Персоналистическая и экзистенциальная установка (Под сенью Креста. Введение)
Можно выделить два основных философских подхода. Есть философия, переводящая на современный язык вечные истины и потому более отражающая дух времени. В ней выявляются, классифицируются, оттачиваются взаимоотношения понятий, концепции оцениваются с точки зрения их прикладного, потребительского потенциала. Здесь преобладает систематизация достигнутого, а не творческая новизна.
Но существует философия, выражающая оригинальный взгляд на мир свободной личности. В этом и сказывается более всего дух вечности, но вечности, явленной в сокровенной глубине личного духа. В этой философской традиции прокладываются новые пути, расширяются горизонты познания. Она слагается из новой жизненной позиции и видения мира. Целостная творческая установка обновляет облик личности. Наряду с идеями и смыслами в жизнь входят новые отношения, чувства, образ поведения. За творческим прорывом духа следуют другие формы культуры. Подобная философская позиция не слишком считается с общепринятыми представлениями и недостаточно почтительна к авторитетам. По отношению к привычным значениям она может казаться дилетантской. Творец не вмещается в традиции, но если его слово будет услышано, оно может оказаться основанием новой традиции.
Философия экзистенциальна (от лат. existentia – существование) и персоналистична, поскольку свидетельствует об уникальном духовном опыте личности. Подлинная философия – как поиск истинной жизни, как самопознание – автобиографична. Боязнь сокровенно личного в философии уводит мысль в рациональные схемы, чуждые личности. Философия должна быть философией жизни – если не сводить жизнь к биологическим формам, философией опыта – если опыт не ограничивать натуралистическим измерением, а распространить его на целокупное человеческое существование.
Вечная душа человека бытийствует до жизни на земле и до начала мировой истории. То, как душа самополагается в вечности, явлено в этом мире в опыте существования. Экзистенция – это духовная основа человека, укоренённая в глубинах бытия, это опыт метажизни. Вместе с тем экзистенция формируется в конкретной исторической ситуации, в здесь-теперешнем. Экзистенциальный опыт – это целостный опыт жизни духа в плоти, небесного в земном: опыт самополагания души в вечности, прорыва в мировую плоть – зачатия и рождения, опыт воплощения и самоосознания, опыт жизни и смерти. Философия должна быть мета-экзистенциальной – находить и определять начала и концы человеческого существования. В сущности, всякая философия укоренена в личном духовно-жизненном опыте и из него проистекает. Другое дело, что опыт этот может быть глубинным, духовным, а может быть поверхностным, профанным. Традиция философии экзистенциализма однобока, ибо игнорирует вечные основы личности, сводит существование человека к частичностям (например, экзистенциалы у М. Хайдеггера: страх, бытие-в-мире, забота, понимание, настроенность, заброшенность).
В экзистенциальном самовыражении философия сродни искусству. Гений Платона вещает сказания и мифы, а гений Аристотеля перенимает у Платона невиданные дотоле смыслы и образы, конструктивно располагает их, анализируя, синтезируя, обосновывая и определяя всему своё место. Оба гения свойственны в той или иной степени каждому философу. Но как-то принято стыдиться своих творческих грёз, и если они сообщаются, то в качестве рационалистических формул, с голоса какого-то общего для всех анонима (мы думаем, нам представляется, это бесспорно следует из…).
Уже привычно воспринимается, что цель поэзии – поэзия, поэтому искусственным выглядит вопрос: «Для чего, поэт, поёшь свои песни?», или: «Откуда ты взял свои образы?» Но не меньше оснований считать, что цель философии и предмет философии – сама философия. «Дорогою свободной иди, куда влечёт тебя свободный ум…» (А.С. Пушкин), – это и к философии относится. Не случайно гением сказано универсальное – свободный ум, а не свободное поэтическое вдохновение, например.
Конечно же, цель философии – истина. Философия созидает новые смыслы. Но истина по сути своей персоналистична и открывается в субъекте. Поэтому философия ориентирована на истину в том случае, когда не подчиняется внешним директивам, а послушна творческой совести философа. Соответствие внутренним творческим обязательствам оказывается, в конечном итоге, кратчайшим путём к истине. Личный духовный опыт – источник философствования, творческая совесть – единственный критерий философии.
Персоналистическая позиция – это внутренняя последовательность, верность творческому образу, собственному назначению. Вместе с тем, персоналистические высказывания не являются плодом зацикленного сознания, но открыты к традиции и к слушателям. Все души людей соединены в вечности, поэтому углубление в собственное творческое «Я» выводит в общечеловеческую духовность. Персоналистическая ориентация не утверждает интеллектуального своеволия, но неисповедимо приводит ткань работы в соответствие с основами традиции. Внутренние творческие обязательства выводят к всечеловеческому, вполне открываются универсальному, вселенскому измерению.
Персоналистическая установка, определяющая логику, структуру, методы творческого процесса, не может быть полностью формализована, она звучит в творце как внутренний творческий камертон. Самостоятельность по отношению к общеобязательному не означает, что философ-пеpсоналист не имеет методологических обязательств. Но творческий продукт органично созидаётся работой первообраза над материалом, а не навязывается извне. Плоды творчества вносят наибольший вклад в культуру, прежде всего, своей уникальностью, выражающей индивидуальную экзистенцию автора.
