Глава 27. Измены.
1
Служба в Красной Армии Ивану Сизову не казалась такой уж тяжелой, как её рисовали демобилизованные односельчане. Тут хорошо кормили, одевали, обували и не реже одного раза в десять дней водили в баню, при этом меняя нательное и постельное бельё. Учили политграмоте и многому другому, чего Иван не знал и никогда не узнал бы, проживая безвыездно в своей Северке. В армии Ивану не нравилось только одно: далеко было ходить в баню. Поведут мыться перед вечером, а в казарму приходилось возвращаться уже почти ночью. Пока придёшь, сменишь постельное бельё, сдашь грязное в каптёрку, уже наступала глубокая ночь. А в шесть ноль-ноль уже подъём. А когда спать? Иван в такие дни не успевал выспаться. И весь следующий день ходил снулым и многого не успевал, за что получал нагоняи от старшины или командиров. И всё же за весь трёхлетний срок службы он приспособился, а возможно просто смирился.
В первые месяцы службы Иван писал домой часто. Матери не реже двух писем в месяц, невесте Насте – каждую неделю. А иногда и по два письма в неделю. Получал Иван письма из деревни тоже часто. Ни на мать, ни на невесту в этом плане он обижаться не мог, не то, что другие. Некоторые из его сослуживцев месяцами не получали писем из дома и сильно переживали, особенно если не дожидались весточки от любимых. Страдали от этого безмерно.
Но так было только первый год службы. Весной следующего года и особенно летом, письма от матери и Насти стали приходить всё реже и реже. А ближе к осени и вовсе, будто кто сзлазил, приходить перестали. Обычно спокойный, рассудительный Иван стал понемногу нервничать и беспокоиться. «Почему не пишут? В чём причина? Долго ли чиркнуть пару строчек, что живы, здоровы, – спрашивал он себя и искал утешительные отговорки для оправдания. – Страдная пора в деревне, а значит, приходится пропадать в поле от рассвета до заката, тут уж не до писем. Это у нас, в армии специально отводится время для написания писем родным и близким, а в деревне такого нет».
В Хабаровск, где служил Иван Сизов, пришла вторая зима. По житейскому опыту Иван знал, что в деревне в это время особой работы нет и свободного времени у людей много, словом, час-другой для написания письма выкроить просто. «Но почему же они в таком случае и теперь мне не пишут, не отвечают на мои письма? Что могло случиться? Может я чем обидел ненароком? Проанализировал содержание всех своих, отправленных за последний год, писем, но ничего такого, что могло бы обидеть дорогих ему людей, никак припомнить не мог. Тогда почему же такой продолжительный бойкот? Может, с ними что-нибудь случилось и они погибли? Но тогда прислали бы письмо власти, как это уже было у рядового Семибратова, у которого при пожаре погибла вся семья. Тогда в часть пришла телеграмма от районных властей и его даже отпустили на похороны. Нет, - он прогнал эти страшные мысли от себя, - с ними всё должно быть в порядке, а вот почта, может быть, и сгорела».
Тем не менее, он продолжал регулярно посылать свои письма, не теряя надежды на ответы. И вот, наконец, получил ответное письмо от матери. Она сообщала сыну о своей продолжи-тельной болезни, которая и теперь всё ещё беспокоит её. Дальше перечисляла деревенские новости: кто за этот год помер, кто женился и кого взял в жены, а кто выскочил замуж, у кого родились дети и как их назвали при крещении, и только в самом конце письма было несколько строк о Насте.
«А Настя твоя уже полгода, как замужем за новым колхозным агрономом, которого нам прислали вскорости после того, как ты ушёл в армию, - писала она. – Выходит, что не любила она тебя, сынок, а только прикидывалась влюблённой, или ей это просто казалось. Так что не пиши ей больше писем, а то в деревне над тобой стали посмеиваться, дескать, какой ты беспринципный. Мол, девка давно живёт с другим, а он ей всё пишет и пишет, видимо умоляет вернуться к нему».
Эта новость поразила Ивана в самое сердце. Во-первых, потому что он искренне любил свою Настю, и, конечно же, верил в её ответное чувство. Ведь они собирались с ней пожениться той осенью, но свадьба чудом сорвалась из-за его призыва в армию. Да ещё и председатель спутал все их планы, когда уговорил отодвинуть срок свадьбы до седьмого ноября. А в октябре пришла эта повестка о призыве в армию. И потом…. Почему она скрыла от него от него свое замужество, свою измену и выставила тем самым его на всеобщее посмешище. Этого Иван никак не мог понять.
Держа письмо открытым в руке, он пребывал в своих горьких мыслях, оторвавшись от окружающей его действительности. Он не заметил, как рядом, за его спиной оказались друзья по взводу Али Шамгулов и Костя Шлыков, которые прочитали неприятную новость.
- Таких изменниц, как эта, нужно душить в колыбели, - не сдержал возмущения Али, горячий нрав которого был известен в подразделении. – Как только демобилизуешься и вернёшься в свою Северку, сразу же оторви ей голову. Чтобы другим неповадно было.
Иван очнулся от раздумий и посмотрел на друзей.
- А я на его месте поступил бы иначе, - сказал Костя. - Я бы, вернувшись в деревню, просто перестал бы замечать её. Игнорировать по всем статьям. Говорят, что такой способ мести действует сильнее, чем кулаки и ругательные слова. Понимаешь? Человека начинает заедать самолюбие. Как так, со всеми разговаривают, общаются, а с ней нет. Будто и нет её вовсе на свете. Говорят, от такого бойкота у некоторых нервы не выдерживают и они даже кончают жизнь самоубийством.
