Варя Шитова неподвижно сидела на траве, не сводя блестящих глаз с рекламной бумажки в руке. Она напрягала все свои силы, чтобы собрать волю и способность к концентрации в кулак, но ничего не выходило. В голове беспорядочно теснились горькие мысли, и отогнать их у Вари не получалось.
Два дня назад уехала Люба. Это значит, что теперь Варя может положиться только на себя: Марина не будет давать ей проходу. На бабку надежды мало – дома, конечно, все у нее ходят по струнке, но не так уж часто она бывает дома, да и сама Варя старалась проводить там как можно меньше времени.
«У меня получится», - внушала она себе, чувствуя, как от напряжения начинает болеть голова. – У меня получится, вчера получилось, я смогу это делать, и тогда…»
Девочка крепко зажмурилась, пытаясь сконцентрироваться. Не думать, не думать об этом, нужно собраться, только тогда все получится.
Варе было одиннадцать лет, но из-за круглого лица, больших голубых глаз и стянутых в хвостик волос она выглядела еще более юной. Возможно, ее беззащитный вид делал свое дело, провоцируя эту гадину, эту мерзавку, эту… в общем, Варя могла подобрать множество разных эпитетов в адрес своей двоюродной сестрицы, которая за последний год сумела превратить ее жизнь в сущее наказание.
Собраться. Собраться.
Сконцентрироваться, и тогда все получится, как вчера. Если она хочет прекратить издевательства, нужно стараться, она уже достигла успехов, хотя работы, конечно, еще предстоит немало. Но главное – у нее получилось, она смогла, остальное – дело техники! И упорства. Но чего-чего, а упорства Варе Шитовой было не занимать.
Варя специально устроилась здесь, на пригорке у самой окраины городского оврага, чтобы не попасться на глаза болтающимся без дела одноклассникам. И Марине, конечно. Около оврага заканчивалась благоустроенная улица, дальше, ниже пригорка, шел пустырь, а невдалеке возвышался шикарный особняк Паскуды, которая недавно приобрела пустырь под какое-то грандиозное строительство. Особняк был окружен высоченным забором, чтобы плебеи не могли заглянуть во двор и не топтали драгоценный газон. Варя никак не могла взять в толк, зачем Паскуде понадобилось возводить еще какой-то дом, когда их у нее и так навалом по всему городу? Деньги некуда девать? Некуда, вот и строит, говорили соседи. Варя не понимала, как у человека может быть столько денег, чтобы их не на что было потратить, и считала, что у Паскуды это что-то вроде хобби – выдалось свободное время – отгрохала особняк. И так по кругу.
Ладно, ну ее. Девочка вперила взгляд в отпечатанные строчки под картинкой с блондинистым красавчиком, сидящим за рулем шикарного ярко-синего автомобиля. Усилием воли отмела все прочие мысли, ощутив знакомое чувство в голове, затаила дыхание…
Чьи-то ледяные руки легли ей на шею и сдавили ее до боли.
Варя с криком вскочила на ноги. И тут же услышала знакомый ехидный смех за спиной. Резко повернувшись всем телом, чувствуя, как сердце прыгает где-то в горле, она увидела согнувшуюся пополам от смеха Марину.
Дыхание восстановилось, но при виде хохочущей сестрицы Варя ощутила прилив ярости.
Как она здесь оказалась? Следила? Наверняка.
- Что ты здесь забыла? – стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, спросила Варя. Испуг быстро проходил, уступая место злости. Эта мерзавка никогда не оставит ее в покое.
- Ничего, - Марина одарила ее «фирменным» невинным взглядом и похлопала ресницами. – Просто шла мимо своей дорогой.
Ее глаза, большие, светло-голубые, с длиннющими ресницами, могли ввести в заблуждение кого угодно: подкупали ясностью и этакой детской невинностью. Но Варя прекрасно знала цену и ее глазам, и ресницам.
- Ага, - процедила она. – Конечно, просто шла мимо. Как всегда. Послушай, Марина, ты достала меня. Отвали. Слышишь? Отвали и перестань вечно ко мне лезть.
- Я лезу к тебе? – изумленно пропела сестра, не удержавшись, тем не менее, от едва заметной усмешки. Ядовитой усмешки. – С дуба рухнула? Я проходила мимо, увидела тебя, ты сидела с таким тупым лицом, что я решила, не случилось ли чего и подошла спросить.
- Думаешь, я не знаю, что ты здесь делаешь? – выпалила Варя, красней от злости.
- Думаю, нет. Что же?
- Ты опять хочешь мне что-то устроить!
- О да, - Марина адресовала ей издевательскую ухмылку – тоже фирменную. – Весь мир вертится вокруг тебя и только об этом и мечтает – устроить тебе пакость.
