тем же утром
Тау Бесогон
Будь я суеверен, сказал бы, что судьба прямо-таки приколачивает моего упрямого приятеля к месту. Стоило Йару изъявить желание снова нас покинуть, как он – вот прям тут же, к вящему ужасу тетки Анно, – рухнул в обморок, причем прямо с крыльца. Не рыпайся, дескать.
А что эта самая судьба вытворяет со мной – вообще мрак.
Естественно, я не утерпел. Улучил момент, ушмыгнул и бросился к Громику – прямо домой, в Тряпичный Закут. Пусть в лицо выскажет, какие у него претензии! Один на один, по чеснаку. Пусть орет, дерется, плевать, я так больше не могу!
Но Грома я не застал. Зато мать его, уже с утра поддатая, при виде меня вдруг начала дико верезжать:
- Уйди! Уйди, Изверг! Чур меня! А-а-а! Люди, люди, помогите!
А следом вдруг зарыдала.
Еще там была Громова младшая сестренка – придурковатое, вечно сопливое существо. Обычно она радовалась моему приходу, ожидая гостинчика, а тут принялась яростно кидаться в меня чем попало.
Изо всех щелей выглядывали их соседи-трущобники. Вообще народец тут аховый, и я скорее ожидал, что меня станут бить, но никто даже не высунулся.
- Где Руу Громопёр? – взывал я. – Кто знает, ну? Я заплачу!
Глухо.
Кругом шуршало, зыркало. Однако при моем приближении двери спешно закрывались, люди подхватывали и уносили в хибары детишек. Даже попрошайки пугливо сторонились, хотя обычно от них отбою нет.
Что за ерунда?..
Я помчался обратно в город. Шел по улицам – никто не шарахался, знакомые приветливо кивали. В полном недоумении я поковылял восвояси. У соседского дома спиной почувствовал взгляд, обернулся – в окне торчала девка-служанка. Сотворила в мою сторону знак от нечисти, плеснула водой (надо полагать, святой) и заинтересованно сощурилась. По ходу я уже на весь город ославился.
- У-у! – я сделал ей буку. Служанка хихикнула и сокрылась.
…А дома поджидала расправа. Батя, весь красный, сходу хватил меня за грудки и принялся трясти, ревя и брызжа слюной. Общий смысл: да, я ославился и весьма; остальное – непечатно.
- Да не знаю я ничего! Отстаньте! Все как сговорились! Сдурели! Свихнулись! – я вырвался и опрометью вылетел в сад.
Напролом, через кусты, подальше, чтобы только не трогали... Наконец, рухнул, задыхаясь. Трещали цикады, удушливо-знойно пахло травой. Мысли прыгали.
А если батя велит выкинуть бедолагу Йара вон?
А если он опять запрет меня у дядьки в монастыре?
А если…
Рядом зашуршали шаги.
- Ты не явился, Ученик.
Я зажмурился. Иди к Наэ. К духам, к бесу, к Мятежным! Только тебя сейчас не…
Шаги обошли кругом, помедлили. Потом Учитель наклонился и тихо спросил:
- Что тебе было явлено?
Я истерически расхохотался:
- А вы все Знаков ждете, да? Чудес, милостей свыше – после всего-то? Х-ха… Да вашему богу на вас насрать, неужели не ясно? Надоели! Наигрался и бросил!
И мир летит в тар-тарары, а никому и дела нет.
Стало вдруг нестерпимо обидно – за все, за всех…
Учитель взирал молча-выжидательно, даже подзатыльником не пожаловал.
- Бронза и серебро – это ведь цвета Королевского дома, да? – вспомнил я невпопад. – Кем он был, тот безмозглый увалень, что так отчаянно рвался во внутренний замок, чтобы закрыться там и все равно – сдохнуть, ведь им было не спастись?.. А пока он умирал там, я отходил здесь. Его миг для меня растянулся на часы, дни… Кто он был?..
И кем должен был стать, но не стал, потому что…
…ПРОИЗОШЕЛ СБОЙ. МЫ СМЕСТИЛИСЬ…
Брови Учителя поползли вверх.
- Лорд… доблестный Сансу Инну, – он аж запнулся от удивления, – безумный брат Первого Лорда.
