Подарок для сестры Рудольфа Гесса, не знаю, как ее звали на самом деле, а в поисковик Гугл лезть лень
Однажды Адольфу Гитлеру, точнее, Шикльгруберу, рассказали о необъятной стране, лежащей среди благоухающих отходов собственной смертедеятельности к востоку от Польши, вечно занятой чем-то непонятным, потусторонним, грандиозным в своей ничтожности и великим в мерзотности. Он не поверил. Дело было в госпитале, где ефрейтор восстанавливал ослабшее зрение : долгие годы онанизма не прошли бесследно, на ладонях выросли волосы, ниспадавшие кудреватыми волнушками до колен, уши покоробились и частично отсохли, аккуратный ботокс разнес е...ло знающего, как надо, ублюдка шире чухонских плеч, а зрение накернулось настолько, что даже окружающие не могли рассмотреть Железный крест и поэтому смотрели в рот будущему фюреру, где среди осколков зубов нечистый язык грузно и упорно шевелился и выталкивал мудрость отцов. Об удвоениях. О маме Александра Македонского. О победах. О росте экономики. О продажах оружия. О трусливых врагах. О Дмитрии Анатольевиче. Тут ефрейтора прерывали и уточняли : " Мин херц, мать твою в дышло, какой, на хрен, Анатольевич ? Мы же немцы, бля, у нас такие наименования не катят ". Адольф встряхивался, проклинал вонючих лягушатников, шутковавших с ипритистым зарином на берегах бельгийских речушек, ленинградских озер и заиленных прудов, в которых обязательно кто-то был, и этот кто-то - ни х...я не енот, убегал поссать, а возвратившись, сипел траванутыми газами легкими : " Экскьюзе муа, камрады, перепутал. В-натуре, какие, в пиз...у, Толянычи ? Мы ж немцы, поэтому будем петь и танцевать". Хельга, медсестричка из Эльзаса, откидывала крышку патефона и проникновенные тексты Ваенги будоражили притихший госпиталь, переполняли тесные коридорчики патриотизмом и гордостью, флаги трепетали, мыши - в углах, Адольф же сидел в уголке, покуривал, качая головой, чему-то улыбался и вспоминал былые походы.
Поход по ГДР подходил к концу. Адольф вытер говно с сапога, поправил " Маузер" и шагнул навстречу надвигающейся опасности. Да, чуть не забыл ! На землю опускался суровый багровый закат. Среди заката летали галки, спутники, парочка парапланеристов и личный ТУ-134 товарища Хоннекера, на высоте семи тысяч метров приобщавшего пухлобедрую комсомолку Меркель к беззаветным идеалам закрытых на все пуговицы распределительных ширинок, широких ширинок, щедрых ширинок, ведущих в Общественную палату и далее по списку. Адольф, прищурясь и хекая, долго смотрел на блестящие крылья лайнера, напевая из Кикабидзе священные каждой шпионской душе строки " по аэродрому, по аэродрому", потом песню сменили яркие воспоминания, навеянные шедевром " Служебный роман" с Мягковым и Фрейндлих, своей самобытной гениальностью разоривших пяток голливудских студий, бросивших Копполу и Лукаса на рельсы полузаброшенной дороги Акапулько-Магадан, властно толкнувших ковбоя Ригана из павильона в Овальный кабинет непрезентабельного и скромного домика в Вашингтоне, округ Колумбия. Адольф засмеялся. " Хорошо-то как ! Просто вумат. Все покажем, бля, и научим, как не надо". Дико хохоча Адольф прыгал по кочкам, ориентируясь по заходящему солнцу он скакал на восток, где его уже ждали, а именно - на северо-западе. Просвещенный доцент с супругой, чья прическа вызывала автоматические ассоциации с раскрепощенными народами Средней Азии, стоял на набережной реки Мойки, держа на руках носастую девочку, уже тогда любопытную и вредную. Она крутила головой и мучительно решала : плюнуть прямо сейчас на голову проходящего мимо городового или отложить столь богоугодное дело на потом, на вечер, когда Сережа Боярский добрым пенделем отправлен будет в пенаты, скромно дрочить на мелькающие в памяти тоненькие и стройные ножки не дающейся по-серьезному соседки, так, чутка помацаться, подержаться за попку, глянуть на острый сосок и больше ни-ни. " А письку ?" - мычал Сережа, убывая, бля. " Иди воруй", - задорно кричала девочка, услышавшая эту отлитую в бронзе фразу от папы. Адольф захохотал и прибавил шаг, торопясь в пределы, где эта фраза воплотится в жизнь, большую, как Андреев, и широкую, как ширинка Хоннекера.
Рудольф Гесс плюнул на святую землю Рейха и полез в кабину " Мессершмита". " На х...й", - бормотал он. " В пиз...у", - сказал Гесс, газуя. " В жопу", - выругался он , выруливая. " Сучий потрох, - бубнел Рудольф, взлетая, - так все начиналось и в такое говно все слилось". Он сделал традиционный круг над аэродромом, прощально покачал крыльями и убыл, бля.