1
В августе шестьдесят седьмого поступил на физмат Владивостокского университета. Первокурсников в общежитие не селили. Снять комнату не удавалось. Мы, несколько первокурсников, коротали ночи на морском вокзале.
Сначала милицейские нас гоняли, но, разобравшись в чем дело, отстали. А некоторые даже стали помогать искать жилье, поскольку были местные и хорошо знали город.
Зал ожидания, в котором мы ночевали, сидя в креслах, по архитектуре - замечателен. Просторный, светлый, высокий. Этажа в три. Со стеклом и сталью, в сторону моря. Сквозь эту прозрачную стену открывается чудесный вид на бухту Золотой Рог.
Внизу, по центру, - скамьи. Десятка три. Каждая - на пять мест. А у стен, кое-где, отдельные кресла.
У потолка, по карнизу, золотом надпись «Владивосток – город далекий, но он – нашенский». И подпись. В.И.Ленин.
Истинный смысл высказывания стал мне понятен лишь тридцать лет спустя... В Петербурге.
На лекциях частенько засыпал. Сон сидя в кресле, не давал нормального отдыха.
И вот, наконец,- удача. Одному из нас посчастливилось сторговаться на Голубинке с семьей неких Чистяковых. Частный дом, точнее, лачуга, прилепившаяся к склону сопки. Две комнатушки метров по семь, с низкими потолками и маленькими оконцами.
Но мы были довольны. Это, действительно, была удача. Наконец-то,
можно было по-настоящему заняться учебой. А, прежде всего, - отоспаться.
На второй день после заселения, ближе к вечеру, Паша вошел в комнату и блестя глазами тихонько сказал.
- Ребята, я открыл богатейшие залежи сахарного песка. Его можно добывать открытым способом. Легко!
- Паша, ты от высшей математики поплыл. Какие залежи? Какого сахара?
- Айда за мной. Только тихо. В обход хозяев.
Пошли. Паша привел в небольшой старый сарай в углу огорода. Внутри был всякий хлам. Старые лопаты, грабли, дырявые ведра. Поленница дров. У одной стены стоял большой полуразвалившийся письменный стол. Паша выдвинул два его ящика.
Мы глазам своим не поверили. Ящики были наполнены сахарным песком. Паша вытащил из кармана наволочку.
- Насыпаем!
Но не тут-то было! Видно сахар засыпали давно. Он затвердел. Я увидел рядом лопату. Ударил. Оказалось, только сверху корка затвердела. А под ней сахар рыхлый.
- Я же говорил: можно добывать открытым способом.
Мы насыпали треть наволочки и удалились.
Теперь, вечерами, вскипятив на плитке чайник и засыпав в него грузинский чай, гоняли чаи. С сахаром.
2
Хозяева показались нам старыми. Но их дочери было всего пятнадцать лет, а мальчишкам - погодкам – тринадцать и двенадцать.
Как-то вечером, в ноябре, хозяин подходит и говорит.
- Помоги кабана заколоть. А за нами – свеженинка, жаркое.
У моих сокурсников загорелись глаза. Столовские пустые щи, якобы мясные котлеты, да чаи с маргарином, вечерами, мягко говоря,.. приелись. А тут замаячила настоящая свинина, жаркое.
Правда, предстояло поучаствовать в акции заклания мирного животного. Но что поделаешь? Захотели мяса. А где мясо, там и ... кровь.
3
И вот настал день, когда подошел ко мне старший из сыновей, Коля, и сказал.
- Сегодня забиваем кабана. Пойдем, я покажу тебе нож.
- Зачем мне на него смотреть?
- Как зачем?! Тебе чё все равно чем колоть?
- Послушай, твой отец говорил: «Помоги заколоть кабана»,- он что не сам будет забивать?
- Он старый. Не сможет. Сказал, с тобой договорился.
Дело принимало совсем другой оборот. Я колебался. Мои друзья тоже все поняли и молча побрели по своим углам.
- Хорошо. Пойдем, посмотрим на нож.
Коля оживился. Повел меня в какой-то дальний сарай. Едва перешагнули порог, он протянул мне морской кортик. Точнее, то, что от него осталось. Клинок тупой и совершенно ржавый. А рукоять – просто отсутствовала. Вместо нее был только остов – ржавый штырь.
- Коля, ты считаешь, этим можно заколоть кабана?
- Не знаю. Больше ничего нету.