Марине исполнилось двенадцать, и, как и Варя, она жила с их бабушкой, Валентиной Ивановной, которую все звали просто Ивановной. Она переехала сюда год назад из Нижнего Новгорода, после того, как ее мать угодила за решетку, с пьяных глаз ударив ножом нового мужа. Муж от удара не умер, но не преминул обстоятельно рассказать все вызванной соседями полиции. Ивановна, крепкая, крупная как медведица украинка с голосом, открывающим двери и не по-стариковски тяжелой рукой, тогда сильно сдала, а внучка только добавила огоньку, развернувшись на новом месте по полной: от нее стояла на ушах вся округа. За постоянные прогулы, опоздания и срыв дисциплины Марина постоянно имела дело со школьным инспектором Ильиной. Инспектор несколько раз наведывалась к ним домой, очень серьезно говорила с Ивановной, наказывала Марину, но толку от этого было мало. Замотанной Ивановны хватало лишь на то, чтобы всыпать неуправляемой внучке по первое число, учителя терпели, сжав зубы, чтобы наконец развязаться с ней через три года.
Самой Марине все было нипочем. С самого начала она по какой-то причине выбрала в постоянные жертвы Варю. Больше всего ей нравилось лупить сестру, напевая при этом: «Твоя мамаша псих, а моя сидит в тюрьме!». Чтобы не попадаться ей на глаза, Варя проводила большую часть времени вне дома, шатаясь по окрестностям и мечтая, чтобы Марина в скором времени сама загремела за решетку. Не зря в школе говорят, что ей туда – зеленая дорога. До четырнадцати лет осталось немного, а там уже подсудность идет, все по строгости. Получит она свое, а Варя вздохнет спокойно.
Усмирить Марину удавалось лишь Любе.
Люба, кудрявая, рослая, как Ивановна, семнадцатилетняя девушка и ее брат Костя, слабенький, чахлый первоклассник, вечно сопливящийся и ничем не походящий на сестру, жили с бабкой дольше всех. Их мать, старшая дочь Ивановны Ирина, работала и жила в Москве. По большому счету, на деньги, которые она присылала матери и детям, жили они все, потому что пенсии Ивановны и ее подработок не хватило бы на нее и четверых внуков. Люба являла собой монолит невозмутимости, а младшим сестрам и брату казалась совсем взрослой. Она умела заботиться о каждом из них. Она умела успокоить Костю, когда тот ревел, разбив колени – целуя в лоб и говоря: «Не плачь, успокойся, ты уже взрослый парень». Она брала с собой и своими подружками Варю прошвырнуться по магазинам, и та сияла от гордости в компании взрослых девиц. Такие походы случались редко, но были, пожалуй, самыми счастливыми эпизодами в жизни Вари. Люба, будучи баскетбольной звездой у себя в школе, научила ее крученым подачкам, которые никто из одноклассников не мог повторить. Налитая ртутью Марина и та затихала в ее присутствии, глядя на старшую сестру почти восторженно и не говоря ни слова поперек, когда та иногда садилась с ней за уроки или щелкала по носу. Только рядом с ней Марина становилась не похожей на себя – на удивление кроткой и умиротворенной.
Но в июне Люба закончила школу. И, отметив выпускной, уехала к матери в Москву - поступать. Варя осталась один на один с тяготами жизни и самой главной из них, которая сейчас глядела на нее и вызывающе ухмылялась.
Помимо невинных голубых глаз в облике Марины было мало располагающего – она была костлявая, угловатая, с худыми и по-цыганьи цепкими руками и острыми коленками. Кроме того, Марина казалась еще меньше и тоньше, чем была на самом деле, потому что ей приходилось донашивать старые вещи Любы. Вот и сейчас на ней была белая футболка по меньшей мере на три размера больше, чем нужно, и джинсы, которые она постоянно поддергивала, чтобы не спадали.
- Слушай, подруга, я же не спрашиваю тебя, что здесь делаешь ТЫ, - Варя напряглась, а губы сестрицы расплылись в хитрой улыбке. – И даже не спрашиваю, что ты делала вчера.
- О чем ты?
Марина скрестила руки на груди и ухмыльнулась.
- Отстань, - в который раз повторила Варя, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Эта ухмылка не сулила ей ничего, кроме неприятностей.
- Я знаю, чем ты вчера занималась за овощным магазином с Федорцовым.
Варя побледнела.
- Ты не можешь этого знать, потому что меня там не было.
- Серьезно? А если тебя не было, с кем он тогда целовался? С песиком бродячим?
Кровь огненной струей ударила Варе в голову, и на какое-то время она утратила способность соображать. Это был удар ниже пояса. Она ожидала от Марины всего, но только не этого.
- Ой, краснеет, - протянула Марина. – Значит, все-таки не с песиком. Хотя с песиком, наверное, было бы куда приятнее!
