Не спрашивай глухого
про пенье соловья.
Русская пословица
Костя вышел из гаража и присел на опрокинутую канистру – отдохнуть. Настывший металл куснул за ягодицы. «Жлоб, не может скамейку поставить или хоть какой-нибудь стул, – зло подумал он о хозяине. – Крот я ему, что ли, весь день без солнца, без света белого вкалывать».
– Ко-о-стик! – тут же донеслось из железного зева. – Не прохлаждайся, опять будешь ныть, что из зарплаты вычел. Ты не в коммунизме живешь: «от каждого по способностям – каждому по потребности». На твои потребности день и ночь пахать надо.
– Застрелись ты, ханыга, – вполголоса сказал Костя. И не встал, пусть побесится, не похудеет.
Хозяина звали Серафимом Петровичем, но Костя с первого взгляда окрестил его Серым. В этом человеке все было серым: лицо, убеждения, образ жизни, и даже прорезиненный комбинезон отливал сталью. Но зато представления о себе и о своем хозяйстве у него были самыми радужными. Ну какой, скажите, объективный человек назвал бы эту кишку мастерской? Еще и вывеску приколотил: «Мастерская среднего ремонта автомобилей». Косте всякий раз, как взглянет, хочется приписать: НИЖЕсреднего. Это было бы справедливо, потому что на одного мастера – Серого – приходится двое подсобников – «подай, принеси, завинти»: Костя и его сменщик Венька, тоже раб обстоятельств и чужой прихоти. Но если Венька смирился и даже не теряет надежды постичь ремесло досконально, то Костя такой участи себе не желает. Перекантуется недельку-другую, пока отец сменит гнев на милость, и улизнет искать красивую жизнь. Для себя, конечно. Потому что красивая жизнь вообще – она повсюду, куда ни кинь, Костя успел ее малость понюхать, да взбрыкнувший папашка не вовремя хвост прищемил, как щенку, – полностью лишил субсидий.
– Ко-о-стик, – с подвыванием опять позвал Серый. Не докричавшись, сам выполз наружу, на ходу вытирая руки ветошью.
«Сейчас учить будет, – подумал Костя, – воспитывать. Философ грёбаный». Серый когда-то преподавал в политехникуме слесарное дело и считал себя педагогом. Когда техникум превратился в колледж, Серафим Петрович превратился в безработного, но горевал недолго, вклинился в «малый бизнес» и, потолкавшись, намяв бока, закрепил за собой местечко. Сейчас копит средства для следующего рывка, более мощного, им с Венькой сулит манну небесную. Венька Серому верит, а Костя его манну в казенном гробу видал.
Серый нашел среди мусора ящик, служивший когда-то упаковочной тарой, присел на него рядом с Костей.
– Медитируешь, парень? Весну чуешь? – начал издалека. – Ноздри-то сильно не раздувай, зима так просто не сдастся. Народ верно подметил: пришел марток – надевай двое порток.
Если бы он не вышел, Костя уже подался бы в мастерскую – сидеть на канистре было и холодно, и неудобно: колени чуть ли не до носа достают.
– Мало платите, Серафим Петрович, у вас и на одни портки не заработаешь, не то что на двое.
– Ишь ты, ишь ты... – Серый полез в карман за сигаретой – значит, точно, будет учить. Костя цыкнул слюной, получилось удачно, метра, пожалуй, на три. – Мало плачу... Сидишь тут, понимаешь, поплевываешь, а я кручусь.
– Мне еще восемнадцати нет, имею полное право на дополнительный отдых.
– Ишь ты... – повторил Серый обиженно. – Уработался. – Но он был «педагог» и умел справляться со своими эмоциями. – Вот что я скажу тебе, Костик, в любом деле есть свои минусы и свои плюсы. Порой нам кажется, что минусов больше, но это не так, иначе дело потеряло бы равновесие и провалилось. Допустим, сегодня ты работаешь спустя рукава – сидишь вот, на солнышке греешься, о девчонках мечтаешь. Тебе хорошо – это плюс. А я из зарплаты вычту – тебе это минус. Представим теперь наоборот, хотя представить и трудно. Ты целый день – как пчелка, винтом, винтом, уморился, оголодал – это минус. А я тебе – прибавочку, да премиальные, да научился ты хотя бы крышку с багажника снять... Вот минус-то и перекрыт, уравновешен. Резонно? То-то же. Ну, пошли.