- Как же, жди, чтобы такая сука, как эта сама в петлю полезла. Небось, милуетсялюбится со своим агрономом и даже не вспоминает, что когда-то клялась в любви до гробовой доски другому. Нет, Костя. Тут нужны жёсткие меры. У нас, у татар, за такие поступки головы напрочь отрывают, - стоял на своём строгий Шамгулов.
- У нас на Руси в старину тоже за измену жестоко наказывали. Но это было очень давно. А теперь мы живём в двадцатом веке и при советской власти. Сейчас законы совсем другие. Ну, предположим, оторвёт он ей голову и его сразу же арестуют. Посадят в тюрьму за убийство лет, эдак, на десять, а может даже и расстреляют. Кому от этого польза будет? – не сдавался Шлыков.
- Будущему поколению. В Англии в старину закон был: попался вор, его на первый раз прощали, возможно, человек ошибся, с кем не бывает, только всыпят ему розгами и отпустят. Если он попадался во второй раз, тут уж ясно, не по ошибке, ведь был уже раз предупреждён. За вторую кражу отрубали руку. А если уж попадался на воровстве в третий раз, то тут уж отрубали голову. До сих пор, говорят, в Англии воров нет, - Али поднял вверх указательный палец в знак подтверждения правоты английского закона.
- Ты не путай дар Божий с яичницей. То воровство дурацкое, а тут любовь. Мы с тобой тоже потомки того поколения, когда женщинам за измену отрубали головы. Однако эти измены продолжаются. А почему? Потому что, брат, любовь сильнее смерти. И ты это запомни, - Костя опустил своей рукой палец Шамгулова. – Так что, если он оторвёт ей голову или как-то по-другому силой накажет её, то никого этим фактом не научит, только сам пострадает. Мало ли у нас стало случаев развода. Поженились молодые вроде бы по любви, а потом вдруг выясняется, что ошиблись. Или он, или она встретили другую или другого, и полюбили пуще прежнего. Что же им, по-твоему, головы рубить нужно? Вот я, например, могу полюбить другую, а мне за это голову с плеч долой. Да?
- Тебе нет. Ты мужчина.
- Почему нет? У нас же в стране равноправие. Мы с тобой голосовали за это равноправие. Оно в Конституции записано, - убеждал Костя.
Друзья спорили, но Ивану их разговоры были до «фени». Он их почти не слышал. У него были свои думки, как лучше отомстить Настюхе. Он решил остаться на сверхсрочную службу старшиной ещё на два года. «За это время можно хорошо подзаработать, ведь сверхсрочникам платили, как младшему комсоставу. Купить за эти деньги дорогую и модную одежду, и заявиться в ней в свою Северку. Тогда все односельчане при виде его скажут: «Вон Ванька, каким красавцем стал, а она дура, недооценила его, променяла на задрипанного агронома». А все девки будут драться из-за него, навязывая себя в жёны».
В октябре 1937 года пришло время демобилизоваться. Но Иван, вспоминая свой план мести, легко поддался на уговоры комиссара полка и остался на сверхсрочную службу ещё на два года в должности старшины роты. И дальше тоже всё шло по намечен-ному плану. С первой же получки купил себе коверкотовый светло-серый костюм, сшитый по последней моде, лучше даже, чем видел на первом секретаре райкома партии, когда уходил в армию. Постепенно приобрёл лакированные штиблеты, красные носки в белую полоску, которые тоже считались последним писком моды. По случаю, через знакомого интенданта, выкупил новенькое комсоставовское обмундирование. Здесь, в части, его, конечно же, носить не полагалось, но в отпуске или по окончании службы, когда заявится в свою Северку, уж там он блеснёт своей выправкой и статью. Габардиновая гимнастёрка, габардиновые же галифе, начищенные до блеска хромовые сапоги и, непременно, портупея.
Несказанно удивился, когда в январе следующего года почтальон протянул ему конверт с письмом от Насти. Загорелся разными домыслами и надеждами. «Неужели одумалась, ушла от своего агронома и теперь ждёт меня», - думал он. Осторожно вскрыл конверт. Пробежал глазами по исписанному листку. Настя сообщала о скоропостижной смерти его матери. Просила его приехать и распорядиться имуществом, за которым она присматривает по просьбе покойной. О том, что она замужем за агрономом, ни слова, ни намёка. И опять в душе сумбур и неразбериха. Поделился своим горем с ротным, показал ему письмо. Тот отправил его к комиссару. А утром следующего дня, получив отпуск и проездные документы, Иван покупал билет домой на скорый поезд.
В Северку приехал в первых числах февраля. По заснеженной улице шёл в новом комсоставском обмундировании. Встречные односельчане уважительно здоровались с ним и дивились, что за какие-то неполные три года из неотёсанного парня-тракториста, армия сделала такого бравого красавца-командира. Многие смотрели на Ивана через просветы заледеневших стекол окошек. И впрямь, женщины укоряли Настьку, что не дождалась такого красавца, а вышла за чужака, хоть и за агронома. И девахи восхищались, примеряя наряды, чтобы при встрече с ним выглядеть попривлекательнее и повыигрышней. Ведь он же теперь ничейный.
