Это удивительно... Это удивительно, что до сих пор нет литературоведческих работ на такую примерно тему: "Отношение Алексея Николаевича Толстого к Александру Сергеевичу Пушкину, - преемственность литературной традиции"; или же мы до сих пор просто не встретили таких работ...
Оговоримся сразу: чтобы написать какую-то серьёзную работу на эту тему нам самим, - к этому мы пока что не готовы. Мы недостаточно в материале. И пока что у нас нет времени для такой работы.
Но отметить некоторые "узловые моменты" этого беспрецедентного - как мы считаем, - в русской литературе - отношения писателя к Пушкину, мы здесь всё же считаем возможным и необходимым.
У многих - и очень хороших, очень талантливых русских писателей есть момент некой смущённости перед абсолютным гением Пушкина. Перед его абсолютной творческой свободой. Это - смущённость Сальери перед свободой Моцарта. Даже у великого Льва Толстого она была; и поэтому он говорил, что якобы не любит Пушкина, и выступал даже против его поэзии. и не поехал на открытие памятника ему...
Другие - как Ф.М. Достоевский - относились к Пушкину с благоговением, и претворяли в жизнь - казалось, - его идеи и образы - брали как идеал его Мадонну, - но - прививали ей свою болезненность, свой надрыв, - и Мадонна становилась Настасьей Филипповной... Мы бы сказали, что все писатели и поэты после Пушкина, были больны, - и вносили свою болезнь в изначально здоровую - пушкинскую - тему. Кроме, может быть, С.А. Есенина, - но и он так рано надорвался... Впрочем, мы не готовы делать здесь какой-то действительно объективный обзор; мы только пытаемся дать общий - расплывчатый ещё - неясный, эскиз его.
И вот - Алексей Николаевич Толстой. Писатель прежде всего а б с о л ю т н о з д о р о в ы й, - что крайне странно для того времени, в котором он выступил как писатель - так называемого Серебряного века, - когда здоровье - и физическое, и литературное, - стало моветоном.
Он был провинциал, волжанин, и не знал этих столичных "изысков". Он был прост и светел. И по-настоящему, по-провинциальному - как Татьяна Ларина, - серьёзен. И только он увидел в Пушкине главное.
Что же это - то, - что мы называем "главным"?
Только он - Алексей Николаевич Толстой, - насколько мы знаем, - сказал о том, что Пушкин произвёл революцию в литературе. Кто-то нам возразит: "ну, конечно, это - само собой разумеется, - Пушкин - родоначальник современной литературы!" Об этом, мол, и говорить нечего, и Толстой высказал мысль тривиальную. Нет. Это не так. Толстой первый настолько осознал революцию Пушкина - и вовсе не в угоду "революционным идеям современности", - как можно было бы подумать ( и как до сих пор и думают).
"Пушкин первый производит революцию словесности. Он ломает четыре столетия и врывается своим гением в стихию народного языка", - пишет Алексей Николаевич в статье "Чистота русского языка" . До этого - весь отрывок - подводит к этой мысли и объясняет её.
"Ближайшая задача в развитии литературного языка состоит в приближении его к пониманию широких масс. Язык литературный и язык разговорный должны быть из одного материала. Литературный язык сгущен и организован, но весь строй его должен быть строем народной речи.
Каким образом создавался литературный русский язык? В мыслях, высказанных товарищем Лениным, верно отмечена классовая окраска литературного языка. Его истоки лежат глубоко за древними стенами первого московского Кремля.
После столетий безмолвия под татарским игом литературный язык развивается в Москве вместе с развитием единодержавия царя, окруженного чиновничье-княженецким слоем. В этом слое и создается особый, отличный от "подлого" (народного), литературный изысканный язык.
Иван Грозный, стоявший над средой, пишет свои письма на живом языке. Но Курбский, принадлежавший к княжеской оппозиции, человек по тому времени высоко образованный и изысканный, отвечает царю "высоким стилем". Строй его речи церковно-книжный, уснащенный греческими, латинскими, польскими словами.