Этого было уже достаточно: чувствуя, как пульсирует кровь в висках, Варя, потеряв последние остатки самообладания, бросилась на нее.
От неожиданности нападения Марина отскочила назад, а потом, схватив Варю за локоть, повалила на землю, навалилась сверху, и они покатились вниз с пригорка по мокрой траве. Еще не успев приземлиться, Варя получила сильный удар под дых, задохнулась, но рук не разжала и свирепо зарычала от боли и ярости. Хрипя, она умудрилась вмазать Марине коленом в грудь, опрокинув навзничь, но сестра тут же ухватила ее за шею. Они скатились в оставшееся после кого-то кострище, отчаянно молотя друг друга кулаками и ногами. Дыхание постепенно возвращалось к Варе. Чувствуя острую боль в левом бедре, она собралась с силами и сбросила с себя Марину. Ярость еще не стихла, но заметно поубавилась, словно жесткое приземление выбило часть ее вместе с дыханием.
Марина, сидя в траве с разорванными на коленях джинсами, нисколько не расстроенная, откинула с глаз черную прядь.
- Я победила! – объявила она с торжествующей улыбкой.
- Дебилка, - прошипела Варя, кое-как поднимаясь на ноги и оглядывая себя. Гнев закипал в ней с новой силой. – Посмотри, что ты наделала! У меня джинсов других нет!
- Сама начала, - Марина пожала плечами, не переставая улыбаться. – Кто на кого набросился?
Варя метнула на эту ненормальную уничтожающий взгляд. Ее каштановые волосы растрепались, выбившись из хвостика, джинсы с левой стороны перемазаны мокрым углем, будто кто-то ляпнул туда черной краской, майка вся в зеленых полосах от травы, на локте ссадина. Девочке захотелось взвыть от злобы и отчаяния.
- Все из-за тебя!
- А что я сделала? – невинный взгляд голубых глаз.
Варя взорвалась.
- Ты… ты…. ты…
Марина удивилась.
- Что «ты, ты, ты»? Ну я, я, я!
- Я тебя ненавижу! – вне себя выкрикнула Варя.
- Я в ужасе, - насмешливо повернула голову сестрица.
- Ненавижу! Поняла?
- Пожалуйста, не говори так со мной! – униженно запричитала Марина, поднимаясь и закрывая лицо руками. – Умоляю! А то я упаду замертво!
- Ты вечно стараешься меня унизить, тебе нравится мучить меня, ты… ты сука! – Варя даже содрогнулась, произнеся это слово. В глазах засверкали искры, брызжа от ее наконец-то взбунтовавшихся нервов, она чувствовала себя готовой совершить убийство. Да, именно убийство!
В моменты сильного волнения и взрыва эмоций у Вари непроизвольно начинал дергаться левый глаз. Как только подкатывала волна, начиналось легкое, едва ощутимое трепыхание, вскоре переходящее в настоящий тик, достававший ее уже три года. За него Варя должна благодарить собственную мать.
Елена Шитова работала инженером на местном заводе, занимающимся производством точной электроники для военно-оборонной промышленности. Свою работу она любила самозабвенно, но то ли ее необыкновенные мозги дали в конце концов сбой, то ли сказалось напряжение, но все получилось так, как получилось.
Варе было восемь лет, когда однажды ночью мать неслышно пробралась к ней в комнату и принялась душить ее подушкой. К счастью, Варя проснулась моментально. К счастью, ей удалось вырваться из-под подушки. К счастью, близорукая Шитова-старшая была не слишком проворна в темноте, и девочка смогла убежать. Мать гналась за ней с подушкой, зовя самым нежным и самым безумным голосом, от которого у Вари стыла в жилах кровь. От громких криков проснулся отец, он-то и скрутил ополоумевшую супругу в критический момент. Она пожаловалась ему, что ей почти удалось прикончить сидящего в их дочери черта, но тот в последний момент опять сбежал. Отец побледнел и, внимательно выслушав жену, очень тихо поинтересовался, не подождет ли она здесь, пока он не вызовет подкрепление в виде священника? Ведь кому, как не батюшке, справиться с чертом? Елена ненадолго задумалась, после чего неохотно согласилась. Попам нельзя ничего доверить, говорила она, черту ничего не стоит их перехитрить. Отец заверил ее, что все будет в порядке, нужно только подождать, а он тем временем подержит маскирующуюся под Варю нечисть. И он заперся на кухне с заливающейся слезами дочерью, пока не прибыло подкрепление – бригада с крепкими санитарами.
Чудить Шитова-старшая начала примерно за год до этого: рассказывала небылицы, так не характерные для ее трезвого, математически-холодного ума, гонялась за кем-то в пустой комнате, и после недолгого разбирательства ее водворили в психушку.