Поравнявшись с Настиным домом, что был по соседству с домом матери, он умерил шаг. Ему очень хотелось, чтобы она его увидела именно таким. Ведь он всё ещё её любил. В своё родное подворье он вошёл со щемящим чувством воспоминаний далёкого прошлого. Ему было всё настолько памятно, что казалось, вот-вот на порог выйдет мать и бросится ему на шею. Он даже остановился в ожидании и осмотрелся. Ничего не изменилось с тех пор, как он уходил в армию. Все постройки были в том же виде, только заметёнными снегом. Покосившийся погребец, который он так и не успел отремонтировать до армии, слегка на ветру поскрипывал дверцей. От него к дому шёл полусгнивший покосившийся плетень, за ним виднелся курятник и хлев, в котором когда-то стояла их любимая корова Мартынка. И кур не было ни видно, ни слышно из курятника. И старый пёс Рагдай не выскочил из конуры, повиливая от радости хвостом. «Кур, наверное, люди поели на поминках. Кому за ними ухаживать после смерти матери? А пса видимо взяли на чужой двор, если он не сдох. Ведь ему тогда уже, когда уходил в армию, было одиннадцать лет, а для собаки это возраст солидный», - думал Иван подходя к крыльцу.
Ключ от дверного замка тоже лежал на прежнем месте, на крылечке под второй ступенькой. Вошёл в избу. В ней тоже было всё так, как перед уходом в армию. Постели аккуратно убраны, полы вымыты, на окнах любимые мамины пёстренькие занавески. Не было только самой, милой и приветливой матери. Пожалел Иван, что остался на долгую сверхсрочную службу. «Был бы с ней дома, может, и не дал бы ей умереть, отвёз бы загодя в больницу. А там бы точно умереть не дали. Но теперь об этом жалеть поздно. И что мне теперь делать? – размышлял он. – Надо затопить печку. Мне ведь здесь придётся жить, пока я в отпуске».
В избу без стука вошла Настя и стала в дверях. В полумраке комнаты она выглядела слегка подурневшей и осунувшейся, как старуха или очень больная женщина. Но Иван сразу признал её и снова испытал прилив тоски и разочарования, что она теперь чужая, а не его. Они поздоровались. Но разговор не получался. Всё-таки она стала чужая и, как чужая, просто соседка, стала рассказывать ему о последних днях жизни матери, о её наказах, что просила передать сыну.
Иван слушал немного отрешенно, не перебивая и не спрашивая ни о чём, вспоминая то далёкое и хорошее, которое было раньше в этом доме.
- Ты меня слушаешь, Ваня? – после затянувшейся паузы, спросила Настя. – Знаю, что перед тобой виновата. Но…. Влюбилась я в него, как кошка. С тобой у меня такого не было.
- А как живёшь-то? – спросил он. Ему хотелось услышать от Насти сожаления, жалобы на жизнь и на мужа, в частности.
- Да как тебе сказать? В общем хорошо. Как все. Всякое бывает, конечно, но он любит меня. Вот, к маю, дитя ждём.
«Вот, оказывается, почему она подурнела-то, - решил Иван, - не зря говорят, что при беременности красота засыпает».
- А ты хорошо выглядишь, - будто прочитала его мысли Настя, - Искренне желаю тебе найти хорошую жену. Ты этого заслуживаешь. Я знаю, ты добрый и разумный.
- С чего это ты взяла, что я такой?
- А хотя бы с того, что мы вот сейчас беседуем с тобой. Я так ждала и боялась этой встречи. Другой бы, наверное, вытолкал меня взашей и полил бы грязью, а ты меня понял и простил. Может, конечно, не совсем простил, но…. А встреча наша должна была случиться обязательно. Ведь я до последнего часа была при твоей матери. Перед тем, как ей умереть, я просила у неё прощения и она меня простила. Я надеюсь, что и ты меня до конца простишь. Признаюсь я тогда, действительно, любила тебя всем сердцем, да и теперь люблю. Но дело сделано. Назад хода нет. Тогда, когда он приехал к нам в деревню, все девки по нему с ума посходили. Только и бегали за ним. Я сперва внимания не обращала, но когда однажды случайно встретилась с ним, будто всё во мне переверну-лось. Как затмение какое-то нашло. Был бы ты рядом, может и не случилось бы ничего, но…. Когда он замуж позвал, я уже была не твоя. Прости меня Иван, не держи зла.
- Я прощаю тебя, Настя, - проговорил он, опустив голову, не в силах смотреть на неё.
- Вижу, что нет. Успокоюсь и поверю, что простил, когда ты сам женишься. Женись Иван, сейчас за тебя любая девчонка нашей деревни, да уверена, не только нашей, пойдёт.
- Сейчас не могу. Вот когда ты уйдёшь из моего сердца…
- Считай, что ушла. Больше мы никогда не увидимся, - и Настя скрылась за дверью, оставив одного.
Побывав на могиле матери и поболтавшись по деревне до конца дня, решив кое-какие вопросы в сельсовете, он решил с утра отправиться к единственной родственнице, родной сестре матери тётке Ольге, что жила в Красавских Двориках, в двадцати километрах от его деревни. Не возвращаться же в полк не догуляв отпуск. Засмеют. В Северке ему оставаться не хотелось. Смотрят все на него сочувственно, да Настю осуждают. К чему это нужно. Да и хотелось повидать единственную оставшуюся родственную душу, как-то отвлечься от гнетущего одиночества. А вот веселиться ему пока не хотелось.
2
Красавские Дворики показались Ивану вымершими. Он прошёл половину центральной улицы и не встретил ни одного человека. Правда день был пасмурным, по дороге бежала позёмка, но ведь кто-то же должен был выйти из избы, хотя бы за водой или скотине корма дать.