Персоналистическая установка не означает отказа от установления закономерностей, доказательств, отчёта в логичности собственных мыслей. Это большее доверие творчеству, личности, самой истине, ответственность перед Божественной истиной. Персонализм не является методом в позитивистском смысле, выбранным из других возможных вариантов и дающим большие результаты. Подлинный персонализм означает подвиг духа, зрелость духа, решимость оторваться от внешних опор и предстать перед Истиной в личном диалоге, не ограждаясь от неё предвзятой методологией. Если можно характеризовать персоналистическую методологию, то такова методология Патристики, русской философии и православных богословов XX века.
Архимандрит Киприан так описывал философское творчество отцов Церкви: «Сила философского учения не в форме её изложения, не в обилии подстрочных примечаний и не в систематических и методологических разработанностях. Если в философии могут быть достигнуты построения великих и поражающих “Систем”, “Критик” и “Сумм”, то не в них одних сила, и может быть и другой подход к философскому ведению, а именно, восприятие его как дела жизни. Оно может стать задачей жизни, чтобы не сказать драмой жизни. Философия может черпать не из одних Платонов и Аристотелей, но, не отметая, конечно, и их, и из самого бытия, из интуиции жизни, из переживаний. Творчески-познавательный акт философии может быть направлен на внутреннее созерцание своих сокровенных драм, потрясений, откровений. Самоуглубление в смерть, любовь, ревность, испуг, отчаяние, восторг, тревогу, во все вообще несказанные и таинственные переживания человека даёт истинный материал для своего философского опыта… Философия не есть наука, не есть умственная дисциплина, а дело жизни, жизненная задача. Такое платоновское восприятие философии, а это восприятие почти совпадает с нашим теперешним пониманием экзистенциальной философии, очень близко к тому именно значению философии, которое ему придавали отцы и писатели церковные. Это понимание любомудрия как постоянного умирания и есть та жизненная задача, которой отдавались тысячи человеческих жизней на столпах Метеорских, в дебрях Афона, в зыбучих песках Синая и Заиорданья, словом, всюду в тех монастырях, которые блаженный Феодорит Кирский назвал “подвизалищами философии”, где внимали своему внутреннему голосу, созерцая Высшее Благо, Несозданный Свет, неминуемую смерть, непонятный процесс возникновения и исчезания, загадку бытия… Очень многое в этих богословских проблемах принадлежало области непосредственной мистической интуиции».
Философ – не пророк и не учитель жизни, доказывающий необходимость своих установлений, а вдохновенный и ответственный труженик на ниве истины, не боящийся впрямую высказаться о своём духовном опыте. И если истина открылась, то она свидетельствует и пророчески, и учительски. Мой тон может казаться категоричным не потому, что я излагаю общеобязательные директивы, но свидетельствую о личном опыте, который для меня бесспорен. Я формулирую свои убеждения, своё видение и понимание. За свой опыт я отвечаю перед совестью и перед Богом – единственным Судьей, что не исключает земных советчиков.
Психология, как говорил Н.А. Бердяев, глубже гносеологии. Если говорить о некоторых психологических мотивах данной книги, то это – своего рода лирическо-метафизическое самовыражение, сокровенное признание, и только во вторую очередь постулирование и логический вывод. Временами безапелляционный тон объясняется тем, что я глубоко убеждён в истинности высказанного и неудержимо захвачен им. Я призван высказаться о том, что велит творческая совесть, что уловил духовный слух. Это более сродни музыке и поэзии, чем рациональным текстам. Такая установка отражается в форме этой работы, хотя мне и не удалось вполне освободиться от традиционной объективированной формы. Но смысл работы можно понять только исходя из предложенного подхода.
Всё, с чем я встречался, используется как материя, палитра – совокупность выразительных средств. Отсюда вольность цитирования. В наше разорванное время полезно иллюстрировать работу ссылками на родственную традицию. Цитаты используются и как способы выражения собственной мысли. Кто-то высказал лучше мою заветную мысль, и я хочу поделиться с читателем радостью интеллектуальной встречи. Но из штpихов-цитат складывается пунктирная линия, которая вырисовывает в перспективе традиции образ, явившийся мне изначально.
В данном случае христианская классика прочитывается достаточно непривычно, но я убеждён – мои изыскания соответствуют внутренней задаче христианской традиции. Вместе с тем, готов повторить вслед за Н.А. Бердяевым, что «я не задаюсь целью обнаружить себя в сыром виде, обнажать себя, я задаюсь целью совершить акт экзистенциального философского познания о себе, осмыслить свой духовный путь». Многое из того, что мы можем вскрыть в себе (в сновидениях, психоанализом, в состояниях аффекта, транса), ещё не стало нашей духовной органикой, а лишь в сыром виде, ещё материал совершающегося самоопределения. Это глубинное проживание различных возможностей, процесс изживания, вытеснения чуждого и тёмного. Некpитический взор может застигнуть эти тени и принять их за реальность. Если выводить мутные образы на дневной свет искренностью, доведённой до крайности, то существует опасность наделить их бытийным статусом, тени могут ожить и господствовать в полдень, разлагать душу. Поэтому пеpсоналистическая установка наряду с искренностью предполагает ответственность и трезвость мысли, предохраняющие от заразительного бесстыдства.
По форме данную книгу можно характеризовать как опыт философской персоналистической поэмы, которая обращена к сопереживающему читателю с сообщением о личном духовном опыте, о путешествиях и странствиях авторского «Я», но не по земным, а по метафизическим пространствам и временам.