Когда сбывается то, за чем ты гонялся годами, но однажды понял, что этому уже не бывать – вот что такое настоящий кошмар… Не то, чтоб тебе всё это, когда-то такое желанное, уже не нужно, нет, дело в другом. Ты вдруг понял, что это когда-то недостижимое – сейчас насквозь фальшиво. Оно могло быть настоящим, случись тогда – когда ты ждал его всей душой. Сейчас же, когда ты уже другой – неважно, почему, в сущности – твоё будет иным, каким угодно, но не прежним образом мечты. А вот копировать тот образ сейчас да ещё тебе подсовывать – это какой-то особый вид глумления реальности на тобой, и чувствуешь себя дважды обворованным. Тебя обманули тогда – куда ни шло, то, что было вместо, возможно, для тебя даже и лучше, в конечном счёте. И ты выжал из того, что имелось, всё, что мог. Но сейчас, когда ты научился маневрировать и уже сам можешь создать себе желаемое, чётко сознавая, какое оно теперь будет – подачка в лицо, слепленная из вырванных из прошлого струн твоей души есть кратное оскорбление тебя, намного страшнее того, прошлого удара. И ничем другим, кроме как попыткой уничтожить тебя, это воспринимать нельзя. Что ж, эта попытка лишь означает, что и победа близка. Тянем паузу, тянем, не дадим противнику понять, что удар ощутим и достать тебя можно. Пусть ужасается отсутствию реакции – и всерьёз полагает, что объект атаки полностью защищён и непобедим поэтому.
Райнхард понял, что благополучно миновал стадию холодного гнева, когда переступил порог дома, который до сих пор считался его собственным – из-за наличия в нём его сестры. Поняв, что эта родственница уже родным человеком ему не является, молодой человек пережил краткую вспышку этого чувства – но внутри утихло не только оно, и все возможные остальные, к счастью. Дом тоже стал чужим и превратился в очередное временное место обитания – а в таком статусе решительно неважно, что будет этаким предметом. Знакомые предметы обстановки уже не выглядели источником обиды за утраченное тепло, невольным символом которого когда-то выглядели. Всё превратилось в некоторое подобие дежурной казармы, положенной статусу присвоенного недавно звания, только и всего. Когда вместо весёлого и живого пламени очага или костра встречаешь обледеневшее пепелище, долго не горюешь, просто идёшь дальше. И молодой герцог молча наблюдал в себе тишину – такую же глухую, как и холод открытого космоса в Изерлонском коридоре, сразу за обшивкой спейсера…
Аннерозе была в точности, как и раньше – и даже пуще прежнего мила. И как будто рада брату ещё больше, чем в его приезд по случаю похорон старого кайзера, отчего щебетала вполне себе весело, без натянутых пауз и грустных длинных очи долу. На Оберштайна она поглядывала с настоящим женским интересом, автоматически отметил привыкший следить за любым движущимся изображением глаз бывалого космического вояки. Итак, у дамы великолепное чутьё на лидера в любой ипостаси, вот что – и это понятно, учитывая богатый стаж придворной, усмехнулось что-то на задворках сознания. Ну, постарайся понравиться Паулю, сестрёнка – это будет очень забавно, с горечью улыбнулся Райнхард уже про себя. Кайзер отлично вышколил свою фаворитку – никакой реакции, особенно негативной, на чопорное обращение к графине от герцога, передающего повеление быть на балу в его честь… как будто так и надо. Этак что, дальше будут снова чай и пироги, что ли? Как просто, оказывается, потерять самообладание – достаточно вспомнить тюремное ложе и раны после пыток. Но как убедительно всё выглядит – можно даже подумать, что о том «приключении» Аннерозе ничего не знает. Придётся спросить самому об этом, тем более, что действительно, пироги начинаются, какой кошмар…
Как нарочно, этому намерению нашлось, чему помешать. В гостиной вдруг появился посетитель. Да такой, что возникло острое желание срочно исчезнуть отсюда бесследно и мгновенно…
- Я уже объяснила Вам, сударь, что не желаю интересоваться тем, что Вы изволите мне навязывать! – ишь ты, сестра в гневе немногим отличается от казнённой маркизы-заговорщицы… но разве она может бывать в этаком сильном гневе? Может, оказывается… - Извольте убраться отсюда, немедленно!
- Но ведь это письмо для Вас, графиня, - похоже, крепыш-простолюдин спокойно игнорирует эту вспышку, что совсем неудивительно, учитывая основной род его занятий, а также внушительные габаритные размеры.
Как хорошо, что сидеть приходится почти спиной к посетителю, не хватало ещё, чтоб тюремщик узнал в герцоге недавно умиравшего узника…
- Не мне Вам указывать, сударыня, но оставаться глухой к просьбе кинутого за решётку рыцаря – не очень разумно, - эге, малый из тех, от кого просто так не отвяжешься… - Оказывать реальную помощь Вашему знакомому совсем не обязательно, но не принять послание – просто жестоко.
- Я уже говорила Вам… - Аннерозе даже поперхнулась от услышанного, и возникла некоторая пауза.
Райнхард ещё сам не знал, какие детали сопоставил сейчас его мозг, но понял, что прикидываться гостем он уже не имеет права…
- Любезный, подай мне то, что принёс, - ровный голос герцога прозвучал негромко и тем тоном, ослушаться которого крайне нежелательно. – Этакие вопросы в нашей семье решают мужчины.
- Всенепременно, Ваша милость! – грохот набоек на обуви пришельца давил на уши страшно, но пугаться воспоминаний было уже поздно и не с руки… - Моя задача – передать письмо и убедиться, что оно получено, - кряжистый детина был явно доволен этаким поворотом дела.