А вот и тёткино подворье: пирамидальные тополя перед окнами; старая-престарая скамейка между ними, на которой он сиживал ещё ребёнком, когда приезжали к тётке в гости; оторванные половинки ставен на окнах. Всё говорило об отсутствии крепких мужских рук. «Не зря говорят, - подумал Иван, - что без хозяина и дом сирот. Был бы жив её муж, и ставни на окнах были бы отремонтированы, и крыльцо не было бы таким косым».
Тётка встретила любимого племянника, как всегда радушно, заключив его в свои объятия. Даже всплакнула с причитаниями: «Сиротинушка ты моя горемычная. Ни отца у тебя, ни матери теперь». Облобызав племянника, тут же захлопотала у печки, забегала по комнатам, выставляя на стол лучшую посуду, которая хранилась в шкафчике только для дорогих гостей и выставлялась на стол по большим праздникам. Суетилась, не забывая расспрашивать: не замёрз ли в дороге, может, кто подвёз; был ли на могиле матери, всё ли там по-людски; побывал ли в сельсовете и о чём договорился; а главное совсем ли вернулся из армии или только на побывку?
Растроганный Иван на все вопросы отвечал подробно. Ему было приятно сознавать, что у него есть родственница, которая его любит и всегда ему рада. Всё лучше, чем одному, без поддержки близких век коротать.
К вечеру посмотреть на гостя стали собираться Ольгины соседи. Интересно увидеть и послушать человека, прибывшего в их глухомань из большого города. Ведь в деревне никто из жителей газет не выписывает, да и обещанное радио тоже до сих пор не провели. Правда на это были вполне уважительные причины. Так, за то, что Пронька Чухлай, найдя старую газетку, с портретом Сталина стал вертеть из неё самокрутки, и скурил-таки лик вождя, ему дали десять лет тюремного заключения. А где гарантия, что за тоже самое, сделанное по нечаянности, и тебе не дадут тюремный срок. Лучше без газет обойтись, от греха подальше. А новость можно из той же газеты в избе-читальне узнать. Там они подшиваются и на нужды просто так не возьмёшь. Да и с радио… тоже курьёз вышел. Тянули линию, ставили столбы. До деревни всего-то ничего оста-лось, версты две. Мужики, связисты-артельщики стали в перекуры анекдоты рассказывать, ну и вышло у них вроде соревнования, кто смешнее расскажет. Долго смеялись, но кончилось соревнование слезами. Шестерых из восьми приговорили по статье 58. Теперь на Колыме соревнуются. А здесь всё так брошенным и осталось. Радиофикация деревни Красавские Дворики завершилась.
Ольга была рада всем, кто приходил поглазеть на её племянника. Гордилась очень. Да и было, чем гордиться. Племянник-то теперь, аж командир Красной Армии. Собой красив и статен. Форма на нём новенькая, с иголочки. Ремни скрипят кожей, сапоги начи-щены до блеска. А говорит, как…. Лучше чем уполномоченный райкома партии товарищ Колюжный. Она даже стол накрыла по этому случаю разносольный и самогонку выставила.
Иван вёл себя очень достойно, как подобает командиру роты или батальона. Он со знанием дела отвечал на многочисленные вопросы красавчан, тёткиных друзей и знакомых, по собственной инициативе рассказывал о том, что творится в мире, хорошо, что послушал перед отъездом из Хабаровска лекцию политрука Болтнева о международном положении и политической обстановке в мире. Теперь вот пригодилось. Убедил красавчан, что войны с Германией и Японией в ближайшие год-два не будет, но потом, конечно, она неизбежна, ибо не могут империалисты и фашисты жить без войны. Слушатели, от такой уверенности, в восторг не пришли. Даже наоборот, посуровели. Война – это разруха и опять же голод. Многие, кто постарше, всё ещё помнили отзвуки Первой империалистической войны, да и последовавшей Гражданской, оставившей не мало саднящих ран в душах селян. Недавний голод тоже вгонял в дрожь. Сколько же можно воевать? Может, всё-таки правительство и товарищ Сталин сумеют договорится с проклятыми империалистами и Германскими фашистами, чтобы не воевать? Иван на такой вопрос ответить не мог. Такого вопроса политрука никто не задавал. И сам Сизов постарался уйти от ответа, сказав неопределённо:
- Возможно, и договорятся. В мире, как в любой семье. Сегодня у них любовь, а завтра война и наоборот, воюют, а потом целуются.
Эти слова подняли авторитет Ивана на ещё одну ступеньку на лестнице уважения.
- Но если всё же начнётся война, то мы обязательно в ней станем победителями, - подвёл итог своего выступления на политическую тему старшина роты. – У нас в стране теперь выпускаются самые лучшие танки. Выпускаются новые собственные самолёты. А наш военный флот уже сейчас самый сильнейший в мире.
Ближе к ночи многие соседи, утолив любопытство, стали постепенно расходиться по домам. За столом остались самые близкие Ольге подруги. И разговор пошёл уже не о политике, а о житье-бытье в самой армии и таком большом городе, где он проходит службу. Спросили и о том, почему он такой взрослый, представительный и обеспеченный человек ещё не женат.
Иван рассказал правду. Как был влюблён и собирался жениться, как ушёл в армию, а она не дождалась его и вышла замуж за другого.
- Ты не печалься, Ваня, - сказала Устиниха, - этого добра у нас в деревне хоть греби лопатой. Если пожелаешь, хоть завтра найдём тебе невесту и женим.