Ну конечно. Старший брат-то. Стань королем он, все обернулось бы иначе, вообще – ВСЁ. Но он не смог. Он был всего лишь идиот, пустое тело без души…
…ВСЕ ПОШЛО НЕ ТАК. МЫ СМЕСТИЛИСЬ…
Лицо Учителя сделалось почти благоговейным. О! Думаешь, твои Вышние сообщат что-нибудь мне? Щасс! Раз они и тебя-то не удостоили, никого из вас, праведных… Не объяснили, не миловали, не убегли. Вышним насрать…
Он многозначительно покивал:
- Надлежащее будет явлено в свой срок. А сейчас… Гм… У тебя есть еще время закончить начатое. Ступай же и упражняйся теперь.
- Да на кой ляд?! – взвился я. – Вы что, вообще ничего кругом не видите? Меня скоро камнями начнут закидывать! Или на цепь посадят, как буйно-помешанного!
И снова меня миновал заслуженный тумак.
- Не кричи, – молвил Учитель сухо. – Страх только мешает. Тебе помочь взрастить в себе гнев?
- Нет! – рявкнул я гневно, но голос сорвался, выдал.
Черт, а вы бы как себя чувствовали?..
(на следующий день)
Батя постановил: «Хоть там чо, а гостя надо принять как следовает». Так что в доме с утра был кавардак, хаос и чад, зато к назначенному часу все блестело и сияло, стол ломился, домочадцы – построены в боевом порядке.
Мне в качестве напутствия показали кулак. Сестрице настрого запретили лезть к гостю со своими соображениями – не бабского ума дело. Остальным велели пока помалкивать. Еще не вполне прочухавшегося Йара тоже призвали, дали краткие указания. Тот исполнял все тупо-послушно: от мохнолюдского зелья он был словно снулая муха.
Чуть за полдень, в самое пекло, к воротам подкатил скромный закрытый экипаж. Дядя Уну – хоть и в неброском облачении, без крыльев и тиары – выглядел весьма внушительно. Он мало походил на своих коренастых, простецких братьёв: прям и худ, как его посох, с солиднейшей седою бородой. Лик благообразен, речи степенны, зато взгляд выстреливает с быстротою арбалетной стрелы и метко пригвождает добычу к месту.
Дядю сопровождали двое служек, безмолвных и бесстрастных. Бывал он у нас нечасто, хотя пути тут от силы часа два. Но – дела, заботы; монастырь Великомучеников – самый большой и самый посещаемый в княжестве.
Все высыпали встречать. Батя с дядькой бросились обниматься, но дядя Уну мигом пришпилил батю взором и обронил негромко:
- Ний, уделишь мне немного времени перед трапезой?
На меня он едва взглянул. Сразу не вызовет, не-ет, не такая у дяди метода. Пытуемый должен дозреть.
Вызвали Йара. Довольно скоро и отпустили. Тот вышел унылый, но вполне спокойный, и по людской сразу пошел шепоток облегчения. Йар же молчком удалился в свинарню и более оттуда не показывался.
***
Сели обедать. Стол был сугубо постный, но богатый. По центру красовалось огромное блюдо с кольцом из дюжь-пяти запеченных в глине рыбин, далее шел исполинский пирог, украшенной изображениями рыбы-шипухи (символ монашества) и черепахи (покровитель ученых-книжников), знаменитая кухаркина запеканка, кальмаровые кольца, креветочный рулет, соленья, живописные горы зелени, фруктов и прочая. Тетка Анно превзошла самоё себя.
Гость ел мало, посасывал воду с щепоткой соды, ронял глубокомысленные реплики. Батя против обыкновения, усиленно балагурил, суетился: визит «старшого» явно выбил его из колеи. Дядя Киту вяло поддакивал. Женская часть семейства тихо обмирала. Прислуга раболепно взирала из дверного проема.
Я же не поднимал носа от тарелки и чувствовал себя, как невеста перед брачной ночью. Отчасти я и надеялся, что дядя Уну внесет некую ясность – он всегда вносил ясность – но вот в вердикте уверен не был.
Помню, в детстве дядя Уну виделся мне чем-то неимоверно величественным. Он уже тогда был настоятелем, важной персоной. Такой суровый, непререкаемый, основательный… Мне представлялось, что таков вот и должен быть Страж по Пути: мудрый властитель, твердой рукою вершащий судьбы многих – да хоть бы и целой державы, хоть всего мира, ему все по силам, ему даже орать без нужды, и так слушаются.