С той ночи у Вари развился нервный тик, и она старалась как можно реже вспоминать о произошедшем. Если днем ей это почти всегда удавалось, то ночью она была совершенно беззащитна перед кошмарами, от которых просыпалась в холодном поту и с бьющимся сердцем. Вскоре после того, как мать заперли в дурке, отец оставил Варю на попечение Ивановны и отправился заново устраивать личную жизнь. На горизонте он появлялся не чаще, чем снег в их южном регионе, и за три года, истекших с той поры, Варя привыкла думать, что у нее нет родителей. Есть бабушка, есть брат, сестры, есть тетя Ирина где-то в Москве и даже тетя Наталья в местах не столь отдаленных, а родителей нет. Она скучала по ним, как люди тоскуют по умершим. Варя старалась вспоминать мать такой, какой она была раньше – умной, рассудительной, знающей ответ на любой вопрос, всегда готовой выслушать, но перед глазами сама собой возникала подушка и сладостно-безумный голос, зовущий ее в темноте. Как бы она хотела просто вычеркнуть это из памяти! Но даже в одиннадцать лет у Вари не было иллюзий: она понимала, что это останется с ней на всю жизнь.
Марина кинула в нее пустой бутылкой, подобранной в траве. Удивительно, но Варина вспышка как будто не разозлила ее. Даже улыбка осталась прежней, только поугасла чуть-чуть.
Варю это возмутило. В кои-то веки ее прорвало, а ненавистная сестрица поразительно благодушна и спокойна, как удав! Варе хотелось бури, грома, урагана. Ей хотелось выпустить все, что в ней накопилось. Здесь и сейчас.
- Что молчишь? – прикрикнула она, глядя на Марину в упор. – Скажи что-нибудь!
Марина смотрела на нее отрешенным взглядом, каким созерцают не слишком интересную телепередачу. Ее внимание привлекло что-то, находящееся у Вари за спиной.
- Ты меня слышала? – повторила Варя уже менее уверенно. По лицу Марины было видно, что ругаться она не будет.
Сестра прошла вперед. Варя обернулась.
Ничего впечатляющего она не увидела: несколько покосившихся низеньких сарайчиков, сколоченных из обветшалых досок и утопающих в буйно разросшихся сорняках. Больше на пустыре ничего не располагалось. Иногда здесь собирались компании на пикники, оставляя после себя мусор и кострища, но чаще всего дебоширили местные алконавты. Родители их одноклассников строго-настрого запрещали свои детям бывать в этом месте, но Марина и Варя, разумеется, были избавлены от такого рода нотаций.
- Здесь все теперь принадлежит Паскуде? – в пространство спросила Марина, с каким-то академическим выражением рассматривая ближайшую развалюху.
- Ну… да, - растерянно проговорила Варя, не понимая, к чему она клонит. Тучи рассеялись, гроза куда-то отодвинулась. Впрочем, весь ее пар успел выйти, и теперь на душе опять стало муторно.
- Значит, эта дерьмовая развалюха тоже ее?
- Получается, так.
Варя окинула взглядом унылые дебри мятлика и пастушьей сумки и в очередной раз подивилась, зачем Паскуде понадобилось это унылое место.
Паскуду – по паспорту она звалась Ольгой Владимировной Коростылевой – не любил в городе ни один человек, но зато каждый считал, что это прозвище ей стоит узаконить. Она раскрутилась в девяностых на каких-то темных махинациях, все ее «партнеры по бизнесу» давно и долго сидели, если верить городской молве, но сама она каким-то образом сумела избежать разбирательств и уголовки. В чем была правда, а в чем явные сплетни, понять было трудно, да никто и не стремился – слухи подхватывали на одном духу и радостно несли дальше, добавляя к образу местной воротилы мрачных красок. Главная причина, вероятно, крылась в том, что жила она с той поры на широкую ногу миллионерши, и никакие кризисы не смогли столкнуть ее с вершины. Прозвище ей досталось за феноменальную скандальность и полное отсутствие совести: Паскуда постоянно скупала новые участки по всему городу, нисколько не считаясь с мнением живущих поблизости, и немедленно начинала строительство. Неоднократно писали на нее в полицию, прокуратуру, даже в суд, но дальше не шло – Паскуда была неуязвима для указанных инстанций, а при каком раскладе такое возможно, знал каждый. Варе она напоминала средневекового лорда, возводящего город вокруг своего поместья. Девочка часто думала, что не за горами тот день, когда она скупит, застроит и перестроит все вокруг, и тогда город можно будет переименовать в Паскудинск. Если ей когда-нибудь удастся вырваться отсюда и поступить учиться, на вопрос сокурсников «Эй, откуда ты?» , она ответит, пожалуй, не без гордости: «Из Паскудинска». Это город, в котором все принадлежит одному человеку!