- Ладно. Неси напильник и что-нибудь похожее на бинт.
- Зачем?
- Неси!
Принес. Обломок наждачного бруска и женский чулок. Через час мне удалось из бывшего кортика соорудить некое подобие оружия. Клинок стал острым. Правда, снимая ржавчину и точа, сильно его истончил. На остов рукояти пришлось плотно намотать чулок и поверх зафиксировать его капроновой нитью. Получилось подобие рукояти.
Теперь я чувствовал себя более или менее вооруженным. Оставалось взглянуть на соперника.
- А где кабан?
- Тут, за этой дверью.
- Как на него посмотреть?
- А чё на него смотреть? Кабан как кабан.
- Мне нужно на него посмотреть. Давай, выпускай в загон.
Коля открыл дверь. Кабан лет полутора, похрюкивая, нехотя вышел. По хребту – огромная щетина. Рыло – с полметра. Глаза умные, злые. Вес – далеко за двести. Меня опять взяли сомнения. Если промахнусь, или не достану своей жиденькой железкой до сердца, несдобровать. Такой одним ударом челюсти перебьет что руку, что ногу, а там выпотрошит в пару минут.
- Зови брата.
Коля убежал, вернулся с братом Мишей. Поодаль остановилась и сестра Вера. Я поставил братьев перед собой и посмотрел им в глаза.
- Мужики, мне одному вашего кабана не завалить. Если поможете, справимся. А если боитесь, то не будем и пытаться. Коля смотрел твердо, а в Мишеных глазах что-то на долю секунды дрогнуло.
- А чё надо делать?- спросил Коля.
- Нам нужно подойти с правого бока. Почесать, успокоить. Я буду у головы, а вы – у его задницы. Как только крикну «Ап!» ты, Миша, хватаешь его за ближнюю ногу, а ты, Коля, - за дальнюю. И тянете изо всех сил не себя. Я спереди тоже потяну за дальнюю. Так мы опрокинем его на левый бок, а потом повернем на спину.
Он будет сильно мотать ногами. Очень сильно. Не выпускайте! Пусть ваши руки мотаются вместе с его ногами. Главное – не дать ему повернуться на бок. Он должен лежать на спине. Только на спине! Поняли?
- Поняли.
Коля был спокоен, а Миша слегка вздрагивал.
- Миша, не испугаешься?
Миша неожиданно твердо посмотрел мне в глаза.
- Нет!
- Ну, пошли.
4
Мальчишки сработали четко.
А подвел меня... кортик. Как только кабан оказался на спине, вскочил на него верхом и ударил кортиком в грудь, чуть ниже левой ноги. Клинок попал острием в ребро! И … согнулся у самой рукояти под прямым углом. Кабан взвыл, и забился изо всех сил.
Спасибо мальчишкам!
Хряк мотал их задними ногами – неистово, но они, намертво вцепившись,
продолжали удерживать его на спине. Я, что было сил, сжал зверя с боков коленями, отпустил его правую переднюю ногу и, освободившейся левой рукой выпрямил лезвие.
То ли лезвие было таким слабым, то ли страх придавал мне силы, но выпрямилось оно легко и почти идеально. А, главное,- не сломалось(!), чего я больше всего опасался.
Тут же сунул кортик в грудь кабана чуть ниже первой раны. На этот раз он вошел легко, по рукоять, как в растаявшее масло. Кабан завизжал и снова сильно забился. Но скоро стал слабеть, и через минуту затих совсем.
Взглянул на мальчишек. Показалось – они постарели. Бледные, так и стояли на коленках, вцепившись каждый в свою кабанью ногу.
- Вольно, мужики! Отпустите. Теперь он нас не тронет. Молодцы! А папаше своему скажите, что он - сука. Я так думаю.
Коля судорожно выдохнул.
- Да, папаша – сука.
5
Вечером мы еще раз в этом убедились.
Вера принесла большую сковородку. Смущаясь, поставила на стол и быстро вышла. Саня Дудин приподнял крышку. На сковороде, в растопленном свином жире, сиротливо лежали четыре кусочка жареного сала.
- Да-а! – Протянул Саня. – Пир кончился. А нам досталось то, что после него осталось. От хозяйских щедрот, так сказать. Этот папаша точно сука.
- Провоцирует на скандал. Хочет от нас избавиться.
- Не дождется. Не идти же нам опять на морвокзал.