- А что, у нас в деревне девки подходящие, красавицы настоящие. Одна бухгалтерова дочка чего стоит. Принцесса, - как бы невзначай, но чтобы все услышали, сказала Прасковья и засмеялась, вроде как пошутила. А потом будто бы повернувшись к Устинихе, слегка понизив голос, но чтобы её всё равно могли слышать, продолжила. – Пока Егор в Макарове, её вполне можно сосватать за такого молодца-командира. Он красавец и она красавица, чем не пара. А пойдёт за него Маринка и нас от хлопот избавит.
Ольга, безусловно слышавшая каждое сказанное Прасковьей слово, всполошилась:
- Выходит для твоего сына бухгалтерская дочка не пара, бездельница неработающая, а для моего племянника подходящая партия? Не выйдет, подруженька. Мой Иван тоже не на свалке найден.
- Но ты же, Ольга, не станешь отрицать, что она самая красивая деваха в нашей деревне и под стать твоему красавцу племяннику? – улыбаясь, говорила подружка.
- Положим, не стану. А дальше?
- Не будешь же ты отрицать и того, что жёны командиров не работают. Вспомни, что говорила племянница Чвыриных Анька, когда с мужем приезжала. А в доме, да в постели…. Может, лучше её быть не может? Мы же с тобой этого не знаем. Ведь для военных главное, чтобы она была не немая и не кривая, а красивая, да грамотная, чтобы не стыдно показать было. Так? – убедительные слова Прасковьи трудно было отрицать, и она это понимала, плетя интрижку.
- Может, ты и права, спорить не буду. Но и навязывать ему в жёны тоже никого не буду. Пусть сам идет в избу-читальню, где собирается наша молодёжь и сам себе выбирает. Выберет бухгалтер-скую дочку, отговаривать не стану, - проявила характер Ольга.
- Договорились, - поддержала её предложение Прасковья, уверенная, что если бравый старшина-сверхсрочник придёт в избу-читальню, то непременно остановит свой выбор на Марине.
Тётка Ивана тоже стала прикидывать всевозможные варианты предстоящего выбора. «Если Ивану и впрямь понравится Марина? – спросила она себя. – Ей-то что? Породниться с бухгалтером очень даже хорошо. Сейчас я звеньевая овощной бригады, а если буду его родственницей, то, пожалуй, смогу стать бригадиршей. А у бригадирши больше заработок и больше возможностей подзаработать. Глядишь, и мне в карман поплывут трёшки и пятёрки с червонцами. Так что, пуст будет Марина. Надо сделать так, чтобы была Марина».
А вот Прасковья озаботилась. Вполне возможно, что завтра, перед выходным днём Егор придёт за продуктами и, наверняка, попрётся к Маринке и будет с ней околачиваться весь день. А эта встреча может помешать знакомству с ней Ивана и сватовству. Значит нужно сделать так, чтобы Егор не помешал этому мероприятию. Но как? Стала ломать голову, чтобы придумать, как отвести Егора от Маринки, но как только стала возвращаться домой по заснеженной улице, поняла, что ничего особенного делать-то не надо. На улице начиналась метель, а значить в ближайший день-другой она будет бушевать не на шутку. Вряд ли Егор, наученный предыдущими метелями, рискнёт идти в такую даль.
3
Прасковья оказалась права. Предчувствие не подвело. Всю ночь бушевала метель, а в субботу днём она, кажется, достигла своего максимума. В такую погоду, наверняка, никто не осмелится пускаться в дальний путь. Очень опасно. Значит, до следующей субботы Егор не появится, а за эту неделю можно голубков и познакомить, и сосватать, а при желании и свадебку сыграть. И пусть старшина-сверхсрочник увозит её за тридевять земель эту ленивицу и тунеядку.
Воскресным утром не вытерпела и отправилась к Ольге узнать, ходил ли её вояка-племянник на танцульки в избу-читальню, и познакомился ли с бухгалтерской дочкой? Она бы узнала это от Вальки с Галькой, которые старались не пропускать любимое занятие молодёжи, но те прихворнули, а с соплями и кашлем какие могут быть развлечения. Ольга встретила её с улыбкой на лице. Ей теперь всё больше нравилась идея Прасковьи породнить племянника с бухгалтерской дочкой. Всё складывалось, как нельзя лучше. Увидев на танцах Марину, Иван потерял голову.
- Так и сказал мне. Вот на этой девушке я бы женился не задумываясь.
Прасковья обрадовалась.
- Так в чём же дело? Надо помочь парню жениться, коли он принял такое решение.
- Да она, вроде, не того…. Станцевала с ним один раз и больше не стала, и чтобы он её домой проводил, не захотела.
- А ты ждала, что она сразу ему на шею бросится? От неё требовалось, чтобы она пригляделась, оценила его внешние данные, задумалась. Дальше будут следующие шаги. Я тоже кое- что предприму, чтоб ей думалось в нужном направлении. Распущу по деревне слух, что хотим женить Егора на Перевесинской фельдшерице, будто мы уже переговоры ведём. Это до неё быстро долетит и заставит задуматься, что ей выбора не останется. А ты Ивана подталкивай. Пусть и он понастойчивее будет. Любой девке приятно, чтобы её охаживали, добивались, чтобы ей завидовали подружки. Она же не слепая, видит, как другие девки для него губки готовят. И ещё…, - Прасковья старалась не терять ни минуты времени, чтобы её план сработал, - сватовство надо начинать, независимо от самой невесты, с её родителей, и лучше с матери. По всему видать, что она главная в доме. И если она согласится отдать дочку за твоего племянника, то начнёт сама влиять на неё, а это, считай, половина дела сделана. Когда будешь разговаривать с ней, намекни, не говори напрямую, а так невзначай, что у Ивана в Хабаровске, почти в центре города хорошая квартира имеется. Богатенькие городские всегда на такие вещи падкие. И, конечно, обязательно сообщить, что он прилично зарабатывает. Это ведь на самом деле так? Мол, видите, как он хорошо одет, и жену свою наряжать будет.