После Смутного времени, когда откристаллизовался чиновничье-дворянский класс и усилилась трещина между народной и придворной Москвой, - литературный язык приобретает еще большую условность. Даже начертания букв становятся изысканно-витиеватыми, как бы возможными только для чтения высокородного сословия.
В то же время народ творит свою изустную литературу. Это - песни, разработки древних сказок, обрядовые песни, заговоры, животный эпос, анекдоты сатирического и иногда скабрезного содержания. Народ идет путем истинного искусства: экономия материала; обращение со словом, как с вещью, а не как с понятием о вещи, - то есть образность, точность, динамика синтаксиса и т. д.
Переворот Петра I сломал лишь внешние формы письменной литературы, но дух ее остался, - она продолжала развиваться вне широких масс в сторону от них, в пустоту. За весь XVIII век литературный язык переваривает хаос иностранных слов, внесенных в начале века, и вырождается в служебно-придворное славословие. Даже огромный талант Державина не мог преодолеть этой инерции."
И вот, - Пушкин - "сломав четыре столетия", - врывается в стихию народного языка. Почему - "четыре столетия"? К чему и кому Пушкин - по мысли Толстого, - прорывается?
К Ивану III, к окончательному свержению татарского ига, к укреплению Московского царства, к закладке современного - кирпичного - Кремля.
А далее А.Н. Толстой пишет о том, о чём никто - ни до него, ни после - никогда не сказал. О контрреволюции в русской литературе, - в ответ на Пушкинскую революцию.
"С 50-х годов начинается литературная контрреволюция , - возврат к 400-летним традициям. Пушкин не мог в то время стать достоянием масс и быть ими поддержан. Литература снова погружается в дворянско-чиновничью и затем в интеллигентскую среду. Литературный язык стремится к "гладкости", к "приятности", европейскому синтаксису. Даже так называемый "русский" язык Тургенева в иных его вещах не что иное, как перелицовка по-русски французской литературной речи."
И теперь, - когда пронёсся очистительный шквал Октябрьской революции, - Толстой говорит о наставшей возможности вернуться к продолжению Пушкинской революции в Русском Языке. Вернуться к Пушкину.
"Октябрьская революция до основания и навсегда разрушила те условия, в которых развивался условный литературный язык. Не напрасно за нынешние годы литература полным лицом повернулась к Пушкину. Это был революционный инстинкт. Ничто не порождается без преемственности. Преемственность послеоктябрьской литературы - Пушкин."
Так утверждал Алексей Николаевич Толстой.
Не знаем, как вся послеоктябрьская литература, но литература "красного графа" Толстого стала преемницей именно пушкинских традиций народности, - то есть, - истинности и простоты.
Толстой всегда шёл за Пушкиным, учился у него, прислушивался к нему, постигал его. В нём не было "сальериевского" смущения перед абсолютной свободой этого единственного нашего Гения. Толстой не знал зависти. Он был здоровым человеком. Он был работником. Пахарем. Пашня их было общей. Пушкин светил над нею, как звезда...
Снова и снова Толстой говорил о том, что есть два языка, которые должны слиться в один.
"Вот эта традиция двух языков - один литературный и один народный, один благородный и один подлый, - эта традиция до сих пор существует и докатилась до нас."
"Докатилась до нас...", - несмотря на "Пушкинскую революцию", - из-за того, что случилась в 1850-х годах "контрреволюция", - разделение того, что Пушкин уже объединил:
"Несмотря на то, что Пушкин - основатель нашего литературного языка, вершина и предел русского языка, причал, к которому все должны причаливать, Пушкин свел эти два языка". /"СЛОВО ЕСТЬ МЫШЛЕНИЕ..."(Из беседы).
* * *
И свою сказку "Золотой ключик, или Приключения Буратино", А.Н. Толстой не зря определил как "роман для детей и взрослых" (в черновом варианте сказки). "Роман" - то, что написано на "романском", - то есть, - народном - римском - языке, - не на "аристократической" латыни.
Продолжение следует.