Марина, с несколько отсутствующим лицом, словно погруженная в свои мысли, смотрела на мутные от времени окна ближайшей развалюхи. Потом наклонилась, подняла камень и, не сходя с места, бросила им в стекло.
Стекло жалобно треснуло и рассыпалось осколками в траву.
Марина наклонилась опять. Варя стояла возле нее и, не сводя глаз, смотрела на оскал пробоины. Потом она взяла камень, нацелилась и выбила остаток стекла крайнего окошка.
Кидали долго, ни на минуту не останавливаясь, переходя от сарая к сараю, когда стекол не оставалось, громко смеясь и крича друг другу что-то подбадривающее. Варя чувствовала, как ее переполняет до кончиков пальцев темная энергия, заряжающая жаждой разрушения. С каждым выбитым стеклом на душе становилось все легче и легче. Она даже забыла о своей вражде с Мариной и, глядя как та метает камни, подумала, что с такой Мариной, безбашенной и добродушной, даже можно поладить.
- Это так здорово! – воскликнула Варя, выбив последнее стекло. – Кажется, я начинаю тебя понимать…
- Куда тебе, - Марина, взлохмаченная, со сверкающими глазами, усмехнулась. – А что реально здорово – это Паскудовские стекла были. Я бы ей и в ее домине все повышибала. Сука она.
- Все равно она это снесет, - вздохнула Варя. – Может, уже даже завтра.
- На Девятое мая улицу переходила по зебре, она на меня наехала. Сбила, я – на асфальт, в глазах темно. Еле-еле встаю, вроде кости целы, только синячище здоровенный. А она – по газам и умчалась. Хотя видела, тварь, что сбила и я на земле.
- Правда? – Варя удивленно уставилась на Марину. – Почему ты не рассказала дома?
- А кому? – пожала плечами Марина. – Вам, что ли? Бабка сказала бы, что это опять мои штучки, и вы туда же. Я на следующий день с пацанами шины этой суке проколола. Она спалила, когда мы драпали уже, но меня вроде бы заметила.
- Не боишься, что она тебе что-нибудь устроит?
- А мне пофигу. Что она сделает-то? К бабке припрется? – Марина усмехнулась горько. – Или в школу? Ничего от этого не поменяется.
- Вот это да… Жаль, что стекол мало оказалось, - Варя неуверенно улыбнулась.
- Точняк. Я бы до вечера так могла.
Марина подошла к ней и с замедлением, словно колеблясь, подставила ладонь. Варя хлопнула по ней ладонью, в душе изумляясь такому благодушию сестры.
Они улыбнулись друг другу, и тут до них донесся крик:
- Эй! Это все мое! Что вы тут забыли?
Девочки обернулись.
На пригорке стоял худосочный белобрысый мальчишка с перекошенным от злости лицом.
- Здесь все мое! – прокричал он еще раз. – И я вас сюда не звал!
Варя узнала Богдана – сына Паскуды, двенадцатилетнего гаденыша, внушавшего всем, кто вынужден был с ним пересекаться, стойкое и неодолимое отвращение. Он учился в центральном дорогущем лицее – ну конечно же, благодаря мамочке, а вовсе не каким-то дарованиям – и строил из себя хозяина жизни. Время от времени ему доставалось за это от однокашников, ответить им по слабости он не мог, и сейчас, увидев на пустыре двух девочек, решил отыграться.
- Я расскажу матери!
Марина бросила в него камешек. Богдан увернулся, пригнув голову, но физиономия у него исказилась еще больше.
- Конечно, ты ей расскажешь. Что еще тебе остается? Только расплакаться и нажаловаться мамочке!
- Вы били окна на моей территории, - визгливо проверещал Богдан.
- На твоей, Богданчик? – нежно пропела Варя. – Если ты где-то здесь пописал, это еще ничего не значит!
Марина одобрительно ткнула ее кулаком, и обе грохнули хохотом.
Богдан побагровел, но спускаться не стал, предпочитая сохранять дистанцию. Он поискал глазами, ища что-нибудь, чем можно швырнуть, но ничего подходящего не попалось.
- Я же вас знаю, - прокричал он. – Вы из этой ненормальной семейки, где все спят по очереди на одной кровати.
Марина перестала улыбаться. Зато, увидев это, улыбнулся Богдан – широкой, злорадной улыбкой.
- Точно-точно, - поняв, что попал в цель, протянул он. – Две придурочные сестрички. Что это вы здесь делали, а? – он скользнул взглядом по измазанной одежде девочек и хмыкнул. – Искали в мусоре объедки и тряпки?
- Давно в больнице был? – зловеще прошипела Марина. От ее веселости не осталось и следа, и она покраснела почти так же сильно, как Богдан.
- Вы дольше не были, - ухмыльнулся Богдан. – Там же платно теперь…
- Тебя бы оттуда не выпустили, - встряла Варя, тоже чувствуя подступающую злость.– Таких, как ты, нужно держать подальше от остальных!