- А сколько, по-твоему, прилично?
- Ну, давай прикинем. Вот, в среднем мужик в нашей деревне зарабатывает тридцать трудодней. А трудодень сегодня приравнивается к двум килограммам хлеба, а значит, за месяц выходит шестьдесят килограмм. Каждый килограмм нынче, по государственной цене стоит восемь копеек. Итого получится, - она стала шевелить губами, прикидывая в уме итог, но махнула рукой и предложила это сделать Ольге, - ты звеньевая, грамотнее меня будешь, посчитай.
- Ну, за десять килограмм будет восемьдесят копеек, за пять десятков, это будет… четыре рубля, значит за шесть десятков – четыре рубля восемьдесят копеек, если считать заработок на деньги.
- Вот. Твой-то племянник, наверняка больше получает, не у косилки же стоит, по-всякому у него рублей десять выходит. А ещё лучше, скажи, пятнадцать. Врать, так врать. Но это, ежели спросит, а так пусть сама додумывается, что значит прилично. Может для неё этого будет мало.
- А может, я тогда округлю? Скажу двадцать или двадцать пять? – боялась продешевить Ольга.
- Можешь округлить. Всё равно они это не смогут проверить. А на всякий случай, лучше у него спроси, сколько получает, а не то, ты брякнешь одно, а он потом совсем другое и впросак попадёшь. А так, может, и врать не придётся.
- Спрошу. Непременно спрошу.
- Мой Учёный, тоже всё стремится в командиры Красной Армии. Я ему говорю, добивайся лучше после учёбы должности писаря сельсовета, а он мне: «Я не живоглот, мол, чтобы стариков и старух обирать за пустяковую услугу, а молодёжь скоро и сама грамотная будет. Если, говорит, доведётся стать писарем, то никогда и ни с кого не возьму ни копейки, ни за письма, что придётся писать от их имени родственникам, ни справки, ни за прошения. Чудной. Не понимает выгоды, дурачок. Ну, ладно, заболтались мы, - Прасковья стала засобираться домой. - Иди, начинай подготовку к сватовству. Да с Маринкиной мамаши начинай. Не прогадаешь.
4
Марина уже знала, что родители Егора недолюбливают её, считают лентяйкой и не приспособленной к ведению хозяйства. Знала от Егора, что у них по этому поводу состоялся разговор. Ей было неприятно слышать об этом, но Егор её успокоил, что ей никогда не придётся жить вместе с его родителями и их мнение не должно её расстраивать. Однако она, чтобы избежать в деревне дальнейших слухов и пересудов в свой адрес, стала просить отца, подобрать ей в колхозе, соответствующую её знаниям работу, чтобы доказать всем и в первую очередь родителям Егора, что она не бездельница, а работает, как все, зарабатывая трудодни и обеспечивая себя. Но отец и, особенно мать, в один голос заявили: «Ещё чего не хватало. Выйдешь замуж, ещё наработаешься. Какие твои годы? Гуляй, пока свободна и есть, кому тебя обеспечивать».
Её родители, в отличие от Никишиных, воспринимали и отзывались о Егоре тепло и доброжелательно. «Парень самостоятельный. Грамотный и смекалистый. В будущем может стать хорошим работником и далеко пойдёт, если не прервёт учёбу». Но при этом, всё же Марина чувствовала, что и они не желали видеть Егора своим зятем. В открытую, они этого сначала не показывали, но рассуждая вслух с кем-то другим об отношениях Марины и Егора, касаясь темы замужества, приводили собственные достаточно веские аргументы. Во-первых, Егор и Марина одногодки, а они были твердо убеждены, что в семье муж должен быть старше жены хотя бы лет на пять, а лучше на семь или восемь. Взрослый, опытный муж должен обеспечить фундамент семейной жизни и уметь позаботиться о своей семье. Во-вторых, Егор всего-навсего учащийся средней школы. Чтобы получить профессию и стать хорошим специалистом ему нужно ещё учиться и учиться, а это минимум пять-шесть лет. Да за это время их доченька, если будет ждать, станет старой девой. А вдруг за это время он, получив должность командира или инженера на каком-нибудь заводе, откажется от неё, обратив внимание на другую или по какой-то другой причине? Он-то станет образованным человеком, а она кем? И вот совсем недавно Марина случайно услышала разговор родителей, где они обсуждали расстроить отношения дочери с этим бедным школьником. Даже хотели снова вернуть Марину в Балашов к тётке, чтобы потом её там выгодно выдать замуж. Марина вспылила и, руководствуясь юношескими эмоциями, попыталась оспорить их решение, но была основательно поставлена на место, откуда её голос во внимание не принимался.
В тот момент, когда вопрос об этом у Решетниковых встал, как говорится, ребром, к ним в дом вошла звеньевая овощной бригады Макаркина Ольга Кузьминична. Она никогда не входила в круг близких знакомых бухгалтерской семьи и слыла бабой склочной, но не злобивой, умеющей постоять за себя и порученное дело, хотя и не отличалась особой сообразительностью. Вот и в этот раз главный бухгалтер решил, что Кузьминична будет скандалить за интересы своих подопечных, которым недодали трудодней. Когда же на лице Макаркиной они увидели широкую добродушную улыбку, а выслушав и причину такого расположения к ним, как сватовство дочери, они заинтересовались и пригласили гостью к столу отведать чаю с варением.
