постановка режиссёра Г.Галавинской
Поиск полифонии: дорога во вневременное
«Орфей и Эвридика» театра Луны напоминает музыку А,Шнитке: додекафония будней соединяется с классическими темами, напластования смыслов нанизаны на одну нить-вопрос: можно ли и как сохранить живую творящую душу в мелющих жерновах социума. Пьеса Ануя даёт горький ответ: да, возможно, путём полной жертвенности (то есть шанс только у героя в античном смысле, обречённого на раннюю смерть) и полнота осуществления не здесь, не в этом измерении.
Режиссёр Гульнара Галавинская, поставившая пьесу Ануя в Театре Луны, комбинирует спектр выразительных средств из разных жанров, сценическое пространство осваивается во всех измерениях: в сознании зрителя строится не только смысловой, но и чисто визуальный объём... Как и другие постановки, эта соединяет мышление кинематографа, его монтажные принципы, и сценического действа –перед нами в полной мере «режиссёрский» театр…
Зачин «Орфея», своего рода увертюра с экранами - вызывает коннотации на первые «сюрреалистские» (или символистские) кадры кинофильма «Персона» И.Бергмана. По ходу спектакля в художественную ткань вторгаются современные ритмы рока, Смерть гримирует своё лицо в духе первобытных масок или театра Кабуки, обслуга кафе и гостиницы разыгрывает почти цирковые номера… В сгущенном пространстве жанровых контекстов и присущих им интонаций возникает буквально физическое ощущение тяготы преодоления молодыми героями накручивающихся на судьбу их чувства препятствий, на чистую музыку - бесконечных "белых шумов"... Декорации напоминают о том же: квадратные панно столешниц, "щитами", перекрывающими движение, вырастающих то тут, то там, экраны перегородок, даже струны арфы превращаются в преграду... и лишь белая занавесь, на время укрывающая влюблённых, падает откуда-то с неба.
Отзвуки античного пространства мифа - в виде нитей судьбы на белом экране, вот только нити эти стальные, режущие, рельсовые, по ним несутся в начале и в конце спектакля поезда, те, что никогда не сходят с рельс….ими начинается и заканчивается история. На «рельсах» же как нитях повисает безжизненное тело покончившего самоубийством Маттиаса. Даже пуловер отца Орфея своими полосками напоминает не только об арестантской куртке, символе плена, олицетворением которого стал этот неудачник-арфист (!), но и о шпалах - всё на тех же рельсах… Уже незримые поезда (действие в пьесе начинается в кафе на железнодорожной станции) непрерывно сигналят о том, что даже время играет против чувств героев: непрерывный стук колёс фоном проходит во всех диалогах первого действия, будто торопя события, напоминая, что им отпущено так немного. Тем оглушительнее тишина второго акта, где герои, предаваясь сначала любви, а затем переступая границу смерти, выпадают из погромыхивающего ритма будней.
То, что Орфей - гений, слышащий музыку поверх всех оболочек, передаёт простая и прекрасная метафора: он играет смычком на футляре, в котором скрыт музыкальный инструмент (впрочем, то же пытаются делать и остальные, только на обычных чемоданах). Символ нераскрытости потенциала: лишь после ночи любви появляется маленькая скрипка, её держит в руках Эвридика: именно ей, Аниме, дано это право – дарить музыку своему избраннику.
Ещё несколько слов о музыке спектакля. Нежная музыка Глюка лишь немного «пробивается» через каскады других музыкальных и шумовых тем: разве в этом мире такой чистоте звучания есть место? Оттого знаменитая композиция Urian Hip перекрывает тему классической оперы, а следом за сценой огульной клеветы на Эвридику слух разрывает рычание раммштайновского «Amor» ( «любовь – это дикий зверь»).