И я порядком удивился, когда Учитель заявил, что дядя Уну – типичный Воин. Человек-цель, человек-служение, волевой, уверенный, вполне гораздый и «вершить» – да, безусловно, история знает многих таких примеров.
А вот Стража стоит искать скорее среди тишайших из его монахов, ибо уж чего-чего, а «свершений» Стражу даром не нать. К активным действиям его может вынудить лишь крайняя необходимость, и это отнюдь не те деяния, что остаются в легендах или в учебниках. А если и остаются, их обычно приписывают другим.
«Как же так?» – огорчался я.
И Учитель приподнимал телегу, раскручивал колесо:
«Что вертится быстрее и сильнее? Обод. У Воина – Путь-Обод, дела его сильны и заметны, ибо превыше всего ставит – дело.
Что сообщает движение? Спица. У Лорда – Путь-Спица, что приводит в движение других, ибо ему важны – люди.
А что делает Ось?»
«Скрипит», – хихикал я, уклоняясь от подзатыльника.
«Ось создает движение, хотя этого и не видно. На оси все держится, сам мир. У Стража – Путь-Ось… Ясно теперь?»
Увы, неясно и поныне. Вот если бы повидать вживую… Но люди с Путем-Осью не только тихушники, их вообще мало. Ибо редкой душе удается одолеть весь путь от Обода, через Спицу – к Оси, что вертит бытие наравне с Вышними.
…Загремели, отодвигаясь, лавки.
- А теперь недурно бы пройтись. Очень рекомендую, способствует наилучшему пищеварению, – объявил дядя Уну, вставая из-за стола.
Я внутренне подобрался: сейчас? Нет, рано.
Отец с дядькой последовали за гостем, остальные перевели дух. Зашушукались кузины, зашевелилась прислуга. Кухарка горестно сетовала, что не угодила-де, ничегошки ведь не покушал. Эру повела сомлевшую «матушку» в опочивальню.
А я укрылся в библиотеке. Но и отсюда слышал, как нашим выговаривают за «помпезность и показные роскошества», и батя – батя! – лишь смущенно мекает в ответ.
Я слету перетолмачил очередной стих, потом схватился за торуанский трактат.
«…и спруты восьми локтей длиною, о десяти липких (липнущих?) ногах... обретаются по всей длине… по всей протяженности моря Драконова со времен...»
- О! Весь в трудах учености, мой мальчик?
Я поднялся, кланяясь:
- Да, дядюшка.
Гость неспешно изучал содержимое книжного шкафа. Извлек «Слово Раово», полистал бережно, закрыл, достал Книгу Книг.
- Отрадно видеть, что в столь цветущем возрасте юноша добровольно посвящает себя наукам, – его пальцы рассеянно оглаживали переплет, а взгляд уже пригвоздил меня к месту. – Похвально. А скажи-ка мне, давно ли ты последний раз исповедался, дитя мое?
- Э-э, не очень, – соврал я. – Точно и не упомню.
- Не тяготит ли тебя что-нибудь? Поведай мне, что занимает твои мысли?
- Гады морские, – ляпнул я. – Вы знаете, весьма познавательно.
- О-о, – протянул дядя.
Я опустил очи долу.
- Простите… Я хотел сказать, мне и впрямь интересны разные диковинные создания, загадки природы… Вот почему, например, в Паленом море не водится никакой живности? Ведь раньше-то полно было: и рыба, и кораллы. Даже кракены…
Дядя Уну ласково-укоризненно покачал головой:
- А с чего ты взял, что Паленое море прежде было обитаемо?
- Ну, оно ведь на самом деле не Паленое, а Опальное – подвергшееся опале, божьему гневу…
- Хм. Не припомню, чтобы в священных текстах упоминалось о подобной каре.
Я мысленно стукнул себя по лбу: балда, куда тебя понесло опять?
Дядя сел напротив, жестом разрешив сесть и мне. Худые пальцы уперлись в отягченный заботами висок.
- Простите… – мямлил я. – Я что-то где-то читал, легенды…
- Читал… Хм… Ты все же выбрал ремесло переводчика, как я разумею?
- Такова воля отца.