- Кто бы говорил, - он сунул руки в карманы. – Ты ведь дочка той сумасшедшей технарши, да? Ну тогда все понятно.
- Как ты ее обозвал? – ощерилась Марина.
Обозвать-то он обозвал Варю по-всякому, но в цель попало только одно, и это было – ДОЧКА СУМАСШЕДШЕЙ.
Варя сжала кулаки.
- Думаешь, никто не знает, что твоя мамаша шизанутая? – ухмыляясь, повторил Богдан.
- Эй, а твоя мамаша? – заорала Марина, словно оскорбление прилетело ей. – За сколько она отмазалась от тюрьмы, а?
- Дочка психопатки! – жал на больное Богдан. – Мамочка псих, и ты такая же. Яблочка от яблоньки!
- Рот закрой, ублюдок, - крикнула Марина. – Ее мать на страну работала.
- И где она теперь? В дур…
- ЗАТКНИСЬ! – закричала Варя, побелев от бешенства. Перед глазами заплясали не искры даже, а настоящий фейерверк. Глаз снова начал подергиваться.
- В дурдоме, вот где! – торжествующе закончил Богдан.
- Спустись сюда, коль такой храбрый, - Марина шагнула вперед. – Или боишься от мамочки отойти?
- Ну да, как вы отошли от своих! А вдруг эта психованная бросится на меня? – и он притворно затрясся. – Дочка психопатки!
- Ну все, - выдохнула Марина. – Сейчас я тебя пришью…
- Я все расскажу, и ваши матери получат иск… Ой, не получат. У вас же их нет!
Марина ринулась вверх, готовая взбежать на пригорок и задать Богдану, как тут появился еще один участник сцены.
- Что здесь происходит?
За спиной Богдана возникла никто иная, как Ее Сиятельство Паскуда собственной персоной – невысокая, белобрысая, с острым подбородком и лисьими глазами. Она положила руку ему на плечо и ухмыльнулась – точь-в-точь как ее гаденыш-сынок.
- Они били здесь окна, - возвестил ей Богдан, злорадно улыбаясь.
- Да? – серые глаза перебежали с одной на другую: с Марины, замершую на полпути с угрожающе поднятыми кулаками, на Варю, окаменевшую с искаженным от ярости лицом. – Ну что ж… Очень хорошо.
Они обменялись взглядами.
- Я, видите ли, слышала ваш разговор. Если вы еще будете угрожать моему сыну, я обещаю вам серьезные неприятности. Очень серьезные. С тобой, дорогая, - она вперила глаза в Марину. – С тобой мы уже близко виделись, правда? Ты с приятелями так ловко прокалывала шины на моем автомобиле… Попахивает чем-то уголовным, да?
- Вы сбили меня! – крикнула Марина звенящим от ярости голосом. – Сбили на зебре и поехали дальше!
- В этом разберется полиция, - ласково ответила Паскуда. – Когда я извещу их о вас. Им будет интересно узнать о тебе кое-что еще. Тебе, милая моя, прямая дорога в колонию. Твоя фамилия Ельховская, правильно? Правильно, - она широко улыбнулась. – Я знакома с Ильиной… Думаю, ты сделала уже достаточно, чтобы получить направление в колонию. Жаль, что в твоем возрасте нет полной ответственности. Но осталось не так много, правда? Там тебе самое место. А что до тебя…
Паскуда перевела глаза на Варю.
- Ты, я вижу, не совсем… стабильна психически и можешь быть опасна для других. С твоей родословной это, собственно, неудивительно. Такие вещи, знаешь ли, передаются…
У Вари дрогнули зрачки.
- Да что б тебя черти в аду драли! – не выдержав, заорала Марина.
Ухмылка вмиг слетела с холеного лица Паскуды.
- Ах ты, маленькая…
Договорить она не успела, потому что в этот момент случилось нечто ужасное.
Богдан начала гореть.
Маленькие синие язычки пламени вдруг появились на его одежде, побежали вверх и вниз, чтобы соединиться, и вот он вспыхнул желто-красным огнем, как пучок соломы. Его мать издала полный ужаса вопль и отскочила, вцепившись себе в волосы. Богдан рухнул на колени, потом на спину и принялся кататься по траве, беспрерывно крича на такой высокой ноте, что, наверное, треснуло бы стекло. Девочки окостенели, пригвожденные к земле кошмарным зрелищем, не в силах двинуться с места или отвести глаза. Варя чувствовала, как шевелятся волосы на затылке, ее била дрожь, раскалившийся воздух обжигал горло и легкие при каждом вздохе. Крики Богдана стихли, теперь он выл, а Паскуда забрасывала его землей и песком, тоже воя – от потрясения и отчаяния. Огонь стал угасать. Не сговариваясь, девочки бросились бежать со всех ног. Вопли Паскуды и Богдана безостановочным эхом отзывались в ушах.