При современном аскетизме постановки значима выбранная режиссёром каждая деталь. Белые, как крылья, занавеси, летучим танцем любовников среди которых заканчивается первое действие, ещё и метафора чистоты: испуганная вторжением пара пытается укрыться за воздушной тканью, попытка смешная, трогательная и беспомощная… сорванная белая занавесь волочится по земле, потом её кое-как цепляют на окна… Не менее остра и другая метафора беззащитности: из царства Аида Смерть-Анри возвращает Орфею возлюбленную промокшей насквозь, точно выловленной из вод Стикса, и эта дрожь в мокром платье, с лицом, скрытым за мокрыми прядями волос, почти физически передаётся зрителю: полная беззащитность Эвридики, её обречённость… Всемогущество пошлости венчает фигура Анри-Смерти, с готовностью демонстрирующей полный диапазон возможностей утраты жизни, причём физический конец в нём – самый простой и счастливый, поистине «героический». Куда печальней угасание чувства в однообразной, хоть и благополучной рутине бытия, как это случилось с «успешными» родителями Эвридики, разговаривавшими некогда теми же самыми словами, что ныне юные влюблённые, а обывательский триумф и карьера политика, взахлёб проповедуемые отцом Орфея, едва ли не самое тошнотворное: превращение человека в значок пиктограммы, в несколько палочек и кружочков, как демонстрирует видеоряд, обрамляющий сценическое действо… Вот чего поможет избежать Смерть, неторопливо покуривая в сторонке, деликатно присутствуя при первом же диалоге Орфея и Эвридики, как скелет-наблюдатель на гравюрах Дюрера, правда Смерть в спектакле полна зловещего очарования власти... Да, эти двое любовников – герои, а героев всегда сторожит смерть. Циничный, но не лишённый сентиментальности резонёр-гестаповец в кожаном чёрном плаще, Анри в исполнении Д.Бозина – элегантный и безусловный камертон или точка отсчёта, сверки ценности духа персонажей спектакля, то терпеливый зритель, то активно вмешивающаяся сила, способная, однако, предоставить решающее слово в выборе судьбы своим подопечным. За Смертью остаётся и последнее слово в спектакле (в отличие от пьесы): в ответ на вопрос Эвридики «Он сможет на меня смотреть?»-падает как меч: «Да, теперь ему нечего бояться, что он потеряет тебя». Отсечение нескольких последующих реплик смещает смысловой акцент: в центре внимания - экзистенциальный выбор героя, а не реакция социума. В отличие от пьесы Ануя в финале Орфей и Эвридика не обнимаются, но лишь сидят в противоположных концах сцены, скрытые от зрителей пролупрозрачными экранами (ведь они уже «по ту сторону») и не отрываясь глядя друг на друга: сближение этих двоих только теперь освобождено от препятствий, и можно больше не торопиться – впереди вечность.
О теме Эвридики. послесловие
Век тектонических потрясений, железных вождей и глобальных военных мясорубок до странности настойчиво обращался к античному сюжету (на вскидку: пьеса «Орфей спускается в ад» Т.Уильямса, кинофильм «Орфей» Ж.Кокто, роман «Новая Эвридика» М.Юрсенар, стихотворение Р.М.Рильке «Орфей, Эвридика, Гермес»…) Пьеса Ж.Ануя написана в 1941 году: в год начала катастрофической для нашей страны войны была написана французским драматургом эта нежная и пронзительная пьеса о беззащитности великой силы. История о том, как пошлость и низость убивают самое драгоценное в человеческом мире – любовь, открывающую двери вечного света со дна любой клоаки, вытаскивающую из-под катка надвигающейся бойни, затеянной всё той же пошлостью... Примечательно – пьеса Ануя называлась «Эвридика», напрямую апеллируя к теме Анимы, женщины как хранительницы души и творческого духа, её нежданного распознавания и почти всегда столь же быстрой утраты.
Именно на театре проявляется сегодня идея Анимы: режиссёры, не сговариваясь, выводят на подмостки архетип той самой Водительницы, спасающей или губящей, преданной или предающей, о которой писали поэты, философы и прозаики век назад как о Жене, Возлюбленной, Незнакомке, Софии…. Анима, светлая или тёмная, «теневая», либо же амбивалентная, воскресает и в контекстах, вроде бы уже и не подразумевающих мифологических отзвуков (как говорил Кереньи: Орфей умер, но голова его поёт…). Там, где, в отличие от пьесы Ануя, нет и намёка, казалось бы, на подходящий ракурс: идёт ли речь об исторической пьесе «Павел I» («суккубы»-субличности императора), или инсценировании чеховского «Чёрного монаха» (Красная женщина, олицетворение творческого начала главного героя, а не таинственный искуситель-морок), антиутопической фантазии «Остров Рикоту» (главная героиня-«жрица» Морской стихии) или «Дориане Грее» О.Уальда (портрет Дориана, материализовавшийся в женской ипостаси)…