- Будь право выбора за тобой, ты, очевидно, предпочел бы стать воином, как покойный Ваиа-Ири. Дальние страны, походы, славные сражения, м-м?
Он обозрел веер из коллекционных мечей на стене, потом мои ободранные кулаки, и я невольно спрятал руки под стол.
- У меня куда лучше получается трепать языком, чем лупить палицей, – сказал я.
- Хм. А ты возмужал, юноша. Надеюсь, ты в полной мере сознаешь, какая ответственность на тебя возложена, как на наследника нашего рода. Единственного наследника.
Угу, пока – единственного. У покойного деда было пятеро сыновей. Одного забрала болезнь, другого война, третий отдал себя Богу, четвертый нарожал девок… И только батя родил-таки меня, «надежду», да и ту – косенькую, подпорченную. Ну да скоро представится еще шанс…
Беседа в той же непринужденной манере продолжалась еще с полчаса. О книгах, о планах, о чаяниях. О главном – ни слова. Будто ничего и не случилось, меня не пытались убить и не подозревают теперь черт те в чем. Небось еще и к тем ограблениям приплетут… Сучий Задира, и принесла ж его нелегкая в город!
Я крепился, как мог. Дядя Уну – настоящий знаток душ человечьих. Мальчишкой я искренне верил, что он может прозревать мысли прямо в моей голове, точно она стеклянная. Когда, бывало, дядя начинал выспрашивать – с оттяжечкой, обиняками – я сперепугу сознавался во всех проказах сразу, даже в тех, что еще только замыслил.
А теперь вот хладнокровно вру ему в глаза. Умудряюсь не расхохотаться при вопросе, молюсь ли я ежедневно Богу и не занимаюсь ли позорным рукоблудием. Зачем бы мне? Оба эти развлечения больше подходят для одинокой тиши кельи.
Признаться, я и поныне отношусь к дяде Уну с опаской. Влияние его, несомненно, простирается далеко за пределы монастыря, а амбиции – и того дальше. Оченно ядреная гада, вроде того спрута о десяти липнущих ногах…
***
Разделавшись со мной, дядя чинно прошествовал в кабинет. Дом притих в почтительном ожидании. Душно, муторно. Металась под потолком ошалелая муха.
Поверх моего «рыбьего» трактата как-бы ненароком оказалась Книга Книг, открытая на первой странице. Я рассеянно начал читать.
«И были Двое. И был Первый стар и мудр, а Другой – молод и завистлив. Имя старшему было Рао, а меньшому Наэ. А более не было ничего, земля лежала пуста и безвидна. И сказал Рао: «Да будет море и на море твердь, а над нею да воздвигнутся небеса и светила…»
…И были Трое: сестра и два брата. Но однажды Она ушла навеки, оставив братьев в печали. И вот, чтобы хоть немного утешиться, Младший предложил: «А давай создадим мир?»…
«И по Слову Раову соткался мир наш – прекрасный и совершенный. Но коварен был Наэ, злокознен и подл, в лютой зависти своей задумал он разрушить Божье творенье…»
…Но Старший был так удручен, что вовсе пал духом. Тогда Младший сказал: «Хорошо, я создам его сам. А ты сделай в нем народ – особенный, чудесный, и посвяти тот народ Ей»…
Я тряхнул головой. Черт, эти мимо-думки меня доконают…
Помаялся еще чуток. Нет, не утерпеть.
Кабинет и библиотеку разделяет одна единственная стенка, а в ней есть отдушина. Я влез на стул, вытащил затычку и застыл, оттопырив ухо.
- ...все это дурно пахнет, Ний. Прямо скажем, дерьмово, – в тоне дяди Уну не осталось и капли прежней благости. – Слухи разлетаются по городу, как зараза.
- Дык что теперь прикажешь, выгнать его? – в батином голосе звучала досада, даже вызов.
- Нет. Если сейчас отдать мальчишку толпе, его растерзают, да и не в том дело… Мне он, кстати, понравился. В нем чувствуется воля, но воля укрощенная. Самоё натура его тяготеет к аскезе, к самообузданию. Из такого вышел бы хороший послушник… М-да, пожалуй, так и поступим…
Я ушам не верил. Кого, Йара? В монастырь? Нет, все бы ничего, пока он не начнет там вещать про духов и жертвенники.
- Ну а енто вот… что болтают-то? – спросил батя.
