Степь да степь кругом. Ночью об этом напоминает порывистый ветер, почти ураган, от которого ревёт и стонет металлочерепица небольшой местной гостиницы. Март, злая пурга. Пушкинское: «Ну, барин, беда – буран». Когда уже не уснуть, в дебрях мобильного чуда отыскивается «Чужая земля» ансамбля «Наутилус Помпилиус». «Бесы грохочут по крыше. На крыше такая ночь». Песни минувшего века на стихи Ильи Кормильцева так и не отпустят все десять дней, разделенные пополам на два года.
Занесло меня в командировку в рабочий посёлок ЧанЫ на Транссибе, райцентр между Омском и Новосибирском. «Перелёт, перелёт в монгольскую степь». Степи казахские, уйгурские, монгольские вклиниваются здесь в российскую Сибирь, на много вёрст отодвигая к северу привычную тайгу. Или Россия наступает на эти степи – кому как нравится. Бесконечности солоноватых степных озёр, самое большое из них тоже Чаны, но мне до него не добраться – преодолеть 50 километров от станции некогда и не на чем.
Может, и хорошо. Про озеро это начитался я сетевых страстей-мордастей – мол, живёт там таинственное чудище, настоящая сибирская Несси, только куда кровожаднее: каждый год на её совести с десяток утонувших, причём большинство не находят и водолазы. Перепуганные свидетели, включая сибирских учёных, клянутся-божатся, что вообще не пьют. «Стану я змеем морским после смерти, ага…» А пока пусть он отсыпается подо льдом.
А ещё где-то здесь и Шамбала начинается. Этих начал, вероятно, чересчур много – вон, японские географы однажды повезли к себе образцы местной земли и воды. Шпионы, ясное дело. Меня в Японии с ихними камешками почему-то никто не ловил – совсем расслабились. А здесь и не ищу, всё таинство утром оборачивается регулярным пропаданием телевизионного сигнала от трудяг-электровозов. Рельсы в трёхстах метрах, да и весь посёлок не дальше километра от них.
Вот вдоль полотна далеко тянется – и за час не пройти, а вечером до темноты не добраться и до ближайшего озера Артуган. Ну, а в темноту не хочется – у «Помпилиуса» есть песня и про Ваську Кривого, зарезавшего трёх рыбаков. Прогулки всё больше у станции, ко вполне современному торговому центру, но где единственный ресторан на второй мой приезд уже закроется, уступит свой просторный зал супермаркету косметики. Зачем? Кому тут нужно и то, и другое в таких количествах и на таких площадях? Хотя… Улица Ленина, конечно, есть, а памятника-то и нету! Вот это да! Ай, да Шамбала! Пока будут сменять друг друга эти мелкобуржуазные заведения, глядишь, и не появится этот рукастый монстр, с которым никакому змею не сравниться.
Чаны – срез глубинной России. Для московского командировочного такая же экзотика, как для местных Москва. Если бы ещё не беднее было. Скромнее, но не беднее. «Старые церкви, непролазная грязь, красный колпак и африканский джаз». В марте грязи нет, разве снег густо посыпан шлаком котельных. А церковь одна и новая. Красивая. Синяя как небо. В командировочные будни внутрь попадаю чудом – приезжий батюшка терпеливо ждёт меня пару минут, уже собираясь восвояси. Никакого «пастырского» укора во взгляде. Пусть так и будет.
Когда вновь разыграется ночной буран, уже привычен будет бесовский вой черепицы. «Пока я жив, пока я жив, они не войдут сюда, они не войдут сюда». Не доползёт змей озёрный и не доскачет степной волк, что выше человека будет, встав на дыбы. Хотя, может, выше только его чучело, стоящее в местном музее.
Да, всё здесь рядом со станцией – с неё скоро и отправлюсь домой (для разнообразия в разные стороны – и через Новосибирск, и через Омск). Проводит к поезду местный памятник-танк и обелиск шестерым местным парням. Троим «афганцам» и троим «чеченцам». Всего шестерым. «Малой кровью, могучим ударом…»
На памятнике павшим в Великую Отечественную имён не счесть. Около трёх тысяч. А живёт в Чановском районе тысяч двадцать …