Костя хмыкнул и потащился в гараж. О чем с ним говорить? Интересы – от сих и до сих. Древность. Вот уж кто крот – это Серый, и такие как он, задубевшие. Ничего не видят вокруг, роют и роют – зачем, если пользоваться уже некогда? Может, от скуки? Образы тут создает, сочинитель. Костя ему таких образов насочиняет – только уши развесь! Как бы плохо ни учился он в школе, а кое-какие знания вынес. «Единство и борьба противоположностей» – клевый тезис, будто про них с отцом писан. Сначала было единство, до класса седьмого-восьмого, а потом, после развода родителей, сплошная «борьба противоположностей». Маманя давно на сыночка рукой махнула, свою личную жизнь устроить старается, методом проб и ошибок. Костя поначалу к претендентам на отчима критично приглядывался, а когда все обрыдло, ушел жить к отцу. Тот вину перед Костей чувствовал и жену свою – Костину мачеху – легко убедил в этом. Сам Костя отцовой вины не видел, но разубеждать их не стал – доил сердобольных по полной программе. Чем больше доил, тем меньше их уважал. Бывало, они у Кости денег взаймы просили, до получки дожить. Он давал, под проценты, естественно. А куда их было девать, эти деньги, ребенку? Теперь бы нашел применение, да вдруг источник иссяк. Костя винил в этом мачеху – конечно, она, она папаше напела, что сын у него обалдуй, мол, ни к чему не стремится, дармоед и лентяй. Как только своих, общих, детей завели, так и пошло-поехало: или учись, или работай. Счас... Другие в его возрасте вон как резвятся, а он что – рыжий? Успеет еще намытариться. Вот постареет, как Серый, потеряет вкус к жизни годам к сорока – тогда и впряжется в какой-нибудь воз.
«Борьба противоположностей» шла с переменным успехом, пока однажды его не поймали на воровстве. Серый не угадал – девчонки у Кости еще нет. Что в них, обычных девчонках, хорошего? Скукота. А прибило его к теплой взрослой компании. Костя был рослым – может, за ровесника приняли, а может, просто в доверие втерся? Костя понимал, что дружбу заслужить нужно, поэтому безоговорочно бегал, куда посылали: за пивом, за сигаретами. Деньгами его снабжали до поры до времени, а потом: «Слушай, ковбой, «на шару» ты не дурак, но и свою мзду вносить надо». В следующий раз он и принес отцовский бумажник. Такого острого чувства собственной значимости он никогда еще не испытывал. Его хвалили, хлопали по спине и вместо пива плеснули в стакан водки. Это и было ошибкой. Если бы дома не учуяли запах, он бы наверняка отвертелся. А так...
Костя в сердцах швырнул гаечный ключ в сундук для инструментов. Серый оставил возню у подбитого в ДТП «мерса», участливо посмотрел на подручного.
– Уходился, сынок? Ну ничего, иди, отдыхай, сегодня ты, худо-бедно, кое-что сделал. Все-таки парень ты не безнадежный, из тебя еще вполне может человек получиться. Так и передай своему отцу, дословно, он рад будет.
Костю как обухом по башке тюкнуло. Ах вот где собака зарыта! Папаня его к своему стукачу пристроил, будет следить, значит, и доносить. Сплавил сыночка чужому дяде, ладно хоть кандалы не надел. Он стащил с себя робу, скатал в рулон и сунул в пустой мешок для мусора.
– Ты куда ее? – удивился Серый.
– Постирать возьму, по`том воняет.
Серый пожал плечами, но не возразил. Костя тщательно отскреб руки, намочил и пригладил примявшиеся под вязаным колпаком волосы, натянул куртку.
– Будь здоров, – сказал Серый. – До завтра.
– Ага, – буркнул Костя, – буду.
– Погоди. – Серый как-то непривычно косил глазами. Наверное, он считал, что умотал мальца. – Возьми, это премия, я ж обещал.
Костя сунул деньги в карман куртки, не пересчитывая. Он сейчас презирал мастера, который тоже откупается от него, без вины виноватый, как когда-то отец. Он шагал к выходу из гаража и спиной ощущал взгляд Серого. Это злило. Костя резко остановился, сделал крутой разворот, крикнул мастеру:
– А про полюсы вы лучше Веньке рассказывайте, он стерпит. Только проще рассказывайте, без вашей зауми. Скажите ему, что всякая палка о двух концах, и оба он еще испробует на себе.
Город уже раскинул свой разноцветный шатер. Костя шагал по улицам, и на каждом шагу зазывала, манила, обласкивала его многообещающая реклама. «Хочешь?..» – томно шепнула с огромного уличного монитора такая доступная, в доску своя блондинка. «Хочу... – ответил ей Костя. – Очень хочу, всего и сейчас». Он пошуршал в кармане бумажками, которыми снабдил Серый, и направился в самый центр вечернего разноцветья. Мир лежал у его ног, как пестрый клубок удовольствий.