Дядя Уну фыркнул.
- Страх заставляет людей видеть, чего нет. Мальчик чист, как слеза Держителева. Да, ублюдок, думаю, полукровка с каким-то черномазым. Да, темен, запуган, ожесточен. Но вера в нем крепка. Я заберу его к себе. Позже. А ты пока придержи его под своей защитой.
- Как скажешь… – батя чем-то брякнул, послышался звук льющейся жидкости.
- Довольно уже, – одернул дядя раздраженно. – Сейчас надо сосредоточить усилия, а не заглушать разум вином. (Ого! А ничего, что пост вообще-то?) Соберись, Ний, дело серьезное.
- Мало ли, – батя все же звучно хлебнул, продолжил с деланным равнодушием: – Пошумят да заткнутся. Тот год, помнишь, тоже вопили, что я-де с Бережковским князем стакнулся и винодельни тамошние скупил…
- Положим, так и есть.
- Положим. Дык на то и торговля. Взъелись, ишь-ка, а сами чего ж? Риску забоялись. А у меня на инара-ньяо солидный заказ намечается – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – а что поделать, коли его только в Бережках и делают? И кой ляд платить перекупщикам, когда…
Послышалось некое змеиное шуршание.
- Да копья собачьего я должен теперь все планы ломать! – вскипел батя.
- А ведь я ждал чего-то подобного, я тебя предупреждал. Дурная кровь всегда проявился… Говорил же тебе, не женись на певичке, блуднице беспутной…
Я аж поперхнулся. Это покойная матушка – блудница? Мама, которая вечно кормила калек и убогих, объездила все святые места в округе?..
- Да кончай, Уну! Чего ты, право? – встрял третий голос. При разговоре присутствовал и дядя Киту, но по обыкновению, особо не вмешивался.
- Было бы проще, имей мы дело с одержимостью, – гнул свое дядя Уну. – Или хоть с помешательством... Но нет, тут иное, некая иная отмеченность… Все мы грешники, однако Тауо-Рийя уже рожден с печатью на челе, и ее не смыть ничем, можно лишь не усугублять положения... И ты первый в ответе за него, Ний. Что бы ни думал. Раз признал, значит, он – твой, и ты за него в ответе.
- Да знаю я, кто отказывается-то? – буркнул батя. – Тащу уж. Учу вот. Делаю, чего могу…
- Ой ли? – в тоне дяди проступила язвительность. – Тебе следовало бы пестовать юнца строжайше. А ты лишь потакаешь его вольнодумству, гордыне и сластолюбию.
- Дык...
- Он вольномыслен, строптив. А ты даже не заботишься вникнуть, что он там читает, чего набирается. Да еще сам же пристрастил его к вину и блуду. Да-да, Ний, зная тебя, нетрудно догадаться, кто первый, самолично повел его в дом терпимости...
Я было восхитился дядиной прозорливости, но тут же и напрягся: а к чему он ведет, собственно?
- …То же ты проделывал некогда и с Киту, когда тот был отроком, а ты – молодым болваном.
Дядя Киту хохотнул. А батя возмутился:
- Велика беда! Поди, и сноровку кой-какую надо поиметь. Парень же должон мужиком становиться!
Дядя Уну издал напрочь не вязавшийся к его образу смешок, разумея: то есть я, по-твоему, не мужик?
Потом что-то брякнуло, сердито отброшенное.
- Не пори чуши, – голос дяди неприятно скрежетнул. – Надо ж соображать, с кем имеешь дело! Если в человеке априори сидит такая червоточина… А тут – пагубные книжонки, вольности, воспитатель-иноверец. Эти его якшания в дрянной компании…
- Да знаем мы его компанию. Лоботрясы…
- Ты НИЧЕГО не знаешь, – зашипел дядя Уну зловеще. – А должен бы. Ты упустил его Ний, и он потерял всякую опаску, болтал везде и всюду невесть что! До меня уже доходили слухи, потому я и… Да, представь себе! Ты не знал – я знаю. Приходится. Ох-х… Но я и предположить не мог, что все так…
Повисла тяжкая пауза.