- Я сейчас сгоняю на рынок за картошкой. Смастрячим на этом сале жареху.
А по дороге и пивка прихвачу.
Так мы и поступили. Устроили свой пир. С жареной картошкой и пивом.
А вскоре наступило возмездие...
6
Однажды, придя из университета, неожиданно попали на праздник.
Во главе длинного стола сидел наголо стриженый молодой человек, лет тридцати. Маленькие острые глаза, из глубины черепа. Нижняя челюсть – вперед.
Оказалось, из тюрьмы вернулся старший сын хозяев. Досрочно. По инвалидности.
- Вова. - Представился сын. – Мы тут бухаем. Я на волю откинулся. Садитесь, бухайте, хавайте. Я один жрать не могу.
Ну, мы «похавали» и «побухали». Стол был отменный. Салаты, закуски,
все та же свинина. И в наваристых щах, и жареная.
Дня через три в два ночи вдруг загорается свет. Стоит Вова, пьяный.
- Мужики, бля, студенты, умоляю! Пошли пожрем. Хотите, на колени встану. Один – не могу. Весь день голодный хожу.
Хоть и была глубокая ночь, упираться не стали. Вова лично налил каждому в алюминиевую миску щей с увесистыми кусками мяса. Выдал по алюминиевой ложке.
- В лагере, бля, порядок. Все чистенько – полы, столы, простынки. В столовке – десять человек за стол. Пришли – сели. Все вместе похавали -
встали, вышли. Привык. Одному ни хрена в глотку не лезет. Хоть подыхай!
У Вовы был большой срок. Он решил устроить себе членовредительство. С имитацией под несчастный случай. Сунул ногу в пилораму. Но не рассчитал.
Его покалечило сильнее, чем он планировал. Инфекция медленно, уничтожала кость голени. Врачи рекомендовали ампутацию, спасти ногу было не реально. Но Вова упорно отказывался, ходя по бабкам и знахарям, рискуя потерять и саму жизнь.
Меня он выделял вниманием из нас четверых. То ли из-за совпадения имен, то ли по каким-то другим причинам... Все норовил поговорить, пооткровенничать.
А то затевал бороться. Мне приходилось щадить его, из-за ноги. А он в приемах не стеснялся. Однажды ему удалось провести болевой прием на мою руку. Я показал, что сдаюсь, а он продолжал давить. Вижу дело серьезно – сломает руку. Плюнул на всякую деликатность. Свободной левой - в солнечное сплетение. Он ослабил давление в болевом. Вырвал руку и сразу бросил его через бедро.
Вова вскрикнул, уже на земле. Тут только я вспомнил про его ногу. Но было поздно...
7
Вову увезли в больницу. Через две недели вернулся, как и уезжал, с костылями. Но теперь правая штанина была по колено загнута.
Кроме ночных застолий, нас часто будили плач и призывы хозяев о помощи. Это Вова воспитывал родителей в любви к чистоте и порядку. Кстати, своих младших братьев и сестру – тоже. Но те не жаловались, их он не избивал.
Однажды ночью опять вспыхивает свет. И, вдруг, крик над моей головой.
- Встать!
- Вова, мы не хотим есть!
- Встать!!
С меня слетает одеяло. Я зверею. Вскакиваю с постели, готовый вцепиться в глотку. Но передо мной – мент.
- Одевайся.
- В чем дело, сержант?
- Одевайся, тебе говорят!
Вижу, кроме него, еще двоих в погонах. Начинаю одеваться. В этот момент в дверь просовывается голова хозяйки. И вкрадчиво.
- Это не он. Он под кроватью.
Сержант заглядывает под мою кровать.
- А ну вылезай!
Тишина. Сержант трижды пинает что-то под кроватью. Вовин голос.
- Все! Все! Иду, иду! Не бейте! Прошу вас, не бейте!
Голос у Вовы неожиданно плаксивый, жалкий. Блюстители порядка уволакивают его. Я, вдруг, неожиданно для себя самого.
- А извиниться?!
В ответ – удаляющаяся возня, поскуливания Вовы. И, как бы для себя, но чтобы я тоже расслышал.
- Обойдешься. – И после паузы. – Придет и твоя очередь.
На следующий день мы съехали. Сначала опять на морской вокзал. Но вскоре удалось найти другое место. Потише.
- печатаюсь и на стихи.ру