Девочки со всех ног бежали к городку, задыхаясь от страха. Время от времени они боязливо оглядывались через плечо, точно опасаясь погони. Каждый пень, выраставший перед ними из мрака, они принимали за человека и цепенели от ужаса; а когда они пробегали мимо уединенно стоявших домиков, уже совсем близко от городка, то от лая сторожевых собак у них на ногах словно выросли крылья.
- Чего это он? – потрясенно бормотала Марина, прерывисто дыша после каждого слова. – Чего это он? А? Как это?
Варя только громко пыхтела. Пробежав две или три улицы, они свернули в проулок. Девочки прислонились к кирпичной стене дома, задыхаясь. Мало-помалу они отдышались, сердце стало биться ровней, и Марина прошептала:
- Ух ты…
Варя ничего не ответила. Она даже не посмотрела на нее. Как только дыхание восстановилось, они зашагали через дворы, нервно оглядываясь по сторонам: страх гнал с места, возбуждение требовало выхода хотя бы в ходьбе. Марина не могла отойти от шока.
- Бли-и-ин, - ругательство вышло у нее полувздохом-полувсхлипом. – Я реально это видела?
Варя снова ничего не ответила. Она просто брела вперед, свесив голову на грудь, как человек, идущий во сне.
- Самовозгорание, - бормотала Марина, глядя перед собой расширившимися глазами. Казалось, еще немного, и волосы у нее встанут дыбом. – Ух… Ух ты! Такое, оказывается, и в жизни бывает. По телеку правду показывали… Как он загорелся, будто бензином облили и спичку кинули! В жизни не видела такого!
Варя внезапно разрыдалась. Так это было неожиданно и настолько слезы были горькими, словно внутри у нее лопнула некая туго натянутая струна. Марина споткнулась и замерла, в полном недоумении уставившись на сестру. Это было как гром среди ясного неба: только что она тихо шагала рядом и вдруг медленно опустилась на бордюр, вся как-то съежилась, закрыла ладонями лицо и принялась рыдать, судорожно всхлипывая.
- Эй, ты че? – Марина, слегка испугавшись, на всякий случай отошла от нее. – Что с тобой?
Варя подтянула колени к груди и всем телом наклонилась вперед. Ее сотрясала от слез.
- Ну ты что? – растерянно произнесла Марина. Она огляделась по сторонам, будто в надежде увидеть кого-то, кто подсказал бы ей, что делать, но кругом не было ни души. – Что раскисла? Вот когда меня маманя дома шваброй лупила, я и тогда не ревела, а тут чего? Не реви. Слышишь? А не то я тебе двину.
Эти утешительные слова не возымели особого эффекта. Варя плакала почти беззвучно, только время от времени всхлипывая и вздрагивая. Собранные в хвостик волосы растрепались, и она выглядела совсем маленькой девочкой, когда сидела, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом.
Наконец рыдания немножечко ослабли, и Марина осторожно, с опаской, будто шла босая по битому стеклу, приблизилась к ней.
- Послушай, - сказала она после долгого молчания. – Ну какого фига ты их слушаешь? Они и не такое еще тебе скажут. Плюнь, и все.
Варя дернула плечом.
- Я вот плюнула на всех, - продолжила Марина и села рядом с ней. – Думаешь, я не знаю, что все говорят обо мне? Я знаю, что люди думают обо мне и чего от меня ждут. И ты такая же: ничего не спрашивая, заранее решила, что я сделала гадость. А Федорцов сам всем растрепал. Еще вчера вечером.
Голос Марины звучал тихо и грустно, и потому совсем не походил на ее.
- Мне о себе и не такое приходилось слышать. Еще там, в Нижнем, из-за матери, а здесь так вообще… Школа, учителя, вы, бабка – все уже насчет меня все решили. Да в первый же день в этой хреновой школе мне все дали понять, что мне тут среди них не место, потому что мать у меня сидит в тюрьме. Открыто не говорили, нет – но ты бы видела эти рожи. Смотрели на меня, будто я прокаженная или еще что. Это так стремно, когда все вокруг все решили на твой счет, даже толком не зная тебя. Все, что тебе остается – не обращать внимания.
Варя еще плотнее обхватила колени. По растрепавшимся каштановым прядям полз жучок-пожарник, и Марина сдула его.
- Что могут эти сволочи знать о твоей матери? Да ровным счетом ни-че-го. Разве они знают, какая она? И зачем их тогда слушать? Забей на эту дрянь, и все.
Варя всхлипнула, не поднимая лица.