- А ведь он и про Таю мою тогда… угадал, – вздохнул дядя Киту. – Слушь, а чего, собственно, тут плохого? Может, это дар божий – предвидеть. Может, был еще шанс что-то изменить, спасти. И того парнишку – тоже…
- Спасти! – фыркнул дядя Уну. – Положим, Эльяро-Уаари в любом случае ждала виселица, да смилуется над его заблудшей душою Господь, хоть оный негодяй того и не заслуживал… Но речь сейчас не о том…
Я чуть со стула не кувырнулся: Элью-Задиру таки кокнули?! Так вот почему Гром тогда орал: «За что ты его?» Решил, что это я и донес… Лучший друг называется! Даже не усомнился, гад, сразу помчался Задириных головорезов искать, чтобы на «предателя» натравить. Небось, за меня бы так мстить не стал, как за ворюгу своего обожаемого…
Потрясенный, я уже с трудом понимал, что говорилось дальше.
- …Этот как раз аресту не противился, – бубнил дядя Уну. – Сразу признал, что подкарауливал Тауо-Рийю с целью расправы – когда еще полагал его обычным человеком. Но перед последовавшей-де чертовщиной их собственный злой умысел меркнет… Правдоборец! Даже аудиенции с Его святейшеством требовал… Поистине хуже дурака только дурак с убеждениями…
- …И ведь насчет свадьбы уж было сговорено… – вел свое батин бас. – Все планы насмарку, м-м-м…
- …Впрочем, показания совпадают у всех: Тауо-Рийя – колдун, слуга Нечистого, а защищать его явился демон-подменыш, коего оный «колдун» и вызвал…
- …В плаванье, к чертям свинячьим, и на подольше…
- Вы окопьели, парни, ей-богу! – взывал дядя Киту. – Ну, бред же! Какие демоны?
- …Еще полбеды. Но Его милости крепко не понравилось, что некто прилюдно болтает о грядущей войне с Рием… А ты как думал? Соглядатаи не дремлют. Его милость, сам знаешь, ныне в большой дружбе с Ххоаром Рийским…
- …Сталбыть, и ждать не след. В Адранту его, пока там отсидится, а Лаао потом его заберет по дороге…
- …Срочнейше, Ний! Ты не представляешь, какого труда мне стоило упросить Его милость обождать – ради меня, ради добрых связей нашей семьи… Ох, и главное именно сейчас! А тут еще этот выскочка, отец Анья-Ирии… Естественно, я в курсе, что он у вас был вчера. И он не отступится. И разбирательство будет, не сомневайся… Естественно, я приму меры. И мальчишку того оберегу, в конце концов это наша, нашей семьи ответственность, коль скоро он пострадал по вине нашего гаденыша… Кстати, не отпускай его без охраны ни на шаг: одного из тех молодчиков схватить так и не удалось…
Я сполз на стул, зажимая ладонью рот, чтобы не пыхтеть слишком шумно.
А сверху гудело, уже деловито-спокойно:
- …Что ты, кстати, решил, насчет долей в наследовании?
- Дык рано еще...
- Зная тебя, Ний, я не сомневаюсь, что новая духовная уже составлена…
В коридоре послышались шаги. Я бухнулся за стол, уткнулся лбом в раскрытую книгу. Шаги прошли мимо, но продолжали звенеть, отдаваясь в голове. И все зудела, зудела под потолком долбанная муха…
Я так привык жить словно бы понарошку, порхая и грезя… Но вот греза плавно преобразовалась в кошмар, и я лечу в бездонную пропасть, падаю, падаю, а крылышки за спиной все не раскрываются…
***
В оцепенении я просидел до вечера. Гость давно убыл. Снаружи поднялась и угасла волна шумного оживления, кто-то скребся в дверь – я не откликался. Потом встал и зачем-то спустился во двор. Там топтался слуга от Куарунов – Дылдиного семейства. Почему-то его не пустили в дом, но и меня почему-то не позвали. Или звали?..
Я рассеянно принял протянутую записку.
«У Клыка. Буду ждать до заката».
И я побрел, на деревянных чужих ногах, убеждая непонятно кого:
- Мне здесь не место. Это просто ошибка. Сбой…
Невесть откуда рядом обнаружилась дикарка, заскользила в полушаге позади. Вместе мы вышли к волнолому у Песьего Клыка, и она чуть поотстала, оставляя нам приватность.
Дылда поднялся навстречу, буркнул:
- Грома посадили.
