой краю иконы и сказал:
- Что делают?! Отрезали края! Что творят!
- Нет! Иконы нельзя продавать! - с отчаяньем и дрожью в голосе вскрикнула она, догадываясь, что сейчас будет.
- Она у вас простояла лет пятнадцать! А я реставрирую! Реставрация дорогая! И её увидят люди!
И он назвал фамилию какого-то известного ему человека, которого знает весь город. Его имя ей ничего не говорило.
- Три тысячи.
Он положил деньги на стол.
- Нельзя!
-Вы покупаете в церкви свечи?
Вы покупаете иконы? - убеждал он.
И тогда она опустилась на колени перед иконой, обняла её, приложилась губами.
- Прости, Николай Угодник…
Может, действительно, тебя увидят люди.
Она вспомнила о дочери и внуках, которых давно не видела.
- Поеду в район, куплю им гостинцев, альбомы и карандаши и отправлю со знакомыми в город,- думала она.
А икона продолжала свой суровый путь по земле от людей к людям.
фото автора