Беседа была продолжительной и прошла в духе взаимопонимания. Решетниковы от своей родственницы Хавроньи Кубышкиной, давнишней жительницы Красавских Двориков, которая в какой-то степени способствовала назначению двоюродного братца на должность, уже знали, что в деревне объявился молодой красавец, племянник Макаркиной, командир Красной Армии из большого города. Выслушав Ольгу, Николай Николаевич и Татьяна Васильевна сразу своего прямого согласия выдать дочь замуж за старшину-сверхсрочника не озвучили. Сказали, что нужно подумать, взвесить все за и против и, конечно, узнать мнение самой Марины, ведь нынче насильно семьи не строятся. Но мысленно уже решили дать согласие на этот брак, и отдать дочь в руки одинокого самостоятельного мужчины. Ведь это тоже очень важно, пустить дочь не в семью, где имеются сложившиеся устои, и всем распоряжается свекровь, а за одинокого обеспеченного человека, с которым она сама станет полноправной хозяйкой.
Когда Ольга ушла, родители Марины принялись обсуждать заманчивое предложение вслух.
- Командирская должность, служба в большом краевом центре, квартира в городе и никаких иждивенцев. Это же мечта для любой женщины, - радостно разглагольствовала Татьяна Васильевна. – Где мы можем найти жениха лучше для нашей доченьки.
Николай Николаевич был полностью согласен с супругой. Но всё же соблюсти этикет было для него важно. Ему не хотелось взбрыков от дочери и всяких неожиданностей, если вдруг она будет сопротивляться. Всё должно быть чинно и гладко, соответствующе его статусу в обществе. Да и насилие, в принципе, не было его характерной особенностью. Ему хотелось убедить дочь в добро-вольном согласии на этот брак. Они позвали на совет дочь, которая уже распустила нюни, и принялись ей доказывать во сколько множество раз этот двадцатичетырёхлетний самостоятельный старшина-сверхсрочник на командной должности Красной Армии Иван Сизов, ценнее её теперешнего ухажёра школьника, без образования и средств к существованию, Егорки Никишина.
Марина сначала и слушать их не хотела и сопротивлялась каждому сказанному слову. Она была влюблена в Егора и не собиралась думать о каких-то материальных и бытовых преимуществах будущей жизни. Перед ней стоял образ Егора, а не какого-то старшины-сверхсрочника, который, конечно, не дурён собой и статен, но чужой и далёкий. Когда же к убеждениям матери подключился обстоятельный отец, стойкость Марины стала давать трещину. Она заколебалась. Доводов против Егора было множество и одним из них стало известие о том, что родители Егора тоже замышляют сосватать его за фельдшерицу из Перевесинки и что он сам, якобы, согласился, и весной собирается перебраться жить к ней. Враньё было настолько очевидным, что поверить в него было трудно, однако в качестве оправдания перед всеми, что причина расстроенных отношений кроется в измене Егора, стало невольно посещать сознание Марины всё чаще. Ещё одним аргументом, которое склоняло чашу её весов не в пользу Егора, было всё более острое желание Марины стать женщиной. Её половая и духовная зрелость требовала физического воплощения любви, испытания страсти. Ей всё чаще и чаще снились сны плотской любви, в которых она отдавалась влечению с головой. Если бы Егор предложил ей сейчас же стать его женой, она бы сопротивлялась предстоящему замужеству всеми способами и убежала бы из дома.
Теперь же червь сомнений начал грызть её изнутри, подтачивая решимость к сопротивлению родителям.
5
Марина плохо спала ночь. Взвешивая аргументы родителей, она мысленно начала уступать их настойчивому убеждению. Но вот так вот, в одночасье, расстаться с любимым, она не могла. Она не хотела осуждений и проклятий в свой адрес. Если мне придётся идти замуж за этого Ивана, то пусть все видят, что это не по моей воле. Так и Егору легче будет пережить наше расставание и деревня не осудит. Да и родители пусть не думают, что я так быстро согласилась. Марина решила разыграть спектакль, в котором ей суждено сыграть роль бедняжки, волею жёстких родителей оторванной от любимого и брошенной в руки чужого, но богатого мужчины. В любом случае, если жизнь с этим парнем не задастся, у меня будет для них козырь, что виноваты только они.
Спектакль решила разыграть при тётке, их родственнице по линии отца, Хавронье, известной деревенской сплетнице. Сделав плаксивый вид, она вошла в комнату, где мать чаёвничала с Хавроньей, а отец читал газету и заявила:
- Если вы считаете, что я для вас стала тяжёлым грузом и объедаю вас, отказываясь плясать под вашу дудку, - выпалила она с вызовом так, что тётка Хавронья едва не поперхнулась, - то я сегодня же могу уехать в Балашов. Там я легко устроюсь на работу в гостиницу горничной. Меня ещё в том году туда приглашали.
- Не дури, дочка. Какая может быть горничная? В тебе течёт дворянская кровь, и быть проституткой я тебе никогда не позволю, - подскочила от неожиданности Татьяна Васильевна. Она никак не ожидала от дочери такого фортеля после вчерашнего разговора.
- Я сказала горничной, а не проституткой.
- Не обманывай ни меня, ни себя. Это почти одно и то же. Кстати, это директор тебя туда приглашал?
- Да, директор. А что?