Я неопределенно кивнул.
- Мамаша его вчера к моему отцу прибегала. Выла дурниной. Говорила, Гром сам к страже вышел, сдался… – голос друга казался чужим, взгляд блуждал, старательно огибая меня. – В городской тюрьме его нет, видно, в замковой. А у отца ж шурин старшим караула… Ты Элью Задиру помнишь? – он даже не заметил моего глупого смешка. – Оказывается, он на Лозу был в городе. Один. За нычкой вернулся. Вот как раз седьмого в ночь, когда у тебя тот припадок был, его и накрыли. Уже неживым привезли…
Я смотрел в его дергающееся лицо, силясь расчесть, что стоит за этими столь тщательно отобранными словами. А дружбан сипел сквозь зубы:
- Козлы… Громик же не вор, он вообще ни при чем, он даже краденого не прятал… Черт, это же Гром! Задира его просто за матерью своей просил приглядеть, он же насовсем уехать хотел. Денег оставил, самой-то ей давать нельзя – пропьет сразу…
- Я не сдавал Задиру, – сказал я, – и Грома тоже. Хотя он и пытался меня убить. За то, чего я не делал. Но если бы я не влез тогда, Гром бы меня не заподозрил, не привел бы Задириных ребят, их бы не поймали и его бы не приплели… Так что – да, Гром влип из-за меня. Можешь плюнуть мне в рожу.
Дылда покусал губу, с трудом вычленил нить, уточнил:
- Во что ты влез?
- Видел их вместе. Сказал, что Задире – каюк.
Можешь считать меня колдуном. Демоном. Психом. Доносчиком. На твой выбор.
- Зачем? – спросил Дылда, помедлив.
- Так просто… Ляпнулось.
Какое-то время мы молча пялились на море, потом я не выдержал:
- Скажи прямо.
Дылда помотал головой.
- Знаешь что… Купи мешок жевательной смолы, набей ее полный рот да так и ходи. Так всем будет лучше.
***
После ужина батя позвал меня и сообщил, что завтра у нас «деловой день»: поедем на верфь, потом на склады, в порт…
Мы прохаживались по Центральной аллее – так мирно, по-семейному. Товар, бумаги, переговорить, скоро подвезут… Батя излагал – спокоен и собран. Я вяло внимал. Товар, товар, забрать в Бережках, мастер Лаао поедет вперед, проследит…
Хотелось заорать: а ты ничего не забыл?.. Но я лишь кивал, кивал… Смотрел на наши «показные роскошества»: фонтан, клумбы, приляпанный к фасаду белокаменный портик и – амбары на заднем плане. Ворота эти выпендренные: тоже на рийский манер, из железных прутьев-пик.
- Хлипкие ворота-то, бать, непрактично…
- Чего? Да кой черт! Ты слушай, чего толкую: без Лаао, гляди, о плате ни с кем не заикаться. Ни-ни! А то знаем мы их: вытянут, а после к слову прицепются…
По ту сторону проплывали запоздалые прохожие, зыркали исподтишка. Батя делал вид, что не замечает. Спохватился:
- Да, вот еще… Со свадьбой отменяется пока. Не до того. Сейчас пару дней в дела повникнешь да поедешь сразу в Адранту. Там у меня есть человек, я после обскажу. А Лаао тебя по дороге подберет. Понял, что ль?
- Угу, ясно…
Он направился к дому, а я зачем-то свернул на задний двор.
Там, привалившись к стене свинарни, дремал Йар. Чужая, тонкого полотна, рубаха, чужие коротковатые штаны, обманчивая нескладность… Лиловые тени на впалых щеках. Чуть подрагивают по-девчачьи длинные ресницы, губы сжаты упрямо.
Рядом сидела Кошка. Что-то латала, дырявя костяной иглой, позевывала. Прям бивуак, только что кулеш на костре не варят. Мне захотелось пристроиться третьим.
Кошка извлекла свой гадальный камень, протянула:
- Решать трудно. Спроси. Хозяева укажут.
Решаться – поправил во мне дотошный лингвист.
«Да» – «нет». «Рассвет» – «полдень» – «утро»… Я повертел «гадатель» в руках и вернул. Я и так всегда знаю, что выпадет. Но это нихерашечки не помогает.
продолжение: http://www.proza.ru/2016/07/11/162