- Он же дразнил тебя, - Марина потрясла ее за плечо. – Просто дразнил, сучонок. Вот у него мать кто? Мошенница, и все это знают. Наворовала у своих, развела других, и вот она, Ее Величество Паскуда, полюбуйтесь! А твоя мать для страны работала. Сделала больше, чем Паскуда сделает за всю жизнь и несколько следующих. Что, разве нет?
С неба начало покапывать. Где-то вдалеке еще не громко рокотал гром, в горизонт ударила голубая вилка молнии.
- Что бы там ни произошло между тобой и ней, - глядя перед собой, медленно проговорила Марина. – Это не касается никого, кроме вас двоих, а уж тем более этой белобрысой шлюхи. Да ничего она о твоей матери знать не может, кроме всяких сплетен, прихваченных от алкашей. Выбрось из головы все, что они тебе наплели, ладно? Ну вот, так-то лучше.
Рыдания отпустили Варю. Она подняла голову, глубоко вздохнула и уставилась перед собой. Марина, не нарушая тишину, тоже стала смотреть вперед. Друг другу они казались далекими – и в то же время близкими, как никогда.
Фиолетовая вспышка молнии прорезала муторно-серое небо.
- Я не от этого плачу, - наконец сказала Варя, вытирая покрасневшие глаза.
У Марины вытянулось лицо.
- А из-за чего тогда?
Варя как-то странно дернулась всем телом – будто к ней незаметно подключили электрические провода и нажали рубильник.
- Он… он… из-за меня… загорелся, - выдавила она и вновь закрыла лицо руками.
Голубые глаза Марины расширились от изумления.
- Как так?
- Я училась, - всхлипнула Варя. – Сама. Нашла в Интернете один сайт. Женщина там пишет, что любой может научиться пи…пир…пирокинезу, если твой мозг для этого подходит. Все это кроется в нашем мозге. Там тест есть, проходишь, и выясняется, подходит или не подходит. Я попробовала и… и у меня получилось. Поначалу еле-еле. Совсем чуточку, огонек как на спичке получался. Нужно сконцентрироваться, а дальше уже просто.
- Офигеть… - разыгравшийся ветер трепал черные волосы Марины, когда она пыталась переварить услышанное. Рот приоткрылся, глаза были полны потрясения. – Ты… ты не разводишь меня?
- Н-нет. Я научилась… А он… Богдан… он разозлил меня, очень сильно. И… вот.
- То есть ты можешь поджигать предметы и людей? Зачем ты стала этому учиться?
Повисла пауза.
- Зачем, а? – Марина слегка потрясла сестру за плечо.
- Чтобы задать тебе.
Дождь начал усиливаться. Прямо над их головами прогремел такой раскат, что девочки нервно вздрогнули: казалось, небо раскалывается надвое и сейчас обвалится на них.
- Долго ничего не выходило, - продолжила Варя тихим, тонким голосом. – Не хватало концентрации. Но я представляла, как пугаю тебя, и стало получаться. Но…. но так… так в первый раз. Зачем я научилась? – с отчаянием воскликнула она. – Я не знала, что так может выйти. Я больше этого не хочу. Это теперь может выйти из-под контроля в любой момент, стоит мне вспылить, кто угодно может пострадать. Зачем я начала? Зачем?
Она снова расплакалась.
- Ну… - Марина не знала, что и думать. – Если ты научилась поджигать, то научишься и управлять этим.
- А если нет? – глаза Вари светились неподдельным ужасом.
Марина задумалась.
- Если нет… Ну тогда придется отправить тебя в школу Людей Икс. К этому лысому дедку на каталке.
Варя перевела на нее мокрые глаза и слабо улыбнулась.
- Лучше уж самой.
- Я тоже так думаю. Все у тебя получится, мозги у тебя что надо. Дай слово, что научишься. А я – что больше тебя не трону. Кажется, я реально переборщила. Но меня дико бесило, что даже ты настроена против меня с самого начала, вот и срывала зло. Так что, договорились?
- Договорились, - кивнула Варя.
- Заметано, - Марина хлопнула ее по спине. – Только чур - за базар отвечать.
Варя взглянула на нее совсем по-взрослому.
Обе не шевелились, пока дождь не обрушился как из ведра.
- Бежим домой, - Марина вскочила и потянула Варю за руку. – С меня уже стаканами выжимать можно!
Варя последовала за ней. Несколько минут они бежали молча, увязая кроссовками в грязи и то и дело поскальзываясь.
- Марина!
- Что? – она обернулась, стряхивая залепившие глаза черные пряди. Ливень так усилился, что сквозь стену воды было практически ничего не различить. Еще одна ослепительная вспышка озарила небосвод.
Варя смотрела на нее в упор.
- Ты ведь не сольешь никому?
Марина сперва не поняла, о чем она. Потом, сообразив, хлопнула ее по плечу.
- Могила.
И что-то было в ее голосе такое, отчего Варя ей поверила.