Аннерозе сделала попытку возмутиться и уже открыла рот, но натолкнулась на очень недобрый взгляд Оберштайна. Поэтому она ничего не сказала вслух и даже отвернулась, чтоб не видеть, как преисполненный важности гость подчёркнуто почтительным жестом преподносит исчерканную бумагу будущему императору… Тот не стал даже разворачивать письмо, скользнув взглядом по строчками подписи, побледнел, резко откинулся спиной на кресло.
- Скажи мне, сколько времени этот арестант находится у вас? – холодно, хоть и довольно тихо спросил Райнхард, инстинктивно прикрыв лицо ладонью. – Он только сюда писал письма?
- Странно, я будто слышал уже эти слова или голос, - пробормотал себе под нос гость и продолжил громко и с нарочитым подобострастием. – Ваша милость, наш клиент просто очень хотел получить хоть какой-нибудь ответ именно отсюда, но… - он картинно всплеснул ручищами. – А что касается сроков, мммм, позвольте подсчитать… его ведь доставили прямо с сорванного бала, где госсекретаря того…
- Достаточно, - очень низким тембром прошипел Райнхард, убрал ладонь от лица и отвернулся от говорившего, вставая. – Сестра, ты знала, где Кирхайс, и не взяла его письмо? – Эти слова получились напротив, довольно высоким тоном. – Ну так запакуй мне для него пирог, будь так добра нынче.
Однако сталь в глазах Райнхарда наткнулась на подобие себя в глазах Аннерозе.
- Это была его работа, и только его! – недружелюбно отозвалась дама. – Я ни при чём в обоих случаях.
- Охотно верю, - с уже ледяным спокойствием сказал герцог Лоэнграмм. – Но Кирхайс доверял тебе, помнишь? Он-то тебе что сделал, потрудись объяснить?
Аннерозе холодно усмехнулась, будто желая унизить этим собеседника.
- Отомстить за тебя – идея не менее дурацкая, чем завоёвывать Вселенную. Имею право на своё мнение.
- И на выбор кавалера, ты хотела сказать? – Райнхард швырнул на столик конверт, и его аккуратно прибрал Оберштайн. – Но я не помню, чтоб мы тебе мешали в этом деле. А у Вселенной мы скоро уточним её мнение на этот счёт, хорошо?
- Да вы мне оба надоели, - уже совершенно скучным голосом произнесла графиня Грюнвальд, невозмутимо пожав плечами. – Вся эта авантюра нужна была только тебе.
- Не вопрос, танцевать с ним ты больше не будешь, - молодой герцог ответил неприятной улыбкой, чуть склонив голову. – Но если с Кирхайсом там сделали хоть что-то из того репертуара, что достался мне… об этом твоём жесте узнают все выгодные партии рейха. Когда умер кайзер Фридрих, мы оба на передовой торчали, а ты была рядом со стариком.
Вероятно, он хотел сказать что-то ещё, да и Аннерозе вспыхнула, покраснев, но тут тюремщик взвыл на громкой патетической ноте и грохнулся в ноги герцогу:
- Так вот оно, чудо Божье! Живой и целый маркиз, которому полночи только жить оставалось, да ещё и герцог теперь! О, Ваша светлость, спасибо Вам, что Вы есть, благодетель Вы наш, дозвольте к ручке приложиться!
Райнхард захлопал ресницами, как школьник, внезапно забывший урок, и даже попятился на шаг от неожиданности.
- А ну, перестань, - проворчал он, инстинктивно подстраиваясь под образ сурового правителя. – Лучше сообщи мне, как себя чувствует тот, чьё письмо ты принес сюда.
- А что ему сделается, - со свойственным своей профессии цинизмом растопырил пальцы простолюдин, мгновенно преисполняясь важности и значимости. – Поди, думает, что про него вообще все забыли, потому что на его счёт не поступало никаких инструкций. Это Вас, святой Вы человек, велено было терзать ежеминутно фактически, в частности, была директива не давать Вам спать и воды. А тут – ну ничего интересного, абсолютно.
- Да уж, скука какая, - едко произнёс Райнхард, снова посмотрев на сестру взглядом, в котором не обозначалось ничего позитивного. – Самое время дотанцевать на новом балу, полагаю, - это он сказал уже подчёркнуто бесстрастно, холодно посмотрев на Оберштайна, который вежливо кивнул в ответ. – Прокатимся до этого курорта, прямо сейчас.
- Райнхард! – это было сказано дамой уже столь эмоционально, что жест, повелевающий замолчать, выглядел у герцога скорее жёстким указанием правителя, чем попыткой юноши защититься от волнений, и продолжения не последовало.
- Не стоит, графиня, - подчёркнуто великосветским тоном произнёс Лоэнграмм. – Ваш пирог по достоинству оценит наш гость, будьте любезны с ним, пожалуйста, - и, не дожидаясь ответа, он кратко кивнул советнику и повернулся, чтобы выйти прочь.
Несколько шагов в полной тишине до двери… удар откровенной женской злобы в спину, молчание… Ну, вот и всё, можно выдохнуть, а под локоть уже аккуратно поддерживает ладонь старшего друга, и это будет посильнее и понятнее любых попыток осведомиться о самочувствии... Грозовая туча вдали над горизонтом – ещё час ей идти сюда, чтоб заслонить ясное солнце, не меньше.
- Мы успеем? – севшим голосом, но с изрядной толикой азарта поинтересовался у советника молодой главнокомандующий рейха.
- Без нас уже точно теперь не начнут, - в тон отозвался Оберштайн с обычной своей невозмутимостью, и оба офицера синхронно тронулись с места ускоренным шагом.