- Сифилитик проклятый. Никак не успокоится. Всё ему молоденьких подавай, - мать заёрзала на стуле, вспоминая своего знакомого. – Его место давно в тюрьме. Только лишь благодаря своему братцу, первому секретарю горкома и своей красной книжице члена партии большевиков, он ещё занимает это место. А сколько невинных душ искалечил, мерзавец.
- Не думай и не надейся. Балашов для тебя заказан, - подхватил эстафету возмущения Николай Николаевич. – Не хочешь выходить замуж за достойного человека, чёрт с тобой, не выходи. Мы тебя насиловать не будем, а то всю жизнь потом будешь попрекать нас с матерью. Мы хотели лучшей жизни для тебя и только высказали свои пожелания и советы. Надеялись, что ты не дура и оценишь нашу заботу. Но коли мозгов не хватает, будешь потом другим местом думать, да локти кусать.
Марина поняла, что её расчёт не оправдался. Отец всё повернул по-другому, и ей осталось молча уйти в свою комнату. Но теперь она ещё больше стала на их сторону в намерении стать женой Ивана Сизова. У неё было много времени подумать. Всю свою жизнь она прожила под руководством и опекой своих родителей. И прожила хорошо. Ей не о чем было пожалеть. «Так почему же сейчас я должна им противиться? – рассуждала она. – Они лучше знают жизнь и хотят для меня только счастья. В конце концов, влюблённости проходят, уж, сколько я читала об этом, остаются только монотонные будни обыденной жизни. Но какими будут эти будни радостными или горестными не известно. Известно только, что обеспеченная жизнь в городе, гораздо лучше скудной и убогой деревенской».
За ужином разговор о замужестве возобновился. Но инициатором его стала Марина.
- Откуда вам известно, что у этого военного сверхсрочника в Хабаровске, почти в центре города, имеется отдельная изолированная квартира? Это он вам сказал или вы специально для меня придумали?
- Как можно такое придумать, детка? Это нам сказала его тётка, Макаркина Ольга Кузьминична, - миролюбиво откликнулась мать, стараясь не спугнуть заинтересованность дочери замужеством с Иваном.
- Значит, сам он молчит, а за него тётка договаривается? Какой же он мужчина, если сам не может уговорить понравившуюся девушку выйти за него замуж?
- Так ведь это пока только предварительные разговоры. Если бы мы были уверены, что ты дашь согласие, мы бы разговаривали уже с ним и подробно обо всём расспросили. Ты вот сама, а не с чужих слов скажи нам, как он выглядит? Подходит ли он тебе? – отец выжидательно посмотрел на дочь, на её реакцию.
- Видела. И даже танцевала с ним один танец. С виду он, конечно, вполне не дурен, высок, симпатичен. Представительный такой. А там, что у него внутри, кто его знает? Мы с ним не разговаривали. Но обходительный. Предлагал проводить, - делилась дочь своими впечатлениями.
- Те, кто был у Макаркиной в день его приезда, тоже отзываются о нём хорошо. Грамотный, начитанный, в политике подкован правильно, а это в наше время многое значит.
- Ладно, пойду сейчас в избу-читальню. Если он там или придёт, то постараюсь с ним поговорить. Узнаю, что он за гусь? – успокоила родителей Марина. Ей самой захотелось узнать этого бравого вояку поближе. «Если он так хорош, как все о нём отзываются, может не стоит упускать такой счастливый шанс?»
На танцульках, в избе-читальне она старалась не показывать своего интереса, но и не отвергла, как в первый раз ухаживания старшины-сверхсрочника. Он был поглощён только ею и на других девушек внимания не обращал. Но Марина держалась отстраненно, чтобы не дать развязаться раньше времени деревенским языкам, и кроме этого сестры Егора тоже были здесь. Поэтому уступив ему два танца, она засобиралась домой, согласившись на его предложение проводить её. Внешне всё выглядело пристойно. Иван вёл себя сдержано, не форсируя событий. Не пытался прижать к себе, насильно поцеловать, как часто это делали другие в первый день знакомства. Просто проводил до дома, сказал до свидания, но уходить не спешил, а когда она повернулась, чтобы зайти в калитку, он вдруг произнёс как-то резко, по-солдатски: «Марина, выходи за меня замуж. Буду любить тебя и жалеть». Эти слова она хотела услышать по-другому, а в данную минуту это выглядело банально и неуклюже. Кто только не говорил ей подобных слов, в надежде на благосклонность. Вспомнился Егор. «Он тоже был галантен и без нахальства, но не настолько зажат и нерешителен, как этот вояка. Да я из него потом буду верёвки вить. Он бедняга, даже не догадывается, на что я способна ради того, чтобы он меня любил и жалел», - улыбнулась про себя Марина.
Домой пришла раньше обычного. У родителей сидели гости и чаёвничали. Увидев Марину, они тоже подключились. Снова началась обработка. «Выходи, да выходи за этого военного». Будто сами когда-то были замужем за военными. Она старалась не обращать внимания на их советы и пожелания. Потом ушла в свою комнату и написала Егору короткое, но категоричное письмо. В нем, не объясняя причин, она просила, чтобы он немедленно пришёл к ней. «Чтобы потом не говорил, что я тайком сбежала», - оправдывала себя заранее Марина. Выбрав момент, она подозвала к себе самую уважаемую ею тётку Хавронью и попросила её завтра же доставить письмо в Макаровскую среднюю школу для Егора. При этом ей не хотелось, чтобы о послании узнали родители. Ну и, вообще, чтобы никто не узнал.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)